Найди меня

  Лес кончился внезапно. Так внезапно, что преследуемое существо издало раз-очарованный вопль и, заскользив по росной траве всеми четырьмя лапами, рухнуло в раскинувшуюся под ним бездну. Страшная боль разорвала спину и грудь с первым же ударом по воздуху мощных лап. Но с болью пришла и уверенность в том, что с ним ничего не может случиться. Во всяком случае, когда оно находится наедине с природой, с окружающим миром.…  И боль куда-то исчезла.  Её сменило чувство глубокого удовлетворения. Вот оно то, к чему стремилось это существо, вечно гонимое и опасающееся всего и всех до дрожи в теле. Но, почувствовав это, оно не потеряло бдительности.  Солнце - вот его извечный страж! Первые же его лучи, упавшие на спящую землю, могут погубить метазверя, того, кто в данный момент парил между небом и землёй, упиваясь чувством безопасности и независимости. Его организм претерпел метаморфозы, явив две пары крыльев, стремительно выпроставшиеся по обеим сторонам хребта. Но, наконец, на смену восторгу пришло ощущение опасности. Тёмное небо, ещё совсем недавно противопоставлявшее себя ярко сияющим звёздам,  начало терять свою черноту, да и звёзды словно бы слиняли, растеряв часть своей яркости. И чем дальше, тем этот процесс происходил быстрее…
   Метазверь заметался между небом и землёй. В момент восхода солнца ему нужно было быть захороненным как можно надёжнее, иначе изменения, которые каждый раз с ним происходят, пойдут слишком быстро, разорвав его на части. Наконец, такое место нашлось:  в отвесной стене, находившейся под тем местом, откуда сорвался метазверь, обнаружилось большое тёмное отверстие. В последний раз взмахнув крыльями,  он едва успел сложить их, влетев в спасительную темноту. Опустившись на четыре лапы, по инерции пробежал по мелким камням,  которыми был усыпан пол пещеры. Тщательно принюхавшись к темноте, он удовлетворённо кивнул лохматой головой. Это было то, что нужно…..

              * * *
   … Экопатруль уставший, измотанный на нет, возвращался в поселение. Все, кто попадался навстречу,  сочувственно всматривались в лица людей, взявших на себя столь тяжёлый труд…

   … После трагедии, случившейся много лет назад,  природа планеты никак не могла найти себе нишу, где равновесие не было бы нарушено никем и ничем.
   Собственно, в чём была суть трагедии? Человечество достигло наивысшей точки своего развития. Всё было в его руках на тот момент: космолёты, оружие всех видов и направлений,  аппараты для перемещения в любой среде и прочее, прочее, прочее. Но, как самому закоренелому скряге, ему этого было мало. Шла бесконечная гонка вооружений, якобы для защиты от нападений внеземных цивилизаций. Пока в один прекрасный день  всё не закончилось совершенно непредвиденным образом.  То ли по недомыслию, то ли по безалаберности, то ли по злому умыслу  на поверхность планеты был занесён вирус неизвестного происхождения. Его невозможно было отследить. Также невозможно было и выявить место, где и как он себя проявит. А проявлял он себя совершенно немыслимым образом. Практически на глазах рушились, превращаясь в пыль и песок, все объекты, связанные с вооружением, будь то военный крейсер или штаб военных разработок, или какие-то небольшие карманные виды оружия.… Всё пошло прахом. Освобождались от своей нелёгкой ноши огромные площади земли. И там, как по волшебству,  с дикой скоростью начинали пробиваться из-под земли травы, деревья, кустарники. Словно чья-то огромная метла смела всё лишнее, насадив лишь то, что действительно было нужно.
  Конечно, не обошлось без жертв. Кого придавило огромными массами высвободивше-гося песка, глядя на свершающееся природное безумие, а кто-то просто кончал жизнь самоубийством, решив, что наступил давно обещанный Армагеддон. Лишь небольшие группы людей, сохранившие трезвость ума и надеявшиеся на положительный исход, нашли в себе силы реально оценить масштаб обрушившейся на их головы напасти. Они уходили из бывших городов, превратившихся в ничто, и оседали в тех местах, которые давали возможность жить в относительной безопасности, организовывая поселения. И что было самым удивительным, все, кто там оказался, очень скоро почувствовали себя более чем хорошо, а попросту говоря, «в своей тарелке». Будто не было никогда огромных мегаполисов,  бесконечных космодромов, дорог, перекрещивающихся и грозящих заполнить собою всё вокруг. Люди вздохнули свободно, ощутив, насколько  лучше жить на лоне природы, чем в загазованном городе. Даже учитывая тот момент, что на этом самом лоне с невероятной скоростью стали плодиться и дикие звери, и птицы, и пресмыкающиеся.
  Пришлось заново изобретать такое оружие, на которое не распространился бы злокозненный вирус.  И выход нашёлся! Это были те самые копья, дротики, арбалеты, луки и прочее оружие,  которым пользовались люди на заре времён.  То оружие, которому недоступно массовое истребление всего живого, которым можно было защитить себя, свою семью от диких зверей, а также раздобыть пищу, не нанося ощутимый вред окружающей среде.
  Заминка вышла тогда, когда нужно было подумать о прочном, тёплом жилье. Причём этот вопрос нужно было решить в самые короткие сроки, так как вирус вирусом, а зиму никто не отменял. Строить из глины мазанки – расплывутся с первыми затяжными дождями.  Из дерева? Но деревья ещё не успели вырасти до нужных размеров. Камень? Пожалуй, камень подошёл бы. Но чем его «слеплять»? И опять-таки, причуда вируса: появились такие животные, которых никто и никогда раньше не видел. И одними из них стали огромные, просто гигантские улитки. Они медленно проползали мимо людей, оставляя за собой целые дорожки слизи шириной с небольшой ручей. Она была тягучая и такая липкая, что, попав в неё, трудно было выбраться без потерь. И нашёлся такой умник, придумавший способ, заставивший улиток трудиться на пользу людей. Как это происходило? Да очень просто! В образовавшихся поселениях дети трудились не меньше, чем взрослые, выполняя посильные  для них задания.
  Была придумана такая вещь. Изготовили специальные сёдла,  закрепили их с помощью целой кучи ремней на раковинах улиток. Сажали в них более сообразительных ребятишек. И те, сидя в седле, тихонько щекотали неспешно ползущую улитку то с одной стороны туловища, то с другой тоненьким прутиком, отчего та вынуждена была поворачивать в нужную сторону.  А если нужна была остановка, тем же прутиком легонько шлёпали по спине. Улитка тут же пряталась в раковине, прекращая движение. Теперь дома строили так: по периметру будущего жилья рыли траншею и закладывали в неё камни. Затем погонщики улиток загоняли их на камни. И по мере того, как улитка двигалась, укладывали на стелющуюся за ней слизь следующую порцию камней. Получался каменный серпантин. Конечно, из-за того, что улитки не умели передвигаться под прямым углом, дома получались либо круглые, либо овальные. Но никого это, в общем-то,  не беспокоило. Ведь жильё получалось тёплое, без щелей. Ведь слизь забивала все, даже самые маленькие поры. И, к тому же. Не испарялась. А становилась жёсткой и одновременно упругой. Под конец, когда стены были выведены, погонщики слазили с улиток, снимали сёдла, сбрую и отпускали своих подопечных на все четыре стороны, немало не беспокоясь о том, что при строительстве другого дома их рядом не окажется. Ведь эти помощники жили в каждом мало-мальски сыром овраге, питаясь травой, которая на их слизи росла просто замечательно.

 Когда люди справлялись с одной проблемой, на её месте тут же возникала другая, затем третья и так до бесконечности. Но это было и к лучшему, так как после трагедии людям просто необходимо было занять свои руки и головы, чтобы не свихнуться от свалившегося несчастья.
  Прошло какое-то время, и оказалось, что на Земле стали появляться места, рас-тительность, звери, люди, которым для выживания просто необходим был свое-образный симбиоз с кем-либо или чем-либо. И если окружающий мир как-то справлялся с этим, благодаря своим внутренним ощущениям, рефлексам, заложенным в них, то людям приходилось тяжело. Во-первых, трудно было принять и понять то, что ты не такой, как все остальные. Во-вторых,  найти симбионта. А в-третьих, не каждый из них мог соответствовать тому, что требовалось. И чаще всего такие люди погибали, считая, что умирают от какой-то неизлечимой болезни,“подаренной “ им всё тем же вирусом. Лишь немногие счастливчики находили своего симбионта, даже не осознавая этого. Как заметили многие, вне зависимости от того, состоялся симбиоз или нет, человек, даже совершенно ослабевший, мог годами жить в доме, собранном на основе улиточной слизи. Только вот выходить из дома, ставшего добровольной тюрьмой,  он мог всё реже и реже. А под конец это становилось вообще невозможным.

   Пройдя несколько поселений, участники экопатруля решили  остановиться на отдых. Старший из них, Рольф, человек невысокого роста, с лысиной, бородкой и очками,  которые придавали ему вид совершенно случайно забредшего в эту глушь интеллигента, отдавал приказания неожиданно низким, утробным голосом, больше похожим на рычание зверя. И он, словно сомневаясь наличию у себя такого тембра, время от времени озадаченно почёсывал лысину. Его спутники беспрекословно подчинялись Рольфу, не задавая лишних вопросов. Да и кому бы из них пришло в голову подобное, если старший не единожды подтверждал соответствие выбранному им делу.
  Умело разведённый костёр жарко горел,  навевая на усталые лица волны так не-обходимого им тепла и уюта.
  – Рольф! – обратился к старшему после паузы Антип. Он был полной противо-положностью Рольфа. Огромный, как медведь, до самых ушей заросший лохматой бородой. Его голос в зависимости от ситуации менялся до неузнаваемости. То он гремел, как раскаты грома, а то журчал, точно летний ручеёк. И, как это ни удивительно,  он копировал практически все звуки, издаваемые живой природой, что не однажды выручало из самой, казалось бы, тупиковой ситуации.
  – Знаешь, Рольф,– Антип почесал бороду, – не даёт мне покоя одна вещь.
  – Какая? – рыкнул тот, не поворачивая головы.
  – Ты заметил:  эта тварь кружит вокруг одного и того же места. Возможно, она и сама не понимает, что её влечёт? Ведь ты посмотри, где мы её в прошлый раз за-секли? У первого поселения. Затем – у второго, а теперь вот и у третьего. И что выходит?
  – Что?
  – Поселения-то расположены по кругу! Стало быть, что-то она здесь вынюхивает? А вот что…. Если бы это узнать, мы бы махом от неё избавились!
 – А вот мне её почему-то жалко…,– вздохнул самый молодой из экопатруля – Алик.
Антип автоматически подложил в костёр ещё сучьев, отчего Рольф поморщился, как от зубной боли.
 – Знаешь ведь – не выношу жару! – буркнул он недовольно.
 – Жар костей не ломит, а живность отгонит, – буркнул Антип и, потянув носом, взлаял по-собачьи.
 Уже темнело, и нужно было время от времени отпугивать непрошеных гостей. И в этот раз кто-то, ошеломлённый лаем, фыркнул и затрещал по лесу сучьями, по-степенно удаляясь.  Антип ещё какое-то время прислушивался. Затем искосился на Алика.
 – А ты чего вообще затесался к нам? Ведь всем известно, что каждая животина тебя любит и тянется к тебе. А ты их вон – дубиной в лоб!
  – Да что ты понимаешь!– загорячился Алик,– у меня свой резон. Если те, кого мы преследуем,  отмечают себя злобой и коварством, не реагируют на положи-тельные эмоции, значит, они не те, кто здесь нужен. К тому же я ещё ни одного мутанта не убил, а лишь оглушил, позволив последователям перенести этих тварей в другое место, подальше отсюда. Если же твари идут на контакт, хотя бы микродолей своего разума,  значит, в этом что-то есть!
 – Вот я и вижу, что из-за таких, как ты, увеличивается количество опасных жиз-ненных форм. Ты что, не знаешь, чем это грозит?
Рольф, помалкивавший всё это время, стукнул ладонью по коленке.
 – А ну-ка цыц! Каждый делает своё дело. Алик-философ! Ну и пусть его! Он для этого к нам и приставлен! Ты, Антип, ограничитель! Ну и ограничивай поголовье опасных. А я – третейский судья! И моё последнее  слово – жить твари или умереть. Всем всё ясно? А теперь гасим костёр – и вперёд! За спорами чуть время не упустили…
Антип виновато засуетился. Ведь и он не зверь, не убийца, а вот поди ж ты, выказал себя с неприглядной стороны…. А всё этот малец! Идея фикс, видите ли, у него: вывести очередную тварь на чистую воду. Ведь сколько она у них крови попила! Антип и сам постоянно думал об этой твари, чья очередь настала быть пойманной и классифицированной. Её следы были схожи с отпечатками лап льва. Уж в этом Антип разбирался как никто другой. Ведь с давних пор он считался самым лучшим знатоком повадок зверей и птиц. Эти следы, отпечатанные чётко, включая пальцы и когти, свидетельствовали о немалом весе животного. Но, к великому удивлению Антипа, могли исчезнуть с рыхлой почвы в любой момент и оказаться либо на стволах довольно далеко отстоявших друг от друга, не слишком и крепких деревьев, либо совершенно непонятным образом – на другом берегу довольно широкой и быстрой реки. А между ними тянулась полоса свежей земли, будто зверь тащил за собой что-то, извивающееся, словно змея. Впрочем, этот “довесок” незаметно исчезал. Вот уж загадка природы! Такое поведение преследуемой твари не могло не заставить насторожиться и крепко задуматься…

  Так называемая “охота” длилась уже довольно давно.  За это время следы из не-больших,  похожих на кошачьи, превратились в те,  которые экопатруль в данное время старался не упускать из вида. Но только наблюдением следов всё и конча-лось. Особенно выбило из колеи последнее событие. Экопатруль обложил зверя с трёх сторон.  Среди поросли молодых деревьев, перемежающихся неопрятно-лохматыми кустами черёмухи,  боярки, сирени и ещё непонятно чего зверя было совершенно не видно. Но запах его, усиленный страхом,  стлался за ним, как опознавательный знак, лишая его возможности где-нибудь укрыться. Наконец, стало видно его каштановую шерсть, местами переходящую в искристо-чёрную. Уже взвились в воздух дротики с усыпляющим веществом…. Ах! На глазах у троих преследователей  зверь взвился в воздух и исчез. Дротики сухо щёлкнули друг о друга и упали на траву. Экопатруль в недоумении застыл каждый на своём месте. Затем одновременно приблизились к тому месту, где так неожиданно исчезло преследуемое ими существо.…  И кое-как успели отпрянуть от раскинувшейся перед ними пропасти.  И если здесь, вверху, на землю медленно опускались су-мерки, то всё пространство внизу предстало перед ними в виде тёмной бесконечности. Лишь кое-где взблёскивала на перекатах и едва слышно шумела  приглушённая высотой река.

          * * *
 – Батя! – разнёсся ломкий юношеский басок между отвесными каменными стенами, которые ограничивали с боков стремительную, хоть и неширокую речушку. Впрочем, его быстро заглушил шум этой самой речушки.
 Ответа не было. С камня на камень пробирался по руслу реки паренёк лет шест-надцати. Он был не в меру худощав, длинноногий, длиннорукий. Впрочем, и роста он был достаточно высокого. Уверенной и совершенно неслышной поступью он пошёл в своего отца – Данила, прозванного в посёлке Лешим. Прозвищем, совершенно не обидным для него. Ведь он мог пройти по любой топи, не замочив ног, отыскать в лесу самую короткую дорогу к дому. По голосу, по вздоху узнавал любое животное и птицу. Кому, как не ему, были известны все ягодные и грибные места. И это ещё малый список того, что он знал и мог. Но с некоторых пор Данила Леший стал хиреть. Его крепкое жилистое тело всё меньше и меньше подчинялось своему хозяину. На тёмные волосы, как первая пороша, незаметно опустилась седина. Глаза провалились и, будто зверьки из своих нор выглядывали из глазниц. Лишь находясь в доме, построенном на улиточной слизи, он чувствовал себя более-менее сносно. Но все понимали, что конец был не за горами.               
 Леший это тоже знал и не сопротивлялся. Жаль, что прожито так мало, не по-ставлен на ноги единственный сын – Лёвушка. По ранешным, довирусным временам он бы только в десятый класс шёл, а теперь… Многое из своих знаний передал Данила   Леший своему сыну, но ещё больше их осталось непереданными. И хотелось узнать, почувствовать, что за способности открылись у Лёвушки. Временами он начинал ходить по кругу, принюхиваясь и прислушиваясь к окружающему, словно охотничья собака, напавшая на след. Вот он остановился, кивнул головой,  словно в чём-то уверился, затем снова начал кружить, расширяя площадь поиска по спирали. Это могло длиться долго. Иногда по несколько часов кряду. Но всегда кончалось ничем. И Лёвушка, словно потеряв самое дорогое,  усаживался на землю и бил по ней кулаками, не замечая того, что по щекам от глаз пролегали  мокрые дорожки. Потом он приходил в себя и усталой шаркающей походкой отправлялся домой.
  В поселении думали, что он припадочный. И хотя со временем разобрались, что это не так, прозвище Кружак прилипло к нему намертво. Но Лёвушка, как и его отец, не обижался. Пускай их! В остальном он был такой же, как все: трудолюбивый незлопамятный подросток. Иногда пацанва бежала к дому Данилы, кругля глаза и крича: «Лёвушка опять кружака поймал!» И Данила, обессиленный своей немочью, замирал на лавке под окном, беспокоясь за сына и терзаясь из-за невозможности ему помочь.
  Так бы это, наверное, и продолжалось, но однажды Лёвушка “поймал кружака” у реки. Он метался от берега к берегу, перескакивая по камням, щедро усеявшим дно и торчавшим беспорядочно над поверхностью воды. Чем дальше он продвигался, тем беспокойней становился. Наконец, в одном месте, в выступающем из отвесной стены валуне, Лёвушка заметил довольно большую вмятину. Перед валуном берег реки был выше, чем в других местах, и совершенно сухой. Его устилала мягкая короткая травка. Изо рта Лёвушки вырывалось хриплое дыхание, от бешеной скачки по камням его ноги устало подогнулись, и он упал на колени, приникнув  к валуну. По прошествии некоторого времени Лёвушка отпрянул от валуна и, словно убеждаясь в чём-то, ещё раз прислонился к камню. Затем, ошалело закружившись на месте, он исполнил танец дикарей, издавая радостные во-пли, и устремился в обратный путь.
                * * *
  – Батя, пойдём! Родненький, скорее!– вот уже целый час он тряс отца, не в со-стоянии объяснить, что он узнал, что нашёл.
  – Сынок, ты же знаешь, что если я выйду, мне останется жить ещё меньше! – Данила иссохшей рукой схватился за стол, боясь упасть. Но сын не отставал.
Наконец, пробормотав что-то вроде ”чему быть, того не миновать”, он взял суко-ватую палку, без которой уже давненько не мог ступить ни шагу и, влекомый не-понятным упорством, с которым сын его уговаривал, впервые за много дней вышел из дома.
  Дорога до валуна заняла достаточно много времени. И на травку, окружающую валун, Данила буквально вполз. Но Лёвушка, не давая ему передыху и ничего не объясняя, обхватил его за спину, удивляясь, насколько отец лёгкий, и затащил на каменную глыбу с вмятиной посередине.  Теряя сознание, Данила подумал о скорой смерти и о том, как он устал. Последнее, что промелькнуло в усталой голове, это то, что выемка на валуне словно по нём сшита…
 
             * * *
   Ничто не мешало метазверю выбраться из своего убежища. Преследования он не почуял. Отдохнувшее за ночь тело было словно накачано энергией. Он буркнул, блаженно потянулся, затем движениями, свойственными кошкам, умылся и мягким неслышным шагом направился к выходу. Утреннее солнце ослепило его. Зажмурившись, метазверь подставил солнечным лучам  свою лохматую морду. В животе заурчало, и он потянул носом воздух. Пора бы и о еде позаботиться. Опершись на самый край своей норы, он оценивающе посмотрел наверх, затем по сторонам и уж потом – вниз. Видимо, по его разумению, путь вниз оказался более подходящим, так как  метазверь начал “пробовать” дорогу на ощупь: вытянул переднюю лапу, попытался на неё опереться. Затем то же самое проделал другой лапой.  Улавливая равновесие, напрягся всем телом, отчего его короткий лохматый хвостик задрался кверху чуть ли не под прямым углом. Посчитав опору достойной, зверь спустил вниз правую заднюю лапу, распластавшись по почти отвесной стене.… Наконец, всё его крупное тело оказалось снаружи, и метазверь, словно заправский скалолаз, медленно, но уверенно переставляя лапы, устремился вниз. Уф! Конец пути! Он сделал прыжок в сторону, оттолкнувшись от стены всеми четырьмя лапами, и мягко приземлился. Принюхался, насторожив уши и подёргивая кончиком хвоста. Стена, по которой он сполз, была естественной преградой для быстрой, каменистой речки. Такая же преграда была и на другом берегу. Пространство между стеной и рекой было усеяно камнями, то тут, то там вид-нелись нечастые кустики травы…. Зверь нетерпеливо переступил с лапы на лапу, прохрустев камнями, и плавной походкой,  впечатление от которой усиливала длинная мягкая шерсть, подошёл к кромке воды. Она была прозрачная, как стекло, что позволяло разглядеть всё, что скрывалось под её толщей. Метазверь об-лизнулся, заметив подвижные тени, и скакнул в  воду. Он и там чувствовал себя прекрасно. Слегка прищурив глаза и отталкиваясь от  усеивавших дно каменных глыб, чтобы обхитрить довольно сильное течение, зверь подбирался к теням…. хап! И вот уже у него в зубах трепещет что-то живое. Не выныривая, он одним махом сглотнул добычу и направился к следующей. Наконец, насытившись, он поплыл к берегу.

          * * *
  Лёвушка занялся рыбалкой. Он был просто уверен, что отец придёт в себя. А также уверен в том, что он жутко захочет есть. Да ещё как захочет! Поэтому важно было наловить побольше рыбы. В реке, кроме прочей рыбы, водилась форель. Но поймать её очень трудно. Привыкшая к быстроте воды, в которой обитала, форель была той рыбой, которая могла как недвижимо стоять на месте, так и с огромной скоростью перемещаться в любую сторону.
 Конечно, Лёвушка обладал необходимыми знаниями и опытом, необходимыми для удачной рыбалки. Он знал, что далеко не последнюю роль играет удачно выбранное место. Подросток неспешно продвигался вдоль берега, всматриваясь в речную глубь. Ага! Здесь! С первого же раза он поймал довольно крупную рыбину. Оглушив её о камни, отбросил подальше от воды и продолжил рыбалку. Поймав пятую, решил на этом остановиться: связал их бечёвкой и только собрался возвращаться к отцу, как вдруг краем глаза заметил какое-то движение. Замерев на месте, он медленно, очень медленно повернул голову. За несколько метров от него также замер, припав к земле,  странный зверь неопределённого цвета. С его шерсти стекали потоки воды, а около мощных когтистых лап лежали остатки недоеденной им гигантской форели…
  Лёвушка продолжал наблюдать за зверем, стараясь не то что не двигаться, а даже не дышать, не моргать. Тот постепенно начал успокаиваться. Его оскаленная морда немного расслабилась, хотя из горла раздавалось непрекращающееся  пре-дупреждающее ворчание. Наконец, видя, что Лёвушка не делает никаких попыток к нападению, зверь потоптался на месте и бочком, бочком начал отдаляться, забыв про рыбину. Оказавшись на приличном расстоянии от опасности, он встряхнулся, выбивая из шерсти воду. Мельчайшие брызги веером полетели в разные стороны. В лучах утреннего солнца они искрились, отчего зверь казался окружённым сияющим ореолом. Видение длилось какие-то доли секунды, но навсегда отпечаталось в памяти Лёвушки. А потом зверь исчез. Вот так просто: взял и исчез. Это произошло в тот короткий миг, когда Лёвушка моргнул,  почти ослепнув от сияния капелек воды. Ещё немного постояв, медленно приходя в себя, Лёвушка, наконец, вспомнил про отца, оставшегося в одиночестве. Он решил забрать с собой остатки форели, брошенной неизвестным зверем. Рыбина была, действительно, здоровенная и одна вполне могла заменить весь сегодняшний улов. Махнув головой,  словно отмахиваясь от морока,  Лёвушка пошёл, а потом и побежал к отцу.
 – Батя! – кричал он, перескакивая с камня на камень.
 Конечно же, тот не отзывался. Хотя Лёвушка был уверен, что….
Ага, вот он, валун! Вот и отец! И тут Лёвушка третий раз за этот день удивился: отец всё так же лежал недвижим, но всё говорило о том, что здоровье его стреми-тельно пошло на поправку. Мышцы на руках окрепли, разгладились морщины на лице, появился румянец. Даже в волосах, кажется, поубавилось седины. Только почему он не шевелится? Лёвушка смахнул непрошеную слезу и решил, что раз отец ещё не пришёл в себя, значит, так и нужно.
  Отойдя на некоторое расстояние, он сложил в кучу свою добычу. Затем набрал сушняка, в изобилии лежащего на берегу реки. Это были стволики деревьев, ветки, щепки и прочее деревянное разнообразие,  выброшенное рекой после половодья. Лёвушка сложил найденный сушняк определённым образом, чтобы занялось одним разом,  снизу подложил бересту и мелкую щепу, найденную тут же и, чиркнул зажигалкой, мастерски сработанной отцом непонятно из чего. Огонь мгновенно охватил топливо, высушенное солнцем до звона,  и мгновение спустя на берегу речки уютно потрескивал аккуратный костерок. Лёвушка выпотрошил рыбу, оставив чешую нетронутой, обмазал глиной, разгрёб  горящие ветки и сунул всё это в самую серёдку, поближе к земле.
             * * *
  Данила закашлялся. В кои-то веки раз он подавился слюной. Так явственно ему приснился запах запечённой на костре рыбы. Приступ кашля быстро прекратился. Да и Данила полностью проснулся. Он открыл глаза и… встретился с встревоженным взглядом сына.
  – Бать, ты как?
Данила понял, ощутил всем своим нутром, что что-то изменилось в нём, как будто выпил живой воды вместо предназначенной ему судьбой мёртвой. Он потянулся, хрустнув костями, и с улыбкой взглянул на сына.
  – Всё хорошо, сынок! Только что это я здесь разлёгся? – он потянул носом,– а запах! Откуда?
  – Бать, ты ничего не помнишь? – Лёвушка сходил к костру и принёс уже вскрытые глиняные свёртки.
  – А что я…
И тут Данила вспомнил. Всё-всё, до самого донышка. И изумился.
 – Разве так бывает? – тихонько спросил он Лёвушку.
 – Кажется, да. Потрогай валун. Что ты чувствуешь?
 – Тепло и… уют.
 – Вот! Ты нашёл своего симбиота.
 – Даже так? – Данила нерешительно взглянул на сына.
 – Да, батя. Я чувствовал, знал, что это где-то рядом, что в моих силах тебе по-мочь. Но как? А всё оказалось так просто.
 – Да нет, сынок, всё совсем не просто. Ты, оказывается, наделён редким даром: можешь улавливать симбиотические импульсы или иначе – призыв симбиота, ищущего свою вторую сущность. До сих пор я не слышал, что такое бывает. Слияние симбиотов происходило совершенно спонтанно или не происходило вовсе. Теперь таким, как я, будет гораздо легче. Хотя работы предстоит много. Твой дар потребует постоянного совершенствования. И я тебе помогу всем, чем смогу. Только вот одно “но”…
 – Какое ещё “но”? – Лёвушка внимательно посмотрел на отца.
 – “Но”– это твоё желание или нежелание. Подумай хорошо. Ведь если ты пойдёшь против своего “я”, будет плохо не только тебе, но и тем, кто попросит о помощи.
 – Я понял, батя. И думаю о том, что наконец-то всё прояснилось. Я-то думал, что я какой-то ненормальный, а выходит – совсем наоборот. И знаешь, бать, я  очень рад, что смогу помогать людям. Ведь я так измучился, глядя на то, как ты медлен-но угасаешь. А ведь ты не один такой на свете. Нет, тут даже думать нечего. Я сделаю всё, что будет от меня зависеть!
 Данила, сумевший к этому времени самостоятельно сесть, обнял сына, расцеловал в обе щёки, чего прежде себе не позволял, опасаясь его разбаловать.
 – А теперь давай, наконец, поедим! Что за чудный запах!

         * * *
 Зверь исчез. Словно его и не было. Участники экопатруля, что называется, “чеса-ли репу” в недоумении. Излазив все окрестные заросли, они не нашли абсолютно никаких следов. Начало темнеть, когда они, отчаявшись и устав от бесплодных поисков, выбрали подходящую для отдыха полянку. Разведя костёр, перекусили и отправились “на боковую”,  наломав еловых веток и соорудив более-менее удобное ложе.  Караулить решили по очереди. Но ни ночью, ни утром ничего не про-изошло. Тогда решено было отправиться в ближайшее поселение.

         * * *
  Данила Леший с сыном возвращались домой, довольные друг другом. Они обсуждали всё, что произошло за последнее время.  И хоть сил у Данилы хватало  ров-но настолько, чтобы только не упасть, и он крепко держался за сыновье плечо, это не меняло радостного настроя. Вдруг Лёвушка вспомнил о звере. Он в подробностях  рассказал отцу о неожиданной встрече у реки. Данила расспросил его, как выглядел зверь.
 – Может, росомаха?
 – Да нет, я же видел росомаху!
 – Может, пантера какая-нибудь?
 – Да нет же, в книжках они как огромные кошки. А эта…
 – Может, медвежонок?
 – Разве что по цвету? Коричневый, переходящий в чёрный. Хвост маленький, как у рыси. Лохматые, как у медведя, уши и шея как у льва – с гривой. На туловище шерсть короче, но тоже лохматая.
Данила покосился на сына.
 – А следы?
Лёвушка остановился, осмотрел землю под ногами…
 – Да вот же они!
 Данила присел на корточки, провёл пальцем по краю внушительных размеров вмятины, приложил к ней ладонь.
 – М-да… След-то, всё-таки, кошачий. Только уж больно здоровый. И когти как у хорошего медведя.
 – Так я же тебе говорил! Медведя я видел? Видел! Россомаху видел? Видел! И снежного барса, и рысь…. Но не то это всё, не походит! – Лёвушка от волнения покрылся румянцем.
 – А каков в холке?
 – Да чуть не по грудь мне!
 – Чуть больше метра… Здоров! И даже не пытался кинуться?
 – Да нет, зашипел только, как кошка…
 – Дела… Ну, идём домой. Со временем, думаю, разберёмся.
И они продолжили свой путь.
           * * *
  Метазверь настороженно следил за ними с высоты в два человеческих роста. Там на стене он обнаружил карниз и, конечно, воспользовался им. Его шерсть высохла и сливалась по цвету с обнажёнными горными породами.  Поэтому заметить его было достаточно трудно. Он замер, когда люди оказались рядом. Даже, кажется, дышать перестал. Лишь глаза продолжали жить своей жизнью, внимательно следя за людьми. Наконец люди ушли, и зверь расслабился. Золотистые глаза закрылись, и он задремал…
  Какое-то смутное беспокойство нарушило мирную дрёму метазверя.  Нет, он не подпрыгнул, не зарычал. Слишком много выпало не его долю, чтобы так глупо выдать себя. Зверь насторожил уши, густая грива начала медленно вставать дыбом. Глаза, которые он оставил полуоткрытыми, внимательно осматривали окру-жающее пространство. Мимо морды проскакал кузнечик. Глаза проследили за его движением и вернулись на место. Стрекоза зависла над правым ухом и совершенно неожиданно уселась на самый кончик носа. Чам! Зверь облизнулся, мурлыкнул и снова насторожился, уже до конца распахнув глаза. Опасность! И очень близко! Более не раздумывая, он спрыгнул со своего ложа. Побеспокоенная шерсть взметнулась в воздухе, словно мягкое облако….
         * * *
  Этот экопатруль считался одним из самых лучших. Рольф, Алик и Антип идеально дополняли друг друга. И сейчас они, не сговариваясь,  стали искать место, где можно бы было спуститься к реке. Ведь это был бы самый короткий путь к поселению. Наконец, они наткнулись на русло высохшего ручья. Скорее всего, это был ручей из талых вод, высвобождающихся по весне. Сейчас оно превратилось в сухой овраг, заваленный ветками, камнями и заросший разнотравьем. Запах стоял одуряющий, так как в это время цвело всё, что может цвести. Антип, как обычно, шёл первым, находя удобный спуск и прислушиваясь, принюхиваясь к каждому движению воздуха.  За ним, поблёскивая стёклами очков, шагал Рольф. Вереницу замыкал Алик, мечтательно щуря глаза и жуя какую-то травинку. На его кудрявую шевелюру уселась бабочка.  Почистила хоботок, потрясла крылышками и полетела по своим делам.  Алик ухмыльнулся, проследив за её полётом…
 Спуск закончился благополучно, но вся троица была сплошь покрыта цветочной пыльцой. Подойдя к речке и вдохнув её свежесть, они с великим удовольствием поплескались в речной воде. Рольфу пришлось снять очки, из-за чего выражение его лица стало по-детски незащищённым и доверчивым. Правду говорят: глаза – зеркало души. Вот и глаза Рольфа, до невозможности голубые, окружённые пушистыми, выгоревшими на солнце ресницами, сказали его коллегам много такого, что  и не подумал бы…
  Антип кашлянул и стал излишне сосредоточенно утираться, поправлять одежду. Алик где-то в недрах своих карманов нашёл расчёску и попытался привести в порядок свои спутанные волосы. Рольф подозрительно посмотрел на них обоих, быстро вытер лицо и нацепил очки, снова став таким, каким его привыкли видеть: серьёзным, ответственным, решительным предводителем их маленького отряда.
 –Ну, что, двинули? – его рыкающий голос нарушил затянувшееся молчание.
 – Ещё чуть-чуть,– просительно заглянул в глаза Рольфа Алик.
Тот согласно кивнул.
 
  Тихонько тянул ветерок – извечный спутник таких речек: шустрых и каменистых; стрекотали кузнечики в островках травы, а у самой кромки воды попрыгивали трясогузки. И, перекрывая всё это, осиянная солнцем, текла, журчала, звенела речная вода, перескакивая с камня на камень и оббегая уж слишком большие валуны.
 –Да.…  Вот она – благодать! – Алик восторженно улыбнулся.
 – Это уж точно,– поддержал его Антип,– но, всё же, пора двигаться дальше.
          * * *
  Они шли уже не один час вдоль изменчивого русла реки. Оно то отходило от каменных стен  в которое было заточено, то подбиралось близко-близко, не остав-ляя путнику иного выхода, кроме как скакать по верхушкам камней, не помес-тившихся под водой и поэтому словно специально для этой цели торчавших наружу. И тут уж надо было глядеть в оба, чтобы не подвернуть ногу или не съехать в холодные объятия речки. Наконец, берег стал более ровным, так что троица смогла немного расслабиться. И тут Антип сделал предостерегающий знак: на прибрежной смеси песка и гальки чётко отпечатались следы зверя, пропавшие так неожиданно. Антип присел и приложил к следу ладонь. Кивнув, он стал внимательно осматривать окрестность. Вот тут зверь вышел из воды (?), здесь – следы его пиршества, к которым подтягивались вездесущие мухи. Здесь он чего-то испугался…ага! следы людей!... побежал. Следы отпечатались ещё чётче…. Антип махнул рукой, и Рольф с Аликом достали усыпляющие дротики. О-о-ох! Через головы  экопатруля перелетело каштаново-чёрное облако, обдав их запахом зверя и рыбы, и исчезло в воде. Дротики всё же вылетели, хоть и в пустой след. Достигли ли они цели? Уж слишком быстро всё произошло, совершенно неожиданно.
 – Вроде, попали,– буркнул Рольф,– если хоть один достиг цели, зверь всплывёт…
И они зашагали вперёд, тщательно вглядываясь в воду, не упуская из вида и берег. Но чем дальше  шли, тем больше убеждались в том, что зверь опять ушёл.
            * * *
  Метазверь изо всех сил грёб лапами, борясь с течением и невесть откуда нава-лившимся сном. Что-то укусило его за ухо уже когда он погрузился в воду, и рану саднило. Желание заснуть всё усиливалось, движения становились всё более за-медленными. Воспользовавшись этим, поток воды вынес его на поверхность. Всмотревшись сквозь пелену сна, застилавшую глаза,  в приближающийся берег,  метазверь, собрав все силы, стал грести энергичнее, насколько позволяло его по-лусонное состояние. Наконец, он увидел то, что было нужно: река образовала на берегу небольшой заливчик. Справа и слева – огромные камни, поросшие травой и кустиками вербы,  а в глубине – узкая полоска песка, прикрытая сверху камен-ным козырьком.…  Силы покинули метазверя ровно на границе воды и суши, из-за чего его голова и грудь оказались на берегу, а всё остальное – в воде. Впрочем, стояла середина лета, и большой подъём воды не ожидался, поэтому беглецу ни-чего не грозило. Ну разве что рыбья мелюзга потыркается в его шерсть в надежде найти остатки пищи.
            * * *
   Река петляла среди холмов, словно её кто-то хорошенько потрепал да и бросил как попало. В одном месте даже образовала почти замкнутый круг, но, сделав крутой разворот, потекла совершенно в другую сторону. Крутые берега и стремительное течение придавали ей сходство с дикой необузданной кобылицей. Тем не менее,  именно на её берегу расположились три поселения, в сторону которых и направлялся экопатруль, теша себя мыслью, что всё же смогут добраться до того, кого они так долго преследовали.
 
           * * *   
  На берегу реки было одно местечко, которое сплошь было покрыто мелким-премелким песком. Там частенько собирались девочки со всех трёх сёл. Они ловили рыбу, купались, загорали в промежутках между домашними заботами. И сейчас они с визгом и хохотом, пытаясь отобрать у резвившегося вместе с ними щенка резиновый мячик. Щенок же вцепился в него как пиявка, стараясь не выпустить игрушку из зубов, и носился по берегу, как оглашенный, рыча, когда чья-нибудь рука всё-таки оказывалась ближе, чем надо. Наконец, девочки устали и, задыхаясь от быстрого бега и хохота, попадали на песок. Щенок по инерции пронёсся ещё несколько метров и, споткнувшись о злосчастный мячик, вытянулся во весь свой рост, разжав зубы. Игрушка, как живая, выпрыгнула из его пасти и, подскакивая, докатилась до кустов. Там сидела маленькая девочка. Она плела из вороха цветов венки: синие из васильков, бело-жёлтые – из ромашек и уж совсем жёлтые – из одуванчиков.
 – Ладуша, как ты? – отдышавшись, спросила её одна из девочек,– ножки не болят?
 – Немножко, Соня, – Лада протянула руку и легонько толкнула  подкатившийся мячик щенку. Тот похлопал глазами, схватил мячик, смешно взбрыкнув при этом лапками, покатал его немного. Потом, осторожно взяв зубами, принёс Ладе, сунул ей в подол, а сам разлёгся на цветах.
 – Ах ты, маленький негодник! – девочка легонько потрепала его за шёрстку и снова взялась за венки.
 Но вдруг щенка что-то насторожило. Он моментально оказался на ногах и, словно сильный здоровый сторожевой пёс, остервенело залаял на кусты. От неожиданности девочка дёрнулась, недоделанный венок выпал из её рук. Она попыталась успокоить щенка, протянув к нему руку и собираясь погладить, но тот неожиданно оскалил на неё зубы и едва не укусил. Лада ахнула, дёрнулась и от этого движения её охватила слабость и девочка, потеряв сознание, опрокинулась на спину. И  тут произошло что-то невероятное: из кустов вылетело что-то огромное, лохматое. Одним ударом когтистой лапы щенок был отброшен на несколько метров в сторону, моментально замолчав, и только испуганно таращил глазёнки. А неизвестный зверь опустился на брюхо, подполз к Ладе и аккуратно положил свою лохматую голову на её больные ноги, настороженно следя  золотистыми глазами за выражением её лица. Мгновение спустя девочка пришла в себя и, открыв рот, уставилась на неожиданного гостя. Затем, приподнявшись, осторожно, миллиметр за миллиметром, стала тянуть руку к этой загадочной,  словно молящей о чём-то своими выразительными глазами, морде.
 До этого весёлая компания девочек, онемев, наблюдала за этой сценой, боясь не-осторожным словом или движением нарушить хрупкое равновесие момента.
 – Ладуша, нет!– прошептала испуганно Соня.
 Но маленькая ручка уже коснулась огромной морды. И зверь (ну не диво ли?) прикрыл глаза и, заметно расслабившись, привалился к ножкам девочки, мурлыкнул и, закрыв глаза, засопел. Лада, осмелев, погладила лохматые уши зверя, про-вела пальчиков по закрытым векам. Наконец, наклонившись, чмокнула его в нос. Зверь заурчал, лизнул маленькую ручонку и теснее прижался к девочке. То ли солнышко припекло, то ли она устала, но Лада зевнула, откинулась на спину и заснула.
 Свидетелями этой картины оказались не только девочки и притихший, напуганный щенок. Из кустов совсем неслышно появилось озабоченное лицо в очках, затем также неслышно исчезло. Затем оттуда же вылетел маленький дротик и воткнулся в бок зверя. Тот, жалобно мяукнув, дёрнулся, попытался отползти, но не смог.  Тогда он лизнул руки Лады, преданно посмотрел на  неё и затих.… Спала Лада, лежал недвижим зверь, девочки, не успевая “переваривать” происходящее, продолжали сидеть, как неживые….
  Кусты зашевелились, на берег вышли Антип, Рольф и Алик. Они медленно подошли к зверю и уже потянулись, собираясь связать того, кого они столько времени пытались найти, догнать, обезвредить, но дикий вопль остановил их.
 – Не-е-ет! Не трогайте кису! Вы плохие!
Это Лада, очнувшись от непонятного сна, поднялась на четвереньки, обняла голову зверя и по-взрослому запричитала над ним, как над убитым.
 – Кисонька! Хорошая моя! Эти плохие дядьки обидели тебя! Да какие у тебя хо-рошие ушки, какая красивая, мягкая шёрстка….,– по её щекам потянулись одна за другой слезинки. И тут она увидела дротик в боку у своего подзащитного.
  – Вы убили его! А-а-а! – она завизжала и, вскочив на ноги, накинулась на обид-чиков, лупя маленькими кулачками налево и направо.
Те, опешив от такого напора, попятились от маленькой фурии. Соня, протерев глаза,  не веря тому, что видит, вскочила на ноги.
 – Ладуша! Да что это? – она кинулась к малышке. Оттащив её от экопатруля, привлекла к себе, стараясь успокоить.
 – Солнышко, как твои ножки? Не больно?
 – Нет! – не в состоянии успокоиться, крикнула Лада,– мне не  больно, а они кису убили!
 – Да не убили мы её!– подал голос Алик,– это усыпляющие дротики!
 – Врёшь ты всё! Вон, посмотри: она совсем-совсем не шевелится!
Тут уже и Антип, придя в себя, поддержал его.
 – Да живая она! Уснула только. А ты что, бегаешь, когда спишь?
Соня укоризненно посмотрела на него.
 – Да она и не бегает вовсе, у неё ножки болят…
Антип даже задохнулся от такого вранья.
 – Ты чего городишь? Вон она как на нас кинулась!
 – Я и сама ничего не понимаю… Мы Ладушку сюда на руках принесли. Она с самого рождения слабенькая была, а в последнее время вообще перестала на ножки вставать. От боли даже спать не может…
Ральф хмыкнул многозначительно, снял запылившиеся во время погони очки, протёр, снова нацепил на нос и сказал:
 – Ну, ладно. С этим потом разберёмся. А теперь… Антип, Алик! Берите зверя, пора идти.
 Но Лада и не думала отступаться. Вырвавшись из рук Сони, она схватила первую попавшуюся под руку палку и встала около недвижимого зверя в оборонительную позу.
 – Только троньте! – прошипела она сквозь зубы.
  Издалека раздался крик: ”Стойте!” К ним бежал паренёк, размахивая на бегу ру-ками. Его, прихрамывая, догонял седой мужчина. Девочки переглянулись, узнав вновь прибывших. Лёвушка Кружак! Данила Леший!
 – Стойте! – подойдя, уже тише произнёс Лёвушка.
 Он, совершенно не опасаясь ни самого зверя, ни его защитницы, присел перед ними на корточки и, приложившись щекой к лохматой голове, на секунду замер. Затем, улыбнулся, погладил его по мягкой шерсти, а, поднявшись, шагнул к девочке, прижал к губам палец, взял её на руки и также приложился только теперь уже к светлой пушистой головке. Удовлетворённо кивнув, он поставил Ладу на ноги. Обернувшись к экопатрулю, он уверенно заявил:
 – Вы не должны его трогать.
 – Это почему это? – Антип недовольно засопел,– мы его столько времени искали, столько сил потрачено! Необходимо разобраться, что это за зверь, опасен ли? А вдруг его просто необходимо срочно уничтожить?
 – Нет, вы не понимаете! Всё уже кончилось! Он искал вот её! – и Лёвушка указал пальцем на удивлённо раскрывшую рот Ладу. Она до сих пор держала в руке своё “оружие”.
 – С чего ты это взял? – строго сверкнул стёклами очков в его сторону Рольф.
 – А он же Кружак! – хором, словно сговорившись, произнесли девочки.
 – И что это значит? – почти так же одновременно спросили Рольф, Антип и Алик.
 – Он с отцом находят излечение больным. Вот,кажется, и отцу своему нашёл средство от болезни,– и они показали на только подошедшего к ним мужчину. А лечит он не травами, не водой, а…,– девочки замялись.
 – Понял! – Алик хлопнул себя по лбу,– он – индикатор!
 – Индикатор? Здесь? – усомнился Антип,– пока мы только о двух индикаторах слышали. А тем более годочков-то ему сколько?
Рольф, опасливо косясь на Ладу, подошёл к метазверю.
 – При чём тут года? Индикатор может проявиться в любом возрасте. Наоборот хорошо, что их стало на одного больше,– взъерошив волосы, он буквально впился взглядом в зверя,– значит, ты её искал? Хорошо, раз так. Что ж, оставайся с ней, зверь неопознанный! Как же ты его назовёшь, Ладуша? – он снял очки и близоруко прищуренные глаза добрым взглядом прошлись по нахмуренному лицу девочки. Видимо, именно этот взгляд успокоил ребёнка.
 – Митенька!– Лада успокоено вздохнула и опустилась на землю, обняв метазверя.
Антип по своей извечной привычке почесал бороду и озадаченно спросил:
 – Не понял! А почему Митенька?
 – Потому что он хороший!
 – Веский аргумент! – щёлкнул языком Алик и все дружно рассмеялись.

Метазверь зашевелился, потянулся, пробуждаясь от вынужденного сна, и в недо-умнении уставился своими золотистыми глазами на окружающих его людей. Потом, видимо, что-то уяснив для себя, мурлыкнул и, потянувшись, встал на лапы. Затем толкнул головой не отходившую от него за всё время сна Ладу, словно о чём-то говоря. Та, кивнув головой, забралась на него верхом, повозилась там, уст-раиваясь поудобнее и сказала: ”Поехали, Митенька!”
 Те, кто присутствовал при этой сцене, готовы были поспорить на что угодно: метазверь улыбнулся, блеснув глазищами. Он же, ни на кого больше  не обращая внимания, лёгкой рысью потрусил в сторону поселения.
 
            * * *
  Ночь выдалась ясная, лунная, без ветерка. Две фигуры неслышно вышли из посе-ления. Не отставая друг от друга и не обгоняя, они спокойно и уверенно отпра-вились вперёд по тропинке, ведущей к обрыву. Добравшись до края, они останови-лись.
  Потоками лившийся с неба лунный свет отражался в водах реки. Он то ложился на них тонким покрывалом,  а то дробился на мелкие кусочки. Летучие мыши, едва слышно пища, кружились над головами, выписывая затейливые вензеля. Спало село,  спали дневные обитатели леса.
 Лада  (конечно же, это была она), обняв за шею метазверя, шепнула ему в ухо:
 – И что ты хотел мне показать?
Он мотнул головой, мол, садись. Девочка доверчиво села ему на спину. Тот снова мотнул головой. Она крепко обняла его за шею. Метазверь шагнул к обрыву. Ах! Падение, не начавшись, закончилось: из тела метазверя выпростались две пары лохматых, тёплых крыльев. Луна подпрыгнула, мигнула, изумлённо уставившись на нарушителей спокойствия, и снова встала на место.

 И была ночь. Ночь сказки, тепла, восторга и безмерного счастья.