Горькая правда

После Войны, в небольшом, людном городке – Джамбуле, - это он сейчас (произведение написано в 70-е годы) большой город химиков, а тогда, большинство жителей друг друга знали, кроме коренных казахов, татар и узбеков, там жили высланные политические, спецпереселенцы, приезжие осевшие беженцы из Украины, Белоруссии, а также многие другие, оказавшиеся здесь по разным обстоятельствам.
Дети в этом интернациональном сброде, вместе ходили в школу, случалось и дрались, потом мирились, но в целом, жили дружно. Видимо, трудные времена сближают людей.
В Джамбуле тогда жил Герой Советского Союза, всеми уважаемый Фазлаев Равиль. Он был невысокого роста, с круглым лицом, с густыми, широкими черными бровями, и всегда с приветливой улыбкой. Дети его особенно любили. По паспорту, Фазлаев был Нурулла, но при рождении, как говорил мой отец, у некоторых народов, по старинке, давали второе имя (как бы от сглаза), и поэтому, ему дали имя – Равиль. Он часто заходил в нашу школу. Будучи хорошим рассказчиком, он нам, школьникам, рассказывал очень интересно разные военные истории. Во всех его красочных повествованиях, в которых сам он принимал участие, погибали исключительно нацисты, а наши бойцы отделывались легкими ранениями или просто царапинами. Наслушавшись его сногсшибательных рассказов, восторженные мальчишки и девчонки, готовы были идти в разведку, бить фашистов и совершать героические подвиги. Как-то в майские праздники, у нас дома собрались в гости друзья родителей. Среди них были и дядя Равиль. Мы с братом Гелей, сидели на кухне и ели горячие пирожки. Дверь в комнату отсутствовала, вместо нее висела ситцевая занавеска. Она то и дело колыхалась от снующих с блюдами и закуской женщин. Гости смеялись, громко разговаривали. Геля предложил пойти на речку искупаться. После возвращения, мы опять забежали на кухню, а гости пели песни, поднимали тосты, - застолье продолжалось полным ходом. Погода была жаркой, и женщины ушли на свежий воздух под виноградник.
Захмелевшие, мужики затянули фронтовые песни. После очередной молчаливой паузы, мы услышали голос отца: «Равиль, дорогой! Мы все тебя уважаем и любим! Ты наш Герой! В школе дети обожают слушать твои интересные истории, ты очень увлекательно и красочно рассказываешь им про войну. Каждый раз они ждут – не дождутся тебя, когда ты вновь к ним придешь. Мои пацаны приходят вечерами и мне рассказывают их. Равиль, ты так по разному им рассказываешь каждый раз, что я запутался, где правда, а где невероятная фантазия!»
Равиль, вдруг нахмурился, и помолчав, ответил: «Ты, наверное, Еремей, заметил, - в моих сказочных рассказах ни один боец не погибает, и детям это очень нравится! Я не хочу травмировать детскую психику, зачем? Для чего? И так они немало хлебнули со своими матерями, пока мы фашистов били, а сколько их осталось сиротами? Не сосчитать! На самом деле, вы фронтовики сами знаете, что на войне не так красиво, а даже очень страшно… Расскажу вам, за что я получил Героя. Это горькая правда:
В апреле 1945 года, наша Армия уже шла по земле врага. 19 инженерно-саперная бригада, в которой я служил старшиной, первой саперной роты, строила переправу через одну полноводную реку под ожесточенным обстрелом противника. Мы были на реке как на ладони – укрыться негде и били по нам со всех видов орудий. Вокруг вздымались фонтаны брызг, осколки разлетались, попадая на понтонный мост, убивали саперов. Многих в тот день моих товарищей, студеная река унесла с собой. Но самое тяжелое было впереди – с другой стороны велся прицельный кинжальный пулеметный огонь, который, попавших на его пути, резал и рвал словно гильотина на куски. (кинжальный прицельный огонь, это когда с двух сторон ведется плотный огонь, и человека, который попадает на соединение этих двух линий, разрезало пополам).
Переправа для наших войск являлась крайне необходимой, но крепко построенные немецкие доты, нашей артиллерии долго не удавалось уничтожить. Саперы как ни старались преодолеть эту проклятую черту огня: и пригнувшись и ползком – он, гад, все равно доставал и резал беспощадно. У всех нас в голове было – надо идти вперед. И мы шли и падали, - один за другим. Возле меня разорвался снаряд, подбросил взрывной волной против течения в реку. Сознание я не потерял, иначе, утонул бы. Сверху меня ударил по голове чей-то сапог с оторванной по колено ногой. Голова моя закружилась, я на секунду потерял сознание, успев за это время наглотаться воды. В эти минуты, меня прибило к переправе, и намокшие одежда и сапоги, став тяжелыми тянули вниз, а ледяная вода обожгла все тело. В ушах стоял звон, но кругом была абсолютная тишина. Я беспомощно скользил по понтону, не имея никакой возможности ухватиться, в отчаянии осознавая, что с каждой секундой теряю силы и меня тянет под мост. В этом мгновение, я почувствовал, как чьи-то сильные руки меня легко вытащили на мост. То был, рослый боец другой роты, им повезло больше – ко времени их подхода, фашистские пулеметы были подавлены. От моей первой – я остался один. Но глухой и контуженный я еще об этом не знал.
Включившись в работу с подошедшими бойцами, мы достроили переправу. Наши войска, в стремительном наступлении, мощным ударом, выбили немцев с укрепрайона и захватили плацдарм.
После того боя, прибыл командующий. Саперам приказали построиться. Я ростом невысокий и находился в третьем ряду, насквозь промокший и дрожавший от холода. Со мной рядом стоял пожилой боец. Он толкнул меня, протянув фляжку. В ней оказался спирт, и я хорошо его хлебнув, почувствовал что становится немного лучше. В ушах звенело, голова трещала, и я будто был в немом фильме, в абсолютной тишине, все видел, но ничего не слышал.
На плац вскоре вышел командующий, с группой старших офицеров. Он молча посмотрел на строй саперов, и затем, как мне потом рассказали, спросил: «Бойцы! Есть кто живой из первой саперной? Шаг вперед!»
В строю стали переглядываться, время шло, наконец, тот солдат, что давал мне фляжку, тряхнул меня и показал в сторону командующего. Строй расступился и дал мне дорогу. Я старался идти ровно, но уже захмелевший и контуженный, отклонялся то влево, то вправо. Твердо печатая шаг, хлюпая сапогами, я поравнялся с командующим, и стал громко рапортовать заплетающимся языком. На лицах офицеров, мгновенно появилась улыбка. Главнокомандующий не дав мне договорить, крепко обнял меня и сказал: «Дать ему Героя!»
Я конечно же в тот момент этого ничего не слышал, и что он немедленно меня велел отправить в госпиталь, узнал от бойцов позже. С ними вместе, я прошел до конца Войны, закончив ее в Берлине!»
Мы с братом тихо сидели за столом на кухне, молчали, и услышали, как отец сказал: «Давай, Равиль, помянем твою первую роту и с ними всех, кто не вернулся домой!»