Водяница

В лесочке, между елками да осинками, текла себе, журчала речушка Звонкая. Вода в речушке была студеная и сладкая. Целыми днями плескалась в реке Водяница. Пускала по волнам берестяные лодочки, доставала со дна жемчужины и цветные камешки, освобождала из хитрых плетеных ловушек пестрых юрких рыбешек, играла с ними в догонялки, нежилась на бережку в шелковой травушке, иной раз, шалости ради, щекотала переходивших вброд путников за пятки, по ночам точила зубы о старую осину.
Вот дряхлая осина скрипела-скрипела, да не выдержала острых зубов, упала, ровно поперек русла. Пробовала Водяница сдвинуть осину, обхватывала мощный ствол нежными тонкими цепкими руками, но лишь обдирала о шершавую кору свою полупрозрачную кожу. Со временем течение речушки становилось все медленнее и ленивее, пока она совсем не прекратила свой бег. Стоячая вода заболотилась, покрылась зеленой тиной, сделалась густая и теплая. Из земли полезла блеклая жесткая трава и задавила изумрудную муравушку. Позабылось прежнее речушкино имя, и люди дали ей новое прозвание – Гнилушка.
       Раз случился в лесу пожар. Водяница укрылась от огня в самом глубоком месте реки и там, дрожа от ужаса, зарылась с головой в бурый мягкий ил. Так пролежала она, трепеща и содрогаясь, несколько дней. Вода становилась все горячее, оставляя на ее бледном теле багровые следы ожогов. А наверху, огонь пожирал ненасытной пастью ели и осинки, иссушал дыханием речное русло, слизывал длинным алым языком все живое, до чего мог дотянуться. Наконец, пожар утих. Долго еще Водяница неподвижно, словно утопленница, лежала на дне, не смея всплыть наверх. Когда же она набралась храбрости и покинула свое убежище, то увидела, что огонь оставил от речушки лишь небольшое болотце, окруженное обугленными черными пнями и мертвой тишиной.
       Шло время. Позабылась боль. Затянулись следы от ожогов. Только на внутренней стороне левой руки Водяницы от сгиба локтя и до самой кисти тянулся длинный рубец. На месте старого встал новый лес. Но берега болота продолжали оставаться безжизненными и голыми. Лишь кое-где торчали из земли кустики болотной ягоды клюквы, да одна единственная ива каким-то чудом уцелела на берегу. Ветки ивы склонялись к самой воде и служили Водянице вместо качелей. Летними ночами Водяная дева раскачивалась на своих качелях, и волосы ее развевались на ветру, и были они похожи на зеленые морские волны.
       Прежде путники, проходя мимо Звонкой речушки, задабривая Хозяйку, подносили ей кто румяный каравай, кто теплое, белое, как луна, молоко, кто тягучий душистый мед. Теперь же собирала она крупные, красные, словно кровь, ягоды клюквы, и губы ее окрашивались в алый цвет, а по рукам стекал густой кисло-горько-сладкий клюквенный сок.
       Новый лес был гуще и мрачнее прежнего. Корявые двухголовые ели да мощные в три обхвата дубы заслоняли макушками солнце, позволяя расти у своего подножия лишь колючему репейнику да жгучей крапиве. И таким же темным, как лес, становилось сердце Водяной девы. И столь же жгучей, как крапива, делалась ее злоба на весь людской род за то, что не освободили русло от осинового ствола, за то, что допустили лесной пожар. Затаившись в болотной тине или укрывшись за гнилой корягой, поджидала она редких путников, пугала разными голосами, норовила утянуть на дно. И за это прозвали люди Водяницу болотной Кликуньей. Перестали совсем наведываться к Гнилушке. Лишь изредка забредали дикие лесные звери, да те, кому белый свет становился не мил.
       На Купальскую ночь Водяная дева плела из болотной травы браслеты и венки, украшала их блуждающими огоньками, нарядившись, выходила на берег и танцевала, и кружилась в лунном свете. Заводила песнь, подражая голосам лесного филина и болотной выпи, ведь она не помнила других песен. Накружившись вдоволь, заплывала на самую середину Гнилушки, где несколько кочек образовывали крошечный островок, там ложилась на спину и долго, не мигая, смотрела на далекую луну. И ее обнаженное тело в лунных лучах светилось матово и нежно.
       В Купальскую ночь и решили парни из ближайшего селенья подшутить над Водяницей. Еще засветло напились для куражу вина да терпкой браги, прихватили крепкую шелковую сеть и отправились к болоту. Водяница сладко спала на крошечном островке и потому не слышала, как парни, схоронившись в укромных местах, вполголоса переговаривались меж собою, подначивая друг друга. Когда же настала ночь и Водяная дева, украсив голову, бедра, запястья и щиколотки лучшими браслетами и венками, вышла на берег, те набросили на нее свою крепкую шелковую сеть.
       Как ни вырывалась, ни металась, ни извивалась Водяница, но нити были слишком прочны, и чем сильнее она дергала и тянула, тем плотнее сеть опутывала ее. Взяли парни сеть вместе с пленницей и отволокли подальше от болота. Там остригли ей волосы, подвесили сеть на высокий дуб, а сами стали вокруг хоровод водить, над Водяницей потешаться: Болотницей, Кликуньей, Кикиморой, тварью болотной да другими словами обзывать, поучать, чтобы не смела больше путников запугивать. Под утро, натешившись, вернулись в родное селенье, а Водяницу так на дубу и оставили.
       Тень от листвы не спасала от жарких солнечных лучей. И пленница едва не погибла, ведь она не могла долго находиться без влаги. Губы ее потрескались, а кожа сделалась грубой и сморщилась, будто у древней старухи. Но, наконец, Водянице удалось кое-как перегрызть зубами веревки. Десны ее кровоточили. Еле доползла она до спасительного болота. Беззвучно зашипела, погрозила ослабевшей рукой безжалостному желтому солнцу и скрылась в темной стоячей воде.
        Много дней не показывалась на поверхность Водяная дева. Пряталась в норе, подвывала от боли, зализывала, залечивала свежие раны. И все чернее и мертвее становилась болотная вода от вынашиваемых ею дум. Когда же наступил последний месяц лета, и ночи сделались прохладней и длиннее, Водяница впервые осторожно вышла на берег. Водяная дева стала еще краше, чем была раньше. Волосы ее отросли длиннее и гуще прежнего, они волнились, будто колышущиеся на воде речные водоросли. Глаза мерцали, словно две звезды, сорвавшиеся с неба и сгинувшие в болотной трясине. А губы алели ярче ягоды клюквы.   
        Водяница подошла к иве, но не стала качаться на ветвях, а наломала гибких ивовых прутьев и принялась плести корзину. Она плела несколько ночей, а когда корзина была готова, посадила в нее самую уродливую жабу, болотную змею гадюку, нарвала самых ядовитых цветов, что росли в лесу, обмазала лицо и тело тиной и жидкой грязью, чтобы они не сияли так ярко под луной, и отправилась в селенье.
Ни разу в жизни Водяная дева не отходила так далеко от своего жилища. От страха зубы ее стучали, тело трясло и знобило, а кожа покрылась мурашками. Водяница остановилась, просунула руку в корзину, погладила змею, и та в ответ нежно обвилась вокруг ее запястья. Змея была гладкой и прохладной, а ее прикосновение было успокаивающим и приятным. Дрожь унялась, и Дева заторопилась, ведь ей столько нужно было успеть до того, как взойдет ненавистное горячее солнце.
Наконец, она добралась до селенья. Стояла глубокая ночь. Прикрываясь распущенными волосами, Дева бесшумно кралась меж людских жилищ, и только чуткие собаки глухо ворчали ей вслед. Поводя носом, она по запаху отыскивала нужные ей избы. (О, подвешенная в сети, на дубу, беспомощная и напуганная, она прекрасно запомнила запахи своих мучителей!)
       Чуть скрипнув дверью, Дева пробралась в первую избу. На постели рядом с молодой женой почивал один из ее мучителей - самый дерзкий, с жестоким и красивым лицом. Водяница склонилась, чтобы получше рассмотреть его, и с ее волос на белоснежную пуховую перину стекла болотная жижа. Водяная дева достала из корзины гадюку и бережно положила ее между мужем и его прекрасной беременной женой. Не проснется уж боле ни дерзкий мучитель, ни его красавица-жена.
       Прокравшись во вторую избу, она сначала побродила вокруг спящих, нашептывая странные слова, а затем опустила в кринку с молоком сорванный в лесу ядовитый цветок. Потеряет разум тот, кто сделает хоть единый глоток того молока.
       В третьем доме Водяницу спугнула толстая дымчатая кошка. Сидя на крыльце, она таращила на незваную гостью круглые желтые глаза и не давала переступить через порог. Тогда, шипя и ругаясь, Водяница раскопала у ворот небольшую ямку, сунула в нее несколько корешков и присыпала землей. Пройдет немного времени – прорастут корешки и сделают свое черное дело.
       В последнем доме спали на лавках сразу двое парней. Это были братья, похожие, словно две капли воды. Вот только запах их различался, будто одну каплю воды взяли из гнилого болота, а вторую – из хрустального горного родника. Первый из братьев лежал на спине, широко раскинув руки, Водяница посадила ему на грудь гадкую бородавчатую жабу, чтобы давила и не давала ему вдоволь надышаться. У изголовья другого, того, что стоял в стороне и меньше остальных потешался над Девой, положила она последний, оставшийся в корзине цветок, а затем поцеловала своими яркими алыми губами, оставив на его губах крошечную капельку крови, чтобы отныне не мог он ни есть, ни спать, ни жизнь свою оборвать, а только мучился и ею одной грезил бы наяву. 
       Проделав все это, Водяная дева покинула человеческие жилища, но не спешила обратно к Гнилушке. Остановившись у кромки леса, она немного освежилась, покатавшись по влажной от утренней росы траве, а потом, затаившись за деревьями, долго вслушивалась в доносившиеся из селенья горестные вопли, и сердце ее переполнялось радостью. «Кликунья, тварь болотная, Кикимора, Болотница», - повторяла Дева, и с каждым разом имена эти звучали для нее все приятнее и слаще.
       Вернулась Водяница на свое болото, и от содеянного было у нее в груди радостно и горячо. Раскачиваясь на ивовых ветвях, взлетала она до самого неба. Гоняла по болоту, ловя за хвосты, безобидных пугливых ужей. Ночами громко ухала и квакала, передразнивая филина и жаб.
       Но росла луна, и вместе с луной росла в душе Кликуньи тоска. По ночам тревожно следила она, как обернутые в саваны, горемычные Девы-туманницы выплывали из леса. Маячили то тут, то там, таращились на Водяницу черными дырами глаз, взявшись за руки, водили вокруг ивы медленные скорбные хороводы, накликали заунывным пением беду, таяли с протяжными стонами, оставляя на ветвях рваные клочья своих одеяний. Днем Дева выходила на берег и, прильнув к обгорелому дереву, обвивала руками ствол. Запрокинув голову, наблюдала, как в прозрачном небе перекликаются жалостливыми голосами стаи перелетных птиц, втягивала ноздрями тянущийся из селенья, сизый, пахнущий жжеными листьями дым, и заводила песнь. И была ее песнь столь же уныла и тосклива, как крики собирающихся в дальние края птиц.
       Однажды днем, выйдя на берег, Водяница увидела возле болота старика. Старик был очень дряхл, и Кликунья догадалась, что он пришел к Гнилушке умирать. Водяница бесшумно скрылась в своей глубокой болотной норе и пролежала там до самого захода солнца. Когда она вынырнула на поверхность, старик сидел на прежнем месте, на старом трухлявом пне, и был все еще жив. Заскрежетав зубами, Водяная дева снова спряталась в нору. Она надеялась, что к утру жизнь уж точно покинет человека.
       Рано, едва забрезжил рассвет, Кликунья высунула голову из воды. Над болотом стелился наполненный отравленными испарениями густой липкий туман, сквозь который даже зоркие глаза Девы едва различали силуэт сидящего на пне старика. Дева прислушалась, и до нее донеслось его хриплое дыхание. Под завесой тумана она тихонько прокралась поближе и стала разглядывать умирающего. У него были длинные до плеч нечесаные седые волосы, и седые усы и борода. Грубые темные от несмываемого загара руки со вздутыми синими, словно русла рек, венами лежали на коленях. Глаза его смотрели в пустоту, ибо старик был слеп. На земле, у ног, валялась клюка.
       На этот раз Водяница решила не прятаться в своем глубоком подводном жилище, а понаблюдать за слепцом. Ей было любопытно посмотреть, как душа человека покидает тело. Шло время, Старик не шевелился. Он сидел очень ровно и терпеливо ждал, когда придет его час. Выражение лица его было сосредоточенным и строгим. Пристроившись поблизости на большом круглом камне, Кликунья внимательно следила за умирающим, лишь изредка отвлекаясь для того, чтобы вытянуть свой длинный язык и поймать пролетающую мимо стрекозу.
       Деве не было нужды скрываться от старика, ведь его незрячие глаза уже не могли ее узреть. Но, должно быть, охотясь за стрекозой, она сделала слишком резкое движение, и старик, как и все слепцы, обладающий обостренным слухом, напряженно повел в ее сторону головой. «Воды», - промолвил он.
       В лесной чаще Кликунья рычала и каталась по земле, яростно топтала и драла с корнем ни в чем не повинную траву, оставляла ногтями на стволах деревьев длинные глубокие сочащиеся смолой порезы. Нескольких ягод волчьего лыка или же капли ядовитого сока болиголова было достаточно, чтобы помочь душе старика расстаться с отжившим свой век телом. Но Кликунья ничего не могла поделать. Ведь Водяница не смеет причинить зло или отказать человеку, попросившему у нее воды.
Затхлая стоячая вода не годилась для питья, поэтому, выместив ярость на траве и на деревьях, Дева сорвала широкий лист лопуха и насобирала в него свежей прохладной росы. Вернувшись к болоту, она с опаской приблизилась к умирающему старику и осторожно поднесла лист к его губам. Старик отпил несколько глотков, и его дыхание сделалось ровнее.
Водяная дева поняла, что он умрет вовсе не так скоро. Она набрала в лесу нежных розовых сыроежек, под ветвями ивы приготовила ложе из опавших листьев и мягкого рыхлого влажного мха, а на ночь, хотя слепые глаза старика и не различали света, положила рядом с ним мерцающий зеленовато-синий болотный огонек.
На другое утро Водяница снова принесла слепцу росы, а еще желудей, несколько кислых яблок с диких яблонь и горьковато-терпкого меда злых лесных пчел. Теперь каждое утро Кликунья приносила старику напиться и что-нибудь из еды. Правда, ел он совсем мало, оставляя большую часть пищи нетронутой, и почти все время неподвижно лежал, уставясь в небо своими незрячими глазами.
       Обычно старик бывал так слаб, что не мог даже говорить. Но иными днями остатки сил возвращались к нему, и тогда слепец, принимая Кликунью за свою внучку, подзывал ее к себе. Дева склоняла голову на подстилку из листьев и мха, и тот водил шершавой ладонью по ее волосам. Ладони старика были теплыми и пахли медом и полынью. Разум умирающего старика был не столь ясен, как прежде. Он рассказывал ей сказки, но истории его были путаны. Он часто сбивался с мысли и надолго замолкал. К тому же, Водяница плохо понимала людскую речь. По ночам в своей болотной норе Водяная дева беззвучно шептала незнакомые ей слова, пытаясь вникнуть в их смысл, и гадала, как жил и кем был раньше слепой старик, и много ли ему осталось дней.
       Как-то раз в поисках пищи для слепца Водяница набрела на куст малины. Ягоды были перезрелыми, темно-бордовыми, почти черными, но еще не успели осыпаться, и Водяная дева полакомилась сама, а затем набрала гостинцев для старика. Возвращаясь к Гнилушке, она довольно смеялась, представляя, как тот будет рад угощению.
       Старик крепко спал, и Водяная дева не стала его будить. Она оставила угощение рядом с его ложем, а сама уплыла на свой крошечный островок и там нежилась и грелась под мягким незлым осенним солнышком. Солнышко скрылось за макушками деревьев, а старик все еще спал, он так и не притронулся к ягодам. И на утро, когда первый луч позолотил стоячее болото, старик не проснулся. Кликунья поняла, что он больше никогда не откроет свои слепые глаза.
       Водяница скрылась в своем подводном жилище. Там, в норе, обхватив руками колени, она раскачивалась из стороны в сторону, подвывала и баюкала себя, и рассказывала сама себе путанные без конца и без начала сказки. И не слышала Водяница, как проковыляла мимо сухая и злобная старуха-Зима, нарывая белым траурным полотном и слепца, и плакучую иву, и самоё гнилое болото.
       Погрузилась Водяница в бесконечно долгий зимний сон и были ей сновидения. Вот хищные звери наведались к тихо дремавшей голой иве, пировали, глодали кости слепого старика. Волкодлак-волчище протрусил мимо, опустил серую башку с багровым пятном, глазом горящим на болото покосился. Проковыляла Старуха-зима, бормоча себе под нос, вынимала из бездонной сумы и разбрасывала вокруг себя полные горсти белого пуха, что все лето без устали ощипывала она со своих белых гусей. Бежали следом за Старухой хитрые белые лисицы, заметали пушистыми хвостами следы.
Вот и сама Водяная дева в одну из ночей, очнувшись от сонного оцепенения, будто бы всплыла на поверхность. Зажмурилась от нестерпимой снежной белизны. Злобно зашипела, когда крохотная снежинка больно ужалила, опустившись ей на плечо. Лизнула длинным языком хрупкую, сладкую, словно медвяная роса, ледяную корочку, образовавшуюся у кромки болота. Затем выбралась на берег.
       Безмолвие зимнего леса нарушал лишь треск ветвей. Покрывавший землю снежный пух кусал и щипал ее ступни, а бесшумно падавшие с неба снежинки ложились на ее следы, стирая их с лица земли, пока Дева, отыскивая  скрытую под сугробами тропу, пробиралась к селенью.
       Дымчатая кошка с круглыми желтыми глазами уже не была такой холеной и самодовольной. Шерсть перестала лосниться на ее маленьком тощем теле, а взгляд сделался голодным и жалким. В этот раз кошка не стала мешать Кликунье, и та смогла беспрепятственно проникнуть в избу.
       В избе было пусто и зябко, и гуляли по полу ледяные сквозняки. Ибо корешки, закопанные Водяницей у ворот дали побеги. Проросшие из них невидимые ползучие стебли крепко оплели ее обидчика и прочих домочадцев, высосали жизненные соки и утянули с собой под землю. В живых остались лишь кошка, да отроковица – внучка старика, сестрица обидчика.
       В беспамятстве лежа на одной из лавок под грудой тряпья, отроковица маялась в жестокой лихоманке. Озноб сменялся жаром, и больная, то куталась, то скидывала с себя тряпье, металась по лавке, бормотала бессвязные слова. Долго-долго, не шелохнувшись, не мигая, разглядывала Дева отроковицу. Во мраке избы прекрасные безжалостные глаза Водяницы мерцали таинственным звездным светом. Кошка, обходя кругами, терлась об ноги Водяной девы. Наконец, та шевельнулась. Еще помедлив, приблизилась к лавке, подобрала с пола одну из тряпиц и плотно накрыла ею лицо отроковицы.
       Коварная лихоманка отняла у отроковицы все силы, и, задыхаясь, та почти не боролась за жизнь. Но вдруг Болотница сама отбросила в сторону кусок полотна. Склонившись над больной, она разобрала, как та прошептала слово «вода».
Принеся со двора льдинку, Водяница поводила ею по пересохшим растрескавшимся губам больной. С опаской дотронувшись до отроковицы, Водяница стерла с ее лба капельки пота. Затем охладила горячее тело своими прохладными ладонями, осмелев, положила ее голову к себе на колени и заплела волосы в затейливую косу. Мягкие льняные волосы ласкали ладони Девы, будто нежная весенняя травка. Сняв с себя бусы, украсила косу отроковицы речными жемчужинками, нежно-розовыми и гладкими, как ее кожа. Затем, взяв веретено, с невесть откуда взявшимся умением и проворством, стала прясть из кудели пряжу, навораживая отроковице столь же длинную и ровную жизнь, сколь длинна гладка и прочна нить. Закончила ворожить - принялась нашептывать сказки, что слышала от слепого старца. Дымчатая кошка жмурилась и мурчала, пристроившись рядом на лавке. И лишь когда заворочался на своем насесте петух, прочистил горло, готовясь возвестить о том, что закончилась ночь, Водяница отложила пряжу и осторожно выскользнула из избы. Выбежала за ней во двор и кошка. И не углядели обе, как прошмыгнула по полу и перегрызла брошенную нить жадная острозубая мышь.
       Тихо-тихо прокрадывалась Болотница мимо спящих угольно-черных домов. Углядев единственное оконце, где подрагивал одинокий огонек догорающей свечки, Кликунья из любопытства подобралась поближе. В избе перед окном, будто высматривая кого-то, сидел еще один, последний, ее обидчик. Тот самый, которому вместе с цветком подарила Водяница свой ядовитый поцелуй. Обидчик заметил Кликунью. Она хотела поскорее скрыться, но тот, встрепенувшись, прижал ладони к стеклу, словно бы пытался ее удержать. Дева застыла на месте, не в силах отвести взгляд от его прозрачных серых глаз.
…Оборвалось видение. Словно в бездонную яму, ухнула Водяница в глубокий тяжелый зимний сон.
 
                ***************
        Но вот отступили трескучие морозы и стаял последний снег. От звона весенних ручьев пробудилась Водяница. Она омылась талой водой. Сверкающие прохладные капли, стекая по груди, по спине и по бедрам, приятно щекотали ее кожу. Водяная дева рассмеялась, заметив на одном из обугленных пней нежные живые побеги. Даже стоячая болотная вода, отражая яркое весеннее небо, не казалась такой гнилой и мертвой. Кликунья обошла вокруг ивы, потерлась о ее шершавый ствол, втянула трепещущими ноздрями свежий и сладкий весенний воздух, затем отправилась в лес. Отыскала в лесу молодую стройную раненную березку, напилась вытекавшего из раны густого живительного сока.
       На смену весне пришло лето. Выдалось оно теплым и дождливым, так что Водяница могла надолго покидать свое болото и бродить по глухим дебрям, не боясь, что горячее солнце иссушит ее кожу.
       В тот день Болотница забавлялась тем, что морочила и водила кругами двух девчушек из селенья, что отправились по ягоды в лес. Укрываясь за стволами елей и дубов, бесшумно следуя за детьми, иногда забегая вперед, она запутывала следы, прятала метки, скрывала тропинки, то подманивала их совсем близко к опасной топи, то снова выводила на верную тропу. Поначалу девчушкам нравилось плутать по лесу, ведь Кликунья подсовывала им на пути то разноцветные камешки, то нарядный гриб мухомор. Но когда понемногу стала опускаться густая мохнатая ночная тьма, обе закуксились, и Водяница, охладев к игре, оставила человеческих детей на поляне недалеко от жилищ.
      На обратном пути Водяница полакомилась костяникой и теперь довольно облизывала губы. Закат окрасил Гнилушку в лилово-алые краски, и Водяная дева, залюбовавшись болотом, не сразу приметила возле ивы человека.
      Хотя тот был один, Кликунья не решилась показаться ему на глаза. Она дождалась прихода ночи и лишь тогда прокралась мимо и с тихим всплеском скрылась в болоте. Водяница узнала незваного гостя – то был ее сероглазый обидчик.
      Гость наведывался к Гнилушке почти каждый вечер. Сидя под ивой, он подолгу глядел на воду. Все это время Кликунья пряталась в своем подводном убежище. Она знала, что это яд ее отравленного поцелуя влечет сероглазого обидчика к болоту. Всякий раз, уходя, он оставлял для Водяницы подарки – искусно выструганные деревянные фигурки – длинноухого трусливого зайчишку, сохатого лесного великана, барахтающихся между собой косолапых медвежат, крошечного младенца в колыбели. Оставшись одна, Водяная дева, рассматривала фигурки, гладила, вертела в руках, вынимала из колыбели и баюкала младенца. 
       Однажды вечером Водяница выбралась на островок. Отсюда она зорко наблюдала, как сероглазый обидчик срезал с ивы ветку и принялся что-то выстругивать из нее. С последними лучами солнца парень закончил работу. Он поднес к губам небольшой продолговатый предмет, вдохнул в него воздух, и тот словно ожил от его дыхания. Вдруг раздались чудные звуки, как будто пересвистывались друг с дружкой шустрые лесные пичужки, или тихонько шептались камыши, или шелестели, распускаясь, бутоны цветов. Парень вновь поднес предмет к губам. И на этот раз Водяница услышала, шорох крыльев летящей в ночи совы и шуршание, пробирающейся меж камней, юркой ящерицы.
- Это свирель. Позволь мне немного поиграть для тебя. – Попросил гость.
- Свирель. – Повторила Дева незнакомое слово.
В темноте болотной норы, сквозь сон Кликунья слышала дивные переливы свирели. Они принесли с собой прозрачные, легкие и радостные сны.
Водяная дева свыклась с сероглазым гостем и перестала прятаться в болоте. Завороженная голосом свирели, с каждым днем она подбиралась все ближе. Склонив голову, Дева разглядывала гостя: его затуманенный думами взгляд и тонкие губы, что оживляли дыханием свирель, и нежные пальцы, что, зажимая круглые прорези, заставляли инструмент говорить разными голосами. Однажды она оказалась совсем рядом с обидчиком. Увлеченный игрой, парень не замечал Водяницы, и она, осмелев, дотронулась до свирели. Сероглазый обидчик оборвал мелодию. Испуганная Водяная дева хотела ускользнуть, но тот удержал ее за руку. Зашипев и больно укусив парня, Кликунья вырвалась. И потом в болотной норе долго гладила и ласкала руку в том месте, где ее коснулся обидчик, и чувствовала во рту вкус его крови.
Когда в следующий раз Водяница, с опаской раздвинув тину, выглянула из болота, парень, боясь вновь спугнуть ее, не прекратил игру. На безопасном расстоянии Дева кружилась и извивалась под музыку. Со временем, убедившись, что гость не желает ей зла, душистыми лунными ночами Водяная дева позволяла качать себя на ивовых качелях. Вдруг начав стесняться перед гостем своей наготы, из тончайших паутиновых кружев смастерила она себе диковинный наряд и была в нем, словно невеста в подвенечном платье.      
С каждым разом все тяжелее было сероглазому гостю возвращаться в селенье. Одурманенный ядом поцелуя, все не мог он налюбоваться Девою. Словно во хмелю целовал и ласкал ее ступни, обвивая их стеблями трав и цветов. То глядел и глядел в мерцающие в ночи глаза ее. Лишь когда Водяница начинала настойчиво подталкивать его к тропе, парень молча покорялся ей, до последнего не выпуская полупрозрачную руку Девы из своей руки.
Но однажды сероглазый гость не послушался Водяницу, и когда настало время расставания, он лишь сильнее прижал ее к себе. Снял с головы Девы венок, распустил ее волосы, положил ее на мягкий мох и до самого рассвета крепко обнимал и гладил, и покрывал поцелуями ее лицо и тело. И Водяная дева отвечала ему поцелуями. Перед рассветом, утомленная сладкими ласками, Водяница сомкнула глаза и уснула в объятиях гостя.
С тех пор перестала Болотница прогонять Сероглазого гостя. Лакомилась ягодами из его рук. Засыпая, змеей обвивалась вокруг его тела. Читала по ладоням его судьбу. Словно бы, споря с предначертанным, впивалась в них острыми ногтями, пытаясь продлить линию жизни, начертать иную линию любви.       
Кончились дожди. Знойные дни сменяли душные ночи. Суше и суше делалась почва. Деревья и травы из последних сил дотягивались корнями до живительной влаги, так глубоко под землю ушла вода. Поблекли и облетели с цветов лепестки. Раньше срока потемнела и опала на землю с деревьев листва. Зачахли и свежие побеги на обугленном пне. Листья на иве стали бурыми и жесткими. Умолкли птицы. Пересохли колодцы в селенье. В напрасной надежде поднимала Водяница к небу глаза, в поисках облачка всматриваясь в бескрайнюю его синеву. Застыл, не двигался горячий воздух, и лишь когда сероглазый гость подносил к губам свирель, чудилось Деве дуновение свежего ветерка.
Много дней длилась засуха. Когда на дне Гнилушки осталась лишь небольшая лужа, сероглазый гость уговорил Водяницу оставить болото. Он рассказывал древние предания о том, что за непроходимым темным лесом, есть поле, алое от дурман-цветов, а за полем – холмы. В тех холмах берет начало река, такая широкая, что, доплыв до середины, не увидишь ее краев. Он расписывал, как привольно будет им жить на берегу той реки, где не потревожат их ни звери, ни люди. И Дева, поверив Сероглазому гостю, пересилила свой страх. Покинув мертвый лес, вышли они к дурман-полю. Но не алым, а ржавым было поле от покачивающихся на иссохших стеблях погибших цветов. А там, где заканчивалось поле, виднелись холмы. Вот только лгали древние предания - не протекала среди тех холмов река.
      Вдруг послышалась вдалеке грозная поступь Небесного пастуха-великана. Не в духе был Пастух-великан, мрачно хмурил брови, ворчал, погромыхивал, выгоняя на небесное пастбище черных своих коров. Вымя их раздулись, были тяжелы и полны влаги, которая никак не могла пролиться на землю. День стал темен, словно ночь. Жутко сделалось Водяной деве, и душно, и тесно в тончайшем паутиновом наряде. Когда сверкнула в небе первая молния, почудились ей сполохи пожара. Кликунья сорвала с себя кружевное платье, тряслась и дрожала. Не на шутку разъярился Небесный пастух, грохотал, рычал и грозился тяжкими карами. Объятая ужасом, Водяница закрыла ладонями уши. Но и через ладони слышен был его громовой рык. Мнилось Водяной деве, будто именно ее стращает Великан наказаниями.
      Негде было укрыться путникам. Оглушительно грохотал гром. Бешеной силы ураган валил с ног. Молнии сверкали так ярко, словно одновременно загорались в небе десятки беспощадных палящих солнц, а затем наступала непроглядная тьма, так что даже привычные к мраку глаза Болотницы не могли ничего разглядеть сквозь него.    
      Вдруг сквозь грохот и рев тихо запела свирель. Сероглазый гость наигрывал незатейливую мелодию, как будто и не бушевала вокруг гроза. И был голос свирели мягок и светел, будто нежный ласковый свет луны. Разверзлись небеса. Но не хлынул из них водяной поток, а посыпались на землю тяжелые куски льда. Обрушиваясь с огромной высоты, ледяные камни губили все живое – птиц и мелких зверьков, что искали спасения среди цветов. Водяная дева прижалась к сероглазому гостю. А тот продолжал игру. И под песнь свирели все падали и падали с неба ледяные камни, пока не погребли под собой и Деву, и ее сероглазого возлюбленного.

                *************
        Обратились черные небесные коровы сначала в белых кудрявых белых барашков, а затем в гусей-лебедей и разлетелись по разным сторонам. Выкатилось жаркое солнце. Под его палящими лучами стала таять ледяная гора. И Водяной деве чудилось, будто и сама она медленно тает, превращаясь в ленивую полноводную реку.
        Покойно и безмятежно несет она свои гладкие перламутровые воды, омывает пологие, поросшие дикими маками и изумрудной травушкой берега. Поблескивая медной чешуей, игриво плещутся в ней мелкие рыбешки. Неспешно скользит по воде челн. Сероглазый возлюбленный спит в том челне. Водяница-река оберегает его сон, плавно несет свои воды к краю земли, к великому и бесконечному морю-океану, и терпеливо ждет, когда пробудится ее возлюбленный. Улыбнувшись задумчиво, поднесет он к губам свирель и станет наигрывать печальную светлую песнь. И придет на закате к реке отроковица, заслушается песнею, распустит густые, украшенные жемчугами косы, сбросит одежды и войдет в воду. И желтоглазая дымчатая кошка, сидя на берегу, будет молчаливо наблюдать, как бережно и нежно, словно родную, примет река отроковицу, на мгновение сомкнет над нею свои воды и выпустит назад уже прекрасной златокудрой водяною девою.