Меж двух войн. Дочь солдата. 4. И снова Н-ск

               


   Папа отвез их к теще в Н-ск, куда сходились все их пути с ее раннего детства.
А сам выпускник, обладатель диплома с отличием, сразу отбыл к месту назначения – ведь отпуск уже был летом, в город Читу, в автомобильно-транспортное  управление штаба Забайкальского военного округа.

    Бабушка Женя тем временем переехала на другую квартиру, обменяв комнату в центре города на вполне цивилизованную окраину и комнату меньшей площадью, но  с ванной в доме.  Улыбаясь, она говорила:
 - Поближе к мужу, - имея в виду кладбище.
За комнату при обмене дали придачу, которую она честно разделила  между своими тремя  дочерями.
 
    Вот одна из них и осталась у нее на полгода, до лета, чтобы ехать в Забайкалье уже по теплу. Вдобавок и Витя определится с жильем за это время.
   Полгода учебы в четвертом классе,  в ближайшей семилетке, у входа   в которую слева и справа стояли гипсовые пионеры с горнами, принесли ей новых друзей и новые впечатления.
 
   В школе был полный комплект лыж для школьников, и всю зиму делались лыжные вылазки на уроках физкультуры. И это при тогдашней бедности всей системы образования. А к лыжам ее приучил еще папа в Ленинграде, где они гоняли с ним по замерзшей реке от моста к мосту, где лыжня равнялась ровно одному километру.
 
   В тетрадях писали еще  чернилами, для чего обмакивали перышко деревянной ручки в специально принесенные чернильницы. Так они и висели, эти чернильницы, в тряпичных мешочках со шнурком поверх портфеля. Но зато еще не носили мешки со второй обувью, только в день физкультуры,  с тапками.
 
  Учительницу звали Риммой Васильевной. Это именно она через каких-нибудь четыре года с легкостью узнает Олю и назовет ее по имени, когда судьба вновь занесет ее в эту школу. А что? Ничего особенного. Ведь девочка была у нее перед глазами целых полгода. А может и некие знаменательные  события у Риммы Васильевны до сих пор не изгладились из памяти.
 
   А дело было так. Олю в качестве дежурной отправили в раздевалку с полным подносом чернильниц-непроливаек, чтобы долить их чернилами из большой бутыли литра в полтора, которая хранилась как раз в раздевалке, под прилавком.
 
  Надо было подготовиться к контрольной, и в том числе, чтобы отсутствие чернил не могло никого напрягать во время ее написания. Вот именно тогда, когда она разливала чернила, ее толкнули сзади, и она облила чернилами, густыми, фиолетовыми, не смываемыми ничем, пока не ототрутся сами с рук, себя и еще человек пять, толпившихся в раздевалке. Нет, проливайки не пролились, а отмеченные ученики писали контрольную, едва промокнув и платье, и руки. На забрызганные лица вообще никто уже не обращал внимания.
 
   А еще к выпуску из 4-го класса они с Нинкой Лукиной, закадычной подружкой, той самой заводиловкой, по меткому словцу бабушки, были командированы классом на собранные деньги купить подарок. Они поехали  на трамвае в Глухово, своеобразный текстильно-торговый центр, купили какой-то не то кубок, не то вазу в тамошней галантерее, и торжественно возвращались.

  Доехали на трамвае до конечной, но почему-то решили спрыгнуть еще до полной остановки – они частенько так делали, но без «кубка». В общем, вместе с кубком Оля сверзилась на землю, разбила колени, а когда поднялась, то вместе они с ужасом заметили, что «кубок» от удара заметно накренился набок, будучи в основном из мягкого металла со вставками из стекла и  «камешков». Так они и пришли домой к Оле, эти две взъерошенные отличницы и заводиловки.
 
   Мама смеялась и изо всех сил пыталась выправить ось кубка. Бабушка ругалась  и обрабатывала колени и ладони внучки, а Олька с Нинкой ревели. Что и говорить, Нинка умела замечательно мимикрировать под подругу - в данном случае, она хоть и не разбилась, но вид имела такой же взъерошенный и зареванный.
 
   Как знать, может у Риммы Васильевны еще и не такие приключения были в памяти, но Олю она узнала сразу и безошибочно.
 
   Но дело в том, что свою учебу в Н-ске в 8-м классе Ольга Витальевна уже довольно живописно нарисовала в главе «Под знаком Зимергуза»,   в связи с чем она и не будет повторяться о появлении снова в этой школе через 4 года – и что из этого вышло совсем в другой школе.
 
   А ничего тут и не поделаешь – ранее намеченный  план ее записок трещал по всем швам, потому что дух творчества – он свободен. И  какие-то новые события вдруг вызывают из памяти что-то, о чем никогда и не вспоминалось – и ты спешишь быстро ухватить ускользающую в небытие мысль – и додумать ее за компьютером и прийти к каким-то едва угадываемым ранее причинно-следственным связям и сделать какие-то, пока предварительные, выводы и подвести зыбкие итоги.
 
   Летом съездили в Мариуполь  к родственникам отца. Море, солнце, украинский борщ со сметаной от бабушки, со стоящей в нем стоймя ложкой – все это было так расслабляющее-приятно после учебного года, Н-ской комнатушки и перед будущим холодным Забайкальем.

 В этот приезд она много общалась с дедом Колей, папиным отцом, очень добрым человеком в отличие от вечно занятой бабы Моти, настоящей украинской  женщины – в белоснежном платочке, не сидящей праздно ни минуты – ее руки были заняты постоянно – лепили вареники, терли кукурузу  курам, измельчали траву кроликам, замешивали пойло корове, топили молоко. Разливали ряженку с корочкой сверху. Тащили все это в погреб, варили взвар из вишни и т.д. и т.п.

 Что и говорить, впоследствии даже Ольгин  муж, пару раз побывавший в их домике до его сноса под стан 3600, на всю жизнь признал, не боясь даже обидеть свою маму и бабушку, тоже вечных кулинарных хлопотуний, что вкуснее борща и вареников с сыром - так в Украине называют творог - как у бабы Моти, он не ел никогда.

   Так вот, дед Коля  приоткрывал иногда завесу над папиным детством, еще до жестокого раскулачивания, от которого семья сбежала с  Витей и Борькой в пеленках. И кроме этих пеленок у них не было ничего. Как переплывали какой-то лиман, как пару лет жили в какой-то украинской  деревне, пока  Витя не поджег их домишко, решив подложить  соломы в печурку.   При этом пожаре Борька  задохнулся угарным газом в люльке  почти под низким потолком. А Витя  упал в полуобмороке носом в щель под печкой и спасся, дыша какой-то неожиданной струйкой воздуха.
 
  Витя рос шустрым мальчонкой, за которым постоянно был нужен глаз да глаз. Так, однажды  Николай Никифорович  застал его лежащим на краю сруба колодца, впрочем, «лежание» было весьма относительным. Фактически из-за сруба виднелись только две голые пятки сыночка, а сам он уже весь был там, внутри сруба  очень глубокого и полноводного колодца, с чем-то играл и копошился, зависнув  в неимоверной позе. Весь побелев, но боясь испугать и нарушить его равновесие,  дед, тогда молодой и красивый пышночубый и рыжеусый  казак, в несколько бесшумных прыжков достиг колодца, схватил за эти пятки, одновременно наваливаясь на них всем весом. А потом, ласково приговаривая, чтобы не напугать сынишку, стал его оттуда извлекать, а уж потом, как водится, и пороть…
 
  А в следующий раз опять бесшумно крался, чтобы  сильным пинком ноги вышибить шибеника-разбойника из-под пуза  злого жеребца  Буяна, где  пацаненок мирно расположился, чтобы вволю наиграться с конем, почесывая его вдоль пуза длинной хворостиной.  Конь при этом уже прядал ушами и косил красным глазом… А потом снова выпорол…

  Нет, зная дедушку Колю, его добрые смеющиеся глаза и  ухоженные  усы доброго кота рыжей масти, было совершенно невозможно представить, что он устраивает папе порку, даже если он и был тогда маленьким. Или это вообще были два единственных раза. Когда баловство угрожало жизни? И чтобы неповадно было, для памяти на будущее.

   При этих рассказах папа  становился неузнаваемым, прятал глаза, просил его пощадить перед ребенком, по обыкновению называя отца и мать на «вы», к чему никак не привыкла и не покорились внучка. Она  «тыкала», или вообще избегала обращаться  с местоимения, а значит, хитрила с благими намерениями – чего лезть со своим уставом - и находила выход из непонятной ситуации.

   Потом у папы была еще сестра Лида и брат Петя. Сестра осталась жить в Станиславе, нынешнем Ивано-Франковске, где семья тоже какое-то время жила до конца  репрессий.
 
   Все выжившие после раскулачивания и этапирования в Сибирь, постепенно возвращались и почти все - в Мариуполь. Одного из братьев случайно нашел родной брат на станции Скотоватая. Голодный, больной и обовшивевший он шел пешком уже пятый день,  оказавшись в той же области, где был теперешний родной дом. Вот он и рассказал, что их отец, почти 90-летний старик с седой бородой, умер в вагоне, не доехав до Сибири. Мать доехала, но не прожила и месяца без мужа. Дальше было еще много потерь в этой семье…
  Те, кто не вернулся  в новое Мариупольское гнездо, оказались даже в других республиках -  Узбекистане и Азербайджане.
   А зайдите в любую поисковую систему – и найдется даже известный башкирский поэт с такой фамилией, который, возможно, из того же корня.

  Так, много лет спустя, преодолевая  КПП какой-то части в Сибири, куда его привела служебная необходимость,  ее отец встретился с прапорщиком-однофамильцем, который сам  начал разговор с ним, держа его пропуск:
 - А у нас с вами, трщ генерал, одна фамилия.
 - Да что вы, очень интересно – впервые встречаю. А откуда вы родом?
 - Из-под Ташкента. Но уже в армии много лет.
 - А что вы знаете про свою семью? Слыхали ли вы о Ростовской области, а потом о Донецкой и городе Мариуполе?
 - Да, по преданию, мы из казаков Ростовской области.
 - А как в Ташкент попали?
 - А так и попали, времена были сложные, за лучшей долей.

    Он, видимо, сознательно избегал слов о раскулачивании и высылке семьи, потому что и так трудно было представить в смутное время добровольный исход с плодородных  южно-русских земель в Среднюю Азию.

 - А что? Ташкент, как известно, город хлебный… Только туда одни беспризорники сбегали, вон и книжку такую написали. Книжку прапорщик, похоже, не читал, поэтому это направление разговора замяли для ясности. Зато он многое знал о современной семье какими-то неисповедимыми путями.

 - У нас в семье, я слыхал, и генерал свой есть – это не вы ли, Виталий Николаевич? – и прапорщик весело заулыбался, довольный попаданием в «десятку»
 - А кандидат биологических наук, обошедший Землю по экватору?
 - Да, слыхали. А еще и зам. министра металлургии.
 - Точно! Есть такой!

    Вот незадача. Ольга Витальевна невольно рассмеялась.  А башкирского-то поэта, его-то и не знал тогда никто, да и сейчас не знали бы, кабы не интернет родимый.
 
  А то тоже был  бы  примерчик из примерчиков  для отчей славы и семейного тщеславия.
   Лида рисовала на продажу и под заказ вот ту самую уже упоминавшуюся «живопИсь», а Петька – был совершеннейшим антиподом своего брата, при внешнем сходстве обоих.

    При вечной тяге отца к разносторонним знаниям  всю его жизнь, Петька отвергал всякую учебу. Едва закончив 5 классов, пошел  подмастерьем к сапожнику – а потом сапожничал сам - и так прожил всю жизнь. Единственное, на что его хватило – это уже после 30 завести семью и вырастить вместе с женой ее сына и общую дочь.  Именно вырастить, потому что о воспитании там речи не шло. Правда, Жорка, сын его Марии, был парнем головастым и от природы  мальчиком вежливым и покладистым, чего не скажешь о Наташке.
 
   Вот тебе и Н-ск пополам с Мариуполем. А это, чтобы вновь не вдаваться в подробности об этом городе и семье через 4 года, когда почти весь сентябрь она проучится в Мариуполе в 8-м классе и немного предварит этой учебой  уже упоминавшуюся главу с непонятным пока читателям названием «Зимергуз», которая вызрела и написалась чуть ли не в самом начале  ее писарчуковой деятельности.