Nurtured by weed

Что-то отталкивающее было в цвете его шкурки. А так заяц как заяц, с короткими ушами кролика.

 Может он и был кролик, но я его уже назвал Валерой. А Валера мог быть только зайцем, и никем другим, даже плюшевым мишкой.

 Каждую ночь Валера сидел на спинке кровати, перекинув одну заднюю лапу на другую, и, опираясь подбородком на переднюю, внимательно рассматривал меня. Я немел от страха так, что и кричать не мог.

 Однажды под утро, когда Валера широко зевнул и отвёл от меня взгляд, я заставил себя дотянуться до зайца. Быстро просунул одну руку в разошедшийся шов на Валерином животе, затем вторую, а потом проскользнул туда весь, как в дырку забора. Внутри было влажно и тепло.

 Но через пару минут Валерина утроба оказалась сухой. Будто бы нажали кнопку сливного бачка, и вся жидкость вытекла в унитаз.

 Я воспользовался Валериными пуговицами – взглянул на себя, спящего, увидел, как на белой простыне вокруг меня растекается жёлтое пятно. И наконец понял, какого цвета заячий мех — цвета моей мочи.

 Выход нашёлся к шести годам.

 Мама посадила в горшок клевер, и Валера отстал от меня. Все ночи он проводил на подоконнике – пощипывал зелень, а я спокойно спал.

 Прошло семьдесят лет. Заяц  до сих пор обожает трилистник. Но выращивать траву после последнего инсульта мне уже не под силу. Да что там выращивать — я и говорить членораздельно не могу. Мамы давно нет, а сиделка попалась непонятливая. Когда я скосил глаза на Валеру, она взяла игрушку и положила мне на руку. Заяц прижался распоротым швом и мгновенно всосал меня, будто вакуумная банка кожу спины.

 Я видел, как расслабилась мышца на моей левой щеке, а через секунду на правой, как на вдохе замер кадык, а голова с открытым ртом так и осталась запрокинутой. Как улыбнулась глупая сиделка: «Спокойной ночи, малыши».

Но в этот раз на простыне не было пятна – памперс.