Меж двух войн. Дочь солдата. Гл. III. Юность начин

 1. Под знаком Зимергуза.               
               
               

  Досужая память опять творит чудеса – вытаскивает из глубин воспоминание  о первом учителе литературы.
   Это был 61 год. Только что произошла реформа денег. Она застала их в Нерчинске. Наступило лето. А отпуск у отца запланировали на август-сентябрь.
 
   И 1 сентября оказались в Мариуполе, у родителей папы. Отпуск и море, пусть теперь Азовское – вполне совместимы. Тем более, что Светке всего год с небольшим.

   Так и получилось, что в школу с 1 сентября отправилась в Мариуполе, вернее, тогда этот город назывался Жданов. 27 дней учебы в раскаленном городе не были ни на что похожи. Учеба и море – такого сочетания у нее больше никогда не было. Класс не обременял себя усердием – и она сразу стала заметно выделяться в знаниях, не прикладая к этому никаких усилий.

   Южные старшеклассники были гораздо раскованней и взрослей, чем одноклассники в Забайкалье. Да и то правда, там уже в августе бывают заморозки. А тут днем морской пляж, вечером допоздна музыка в парке на танцплощадке. В частных домах на бабушкиной улице – гулянки школьников с настоящим домашним виноградным вином -  в каждой семье его заготавливали в неимоверном количестве бочек, бочонков и бутылей - по случаю нового учебного года и подвернувшихся дней рождения.

   Препирательства с родителями, требовавшими по наущению стариков быть дома в 9 часов, в детское время, когда гости только съезжаются к очередному виновнику торжества. И даже слезы в подушку, ведь в 14 лет кажется, что в целом мире нет ничего важнее танцулек и песен под гитару.

  Все бесполезно – ибо, добрые, в общем, родители, здесь на виду у своих родителей, т.е. родителей  отца были к ней строги.

   Но вот вернулись в Подмосковный Н-ск, а там маме категорически захотелось остаться у своей мамы, бабушки Жени, Евгении Дмитриевны Поцелуевой, совершенно замечательном, на взгляд Ольги, человеке, имевшем большое значение в ее жизни.

  Чтобы остаться, было по крайней мере 2 причины – и первая - ну не хотелось Екатерине Александровне в Нерчинск, тем более, что Квадратько должен был через полгода уехать на учебу в Ростов. И вторая – бабушка болела настолько сильно, что все боялись за ее жизнь. Правда, в Подмосковье жили еще 2 дочери – Маруся и Тоня, но им было как-то несподручно забросить свои семьи  и заниматься престарелой матерью. Хотя, какой престарелой? Бабушке Жене было тогда всего-то 64 года. Господи! Как раз столько, сколько Ольге сейчас…

   Но она была старухой! С выпавшими зубами, седая, с огромным животом от водянки. А жизнь у нее была какая? Голодное детство, 4 войны, считая с гражданской и финской, 10 беременностей, из них только 6 с живыми детьми, трое из которых тоже умерли, едва подросши.

   В Отечественную войну в 41 году умер муж от круппозного воспаления легких – в начале войны о пенициллине никто и не слышал – и у нее на руках осталось 3 дочери. Старшая уже была замужем. Одна, с детства больная, вскоре умерла. А двоих прямо из школы отправили на торфоразработки, где работали по пояс в воде. Именно тогда, средняя, Катя, Олина мама в последующем, пошла добровольно на фронт, чтобы помочь бабушке поднять младшую, Тоню, а чуть позже и двух внучек,  дочерей старшей, Марии.

   Итак, отец улетел в Читу, далее – в Нерчинск, а они остались. В Н-ске Оля уже один раз училась – полгода в 4-м классе, после окончания родителями учебы в Ленинграде. В ту же школу Оля отправилась и теперь, благо эта девочка уже считай, с пятого класса ходила устраиваться в школу самостоятельно. А тут уже восьмиклассница, по южным меркам – взрослая девушка.

   На перемене к ее классу сбежалось полшколы, ведь это была восьмилетка.
Еще до уроков она узнала двух девчонок – Нинку Лукину и Людку Шустикову из 4 класса, бывших закадычных подружек, которых бабушка называла «заводиловки». А вот это как раз было еще неизвестно, кто из них был этой самой «заводиловкой». При отличной учебе и примерном поведении фантазия у ее любимой Олечки была буйная, и приключения даже в 4-м классе – соответствующие. То галоши в весеннем поле утонули, то какой-то дядька гнался за ними по кладбищу. А чего, спрашивается, было делать четвероклашкам на поле и на кладбище?
 
   А на середине поля была горка, на которой  выбивалась травка раньше всего в этом городе… И на этой травке на сухом пригорке было так здорово сидеть, подставив лицо солнцу.

  А на кладбище  была старая-престарая часовенка, а возле нее сарайчик, на котором они спрятанной кисточкой и масляной краской писали: Борька – поросячье имя - или еще что-нибудь очень важное: тот же Борька+Танька.

   Кстати, и в этот приезд и еще однажды лет через 15, приехав из Д-ска, Ольга повела маму, мужа и сына к этой часовенке и с удивлением обнаружила эти полустершиеся, но отчетливо читаемые детские письмена. А вы говорите, что делать "двум интеллигентным девочкам" в поле и на кладбище?

  Впрочем, она отвлеклась. Радости встречи всем трем «заводиловкам» не было конца. Так прошел день-второй-третий. Расписание было еще не окончательным. И только на 4-й день был урок иностранного языка. И он оказался немецким. И это в то время как Оля вполне успешно учила английский. И даже в Мариуполе потрясла англичанку тем, что вполне бегло рассказала о себе и о том, что приехала с Дальнего Востока. Сказать, что из Забайкалья – это было бы уж слишком, для Мариуполя и Far East было географической новостью на уроке в восьмом классе.

   Оказалось, что и в 2-х других восьмых тоже учат немецкому. Вариантов остаться не было, хотя и хотелось, все-таки было много знакомых лиц и лучшая подружка Нинка Лукина.
   Посоветовали идти в новую восьмилетку, которая была по дороге к загородному шоссе, к так называемой бетонке вокруг Москвы.

   На следующий день Оля без всякой охоты поплелась в эту школу, которая стояла где-то на отшибе, за какой-то низинкой, где живописно паслись коровы. Все это не вдохновляло.
 
   И вдруг – о чудо! – глазу открылась великолепная школа-новостройка на пригорке, из светлого силикатного кирпича, с двухэтажной пристройкой спортивного зала с окнами огромного размера, забранными изнутри решетками, с красивым парадным входом и коридорами, в которых еще пахло всем новым – цементом,  краской, мебелью. Именно такие школы станут типовыми для всех городов нашей необъятной страны. Все их хорошо знают, а возможно, даже учились в таких.

   Чуть-чуть походив по коридору первого этажа, она вернулась к кабинету директора – и вошла. Приемной не было, а за столом спиной к окну сидел дядька, похожий на профессора из фильма про Шурика «Наваждение», ну, такой красивый и смешливый  профессор, который с шапкой волос, высокой добротно упакованной статью и при этом «лопух, но аппаратура при нем, при нем».

   Нет, дядька – это совсем не то. Ольга сказала бы пожилой мужчина, хотя ему было тогда, наверное, лет 45. Это и был Григорий Наумович Зимергуз, которого для удобства за глаза звали только по фамилии. Благо фамилия была редкостной. Настоящий денди и интеллигент в нескольких поколениях, большой любитель и знаток литературы, а также волею судеб молодой директор школы-новостройки  на отшибе города Н-ска.
   Ольга была неробкого десятка, хотя директор произвел на нее очень сильное впечатление:
 - Здравствуйте, меня зовут Ольга. Я пришла учиться в вашу школу. Прошу меня принять.
 Судя по всему, он тоже впервые видел девицу, которая сама устраивается в школу посреди учебного года:
 - А вам не кажется, что вы как-то не вовремя? Уже первое октября на дворе.
А где вы были раньше? И где вы учились раньше? Может, что-то случилось?        Ольга помалкивала, она уже знала сценарий, а он  - нет.
А вот когда, наконец, он развернул личное дело, и лицо, и голос директора явно смягчились. Да и слова потеплели:
 - А-а, так вы у нас такая сплошная отличница!
 - Вам еще интересно, почему я появилась посреди года?
 - О да, очень интересно.
 - Просто  отец, военнослужащий, был в сентябре в отпуске, но я ничего не пропустила.
 - Да-да, я вижу – город Жданов, вы и там поучились.
  А к нам вы надолго?
 - Этого никто не знает.
 - Ну, хотя бы ориентировочно.
 - Скорее всего до конца учебного года.
 - Значит, вы у нас будете выпускаться, в нашем первом выпуске.
 - Скорее всего – да.
 - А расскажите, где вы вообще живете, и какими судьбами в Н-ске.

  И Олечка рассказала и про далекий печально известный в прошлом Нерчинск, куда ссылали декабристов, и про больную бабушку и маленькую сестренку и еще про то, что у нее еще нет школьной формы – осталась в Нерчинске, а в южном Жданове она ей вообще не понадобилась.

 Директор произвел на нее очень хорошее впечатление, такой красивый, солидный, но добрый и заинтересованный, ему еще не наскучили его административные функции, не замылили, так сказать глаза и душу.

   С теплыми мыслями она пошла в свой класс, на третий урок. Вошла в дверь и опустилась за последнюю парту возле двери. Весь класс как на ладони, познакомиться ни с кем не успела, а уже вошла учительница. Заметить ее все-таки заметили, в ее интересном модном коричневом  довольно узком платье, по бокам вдоль разрезов вышитом большими белыми снежинками. Но заметили со знаком минус и явного неодобрения. Девчонки оглядывались и шушукались. Мальчишки хмыкали и утыкались в парту.

   А на перемене к ней подлетела шустренькая рыженькая девчушка и начала разить «острыми» вопросами:
 - Скажи, девочка, ты пионерка?- ну надо же, это здесь причем и кто она такая, идейная наставница класса?
 - Да.
 - Тогда почему ты без галстука и даже без формы?
 - Формы у меня пока нет, и галстука тоже. А если бы был, то с этим платьем я бы его не носила.
 - Да уж! И откуда ты взялась такая?
 - Тебе это должно быть без разницы.
 
   Оля уже поняла, что эта  подосланная любопытными девчушка совершенно зря кипит негодованием, оно ей не идет, и роль у нее в классе не лидерская. Лидеры ее просто используют. А во время урока она даже вычислила эту самую главную девчонку с огромными розовыми бантами  в коротких толстых косичках.

   И во время нового урока она дала себе слово в спину этой розовой: - А ты, дорогуша, будешь у меня лучшей подружкой!

   Домой Оля вернулась в отвратительном настроении. Такого еще не было в ее школьном опыте, где она частенько оказывалась «новенькой» в классе. И всегда это был радушный прием, с интригой, с пристальным вниманием и с бесконечной детской добротой.

 А тут что это такое? Допрос с пристрастием и озлобление, совсем ни с того ни с сего. Сейчас бы она сказала – немотивированное. Домашним почти ничего не рассказала – всем было не до нее. В школу поступила – и то хорошо. Быстро собралась и пошла со Светкой гулять – это было ее святой обязанностью. Пошли к Нинке Лукиной – и там все и выложила, что такой ей приемчик сделали, что и идти туда неохота.

  А на следующий день в школе ее ждала опять  почти враждебная встреча. А вот на третий день на второй урок пришел директор, он оказался учителем русского языка и литературы в этом классе. Оля обрадовалась ему как родному, а он  даже превзошел ее ожидания. Прошел к столу, поздоровался, а затем представил ее всему классу. В красивых и церемонных выражениях, что в этой аудитории могло иметь обратный эффект, но душу Ольги порадовало. Она, эта девочка,  была тщеславна и честолюбива в разумных долях, как все нормальные люди:

 - К вам в класс и в нашу школу приехала Оля Квадратько, круглая отличница и очень интересный человек. Мне доставила большое удовольствие беседа с ней при ее первом появлении.  Прошу любить и жаловать.

   Слова прозвучали в мертвой тишине. Так сказать, произошла немая сцена, без всяких репетиций. Дети быстро умеют раскаиваться – и весь их вид являл собой недоумение – вон директор о ней как, а мы-то ее  «в рогатки».

  Так и потекли деньки. Учеба была успешной, но учиться было некогда. То гулять с сестренкой, то в аптеку или в магазин. Хотелось и в библиотеку – без чтения она себя не мыслила. А уроки делались от случая к случаю – да и негде их было делать в одной комнате, где жили вчетвером.
 
   Директора все любили, и дружно звали его «Зимергуз». И ученики, и учителя. А для Оли он стал ее первым учителем литературы, ведь именно в 8 классе начинается преподавание настоящей литературы. Потом будет еще одна замечательная учительница – Фаина Сергеевна Стулёва. Двух этих людей она всегда вспоминала с любовью и благодарностью. Была и еще одна учительница в 11 классе, которая с ней конфликтовала и тоже запомнилась, но  за причиненную обиду. Других она просто не запомнила.

  Григорий Наумович был учителем от бога. Умный, ироничный и любезный одновременно. Со всеми только на «вы». И с учениками-восьмиклашками и младше – только так. В нем дети этого текстильного городка видели образчик человека с прекрасными манерами, ухоженного и не без артистизма с аристократизмом. Для детей рабочей окраины – это могло легко стать поводом к насмешкам, ан нет, не стало.

 Видимо, все поведение было искусно взвешено на каких-то незримых весах, где был вкус, искреннее уважение к личности, даже еще не вполне себя осознающей, ум, знания и любовь к жизни. Вот именно на ней и был замешан этот образ. Причем, поговаривали, что своих детей у Зимергуза не было. Из таких частенько произрастали эгоисты и детоненавистники, но и это правило на нем не сработало.

  Олю он выбрал из всей массы для индивидуального воспитания  и из личной симпатии, и потому, что явилась так необычно, и была неглупа, и он хотел ей только добра.
 Больше, чем эту отличницу, наверно никто никогда не приглашал в директорский кабинет. Он взывал, говорил, что она может больше, что она отлынивает от занятий, что ей надо читать еще в несколько раз больше, что ей дано гораздо больше, чем она сама себе представляет. И так далее и тому подобное.   Но это всегда было официальным поводом для приглашения.

    А потом начинался просто человеческий разговор по душам. О прочитанной книге, о фильме, о семье, о том, что ее волнует, и к чему она безразлична. Оля оказалась достойным собеседником. В свои без малого 15 лет уже читала Ремарка, Хэмингуэя. Была знакома с Морисом Дрюоном, Джоном Апдайком и Айрис Мердок. «Тихий Дон» Шолохова и «Дни Турбиных» Булгакова очень ей нравились. А по-настоящему она была уже увлечена Василием Аксеновым. И до сих пор этому увлечению Ольга Витальевна не изменила. А читалось все это в журнальных вариантах в Чите, где мама работала зав. отделом  областной библиотеки.

  Причем, родители читали и прятали эти журналы от нее, а она в их отсутствие спокойно ими зачитывалась. Много лет спустя, работая в университете, она перечитала всех этих авторов, и не один раз поразилась знакомому выражению, образу, сцене, запомнившимися ей с той далекой поры, и хранившихся в каких-то тайниках ее памяти и души всю жизнь, особенно из романов «Кентавр» и «Сильные мира сего». Ведь все-все в мире уже было – войны, страстная любовь и ненависть, предательство друзей и политиков, обвалы цен и инфляция, когда в одну ночь создавались и терялись состояния.

  Его все это интересовало, как в родной дочери. А ей было интересно, поскольку человек был совсем неординарный, да еще вдобавок не хватало общения со своим отцом.
   А однажды он вусмерть раскритиковал ее выбор, когда она пригласила на вечер в школу взрослого рабочего паренька Борьку Фадеева, с которым судьба свела все в том же знаменитом Н-ском трамвае.

   И оказался совершенно прав, т.к. этот Борька переметнулся к ее же подружке Таньке Маркиной, соседке Нинки Лукиной, но оказавшейся в одной с Олей школе, хоть и в параллельных классах. Самое смешное, что Танька надела на этот вечер Олину кофточку, сшитую на уроках домоводства. Лет через пять они с Фадеевым поженились. А тогда об этом  жутком вероломстве Оля узнала только на выпускном вечере, увидев их вместе. Борька подходил чего-то объяснять, но тут подошел Зимергуз и сказал:
  - Право, это лишнее, молодой человек.

  Случались с ним и курьезы, о которых любила потрепаться вся школа. Так, зайдя однажды во время урока в кабинет биологии, он кого-то толкнул и машинально извинился. Потом в полной тишине сделал объявление, а возвращаясь к двери увидел, кому сказал «извините» - у входа стоял удивленный скелет… Как же он умел заливисто смеяться – до слез. Класс и биологичка грохотали тоже.
 
  Или: был грипп. Вся школа ходила в масках. И директор в первых рядах. При этом был на удивление смешной. Ну, не шла она этому денди. Но еще смешней было, когда он разворачивал на уроке огромный крахмальный клетчатый платок и приставлял его к маске, напрочь забыв о ней. Класс замирал, а он спохватывался и отказывался от сморкания совсем, немало смущенный, что чуть не попал впросак.
 
  Или: когда ставил вместе с Олиным классом «Цыгане» Пушкина, грохался взаправду с высоты своего роста, репетируя сцену убийства и показывая, как надо падать пацану-актеру. При этом вздрагивал и вытягивался на полу в спортзале, приводя всех в трепет, а вдруг с ним правда что-то такое. Да и зрелище  лежащего импозантного директора на полу – это было не для слабых. Потом еще долго обсуждали и хохотали. И классно сделали спектакль.

  А однажды, встретив маму Оли в Н-ском трамвае и  немного пообщавшись с ней,  он вдруг сказал ей те слова, которые они потом вспоминали всю жизнь:
 - Это счастье – иметь такую дочь.

   Однажды она ему отплатила любовью за любовь. Прочитала с чувством заданное на дом письмо Татьяны к Онегину, обращаясь лично к учителю:

  - Я к вам пишу - чего же боле?          Но вы, к моей несчастной доле
    Что я могу еще сказать?                Хоть каплю жалости храня,
    Теперь, я знаю, в вашей воле           Вы не оставите меня.
     Меня презреньем наказать              Сначала я молчать хотела;

   Но сначала она произнесла несколько менее известных предваряющих строк:

     И вот она одна.                И в необдуманном письме            
     Все тихо. Светит ей луна.               Любовь невинной девы дышит.
     Облокотясь, Татьяна пишет,          Письмо готово, сложено…
     И все Евгений на уме,                Татьяна! Для кого ж оно?

  О! Это было в точку! Он краснел, он бледнел, но никто ему не пришел на помощь. Дерзкая в своей затее, она продолжала:

Поверьте: моего стыда                Хоть редко, хоть в неделю раз,                Вы не узнали б никогда,                В деревне нашей  видеть вас,               
Когда б надежду я имела                Чтоб только слышать ваши речи,
            
                Вам слово молвить – и потом
                Все думать, думать об одном
                И день и ночь до новой встречи.      
   
     Класс безмолвствовал, все понимали, что Квадратя объясняется в любви при всех – и ее даже зауважали еще больше. Директор несколько раз во время этого монолога  отваживался посмотреть ей прямо в глаза, но быстро  отводил свои. И безостановочно ходил.
 Но не останавливал, да и то сказать – девочка читала стихи, заданные на дом. Пусть с несколько повышенным чувством, но ведь хорошо же, черт возьми, читала. Поэтому стерпел все до конца, хотя и пришлось ему трудновато. Последовательниц у дерзкой насмешницы, правда, не нашлось. И слава богу! Да и кто осмелится?


                -------------------


   Позднее Ольга видела Зимергуза всего один раз, да и то случайно. Это было зимой, при минус 27 градусах. Естественно, в замечательном Н-ском трамвае, где все звенело от холода. Она села у вокзала, потому что ехала из Москвы с экзамена. Да, прошло более 6 лет. Ей 21 год и она очень даже  беременная, на 9 месяце. Одновременно усталая, замерзшая и счастливая.
 
    А когда узнала учителя и увидела его глаза – еще и заробевшая на секунду от своего состояния. Поздоровались, неловко обнялись в громоздкой звенящей одежде. Немного поговорили ни о чем, больше впитывая глазами:
  - Так вот ты какая стала, Олечка! – впервые он назвал ее на «ты», хоть она и стала взрослой.
  - Да уж, Григорий Наумович! Как давно мы не виделись!
  - Как ты, что ты? Если не считать, - и он осторожно скосил глаза на ее округлившийся живот.

  - Да все нормально. Учусь уже во втором вузе. Сначала в техническом. А теперь на филологическом в пединституте. Получается, что по вашим стопам. Летом собираюсь уезжать в Д-ск, к мужу, он к тому времени демобилизуется – как можно более кратко, но с максимумом информации к размышлению отрапортовала она. Им обоим было жарко в ледяном окружении  трамвая от нахлынувших теплых воспоминаний и неподдельного волнения встречи.

   Он был в высокой барской шапке и теплом пушистом шарфе, у нее было красивое зеленое пальто из букле, купленное  по размеру и пушистая шапка, надетая на платок, как у боярышни. Они были заметны на общем фоне и радостны, хотя и не было понятно, что их связывает – молоденькую будущую мать и холеного мужчину за 50.

 Эта странная пара не могла оторвать глаз друг от друга и электризовала  трамвайное пространство, притихшее то ли от мороза, то ли от зрелища. Она примерно знала, что ему скоро выходить, а ей еще ехать и ехать.
 
   Когда стали подъезжать, он вдруг крепко прижал ее к себе и спросил, как выдохнул:
 - Скажи мне, девочка, ты счастлива?- и она кивнула. А выходя, он крикнул, ни на кого не обращая внимания:
 - Будь счастлива всегда!
   Ольга написала последнюю строчку и задумалась:
 - Григорий Наумович! Я счастлива! Всегда! Как вы и пожелали. А может, просто у меня натура такая – всегда быть счастливой. Оттого, что день новый наступил, оттого, что есть хорошие дети и внуки. Хотя в каждом своя доля вредности и переживаний. Что есть Интернет, в конце концов, и можно общаться с одноклассниками.
 Да мало ли причин для счастья? Ведь давно известно – что одному – вечная маята, то другому – счастье в чистом виде. Главное – это иметь ощущение счастья. А у нее оно было.
   В общем, снова можно  читать из Пушкина:

   Не знала б горького мученья                По сердцу я нашла бы друга,
   Души неопытной волненья                Была бы верная супруга
   Смирив со временем (как знать?),        И добродетельная мать

                ---------------------      

   И Оля  бездумно набрала в поиске «Зимергуз». А вдруг кто-то найдется с такой редкой фамилией?

   Так и есть. Два файла. В первом фамилия встречается в связи с 80-летием хлебного комбината в родном городе Н-ске. Напечатана целая статья из местной газеты. А Зимергуз Р.Я. в 60-70-е годы работал начальником отдела этого производства. Что и говорить, а хлеб всегда был хорош в Н-ске…
 
   А в другом – выписка из адресной книги города Москвы о проживающей Зимергуз Розалии Яковлевне. О! Так это же она, с хлебокомбината. А что? Очень многие переезжали из Подмосковья в Москву. Интересно, жена,  сестра или племянница?
  Вот какая интересная история. На всю страну один Зимергуз и только в Н-ске.
- Спасибо, дорогой учитель.