Меж двух войн. Дочь солдата. 3. На озере Котокель

                3.   На озере Котокель*.


    Первый пеший переход дался с большим трудом, шли медленно и упрямо, хоть поначалу и слышались веселый гомон и смешки. Шли по обочине дороги, выйдя из поселка – вдоль побережья моря, а далее – курс на заинтересовавший их Котокель.

    На привалах буквально валились с ног на землю, иногда приваливаясь к стволу дерева или к спинам друг друга, не снимая полной выкладки. А вокруг буйствовала природа, близкая к большой воде. Байкал все время был слева от них, но вот и описанная им развилка, и поворот  дороги за горой вправо, т.е. как бы назад.

 Но за горой уже был совершено свой микроклимат, и солнце не так палило, и ветер не так гудел, да и в предчувствии близкой стоянки  уже не замедляли  шаг, хоть и устали чертовски – ведь практически еще вся поклажа, взятая из дома, висела камнем на их шеях и спинах.

     Всех поражали два человека из группы, которых они заранее представляли себе самыми слабыми звеньями. Неля Хасановна, их учительница, безропотно тащила на себе такой же груз, но шла очень уверенно, еще оборачиваясь, если оказывалась впереди, и подбадривая отстающих.

 А еще Наташа Гривцова, очень красивая пухленькая одноклассница, державшаяся особняком в классе из-за болезни  и все ухудшающегося слуха. Она всегда была по этой причине погружена в себя, была отчаянной модницей, и вдобавок никогда не ходила с ними в походы местного значения.

 От нее ожидали чего угодно, вот, думали, упадет и скажет: - Я дальше не пойду! – и что ты с ней будешь делать? – но она шла, как танк, только кокетливо двигался в такт ее шагов бант из повязанной на голову косынки и фляжка на длинноватой цепочке, сзади притороченная к рюкзаку. И эта мерно и игриво раскачивающаяся бывалая фляжка приводила всех в умиление – ведь Наташу поначалу и брать-то не хотели – и заставляла подтягиваться и не ныть.

    Вдобавок, одна Наташа то и дело  отбегала от дороги, рвала цветы, травы, какие-то ветки – и на привале подносила их всем к лицу, и это в то время, как все валялись,  не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.

 Ну и ну! Курс витаминов ей помог так, что ли, проколотый незадолго до похода? Оставалось только удивляться и радоваться, впрочем, ее все равно щадили, и рюкзачок по весу у нее был не сравним ни с чьим.

    А тем временем дорога заходила все глубже за гору, и уже слева открылся замечательный вид этого самого озера, готового их принять на стоянку. Берег в этой части был пологий, до дороги с горой метров  30 всего, там и сям попадались лиственные и хвойные деревья, но лиственных было больше.

 Часть деревьев прямо нависала над водой, почти параллельно воде, местами даже окунаясь в воду ветками – это, конечно, были красавицы ивы. У берега в немалом количестве  были приколоты плотики, оставленные рыбаками. Это были  такие незатейливо сбитые из бревен и досок сооружения на одного-двух человек с багром или длинным шестом в комплекте. И только один плотик был со скамейкой и веслами. Но тоже не более, чем на двух рыбаков, которые приезжали только на выходной, да и то не всегда.
    Но прежде чем они увидели эти плотики, им открылась такая панорама озера, такое большое водное пространство – они ожидали явно чего-то меньшего, слева и справа за водным массивом, гладким и спокойным, на берегу стоял лес, в отдалении – сплошь хвойный, как им показалось.

 Но самым интересным было то, что ровно посередине большой воды стоял сказочно красивый и высокий остров, заросший наглухо лесом, прямо от воды резко поднимавшимся вверх, и поэтому напоминавший шапку из драгоценного меха.

     Вот чем хорош поход – это тем, что свободного времени в нем почти нет.  И даже красотой полюбоваться некогда. Да и как любоваться, если время перевалило далеко за обеденное, а у них еще с утра и крошки во рту не было. Да и ночлег надо соорудить всерьез – поставить все три палатки, натаскать хвороста для костра и лапника для подстилки на землю в палатках. Дел хватало у всех – чуть отдохнули, полюбовались, порадовались – и за дело.

   Ставить палатки и готовить обед начали почти одновременно, причем сразу определились ответственные работники и их помощники, но это только поначалу, потом у всех была вахта по очереди, и никому никаких поблажек.

   Шеф-поваром сразу определилась Валя Петрова, девочка из местных в Домне, у которой была большая семья. У нее, конечно, была куча помощников, но как шеф она определяла, что на сегодня в меню, следила за последовательностью и чередованием блюд, за технологией, введением составляющих и готовностью блюд, в конце концов.

 Заставила всех собирать черемшу и щавель, а также ягоды на десерт и даже один раз в компот. Не говоря уже о рыбе, которую ели во всех видах. Все эти дары были замечательным подспорьем в питании  наших туристов.

   Как она понимает теперь, они подошли к озеру с южной его части, наиболее близко расположенной к морю. Его длину целиком они видеть не могли, да и была она около 16 километров, а вот ширина – больше 5 километров – была у них как на ладони, и поэтому обманчиво расположенный  посередине остров-шапка, был на самом деле только посередине ширины, но только на расстоянии  трети длины Котокеля.

 Это уже они разглядели на карте потом – у них была очень подробная карта-километровка, раздобытая детьми из Домнинской эскадрильи. А тогда – пришли на место стоянки – и пришли, для чего на месте нужна эта самая карта, просто смотри и любуйся. Да еще и пользуйся.

    Сварили обед, поставили перед обедом палатки – и с наслаждением  ели пахнущую дымком походную, такую вкусную, еду из «геологических» концентратов. Потом, по всем известному «закону Архимеда»  завалились спать после перехода и еды, некоторые прямо в тени деревьев, густые кроны которых смыкались и сплетались над их стоянкой.
 Но прежде чем расползтись выслушали еще раз свою руководительницу, которая безапелляционно разложила  все парочки по разным палаткам, к себе под бдительное око в свою палатку забрав самых любвеобильных, на ее взгляд, парней. Она так и сказала:
  - Чтоб всем в походе было спокойней по ночам – и вам и мне – поскольку именно ночью люди творят глупости, даже взрослые, не только школьники.
    Причем, эти школьники, конечно, похихикали, но смирились – для любви оставалось только дневное время в толпе и обязательных работах. А ночью ведь тоже были вахты, охранять лагерь и поддерживать огонь для отпугивания диких зверей.

  - Милая Неля Хасановна, как вы всегда были правы, о, мудрая из мудрейших! Их любовь на уровне девятого класса,- как Ольга Витальевна  всегда называет  любовь-томление и поцелуи – вполне могла перерасти во что-нибудь совсем иное. А в тех условиях – могло всех разозлить и развести  на противостоящие группки, а так – «один все как», как говорил Аркадий Райкин, а куда же их поколению без него и его фразочек на все случаи  жизни.

    И это было  только дважды, когда учительница приняла силовое решение, от которого никто не отступал. В остальном она предоставила им право быть самостоятельными, не лезла ни в котлы, ни на вахты, вместе со всеми собирала хворост, ведь его требовалось очень много, а буквально на второй день обнаружила в себе замечательное желание и умение удить рыбу…

 А посему, ее по утрам, на отдельном плотике.  отбуксировывали  метров на пятнадцать от берега и прикалывали багром, в смысле, плотик, ко дну озера – и она до самого обеда удила сладкую озерную рыбу. А иногда и обедала прямо на воде, если клевало и она еще не устала, для чего ей на весельном плотике отвозили еду, в том числе, уху и жареных окуньков, плотву и карасей – ее добычу.

    В перерывах между обязательными работами  отдыхали, купались, загорали, пели песни, вечером слушали радио, сидя вокруг костра – что может быть еще лучше такого общего времяпровождения.

    А вот однажды, едва отдохнув после обеда, Оля и Леха решили поплыть в «творческую командировку», или это так называется, а на самом деле вдвоем покататься на плотике, без посторонних. Для этого они обвешались фотоаппаратами и фотоэкспонометрами вкупе с транзисторами, (о! дети 21 века с гаджетами во всех карманах, вам не понять наших прошлых заморочек) и отчалили, перед этим вдоволь набесившись, подпрыгивая на стволе дерева, которое при каждом прыжке крупноватых ребятишек погружалось в воду, обдавая их при этом каскадами брызг – то-то было радости и веселья, только держись за свисающие ивовые ветки от других деревьев – ну, вылитые тарзаны в дикой природе.

    Итак, погрузились практически только в той одежде, в которой купаются, Лешка собирался фотографировать, а Ольга вела дневник похода, как комсорг и летописец.

    Причем, когда еще резвились на дереве, на них неодобрительно поглядывала Наташа Чернова, по уши влюбленная в Лешку, которого как бы Олька у нее «отбила», но это случилось не в походе же, а еще дома, они уже с месяц в 10-м классе за одной партой сидели, при этом Олька как бы подтягивала Лешку в учебе. Да и чего удивляться – Лешку любили все и всегда, даже Олин папа однажды, увидев их на танцах в Доме офицеров, куда были официально приглашены старшеклассники, не смог не обмолвиться:
  - Что вы все, девчонки, за химерами гоняетесь? Был бы я на вашем месте – видел бы только Леху.
     Наташка при этом сидела за постирушкой на одном из плотиков.
 
   Вот уже и Наташку проплыли к ее неудовольствию – тоже, нашла, чем заняться, когда все вокруг сияет и поет, могла бы в другое время – они регулярно устраивали стирки, для чего и воду в котле даже грели  для лучшего отстирывания походной грязи. Плыли на обычном плотике с шестом – багра им не досталось – один был под Нелей, другой – под Наташкой. Вот и учительница уменьшилась в размерах на глазах, ведь они заплывали все дальше и дальше от берега.

    Плыли, любовались друг другом. Были взволнованы, что оказались, наконец, вдвоем, болтали и томились, а тем временем выпускали из виду очень серьезные мелочи, казавшиеся им поначалу несущественными.
 
    Оказалось, что,  по мере удаления ветер вокруг крепчал, по озеру ходили  нешуточные волны, которые все увеличивались и увеличивались, обнажая  волны сине-зеленых водорослей, доходящих почти до поверхности воды. Ветер был какой-то непонятный, как бы дул со всех сторон, поэтому там, где волны сшибались, образовывались завихрения воды, накатывающие на плотик.

   Наконец, им пришлось все это заметить – до сих пор  мешало  ложное чувство стыда за трусость и боязнь выявить свою тревогу. В общем, когда они озвучили свое беспокойство – было уже совсем поздно – вода перекатывала через неуправляемый плотик, который несло, в лучшем случае – на остров, где были кошмарные большущие комары – мальчишки плавали туда на утреннюю зорьку и видели их, а в худшем – могло пронести мимо – и тогда причаливание до позднего вечера вообще проблематично. Тем более, что, как оговаривалось выше,  остров был вовсе не в центре озера, а только на одну треть от их берега.

   Перспектива оказаться ночью, в чем мать родила среди комаров и рыжих муравьев на острове их пугала, а плавать до утра с ногами в воде – вообще страшила, поэтому они, хоть и стесняясь, с кривоватыми рожами, начали кричать и махать руками, стараясь привлечь внимание своих на берегу, где и не представляли себе, что делается дальше, где терпели бедствие двое романтичных дураков – их одноклассников.

    Сначала кричали тихо, стесняясь друг друга, потом громче, потом орали. Что было сил и «караул», и «спасите» - все было без толку. Это продолжалось довольно долго, уже  как бы и день стал угасать, и солнышко захотело уйти спать.
 
    Глядя на траекторию своего движения, они уже видели, что их вряд ли прибьет к острову, скорее всего, они пройдут левее него – в неизвестность, если только возле острова нет каких-нибудь особых турбуленций, которые могут и помочь мореплавателям. Слева же на диком безлюдном лесном берегу еще от их стоянки виднелось какое-то загадочное сооружение белого цвета с огромным чем-то, по форме напоминавшем огромный  глаз на стене. Им, детям городов, уже чудилось, что это какая-то турбаза или что-то в этом роде с образчиком монументальной живописи, эдакий Сикейрос местного разлива.
 
    Орать же и звать на помощь продолжали беспрерывно, тем временем, хоть уже и мало надеялись на удачу. Подбадривали себя только тем, что вдвоем все-таки оказаться в такой ситуации лучше, чем в одиночку.

    Наконец, о чудо, их заметили! Они поняли это, когда уже увидели довольно далеко от берега еще один плотик, тот самый, весельный, плывущий в их сторону. Каково же было их недоумение, когда они смогли через некоторое время разглядеть на двухместном плотике три фигуры…

    Их спасатели плыли к ним, как на прогулку, втроем, что было ни к селу ни к городу. Когда ребята подплывали уже, они разглядели Вальку Бажанова на веслах. А с ним его любимая Людочка Гривнина и ее подружка Лида Семенова, тоненькая светловолосая  девочка.

     Когда они приблизились почти вплотную, прогулочного настроения на их лицах как не бывало, их тоже поразили ветер и волны. От терпящих бедствие они отличались только полосатыми рубашечками без рукавов на девчонках, которые они все сшили для похода как форму. Такие тельняшки, но полосками вдоль, а не поперек. У Ольки тоже была такая, но на берегу…

    Как только поравнялись, Валька прокричал:
 - Цепляйтесь, давайте! Ну, вас и занесло!
 - Чем?- Леха красноречиво вынул из воды бесполезный шест.
 - Ну, ни фига себе! А мы думали, вы – с багром!
 - Нетути!
 - А что теперь делать?
 - Не знаю, - диалог вели мальчишки, а девчонки на это время, и повизгивать даже перестали от накатывающей холодной воды.
 - А если на рубашках буксировать, которые держать в руках?

    Попробовали, для чего раздели девчонок, уравнявшись по степени то ли одетости, то ли наоборот. Нет, это могло быть возможным, только если бы была совсем спокойная вода, тогда и плотики шли бы друг за другом, даже связанные такой «тоненькою нитью». Размышляли так и этак – и пришли к тому, что больше делать нечего, кроме как всем плыть на одном, весельном, плотике, бросив второй, но забрав шест, который хоть у берега сможет пригодиться, если доплывут к нему, черт возьми. И что мальчишки будут грести по очереди, а второй будет плыть сзади, держась за плотик  одной рукой.

   Начался процесс перехода. Сначала перетянули Ольку – самое страшное было, когда одна нога – на одном плотике, а другая – на прежнем, а посередине – бездна с ходящими волной сине-зелеными лесами из водорослей. Да и что говорить, глубина озера – 4 с половиной метра, но где-то по дну проходит  глубокая, может, и тектоническая борозда глубиной в 14 метров. Утонуть хватит с лихвой нашим путешественникам, правда, все терпимо плавали, это выяснили еще раньше, слава богу. Это на тот случай, если придется бросать и этот плотик где-то возле  их пристанища, чтобы добираться вплавь. Отсюда же – это нереально.

   Когда Олька перешла - плотик заметно осел под воду, но еще иногда выныривал углами. Лешка слез в воду, держась за их новый плот. Освобожденный от их тяжести старый плот быстро стал удаляться, как скорлупка, вращаясь влево.

   Слезть-то в воду Леха слез, но плыть в водорослях оказалось невозможным. Мало того, что противно и жутко, так они еще и замедляли их ход, опутывая человека и не отпуская его за движущимся плотиком. Решили, что надо на него вылезать и Лешке.
 Когда это произошло, плот надолго ушел под воду. Они видели его только под ногами в быстро сгущающихся сумерках. Так и плыли, держась за руки, боясь соскользнуть с зыбкой опоры внизу, зато мальчишки стали грести вдвоем, каждый одним веслом, едва поместившись, и склонившись в разные стороны, чтобы иметь хоть какой-то размах, одновременно боясь, что утлое «суденышко» не выдержит их удвоенных физических упражнений.

   Это продолжалось до темноты. Плыли-плыли, тряслись-тряслись – и приплыли-таки. Сначала повеселели, когда добрались до тихой и более теплой воды. Там уже стали договариваться, что если доплывут на плотике, а не вплавь, то никому ничего ни слова не расскажут. Потому что для пятерых из отряда была реальная угроза для жизни, а это вам не семечки, от этого и поход свернуть могут, поэтому ни гу-гу.

    Прибыли прямо к ужину, только закутались все и долго отогревались чаем после показавшейся такой  вкусной еды.
   
-----------------------------
* Эта тайна озера Котокель с завихрениями в отдалении от берега открылась ей нечаянно после публикации на proza/ru и просматривании списка авторов, т.е. в 2021 году. Ее привлекло название "Коварный Котокель" (автора не запомнила),где описывается его плавание на лодке с дочерью в наши дни и попадание в непонятную ситуацию с ветром и волнами. Оказалось, что когда на Байкале ветер или даже шторм и буря, они достигают середины озера, оставляя затишными берега благодаря разделяющей озеро и море горе... О других тайнах Котокеля будет ниже.


                ------------------------


    Через день глубокой ночью всех разбудили крики «китюхов» у костра – именно Аллочка и Наденька дежурили в эту пору, две неразлучные подружки.

   На крики все повылезали из палаток, хоть правильней было бы «повысыпали», но это будет неправдой. Просто так сладок сон  в походе, на воздухе, что проснуться и сразу быть четко соображающим – категорически  невозможно, уж это всеми было проверено не раз, когда их будили заступать на ночную вахту у костра.
    Итак, повылезали и в полной тишине услышали  звуки пребывания медведя возле лагеря:
  - Там медведь, настоящий! Мы-мы его видели, от него такая огромная тень на деревьях и кустах, - с выкаченными от страха глазами шептали девчонки, чтобы всем было слышно треск ломающихся веток, тяжелое сопение и борьбу с консервными банками, от которых так сладко пахло тушенкой и сгущенкой. Да и рыбьих скелетов валялось вокруг в таком количестве, просто видимо-невидимо, что медведь потерял осторожность и залез на чужую территорию, а, может, это они были в его среде обитания чужими, а не наоборот.

   Когда все всё услышали, то в лагере, напротив, поднялся оглушительный шум. Громко перекликались, развели огромный костер, стучали по котлам, но при таком шуме и веселье все были очень сдержанны и насторожены – вот ведь, сам хозяин тайги в гости пожаловал. Это говорило о том, сколь незащищены они в своем таком уютном лагере у воды. В эту ночь уже никто практически не спал, хоть девчонок сменили мальчишки вместе с учительницей, отсыпались утром, прежде собрав и закопав весь мусор  вокруг стоянки. Ведь именно их отходы привлекли зверюгу, потерявшего осторожность.

   Со своей любимой стоянки, загоревшие и окрепшие на свежем воздухе, они пару раз налегке отлучались на побережье Байкала, чтобы позагорать и искупаться в море, ирреально прозрачном и ощутимо холодном.

   По-настоящему купаться, сидя в воде хотя бы с четверть часа, удавалось немногим, в том числе и Ольке с Лешкой – спасали бравада и необходимая жировая прослойка, а также умение плавать, бросаясь в воду с размаху, разогреваясь в воде. Остальные же заходили в воду постепенно, боясь окунуться целиком, подолгу разглядывая веселенькое байкальское дно из чистых и причудливых камешков, которым миллионы лет, блики солнца на всю глубину воды и по дну, а также свои и чужие ноги, смешно преломляемые в воде и солнечных зайчиках.

 Когда выходили на берег, многие долго не могли согреться, хоть стояли очень жаркие дни, но что для всей водной толщи Байкала какие-то с десяток дней жаркой солнечной погоды? Вот именно, ничто! И даже за все лето не прогреть эти миллиарды кубометров уникальной водной экосистемы.

   С Котокеля решено было уходить дальше через шесть дней, на 7-ой, т.е. в воскресенье утром, когда грядет наплыв рыбаков, с отдельными приличными представителями которых  посчастливилось встретиться в автобусе. Другие могли  вести себя по отношению к ним совсем иначе, наверняка ведь заберут все плотики, а им без них – тоже никуда.

   Поэтому рано утром в воскресенье они, присев на дорожку и попрощавшись со своей стоянкой, отправились влево по побережью Котокеля к тому воображаемому глазу из серии монументальной живописи, где по карте была река Турка.

   До самого глаза не дошли, ведь по мере приближения разобрались, что это просто огромный сарай или овин, перед которым, кстати, довольно далеко, стоял высокий ветряк с небольшими крыльями. Вот это удивительное наложение и создавало иллюзию глаза. Ну, что же, это, говорят, вблизи черты не разглядеть, а издалека – тем более. Но все равно все испытали какое-то разочарование.

   Зато прошли село семейских с символическим названием Исток. О! Это особый разговор на множество тем – от религиозно-нравственных до этнографично-фольклорно-бытовых, если можно так группировать. А если проще, на чисто бытовом уровне, то это село староверов, живущих в глуши по своему дедовскому укладу. Так, если в Улан-Удэ за штаны девчонок заулюлюкивали, то здесь просто все село спряталось за свои заборы возле дворов, только мелькали босые пятки ребятишек – у мальчишек – из-под посконных рубах и штанцов, а у девчонок – из-под длинных русских темных сарафанов, по подолу в несколько рядов обшитых узкой атласной лентой нескольких цветов. И все девичьи головки – сплошь в белых платочках, сзади из-под которых  прыгало по спинам по одной косе.

   Наши туристы не верили своим глазам - прямо матушка Русь времен крепостного права – даже магазина нет, а им позарез нужен был хлеб и лук. Хоть зеленый, хоть репчатый. Потому что свой закончился, а черемшой на Котокеле уже объелись. Чтобы заполучить продукты, они постучали в несколько ворот, громко произнеся просьбу продать  хлеб и лук, но никто не откликнулся.

 А когда отошли от последних ворот, сзади послышался звук щеколды, но калитка не открылась – так только привлекли к себе их внимание, а вернее, к палянице домашнего хлеба и большому пучку зеленого лука, лежащим на верхушке опорного столбца. Им оставалось только прокричать «спасибо» диковатым хозяевам дома, которые, видно, уже по их крикам по улице, подготовились к их приходу и вынесли хлеб и лук, который тут же и вырвали из грядки.

   А как же коротает взрослое население здесь долгие зимние вечера? Летом-то понятно – дел по горло, землю пашут, урожай выращивают, заготовки всякие делают – вон у них ягоды прямо под окнами растут. А зимой? Ну, женщины – понятно, занимаются семьей – вон сколько ребятишек на улице – староверы плодовиты, однако.

 А мужчины? Охотой, скорее всего, да починкой сельскохозяйственного, сплошь ручного и на конной тяге, инвентаря к будущему лету; рыболовством – вряд ли, вся рыба подо льдом. Может, еще лапти плетут да за скотиной ходят.  Впрочем, это все предположения школьников. Одно можно сказать, не погрешив против истины - село было очень чистое, с добротными домами и заборами, но отдавало не верой, как им показалось, а какой-то лубочной патриархальностью.
 
    В лес углублялись после села с мыслью, что нечаянно попали на съемку кино во время перерыва, когда съемочная группа ушла, а массовка осталась – или, еще лучше - влезли в чужие театральные декорации
.
   И все-таки эта одинокая упрямая жизнь-выживание вызывала уважение.
   Дальше их путь шел вдоль русла реки Турка к такому же поселку с одноименным названием. Эта часть пути была долгой, трудной и очень грязной, несколько раз попадали в заболоченные места и прыгали с кочки на кочку, а иногда и мимо, по щиколотку попадая в грязь и разбрызгивая ее. Ведь это уникальный Котокель был на несколько метров выше уровня Байкала, а  пойма реки – вовсе ниже, наверное.

 Ставить кострище и что-либо варить в этих условиях не стали, ведь это заняло бы очень много времени, поэтому ели по-походному, тушенку с хлебом и луком и холодную рыбу. А в это время их самих особенно пристально и вожделенно ели комары, в несколько раз круче, чем на марше.

  В поселок Турка прибыли уже в быстро сгущающейся темноте, и сразу ввалились в школу. Хотелось одного – спать, не раздеваясь. И в самом деле, все рухнули на пол и с полчаса никто не поднимался. И уж потом, потихоньку, кряхтя и проклиная все на свете, как водится у всех усталых людей, начали копаться, а значит, таскать воду, греть ее на костре, варить макароны по-флотски, заботливо кем-то гениальным брикетированные для людей ходячего и бродячего труда, а, значит, и для них.

 Макароны из ассортимента выбрали не случайно – все любили их больше всего, и варились они быстро и поглощались с охотой, а после них было особенно сытно.

  Опоры и перекладина для котла уже были во дворе, оставленные другими путешественниками. Оставалось только развести костер и варить, и кипятить чай, а потом нагреть воду, чтобы слегка разбавить воду из колонки – умыть потные и забрызганные моськи с ввалившимися глазами, и вымыть свои натруженные и натертые ноги, и, пока слегка, свою видавшую виды обувь.

   А дальше – крепкий сон на подушке из полена. Все попадали кто где, а посреди ночи Ольку вдруг разбудила недвусмысленная попытка обнять ее со стороны Альки Маринова, симпатичного парнишки, длинного  блондина с вьющимися волосами, лишенного для нее хоть какой-либо привлекательности. Вдобавок, обниматься не хотелось категорически, тем более, с какой это стати, с Алькой? Ну, бывают же чудеса! Тут чихнуть тяжело, а он с неожиданными обнимашечками.

 Нет, сил улыбнуться самой себе в темноте у нее все-таки хватило, а Альке - показать многозначительный кулак, поднеся его одновременно и для острастки, и для охлаждения страстей почти к самому его носу…

    А утром, едва позавтракав, вся группа вкушала плоды цивилизации – гуляли по городку, пили газировку, про мороженое, правда, не вспоминается. С почты отправляли письма и телеграммы с похожими текстами – жив-жива, здоров-здорова, скоро будем, не пройдет и недели.

    С особым удовольствием фланировали по набережной – только не воображайте гранитных парапетов и чугунных решеток на фоне белых лайнеров – все проще и максимально функционально – сюда в порт поступали совершенно разные грузы для этой части Байкала в предгорьях хребта Улан-Бургасы, и пассажирским перевозкам здесь отводилось совсем не первое место. Но все равно кипела настоящая жизнь.

 И даже имелись в наличии несколько магазинов местного пошиба, знаменитые сельпо. И даже можно было сходить в кино, это было так неожиданно замечательно после недели жизни в дикой природе. А вечером даже подались на танцы, но как-то быстро сникли от чрезмерного внимания местного и кочующего народа, а посему  быстро вернулись в школу.
 
    А там допоздна пели песни, надеясь классно выспаться без утомляющих вахт у костра. Зато рассказывали всякие истории, кто чего видел или читал занимательного, а потом и к страшным рассказам перешли из серии рассказов после отбоя в пионерском лагере. Таких, когда кто-нибудь из любителей страшным-страшным голосом, с расстановкой, с модуляциями в нужных местах, наводит на вас ужас про ведьм, колдунов, утопленников, русалок и висельников, а  все трясутся под одеялами в кроватях, но здесь, у костра во дворе школы, им и сам черт был не брат, а потом, едва упав на свое жесткое ложе без елового лапника под боком, все равно быстро заснули, не успев испугаться, тем более, что Неля проявила правильную бдительность на этот раз, утраченную прошлой ночью, и улеглась в качестве кавказского разделительного кинжала  между парнями и девчонками.
 
   На третье прекрасное утро в походной собранности выстроились на крыльце Туркинской средней школы – и новый переход, и снова ноги гудят, а пот заливает глаза, снова короткие привалы – и опять в дорогу, правда, на этот раз без болота – и то хорошо. Да и поклажи заметно поубавилось – запасы постепенно подъедались дружной группой, особенно по части набить пузо.

   Путь держали в городок Горячинск, да-да, вот такая созвучная, почти тавтология с первым поселением на Байкале, которое, если помните, называлось – Гремячинск. Впрочем, они не заметили, что там гремело, думали, что и здесь нечто условное горячит. Однако, они ошибались, тем замечательней было их удивление местами за время стоянки там, переходящее в восторг.

   Еще на подходе к городку их поразил густой-таки запах сероводорода, временами развеянный ветром – то есть, то его нету. Каково же было их удивление, когда в городе он сгустился и ощущался даже в школе, куда, как бывалые и умелые, они и явились для постоя, и где их, как всегда, хорошо приняли.

 Опять костер в отведенном месте, опять приятная дремота после перехода и сытной еды, но на этот раз вечером они вышли за пределы своего стойбища оглядеться, так сказать
 
   А здесь было что осматривать. Во-первых, по одной из улиц, довольно наклонной, спускающейся откуда-то с горы, были построены на плоских площадках странные сооружения, до этого нигде не виданные – такие деревянные избушки без курьих ножек, все из дерева, соединенные друг с другом бесконечным узким деревянным кожухом, спускающимся по улицам. Из избушек время от времени выходили люди, в основном, с тазами – пустыми и наполненными.

 Это были бани и прачечные одновременно, стоящие на термальных сероводородных источниках, как и сам Горячинск. Так что здесь название попадало в точку – и вообще это был курорт, хоть  пока и местного значения.

    Вдали стояли  деревянные типично пансионатские корпуса, крашеные то ли в бывший синий, то ли в голубой линялый цвет, а посреди этого нагромождения зоны отдыха для трудящихся  был диковатый, ничем не огороженный пруд, в который выходила  труба, протянутая от источника. Труба была под водой, поэтому создавалось впечатление, что пруд прямо стоит на термальной природной скважине, нет, все-таки она была где-то повыше городка, а туда вода подведена таким образом. Увидев все это, наши туристы вдруг почувствовали неудержимую тягу туда залезть, что сразу и сделали:

  - Ну, хоть немножечко, ну, чуть-чуточки, ну, Не-ля, ну, Ха-са-нов-на!
  - А стоит ли, ведь вас оттуда не вытащишь? Лучше бы в те баньки, и постирались бы заодно!
  - Н-е-е-т и н-е-т! Стирать - мы устали! Это завтра, ну, честное-пречестное слово, а сейчас – в горячую воду, погреть косточки и понежиться. Ну, давайте! И вы к нам! – кричали они уже в воде, от которой шел густой пар и адски несло серой – и это было здорово.

  Учительница для виду что-то еще говорила, а сама уже по пояс тоже была в воде. Время было вечернее, отдыхающие уже отужинали и собирались в кино, в пруду было мало народу – а поэтому и поплавали, и расслабились всласть. Особенно приятно было подплывать к самой трубе – там было горячей и гуще пахло, ощущения – фантастически-офигенные во всех превосходных степенях.

  Просидели, правда, недолго, не больше 20 минут, и не только потому, что так обещали, просто заметили, что ванна не из простых, быстро утомляет и  наваливается тяжестью – таково было ее бальнеологическое действие, да и бывалые люди посоветовали на первый раз особо не задерживаться, тем более, к вечеру. В школу, домой, шли чистые и ароматные, подсмеиваясь друг над другом и над собой, насколько хватало сил – ведь впечатлений на этот день им досталось с лихвой.

   На следующий день с утра пошли на свидание с Байкалом, к нему вела большая широкая улица из добротных бревенчатых домов, поросшая травой и кое-где одуванчиками, т.е. шли почти как по лугу, только посреди улицы была наезженная колея, ведь улица была  без какого то ни было покрытия.

   Байкал в ограниченном проеме улицы был виден с самого ее начала, совсем не так, как это было неожиданным открытием в Гремячинске, после лабиринта узких улочек, скрывавших собой такую необъятную перспективу.

   А здесь вдруг дома стали  как бы расступаться, и открылся вид на море без конца и края, вплоть до самой линии  горизонта, с широким лугом, поросшим травой сразу после устья домов, с узкой линией желтого песка на настоящем пляже, с группой топляков справа и слева, отполированных байкальской водой и телами отдыхающих и местной молодежи, сидящих тут по вечерам с гитарами.

   Величие и красота всегда завораживают, поэтому и наши теперь уже одиннадцатиклассники стояли притихшие и зачарованные, не в силах отвести взгляд от великого чуда.
 
   Но дела звали назад, в городок. Обещанная стирка и мойка, сушка и готовка, хождение на почту и в кино отняли почти весь день. К Байкалу, чтобы искупаться, пришли только на следующий день перед обедом, который еще надо было приготовить. Но уже было после полудня, жарко, поэтому надеялись хоть на малую прогретость озера – и это было самое то, что надо, ведь всем хотелось именно прохлады после жаркого утра в необходимых заботах.

 Так и прошли эти 4 дня, не считая первого, кроме основного распорядка с завтраками, обедами и ужинами – утром – баня и другие водные процедуры, до обеда – Байкал, после обеда – непременный сон, потому что вставали очень рано, как и местные, жаль было пропустить хоть что-то из даров здешней природы.

 После сна, к вечеру, купание в горячем источнике. После ужина – кино, а один раз забрели на местные танцы, но сразу возник какой-то конфликт с местными – и у девчонок, и у мальчишек, это было диковато и неприятно, поэтому быстро ретировались – и решили больше туда не ходить, ведь после первого же посещения им не давали заснуть грубые и пьяные голоса возле школы, требовавшие продолжения знакомства, танцев и пения под гитару.

 Зато пару раз ходили на Байкал, на бревна, посидеть у моря, слушая шум прибоя и песни под гитару мирных ребят – студентов из Улан-Удэ и Иркутска, приехавших домой на каникулы. Одновременно жгли костер, пекли в золе картошку и рыбу – настоящая романтика под открытым небом возле могуче вздыхающего озера из озер.

   Назад в Улан-Удэ возвращались из Горячинска, отмытые и отстиранные в термальных водах, заранее приобретя билеты на автобус большего размера, совершающего регулярные рейсы. Недаром говорят, что половину дороги люди думают о том, что они оставили за спиной, а половину о том, что ждет их впереди.

    Уезжать не хотелось, уж больно красиво было в этом месте, созданном матерью-природой. Ведь понимали, что уезжают  навсегда. Возможно, их ждут другие удивительные красоты и чудеса, но это же другие, такого уже не будет никогда.
 
   Байкальская ширь, могущество поневоле вселили в них огромное почитание природы как таковой, и, не побоюсь этого утверждения, сделали их самих взрослее, чище и трепетней, ибо есть на свете что-то такое, что гораздо объемней твоих единоличных представлений – это природа – и ее надо уважать.

 За что? А хотя бы за вечность и бескорыстие, не говоря уже о красоте и гармонии в ней, чего бы и миру людей неплохо бы постичь и достичь в своей повседневной потребительской жизни. Иными словами, кроме физической закалки они стали более духовными людьми, сплоченными в коллектив общими приключениями.
 
 
                --------------------


    Как ехали назад, домой, почему-то совсем не запомнилось, кроме, пожалуй, одного эпизода в автобусе у Паромной Переправы.

   Паром был на другой стороне Селенги, когда их автобус подъехал к причалу. Решено было на стоянке, пока ждут, пообедать. Для этой замечательной цели вскрыли последние банки тушенки, выданные еще в Горячинске на двоих. А еще, хлеб, лук, какие-то пряники и холодный чай в бутылках.

    Вот Лешка вскрыл баночку – и передал ей, чтобы первая начала процесс питания. Олька сунула в банку нос с глазами – и опешила – весь верхний слой был сине-зеленого цвета. А есть-то хочется! Не долго думая, она вышваркнула этот слой ложкой  за окошко автобуса, к большой радости тамошних собак, моментально учуявших носами  консервированное мясное лакомство.

   Олька снова глядь в банку, да тайком, чтобы никто не увидел, еще подымут хай, что испорченной тушенкой сейчас все поотравятся нафиг – а сидели на местах с Лехой, которые были лицом к задней площадке, но не возле ступеней, а наоборот, то есть у всех на виду. Это ж надо, Ольга Витальевна только сейчас сообразила, что всю дорогу ехали затылком и спиной против движения, чего категорически не рекомендуется делать. Но кто же тогда знал – ехали и ехали, еще и волновались присутствием друг друга, но виду не подавали – напротив, на задней скамейке,  столько глаз…

    Впрочем, писалось как будто о тушенке: глянула второй раз – пуще  прежнего зелень голубеет в банке, шварк ее к собачкам, а те и рады.
 
    Ну, а в третий раз все-таки решила поближе на свету посмотреть, что за чертовщина такая, для чего чуть ли не по пояс высунулась из окна – и – о! ужас! – в оставшейся половине банки лежала такая красивая, красная, волоконце к волоконцу ароматная тушеночка, что аж слюнки потекли. Она тут же «вернулась» в автобус – мясо было сине-зеленое, за окно – красота и вкусовое вожделение, в автобус – зелень с просинью. На ее лице было написано такое размышление и  оторопь с раскаянием, что все уже давно обратили внимание на ее манипуляции, а она, вдруг поняв все, как  заорет:

  - Да кто ж, какой дурак придумал в этих ЛАЗах сине-зеленые верхние окна?
    Да, все дело было в них, и многие еще, наверное, помнят эти пузатые автобусы с сине-зелеными пластмассовыми верхними, начинающимися с крыши,  окнами-закрылками, как бы избавляющими пассажиров от лишнего солнечного света и отменного продукта (нелишнего).
 
    А теперь представьте, какой грохотал веселый детский смех на всю Переправу, когда все разобрались – и пересказывали другим, сидящим по всему автобусу, вызывая новые волны смеха. Им кричали все, вплоть до того, что, ничего, мол, им и без обеда остаться совсем не вредно, даже после похода, в котором похудели все без исключения. И что собачкам повезло, и что Олька Леху на собак променяла, подкармливая их прямо из окна, чтобы ему не досталось – кто во что горазд, в общем.
    Вместе со всеми хохотали и они, едва ли даже не больше всех, затихая и принимаясь снова.  Бог мой! Она до сих пор видит, как смущенно  и сдержанно смеялся  ее Лешка! Как румянились щеки, вздрагивали богатые черные ресницы над бездонно-светлыми его глазами, как за ухом к шее прокралось  несколько завитков  из  обычно  всегда безукоризненно аккуратной «канадки», которую носили парни тех лет, поскольку в походе все еще и малость обросли.

   
                ------------------


     Домой к школе приехали часов в 5 пополудни. Летнее солнце светило во всю, до вечера было еще далеко.  Вместе с Наташей Черновой и Леной Бариновой дошли до своего дома, а с Ленкой - так и в один подъезд. А там ее ждал сюрприз – квартира оказалось закрытой, ее никто не ждал…

     Через какое-то время ключ ей выдали из квартиры слева, где жил начальник политотдела. Когда вошла домой, усталая, а теперь еще и злая, как бобик, что никто не встретил, нашла записку прямо в прихожей на тумбочке с телефоном:

  -  Оля, мы уехали в отпуск! Извини, что не дождались тебя!  Просто мне срочно дали путевки – и мы решились, - это было написано папиным почерком. А ниже маминым  приписан  P.S. Мы никогда бы не решились оставить тебя одну, если бы не узнали, что сразу после тебя приедет из Новосибирска Ленечка Кравцов – так он за тобой присмотрит…

    Хорошенькие дела! Тут она и засмеялась сквозь слезы – Ленечке они доверяют больше, чем собственной дочери. Т.е. он будет везде таскаться за ней по пятам, таким образом, и  она не наделает глупостей  под его бдительным оком и язвительным язычком. При этом они как бы знают, что сама-то она к нему вовсе индифферентна.

 Ну, ничего себе, расклад! Педагогический! Она уже вовсю смеялась. А чего долго горевать-то? Свобода! "Нас примет  радостно у входа".  А что, с Ленечкой по крайней мере интересно по-человечески. Он так много знает, хоть и ровесник почти, а уже на второй курс перешел в своем НЭТИ. А язвительным языком всех вокруг нее распугает, что и требовалось доказать.  Она и сама не собиралась  творить глупости, оставшись одна. В ней, наоборот, мобилизовалась вся возможная серьезность, если в 17 она вообще возможна.

  В этот день никуда не пошла. Одна мысль – отдыхать и ни о чем не думать. Домашние работы они, как правило, успокаивают своей рутиной, просто делаешь – и все.
   На следующий день утром явились Алла Иванчикова и Надя Китюх. Как оказалось, они не могут вот так просто расстаться только потому, что закончился поход.

   Оля была очень рада, а уж как рады были они:
  - Мы у тебя малость поживем, ты не возражаешь?
  - Что, совсем домой ни ногой, что ли?
  - Да нет, регулярно будем там и тут! Ой! Как здорово, что твои уехали!

   Тут же решили позавтракать – и Олька распахнула перед ними холодильник, набитый  для нее импортными консервированными сосисками, иначе еще называемыми  американской колбасой. Пока варили картошку – баночку прикончили, тут выяснилось, что совсем нет хлеба.

 Пока решали, как быть – всем идти или по жребию – в дверь постучали – и вот он, на пороге Ленечка Кравцов собственной персоной, ее ангел-хранитель и от глупостей оборонитель. И сам не пристанет, хоть и любит, но и другим в обиду не даст.

  - Ура! - закричали хором все три девицы, - Ленечка, у вас дома есть хлеб? А то мы завтракать, а, может, уже и обедать собрались! Ленечка, опешивший от такой встречи, быстро поспешил  домой, на ходу размышляя над тем, насколько его мечты о встрече с его Олькой отличаются от реальной  - сразу с тремя загорелыми и веселыми девицами.

    Назад он вернулся с хлебом и помидорами - и пошел пир горой, с рассказами взахлеб от девчонок про их походную жизнь, и обстоятельными с тонкой, порой язвительной, иронией – от Ленечки про его студенческую.

    К вечеру присоединился Лешка, ему выдали персональную  банку взамен утраты на пароме – и опять хохот, воспоминания, посвящение Ленечки во все тонкости и перипетии, чтобы он не дулся, а с полуслова все понимал.