Меж двух войн. Дочь солдата. 4. Учитель Мефисто

                4.    Учитель Мефисто.


   Вечером все вместе ходили на танцы в сквере напротив Дома офицеров.
   На следующий день днем тоже где-то в районе Дома офицеров, только было по-дневному пустынно и жарко, к ней вдруг подскочил незнакомый солдат, переспросивший для верности:
  - Вы Оля Квадратько?
  - Да, вы не ошиблись. Чем обязана? – начала она отстраненно эдак – кто его знает, чего ему понадобилось?
  - Вы Лешу Ефремова знаете?
  - Да, только он для нас Алексей Павлович.
  - Да бросьте вы эту официальность. Дело в том, что Леша попал в окружной госпиталь в Чите, у него там операция с ногой.
  - Ну и ну! А как ему помочь?
  - Вот и я о том же. Для него самым особенным было бы, если бы вы его навестили там.
  - Да, но…
  - Он знает, что вы только должны из похода вернуться и не очень-то и надеется, это мы вас просим об этом.
  - Ну, я подумаю, все может быть, я не могу так сразу ответить…
    И она, задумавшись, ушла  по направлению к своему дому.

    А на следующий день утром уже катила пригородным поездом в Читу, ведь жалко же человека, он такой неприкаянный интеллигентик, как он там в госпитале, это же ведь больно и страшно, когда операция, а близких вокруг – никого.

    Расположение корпусов было ей известно, ведь буквально меньше года назад она регулярно навещала маму в кардиологии. А однажды  просто была поражена в одно из посещений, что гуляющие в парковой беседке  больные из маминого отделения, вернее, все мужское население этой беседки – от самых старших и младших офицеров до знойного солдатика откуда-то с Кавказа, не сводили восхищенных глаз с ее матери, а на ее собственное появление, появление юной дивы гораздо большей привлекательности, по ее мнению, даже не обратили внимания…

   Но это уже было и прошло, хотя и привнесло в ее сознание какое-то новое знание о взрослой жизни.

   Сейчас она летела навестить Лешу с профилем Мефисто. Его отделение было на 4-м этаже. Пока взобралась на каблуках по высоким пролетам, пока нашла палату, пока вошла – тоже прошло какое-то время, но все зря – в палате Леши не оказалось.

  Зато двое других ребят сразу засуетились вокруг нее, ошарашив прямо у порога, что они знают, что пришла Ольга, теперь одиннадцатиклассница, которая была в походе на Байкале:
 - Кстати, как там, расскажите нам!
 - Я бы с радостью, но я вообще-то не для этого приехала. А где же Леша?
 - А он во дворе, мы сейчас свистнем из окна, - ее явно не хотели отпускать, а она почему-то срочно хотела увидеть Алексея Павловича.

 - А мы каждый день слушаем стихи про вас, - продолжали два лейтенантика, истомившиеся в госпитальных стенах.
 - Нет, я все-таки пойду вниз.
 - Мы надеемся, что вы сюда еще вернетесь вместе.

    Оля вылетела из палаты вся красная от такого назойливого внимания, оставив свою передачу на свободной, как она поняла, Лешиной, кровати.

    И стала быстро спускаться по лестнице. Когда она выглянула из двери корпуса во двор, то как раз подоспела к самому интересному – как Леша на костылях перемахивает через низенький кованый заборчик, отделявший зону отдыха от рабочей госпитальной зоны, куда подъезжали машины и сновал народ. Оказывается,  что эти распрекрасные соседушки, на ходу готовые перехватить добычу, таки свистнули, пока она была в коридорах и на лестнице – и предупредили его о появлении его ненаглядной Олечки.

 Господи! Все это было таким странным и ненужным, ирреальным и придуманным, ведь она просто приехала  его навестить, но куда же деваться, у какого человека вырвутся какие-то  претензии к больному солдату.
 
   Заборчик был невелик для дяди Степиного роста, но сам факт, что его перемахивали на костылях, как на ходулях, показался ей до  того опасным и тревожным, что она полетела к нему, как сумасшедшая.

   Он был рад, господи, как же он был рад ей, и как одновременно смущен, что он такой нескладный и бледный, с костылями и в госпитальной бежевой униформе с белым отложным воротничком. А она что-то выговаривала ему, не на шутку испугавшись, что он загремит с высоты своего роста – и вся операция на колене – насмарку.

   Вместе вернулись в палату, там их уже ждали и помалкивали, как бы читая книги лежа, а сами все обратились в слух. А подслушивать, собственно, было и нечего. Она ему – немного рассказала о походе, и как к ней солдатик подошел возле Дома офицеров, и как ее это обеспокоило – то, что Леша в госпитале. А он ей – совсем ничего о самочувствии, зато масса всяких радостных восклицаний, что вот она нашла время – и приехала, и он так этому рад несказанно.

   Посидели-поговорили, тут кто-то вошел из медперсонала звать его на какие-то манипуляции – и она ушла, а он, проводив ее до лестницы и сетуя, что не вниз, вдруг вручил ей целый ворох стихов на разрозненных листочках – плод своего творчества то ли вообще, то ли от безделья в госпитале.

   Недавно Ольга Витальевна во время ремонта в связке Володиных писем из армии, которые не попадались ей на глаза уже сто лет, нашла один из этих листков, лежащий рядом со стихами  Ленечки Кравцова, привезенными в то лето ей в подарок из Новосибирска.
   Так вот, Лешины стихи начинались:
                Как я люблю твои власы густые
                Твой ум и гордость, доброту
                Клянусь, слова те не пустые –
                И взглядов милых простоту.
 
  Это начало, почти по-державински торжественное,  ужасно смешило и одновременно раздражало  мужа Ольги Витальевны, который много раз за их совместную жизнь к месту и не к месту, в положительном смысле – и совсем наоборот, ерничая,  издевательски-торжественно вопил: - Как я люблю твои власы густые… или  тут же им самим переделанное «Кохаю я волосся жидковасте», что в его воспроизведении было совсем смешным.

   Но тогда это совсем не показалось Олечке ни смешным, ни наигранным, ведь она видела настоящую искренность и настоящую радость бедного бледного больного Леши.
    А сейчас обещает, что чуть позже пороется в своих бумагах и снова отыщет эти стихи, и торжественно их разместит здесь целиком, где им и положено быть, на ее взгляд.