Витя из Израиля

Витя из Израиля появился у нас на переулке два года назад и тут же стал причиной разговоров о соседях, если не всех, то тети Вали точно. Она жила как раз над его квартирой, которую он сдавал квартирантам, а тут, так сказать, конфликт интересов: ее вечное недовольство шумными жильцами, которые, если это холостые мужчины, случалось, и женщин водили, а тогда – шум, визг, - и его природная раздражительность,  в связи с этим ее недовольством умноженная на сто.

У меня сложилось представление о нем, что он не старый, почти юноша, а если так, то, каким же прожженным, мошенником высшей пробы должно быть, чтоб иметь десять квартир и еще покупать одну, но там пока что не сошлись по цене.

С весны до осени он безвылазно сидел в городе, а зимой исчезал. Ольга Ивановна однажды спросила его: «Витя, почему ты не живешь в Израиле?»  «В Израиле жарко», - ответил он. И при этом там, в Израиле, самые умные евреи – наши не такие (это вердикт Вити из Израиля). У нас их много, были бы в большинстве, если б не военные пенсионеры, которым понравился высокий берег, к которому летом стремятся волна за волной воды широкой речки и, если это раннее утро, то песчаные пляжи облизываются от удовольствия, еще не встало из воды солнце, а белый ровный свет уже сообщал о начале дня, по пыльной дороге, но пыль не чувствуется, которая теряется где-то там, среди приплюснутых домиков за высокими заборами, где рясные красные вишни, и сейчас идут мальчики с удочками, а зимой.., а зимой, правда, нет уже того, чтоб снег по окна, санки и лыжи, но тоже неплохо;  об этом городе я могу говорить много и долго, я его люблю.

Квартира в старом в два этажа доме, о которой, собственно, идет речь, стояла пустая, никто в ней не жил. Всякие мысли были у ее хозяев: что если разбомбят их  жилье, то будет, где переждать войну, и что с беженцев нельзя брать деньги.

Тут вмешался Витя из Израиля:
-Вы, Оля…

-Я не Оля. Ольга Ивановна, - поправила его Ольга Ивановна. Его бесцеремонность пока она не раскусила его, кто он, вызывала у нее улыбку. Нет, ну, он нахал, как он смеет учить Ольгу Ивановну жизни. Она не девочка. А тут «Оля» и все остальное.

-Ольга Ивановна, вы за эти три месяца войны уже потеряли в деньгах, как минимум! тысяч тридцать.

-Я не думала, что так можно. У них ведь нет денег, - они говорили о беженцах: он, что как раз тот случай, когда можно заработать и что есть, у богатых евреев из Харькова есть, пускай, мол, поделятся, те, кто победнее не снимают квартиру, они живут в общежитиях и школах, она, что, конечно, это так, и он в этом смысле прав, но как быть с совестью, она даже с богатых, даже с евреев не сможет брать деньги.

-Вы знаете, сколько мне платят за квартиру, - он имел ввиду ту скандальную квартиру, где тетя Валя и ее сумасшедшая собака: «Нельзя по двору пройти. Я говорю ей, мол, Валентина, то, что она срет, ладно, но это бойцовская порода, ты не боишься, что однажды кого-то покусает, или хуже того – загрызет. Было ведь, что сбила ее с ног и та сломала руку». - Только при заселении – тридцать тысяч.

-Это сколько в месяц?

-Никому не говорю. Вам, Ольга Ивановна, скажу – двенадцать тысяч.

-Двенадцать плюс залоговый платеж - двадцать четыре… Витя, у меня не получается.

-Все получается. Вы неправильно считаете, - при этом, намекал, что именно он тот человек, к которому надо обратиться: он-то найдет квартирантов.  - У меня быстро. Если день, или два нет квартирантов, я уже переживаю. Это же как! Я теряю. Нет, я не могу без дохода. А вы, три месяца и такая спокойная.

Однажды она спросила: «Витя, неужели тебе их не жалко?» - и дальше все в том же ключе и с большим чувством, о том, что они бегут под обстрелами, спасаются от смерти. «Оля, думайте о себе», - ответил он. Но Ольга Ивановна не могла думать только о себе, она еще и о других думала. Поэтому на этот счет у них всегда происходил спор. Ну, как спор – он не стеснялся делать ей замечания, что уже наглость. В силу воспитания она до поры до времени терпела его грубость. Еще и потому терпела, что все же поручила ему сдать квартиру. Разорвать сделку – значило бы порвать отношения, скандал! Иногда она жаловалась на него Павлу Никифоровичу, что, вот, дескать, хам. Тот пока не вникал в их дела, занятый своим, был как бы в стороне от бури, которая вот-вот разразится, ведь конфликт должен же быть как-то разрешен: если не скандалом, то обязательно неприятностью.

Ему пятьдесят один год. У него девушка в Катеринополе,  ей восемнадцать, и она влюблена в него, как кошка.

-Витя, ты говорил ей, что у тебя десять квартир?

-Не говорил. Вы думаете, что поэтому?

Ладно, хвастался бы квартирами и тем, что капиталист: «вот такой я капиталист», - но тут, тут, подумал бы, зачем он девочке, чем ее берет.

У него, один раз говорит, что бабушка еврейка, другой раз – что мама, но внешне, если присмотреться, то рот, нос и глаза сделал ему точно не Яхве..Он среднего роста, и у него иранский тип лица – широкий лоб и скулы, лицо продолговатое, толстый нос. Говорят, что таджики красивые. Может, таджички? Он же не то что бы непривлекательный, но и не привлекательный. Представьте, совершенно лысый, без бровей. Глаза невыразительные. Одно в нем хорошо – улыбка, очень сдержанная, как бы намек, и на улыбку и на секрет, известный только ему и его собеседнику, мол, мы-то знаем. 

И тут соединение, микс, так сказать: он жадный, до мелочи, скучно, как персонаж из «Смерти ростовщика», и очень шумно, не без того, чтоб и «давайте возрадуемся».

У него, видно, отложилось в голове, когда я ему сказал, что по разговорам Ольги Ивановны он молодой, поэтому в коридоре, уже разуваясь, он заметил: «Видите, я - молодой. Вот кеды ношу».

-Эта квартира стоит двенадцать тысяч. Матрас мягкий. Он новый? – Ольга Ивановна кивнула: «Новый» И уже, когда перешли в столовую и он сел за стол. – Мне тоже надо  купить. На диване спать жестко. А так, положил на диван и… Когда буду уезжать, уберу в комнату с другими своими вещами.

В квартире душно. Павел Никифорович вышел во двор, где сел на скамейку в тени. За ним увязалась надоедливая женщина-риэлтор, которую привел Витя из Израиля, у нее детское кукольное лицо и резкий запах духов, приставая с тем, что хочет, чтоб ее клиенты были первыми.

-Это к, - и тут у Павла Никифоровича уже по привычке непроизвольно вырвалось, - Вите из Израиля, - что дало еще один повод для разговора. И больше того, его дополнение к Израилю, о том, что у него десять квартир и он «мой сосед», вдруг вызвало у нее понятное раздражение: а! он и здесь хочет заработать.

-Но он не еврей, - заметила она. – Я умею отличить еврея от не еврея.

-Мама еврейка, а папа не то таджик, не то узбек.

-Вон оно что.

Этот разговор впоследствии проявил себя, когда уже пришла первая семья, которой отдавал предпочтение Витя. Она высокая, черные волосы, на голове нелепая вязаная белая шапочка. Он тоже высокий, держится ровно, двигается осторожно. Первое впечатление, что отставник и что после инсульта.

Следом за ней на такси с сумками приехали клиенты женщины-риэлтора.  « Здесь еще и очередь, - возмутилась маленькая, тощенькая женщина с красивым лицо и умным взглядом. -  Как это вам нравится. Форменное безобразие».

Женщина-риэлтор настаивала, чтоб первыми были ее клиенты. Витя напротив, чтоб «не делиться доходом», проталкивал своих.

-Вы пьяная, - вдруг заявил он ей, чтоб уже наверняка отсечь ее от сделки. - От нее запах. Уйдите, - и не пустил ее в квартиру.

-Жадина! За копейку удавится! – выкрикнула та.

-Какая маленькая кухня, - сказала высокая женщина.

-Ну, что. Заключаем договор? – поторопил ее Витя.

-Мы хотели бы посмотреть район.

Вторые восхищались. Особенно мальчик:
-Хорошая квартира! – громко. – Мы надолго! На три месяца, а то и больше.

-Нам надо посоветоваться, - сказала маленькая женщина.

Ольга Ивановна, когда все ушли, сказала:
-Я взяла бы вторую семью, - ей очень понравился мальчик, «такой серьезный и умный».

Они сидели за столом: Витя из Израиля, Ольга Ивановна и Павел Никифорович.

-Я взяла бы вторую семью, - повторила Ольга Ивановна, порываясь выйти на улицу.

-Ольга Ивановна, куда вы спешите. Пускай подумают, и уже тогда, после всего, решите. Ведь вы решаете.

-Та женщина не пьяная.

-Ольга Ивановна, вас не должно интересовать, какая та женщина. Я уже вам говорил, чтоб вы думали о себе. Вот, в прошлый раз, когда были беженцы из Харькова, из Салтовки, вы помните, что сказали? Вы сказали, что сын вашего соседа – мародер. Разве можно такое говорить. Идет война и всякое такое. Я пережил три войны и знаю, что можно, чего нельзя. Так вот, этого говорить нельзя. И вообще, надо молчать. Вы, Ольга Ивановна, много говорите. Хорошо, где они? Долго решают.

Ольга Ивановна вышла на улицу.

-Их нет, - вернувшись назад, нервно, чтоб было понятно, кто виноват, конечно, Витя из Израиля, - сказала она.

-Вот видите. Вы хотели им помочь. Всей душой, так сказать, к ним, а они… Потом, с ними бабушка. Теперь как она, старенькая, куда. А вы – люди. Думайте о себе.

-Я о себе и думаю: одни ушли «смотреть район», другие просто ушли, уехали на такси, - сказала Ольга Ивановна и как бы подвела итог.