Jam session

Сокольники засыпало листвой. Еще с утра не было ветра, и осень застыла в воздухе желто-оранжевой дымкой. Теперь все изменилось. Пряный и сладковато-затхлый запах сырых листьев заставлял мозг работать в усиленном режиме.
Он никак не мог понять, почему… Поддал ногой, в раздражении, кучу опавших листьев, разлетевшихся веером по разные стороны тропинки. Почему так все странно получается? Вернее, ничего не получается. Казалось бы, что еще желать? Молодой и востребованный музыкант, пианист, неплохой импровизатор с абсолютным слухом и внутренним тактом. Пусть только музыкальная школа, но школа. И при этом - весьма интересный сценарист, хотя и пишет сценарии для сериалов. Слишком много для одного, на самом деле. Зачем ему нужно было так настойчиво просачиваться в «синематограф»? Ему всегда казалось, что это и есть вершина славы. Видишь в титрах свое имя и понимаешь, что жизнь удалась. Забавно, однако. Теоретически, это никому не нужно. Кипа бумаг пригодится, в лучшем случае, для растопки камина или как импровизированная салфетка на столе, уставленном подмятыми стаканчиками с китайской лапшой. Еще на нее можно поставить чашку кофе, подложить под задницу на стул, хлопнуть ею назойливую муху, изобразить самолетик, розочку или кораблик, в лучших традициях японского оригами. Вариаций много – суть одна. Нафиг не нужно никому!

Но он писал. Каждый день по три-четыре страницы. Не мог не писать и не продолжать семейную дедовскую традицию, со звучной фамилией Полянский. Сначала он писал сценарии для развлечения. Как-то легко и быстро выскакивали фразы и сценки, без умственного напряжения и особой канители. Потом получил пару заказов на короткометражные фильмы, и теперь уже дошел до сериалов.
А еще на этом «зависали» девушки. Восторженные поклонницы – удел каждого более или менее известного и творческого человека. Он любил этим поражать. Особенно, на съемках в глубинке. Местные барышни начинали томно вздыхать и приглядываться.  А утром он просыпался на сеновале, вспоминая ночные акробатические трюки. Усвоил одну простую истину - не важно, что именно ты пишешь. Главное, что пишешь вообще, если получается. Есть шанс проснуться знаменитым, пусть даже не в этой жизни.

На самом деле, он совершенно не понимал, как создавать все эти чертовы сценарии, хотя успешно усвоил профессиональную терминологию. Бравировать словами «идея», «синопсис», «фабула» - вошло в привычку.  Идеи не было никогда, синопсис, как описание сценария, непременно должен был начинаться с похабной «фразочки», чтобы его прочли, априори. Ну, а фабула была важна принципиально, поскольку никто вообще не понимал значение этого слова. Звучно, ярко, цепляет – не более. Работа была нудной, детализированной и за нее мало платили, ссылаясь на особое мнение гениального и модного продюсера, относительно очередного опуса. Рассказы или повести – другое дело. Их иногда публиковали под симпатичным псевдонимом Пол Арк и он получал приличные авторские гонорары, которые благополучно просаживал в самом известном московском клубе, славящимся отменным вкусом на джаз.
Вот и сегодня, после прогулки, он собирался в этот клуб, ставший вторым домом.

Ему нравилась босса-нова, которая была заявлена в недельной афише. Эта диковинная смесь традиционных ритмов бразильской самбы и классического американского джаза захватили его, когда он впервые побывал в Рио-де- Жанейро. Живя эти две недели в роскошных высотных апартаментах своих друзей, он каждый вечер распахивал настежь окно, открывал банку пива и наблюдал, как медленно угасали краски сочного южного вечера. Со стороны океана, который был в сотне метров от дома, накатывала густая лиловая ночь, неся грустную и лирическую музыку. Он навсегда влюбился в «Девушку из Ипанемы» и «Корковаду». Просыпался и засыпал под эти бархатные переливы.

Много раз пытался сыграть сам, дома, для себя. Но что-то не ладилось. Ноты были правильными и ритм, казалось бы, соответствовал всем канонам бразильского джаза. Но не цепляло. И еще был один момент – он не мог играть джаз на публику. Не по причине собственной гениальности или боязни быть непринятым. Он постоянно ощущал зал, зрителей, слышал звон бокалов, шорох салфеток, тихие комментарии, шум отодвигаемых стульев и топот официантов. Это очень сильно раздражало и отвлекало. А такая музыка не терпит суеты и ожидает полного и абстрагированного погружения в действо.

Было уже около одиннадцати вечера, пятница. Завсегдатаи клуба давно заняли свои места и расслабленно потягивали коктейли, вино и виски. Освещение маленькой сцены клуба было еще ярким. Все ждали начала. Сегодня в программе значился гость без мирового имени, но очень известный в узких кругах любителей джаза.

Для Полянского босса-нова была не просто «модной фишкой», как, собственно, и можно было перевести это слово. Для него она была мечтой. Запредельной, романтичной, ассоциирующейся с честной и искренней дружбой без задних мыслей, с всепоглощающей любовью и сексуальной страстью без оглядки на общественное мнение, с успехом без раздумий и явной предоплаты.

Его столик у сцены всегда был свободен. Для него. Но сегодня он был удивлен и даже возмущен, увидев за ним очень зрелого и седого человека. Тот сидел, чуть ссутулившись, покуривая сигару, и разглядывал публику с явным интересом. Он напоминал загорелого и морщинистого героя романов Жоржи Амаду, влюбленных в солнце, песок и страну, где люди живут полнокровной жизнью и где есть место радости и горю, плачу и песне. Складывалось ощущение, что он сидит в своем ресторанчике, на берегу океана, решив выпить ром, кофе и послушать диковинно-красивые баллады - фадо. Но он был в Москве, вольных поэтов фадо поблизости не наблюдалось, а баллады не входят ни в программу клуба, ни в нашу культуру. Тем не менее, вокруг него даже воздух был каким-то нереально густым и тягучим.
Что-то остановило Аркадия Полянского от возмущений и вопросов. Он тихонько подозвал официанта и спросил, кто это. Ему вполголоса объяснили, что это и есть Бенедиту Карлос – тот самый джазовый музыкант и гость вечера, который привык именно так готовиться к выступлению.

Аркадий подошел к столику и спросил разрешения присесть. Ему кивнули с явным удовольствием и молча подвинули бокал с ромом.
- Спасибо, но ром я не пью. Лучше кофе и покрепче.
- Почему так? Ты любишь бразильскую музыку и не любишь нашу кухню?  А как же печень с бананом, лимонным соком и рассыпчатым рисом? А наши акараже? Я даже внучку так называю, потому что она похожа на маленький сдобный пончик. А крабовый пудинг? Перечислять можно до утра.
- Вы так красиво рассказываете… Это настраивает на творческий лад?
- Я не настраиваюсь, а просто размышляю перед концертом о жизни, о любви, о людях. Мне нужно понять, для кого и с какой целью я буду играть. Наша музыка - как медитация. Ты представляешь человека, ощущаешь его проблемы и печали, и стараешься играть для него так, чтобы остановились его мысли и ожила душа. Мы лечим музыкой, а не просто играем качественный джаз. Вот сегодня я выбрал тебя.

- Меня? Спасибо, конечно же, за такую честь. Но я вполне здоров и пришел просто послушать Вас.
- Да нет, мой юный друг. Ты никак не можешь определиться в главном.
А без моей помощи и не поймешь.
Он посмотрел на часы.
- Кстати, мне пора на сцену. Спасибо за беседу и прости, что я занял твое место за столиком. Сочтемся!

Джазмен встал, оказавшись вдруг необычайно высоким и статным. Куда-то, неожиданно, ушли годы, опыт, зрелость, и Аркадий увидел перед собой юного и задорного бразильянца, который лихо подмигнув очаровательной девушке за соседним столиком, взлетел на маленькую сцену. Взяв в руки гитару, он присел на высокий барный стул и кивнул своему аккомпаниатору, уже сидевшему за роялем. Свет стал чуть приглушеннее. Публика в зале притихла совсем. Карлос начал играть. В первые секунды гости вечера еще как-то пытались обмениваться мнениями и выражать свое восхищение  жестами и переглядываниями. Но потом они оцепенели и стали смотреть только на сцену, не замечая ничего вокруг. Как-то странно остановилось время. Оно сгустилось, потемнело, повисло над сценой влажным океаническим туманом, сквозь который пробивался ароматный дым сигары и запах кофе. Аркадию даже послышался отдаленный шорох волн и едва слышные крики чаек. Он был там, на пляже Ипанемы. Никогда еще музыка так не захватывала. Казалось, что она стала частью дыхания, сердцебиения и в голове была только одна мысль, что вот он сейчас перестанет играть и все остановится. Жизнь остановится.

Карлос отставил гитару и посмотрел в зал. Тишина стояла такая, что было не совсем понятно, кто сидит перед ним – люди или восковые фигуры. Горящие и глубокие глаза, бледные лица, отражавшие всю гамму чувств от пережитого.
- Простите, что заставил вас немного поволноваться. Вы пришли сюда развлечься и отдохнуть после тяжелой недели в мегаполисе. Но иначе я не смог бы вас всех почувствовать  и отдать вам частичку своего сердца, - произнес джазмен в свойственной всем южанам манере.
Зал ожил и взорвался аплодисментами.

- Ну, а теперь я сыграю одну очень старую и известную вещь для моего юного друга. Аркадий, прошу на сцену!
Полянский похолодел. Он понял, что обращаются к нему. Гости клуба стали разглядывать его с неподдельным интересом и недоумением. Его тут знали многие и слышали, что он имеет какое-то отношение к музыкальным азам, хотя воспринимали его только как модного сценариста.
- Аркадий! Ну, что Вы? Давайте, присоединяйтесь. Выходите. Я буду играть для Вас, но Вам придется побыть на сцене. У меня плоховато со зрением, а мне нужны Ваши глаза. Иначе, музыка может не пойти.
Ему ничего не оставалось делать, как на негнущихся ногах подняться на сцену и присесть на стоящий рядом стул.
- Отлично! Берите гитару и вникайте в мой ритм.
- Простите… Вы хотите, чтобы я играл босса-нову? Нет, это невозможно. У меня обыкновенное и классическое музыкальное образование. Я не смогу и вообще все это неправильно. Спасибо за такую честь, но я не буду.
- А я не прошу Вас играть. Я прошу Вас поговорить со мной, но музыкой. Вы же прекрасный писатель и собеседник! Не так ли? Неужели у Вас не найдется пары добрых слов для старика?  Isso e Bossa Nova, isso e muito natural!
Аркадий понял, что деваться некуда. Да, действительно, - это же босса-нова и это так естественно. Только для кого?

Зал смотрел на него во все глаза. Кто-то ехидно посмеивался, а кто-то удивленно улыбался, предвкушая такую незапланированную импровизацию.
- Давай, сценарист, не тушуйся! Мы тебя поддержим!
Эти возгласы зала просто ввели его в ступор. Неужели ему придется «дать зрелищ» этой толпе? Нет, решил он. Или сегодня или никогда. Уж очень сильным было желание переступить через собственные комплексы. Он улыбнулся Карлосу, взял гитару, кивнул аккомпаниатору и стал внимательно слушать. Он понял, что Карлос заиграл «Desafinado» и вспомнил, что недавно нашел в сети вольный перевод одного из русских исполнителей этой очень старой вещи: «Много лет искал я подходящий ритм, много лет искал я подходящий слог, чтоб радостно звенела в унисон душа, точно отражая смысл высоких слов. Пробовал писать я песни о любви, пробовал выдумывать того, что нет, но тщетно и бесцельно проходили дни, зная, что никого рядом нет».
Он вспоминал то легендарное кафе в Рио, в районе Ипанема, где сохранился даже столик, за которым были написаны первые мировые хиты босса-новы. Вспомнил, как он сам сидел и мечтал о том времени, когда ему удастся понять эту музыку душой и проникнуться ее сутью. Вспоминал, как он наблюдал за местными красавицами, дефилирующими вдоль пляжа, и мечтал оказаться в тот момент рядом с ними – загорелым, улыбающимся, в этих глупо-закатанных белых штанах, шлепках, расстегнутой и мятой льняной рубахе. Он видел перед собой жизнь, эмоции и страсть. То, что так не хватало ему в пресной московской жизни.
- Obrigado, Аркадий! Отлично получилось! Ты не просто отвечал мне, а говорил все это время сам. Соло.
И тут до Полянского дошло, что все это время он играл. Не понял, как это могло получиться. Ведь он просто сидел на высоком стуле и думал о Рио. Он не замечал зала, не слышал ни одного звука, да и вообще не смотрел ни на кого. Он только следил за пальцами Карлоса, который перебирал струны и поглаживал гитару, словно живое существо. Он слушал аккомпанемент рояля, вникая не в ноты и ритм, а вливаясь в потрясающе нежный, романтичный, тактичный и слаженный водоворот музыки.
Карлос встал, поклонился, взял Аркадия за руку, взмахнул вверх, словно собираясь взлететь.
- Дамы и господа! Разрешите вам представить новорожденного. Я понял, что это не только мой лучший ученик. Это – тот, кто даст босса-нове новую жизнь. И эта светлая музыка научит вас всех мечтать. Браво, Аркадий! Я же сказал тебе, что сочтемся…