ИСТОРИЯ ИМПЕРАТОРСКОГО
МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА,
написанная
К СТОЛЕТНЕМУ ЕГО ЮБИЛЕЮ
ОРДИНАРНЫМ ПРОФЕССОРОМ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ И ПЕДАГОГИИ СТЕПАНОМ ШЕВЫРЕВЫМ.
1755 - 1855
ПРОДАЕТСЯ В ПОЛЬЗУ РАНЕНЫХ В СЕВАСТОПОЛЕ.
(М.: В Университетской Типографии. 1855.)
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ
ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ
НИКОЛАЮ ПАВЛОВИЧУ
САМОДЕРЖЦУ ВСЕЯ РОССИИ
всеподданнейшее приношение
АВТОРА.
ПРЕДИСЛОВИЕ.
Предлагаемая История Императорского Московского Университета написана в исполнение первой задачи Высочайше утвержденной в 8-й день Марта 1851 года программы приготовлений Университета к празднованию его столетнего юбилея. История заключает в себе, согласно программе, обозрение всех Государственных постановлений и Правительственных мер, относящихся к Московскому Университету; память щедрот Монарших и всех благих действий Кураторов, Министров и Попечителей на пользу Университета; воспоминание о частных приношениях его благотворителей; историю преподавания наук в Университете, в постепенном их развитии; ученую, педагогическую, литературную и общественную деятельность членов Университета; возрастание его учебных пособий; наконец влияние Университета на образование России в лице известных его питомцев.
История разделена по периодам царствований: 1) Императрицы Елисаветы Петровны и Петра III Феодоровича, 2) Императрицы Екатерины II Алексеевны, 3) Императора Павла Петровича, 4) Императора Александра Павловича и 5) благословенно Царствующего Императора Николая Павловича.
Материалами для труда послужили:
1) Полное Собрание Законов Российской Империи.
2) Периодическое Сочинение о успехах народного просвещения (1803 - 1817), 44 нумера.
3) Журнал Департамента Народного Просвещения (1821 - 1823), 9 частей.
4) Записки Департамента Народного Просвещения (1825 - 1828), 3 книги.
5) Журнал Министерства Народного Просвещения (1834 - 1854), 84 части.
6) 15 томов актов Конференции Университета за первое его пятнадцатилетие, с приобщением некоторых документов 1786 года. Они писаны на Русском, Латинском и Французском языках, и подарены в библиотеку Университета И.М. Снегиревым.
7) Переписка первых иностранных Профессоров Университета с Миллером, хранящаяся в его портфелях в Главном Московском Архиве иностранных дел. За сообщение этих любопытных документов, равно и других из Архива, Автор Истории считает обязанностию свидетельствовать искреннюю благодарность свою Главному Начальнику Архива Князю М.А. Оболенскому.
8) Московские Ведомости, начиная с 26-го Апреля, первого дня их издания, в 1756 году. Наиболее полное собрание Ведомостей принадлежит также Архиву. Собрание прежнее в Университете истреблено пожаром 1812 года. Довольно полное приобретено недавно вновь, благодаря стараниям Библиотекаря С.П. Полуденского. Третье собрание в Москве принадлежит С.Д. Полторацкому. Автор Истории свидетельствует также благодарность свою известному Русскому Библиографу, Сергею Дмитриевичу, за доставление средств пользоваться его библиотекою. То, чего недоставало в этих трех собраниях, сообщено было из Императорской Публичной Библиотеки дружелюбным усердием одного из библиотекарей, питомца нашего Университета А.Ф. Бычкова, и трудами другого нашего же питомца А.Ф. Гильфердинга, еще в то время, когда он был Студентом в Университете. Печатные списки Студентов, которые прилагались к Ведомостям в прежние времена, собраны за все столетие (за исключением списка 1762 года). Список Студентов за 1761 год был найден через припечатание в Московских Ведомостях.
9) Каталоги лекций и объявления об актах. Самые древние были доставлены И.М. Снегиревым и подарены им Университету. Богатое собрание их находится в Архиве. Есть несколько каталогов в Библиотеке Университета. Некоторые благосклонно сообщены были А.Д. Чертковым и П. Ил. Страховым. В своем месте упоминается об этих каталогах, от кого получены они и за какие именно академические годы. В этом отношении, равно как и в других, служила автору большим пособием:
10) Russische Bibliothek zur Kenntniss des gegenw;rtigen Zustandes der Literatur in Russland, herausgegeben von Backmeister. St.-Petersburg. 1772 - 1787. 11 томов.
11) Речи и рассуждения Профессоров, читанные на торжественных актах. Наибольшее собрание принадлежит также Архиву. Семь томов речей древних подарены в Университетскую Библиотеку И.М. Снегиревым. Другие десять томов речей, древних и новых, также и рассуждений, подарены в нее же П. Ил. Страховым. Университет имел, кроме того, свою прежнюю коллекцию. Все эти собрания послужили весьма важным пособием, за которое Автор не может не выразить искренней своей признательности почтенным жертвователям. Сюда же принадлежат и 4 тома Речей Русских Профессоров, изданные Обществом Любителей Российской Словесности в 1819 - 1823 годах.
12) Бумаги первого Попечителя Моск. Унив. М.Н. Муравьева. За сообщение этих драгоценных документов Автор благодарит М.П. Погодина.
13) Отчеты Московского Университета, печатанные при актах, начиная с 1814 года.
14) Отчеты ежегодные, представляемые в печатных экземплярах Г. Министру Народного Просвещения, начиная с 1835 года.
15) Труды и издания самих Профессоров.
16) Периодические издания при Университете, начиная с самых первых лет его существования.
Сии последние источники, равно как и многие другие, упоминаются в ссылках, напечатанных в Примечаниях к отдельным главам Истории.
История развития каждой отдельной науки в Университете содержится в Биографическом Словаре Профессоров и Преподавателей, который таким образом составляет необходимое дополнение к предлагаемой книге.
Автор Истории Императорского Московского Университета сочтет себя счастливым, если трудами своими вызовет других к подобным трудам, или к указанию новых источников, какие, вероятно, скрываются до сих пор во многих местах. Праздник наш соединит, конечно, в Университете многих его питомцев, которые могут тому содействовать. Мысль же праздника отзовется непременно во всех концах нашего Отечества и побудит отсутствующих к тому же самому: ибо в каком же углу России нет Университетского Студента, которого сердце не откликнулось бы святым благодарным чувством Московскому Университету, 12-го Января 1855 года?
С. Шевырев.
ИСТОРИЯ
ИМПЕРАТОРСКОГО
МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
В ЦАРСТВОВАНИЕ
ИМПЕРАТРИЦЫ ЕЛИСАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ
И
ИМПЕРАТОРА ПЕТРА III ФЕОДОРОВИЧА.
ОТ 12-го Января 1755 г. до 29-го Июня 1762 года.
(ГЛАВЫ I и II)
ГЛАВА I
КУРАТОРСТВО И.И. ШУВАЛОВА И В НАЧАЛЕ Л. БЛУМЕНТРОСТА
СОДЕРЖАНИЕ:
Мысли Государей древней Руси об ученых и Университетах. - Мысли Петра Великого о том же. - Мысль при учреждении Академии Наук. - Его же мысль об Университете. - Олицетворение ее в Императорском Московском Университете. - Императрица Елисавета. - Шувалов. - Ломоносов. - Проэкт об учреждении Московского Университета. - Мысли, выраженные Шуваловым в проэкте. - День и год утверждения проэкта. - Причины, почему Университет учрежден в Москве. - Права и преимущества Московского Университета. - Три Факультета. - Обязанности Профессоров. - Студенты. - Две Гимназии. - Лекции публичные и приватные. - Штатная сумма. - Кураторы: Шувалов и Блументрост. - Директор Аргамаков. - Дом для Университета и двух Гимназий. - Открытие Университета. - Речь Барсова. - Медаль Университета. - Акт 1756 года. - Указ 17-го Мая 1756 года. - Указ 5-го Марта 1756. - Университетская Типография. - Книжная лавка. - Московские Ведомости. - Библиотека. - Акты. - Академическая конференция. - Акт Гимназии. - Диспут Студентов. - Кончина Аргамакова. - Заботы Шувалова. - Новый Директор Мелиссино. - Внутренняя История Университета. - Первые Профессоры Университета: - Поповский. - Барсов. - Шаден. - Фроманн. - Дильтей. - Рейхель, Келлнер и Рост. - Первый каталог лекций. - Курс Физики. - Второй каталог лекций. - Указ 5-го Маия 1757 года об испытании иностранных учителей. - Указ 6-го Ноября 1757 года об Академии Художеств. - Указ 22-го Декабря 1757 года об отношении Университета к присутственным местам. - Попечительность Мелиссино. - Программа Гимназического учения. - Заботы Шувалова. - Акт 12-го Июня 1757 года. - Поездка Мелиссино в Петербург. - Высочайшие награды ученикам. - Открытие учения 20-го Августа. - Новые недостатки в сумме. - Частные пожертвования. - Класс художников. - Мысль о литературном обществе при Университете. - Указы 1758 года, касающиеся Университета. - Учреждение Казанской Гимназии. - Учебный план Шувалова. - Число казеннокоштных учеников. - Керштенс, первый Профессор Медицинского Факультета. - Распри Профессоров о старшинстве. - Распределение лекций по факультетам. - Протоколы Конференции. - Питомцы Университета и Гимназий. - Должность Инспектора Гимназий. - Первые Студенты из учеников Гимназий. - Умножение штатной суммы. - Число Студентов в 1760 году. - Препятствия успехам учения. - Свидетельство Фон-Визина о состоянии Университета. - Акты и диспуты. - Речь Барсова в 1760 году. - Иллюминации.
Мысли Государей древней Руси об ученых и Университетах.
Государи древней Руси, в заботах своих о благе отечества, давно питали мысль передать России сокровище наук и искусств. Иоанн IV выписывал ученых и художников в Россию через Саксонца Шлитта: Карл V соглашался отпустить их; но завистливая политика Ганзы и Ливонского ордена положила преграду намерениям Царя.1 Борис Годунов желал завести школы и даже Университеты, чтобы учить молодых Россиян языкам Европейским и наукам.2
Мысли Петра Великого о том же.
Петр Великий, в мудрых беседах своих с Лейбницем, мечтал об учреждении многих Университетов в своем отечестве. Славный Немецкий философ устремлял прежде всего внимание Государя на Москву, а потом на Астрахань, Киев и Петербург, как на точки, где преимущественно должны быть учреждены рассадники просвещения в России; кроме того добросовестно предупреждал он Государя, что, при воспитании Русского юношества, необходимо ввести лучший порядок и предотвратить те злоупотребления, которые вкрались в Университеты, общества и школы Европы.3
Мысль Петра при учреждении Академии Наук.
Академия Наук была основана Петром Великим 12-го Января 1724 года4 с тою мыслию, чтобы это высшее ученое государственное учреждение послужило рассадником народного образования на всю Россию. Незабвенны слова, которые Петр Великий своею рукою написал на поле против пункта, где требовалось, чтобы каждому Профессору и Академику дано было по два Студента или Адъюнкта: «Каждому должно дать также двух человек из Русских для научения, дабы оные потом других Россиян обучать могли, а притом каждого именно спросить, к какой науке он более склонен и себя определяет».5
При Академии предположено было учредить Университет; но, по свидетельству самого Ломоносова, в его время он не имел полного действия. Академия была в начале своем открытою гостинницею для ученых всего мiра, и особенно Германии. Тщетно Ломоносов употреблял все свои силы, чтобы сделать науку достоянием своих соотечественников. Одушевленный этою мыслию, он приводил в своем похвальном слове Елисавете слова Императрицы: «Я видеть Российскую Академию из сынов Российских состоящую желаю». Но напрасны были его усилия: чувство отчаяния выразил он за несколько дней до своей кончины другу своему Штелину в этих достопамятных словах: «На смерть взираю спокойно, а сожалею только о том, что не успел довершить, чт; начал для пользы отечества, для славы наук, и для чести Академии. К сожалению вижу теперь, что благие намерения мои исчезнут вместе со мною».
Они не исчезли. Они должны были найти себе исполнение, но в другом виде. Учреждение Московского Университета было дальнейшим развитием той же мысли, которую питал Петр Великий, созидая Академию.
Его же мысль об Университете.
В проэкте Академии, который подписан Петром Великим Января 28-го 1724 года, сказано, что для распространения наук и художеств в государстве есть два рода учреждений: Университет и Академия. Университет есть собрание ученых, которые обучают молодых людей высшим наукам в том самом виде, в каком оне теперь находятся; Академия же есть собрание ученых и искусных людей, которые не только знают науки в их современном состоянии, но и сами стараются через новые изобретения их усовершенствовать и умножить, а обучением других не занимаются. Хотя Академия должна вмещать в себе те же самые науки, как и Университет, и состоять из тех же членов; но в государствах, изобильных учеными, Университеты отделяются от Академий: учебные занятия могли бы отвлечь Академиков от тех размышлений и разысканий, которыми они должны приводить науки в лучшее состояние и тем приносить пользу Профессорам и Студентам; с другой стороны Университет высшими исследованиями своих ученых мог бы быть отвлечен от главной своей цели - от обучения, и молодые люди вследствие того были бы оставлены.
Олицетворение ее в Императорском Университете.
Исполнить последнюю мысль Петра Великого было предназначено Московскому Университету. Он обречен был с самого начала на обучение молодых людей и на приготовление их к службе государственной по всем ее отраслям. Вся история его есть история постоянного, полезного и верного служения этой государственной цели.
Три имени, драгоценных для истории Русского просвещения, соединяются в нашем уме при мысли о начале Московского Университета, имена: Императрицы Елисаветы, Шувалова, Ломоносова.
Императрица Елисавета.
Петр Великий торжествовал в Москве свою Полтавскую победу в то время, когда пришла к нему весть о рождении любимой его дочери. Русская красавица на Русском престоле сияла прелестью кротости. Она продолжала все начинания своего Родителя; при ней с новою силою пробудился Русский дух, после временного стеснения. При ней заговорил стихами Ломоносова Русский Язык. Певец вложил в уста Императрице те слова, которыми хотел изобразить ее душу:
И воля данная мне свыше
В уста прощенье, в сердце Бог!
Елисавета уничтожила в России смертную казнь. Елисавета же основала Московский Университет.
Шувалов.
Шувалов назван в Указе Января 24-го, 1755 г., «изобретателем того полезного дела». Он соединял в себе редкие качества души и умел породнить религиозное воспитание древнего Русского человека с потребностями современного образования. Он был благочестив, набожен и милостив к бедным; он же был любезен и вежлив в светском общежитии, как немногие, по словам самого Вольтера; в семействе служил примером покорности сыновней; при Дворе миролюбием и смирением побеждал самых опасных врагов и соперников. Повсюду, во все сношения с людьми вносил он ясные чувства кроткого и спокойного сердца. Горячо любил он отечество; словесность, искусство и наука пленили его за границею, но он хотел наслаждаться ими не только сам: он желал насадить их в отечестве. На этом поприще честно послужил он двум Государыням. Эта мысль сблизила его с Ломоносовым: письма Ломоносова к Шувалову, в Русской словесности, прекрасный памятник благородной дружбы между вельможею и писателем. На 28-м году жизни совершил он лучшее свое дело - основал Московский Университет.
Ломоносов.
С именем Ломоносова соединяется мысль о том, как Русской человек, с призванием к науке, любит ее и служит ей. Вся жизнь Ломоносова, от младенчества до кончины, была непрерывным подвигом на пользу науки отечественной. Он завещал каждому Русскому ученому, как должно понимать отношение науки к Религии и к государству, и связь наук между собою. Он, у престола Елисаветы, в то время когда гремела семилетняя война, был постоянным предстателем за науку и ставил ее славу выше славы военной.7 Пророчественно говорил он о Московском Университете, обращаясь к Основательнице его и обещая успехи наукам и учению:
Когда Твой Университет
О имени Твоем8 под солнцем процветет;
Тобою данными красуясь вечно правы,
Для истинной красы Российския державы.
Ломоносов беседовал с Шуваловым об учреждении Московского Университета и читал черновое доношение его на имя Правительствующего Сената.
Мы это узнаём из письма Ломоносова к Шувалову, которое сохранилось.9 Ученый радуется великою радостию о том, что предприятие, словесно объявленное ему Шуваловым, приводится в действие, «к приращению наук, следовательно к истинной пользе и славе отечества»; предлагает свои услуги; желает видеть план; обещается через десять дней доставить свой, целый и полный; предварительно же повторяет то, чт; говорил изустно, чтобы план сделать широкой, а не узкой, чтобы число Профессоров и жалованных Студентов было довольное, рассчитанное на будущие времена, а не стесненное теперешнею скудостию в людях ученых. Тут же Ломоносов предлагает три Факультета, разделение их по наукам, в Юридическом и Медицинском по три Профессора, а в Философском шесть; при Университете Гимназию, как рассадник необходимый, «без которой Университет, как пашня без семян».
Проэкт об учреждении Московского Университета.
Императрица Елисавета благоволила утвердить проэкт Шувалова 12-го Января 1755 года. Число месяца встречается с подобным же числом, когда, по повелению Петра, состоялся Сенатский указ об учреждении Академии Наук. Кроме того, говорят по преданию, что Шувалов хотел подарить мать свою, Татиану, в день имянин ее, лучшим делом своей жизни, Московским Университетом.
Мысли, выраженные Шуваловым в проэкте.
Мысль Петра вполне созрела. Учреждение Московского Университета возъимело начало свое в том движении, которое Великий дал образованию нашего отечества. С этой поры все просвещенные люди в Русском государстве и во главе их стоявшее Правительство убедились, что «наукам обязаны просвещенные народы тем, что они превознесены и прославлены над людьми, живущими во тьме неведения»; что «чрез науки Петр Великий совершил те подвиги, которыми вновь возвеличено было наше отечество, а именно: строение городов и крепостей, учреждение армии, заведение флота, исправление необитаемых земель, установление водяных путей и другие блага нашего общежития».
Эти мысли выразил Иван Иванович Шувалов в начале доношения своего о необходимости основать Университет в Москве, которое Правительствующий Сенат слушал 19-го Июля 1754 года.
День и год утверждения проэкта.
Эти мысли повторил Сенат в докладе своем на Высочайшее имя, и истину их утвердила Августейшая Основательница Университета бессмертным Указом своим Января 12-го 1755 года, которому он обязан своим существованием. Здесь Императрица изволила ясно обнаружить, что создание Университета было плодом ее всечасного попечения и труда об исполнении всех славных предприятий Петра Великого. Здесь премудро изрекла она, что «всякое добро происходит от просвещенного разума, а напротив того зло искореняется; что следовательно нужда необходимая о том стараться, чтобы способом пристойных наук возрастало в пространной нашей Империи всякое полезное знание», - и далее благоволила изъяснить, что одушевленный сею мыслию, Шувалов представил Сенату проэкт об учреждении в Москве одного Университета и двух Гимназий; что, действуя так, «изобретатель того полезного дела» усердствовал Ей и Отечеству.
Такими мыслями озарено было рождение Университета. Желая вызвать таланты отовсюду для воспринятия наук, Правительство даровало средства учения людям всех свободных званий. Дворяне и разночинцы учились в разных Гимназиях; но когда получали они звание студентов, Университет соединял сословия.10 Крепостные люди не иначе могли быть допущены в Гимназию и Университет, как получив увольнительное свидетельство от своих помещиков.11
Причины, почему Университет учрежден в Москве.
Москва была избрана местом для первого Русского Университета. Пять причин выставлено в Указе такому избранию: 1. великое число в Москве живущих дворян и разночинцев; 2. положение столицы в сердце Русского государства; 3. дешевые средства к содержанию; 4. обилие родства и знакомства у студентов и учеников; 5. великое число домашних учителей, содержимых помещиками в Москве.
Сие последнее обстоятельство входило особенно в виды предусмотрительного Правительства, как ясно из Указа. Помещики, желая преподать ученье своим детям, согласное с современными требованиями, и образовать достойных людей на службу Государыне, не щадили на то издержек; даже беднейшие жертвовали для того последним достатком, а между тем сами, не будучи в силах судить о достоинстве учителей или сыскать лучших, брали таких, которые всю жизнь свою проводили лакеями, парикмахерами, или в других подобных ремеслах. Правительство, создавая Университет, желало пособить попечениям и недостаткам родителей и образовать способных Русских наставников, которые из Москвы простерли бы свое влияние на все пространство Русской Империи и дали бы возможность основать Русские училища. Одним из предметов ожиданий Правительства было, что распространение света познаний послужит также к истреблению в простом народе суеверий, расколов и ересей, проистекающих от невежества.
Права и преимущества Московского Университета.
Императрица благоволила обещать свое особенное покровительство Университету и выгоды по службе его достойным питомцам. Посредниками этого покровительства назначались Кураторы, знатные особы, облеченные доверенностию Императрицы, которые могли лично докладывать о случающихся нуждах Университета Ее Императорскому Величеству.
С этим Высочайшим покровительством соединены были важные преимущества. Университет не подчинялся никакому иному присутственному месту, кроме Правительствующего Сената, и ни от какого иного места не был обязан принимать повелений. Профессоры и Учители Университетского ведомства, без позволения Кураторов и Директора, не были повинны никакому другому суду, кроме Университетского. Все чиновники Университета были освобождены от постоев и всяких полицейских повинностей, от вычетов из жалованья и всяких других сборов.
Посредником между Куратором и Университетом во внутреннем управлении сего последнего назначался Директор. Обязанностью его было, согласно данной инструкции, править доходами Университета и пещись об его благосостоянии; учреждать вместе с Профессорами учение в Гимназиях и Университете; сноситься и вести переписку со всеми присутственными местами по делам, касающимся до Университета; представлять обо всем Куратору на его утверждение.
Три Факультета.
Университет, в отношении ко внутреннему своему устройству, согласно с уставом Академии Наук, разделен был на три факультета: Юридический, Медицинский и Философский. Попечение о Богословских науках предоставлено Святейшему Синоду. Во всех Факультетах предположено быть десяти Профессорам: в Юридическом трем: Профессорам Юриспруденции всеобщей, Российской и Политики; в Медицинском также трем: Химии с применением к Химии Аптекарской, Натуральной Истории, Анатомии в связи с Медицинскою практикой; в Философском четырем: Философии, которая обнимала Логику, Метафизику и Нравоучение; Физики Экспериментальной и Теоретической; Красноречия (Оратории и Стихотворства); Истории Всеобщей и Русской, с вспомогательными науками: Древностями и Геральдикою.
Обязанности Профессоров.
Профессоры читали пять дней в неделю; по субботам должны были сходиться в заседания Конференции под председательством Директора; здесь сносились они между собою и с Директором обо всем, чт; касалось учения, распорядков его и самих студентов. Профессор не имел права читать науку по своей системе или по автору, им произвольно избранному: он обязан был подчиниться в этом суду и утверждению Конференции и Куратора. Все публичные лекции предлагаемы были на Латинском, или на Русском языке, смотря по предмету и по тому, иностранец ли Профессор или природный Русской.
Студенты.
Желающие слушать лекции в Университете по экзамену принимались в студенты и получали право носить шпагу. Студенты оканчивали ученье Университетское в три года. Они, так же как и Профессоры, не подчинялись никакому иному суду, кроме Университетского. В случае проступка, Директор или наказывал их, или отсылал к тому суду, до которого дело относилось. При конце каждого месяца, в последнюю субботу, они должны были держать между собою приватные диспуты, под руководством Профессоров, на тезисы, за три дни им объявленные. В конце каждого полугодия перед наступлением вакации, такие диспуты совершались публично, в присутствии любителей наук. Ежегодно восемь медалей, золотых и серебряных, смотря по надобности, раздавалось студентам в награду за лучшие сочинения, написанные в течение месяца на заданные темы. Эта раздача наград должна была сопровождаться публичным торжеством, при котором вменено было в обязанность Профессорам «представлять учащемуся в Университете Российскому юношеству с достойными похвалами Высокомонаршее попечение Ее Императорского Величества о благополучии Ее подданных вообще и особливо неизреченные щедроты к Университету». Окончившим курс учения студентам выдавались, за подписанием Директора и всех Профессоров, аттестаты, по которым они могли определяться прямо в гражданскую службу и иметь преимущества перед другими.
Две Гимназии.
Для приготовления студентов к Университету служили две Гимназии: одна для дворян, другая для разночинцев. Инспектором над Гимназиею назначался один из Профессоров Университета. В каждой Гимназии учреждалось по четыре школы; в каждой школе по три класса. Первая школа была Российская; в ней три класса соответствовали трем ступеням: Грамматике и чистоте слога, Стихотворству и Красноречию. Вторая школа была Латинская: в ней соблюдалась постепенность от первых оснований Латинского языка до чтения самых трудных писателей. Третья школа первых оснований наук: в нижнем классе обучали Арифметике, в среднем Геометрии и Географии, в высшем сокращенной Философии. Четвертая школа знатнейших Европейских языков: в ней учение предлагалось с тою же постепенностию. Введено было и признано за нужное изучение Греческого языка. Предполагалось со временем ввести и языки восточные. Отличные ученики из Гимназий по экзамену прямо поступали в Университет. Могли родители и не обучать детей своих Латинскому языку и высшим наукам: в таком случае, учение их располагаемо было иначе, согласно с потребностями того звания, которому они принадлежали. 22-м параграфом проэкта предполагалось иметь 20-ть студентов на жалованье, чтобы из них определять в Гимназию Учителями; казеннокоштным же ученикам определено быть в числе 50-ти.
Лекции публичные и приватные.
Профессорские лекции были двоякие: публичные и приватные. Каждый Профессор обязан был ежедневно, кроме воскресенья и субботы, не менее двух часов, читать свою науку публично для всех слушателей, не требуя с них никакой платы; кроме того, он имел право читать для желающих приватные курсы, но с тем условием, чтобы публичные не потерпели от того никакой остановки, ни препятствия.
Штатная сумма.
Сумма, которой Шувалов испрашивал у Правительства для основания Университета, была невелика: 10.000 руб. Правительствующий Сенат увеличил ее и определил 15.000 руб., сверх того 5.000 на первое обзаведение для покупки книг и прочего, как сказано в указе. Славные благотворители Университета, Демидовы, при самом основании его подарили ему 13.000 р. и через два года еще восемь.
Кураторы: Шувалов и Блументрост, и Директор Аргамаков.
Кураторами назначены были двое: Иван Иванович Шувалов и Архиатер Блументрост. Шувалов в течение первых лет деятельно участвовал в первоначальном образовании Университета; получив другое дипломатическое назначение в 1762 году и пробыв до 1777 г. за границею, он по возвращении не переставал ходатайствовать у Престола о благе Университета. До самой кончины своей, последовавшей 14-го Ноября 1797 года, Шувалов постоянно носил звание Куратора. Блументрост имел только почетный титул. В этом назначении участвовала прекрасная мысль связать учреждение Петрово, Академию, которой Блументрост был первым Президентом, с новорожденным Университетом Московским. Блументрост недолго был в звании Куратора: он скончался в Москве, вскоре по открытии Университета.
При назначении этих лиц, Указом Января 17-го, Кураторам вменено в обязанность вносить в Правительствующий Сенат на рассмотрение статьи инструкции для Профессоров и Учителей, законы для студентов в Университете и для учеников в Гимназии, как необходимые в пополнение проэкту. Директором Университета назначен был Коллежский Советник Алексей Михайлович Аргамаков.
Дом для Университета и двух Гимназий.
За полгода слишком до открытия Университета, в Сентябре месяце 1754 года, Сенат озаботился приготовлением дома для помещения Университета и его Гимназий. Дом бывшей Аптеки у Куретных или Воскресенских ворот с прилежащими к нему покоями, в которых прежде была австерия, тот самый дом, где ныне помещается Московская Градская Дума, получил это назначение. Указом Сената предписано было Архитектору Князю Дмитрию Ухтомскому привести дом Аптеки в исправность и, разобрав покои австерии, устроить на их месте с приличным украшением Университетскую залу. На издержки приказано отпустить из Статс-Конторы потребованную Архитектором сумму, тысячу рублей.
Открытие Университета.
Здесь, в этом доме, Апреля 26-го 1755 года, на другой день после праздника коронации Императрицы Елисаветы Петровны, открыт был Университет, с своим верным и деятельным рассадником, двумя Гимназиями12. В 8-м часу утра учители с учениками собрались в обновленном доме. Через печатные программы приглашены были к торжеству знатные особы, родители учеников, иностранцы, именитое купечество. Первые молитвы Богу принесены были Наставниками и юношеством университетским, перед началом учения, в церкви Казанской Богоматери.
По возвращении из храма, в большой зале говорили речи: Русскую Магистр Барсов, Латинскую Магистр Поповский, Французскую учитель Лабом, Немецкую учитель Литкен.
Речь Барсова.
Барсов говорил о пользе учрежденья Московского Университета. Исчислив благодеяния Императрицы народу: прощение виновных, уступление недоимок, облегчение тягостей, сложение податей, доставление новых польз и преимуществ, оратор указал на значение нового благодеяния, оказанного Русскому народу учреждением Университета. В нем Императрица «самое учение все своему народу даровала»: ибо с именем Университета должно представлять «все собрание потребных в жизни человеческой наук, весь круг просвещающего разум знания». Говоря в первый раз об науке в новорожденном ее рассаднике, Профессор возвышенно понял ее назначение. Став твердо на Христианскую точку зрения и признав грехопадение человека за непреложную истину, он поставил целью наук «хотя отчасти наградить урон», понесенный нами, «оным громким падением естества нашего», и «возвратить нам естество наше, возвратить нас естеству нашему». Шествуя таким путем, науки будут содействовать нашему благополучию. В ряду наук, Барсов указал особенно на место, занимаемое Философиею, которая, по его мнению, «приобучает разум к твердому познанию истины, чтоб оный напоследок знать мог, в чем наше истинное благополучие заключается; рассматривает силы и свойства наших душ, и из того определяет наши должности в рассуждении Творца нашего, в рассуждении населяющих с нами землю человеков, в рассуждении высших, низших, равных, своих, чужих, кровных, знаемых, приятелей и неприятелей». В заключение речи, обратившись к родителям, наставник указал им, с какою любовию Монархиня принимает участие в их попечении о честном воспитании и полезном обучении детей, и как, слагая с них б;льшую часть издержек, приемлет их на себя. В тот же самый день, как слово Барсова сказано было в Московском Университете, Ломоносов, его наставник, говорил свое Похвальное слово Петру Великому в торжественном собрании Академии.
Русское угощение не миновало гостей, приглашенных на праздник. Иллюминация привлекла особенно народное любопытство. Она изображала Парнасс. Минерва ставит на нем обелиск во славу Императрицы. У подошвы обелиска многие младенцы упражняются в науках. Один из них пишет незабвенное имя Шувалова. Рог изобилия и источник вод тут же, как символы будущих плодов учения. Ученик с книгою всходит по ступеням к Минерве, которая принимает его с любовию. С пальмового дерева младенец ломает ветви и держит в руке венцы и медали: награды, всегда готовые для успевающих.
Кроме этой картины, иллюминация представляла еще сад с аллеями и деревьями. Все Университетские покои и башня до самого верха были освещены и внутри и снаружи. Музыка инструментальная, трубы, литавры слышны были целый день, «как звук радостного и всем любезного торжества».
Внутри покоев галлерея с портиками была убрана грудами конфект. Между столбов стояли фигуры младенцев с разными математическими инструментами, с книгами, географическими картами и глобусами в руках; посреди галлереи был натуральный фонтан; на фронтонах ее сияли имя и герб Куратора и основателя Университета.
Целый день и почти всю ночь, до четвертого часа пополуночи, несчетное число народа теснилось около Университетского дому. Вечернее угощение внутри покоев соответствовало утреннему. Так всенародно праздновала Москва, 26-го Апреля 1755 года, вместе с коронациею Императрицы и рождение своего Университета.
Медаль Университета.
В память основания Университета была выбита медаль художником Дасье (Dassier). На одной стороне изображен бюст Императрицы Елисаветы с надписью вокруг: D. G. Elisabetha I. Imp. Autocr. omn. Ross. Другая надпись на противоположной стороне: Nova sibi monumenta paravit. Внизу Acad. Mosq. instit. MDCCLIV. Здесь вырезан в глубине Кремль с своими храмами и башнями, с частью Москвы реки, с Воскресенскими воротами, близь которых заметно выдается здание Университета. Кремль озарен восходящим солнцем. У монумента, на котором виден вензель Елисаветы Первой, в лаврах и оливах, увенчанный короною, восседает сама Императрица, левой рукою опершись на щит с изображением государственного герба, а правою указывая на аттрибуты наук. Справа видны символы наук: змея Эскулапова, глобусы земной и небесной, и в основании книга с крестом - Евангелие; слева книги и аттрибуты искусств: палитра с кистию, ступка для красок, резец и циркуль. Год 1754 указывает на то, что мысль об Университете входила уже тогда в совещания государственные, и донесение Шувалова слушано было в Сенате 19-го Июля 1754 года.
Акт 1756 года.
В течение первых двух лет по основании, Университет и Гимназия только что приходили в постепенное устройство. Учение однако было, хотя и не вполне органическое. Замечательно, что комплект 50 казеннокоштных был уже весь замещен еще в 1755 году.13 Ровно через год, также 26-го Апреля, Университет праздновал акт. Молились в том же Казанском соборе. Профессор Поповский читал Русскую речь и оду. Польза, сила, влияние вновь рожденного Университета ясно тогда сознавались и обществом и наставниками. Оратор говорил посетителям: «Толикое множество детей вашим тщанием, вашими советами и повелениями толь ревностно и почти ежедневно в сие место стекающихся, довольно показывает, коль истинное и высокое мнение, коль великое почтение и любовь к учению имеете». В каком-то пророчественном восторге предрекал он Университету великое будущее, уже над ним теперь сбывшееся: «Бесчисленные тысячи нашего потомства, - говорил он, - прежде еще своего рождения сим благодеянием уже обязаны... Дождемся блаженного оного времени, когда из сего премудрою Государынею учрежденного места произойдут судии, правду от клеветы отделяющие, полководцы, на море и на земле спокойство своего отечества утверждающие; когда процветут здесь мужи, закрытые натуры таинства открывающие». Прилежнейшим Студентам и ученикам розданы были публично медали золотые и серебряные, присланные Куратором Шуваловым к Директору. При раздаче объявлено было награждаемым: «Ее Императорское Величество Всемилостивейшая Государыня и Самодержица, в знак Высочайшего Своего благоволения, жалует вас сими медалями за вашу прилежность». В Студентах встречаем имя Дмитрия Аничкова, бывшего потом Профессором Философии и Математики; в учениках благородных имена, впоследствии славные: Якова Булгакова, Григория Потемкина, Дениса Фон-Визина. Обычную иллюминацию представил Университет в новом доме своем, на Моховой. Здесь прозрачная картина в 12 аршин вышины и в 8 ширины изображала празднество Муз на берегу Москвы реки, с двумя надписями, Латинскою и Русскою, во славу Императрицы. Предки наши любили внешние торжества в это время и часто повторяли их.
Указ 17-го Маия 1756 года.
Маия 17-го 1756 года, состоялся Высочайший Указ, которым позволено недорослям из шляхетства, бывшим в указные сроки на смотрах, учиться в Университете до шестнадцати лет, а по склонности к наукам и до двадцати; успевших в науках повелено определять в штатские чины, по достоинствам их, и давать им ранги обер-офицеров армии; о принимаемых в учение сноситься с герольдиею; записанным в военную и гражданскую службу дозволялось в одно и то же время учиться и числиться на службе с производством чинов; о тех же, которые сверх 20 лет желали изучать высшие науки, повелено представлять Правительствующему Сенату. Такой указ, ставя учение наравне с первоначальною службою, как бы награждал тех дворян, которые уразумели благодетельную мысль Основательницы Университета и представили немедленно детей своих в рассадник образования, для них открытый. Здесь встречаем имена Князей Хованского, Грузинского, Долгорукого, Прозоровского, Тюфякина, Гpaфa Головина, фамилии Салтыкова, Безобразова, Бабарыкина, Левашева, Шереметева, Колычова, Камынина, Огарева, Рахманова, Киселева, Спиридова, Горчакова, Толбузина, Каховского, Жеребцова и многих других. Фон-Визин говорит в своих записках, что отец его «не мешкал, можно сказать, ни суток отдачею его и брата его в Университет, как скоро он учрежден стал».
Помещение в доме у Воскресенских ворот скоро оказалось тесным. Сенатским Указом Маия 4-го 1756 года приказано было приобрести еще дом Главной Аптеки, чт; на Моховой, в приходе церкви Дионисия Ареопагита. Распоряжения, по случаю этого перемещения, предоставлены были тем же Указом Архитектору Князю Ухтомскому.
К этому же году относятся три события, важные для Университета: Сенатский Указ Марта 5-го о порядке его сношений с присутственными местами, учреждение типографии, книжной лавки и начало издания Московских Ведомостей.
Указ 5-го Марта 1756 года.
Указом Марта 5-го подтверждается снова, что Московский Императорский Университет не подчинен никакому иному месту кроме Правительствующего Сената; что в те места, которые с ним вместе состоят под одним Сенатским управлением, пишет он промемории, а в прочие низшие места посылает указы; что ему позволено учредить типографию и книжную лавку, для печатания и продажи сочинений и переводов Университетских писателей на пользу общую.
Университетская типография.
Высочайшим Указом Марта 8-го, сообщенным через Сенат Святейшему Синоду, предписано было всю гражданскую часть духовной типографии со всеми ее инструментами, гравировальными досками и книгами, напечатанными гражданскою печатью, передать Московскому Университету; подобный же указ отправлен был и в Канцелярию Главной Артиллерии и Фортификации. Университетская типография в этом же году начала снабжать Университет и Гимназию необходимыми учебными пособиями. Профессоры определили перепечатать Orbis pictus Commenii для употребления во всех классах Гимназии не более как в 400 экземплярах, чтобы Типография не понесла убытку. Первыми факторами были иностранцы, из которых особенно известен Гойер.
Книжная лавка.
Книжная лавка открыта была в доме, что на Моховой, в Апреле месяце. Она снабжала Университет и Гимназии всеми учебными книгами и инструментами, которые выписывала из чужих краев. Профессор Шаден устроил ее сношения с Тюбингеном. Здесь с самого начала продавались Латинская Грамматика, Целлариев Лексикон, Латинские классики и другие книги по ценам довольно дешевым.14
Московские Ведомости.
Издание Московских Ведомостей при Университете началось в пятницу, Апреля 26-го дня 1756 года. В этот самый день вышел первый их нумер, через год по открытии Университета. Этим изданием первые заведывали Профессора Словесности: Поповский и особенно Барсов. С самого начала Московские Ведомости сообщали Русской публике о всех замечательных событиях России и Западной Европы. Через них Сенат обнародывал Высочайшие указы; Университет извещал Москву о своих торжествах, которые совершались три раза в году: в день Высочайшей коронации, в день тезоименитства Императрицы, в день восшествия на престол. Прибытие новых Профессоров в столицу, открытие новых курсов, защищение диссертаций, диспуты между Студентами, имена произведенных в Студенты, награды им и ученикам, имена исключенных за нехождение на лекции принадлежали также к числу постоянных новостей Университетских, которые Россия узнавала через Ведомости. Жизнь общественная и промышленная в Москве обязана была им своим первым движением.
Типография, книжная лавка и Ведомости были, с самого начала Университета, постоянным источником важной части его доходов.
Библиотека.
3-го Июля 1756 года была открыта в Университете для любителей наук и охотников до чтения Библиотека, «состоящая из знатного числа книг на всех почти Европейских языках», и с тех пор бывала всегда отворена по середам и субботам, от 2 до 5 часов пополудни.
Акты.
Тезоименитство Императрицы 5-го Сентября Университет праздновал на другой день торжественным актом, на котором вновь приехавший Профессор Шаден говорил Латинскую речь: О причинах наук. Восшествие на престол было также праздновано на другой день: многочисленная публика слушала Русскую речь Поповского: О преизяществе Красноречия.
Академическая Конференция.
С Октября месяца 1756 года начались заседания Академической конференции: первое происходило 16-го Октября. Рассуждали о публичных лекциях, о распределении часов между Профессорами, о нуждах Гимназий; положили собираться два раза в неделю. Куратор через Директора торопил Профессоров напечатать к новому году программы лекций. Заботились о том, чтобы Типография издала скорее Orbis pictus Commenii и чтобы через газеты объявлена была подписка на эту книгу для определения потребного числа экземпляров, что и было исполнено в 64 № Ведомостей 3-го Декабря. В Гимназиях заботились особенно об успехах в языке Французском; назначали в низшие классы учителей уже из Студентов для этого языка; требовали, по приказанию Куратора, чтобы ученики умели хорошо писать на нем. Были жалобы на взятки учителей: строгое обращено на то внимание15. Нужно было также определить обязанности Ассессоров, трех чиновников при Директоре, которые нередко входили в столкновение с Ректором Гимназии. Власть их была ограничена по случаю распрей, происшедших между Ректором Шаденом и Ассессором Веревкиным, и Ректор помимо их прямо сносился с Академическою Конференцией.
Акт Гимназии.
Желая отдавать публичный отчет в своих первоначальных успехах, новорожденная Гимназия 16-го Декабря учредила акт, в котором ученики ее на языках Латинском, Французском, Немецком, Греческом и Италиянском, славили пользу науки вообще и особенно в России, и щедрость своей Государыни. Тут, между другими, в числе первых являются Булгаков и Фон Визин. Ректор Шаден заключил акт речью: «О средстве, каким образом наукам обучать и обучаться».
Диспут Студентов.
На другой день 17-го Декабря, Университет представил Московскому обществу диспут Студентов по предмету Философии, под руководством Профессора Фроманна. Тезисы, заранее объявленные посредством печати, защищаемы были Студентами: Петром Дмитриевым и Егором Булатницким. Опровергали же их Студенты: Антон Любинский, Аввакум Рудаков, Иларион Садовский, Иван Федоров16.
Кончина Аргамакова.
Директор Аргамаков скончался в начале 1757 года. Конференция, по приказанию Куратора, образовалась тогда из трех Ассессоров: Веревкина, Князя Хованского и Хераскова, и из трех Профессоров: Поповского, Дильтея и Фроманна. Ректор Шаден, по гимназическим делам, занимал место в конференции за особенным столом. Заседания начались 24-го Февраля. Инспектором Гимназии определен был Профессор Дильтей; Секретарем конференции учитель Французского языка при Гимназии, Лабом. Ассессоры, чередуясь еженедельно, доносили Куратору обо всем, что происходило в Университете.
Заботы Шувалова.
Шувалов неутомимо следил все первоначальные шаги своего учреждения. Речи Профессорам назначались по его приказанию. Тезисы для студенческих диспутов просматривал и утверждал он. На содержание недостаточных бедных Студентов он послал к покойному Директору Аргамакову тысячу рублей.17 Ассессор Херасков заведывал особенно деятельностию Типографии, которая печатала оды и речи Ломоносова, Опыт о человеке Попе в Русском переводе Поповского, Монтекукулевы записки, Orbis pictus Commenii: все листы посылались к Куратору на утверждение. Синодальная цензура переделала многие стихи в переводе Поповского и испортила в них цезуру. Шувалов много заботился о том, чтобы Поповский исправил размер стихов, не нарушая смысла, указанного цензорами; но эти стихи остались без исправления, а напечатаны были крупным шрифтом. К дому Аптеки присоединили еще дом Князя П.И. Репнина: здесь строился флигель; планы фасада и внутреннего расположения утверждал Шувалов; верхние комнаты назначались для помещения пансионеров, при которых должны были жить Студенты. До того же времени все учащиеся помещались на квартирах, и выдавалось им содержание. В Апреле признано за лучшее нанять обержу им для пищи. Полицейский надзор за учениками вверен был двум офицерам: Кожину и Прыткову. Ассессоры полагали нужным подчинить Студентов надзору Профессора и рекомендовали для этой цели Поповского, «как человека усердия к Университету исполненного». В начале Марта, по приказанию Шувалова, происходили экзамены ученикам Гимназии казеннокоштным, с тою целию, чтобы достойных оставить на казенном содержании, негодных же исключить и заменить прилежными. 6-го Марта был публичный акт, на котором Профессор Элоквенции Поповский говорил похвальное слово покойному Директору Университета, Аргамакову. За речью следовал диспут на Французском языке из Права Естественного, между учениками, приватно учившимися у Профессора Дильтея, Борисом Салтыковым и Петром Безобразовым. Им возражали на тезисы Профессор;, учители и посторонние ученые из присутствовавших: бойкостию ответов они изумили собрание.18 На акте 24-го Апреля Профессор Дильтей говорил Латинскую речь: Panegyricus de juribus et praerogativis ex coronatione solemni emanantibus. Она была напечатана с Русским переводом Магистра Попова. Шувалова радовали успехи учеников. Посылались к нему также списки разночинцев, учившихся в Гимназии: лучшие из них назначались для того, чтобы поступить в художники по части различных искусств. Здесь должно было образоваться и актерам. Из этой Гимназии вышли знаменитый Архитектор Баженов и после известный актер Плавильщиков.
Шувалова озабочивали весьма суммы Университета. По кончине Аргамакова, денежные дела, от его ли нерадения, от тех ли, кто окружал его при смерти, остались в беспорядке. Канцелярия, несмотря на настоятельные требования Куратора, не могла отдать отчета в расходе сумм за первые два года существования Университета19. Шувалов спрашивал так же настойчиво ответа в суммах, подаренных Демидовыми. Статс-Контора не всегда исправно и в сроки отпускала штатную сумму, от чего бывали большие затруднения в содержании чиновников и в экономических оборотах. Ассессоры жаловались, что студентам и ученикам, состоящим на казенном содержании, денег достает только на пищу, что они просят об одежде. Существовал странный обычай отдавать казенные суммы в заем частным людям, вероятно, с тою целью, чтобы увеличивать проценты.20
Новый Директор Мелиссино.
Указом Правительствующего Сената от 24-го Апреля 1757 года, Канцелярии Советник Иван Иванович Мелиссино определен был в Директоры Университета. 11-го Маия приехал он в Москву и 13-го вступил в управление делами.
Имя Мелиссино принадлежит к числу достопамятных и драгоценных имен для Москвы и ее Университета. Сын Греческого лекаря, выехавшего из Венеции при Петре Великом, он родился в 1718 году. Местом воспитания его был Сухопутный Кадетский корпус. Любовь к наукам и Словесности была отличительною чертою его характера.
Внутренняя история Университета.
Но прежде нежели взглянем на действия нового Директора, от внешней истории Университета перейдем к его внутреннему образованию и посмотрим, какими средствами устроилось в нем сословие Профессоров, которых действия мы отчасти уже видели в общественных событиях Университетской жизни.
Первые Профессора Университета.
Первые двое, участвовавшие в самом торжестве открытия, были Профессор Поповский и Магистр Барсов: оба Русские, оба питомцы Московских духовных школ и Санктпетербургской Академии Наук.
Поповский.
Николай Никитич Поповский был учеником Ломоносова в Русской Словесности. Ломоносов, заметив в нем дарование, открыл ему искусство своего стихосложения, представил его Шувалову, искал для него Ректорского места при Академической Гимназии; но Поповский получил только место Конректора.21 В 1754 году он уже был известен Академии и Шувалову стихотворным переводом поэмы Попе: Опыт о человеке. Поповский был первым Профессором Русской Словесности, или, как тогда говорилось, Элоквенции, в Московском Университете. В лице его эта кафедра ведет свое начало от самого Ломоносова, как его наставника. Но поприще свое в Университете Поповский начал открытием философских лекций. В 1755 году он говорил вступительную речь, которая была напечатана в первый раз в Ежемесячных Академических сочинениях того же года, в Августе месяце. Здесь, показав надлежащее отношение Философии к другим наукам, он выразил замечательную для своего времени мысль, что Философия требует языка народного для всей полноты своего развития, и, первый в России, восстал против исключительного употребления Латинского языка в преподавании этой науки. Языком Русским, и в стихах и в прозе, владел он как писатель необыкновенно даровитый. Классическое образование в древней Словесности им было усвоено. Из новых языков он лучше разумел язык Французский и даже поэму Попе перевел с Французского. Пылкий характер подвергал его иногда неприятным столкновениям в жизни.
Барсов.
Антон Алексеевич Барсов, сын справщика Московской Духовной Типографии, в Академии Наук равно отличался успехами в Математике и в Словесности. Поприще свое в Университете и в Гимназии он начал преподаванием Математики; по смерти же Поповского, перешел на кафедру Русской Словесности и с честью занимал ее до конца своей жизни, до самого 1791 года. Строгость и чистота нравственного характера были постоянными чертами его деятельной и трудолюбивой жизни. Окруженный Профессорами иностранцами, он в первые 36 лет бытия Университета был в нем постоянным представителем Русской стихии, и, конечно, всех более содействовал тому, чтобы наука в Университете заговорила чистым Русским языком: так исполнил он на деле мысль, выраженную предместником его, Поповским. Барсов, первый, указал на то, как наука должна быть возведена у нас до высшего Христианского значения: родителям, наставникам, ученикам непрерывно напоминал о необходимом соединении учения с благочестием. В Университетских торжественных собраниях он был постоянным органом патриотических чувств. Шувалов призвал его в Университет: в знак благодарности он посвятил ему свои речи. Все молодое поколение уважало Барсова. Карамзин был одним из его почитателей.
Шаден.
Иоганн Матиас Шаден приехал в Москву, Июня 11-го 1756 года, и назначен Шуваловым прямо в Ректоры Гимназии. Он был родом Венгерец из Пресбурга, питомец тамошней Гимназии, потом Магистр Философии Тюбингенского Университета, и в этой науке ученик Баумейстера. Из Тюбингена вызван он был Шуваловым прямо в Университет. Приехав в Москву, в публичном собрании Июня 26-го 1756 года, он говорил Латинскую речь: De Gymnasiis in Moscovia rite aperiundis (О надлежащем заведении Гимназий в России). С тех пор, в течение двадцати лет, он был постоянно Ректором обеих Московских Гимназий и в них считался основателем истинного классического учения, утвержденного на познании древней Словесности. Он сам занимал высшие классы, Греческий и Латинский, из которых ученики Гимназии прямо производимы были в Студенты. Шаден соединял обширные сведения в разных науках и языках. Сам будучи учеником Баумейстера, он следил однако за развитием Немецкой Философии до Канта. Учение Философии нравственной он применял к науке Права и Законоведению. Фон Визин в записках своих говорит, что Шаден имел отменное дарование читать лекции и изъяснялся необыкновенно внятно: он слушал у Шадена Логику на Латинском языке. Его Латинские речи принадлежат к числу замечательных произведений ученой деятельности Университета. М.Н. Муравьев называл их настоящими трактатами Философии и градоправительственной науки. Кроме Гимназии, он занимался воспитанием юношества и частным образом. В его пансионе получил образование Карамзин. Неутомимое исполнение всех своих обязанностей было главною чертою Шадена. В частных сношениях он подвергался порицаниям за излишнюю горячность характера и порывы гнева. Уступив место Ректора Профессору Маттеи в 1776 году, он преподавал потом в Университете Естественное право и Политику. До 1797 года, ровно сорок один год, Шаден добросовестно и постоянно служил благу Университета.
Фроманн.
Вместе с Шаденом, в одно и то же время, приехал в Московский Университет и Профессор Философии, Иоганн Генрих Фроманн. Академик Миллер, по желанию Шувалова, выписал его из Штутгарда. Ему поручено было преподавание Логики, Метафизики и Нравоучения. Он не отличался особенными дарованиями; но добросовестно исполнял свою обязанность. После девяти лет преподавания, в 1765 году он оставил Россию по расстроенному здоровью.
Дильтей.
Филипп Генрих Дильтей, Доктор обоих прав и член Майнцкой Академии, двоюродный брат славного географа Бюшинга, Профессора в Геттингене, приехал в Москву из Вены, в Сентябре 1756 года, и жил сначала в доме самого Директора Аргамакова. По некоторым признакам можно предполагать, что он был Славянского происхождения. В переписке с Миллером он просил его о присылке Чешской Грамматики, вновь тогда вышедшей, и скорее, чем другие иностранные Профессоры, выучился по-Русски. Образование свое он получил в Инспрукском, Страсбургском и Венском Университетах: сей последний дал ему диплом на звание Доктора. Довольно хорошо владел Дильтей языком Французским и писал на нем свободно, хотя неправильно, усвоив себе в Москве даже ошибки против этого языка, свойственные Русским. Дильтей был собственно первым основателем юридического Факультета в Московском Университете и, сначала один, преподавал в нем все науки. В 1756 году Октября 31, открыл он публичные свои лекции о правах речью, к слушанию которой Куратор приглашал особою программою. 22 Им же начаты и первые лекции Всеобщей Истории. В Ноябре объявил он и приватный исторический курс для желающих. Дильтей усвоил себе Русский язык, весьма скоро познакомился с Русским законодательством и, первый, начал применять общие начала права к изучению наших отечественных законов. Он был замечателен у нас и своею педагогическою деятельностию: издал много полезных учебных, особенно географических книг. Кроме студентов, руководствовал и других учеников, которые, под его наблюдением, переводили на Русский язык дельные книги.23 Преподавание Дильтея в Московском Университете продолжалось до 1781 года.
Рейхель, Келлнер и Рост.
Профессоры Рейхель, Келлнер и Рост были выписаны из чужих краев Академиком Миллером. Первые двое приехали в Москву из Лейпцига, Июня 21-го 1757 года: оба питомцы Лейпцигского Университета, члены Лейпцигского общества свободных искусств, друзья и клиенты Готтшеда, который рекомендовал их Миллеру. Как Готтшедианцы, они не нравились Ректору Шадену: он с первого раза объявил им свое неблаговоление и негодовал на Миллера и Штелина за их избрание. 24 И Келлнер, и Рейхель были выписаны для того, чтобы занять кафедру Немецкого языка и красноречия при Университете. Но двое лекторов оказались излишними для одного и того же предмета. Келлнеру поручена была Всеобщая История. Он находился в большом затруднении, потому что не готовил себя для этой кафедры. Довольствовался руководством Ролленя. Касательно Русской Истории, просил советов у Миллера. Недолго действовал он в Университете. После тяжкой и продолжительной болезни, умер 25-го Февраля 1760 года, в доме Дильтея.
Рейхель сначала преподавал Немецкий язык и литературу, следуя руководству Готтшеда, также Историю наук и Словесности; по смерти Келлнера, он перешел на кафедру Всеобщей Истории. Рейхель принадлежит к числу Профессоров иностранных, действовавших с большою пользою на молодое поколение Студентов. Фон-Визин, под его руководством, перевел басни Гольберга. Рейхель, первый из Профессоров, предпринял периодическое издание, в котором участвовали питомцы Университета. Много препятствий встречал он в жизни: боролся с бедностью; исправлял должность домашнего учителя вместе с Профессорскою; победить совершенное незнание Русского языка было ему труднее, нежели другому. Он может быть назван и первым преподавателем Статистики, потому что, читая Историю государств новейших, он заключал ее статистическим обозрением каждого государства.
Иоганн Иоаким Юлий Рост был выписан из Геттингена и приехал также в половине 1757 года. Два предмета были его назначением: Английский язык, Чистая и особенно прикладная Математика. Он был в Московском Университете первым образователем той части Философского Факультета, которая обнимала Физико-Математические науки. Барсов читал чистую Математику; Рост Геодезию и Геометрию подземную, Механику с Гидравликой и Гидростатикой, основания гражданской Архитектуры и горного дела, впоследствии и Физику.
Таковы были первые основатели Университетского учения. С. Петербургская Академия Наук, Тюбинген, Штутгард, Вена, Лейпциг и Геттинген доставили Московскому Университету первых его наставников. В течение лет мы увидим, как присоединятся к ним и другие товарищи.
Первый каталог лекций.
Ранее начала 1757 года мы не имеем каталога публичных лекций, и едва ли в 1756 году был он издан, судя по тому вступлению, каким начинается первое объявление. Только трое обозначены здесь: Дильтей публично читал курс Естественного и Народного Права и Всеобщей Истории, приватно Право Естественное на Французском языке, также для желающих Гражданское Римское и Право Государственное Римской Империи, на Латинском или Французском, Италиянском или Немецком языках. Поповский объяснял Саллустия: Войну с Катилиною и потом Югуртинскую, предлагал основания слога по Гейнекцию и Риторику по Эрнестию, упражнял Студентов в сочинениях Латинских и Русских. Фроманн читал публично Метафизику и Логику, упражнял Студентов в диспутах, приватно для желающих читал Логику, или курс Истории Философии по-Французски. Для гимнастических упражнений Университет предлагал также искусных учителей.
Курс Физики.
В продолжение этого полугодия объявлен был от Университета первый курс экспериментальной Физики; его открыл Маия 21 Аббат Франкози, на Французском языке в большой аудитории. Собрание было немалочисленно: между слушателями были и дамы.
Второй каталог лекций.
В объявлении о лекциях последней половины 1757 года учение распределено уже гораздо подробнее. Кроме лекций Дильтея, Фроманна, Поповского и Франкози, Шаден преподавал Греческий язык, Греческие и Римские Древности, введение в свободные науки, для охотников Нумизматику и Геральдику; Барсов Математику по-Русски; Магистр Данило Савич Географию; Келлнер Всеобщую Историю и Немецкое красноречие; Папафило Италиянский и Греческий языки; Рост Английский язык и приватно для желающих Механику, военную и гражданскую Архитектуру, и первые три части Чистой Математики; Гильом Рауль Французский язык, с объяснением Латинских авторов на Французском и Французских на Латинском языке; Рейхель Грамматику Немецкого языка и правила Немецкого красноречия, равно Историю Философии и Литературы. Предлагаются также учители фехтования и рисования. В этом более подробном распределении предметов видно уже доброе влияние нового Директора, Мелиссино.
Указ 5 Мая 1757 года об испытании иностранных учителей.
Развитие молодых сил новорожденного Университета, привлекая внимание Правительства, побуждало его налагать на Профессоров новые обязанности, в благоразумных видах улучшения частного воспитания и приведения всех учебных средств к государственному единству. Еще из проэкта Шувалова мы видим, как Правительство озабочено было тем вредом, который происходил в домашнем воспитании от легковерия невежественных родителей, принимавших к себе в дом всякого иностранца, иногда лакея, парикмахера или другого какого ремесленника, в воспитатели детей. Благодетельным указом Маия 5-го 1757 года положена преграда злоупотреблениям иностранцев. Университет в Москве, равно как Академия Наук в Петербурге, назначены были местами испытания для всех тех иностранцев, которые приезжали в Россию с педагогическою целию: учить в домах или заводить школы. Все учители и содержатели пансионов, бывшиe на лицо в России, должны были немедленно явиться в Академию или в Университет на экзамен. Те, которые принимали к себе учителей без аттестатов, или не объявя держать бы стали, подвергались штрафу по сту рублей. Учителей же, которые без аттестатов будут иметь школы, приказано высылать за границу. Особливым Сенатским указом повелено было дать знать всем жителям Москвы, чтобы они представили своих учителей в Университет для экзамена, в срок от 1-го до 15-го Июня, а для всех губерний ближних назначить сроком для той же явки Августа 1-е число, под опасением взыскания штрафа, означенного в указе от 5-го Маия; для дальних же губерний Университет ожидал определения срока явки от своего Куратора. Таким образом, с 1757 года, Московский Университет начал постоянное и ревностное исполнение наложенной на него Правительством задачи наблюдать за домашним воспитанием и поверять его в тех иностранцах, которые на себя его принимают.
Де ла Мессальер, секретарь Французского посольства, бывшего у нас в царствование Елисаветы, в своих записках под 1757 годом говорит: «Nous f;mes assaillis par une nu;e de Fran;ais de toutes couleurs, dont la plupart, apr;s avoir eu des d;m;l;s avec la police de Paris, sont venus infester les r;gions septentrionales. Nous f;mes ;tonn;s et afflig;s de trouver chez beaucoup de grands seigneurs des d;serteurs, des banqueroutiers, des libertins, et beaucoup de femmes du m;me genre, qui, par la pr;vention que l’on a en faveur des Fran;ais, ;taient charg;s de l’;ducation des enfans de la plus grande importance; il faut que cette ;cume de notre patrie se soit ;tendue, diton, jusqu’; la Chine, j’en ai trouv; partout. M. l’Ambassadeur crut qu’il ;tait de la d;cence de proposer au minist;re Russe de faire des recherches de conduite, et un triage pour renvoyer par mer les sujets les plus verreux ; leur destination». - Посольство приехало в Петербург 2-го Июля 1757 года, а указ, касавшийся иностранных учителей, подписан был Апреля 29 в том же году, и объявлен через Сенат Маия 5-го дня. Из проэкта же Шувалова мы видели, что Правительство наше противодействовало вредным злоупотреблениям иностранцев еще в 1755 году.
Указ 6 Ноября 1757 года об Академии Художеств.
Другой указ того же года, Ноября 6-го, касается учреждения Академии Художеств. Зачатая по мысли Шувалова, который хотел науки водворить в отечестве вместе с искусствами, Академия первоначально была отраслию Университета. В указе объявлено, почему молодые Русские люди, несмотря на великую склонность и природное дарование, не успевают в искусствах: причина тому незнание иностранных языков, для уразумения толкований мастера, и наук, для художества необходимых. А потому «можно некоторое число взять способных из Университета учеников, которые уже и определены учиться языкам и наукам, принадлежащим к художеству: ими можно скоро доброе начало и успех видеть». Гимназия разночинцев преимущественно назначалась для этой цели. Число таких учеников, которые определены были для художеств, 2-го Июля 1757 года было 24. 25 Они учились петь у Дуни, рисовать у Стенглина, инструментальной музыке у Клима Яновского, механическим искусствам у Шульца. Француз Дюбуле учил их по-Французски; но так как он Русского языка не знал, то ему дан был в помощники, для первоначального объяснения с учениками, Студент Панкратий Полонский.
Указ 22 Декабря 1757 года об отношении Университета к присутственным местам.
Третий указ Декабря 22 дня был вызван в этом году новостью отношений Университета к судебным местам, которые не разумели еще совершенно нового учреждения, несмотря на указ Марта 5-го 1756 года. Директор Мелиссино писал в своем рапорте 2-го Июня к Куратору: «Требую повеления, как мне поступать с судебными местами, которые по равному Университета с Коллегиями градусу нам подчинены. Они не только медленно, но почти совсем исполнения по Указам Университетным не делают и репортов о получении и исполнении оных никогда не присылают, и чрез сие презрение к Университету великую терпим в делах остановку». Шувалов негодовал на эти неисправности; приказывал Канцелярии Университета подать жалобу в Сенат, а к нему прислать экстракты университетских требований и звания мест, куда они посылались. 26 Кроме того, бывали иногда случаи, что присутственные места требовали учителей к суду помимо Кураторов и Директора, не признавая прав суда университетского. О подобном случае, который был с Французским Лектором Билоном, Профессор Юриспруденции Дильтей упоминает в примечании к одной из речей своих.27 Магистрат хотел арестовать Билона за долги, но Университет за него вступился.
Шувалов, по донесениям Директора, ходатайствовал за права Университета. Указом Декабря 22 дается снова знать во все судебные места, какими прерогативами Московский Университет снабжен; как Директор его, заботясь в силу данной ему инструкции о благостоянии Университета, вместе с Профессорами правя его доходами и учреждая учение в Гимназии, со всеми присутственными местами по делам, касающимся до Университета, ведет переписку, и в заключение от Сената повелено: «всем присутственным местам впредь оного Университета учителей, без сношения с тем Университетом отнюдь собою по делам касающимся до них не брать, под опасением взыскания за то по указам».
Попечительность Мелиссино.
Мелиссино явился достойным помощником Шувалова в заботах о вверенном ему Университете. С примерною добросовестностию вникал он сначала в положение дел. Как добрый Христианин, прежде всего обратил внимание на религиозное воспитание юношества и на помощь, которой требовало оно в случае болезней. Спустя несколько дней по вступлении своем в должность, так писал он к Шувалову: «По Высочайшему матернему милосердию Всемилостивейшей Государыни нашей в Университете учащемуся юношеству ничто так к доброму воспитанию не нужно, как прежде всего влагать в сердца их страх Божий, знание Христианского закона и его таинств. Я думаю, что Вашему Превосходительству угодно будет, если я испрошу от здешней Синодской Конторы по близости к Университету находящуюся пустую церковь почти на самом дворе Грузинского Царевича Бакара: Университетский Иеромонах, снабжен будучи всеми потребными к священнослужению вещами и штатом церковных причетников, может в совершенном порядке исправлять свою должность; всякой день, в некоторый положенный час, он может давать ученикам изъяснения катихизиса и букваря». Эта должность поручена была иеромонаху Ефрему, который преподавал ежедневно Катихизис в Гимназии для благородного юношества.
Подать скорую и удобную помощь больным было второю заботою сострадательного Директора. Лекарства для учеников отпускаемы были из государственной Главной Аптеки на деньги из суммы университетской; но если случалось послать за лекарством после полуночи, то или нескоро, или совсем его не отпускали. А потому настояла необходимость иметь Университету свою, хотя небольшую, аптеку. Ученики и учители жили по городу рассеянно: для осмотра и пользования необходимо было из Медицинской Коллегии вытребовать несколько искусных подлекарей и цирюльников. Записные больные ученики пользовались тою же пищею, как и здоровые, что во многих болезнях причиняло вред: отсюда настояла другая необходимость построить лазарет, чтобы больные, живучи вместе с здоровыми, не заражали их своими болезнями. Во всех этих нуждах подана была возможная помощь; но заведение аптеки было отложено. Для больных же университетских Мелиссино приискал дивизионного врача Люпса, который соглашался без платы исправлять эту должность, лишь бы только остаться всегда в Московской дивизии и именоваться Университетским Доктором.
Дав религиозное руководство гимназическому учению и призрев больных, Мелиссино деятельно и бодро принялся за устроение самого учения в Университете и Гимназии. Стоит сравнить программу университетских лекций за вторую половину 1757 года с программою за первую, чтобы увидеть, как полнее уже в той развито стало преподавание. Профессорам Гимназии: Шадену, Барсову, Росту, Папафило и другим, назначены были лекции и в Университете. Кроме их, Мелиссино воспользовался прибытием новых Профессоров, Рейхеля и Келлнера.
Программа Гиммазического учения.
Программа же преподавания гимназического, по всему вероятию, самая первая, напечатана была при Мелиссино. Учение в ней развито было весьма подробно. Во главе поставлено преподавание Православного Катихизиса. Шаден, как Ректор обеих Гимназий, объемлет краткий курс Философии и древней Словесности, для желающих предлагает даже языки Еврейский и Халдейский. Два учителя Словесности Латинской и Русской, которые тогда соединялись: Яремский и Константинов, были Магистрами Академии Наук. Сверх того для начатков Латинского языка: Нич, Фрязин и Ворошнин. Для Математики чистой двое: Чернавский и Соловьев. Сверх того для Геодезии практической в поле, для воинской Архитектуры и воинских экзерциций Маиор Михельсон, для Арифметики гражданской Рудин. Историю и Географию на Французском языке преподавал Граф Ранцау, на Немецком Магистр Оттенталь. Начаткам Политики учил Шевалье Менвилльер. Для Французского языка было пять учителей: Лабом, Дюбуле, Билон, Фишер и Соколовский. Для Немецкого языка столько же: Литкен, Лимберг, Агентов, Рехт и Журовский. Лабом и Литкен преподавали высшие правила слога, и кроме того обязаны были читать газеты с своими учениками, Лабом Французские, Литкен Немецкие, сопровождая чтение примечаниями историческими и географическими. Рост учил Английскому языку и Архитектуре воинской, Папафило по-Италиянски и по-Гречески. Некоторые из иностранных учителей преподавали желающим на своих языках особые предметы. Гимназия для разночинцев имела сверх того четырех учителей: Магистра Попова, Ермолаева, Ласинского и Зубкова, которые преподавали науки общие, необходимые для образования художников. Учители искусств уже прежде были упомянуты. Всех учителей обе Гимназии имели 36: 16 Русских и 20 иностранцев.
Так распределил Мелиссино учение на второе полугодие перед наступлением летней вакации. Между тем сам неутомимо присутствовал на летних экзаменах, по 8 часов в сутки, и знакомился с дарованиями и успехами учеников.
Заботы Шувалова.
Шувалов, как видно из ордеров его, деятельно заботился о том, чтобы умножено было время учения в Гимназиях, особливо для учеников, состоявших на Государевом содержании; он сетовал на праздность и учеников и учителей, на малое для занятий время; желал, чтобы в свободные часы задаваемы были ученикам особливые упражнения; советовал прилежных поощрять книгами или другими подарками.
Мы видели, что изучение иностранных языков было особенно распространено в Гимназии. Это была также мысль Шувалова: в познании языков он хотел приготовить для будущих студентов орудия, необходимые к познанию наук в их современном состоянии. Языки шли чрезвычайно успешно. Скоро между казеннокоштными образовались студенты, которые были в состоянии помогать иностранцам в первоначальном обучении питомцев Гимназии.
Шувалов жаловался однако на слишком большое число учителей в Гимназиях. Суммы Университетской становилось мало, а Профессоров еще и половины не было: между тем двое вновь приехавших из Лейпцига Магистров, Рейхель и Келлнер, ожидали жалованья. Куратор надеялся впрочем, что по мере того как ученики будут совершенствоваться в языках и переходить в Студенты, число учителей в Гимназиях будет убавляться.
Трудно было Директору ладить с этим множеством лиц разных наций и разных воспитаний, которые соединялись в Гимназии. Происходили ежедневные ссоры между Ректором и учителями. Маиор Михельсон, Капитаны Траубенталь и Чернавский, люди военные, гордились своими рангами и считали себе в тягость подчиняться Ректору Шадену. Шевалье де Менвильер и Дюбуле, по своим предметам, также ставили себя выше повиновения Ректору и скорее желали оставить Университет, чем быть под Ректорским начальством. Конечно, и сам Шаден пылким характером своим раздражал их самолюбие. Шувалов, тревожимый донесениями Директора об этим распрях, так отвечал ему: «Из присланного репорта от 9-го Июня я увидел, что учители Михельсон, Траубенталь, Чернавский, также Менвильер и Буле, не хотят быть в ведении Ректорском, первые, сказывая за резон, что офицеры; но когда они пошли в такую должность, которая им должна быть известна, то им надобно было то предусмотреть и осторожность принять в своих обязательствах, а шли просто в учители: так их и вести было должно: нам надобна способность для учения, а не ранги. Менвильер и Буле еще того менее имеют причины; но чтобы не сделать неспокойства, отдаю сие на волю вашу; только жаль, что впредь другим пример быть может». Мелиссино миролюбивым своим характером умел погашать иногда эти распри.
Поведение юношества возбуждало взаимные заботы и Куратора и Директора. Когда Мелиссино, заключив контракт с обержистом, который должен был готовить стол для Студентов и учеников, послал его к Шувалову на утверждение; Шувалов требовал непременного условия, чтобы в Университетской обержи карточная игра никак не была терпима, чт; и было исполнено. Для присмотра за великим числом учеников в Гимназиях, Мелиссино предлагал истребовать из Кадетского Корпуса от двух до четырех исправных унтер-офицеров. Караул при Университете был строго наблюдаем. Но иногда недоставало солдат для него: потому Шувалов приказал из разночинцев небольшой к наукам способности выбрать роту галебардиров и ими заменять недостаток солдат в карауле. Ассессору Веревкину поручено было особенною инструкциею охранять Университет от пожара.
Отчет в суммах после покойного Аргамакова затруднял нового Директора. Он в своих рапортах называет это дело конфузным. При вступлении в должность, денег в кассе нашел 1480 руб. Часты были жалобы Мелиссино на недостаток суммы. Дом Университета требовал и поправок и пристроек. Однажды стена в Латинском классе учителя Фрязина чувствительно треснула, а как начали чинить, то ускорили ее разрушение. Жалованье учителям и ученикам простиралось до 16.000 рублей. Иногда и Профессоры и учители по месяцам не получали жалованья и терпели нужду. Суммы, ходившие за проценты по частным рукам, приводили в затруднение. 28 Шувалов ходатайствовал о том, чтобы Университету пожалована была деревня и даже получил на то обещание Императрицы.
Куратор требовал, чтобы типография сама себя оплачивала. Мелиссино надеялся того достигнуть, когда книги, ею напечатанные, пойдут в продажу. Типография переведена была к Воскресенским воротам. Состояние ее не было цветущее. Издание Сочинений Ломоносова остановилось за тем, что недоставало иже с краткою: выписали из Петербурга. В этом году однако первый том был окончен печатанием; шрифт в этом издании довольно красив; вышел и Опыт о человеке Попе, переведенный Поповским; обе книги в числе 1200 экземпляров. Учебные книги также деятельно печатались. Шувалов по временам строгими выговорами побуждал наборщиков к исправности и поспешности. Херасков наблюдал за Типографиею. Барсов издавал Ведомости. Заимствовались статьи из Петербургских газет. Выписывались иностранные из Германии и Италии, как например: La gloria corrente dell’anno presente. Журналы ученые Шувалов присылал на свой счет.
Связь Университета с Московским обществом в публичных его торжествах составляла также предмет попечений Шувалова. Он опасался, чтобы не употребляли во зло внимания публики; приказывал, чтобы речи на экзаменах гимназических были короче и не в тягость слушателям; на актах же публичных 26-го Апреля пространнее, но их должны говорить Профессоры, а не учители. «Оная материя, - говорит Шувалов, - так уже истощена, в которой науки и друг друга похваляем, что весьма осторожно в последнем поступать должно».
Вся эта деятельная переписка Куратора и Директора, имевшая предметом одну пользу Университета, принадлежит к числу прекрасных воспоминаний его первоначальной истории. Мелиссино был вполне оживлен быстрыми ответами Шувалова на все его представления. «Крайнее чрез то чувствую в должности моей ободрение, - писал он к Шувалову, - надобно мне быть неблагодарнейшему из всех людей и недостойным имени честного человека, чтобы, видя всегдашнее истинное попечение ваше о университетских пользах…». 29
Акт 12 Июня 1757 года.
Экзамены Студентам и Гимназистам в 1757 году заключились актом 12-го Июня, на котором отличные из них публично говорили речи. В числе других Матвей Афонин, впоследствии ученик Линнея и Профессор, и Яков Булгаков, будущий славный дипломат, говорили речи Латинские о пользе военной науки, а Денис Фон-Визин речь Немецкую о лучшем способе к обучению языков.
Поездка Мелиссино в Петербург.
Июня 15-го, с разрешения Шувалова, Директор Мелиссино отправился в Петербург «для исправления некоторых самонужнейших университетских дел». В награду за успехи и прилежание, он взял с собою для представления Куратору, двоих Студентов, Василия Троепольского и Петра Семенова, и лучших учеников Дворянской Гимназии, а именно: Бориса Салтыкова, Князя Василия Хованского, Петра Безобразова, Дмитрия Бабарыкина, Александра и Николая Кариных, Александра Павлова, Григорья Потемкина, Князя Леона Грузинского, Петра Киселева, Федора Щукина, Князя Аврама Кантакузина, Александра Шереметева, Михаила Загряжского, Дмитрия Камынина, Ивана Чернцова.
Июля 27-го, все эти благородные ученики и Студенты, с Директором Мелиссино, были на куртаге представлены Шуваловым Ее Императорскому Величеству. Государыня жаловала их к руке, а некоторые удостоены были Ее беседы.
Высочайшие награды ученикам.
В то же самое время, «для лучшего ободрения и поощрения учащегося юношества в науках», по представлению Шувалова, Императрица пожаловала их чинами. Борис Салтыков произведен был в армейские Прапорщики; в капралы Гвардии: Григорий Потемкин, Петр Безобразов, Дмитрий Бабарыкин, Дмитрий Камынин, Князь Аврам Кантакузин, Николай Карин, Князь Леон Грузинский, Петр Аргамаков, Иван Чернцов, Михаил Загряжской, Александр Шереметев, и всякому дано на волю проситься в тот полк, кто куда пожелает. Князь Василий Хованский и Николай Щукин пожалованы в пажи ко Двору Ее Величества. Петр Киселев, Александр Павлов, Александр Карин, бывшие уже в службе, остались при тех же чинах, с обещанием производства по старшинству, когда они получат из Университета аттестаты в военную или в гражданскую службу. Студентам же, Василию Троепольскому, Петру Семенову и регистратору при Университетской Канцелярии, Ивану Гостунскому, обещано от Куратора производство в будущем, когда они представят от Университета аттестаты, а теперь приказано выдать денежное награждение за труды их. Мелиссино, возвратясь в Москву 4-го Сентября, был поражен сердечною утратою. Он нашел в гробе жену свою. Московские Ведомости сохранили память этого грустного события.30
Открытие учения 20-го Августа.
Ученье в Университете открыто было еще до приезда Директора, 20-го Августа, при собрании множества любителей наук, в числе которых был Граф Кейзерлинг и кавалеры из свиты Французского посольства. Ректор Шаден говорил Латинскую речь, Магистр Оттенталь Немецкую, учитель Лабом Французскую. 5-ое Сентября отпраздновано на другой день актом, в котором Профессор Фроманн говорил Латинскую речь.
Новые недостатки в сумме.
Сношения между Куратором и Директором продолжались так же деятельно. Устроение больницы для записных учеников весьма занимало Шувалова: он желал, или поместить ее в Репнинском доме, или построить для нее особенный дом, чему сделать смету; обещал тогда же прислать врача, Профессора Медицины и Химии. Жалобы о нуждах учеников и учителей из Москвы повторялись те же. Шувалов писал к Директору, Октября 16: «Я с великим сожалением увидел из присланного вами от 9-го Октября репорта, что бедные ученики столь много претерпевают нужды, и я о том уже к вашему Высокородию писал, чтобы сделать распоряжение, сколько надлежит для каждого ученика в год платья и обуви; ибо вы сами очевидно нужды их видя, свободнее расположить можете и мне прислать на рассмотрение». От 3-го Ноября Шувалов писал еще: «Я слышал, что не токмо разночинцы, но и благородные ученики (как сказывают к сожалению достойно) великую нужду терпят в платье, обуви и пище. Избегая таких от посторонних нареканий, изволите потрудиться сделать для всех учеников, как благородных, так и разночинцев, смету во всем вышеписанном содержании, не выключая самой малейшей к их нуждам принадлежащей мелочи и чт; для издержки на них будет годовой всей суммы, прислать ко мне на рассмотрение».
Частные пожертвования.
Между тем успехи ученья привлекали внимание общества. Кроме суммы, внесенной Демидовыми на содержание Студентов, наследники Акинфия Никитича подарили Университету минералогический кабинет. Акинфий Никитич приобрел этот кабинет в Фрейберге, чт; в Саксонии, и оттуда вывез его в Петербург, а потом в Сибирь, где Демидов открыл Колыванскую серебряную руду. Кабинет был умножен еще в Сибири - и оттуда возвращен в Петербург. Тогда наследники владельца, уже умершего, предложили И.И. Шувалову драгоценное собрание безмездно для Московского Университета - и оно, в 1759 г., было перевезено в Москву, сначала поручено надзору Директора Хераскова и помощника Библиотекаря, Савича, и лежало довольно открыто в Библиотеке; затем поступило в ведение Профессора Минералогии, Керштенса, и от него в 1770 году перешло под надзор Профессора Афонина. К сожалению, в актах не осталось ученого описания этому кабинету; но судя по числовому инвентарию, собрание минералогическое простиралось до 6.000 штук.31 Тайный Советник Собакин завещал Университету 2.500 руб. на вспоможение учащимся или на содержание питомцев: на проценты с этих денег, отданных в частные руки, содержалось два Студента. Супруга Действительного Тайного Советника Марья Михайловна Наумова пожертвовала тысячу рублей. Университет благодарил ее печатным объявлением. Шувалов приказал немедленно употребить эту сумму на Студентов и учеников.
Класс художников.
Класс Дюбуле, в котором учились будущие художники, был переведен вместе с учителем в Петербург, где зачиналась тогда уже Академия Художеств, хотя в малом еще зародыше. Шувалову неприятно было, что многие ученики увольнялись из Университета без его ведома, жалуясь на непорядки, будто бы в нем происходившие. Дорожа славою своего нового учреждения, Куратор требовал не увольнять никого без его ведома. Притязания иностранцев учителей не совсем еще прекратились: Папафило хотел получить звание Профессора, как в других Университетах, но Шувалов отказал ему. - Учение Университета начинало приносить плоды уже в учениках своих. Студент Антон Любинский объявлял через газеты для желающих приватные уроки из Арифметики и Геометрии «Математическим порядком».
Мысль о литературном обществе при Университете.
Мелиссино хотел оживить при Университете и литературную деятельность. Замыслили основать общество, о начале которого Профессор Рейхель говорит с насмешкою в письме к Миллеру. Сделали два заседания, выбрали членов, собрали деньги, назначили Президента и Вице-Президента, двух Секретарей и т.д. «Risum teneatis amici! C’est l’histoire en abr;g;». - Директор, однако, хотел соединить начало литературной деятельности общества с праздником любимого начальника. В Ноябре Университет не забывал дня рождения и имянин своего основателя. Утром молились за него в церкви. Обедали у Директора, и после трапезы Мелиссино открыл у себя первое заседание общества: Херасков читал стихи, Профессор Рейхель краткую речь о благодеяниях Куратора Университету. Поповский Русскую оду, Лабом Французскую речь. Слушатели были многочисленны, между ними и высшее духовенство. Мысль Мелиссино, здесь являющаяся только в слабом зародыше, исполнена была позднее учреждением Вольного Российского Собрания, когда он сам получил уже место второго Куратора при Университете.
1757 год, по окончании экзаменов в Декабре месяце, окончили публичными диспутами Студентов, из предмета Юриспруденции под руководством Дильтея, из Онтологии под наблюдением Фроманна.
Указы 1758 года, касающиеся Университета.
Университет успехами своего учения обращал уже на себя благосклонное внимание Правительства. В 1758 году, Высочайший Указ, свидетельствуя, что в Университете и двух его Гимназиях дворяне и разночинцы, как всем довольно известно, с немалою пользою и успехом обучаются, снова подтверждает и объявляет во всенародное известие те права и преимущества, которые Высочайше дарованы были питомцам Университетским: снова обещано дворянам немедленное производство по представлениям и аттестатам Московского Университета; записанным же в воинскую и гражданскую службу с продолжением их учения и сохранение старшинства по службе. Беспорядки, замеченные Правительством в отчетности первых двух лет, вызвали, конечно, указ Маия 26-го, которым приказано ежегодные отчеты по штатной сумме отсылать из Московского Университета прямо в Ревизион-Коллегию, а в Сенат подавать только рапорты.
Учреждение Казанской Гимназии.
Основание Университета в сердце России само собою вызвало потребность найти средства к тому, чтобы связать это учреждение с образованием дворянства и свободных сословий во внутренних губерниях. Достигнуть этой цели невозможно было иначе, как посредством Гимназий. Указом Июля 21-го учреждена была Казанская Гимназия, также для дворян и разночинцев и на тех же правах, как обе Московские. Поводом к учреждению, как объявлено в указе, послужило доношение Московского Университета, в котором было сказано, что «для размножения наук в Империи необходимо надобно учредить, кроме Москвы и Петербурга, Гимназии, из которых бы молодые люди, оказующие успехи своего понятия и учения, могли выходить в Московский Университет и Петербургскую Академию для обучения наук, получив в том месте первые основания». Университет должен был снабдить новоучрежденную Гимназию своими учителями, а жалованье производить им из Университетской суммы, получаемой от таможенных откупщиков.
Учебный план Шувалова.
Казанская Гимназия была только первоначальным опытом исполнения весьма обширного и сложного плана, который патриотическое усердие Шувалова простирало на все наше отечество. В 1760 году, Куратор в доношении на имя Сената представлял, как необходимо было для пользы государства, чтобы дворянские дети, не вступая в службу до 18 лет, учились в Кадетском Корпусе, или в Академии, или в Московском Университете, и потом определялись бы в службу; те же, которые учились дома, должны быть обязаны, перед вступлением в службу, предстать на испытание в означенные заведения. Но для того, чтобы Дворянство по всей России имело средства приготовлять себя к тому высшему учению, необходимо в знатных городах учредить Гимназии, в которых бы обучали нужным Европейским языкам и первым основаниям наук; по маленьким же городам учредить школы, в которых обучать Русской грамоте, Арифметике и прочим первым основаниям. Из сих первоначальных школ ученики должны выходить в Гимназии, из Гимназий в Кадетский Корпус, в Академию, в Университет, а из сих трех мест в действительную службу. Высочайшим Указом Ноября 15-го представление Шувалова признано за весьма полезное обществу, как внушение его патриотического усердия, и повелено составить подробные штаты и план учреждению Гимназий и школ в губерниях. Полезная мысль Шувалова осуществилась гораздо позднее, только в царствование Императора Александра.
Число казеннокоштных учеников.
Из оффициальных объявлений в Московских Ведомостях, которые печатала Канцелярия Университета, мы знаем, что в начале 1758 года Университетских казеннокоштных учеников, дворян и разночинцев, было сто человек, и что содержание их столом обходилось ежедневно в пять рублей, а в круглый год в 1825 руб.32
Керштенс, первый Профессор Медицинского Факультета
В 1758 году, в Марте месяце, приехал в Москву Магистр Свободных наук и Философии и Доктор Медицины, Иоганн Христиан Керштенс, чтобы занять место Профессора Химии и Металлургии в Университете, и немедленно вступил в свою должность.33 Шувалов через Миллера выписал Керштенса из Лейпцигского Университета. Готтшед, вероятно, содействовал этому вызову, равно как вызову Рейхеля и Келлнера. Но Керштенса рекомендовали еще более две диссертации, напечатанные им в Лейпциге в 1757 году: 1) De maturatione ut causa perfectionis corporum organicorum, 2) De maturatione ut causa novae valetudinis. Он был первым Профессором в Университете по Медицинскому Факультету и по отделению Естественных наук, равно и врачем Университетской больницы. Керштенс замечателен тем, что он, в течение десятилетней практики, познакомился весьма основательно с болезнями, свойственными нашему народу и климату, и применился к местным средствам и обычаям жизни, к произведениям нашей природы, в отношении к тем врачебным средствам, которые предлагал против Русских недугов.34 Лекции Керштенса объявлены в первый раз в каталоге лекций 13-го Августа 1758 года: для приготовления тех, которые желают обучаться Медицине, он преподавал теоретическую и экспериментальную Физику, а по окончании этой науки Минералогию, следуя Картгейзеру.
Распри Профессоров о старшинстве.
Лекции не были распределены еще по Факультетам. Замечателен в каталогах лекций, Латинском и Русском, различный порядок Профессоров: в Латинском на первом месте стоит Дильтей, в Русском Поповский35. Эта разница объясняется теми спорами, которые происходили в конференциях между Профессорами о старшинстве мест и надоедали Директору и Куратору. Иностранные ученые требовали, по примеру Университетов иностранных, распределения по Факультетам в том же порядке: юридический первый, медицинский второй, философский третий. Это мнение, в силу западного обычая, которому подражали, восторжествовало в объявлениях лекций; в заседаниях конференции, однако, велено было наблюдать старшинство службы. Но и в этом заключался опять новый повод к распрям. Поповский считал себя самым старшим, ссылаясь на то, что первый, как Профессор, вступил в должность. Дильтей и Фроманн предъявляли свои контракты, которые были заключены с ними Шуваловым еще прежде вступления Поповского в должность. Дильтей, как строгий законник, никак не уступал своего места. Вот почему Поповский, как видно, сколько мог, избегал заседаний конференции. С Фроманном они как будто чередовались: попеременно, то тот, то другой, записаны отсутствовавшими.
Распределение лекций по факультетам.
В каталоге лекций 1759 года36, в первый раз встречаем распределение по факультетам. Дильтей, во главе всех, один, представляет факультет юридический; за ним Керштенс, также один, факультет медицинский или медический, как его тогда называли; в факультете философском следуют по порядку Фроманн, Поповский, Рост, Барсов, Савич, Рейхель, Келлнер, Билон. Замечательно, что Дильтей для права Естественного, Керштенс для Физики, Фроманн для Космологии и Психологии, указывают на одного руководителя, Лейпцигского ученого, Винклера. Впоследствии Керштенс, как видно из каталога лекций 1761 года, присоединил к руководствам сочинения Фогеля и Боэргава. Рост учил Математике на Латинском языке; но при нем был Студент, по-Русски объяснявший для неразумевших то, что Профессор говорит по-Латыни.
Протоколы Конференции.
Секретарем Конференции в 1758 году был уже питомец Университета, прапорщик Салтыков; его сменил в 1759 году Лектор Билон. Все протоколы писаны были тогда на Французском языке. Замечательно определение членов конференции37 не давать никаких наград ученикам, не учившимся Латинскому языку, чтобы понудить их к этому занятию, которое считалось необходимейшим. Но это определение, однако, не нашло отголоска в начальстве. Поповский предлагал38 читать Философию на Русском языке для тех учеников, которые возвратились из Петербурга, равно и для тех, которые не хотят учиться по-Латыни, или выросли уже из лет и потому не могут сделать успехов в этом языке. Он назначал Яремского для Русских чтений. Но Профессоры никак не согласились на его предложение: они, хотя и признавали эти чтения полезными для небольшого числа учеников, но опасались, чтобы подобный пример, облегчив способ разумения Философии для некоторых, не отвлек и других от изучения Латинского языка, которое составляет главную цель учреждения Университета и основание всех наук и к которому б;льшая часть не имеет никакой склонности.39 Поповский желал, как видно, таким путем достигнуть исполнения той же самой мысли, которую уже выразил в своей вступительной лекции 1755 года. Но время еще не созрело для того, чтобы ей придти в исполнение.
Питомцы Университета и Гимназий.
Плоды учения все более и более обнаруживались в даровитых питомцах Университета. Несколько Студентов и учеников назначено было переводчиками, с жалованьем, в Кенигсберг, который в семилетнюю войну был занят нашими войсками. Это назначение заменяло им награды золотыми медалями. В числе их встречаются Матвей Афонин и Александр Карамышев, впоследствии отправленные в Упсалу учиться у Линнея. Студенты, Троепольский и Семенов, определены были в помощники Барсову при издании Ведомостей. Студент Петр Соймонов учил в Гимназии Французскому языку и Мифологии. Вновь учрежденная Казанская Гимназия требовала учителей. Ассессор Веревкин послан был туда Директором; Магистр Оттенталь Инспектором; Дювиллар учителем Французского языка; Студенты, Любинский и Морев, из которых каждому было под 40 лет, для Математики и языка Латинского. В 1759 году Казанская Гимназия имела уже 111 учеников, дворян и разночинцев. Университет, по приказанию Куратора, в Ведомостях 10-го Августа, объявил о первых успехах Казанского училища по экзамену 28 Июня, и здесь, в числе достойных похвалы за прилежность, успехи и доброе поведение, в первый раз печатно встречается имя Гавриила Державина.40
Должность Инспектора Гимназии.
Должность Инспектора Гимназии правили Профессоры: то Дильтей, то Поповский, то Фроманн. Видно, что она была сопряжена с большими трудностями. Начальство желало, чтобы правил ею Русский Профессор, которому природный язык давал возможность входить в прямые сношения с учениками и ближе наблюдать за их поведением. Но Поповский тяготился этою должностию, потому что она отвлекала его от ученых и литературных занятий.
Первые Студенты из учеников Гимназии.
В первый раз Университет произвел Студентов из учеников своих Гимназий на акте 27 Апреля 1759 года.41 До тех же пор Студенты его были из питомцев духовных Академий или Семинарий.42 Шаден никак не хотел ускорить этого производства из низших классов Гимназии, хотя и были там, особенно между разночинцами, ученики даровитые и успевшие, и Профессор Дильтей думал, что можно бы было еще в 1758 году произвесть человек 15 в Студенты. В числе произведенных 1759 года мы встречаем Василия Рубана, известного писателя, и Семена Десницкого, Профессора Юриспруденции.
Умножение штатной суммы.
В том же самом 1759 году, как бы в награду за то, что Университет имел счастие, как он сам выразился тогда, принести прещедрой Основательнице своей и Покровительнице, первые плоды учрежденных при нем Гимназий в лице их учеников, произведенных в Студенты, Императрица Елисавета Петровна умножила его доходы. Повелено было, по контракту, заключенному с Обер-Директорами, Саввою Яковлевым и Михаилом Гусятниковым, о содержании в С. Петербурге и Москве питейных сборов с 1759 года впредь на 7 лет, из учиненной ими к прежнему откупу наддачи отсылать из Каммер-Коллегии в Московский Университет ежегодно по 20.000 рублей. Таким образом штатная сумма его, вместо прежней в 15.000 рублей, стала с этих пор в 35.000.
Число Студентов в 1760 году.
В 1760 году на казенном коште Студентов было 30: из них четверо назначали себя для театра; учеников Гимназии 100, которые были так распределены:43 12 благородных и 12 разночинцев должны были заниматься Французским и Немецким языками, без древних языков; 76 шли Латинскими классами. Казеннокоштные ходили в мундирах.44 Сверх ста, 18 учеников из разночинцев составляли труппу Московского театра и содержимы были на иждивении Локателли, который заведывал Русским театром и Италиянской оперой. Из этих 18-ти десятеро должны были учиться музыке вокальной и инструментальной, двое театральной живописи и шестеро танцам. Университет имел таким образом средства для своего домашнего театра, которым иногда угощал своих посетителей. Так например, 28 Апреля 1760 года, в день своего акта, вечером, Университет пригласил знатных особ и дворянство в Оперной дом на Италиянскую интермедию.
Препятствия успехам учения.
Шувалов и Мелиссино немало препятствий встречали успехам учения, но боролись с ними неутомимо. Они заключались и в учениках и в учителях.
Ученье, как было видно, не вошло еще в потребность семейной и общественной жизни. Родители сами ему противились и отвлекали детей своих от науки. Директор умолял Куратора не давать отпусков иначе, как только на время вакаций. Он находил, что, если исключить дни вакационные, праздники, воскресенья, субботы, то дней учебных в году останется только сто, а для некоторых учеников, отлучавшихся по причине болезней или семейных праздников, бывающих по разу или по два в неделю, не более тридцати или сорока. Даровитые ученики, начавшие дело с успехом, отвлекаемы были родителями, которые требовали от них преждевременного вступления в службу. Иногда же, обратно, ученье служило только предлогом, чтобы укрываться от службы: ни служить не шли, ни в классы не ходили. Ректор нередко приносил в конференции жалобы на отсутствие учеников. Мерами наказания употребляли черную доску в Гимназии, карцер в заключение каждого месяца, наконец совершенное исключение из Гимназии с припечатанием имени в Ведомостях. Протоколы конференций 1759 - 1761 годов наполнены именами исключенных. В pеэстре семидесяти выключенных из Университета за леность и нехождение в классы, который припечатан к 34 № Ведомостей 1760 года, встречаем имена, впоследствии славные, Григория Потемкина и Николая Новикова, который в списке учеников 1758 года показан достойным награждения. Новиков три года был записан понапрасну во Французском классе. Потемкин сначала оказал блистательные успехи. Мы видели его в числе учеников, сопровождавших Мелиссино в 1757 году. Обе крайности характеризуют великолепного Князя Тавриды, который и в школе обнаружил тот же непостоянный характер, каким отличался в жизни: легко охлаждался он к тому, чт; прежде его занимало, и от жизни деятельной переходил к скуке и равнодушному бездействию. Но Потемкин, как увидим, на верху почестей и славы, хранил всегда благодарную память о месте своего учения.
Иногда второстепенные начальники, не разумея своих обязанностей, вредили также делу воспитания. Вот анекдот, характеризующий нравы того времени: он случился перед масляницей 1758 года, в отсутствие Директора. Ученик из дворян хотел подставить ногу учителю; учитель заметил его намерение и дал ученику пощечину. Ученик принес жалобу канцелярии. Наряжен суд: судили Ассессор Херасков, Ректор Шаден, Профессоры Дильтей и Фроманн. Учителю сделали выговор, и сказали, что он мог бы искать удовлетворения другим путем, но теперь лишился права: ибо пощечины давать запрещено. Приговорили: учителю и ученику просить друг у друга прощения. Но ученик не ограничился этим удовлетворением: в понедельник на маслянице он отправился с жалобою к другому Ассессору Веревкину, за которым была очередь, и Веревкин обещал ему удовлетворение блистательное. Он приказал солдатам взять под арест учителя: солдаты не застали его дома, но пришли к нему на другой день рано утром и прямо с постели отвели его под караул. Оказалось, что и учителя взяли не того: Веревкин перемешал имена, и велел взять одного вместо другого.45
Второе препятствие к успехам учения заключалось в самих наставниках и их положении в службе и обществе. Шувалов жаловался на учителей и даже на Профессоров за недостаток деятельности. Директор хотел наложить на каждого учителя шесть часов преподавания в день; но не знали, куда девать это время, потому что ученики и без того целый день были заняты. К тому же их жалованье было весьма ограничено; самое большее, при особенном покровительстве, не превышало 200 р.; без частных уроков они существовать не могли, и многие стали проситься в отставку, узнав об умножении часов учения. Профессоры, получив замечание Куратора, просили наименовать между ними недостойных: такие готовы были, смиренно покоряясь его мнению, немедленно оставить Университет.
Профессоры ординарные получали 500 р. жалованья, экстраординарные 400. Освобождение от полицейских повинностей предлагало весьма важные права для тех, которые могли иметь дома свои в Москве. Все принадлежавшие к Университету домовладельцы не давали постоя солдатам, не держали ночных сторожей, не мостили улиц. Эти права так скоро вошли в обычай, что даже Студенты покупали дом; на свое имя, чтобы только освобождать их от полицейских повинностей.46
Некоторые из Профессоров приватными уроками довольно скоро нажили себе состояние: так особенно Рост и Дильтей, который имел свой дом на Козьем болоте. Дильтей брал за частные уроки по 12 р. в год с ученика за каждый предмет. Эти занятия отвлекали его часто от публичных лекций; он справедливо подвергся нареканию от товарищей в нехождении на лекции и должен был даже выдержать процесс с Университетом. Рейхель не имел его средств. Он, до получения места Профессора, должен был жить учителем в частном доме и терпел горькую нужду. Лекции ему назначены были после обеда, от 4-х до 6-ти часов. Все утро посвящал урокам в доме, где жил. По обычаю Русских бар поздно обедать, весьма часто на тощий желудок отправлялся он в Университет на лекцию; а зимою возвращаться после 6-ти часов домой, в ночной темноте, была новая для него неприятность! Профессор опасался сделаться жертвой множества собак, бегавших по улицам.47
Иногда пристрастие Ректора иноземца к своим знакомым вовлекало его в предосудительный выбор учителя. Какой-то разорившийся содержатель бархатной фабрики, Швейцарец, получил такое место; но мнение Профессоров выразилось, однако, довольно сильно против этого назначения, и учитель скоро был отставлен.
Поведение некоторых наставников возбуждало также негодование начальства. Магистр Яремский несколько раз получал выговоры от конференции и потом уволен от учительской должности, несмотря на свой ум и познания. Поповский и Дильтей оставили по себе также печальную память предания.48 Между Дильтеем и содержателем частного пансиона, Бойе де Роке, была в трактире неприятная история. Их судили в конференции. Дильтей подозревал против себя действие партии и в том числе Хераскова; но должен был в заседании принести извинение перед всеми членами в неосновательности своих подозрений.
Свидетельство Фон-Визина о состоянии Университета.
Нам сохранилось от славного ученика Университета и очевидца печальное свидетельство об этих недостатках, сопровождавших детство его первоначального бытия. Фон-Визин в своем Чистосердечном Признании говорит: «Остается мне теперь сказать об образе нашего Университетского учения; но самая справедливость велит мне предварительно признаться, что нынешний Университет49 уже не тот, какой при мне был. Учители и ученики совсем ныне других свойств, и сколько тогдашнее положение сего училища подвергалось осуждению, столь нынешнее похвалы заслуживает». - «Арифметический наш учитель пил смертную чашу; Латинского языка учитель был пример злонравия, пьянства и всех подлых пороков; но голову имел преострую, и как Латинский, так и Российский язык знал очень хорошо».50 Анекдоты Фон-Визина об Университетских экзаменах обнаруживают его комическое дарование. Учитель Латинского языка пятью пуговицами кафтана обозначал условно с учениками пять Латинских склонений, а четырьмя пуговицами на камзоле четыре спряжения. Ученики должны были отвечать на его вопросы: какого склонения имя? какого спряжения глагол? смотря по тому, за какую пуговицу он хватал пальцами. Ответ, за который он получил медаль из класса Географии, очень забавен. Спросили: куда Волга впадает? Один ученик сказал: в Черное море, другой в Белое, Фон-Визин простодушно отвечал: не знаю. Трудно здесь отличить, чт; принадлежит фантазии комика и чт; существенной правде.
Фон-Визин три раза жалован был медалями в Университете: в первый раз в 1756 г., без означения предмета, за который присуждена была ему медаль; второй раз получил золотую в 1759 году за первенство в высших классах; третий раз также золотую в 1761 году с обозначением, что он заслужил ее из Немецкого высшего класса.51 В 1760 году присуждена была Фон-Визину также золотая медаль за отличие вообще, но вместо медали он был награжден воинским чином.
Но несмотря на комические анекдоты, которых материал доставлен был поэту экзаменами Гимназии, Фон-Визин, по его собственному признанию, с благодарностию вспоминал об Университете. «В нем, обучаясь по-Латыни, - говорит он, - положил я основание некоторым моим познаниям. В нем научился я довольно Немецкому языку, а паче всего в нем получил я вкус к словесным наукам».
Фон-Визин рассказывает о своей зимней поездке в Петербург с Директором Мелиссино.52 Он и супруга его имели за ним и за другими детьми родительское попечение. Четырнадцатилетний Фон-Визин был представлен Директором Шувалову. «Сей добродетельный муж, которого заслуги Россия позабыть не должна, - (скажем словами самого Фон-Визина), - приняв нас весьма милостиво и взяв меня за руку, подвел к человеку, которого вид обратил на себя мое почтительное внимание. То был бессмертный Ломоносов. Он спросил меня: чему я учился? - «По Латыне», - отвечал я. Тут начал он говорить о пользе Латинского языка, с великим, правду сказать, красноречием. После обеда в тот же день были мы во дворце на куртаге; но Государыня не выходила».
Акты и диспуты.
Акты в Университете совершались с обычною торжественностью, которая была в духе и нравах времени. День коронации Императрицы, 25 Апреля, день Ее тезоименитства, 5-го Сентября, всегда сопровождались празднествами. С днем коронации своей Августейшей Основательницы соединял Университет и память открытия в нем учения.53 Кроме этих двух дней, окончание Июльских и Декабрьских экзаменов сопровождалось также актами и публичными диспутами Студентов, речами учеников Гимназии на древних и новых языках. На актах, когда производимы были Студенты, торжественно вручались шпаги тем, которые еще не имели права носить их. Награждали медалями золотыми, серебряными в большом количестве, и книгами. Высшее духовенство, знатные особы Москвы, иностранцы и все образованное общество принимали постоянное участие в этих торжествах. Высокопреосвященный Тимофей, Митрополит Московский и Севский, присутствовал на диспутах Студентов и выражал им свое удовольствие. Университет к своим торжествам приглашал весьма затейливыми объявлениями, на больших листах, печатанными по-Латыни и по-Русски. Каждый раз сочинялось новое. Вот образчик подобного объявления в 1760 году.
«Божиим поспешествованием к торжествованию Высочайшего дня Тезоименитства Всепресветлейшия Державнейшия Великия Государыни Императрицы Елисаветы Петровны, Самодержицы Всероссийския, в имеющем быть сего Сентября шестого дня публичном в Университете собрании в третьем часу пополудни, и к слушанию речи, которую при сем случае оного ж Университета Магистр Антон Барсов на Российском языке говорить будет: О намерении, с каким учиться должно, всех любителей наук чрез сие с надлежащим почтением призывает Императорский Московский Университет». (Печатано при И. М. У. 1760 году). Другая половина листа предлагала то же самое, строка в строку, на языке Латинском.
Речь Барсова в 1760 году.
Речь, произнесенная Барсовым: О цели учения, весьма замечательна.54 Сначала он разбирает различные о том мнения: выше всех ставит то, которое утверждает, что науки нужны для наук; касается с участием и простонародного мнения, выражаемого обыкновенными словами родителей, отдающих сына в ученье: «Будь счастлив, будь умен, душа моя». - «Бедные люди, - говорит он далее, - ищут через науки средств жизни: об них, как о покойных, надобно говорить хорошо, или ничего говорить не следует». Но строго восстает наставник против тех, которые видят в учении орудие роскоши, сребролюбия и лихоимства: они желали бы, чтоб ученье детям их без всякого труда досталось. - Чтобы указать на прямое, благодетельное влияние науки на человека, оратор представляет беспомощное состояние его при самом рождении и в летах младенчества, и как учение помогает человеку из него выйти. «Все науки, - говорит он, - если между прочими многими их видами с некоторой стороны их рассматривать, не иное что покажутся как только собрание важнейших опытов в разном роде вещей, примечательными и остроумными людьми усмотренных, с приобщением произведенных ими из того рассуждений и правил, служащих к способнейшему и скорейшему действованию». - «Сколько память всех или многих веков долговременнее и разными случаями изобильнее, нежели жизнь всякого человека, столько основательное знание наук во всяком деле должно быть сильнее и надежнее одного собственного испытания». - Так учение изобразил Барсов в виде великого приготовления через опыты других к опыту собственной жизни во всяком человеческом деле. Красноречивым эпизодом касается оратор той славы, которую науками приобрели государства и в древнем и в новом мiре. Заключает он так: конец и намерение учения есть знание. Но знание подобно оружию: и во благо, и во зло употребить его можно. Надобно уметь управлять им: управляет знанием сердце - а в нем добродетель. Знание должно быть дверию к добродетели. Честное сердце предпочитается великому разуму. Но и этим нельзя ограничиться: над добродетелью возвышается закон и благочестие Христианское, «без которого никакое знание истинно полезно и никакая добродетель совершенна быть не может. Чего ради все учение им начинать, им оканчивать и с ним всегда соединять надлежит». Наставник приглашает всех питомцев науки «утвердиться в законе и православии».
Так понимал отношение Науки к Bере достойный ученик Ломоносова. Так учение в сердце Москвы, в новом своем рассаднике, утверждалось на живой основе ее, на древнем непоколебимом нашем благочестии. Первые речи Профессоров касались более общих оснований науки и учения. Надобно было уяснить эти основания обществу, внимание которого не было еще приучено к разрешению таких вопросов. Впоследствии, речи Профессоров приняли более специальный характер, и обнаруживают приложение исследований науки к потребностям жизни практической.
Иллюминации.
Университет сопровождал государственные торжества роскошными иллюминациями. Век любил эти пышные, огненные аллегории, которые Ломоносов в северной столице переводил на язык стихотворный. Оба дома Университета, у Воскресенских ворот и на Моховой, Апреля 26-го, горели в огнях, и освещалась иногда башня Воскресенская, как в первый день открытия. Описание иллюминации 1759 года дошло до нас.55 Она в середине изображала храм, посвященный Истине. Богиня, в белой одежде, сходила на облаке в середину храма, который согражден был на камне, в знак вечной неразрушимости. Солнцем в правой руке Истина озаряла все здание; в левой держала она лавровую ветвь, в знак победы над врагами. Враги эти были: грабительство, зависть и невежество. Поверженные, лежали они внизу храма. Над самым же храмом возвышалась Вечность, с закрытой головою, потому что начало ее неизвестно, и с обнаженными ногами, потому что настоящее время, через которое она проходит, нами познается. В середине объяснялось посвящение храма надписью: «Елисавет I Всемилостивейшая Истине и Музам. 1755 году в 14 лето государствования своего». Слава и Минерва парили по обе стороны храма. Эмблемы указывали на свет наук и на их любимцев: тут орел летел к солнцу и к нему возносил птенцов своих. К воротам храма, растворенным по обе его стороны, шли науки, сопровождаемые искусствами: по правую руку те, которые утверждаются на верности исторической: 1) История, 2) Юриспруденция, 3) Драматическая Поэзия, 4) Музыка; по левую руку шли науки, основанные на доказательном познании: 1) Логика в виде диспутующего человека, 2) Медицина, 3) Математика с своими прикладными знаниями, 4) Архитектура. При науках и искусствах гении несли их аттрибуты. Замечательно, что Драматическая Поэзия держала в руках своих маску, изображавшую Комедию, a гений сзади нес окровавленный кинжал, как знак Трагедии. Иллюминация горела в тот самый день, как будущий славный комик, тогда еще пятнадцатилетний ученик Гимназии, получил золотую медаль за первенство в высших ее классах.
ПРИМЕЧАНИЯ
к первой Главе.
1. Истор. Госуд. Росс. Т. VIII. 112 стран.
2. Там же, Т. XI. 89 стран.
3. Peter der Grosse und Leibnitz. Von Dr. Moritz C. Posselt. 1843. стран. 218.
4. См. Указ Императрицы Екатерины I, Декабря 21-го дня 1725 года, в котором сказано: «Понеже всем известно есть, какое попечение имел блаженныя и вечнодостойныя памяти Его Императорское Величество о обучении народа своего, для чего намерен уставить Академию Наук, о которой и определение в Сенате изволил учинить в прошлом 1724 году Генваря в 12 день, и потом Профессоров и прочих потребных людей для такой Академии еще при жизни своей выписать указал, которые уже и прибыли».
5. Деяния Петра В. Т. IX. 60.
6. Год рождения Шувалова определяют 1727. Это основано на следующем выводе. Скончался он 1797 года, Ноября 14-го. Преосвященный Анастасий Братановский сказал в своем надгробном слове, при погребении Шувалова Ноября 17-го, что он прежил семьдесят лет. По вычитании 70-ти из 1797, выходит 1727 год. Но вот еще другое данное, встречающееся в письме Вольтера к Шувалову, от l-го Августа 1758 года. Вольтер писал: J’apprends que vous n’avez que vingt-cinq ans, et je suis ;tonn; de la profondeur et de la multiplicit; de vos connoissances. Об годах Шувалова Вольтер слышал от людей, ему близких, Воронцова и Салтыкова. В таком случае, Шувалову был 23-й год, когда он основал Университет, и родился он в 1733 году. День рождения его был 1-го Ноября. В этот день Ломоносов подарил Шувалова своею поэмою: Петр Великий.
7. Ода 16:
Великая Елисавет
И силу кажет и державу;
Но в сердце держит сей совет:
Размножить миром нашу славу
И выше, как военный звук,
Поставить красоту наук.
Отрывок:
Рушитель знания свирепой брани звук,
Под скипетром твоим защитник стал наук.
8. Известно, что Университет в царствование Императрицы Елисаветы Профессоры называли alma Universitas Elisabethana.
9. Напечатано при Речах и Стихах, произнесенных в Торж. Собр. П. М. У., Июня 26-го, 1830 года.
10. 39 статья Проэкта. Для различения дворян от разночинцев, учиться им в разных Гимназиях; а как уже выйдут из Гимназии и будут студентами, у вышних наук таким быть вместе как дворянам и разночинцам, чтоб тем более дать поощрения к прилежному учению.
11. 26 статья Проэкта.
12. Санктпетербургские Ведомости 1755 года № 39. Из Москвы от 1-го Маия. Описание инавгурации при начинании Гимназии Московского Императорского Университета сего 1755 года Апреля 26-го дня. Так напечатано в Академических Ведомостях; но речь Барсова, как сказано было в ее заглавии, была говорена при открытии Университета.
13. Это видно из писем Аргамакова к Академику Миллеру. Сей последний рекомендовал Директору двоих сыновей Г-жи Тарасовой. Аргамаков отвечает, что будет заботиться о том, чтобы они были приняты в число казеннокоштных.
14. Виргилий - 35 коп., Овидий - 85, Гораций - 25, Теренций - 25, Плавт - 75, Ювенал - 15, Авзоний - 25, Юлий Цезарь - 50, Корн. Непот - 20, Тацит - 65, Флор - 35, Юстин - 35, Эпиктет Греч. и Лат. - 15, Разговоры Эразмовы - 55, Лексикон Целлария - 1 р. 30, Латинская Грамматика - 70 к. Все книги в переплете.
15. Adhuc querelae motae sunt praeceptores turpes in scholis exactiones facere, quod prohibendum est.
16. Вот для примера несколько тезисов. «1. Логика не есть навык и орудие к познанию прочих наук, но действительно между науками должна почитаться. 2. Логика приносит великую пользу, хотя и не избежала совсем от подозрения, будто бы она не была полезна. 3. Логика не есть только умозрительная наука, но и к действию клонится. 4. Однако несмотря на то прочим наукам по справедливости предпочитается. 5. Кто не имеет знаков подробного понятия, о том не должно думать, будто бы имел идею только смешанную (конфузную). 6. Знак возможности какой-нибудь вещи состоит в том, когда мы разумеем способ, как она в бытие прийти может. 7. А знак бытия в том, когда она или себя самую понимает, или другим представляться может. 8. Душа человеческая сама себе всегда известна. 9. Однако не всегда имеет подробные о вещах идеи. 10. Исправление разума есть начало исправления душевной воли... 16. Нет рока, и он есть один вымысел ложных философов. 17. Существа вещей суть необходимые, а не произвольные. 18. Действия человеческие могут быть и добры и злы естественно и сами в себе еще прежде законоположения... 20. Этика есть основание Юриспруденции Натуральной. А Этика и Юриспруденция Натуральная вместе суть основание Политики. Следовательно, никто не может быть добрым Политиком, если прежде не будет добрым человеком. 21. Но наипаче счастлив тот, кто почитает Физику, которая больше всех наук служит к умножению пользы общества, и к утверждению благочестия». - В библиотеке Московского Архива Иностранных Дел находится Латинский экземпляр тех же тезисов - и диспутовавшие Студенты обозначены именами городов тех Семинарий, откуда они перешли в Университет: Любинский Kioviensis, Рудаков Pereslaviensis, Садовский Nisnenovogrodensis, Федоров Susdalensis, Дмитриев Mosquensis, Булатницкий Kioviensis.
17. Рапорт 27-го Февраля 1757 г. Из партикулярного Вашего Превосходительства к покойному Директору письма уведомились мы, что милосердуя о недостаточных бедных содержащихся на Университетском коште учеников пожаловали на исправление оных нужд тысячу рублев, о чем сим В. П- ву напомянуть смелость приняли.
18. Вот несколько тезисов, которые ученики защищали:
1. Il у a un droit naturel, qui est immuable et indispensable.
2. La d;finition du droit naturel, que l’Empereur Justinien a donn;e, disant, que le droit naturel est celui, que la nature a enseign; ; tous les animaux, est tr;s fausse.
3. La Jurisprudence naturelle est une science pratique.
4. L’action humaine a deux principes, l’entendement et la volont;; la premi;re facult; est n;cessaire, et l’autre libre.
5. L’entendement agit de trois fa;ons par de simples perceptions qui sont toujours vraies, par des jugemens, et par des raisonnemens.
6. La conscience est le jugement des actions propres; elle peut pr;c;der l’action, ou la suivre, ;tant certaine, ou probable, vraie ou fausse, douteuse, scrupuleuse, ou insensible...
7. Afin qu’une action positive puisse ;tre imput;e, il suffit qu’elle ne soit pas involontaire, mais afin qu’une action n;gative soit imput;e, il faut que celui, qui a manqu; d’agir, en ait eu le pouvoir et l’occasion.
8. Les loix nalurelles nous prescrivent les devoirs envers Dieu, envers nous-m;mes, et envers notre prochain.
9. Le premier devoir est de conno;tre Dieu, l’;tre supr;me, dou; de toutes les perfections, qui chatiera les crimes et r;compensera les vertus.
19. Рапорт Кн. Хованского Февраля 3-го дня 1757 г. «Сметы вшедшей в И. М. У. сумме денежной за неимением о том в канцелярии известия сделать невозможно, по той же причине и об остатке оной есть ли что на лицо ныне, так как и о расходах не ведомо ж». - Рапорт Веревкина от 20-го Марта. «Сколько в приходе денег было в И. М. Унив. 755 и 756 годов при покойном Директоре Г. Аргамакове, тому при сем приложена ведомость; по смерти его в наличности ничего не осталось, а куда оные, на что и когда употреблены, о том Вашему Превосходительству в коротком времени отрепортовать никаким образом не можно. Со всевозможною прилежностию в счетах трудимся, и когда увидеть их изволите, то простите конечно нашу в том медленность». Рапорт Кн. Хованского от 3-го Апреля 1757 г. «О подаренной от Господ Демидовых сумме вообще с определенною на Университет суммою к Вашему Превосходительству не представлено в известие за тем, что еще как порядочной оной приему записки, так и расходу за великими затруднениями не можно было окончить; а оставлено о том с ясностию Ваше Превосходительство уведомить при окончании счетов. По особливому же В. П. приказанию о приходе оной доносится, что при основании Университета от тех Господ Демидовых принято и в расход записано тринадцать тысяч. А в последнее время покойного Директора Г. Аргамакова при отъезде его за несколько дней без всякого вида принято еще восемь тысяч, и того всей суммы двадцать одна тысяча, которой расходу счет особливо сочиняется и при окончании во известие к В. П. имеет быть прислан».
20. Рапорт 27-го Февраля 1757 г. «Графиня Прасковья Юрьевна Салтыкова (Штатс-дама) просит, дабы отсрочить ей в ее долгу тысячи рублев в Университет на полгода, на что ожидаем вашего повеления».
21. Конректор не есть корректор, а старший после Инспектора Гимназии: место, соответствующее теперь старшему надзирателю. Как Инспектор наблюдал за преподаванием учителей, так Конректор за учением учеников.
22. «И понеже наука о Правах по природе есть как бы основание всех прав и законов, из которого бы человек и Богу всея натуры главнейшей причине, и самому себе и ближнему в общем житии правильные должности производить и находить мог: того ради также и в сем Университете сие учение действительно учредить надлежит». Из печатного объявления, которое так начинается: «Куратор Императорского Московского Университета во известие».
23. В 1763 году напечатана книжка: Новое onucaние сферы, переведенная с Французского Василием Кочубеем. При конце этой книжки напечатаны имена учеников, учащихся у Дильтея: 1. Князь Михаил Михаилович Вадбольский, 2. Василий Васильевич Кочубей, 3. Павел Афанасьевич Афросимов, 4. Федор Федорович Скрыпицын, 5. Петр Степанович Степанов, 6. Павел Степанович Степанов, 7. Николай Иванович Вельяминов.
24. Впрочем, впоследствии изгладились, как видно, между Шаденом и Рейхелем недружелюбные отношения. Шаден в речи своей 1770 года называет Рейхеля своим искренним другом и почтеннейшим сотоварищем, и благодарит его за сообщение некоторых ученых примечаний к его речи, заимствованных Рейхелем из Истории Университетов.
25. См. Рапорт Мелиссино Шувалову сего числа.
26. См. Ордер Шувалова от 9-го Июня 1757 года.
27. Речь Дильтея, говоренная 21-го Апреля 1774 года: De foro connexaque ejus jurisdictione. Примечание на стран. 17.
28. Веревкин писал к Мелиссино во время его пребывания в Петербурге: «Представляю Вашему Высокородию о взыскании в Петербурге с Г. Гвардии Подпоручика Кропотова 3190 руб. да с Серения 4000 руб». Впоследствии запрещено было отдавать Университетские деньги в частные руки, без разрешения Куратора, а при Аргамакове видно раздавались.
29. В черновой копии с донесения 16-го Июня 1757 года, которое писано было рукою самого Мелиссино, конец не дописан.
30. См. Москов. Вед. 1757 г. Сентября 12-го. № 73.
31. См. 14 том Протоколов Университетской конференции. Стран. 73 и 275.
32. «Желающим Университетских казенных учеников Дворян и Разночинцев, всего сто человеков, трактовать столовыми припасами, и брать за каждый день со всех обще по пяти рублев, и того в год 1825 рублев, явиться в Канцелярии Московского Императорского Университета немедленно».
33. Московск. Вед. 1758 г., Апреля 3-го.
34. См. Речь его 1769 г. Апр. 22. «Наставления и правила врачебные для деревенских жителей, служащие к умножению недостаточного народонаселения». Она написана по-Латыни и переведена по-Русски.
35. См. каталоги лекций 1758 года в портфелях Миллера, находящихся в Главном Московском Архиве иностранных дел.
36. См. Каталог в портфелях Миллера и другой экземпляр в подаренных Моск. Университету каталогах И.М. Снегиревым.
37. 1758 г., 26-го Июня.
38. В том же году, Сентября 19-го.
39. Mrs les autres Professeurs nonobstant qu’ils croient aussi que cela sera utile ; ce petit nombre des ;coliers craignent, que la facilit; qu’il у aura d’entendre les le;ons philosophiques n’entraine tous les autres ;coliers et ne les d;tourne de l’;tude de la langue latine, qui est le but principal de l’institution de l’Universit; et le fondement de toutes les sciences, et pour laquelle la plupart n’ont point d’inclination.
40. Моск. Вед. 1759 года, № 64. «Наиприлежнейшими себя оказали и отменную похвалу заслужили: Гвардии Капрал Николай Левашов, Гвардии ж солдат Сергей Полянский и ученик Петр Лазарев. Равным образом и нижеписанные еще за свою прилежность, успехи и доброе поведение, похвалы достойными нашлись, а именно: Василей и Дмитрей Родионовы, Петр Нарманской, Гаврила Державин, Алексей и Петр Норовы».
41. В описании торжества сказано: «Московской Императорской Университет… ныне впервые по начатии своем имеет щастие принесть Ее Императорскому Величеству, Премудрой Основательнице своей и Покровительнице, плоды учрежденных при оном Гимназий, чрез произведение из оных некоторого числа учеников в Университетские Студенты».
42. Так в актах конференций 1758 года сказано, что Троицкой Лавры прислано было четверо Студентов: Илья Грачевский, Дементий Соколов, Александр Репьев, Петр Бражников. Другие присылались из Киева, как например Егор Булатницкий, отлично успевший в Италиянском языке и издавший в 1759 году Новую Италиянскую Грамматику, собранную и переведенную из разных авторов; также присылались из Семинарий.
43. То же число Студентов и учеников показано в книжке у Профессора Фроманна, изданной им в Тюбингене, по выходе из Университета, в 1768 году: Stricturae de statu scientiarum et artium in imperio Russico.
44. См. в Моск. Вед. 1761 года № 11 напечатанный вызов желающим сделать мундиры на сто человек.
45. Из переписки Дильтея с Миллером: письмо от 9-го Марта 1758 года.
46. Из переписки Профессора Роста с Миллером: письмо от 9-го Июля 1761 года.
47. Из переписки Профессора Рейхеля с Миллером.
48. Поповский сопровождал Мелиссино в Петербург в начале 1758 года. Дильтей писал к Миллеру, что Поповский поехал за тем, чтобы Профессоров оклеветать в пьянстве перед Шуваловым, тогда как он сам первый ему предается. Сохранилось черновое письмо Миллера, в котором он уверяет Дильтея, что Поповский ничего подобного не говорил в Петербурге.
49. Писано в то время, когда Фон-Визин приближался к пятидесяти годам жизни, след. незадолго до кончины, т.е. 1792 года: ибо Фон-Визин скончался 48 лет.
50. Фон-Визин говорит, вероятно, об Магистре Яремском.
51. В прибавлении к Ведомостям 1761 года в числе учеников высших классов, получивших золотые медали, четвертым поставлен «Денис Фон-Визин, пред которым хотя в Немецком вышшем классе имеет преимущество Ростислав Татищев; однако ж как оный в том классе таковые медали получал прежде: то ныне оную уступил помянутому второму по нем ученику Фон-Визину». В 1758 году Фон-Визин показан достойным награждения из класса исторического и географического Магистра Оттенталя, но не сказано, чтобы это награждение была медаль.
52. Трудно определить год этой поездки. В 1757 году это быть не могло: все ученики, которых брал Мелиссино с собою, в Ведомостях поименованы; но Фон-Визина и брата его между ними нет. К тому же эта поездка была в Июле, а Фон-Визин говорит, что они ездили зимою. Императрица на куртаге выходила, а на том, где был Фон-Визин, она не изволила выйти. Это могло быть зимою в начале 1758 года. Мы знаем из писем Дильтея к Миллеру, что Мелиссино в Январе был в Петербурге, и Поповский сопровождал его; но о какой же супруге Директора упоминает Фон-Визин? Мелиссино овдовел в Августе 1757 года. Не знаю, был ли он женат вторично.
53. В прибавлении к 34 № Московских Ведомостей 1760 года сказано: «Оный же высочайший день (25 Апреля), яко день основания Императорского Московского Университета, торжествован» и проч.
54. Она не была напечатана. Рукописный экземпляр ее находится в Архиве Коллегии Иностранных дел.
55. В документах, подаренных И.М. Снегиревым Университету.
ГЛАВА II.
КУРАТОРСТВО И.И. ШУВАЛОВА И Ф.П. ВЕСЕЛОВСКОГО.
СОДЕРЖАHИE.
Куратор Ф.П. Веселовский. - Прием от Университета Куратору. - Ордера Шувалова в 1761 году. - Ордера Веселовского. - Занятия Конференции. - Кончина Императрицы Елисаветы. - Распределение лекций в 1761 и 1762 годах. - Посещение Гетмана. - Издания при Университете. - Славные питомцы Университета в царствование Елисаветы I и Петра III.
Куратор Ф.П. Веселовский.
В 1760 году, в Августе месяце, Генерал-Маиор Федор Павлович Веселовский пожалован был в Кураторы Московского Университета. Важные дипломатические занятия Шувалова, вероятно, были причиною этому назначению. Мы видим его, Марта 7, участником в трактате между Российским, Французским и Австрийским Дворами, которого предметом было продолжение войны общими силами против Короля Прусского, и Марта 10 таким же участником в союзном трактате с Даниею и Франциею. Но Шувалов, как учредитель Университета, до конца жизни своей оставался первым его Куратором.
Поприще Веселовского было дипломатическое и военное. Он, в 1717 году, когда Английское духовенство предлагало Петру Великому соединение Церкви Английской с Российскою, успел построить в Лондоне храм православный. Место Куратора получил он в летах довольно преклонных, когда старость и недуги, с нею сопряженные, его удручали. Старец искал сельского уединения и часто из Москвы удалялся в деревню. Веселовский отличался здравым образом мыслей в вопросе о воспитании; но видно не чувствовал в себе сил, чтобы привести их в исполнение. Так писал он к Миллеру, по случаю Английской книги Броуна о воспитании, которую Миллер ему доставил: «Хороший кодекс законов и доброе воспитание, примененное к духу правления, к религии, к нравам и к характеру нации, к состоянию искусств и торговли и к народонаселению - все это прекрасные мысли в умозрении, но исполнить их на деле, вот дело, вот труд (hoc opus, hic labor) - и Г. Броун едва ли съумеет указать к тому средства, если бы даже он был и на месте действия». 1
Прием от Университета Куратору.
Новый Куратор приехал в Москву 16-го Декабря, почти четыре месяца спустя после своего назначения. 22-го Декабря был сделан ему торжественный прием от Университета. Директор, Ассессоры, Профессоры, Магистры и Информаторы, всем корпусом, явились к нему в дом в 10-м часу утра. Директор представил всех Куратору, который обнадежил их «всяким защищением и попечительством». Все с Куратором отправились в Университетский дом, чт; у Воскресенских ворот, и здесь в заседании Университетской конференции Мелиссино приветствовал Куратора краткою речью, на которую Веселовский отвечал. Обе речи сказаны были на Французском языке и напечатаны немедленно в Ведомостях с Русским Переводом. 2 Мелиссино воздал похвалу достоинству и дарованиям нового Начальника, и от лица всего сословия приносил благодарность Императрице за такое избрание, которым утверждалось благосостояние Университета. Веселовский, отклонив от себя все похвалы, приглашал всех усердием и старанием помочь недостатку сил его в достижении цели, чтобы процвел успехами новорожденный Университет. Он называл его учреждением необходимым для счастия Отечества, учреждением, которое в Летописях Империи составит эпоху самую замечательную между чудесами славного царствования Императрицы Елисаветы, и, просвещая и счастливя ее подданных, увековечит славу Ее имени и Ее щедроты перед позднейшим потомством.
После этого торжественного обряда в конференции, Веселовский в том же доме осматривал университетскую библиотеку, минералогический кабинет, химическую лабораторию, типографию, словолитную палату и книжную лавку. В типографии поднесены были Куратору стихи на разных языках Фактором Гойером: 3 Греческие и Латинские сочинял Дильтей, Французские Лектор Билон, Немецкие Профессор Рейхель, Русские неизвестно кто. 4 Греческий и Немецкий шрифты в первый раз являлись в печатном образце, вышедшем из станков университетской типографии. В 1761 году, Января 16, Куратор в первый раз посетил аудитории Университета и классы Гимназии в доме, чт; на Моховой. Студенты и ученики приветствовали его речами на разных языках. Несколько времени слушал он философскую лекцию Фроманна, и потом присутствовал во время обеда казеннокоштных учеников.
Недолго Веселовский правил должность Куратора: это продолжалось до начала царствования Екатерины II. Во время коронации Императрицы в Москве, старец, желавший покоя, уступил место свое Ададурову.
Ордера Шувалова в 1761 году.
В течение этого краткого времени, весь 1761 год, Шувалов почти также деятельно следил все действия Университета, как и прежде. Мы имеем книгу ордеров его Директору за этот год. 5 Расскажем их содержание. Шувалов требовал, чтоб в аттестатах, выдаваемых Студентам и ученикам, обозначались именно предметы, которые они знают, и чтобы эти аттестаты выдавались после публичных экзаменов, два раза в год, а не когда кто пожелает экзаменоваться, как это было в обычае. Его озабочивали те ученики, которые, будучи записаны в службу, уклонялись от нее под предлогом ученья, а ученьем не занимались. Шувалов находил такое злоупотребление предосудительным для Университета и строго требовал списка имен всех тех, которые так поступали, обещаясь разослать их по командам их, где кто служит. Предписывал снабдить Казанскую Гимназию учителями; требовал, по вызову Медицинской Канцелярии, 30-ти Студентов, хорошо знающих Латинский язык, для изучения Медикохирургии; переводчика в Мануфактур-Коллегию с хорошим знанием языков Немецкого и Французского. Художники-актеры, увеселявшие театром Московское общество, его также занимали. Слухи об их своеволии на сцене доходили до него. «Я слышал, - пишет он к Директору, - что наши комедианты, когда хотят играют, а когда не хотят, то изполовина начатой комедии или трагедии перестают и так, не докончав, оставляют, причиною представляя холод, из которых непорядков нельзя ожидать ни плода, ни прибыли, и тем самым отгоняют охотников к спектаклям, почему народу съезжается гораздо прежнего менее, следственно, и денежной сбор против делаемых во время спектакля издержек гораздо недостаточен; того ради изволите приказать, чтобы в оных спектаклях должность комедиантов исправляема была с лучшим порядком». 6 В другой раз, через нарочную эстафету, потребованы были комедианты в Петербург, с своим лучшим театральным платьем. Актерам Русского театра приказано быть по-прежнему под дирекциею Хераскова, и ему смотреть за театром по контракту, заключенному с Локателли. Достойнейшим из актеров дозволялось дать шпаги. Хераскову поручено было договориться с Италиянскими певцами о концертах, но Университету отнюдь в это не вступаться. Весьма хотелось Шувалову построить театр в Москве, и он дозволял выдать заимообразно для того десять тысяч из Университетской суммы. Молодые люди, достойно окончившие курс, возбуждали участие в Шувалове. Прапорщик Борис Салтыков был им отправлен в Женеву с жалованьем от Университета, для продолжения учения. 7 Это тот самый любознательный Салтыков, который был посредником в сношениях Шувалова и Вольтера по случаю сочинения сим последним Истории Петра Великого, который привозил ему письма, материалы исторические, чай и Русские меха от Шувалова. Из уст молодого человека Вольтер любил слушать восторженные похвалы своему Русскому Меценату, как он называл его. Салтыков изображал Вольтеру прекрасную душу Шувалова, высокий и благодетельный его характер, любовь к искусствам и покровительство, всегда готовое дарованию. К Салтыкову прибегал иногда Вольтер с вопросами в затруднительных местах истории Петра Великого: таково письмо его об раскольниках. 8
Шувалов был приветлив к дарованию вполне достойному и снисходителен к нему в случае вины его. «Отлучку Студента Маслова, - пишет он от Декабря 17, - в самовольство не считать, ибо он у меня явился и свои законные нужды представил, и хотя оный штрафа и достоин, что без позволения отлучился, но в рассуждении его прилежания и успеха в науках то ему простить».
Деятельность Университетской типографии была предметом его забот непрерывных. Он требовал реэстра всех книг, какие в ней были напечатаны со времени ее учреждения. Ему неприятно было, что литеры, которые он заказывал для нее в Англии, оказались негодными. Весьма часто посылал он в Университет книги для перевода или печати, так например: Dictionnaire abr;g; de la Bible, Инструкцию Короля Прусского его генералитету. Университет содержал на жалованье своих переводчиков, двух братьев Каховских, которые были его Студентами.
Ордера Веселовского.
Веселовский заведывал ближайшими делами Университета, во всем однако подчиняясь его учредителю. 9 Произошли некоторые перемены в назначении Профессорова, к пользе учебного дела. Ордером 21-го Января, по рекомендации Директора и конференции, Магистр Барсов, «за ревность к публичной с начала Университета службе и познание наук и по другим добрым качествам», был назначен Ординарным Профессором Элоквенции на место умершего Поповского, с жалованьем по 500 р. в год. Рейхель получил звание Экстраординарного Профессора, с окладом по 400 р. в год, и ему поручена, по смерти Келлнера, кафедра Всеобщей Истории, сверх Немецкой Словесности и Ученой Истории. На время отсутствия Роста кафедра Математики была поручена Студенту Семену Лобанову, питомцу Университета. Рост заключил новый контракт с Шуваловым в Петербурге: ему дали место Ординарного Профессора Математики (с окладом в 500 р.) и поручили преподавание Английского языка (за 100 р. в год). Должность Инспектора обеих Гимназий Дильтей сдал Профессору Фроманну, публично, по окончании Декабрьского экзамена, и прочтено было тут же весьма убедительное предписание Куратора учителям и ученикам об их отношениях к новому Инспектору.
Произошли беспорядки в Казанской Гимназии. Оттуда возвратились Оттенталь и Дювиллар и представили Куратору донесение, которое было отправлено к Шувалову. Веревкина обвиняли в растрате казенных денег. Его лишили места, а в Казань отправили Магистра Савича, дав ему для большей важности звание Профессора, командующего Казанскими Гимназиями, и обязав его несколькими часами преподавания. Савич, по мнению его товарищей, был человек трудолюбивый и дельный, неспособный быть пятым колесом в карете или служить только для парада. 10 Кафедра Опытной Физики и Оптики, по отъезде Савича, была поручена Профессору Росту. Веселовский благоразумно сознавал, что жалованье Профессорам и информаторам (так назывались в то время учители Гимназии) было слишком ограничено. Он охотно употреблял власть свою в их пользу и делал прибавки. Информатор Латинского языка в низших классах, Иван Фрязин, получал 80 р.; Вавила Ермолаев, информатор в Гимназии разночинцев, 60 р. в год: каждому прибавлено по 20-ти. Веселовский покровительствовал находившемуся тогда при Университете Прапорщику, Ипполиту Богдановичу, который был записан в Навагинский пехотный полк сверх комплекта без жалованья. Еще в 1761 году он был определен в надзиратели над Университетскими классами с чином Офицера. 11 Куратор приказал производить ему жалованья 90 р. в год.
Когда наступили экзамены, то ученики, считавшиеся на службе, отгуливая от ученья, просили аттестатов перед экзаменами, под предлогом производства по полкам. Куратор приказал по окончании вакации всем объявить, что никому, до истечения месяца после экзамена, аттестатов выдавать не будет. Строгий к исполнению обязанностей ученья и службы, Веселовский был снисходителен к проступкам молодого возраста. Студента Заборова хотели исключить за дурное поведение: Куратор предписал не исключать, потому что он в первый раз при нем впал в вину, а наказать только карцером. Студент Дмитрий Голенищев был исключен вовсе за нехождение на лекции, и имя его объявлено в газетах; но он с раскаянием пришел к Куратору и был вновь им принят в Университет.
Веселовский предписал Ассессорам присутствовать в заседаниях Канцелярии с правом голоса и помогать Директору в хозяйственных делах Университета. Присутствие столь многих членов умножило значение Канцелярии. В Июне 1761 года, Мелиссино уехал в Ригу, по случаю смерти своего тестя, и должность его начал исправлять Херасков.
Занятия Конференции.
Еще до назначения Веселовского Куратором, Конференция занималась составлением проэкта Университетского устава и новых штатов. В протоколах заседаний ее 1760 и 1761 года значится беспрерывно чтение этого проэкта, как главное занятие Членов Университета. К сожалению, не находим в них никаких подробностей об содержании этого проэкта; но из переписки Роста с Профессором Миллером 12 узнаем, что проэкт штатов составлен был в самых огромных размерах, что их сумма ежегодная простиралась для одного Университета на 65.000 р., для Гимназий на 15.000, всего же на 80.000 рублей. Рейхель, наклонный видеть особенно комическую сторону в делах человеческих, говорил в своих письмах, что такой колоссальный Университет мог бы быть годен не только для России, но что им можно бы было снабдить всю Германию; что если бы предположенные Профессоры всех 4-х факультетов с их Деканами, Синдиками, актуариями и проч. внезапно могли упасть к нам с неба, то откуда бы для такого числа Ординарных и Экстраординарных Профессоров, Докторов, Магистров, Лекторов и проч. нашлось достаточное число Студентов и слушателей? 13
Кончина Императрицы Елисаветы.
В 1761 году Декабря 25, Московский Университет лишился своей Августейшей Основательницы, Императрицы Елисаветы Петровны. В краткое царствование Императора Петра III деятельнее продолжались занятия Конференции по предмету Устава и штатов Университета.
Веселовский предписал Ассессорам Канцелярии участвовать в заседаниях Университетской Конференции и вместе с Профессорами сократить и поправить прежде сделанный штат таким образом, чтобы он сходнее был с состоянием и обычаями нашего государства. 14 Но так как дело, несмотря на это предписание, шло все еще не согласно с его желаниями; то Куратор назначил особую комиссию из четырех Профессоров: Фроманна, Керштенса, Роста и Рейхеля, которые обязаны были сочинить новый регламент и представить Куратору на рассмотрение. В своем ордере он выражает надежду, что соединенными силами четыре Профессора наискорейшим образом сократят новый регламент и что возможно будет наконец поднести его Государю Императору. 15
Распределение лекций в 1761 и 1762 годах.
По каталогам лекций 1761 и 1762 года, дошедшим до нас ,16 мы видим, что во время Кураторства Веселовского преподавание в Университете было распределено следующим образом. В юридическом факультете Дильтей, один, читал то право Естественное по Винклеру, то право Римское, соединяя приватное преподавание с публичным. В Медицинском факультете Керштенс, также один, читал то Химию по Фогелю и Боэргаву, то Минералогию с Химиею металлургическою и доцимастическою, соединяя в преподавании теорию с практикой. В Философическом факультете, Фроманн читал Логику, Моральную Философию и Метафизику, следуя Винклеру; Барсов объяснял Цицероновы речи и преподавал правила Риторики по Эрнестию, упражняя Студентов в переводах и в слоге; Рейхель читал Всеобщую Историю политическую, Историю ученую в Университетской Библиотеке, которой был он Библиотекарем, и правила Немецкого слога; в 1761 году Роста не было: вместо его Савич читал Опытную Физику по Винклеру, а Лобанов Чистую Математику; в 1762 году Рост соединил уже оба предмета и к ним присовокупил Геодезическую практику и Геометрию подземную; наконец Лектор Билон преподавал Французской язык, читал со Студентами Телемака и домашние разговоры, и упражнял их в переводах с Французского на Латинской и с Латинского на Французской язык.
Посещение Гетмана.
В 1761 году Ноября 12-го, Ясновельможный Малороссийский Гетман, Лейбгвардии Измайловского полка Подполковник и Президент Академии Наук, Граф Кирила Григорьевич Разумовский, в сопровождении многих Московских вельмож и Г. Н. Теплова, посетил Московский Университет и его Гимназии. В письме Профессора Роста к Миллеру сохранилось подробное описание этого посещения. Гетман имел намерение основать подобное училище высших наук в Батурине, о чем вел переписку с Миллером. 17 Отсюда объясняется, почему с таким особенным вниманием он осматривал Московский Университет. В сопровождении Куратора он вошел сначала в Латинский класс Ректора Шадена, где встретили его речью и стихами Латинскими, и здесь выслушал перевод на Русский язык из Цицероновых писем, потом историческую лекцию Профессора Рейхеля. В большой аудитории Профессор Барсов встретил его Русским приветствием. Профессор Фроманн взошел на кафедру и прочел лекцию об вероятности (de probabilismo). Затем следовали юридические тезисы: de principibus juris naturae, между Студентами Дильтея. Из большой аудитории Гетман перешел во Французские классы Билона, Бойе, и в Латинский класс Попова. Затем поехали в дом, где живут пансионеры; Гетман осмотрел его, типографию и словолитню; посетил камеру, где читаются Физические лекции. Показав инструменты, Профессор Рост прочел лекцию: de pressione et compressione aёris, и сделал опыты, сюда относящиеся, с надлежащим вычислением. В заключение Гетман осматривал минералогический кабинет, химическую лабораторию, где показаны были некоторые малые опыты, и наконец библиотеку. Обзор Университета окончился обедом у Куратора.
Издания при Университете.
Литературная и типографская деятельность при Университете с каждым годом оживлялась более и более. Газеты возбуждали внимательное участие публики. В 1760 году невозможно было найти в книжной лавке полного экземпляра газет за предшествовавший год.18 От учебных руководств для разных языков, изданных за границею, Университет переходил к перепечатанным или переделанным на Русский язык у себя. Веселовский, в начале 1761 года, приказал типографии печатать всех Латинских авторов с тою целию, чтобы станки ее не оставались праздными. Дильтей оживлял их также печатанием своих юридических и исторических курсов, которые, впрочем, незрелостию своею не возбуждали сочувствия в других Профессорах. Херасков печатал свои оды, комедии и трагедии. Из книг особенно замечательных напечатаны были: Сочинения Ломоносова, Поповского перевод в стихах Опыта о человеке Попе, его же перевод Локковой книги о воспитании, Записки Графа Монтекукули или главные правила военной науки вообще, Житие и сокращение Философии Бакона, Боссюэтово рассуждение о Всеобщей Истории, Баумейстерова Логика, переведенная Студентом Александром Павловым, Басни Гольберга, перевод Студента Дениса-Фон-Визина, комедии Мольера в переводах Кропотова и Чаадаева.
К 1759 году относится первое объявление о выходе периодического издания от Университета в 1760.19 Это было Полезное увеселение, которое выходило в 1760, 1761 и 1762 годах. Издателем был Херасков. Здесь напечатаны были многие его стихотворения. Встречается иногда имя жены его и Сумарокова. Здесь напечатаны оды Горация, переведенные Поповским. Кроме того принимали участие Шишкин, Хрущов, Ржевский, Карин, Нартов, Нарышкин, Павел Фон Визин, Домашнев, Денис Фон Визин, Павел Потемкин, Студенты Соколов, Орлов, Булгаков, Приклонский, Санковский, Аничков, Рубан, Золотницкий. Здесь в первый раз и весьма часто встречается имя Ипполита Богдановича.
В 1761 году, в Октябре месяце,20 Конференция рассуждала об упражнениях Студентов по разным отраслям наук и о переводах, которыми могли бы они, под руководством Профессоров, снабжать периодическое издание Университета. Находили большие тому препятствия в занятиях лекциями, в повторениях; но главное заключалось в том, что иностранные Профессоры плохо знали Русский язык и что все бремя исправления переводов тяготело на одном Профессоре Барсове, который и без того был занят редакциею Ведомостей.
В 1762 году Профессор Рейхель предпринял периодическое издание под заглавием: Собрание лучших сочинений к распространению знания и к произведению удовольствия или смешанная Библиотека о разных физических, экономических, також до мануфактур и до коммерции принадлежащих вещах. Оно выходило четыре раза в год. Профессор в предисловии говорит о важности и пользе периодических сочинений - и материалами для своего издания преимущественно назначает познания в Физике, Экономии, Нравоучении, политической и ученой Истории. Здесь первою статьею мы встречаем перевод Дениса Фон-Визина: Менардово изыскание о зеркалах у древних (из Histoire de l’Acad;mie des Inscriptions et de belles-lettres). Часто под переводами встречается это славное имя. Здесь Профессор Рейхель представил вниманию публики Русский перевод романа Аббата Террасона: Сиф, сделанный тем же переводчиком, и отдал ему справедливость в знании Немецкого языка. 21 В переводах, кроме того, участвовали: Павел Фон Визин, Михаил Агентов, Петр Лопухин, Александр Корсаков, Яков Дашков, Студент Владимир Золотницкий, Студент Иван Калиновский и другие. Издание имело практическое направление и касалось предметов, более потребных для жизни. Но Профессор не нашел никаких выгод в продолжении этого издания, предпринятого на иждивении университетского книгопродавца Вевера. Рейхелю трудно было ладить и с молодыми переводчиками, из которых каждый хотел переводить свое, и с книгопродавцем, наблюдавшим только свои выгоды, и наконец всего более с собственным незнанием Русского языка.22
Так ученая и литературная деятельность Профессоров и Студентов, при самом начале Университета, оживляла станки его Типографии. Но случалось иногда, что денежные выгоды требовали от Типографии других, совершенно противоположных занятий. В 1763 году, например, она должна была напечатать 448.000 листов с разлиневанными рубриками, чт; отняло у нее три или четыре месяца во вред трудам, более полезным распространению образования.
Славные питомцы Университета в царствование Елисаветы I и Петра III.
Взглянем на тех питомцев, которых образовал Университет, в царствование Елисаветы I и Петра III, в течение первых осьми лет своего существования. В краткое время много дарований успел он вызвать для разных поприщ жизни. Видно, что учреждение пришлось по Русской почве, отвечало потребностям времени. Четырех Профессоров приготовил Университет для себя: Математика и Философа Аничкова, Естествоиспытателя Афонина, Юристов Десницкого и Третьякова, из которых трое последних были отправлены за границу; а пятого, также будущего Профессора и первого своего Ректора, Чеботарева, произвел в Студенты. Четыре государственных мужа учились в эти годы в его Гимназиях: Князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический, Яков Иванович Булгаков, Граф Аркадий Иванович Морков и Светлейший Князь Петр Васильевич Лопухин, Председатель Государственного Совета,23 из которых второй занимает отличное место между самыми деятельными переводчиками Екатерининского периода. Несколько писателей вышло из его Студентов: во главе их Денис Иванович Фон-Визин, который вступил в Гимназию в 1755 году, прошел все ее классы с отличием, получил несколько золотых медалей и произведен в Студенты, может быть, в 1762 году.24 Сверстниками его были брат его, Павел Иванович, впоследствии Директор Университета, его образовавшего, и Сергей Герасимович Домашнев, потом Вице-Президент Академии Наук. Ипполит Федорович Богданович был также вольным слушателем Университетских лекций и им обязан своим образованием. Упомянем Башилова, достойного сотрудника Шлецера, и Рубана, деятельного журналиста и переводчика в период Екатерининской Литературы. Кроме того, Университет приготовил чиновников для будущей Коммиссии Уложения, дал несколько отличных учителей Кадетскому Корпусу, как например Лобанова, Пермского, Алексеева, и своим Гимназиям Московским и Казанской. В 1763 году, в объявлении об уроках гимназических, встречаем между учителями имена Студентов: Ефима Орлова, Алексея Теплова, Семена Сватковского, Илью Федорова, Ивана Тихомирова, Ивана Калиновского и других.
ПРИМЕЧАНИЯ
ко второй Главе.
1. Письмо писано по-Французски.
2. См. Прибавление к 102 № Моск. Вед. 1760 года, Декабря 22-го.
3. Экземпляр стихов сохранился в Библиотеке Московского Главного Архива Иностранных дел.
4. Подробности взяты из писем Дильтея к Миллеру, где все авторы поименованы, кроме Русского.
5. Шестой том рукописной коллекции актов, подаренной Университету И.М. Снегиревым.
6. Ордер Января 1761 года.
7. Ордер Августа 1761 года. Жалованья было 350 р. Это должен быть не тот Салтыков, который был Секретарем Конференции. Из одного документа видно, что сей последний назывался Александром.
8. J’abuse des bont;s de M. de Soltikof. Je le supplie de me mander comment on ;crit le nom des sectaires appel;s dans mes M;moires Kalkonistky, ou Ratzoniski, ou Ralkoniky, ou Roskolchiqui.
Qui sont donc ces gens-l; dont le nom me fait donner au diable?
Et les Worsko-j;suites, ou vlorsko-j;suites, qui sont ils? je n’y entends rien. Tous ces dr;les-l; ne valent pas la peine qu’on en parle, ; moins qu’ils ne soient bien ridicules, comme sont chez nous tous nos fanatiques.
9. Книга ордеров Веселовского также сохранилась и составляет 7-й том помянутой коллекции.
10. Из переписки Роста с Миллером.
11. Так сказано в биографической статье о Богдановиче и его сочинениях. Вестник Европы. 1803. т. IX. стр. 5.
12. Письмо от 1761 года Июля 16-го.
13. Письмо Рейхеля к Миллеру от 1763 года 10-го Августа.
14. Ордер Февраля 5-го 1762 года.
15. Ордер Марта 5-го того же года.
16. Catalogus praelectionum publicarum in alma Elisabethana Universitate habendarum. Anno 1761. April. 26. Реэстр публичных лекций, имеющих преподаваться в Императорском Московском Университете от 28-го Июня сего 1762 году по 28-й день того ж месяца 1763 году. Тот же самый каталог существует и на Латинском языке. Все три документа находятся в коллекции, подаренной И.М. Снегиревым Московскому Университету.
17. Отрывки этого проэкта сохранились в портфелях Миллера.
18. Из письма учителя Гимназии Лимберга к Миллеру, который поручал ему набрать полный экземпляр газет 1759 года.
19. Московские Ведомости 1759 года № 78.
20. Протокол заседания 20-го Октября.
21. Должно думать, что перевод сделан был с Немецкого перевода.
22. Рейхель в письмах своих к Миллеру приносит такие жалобы: «Вы справедливо замечаете, что довершением моего периодического издания я обязан счастливому случаю. В переводчиках недостатка не было; хороши ли они были, про то знают боги; но это племя искаженное. Они не хотят переводить то, что предлагают им, но выбирают сами, а выбор их падает обыкновенно на особенные материи. Если бы я с этими людьми не взял вожжей в руки, из моего периодического издания вышла бы помойная яма. Слава Богу, что я еще так успел; но вперед буду осторожен. Особенно с такими книгопродавцами не желал бы иметь дела». Он жалуется на Вевера, что за содействие его к переводу басен Гольберга не только не получил он экземпляра Русского перевода, но даже не возвратил и Немецкого подлинника, за который Веверу заплатил деньги.
23. О том, что Светлейший Князь Лопухин был питомцем Университета, говорит Профессор Гейм в речи своей: Ueber den Zustand der Wissenschaflen in Russland unter dem Paul dem Ersten und von den Verdiensten dieses erhabenen Monarchen um dieselben, произнесенной Июня 29-го, 1799 г., и напечатанной тогда же с Русским переводом под заглавием: О состоянии наук в России под покровительством Императора Павла Первого. Вот слова из этой речи по современному переводу: «Чье сердце не исполнится радости и не возгордится мыслию, что величайшей доверенности Монаршей удостоенный, всеми Россиянами досточтимый Князь Лопухин, у нас положил основание тем знаниям, которые делают его ныне способным отправлять с тонким благоразумием толь важные и многообъемлющие вверенные ему звания, и исполнять самые труднейшие должности к удовольствию своего Государя и к счастию многочисленных народов? По справедливости возгордится Университет таким воспитанником, тем паче, что он с чувством признательности помнит его, и не оставляет споспешествовать общеполезной цели сего столь полезного училища». Петр Лопухин встречается в списках с 1759 года, следом за Денисом фон-Визиным, и в 1761 году произведен в Студенты.
24. Говорю: может быть, потому что не отыскан нами единственный печатный список Студентов, произведенных в 1762 году, См. об этом в конце 4-й главы.
ИСТОРИЯ ИМПЕРАТОРСКОГО МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II АЛЕКСЕЕВНЫ
от 26-го Июня 1762 г. до 6-го Ноября 1796 года.
(ГЛАВЫ III, IV, V и VI).
ГЛАВА III.
СОДЕРЖАНИЕ.
Московский Университет при Екатерине II. - Узаконения Императрицы, касающиеся Университета. - Щедроты Императрицы Екатерины Университету. - Пожертвования частных лиц Московскому Университету. - Кураторы в царствование Екатерины II.
Московский Университет при Екатерине II.
Московский Университет, основанный Императрицею Елисаветою и ущедренный своею Основательницею, является в царствование Екатерины II уже государственным учреждением, глубоко пустившим корни свои в жизнь народа и действующим согласно намерениям Правительства, в неутомимом стремлении его к образованию Отечества. Иностранцы, в начале по необходимости призванные в Университет, живучи в Москве, все более и более применяются к духу и потребностям нашей жизни и наконец, по большей части, уступают место Русским Профессорам, уже собственным воспитанникам Университета, довершившим свое ученое образование за границею. Наука, до сих пор не знавшая иного языка кроме Латинского, в устах нового Русского поколенья ученых открывает для себя народный орган - Русский язык.
Узаконения Императрицы, касающиеся Университета.
Рассмотрим сначала узаконения, касающиеся Университета в царствование Екатерины II. В 1763 г.1 Академия Художеств окончательно отделена была от Московского Университета - и повелено получаемые ею 20.000 рублей из таможенных сборов и 6.000 из Штатс-Конторы отпускать прямо в Академию. Управление этим учреждением, за отлучкою Шувалова, поручено Бецкому; но Шувалов однако, до конца жизни своей, оффициально сохранял титул первого учредителя Академии Художеств. В 1766 г. истекал срок Высочайшему повелению отпускать в течение семи лет по 20.000 рублей из винных доходов на содержание Университета. Сенат донес о том Императрице, указал на высоко-нравственное значение Университета в отношении к воспитанию юношества и испрашивал Высочайшего разрешения касательно этой суммы. Императрица повелела отпускать ее по-прежнему.2 Кроме того, указом 1782 г. Июня 1-го, прибавлено к штатной сумме Университета еще 6000 рублей, впредь до издания нового штата, ради «пользы», как в указе сказано, «которую многие места заимствуют от умножения в Московском Университете наук и учащихся и для дальнейшего того распространения».
Отдача сумм Университета в частные руки, хотя умножала проценты, но привела самые капиталы его в большое расстройство. Отдавать же деньги под залоги деревень Университет не имел права, потому что законы не позволяли присвоивать ему деревень и писать на имя свое крепости: в случае несостоятельности должников его, надлежало бы прямо продавать их с аукциона. Указом 5-го Маия 1775 года, повелено Университету вверять свои капиталы Дворянским банкам по 6-ти процентов, с тем, чтобы они не вычитали у него на свои расходы шестого процента со вверенной им суммы.
Известны обширные планы Императрицы Екатерины о распространении просвещения по всей России. Она намеревалась основать Университеты в Екатеринославле, Пскове, Чернигове и Пензе, и учредить Гимназии в большей части губернских городов России3. Сумма, назначенная для Университетов, простиралась до 568.687 рублей4. Мысль Екатерины была исполнена Императором Александром, но в других местах России.
Более деятельное внимание обращено было Правительством, по настоявшей потребности, на образование низших классов народа. С этою целию учреждена была Коммиссия для народных Училищ, указом 7-го Сентября 1782 года. Московский Университет, вместе с Академиею Наук, был назначен в помощники Коммиссии в ее важных занятиях. Указ 4-го Марта, 1784 года, говорит: «Коммиссия об установлении в государстве народных училищ, по делам ей вверенным на пользу и просвещение народное, имея надобность в ученых людях, ни от кого в том лучшего пособия заимствовать не может как от Наших здешней Академии Наук и Московского Университета». А потому Профессоры его и Адъюнкты могли быть призываемы в Коммиссию, с сохранением должностей своих и жалованья при Университете. Когда указом 7-го Июня, 1785 года, предписано было Московскому Главнокомандующему, Графу Якову Александровичу Брюсу, завести по всем частям столичного города народные училища и между ними одно Главное, согласно с наставлениями, заимствованными у Коммиссии, для той цели учрежденной, - об Московском Университете сказано было, что он, вместе с Заиконоспасскою Академиею, обязан подать в этом деле помощь всевозможную. Когда, указом 29-го Января 1786 года, повелено было Коммиссии сочинить план для учреждения Университетов и Гимназий в разных концах России, Московский Университет обязан был тем же «всемерным пособием» перед Коммиссией, когда она того потребует.
Правительствующий Сенат, в 1777 году, предложил Московскому Университету вопрос: может ли он экзаменованными и достойными учителями наполнить все места, имеющие в них нужду, равно удовольствовать и отдаленных от Москвы жителей, желающих иметь таковых для обучения детей своих? Университет отвечал, что не имея сведения ни об местах, ни о семействах, нуждающихся в учителях, он требуемого известия представить Сенату не может. Тогда повелено было Сенатским указом, Октября 30-го 1777 года, чтобы Университет доставил сведение Сенату о том, сколько со времени учреждения Университета доныне вышло в учители Студентов, и впредь постоянно давал бы знать Сенату, сколько их когда выпущено будет и с какими аттестатами5. Кроме ограниченного числа выходивших в учители Студентов и огромного количества повсеместных требований Университет не мог удовлетворить видам Правительства доставлением Русских учителей и по другой еще причине. Иностранное воспитание брало повсюду в России перевес над отечественным. Во всех городах заводимы были пансионы заезжими иностранцами. В частные дома приглашали по преимуществу иностранцев. Указ 1757 года, Маия 5-го, оставался без исполнения. Многие иностранные учители в Москве и замосковных городах содержали от себя пансионы и школы, а иные жили в партикулярных домах и обучали юношество, не имея ниоткуда на то свидетельства и надлежащих аттестатов. Университет через объявление в своих Ведомостях6 подтверждал им силу Именного указа; школам и пансионам, ему известным, обещал свое содействие присутствием членов Университета на их испытаниях; учителям же, не являвшимся для экзамена, назначал сроки и угрожал штрафами; но в ответ на угрозы являлись весьма немногие. Университет доносил о том Сенату в 1772 году, Декабря 31-го. Но Сенат отложил еще чинить исполнение о подтверждении указа 1757 года.7
В 1785 году, указом Октября 7-го, повелено было все пансионы и школы в Москве, за исключением тех, которые по установлениям или жалованным грамотам вверены особенному духовному или светскому управлению, осмотреть особенной Коммиссии, которая должна была состоять из членов Приказа Общественного Призрения, из двух ученых духовных особ по назначению Преосвященного Архиепископа Московского и из двух Профессоров Московского Университета. При осмотре следовало наблюдать: совершается ли учение относительно Закона Божия, для Русских по точности догматов Православной Веры нашей, для иноверных по их исповеданиям; чтобы всякое суеверие, развращение и соблазн терпимы не были; чтобы для учения употреблялись преимущественно книги, изданные Коммиссиею для народных училищ, или употребляемым в других училищах; чтобы учители были испытаны в знаниях, способностях, нраве и образе мыслей. Все училища, не соответствующие сим требованиям, приказано упразднить, а новые заводить не иначе, как по дозволению Приказа, куда на этот конец приглашать двух духовных особ, назначенных Преосвященным, и двух Профессоров Московского Университета.
Наравне с Академией Наук, Университет, посредством Ведомостей своих, назначен был в издатели всех тех Высочайших постановлений, которые должно было объявлять во всенародное известие. В 1763 году, Февраля 14-го, Сенат приказал Экспедиции Сочинения Уложения собрать все Указы со времен Петра Великого, которые имели характер узаконений вечных и изданы были во всенародное известие, и отослать их в Московский Университет для напечатания особыми книгами и для продажи в народе. В 1781 году, Апреля 8-го, предписано Университету не печатать тех указов, которых исполнение относится к одним Присутственным местам, а ограничиться теми, которые назначены для всенародного сведения, или теми, которые напечатать предпишет особенно Правительство. Объявления же, присылаемые в Университет из Наместнических Правлений о торгах и продажах велено печатать немедленно, не докладываясь Сенату.8
Окончательное образование Медицинского факультета в Университете, в царствование Екатерины, заслужило ему новое право давать ученикам своим степень Доктора Медицины, право, которое до тех пор имела только Медицинская Коллегия. Оно было присвоено Университету указом 29-го Сентября 1791 года; но испытания в Университете на степень Доктора Медицины должны были происходить при Депутатах Медицинской Коллегии, и Доктор; Университета могли вступать в отправление практики только с ее ведома.
Щедроты Императрицы Екатерины Университету.
От узаконений перейдем к Монаршим щедротам, какие Императрица Екатерина оказала Университету в продолжение своего царствования.
Приступая к этому, не могу не вспомнить здесь, как премудрая Государыня, при самом начале своего правления, почтила Русскую науку в лице Ломоносова. Она посетила великого старца в его доме; она озарила закат славных дней его своим посещением; три часа пробыла она у него, рассматривая его мозаики, им изобретенные инструменты, наблюдая опыты в Физике и Химии, какие он делал. Поэт в восторге поднес стихи Августейшей гостье9. Екатерина, умевшая так ценить науку в Русских ее представителях, обращала постоянное внимание на ученую деятельность Профессоров Университета. Здесь благодарно исчислим ее благодеяния.
В 1782 году был вновь отстроен на особую сумму флигель, в котором Университет праздновал акт 25 Ноября, в присутствии Главнокомандующего Москвы Генерал-Фельдмаршала Графа Захара Григорьевича Чернышева. В 1785 году, в Сентябре месяце, Императрица приказала купить дом Генерал-Поручика Князя Борятинского, чт; на Моховой, и подарила его Университету; а в следующем 1786 году, 2-го Марта, пожаловала 125.000 рублей на постройку главного Университетского корпуса, с дозволением брать и потребное число материалов, оставшихся от Кремлевского строения.
В том же 1786 году, воскресный день, 23-го Августа, ознаменован был торжественною закладкою большого Университетского корпуса. По совершении молебствия с водосвятием, начинавшееся здание окроплено святою водою. Куратор Михаил Матвеевич Херасков положил первый камень, медную доску с надписью и несколько монет, выбитых в царствование Екатерины. За ним Директор Павел Иванович Фон-Визин и Члены Университета положили также по нескольку камней, при радостных восклицаниях каменщиков, кричавших: ура! Надпись на медной доске, вложенной Херасковым, была следующая: «Повелением и щедротою Благочестивейшия Самодержавнейшия Великия Государыни Императрицы Екатерины Вторыя начато строение сего главного корпуса Императорского Московского Университета Царствования Ее в двадесят пятое лето, от Рождества Христова в 1786 году, при Наследнике Ее Благоверном Государе Цесаревиче и Великом Князе Павле Петровиче и Супруге Его Благоверной Государыне Великой Княгине Марии Феодоровне и чадех Их Благоверных Государех, Великих Князех Александре Павловиче и Константине Павловиче, и Благоверных Государынях Великих Княжнах Александре Павловне, Елене Павловне и Марии Павловне. При главном начальстве в оном Университете Господ Кураторов Действительного Тайного Советника, Обер-Камергера и разных орденов Кавалера Ивана Ивановича Шувалова, Тайного Советника Ивана Ивановича Мелиссино и Действительного Статского Советника Михаила Матвеевича Хераскова. Строение производилось под смотрением Действительного Статского Советника и оного ж Университета Директора Павла Ивановича Фон-Визина Архитектором Надворным Советником Матвеем Козаковым».
Начало следующего 1787 года ознаменовано было новою щедротою Императрицы: годовой доход Университета, кроме 6.000 рублей, пожалованных указом 1782 года, умножен еще суммою в 9.000 руб. В 1788 году, по ходатайству Куратора Мелиссино, Московский Главнокомандующий Петр Дмитриевич Еропкин выпросил у Императрицы дом Межевой Канцелярии, в котором помещен был Благородный Пансион при Университете.
В 1791 году, Апреля 5-го, освящен был новоустроенный в самом доме Университета храм во имя Св. Великомученицы Татианы, «в незабвенное воспоминание достойно чтимого дня, в который утвержден проэкт об Университете». Митрополит Платон совершил освящение церкви и сказал по этому случаю слово: «О важности и силе освящения храма». Он указал на семь даров Духа Святого, которыми храм содержится, украшается и утверждается: на премудрость, разум, совет, крепость, ведение, благочестие и страх Божий. Он дал совет, как воспитывать в себе, в церкви Бога живого, во внутреннем храме своем, эти святые дары, - и здесь прилично месту, где внешний храм устроен, говорил особенно о премудрости, о необходимости соединения разума с любовию; отличил мудрость духовную от плотской теми признаками, на какие в ней указывает сам Апостол, и так заключил свое слово: «Ныне освятили мы храм сей: а чрез то благоволил Господь обоя совокупить во едино. Училище наук и училище Христово стали быть соединенны: мудрость мiрская, внесенная во святилище Господне, становится освященною: одно другому спомоществует; но притом одно другим утверждается. Свет малый и свет великий происходит от единого Отца Светов. Прекрасное зрелище, когда дикая маслина, будучи привита к маслине тучной и благоплодной, делается и сама плодоносною.
Вы, рачители премудрости, вы, здешнего знаменитого училища питомцы, сей священный союз храните благочестием и добродетелию. В затруднениях вашего понятия, во искушениях своих притекайте к сему святилищу, и открывайте свои нужды с сыновнею свободностию Отцу щедрот и Богу всякия утехи. Отверзайте уста алчущие правды и наполнитеся духа. Сей храм будет вас освящать невидимым Божиим присутствием: а вы его освящайте своим благоговением: таким образом из одного храма устроите два: или паче два соедините в един, в жилище Господне.
Ты же вездесущий и вся исполняющий! подаждь храму сему ту благодать, да чего воспросят у Тебе на месте сем, и Ты услыши на небеси горе, и милостив буди им. Аминь».10
Слово Архипастыря умилило всех, ему внимавших. Иеромонах Виктор, определенный к храму в настоятели, говорил Митрополиту благодарственное слово. Куратор Мелиссино, от имени всего училища, поднес ему приветственные стихи.
Наступила Пасха. Готовились служить воскресную утреню в новоосвященном храме. Приезжает нарочно посланный от Императрицы и привозит в дар Университету полную богатую ризницу для его церкви. Внезапно престол и жертвенник облеклись в новые одежды; потир и дискос покрыты сияющими воздухами; на аналои надеты пелены из богатой золотой парчи, обложенной серебряным гасом; Священники облачились в новое благолепие. Дар, которым Государыня как бы христосовалась с Университетом в праздник Светлого Воскресения, умножил в сердцах Начальников, Профессоров и питомцев радость духовного торжества.
Строение заложенного в 1786 году здания продолжалось семь лет. В течение этого времени Университет, по недостатку помещения, не мог рассылать повсюду обычных приглашений к торжествам своим. Но в 1793 году, Октября 26-го, празднуя бракосочетание Государя Великого Князя Александра Павловича и Великой Княгини Елисаветы Алексеевны, Университет открыл в первый раз для торжественного акта свою новую большую аудиторию.
Пожертвования частных лиц Московскому Университету.
Подражая щедротам Императрицы, многие частные лица благородно соревновали друг другу в пожертвованиях Университету. Здесь с благодарностью помянем имена их и дары, ими принесенные.
Прокопий Акинфиевич Демидов, в 1779 г. Января 11-го, накануне незабвенного дня учреждения, при письме на имя Шувалова, прислал 10.000 рублей для Московского Университета, и в том же году, Июня 30, когда Университет праздновал акт свой в присутствии первого своего учредителя, Шувалова, и один из Студентов-пансионеров Демидова сказал своему благодетелю благодарное приветствие, Прокопий Акинфиевич прислал к Шувалову другие 10.000 рублей. Вольное Российское собрание, учрежденное Куратором Мелиссино, избрало Демидова в свои Члены и приветствовало его особенною речью. Сумма, пожертвованная Демидовым, под названием Демидовского пансиона, отдана была в Московский банк с тем, чтобы на проценты, с нее получаемые, могли содержаться в Университете шестеро Студентов и выходить не только в учители, но и в Профессоры. В 1779 году, в число Демидовских пансионеров приняты были Студенты: Яков Репин, Василий Аршеневский, Матвей Гаврилов, Михаил Степанов, Николай Попов, Михаил Багрянской; из них, впоследствии, Аршеневский и Гаврилов были Профессорами. Конференция, с позволения Кураторов, поручила Демидовских пансионеров под надзор Профессору фон Шварцу, который обязан был прилагать об них особенное старание в учебном и педагогическом отношениях. Студенты, 20-го Ноября, под руководством Профессоров Шварца и Сырейщикова, ездили благодарить Прокопия Акинфиевича.
Университет строго наблюдал за тем, чтобы в сердцах питомцев постоянно жива была благодарность к их благотворителям. Для этой цели употреблял он некоторые обряды на своих публичных торжествах. Сюда относится в 1774 году благодарное воспоминание о Тайном Советнике, Сенаторе Михаиле Григорьевиче Собакине, учредившем стипендию для двух Студентов: это воспоминание произносили публично его пансионеры на двух языках, Латинском и Русском. Так и Демидовские питомцы обязаны были, по предписанию Шувалова, ежегодно на акте благодарным словом приветствовать или вспоминать своего благодетеля.
В 1786 году, по кончине Прокопия Акинфиевича, Ноября 14-го, родственники совершали его погребение: Университет прислал его питомцев ко гробу усопшего. Непритворное усердие и благодарность, обнаруженные ими при этом обряде, возбудили внимание родственников покойного. Брат, супруга, дети и все его ближние выразили через газеты свою благодарность и Начальству Университета и тем питомцам, «которые примерным наблюдением порядка, благопристойности и нелестного сожаления изъявили последний и достохвальный долг благодарных чувствований к умершему».
Супруга Прокопия Акинфиевича, Татьяна Васильевна, и сыновья его, Акакий, Лев и Аммос Прокопьевичи, в 1789 году, почтили память покойного благотворителя Университета новою жертвою и подарили ему тот знаменитый гербарий, который Демидов сам собирал с необыкновенным старанием, и также некоторую часть его библиотеки.
В 1783 году скончался другой благотворитель Университета, Коллежский Ассессор Яков Борисович Твердышев. Он пожертвовал Московскому Университету на содержание известного числа Студентов также 20.000 рублей, кроме другой такой же суммы, определенной им на благотворительные учреждения в Москве. Университет почтил память его стихами на его погребение, которые тогда же были напечатаны в Ведомостях. В 1785 году, Марта 12-го, Светлейший Царевич Грузинский, Георгий Вахтангович, подарил Университету для той же цели 10.000 рублей. Университет публично выразил Царевичу свою благодарность, обещаясь поселить ее в сердцах питомцев, которые будут ему обязаны дарами образования.
В 1782 году, Июня 15-го, один неизвестный объявил Кураторам письменно о намерении своем учредить при Университете Семинарию переводчиков для переложения лучших иностранных писателей и особенно нравоучительных сочинений на Русской язык. С этою целию он принял на себя обязанность содержать на своем иждивении шестерых Студентов и сверх того содействовать всеми средствами Студентам Университетской Семинарии в их ученых упражнениях. Друзья жертвователя последовали его примеру и обещались содержать еще десятерых Студентов.
Такая ревность любителей образования одушевила иностранных ученых, живших в Москве, на такие же подвиги. Профессор Иоанн Георг Шварц взялся читать публичные лекции без жалованья и платы. Его примеру последовал Лиценциат прав, один из искуснейших теоретических юриспрудентов, Шнейдер. Он вступил в Университетскую службу без жалованья и объявил публичный курс: О силе законов, по руководству Монтескье, на Латинском языке для Студентов, на Французском для любителей из Русского Дворянства. Университет дал титул Почетного Профессора Лиценциату Шнейдеру, в знак благодарности за его безмездный труд.
Похвальные подвиги Русских и иностранцев на пользу просвещения в России воспламенили многих патриотов на пожертвования. Так основалось при Университете Ученое дружеское Общество и поставило целью своей взаимной связи способствовать, сколько возможно, распространению Русской Словесности. Мы увидим после, как Новиков оживлял типографские станки Университета, действуя от имени общества, и как в этом прекрасном рассаднике расцвел и созрел умственными силами наш славный Карамзин.
Маиор Лейб-гвардии, Петр Алексеевич Татищев, одушевленный полезною мыслию учреждения Семинарии для переводчиков, принял на себя также содержание шестерых Студентов. Многие неизвестные благотворители скрывали в этом полезном деле имена свои. Дружеское Общество, умножив свои средства, желало быть полезным и для духовных училищ, а потому на места шести Татищевских пансионеров изъявило намерение принять Студентов из духовных Семинарий. Тогда-то из Троицкой Академии и Семинарии приняты были Студенты Матвей Десницкий и Стефан Глаголевский, которых впоследствии ожидал Святительский сан на Митрополии С. Петербургской и Новгородской под славными именами Михаила и Серафима.
Примеры же Профессоров Шварца и Шнейдера побудили одного из достойнейших иностранных учителей в Москве, Борденаве, принять на себя безмездное обучение Французскому языку в Университетской Гимназии.
Фамилия Демидовых не переставала благотворить Университету и Русскому просвещению. Подобные пожертвования были в их семейном духе, сделались благородными признаками их рода. Павел Григорьевич Демидов, двоюродный брат Прокопия Акинфиевича, основатель впоследствии Ярославского Лицея, еще в 1778 году начал свои благотворения Московскому Университету.
Кураторы и Профессоры намерены были устроить при Университете модельную камеру и определили на то ежегодную сумму. Демидов, узнав о том, прислал немедленно в Университет превосходное собрание моделей, относящихся до горного и плавильного искусства и представляющих разные штольны, шахты, печи, машины и инструменты. Все это собрание было, по заказу его, изготовлено лучшими мастерами в Фрейберге, Саксонском городе, славном горными заводами. Должно заметить, что металлургия и горное дело преподаваемы были в Университете Профессором Ростом и что такое собрание моделей являлось необходимым пособием для его кафедры. Сверх того Демидов прислал в дар Университету 28 банок с редкими экземплярами из царства животных, сохранявшимися в спирте. Он приобрел их сам в Париже из кабинета одного ученого.
Готовились начать каменное строение в Университете: Никита Акинфиевич Демидов, узнав о том, написал к Шувалову, 1779 года Декабря 11-го, письмо, в котором обещался выставить для кровли Университетского дома 5.500 листов черного аршинного железа с своих заводов, - и, исполнив обещание, в 1781 году Маия 8-го, прислал еще 800 пуд лучшего связного железа на укрепление стен Университетского дома.
Обер-Шталмейстер, Генерал-Аншеф и Действительный Камергер, Петр Спиридонович Сумароков в 1780 году подарил Университету дом свой за Красными воротами, на Ольховце, с садом и оранжереями, для заведения ботанического сада или для другой цели. Университет, в знак благодарной памяти, определил этому дому называться Университетским Сумароковским. Цель жертвователя не была достигнута. Ботанический сад при Университете был устроен гораздо позднее. Дом же Сумароковский отдавался внаймы.
Надворный Советник Борис Михайлович Салтыков, бывший питомец Университета, любимец Шувалова и приятный собеседник Вольтера в его Фернейском уединении, узнав о намерении Университета построить новый каменный флигель для своих классов, по любви к наукам и особенно к месту своего образования, прислал ему в подарок 500 тысяч городового кирпича. Через Салтыкова же, Член С. Петербургской Академии Наук, Профессор Химии и Ботаники, Лаксманн, в 1783 году подарил Университетскому кабинету Сибирские камни разного рода с описанием. В 1794 году Титулярный Советник Петр Стариков принес в дар Университету порядочное количество золотых, серебряных и медных наилучших штуфов и разных Сибирских камней. Нередко, через свои Ведомости Университет изъявлял благодарность свою Вологодскому помещику, Алексею Александровичу Засецкому, за древние книги и рукописи и за редкие произведения природы.
Поминая тех, которые с своими пожертвованиями завещали нам имена свои, не забудем и неизвестного жертвователя, который в 1770 году прислал Университету Липпертову Дактилиотеку, состоящую в 3.000 снимках с лучших древнейших резных камней, а в 1772 собрание Шведских медалей, снятых искусством славного медальера Гедлингера, и портрет Фельдмаршала Графа Петра Семеновича Салтыкова. Жертвователь любил сопровождать дары свои стихами. Университет утешал его, печатая стихи и извещая публику об дарах, а подлинные его письма хранил в Библиотеке. В 1779 году, Декабря 14-го, неизвестный любитель наук прислал в библиотеку Университета более ста бронзовых медалей, большею частию Русских, весьма искусно сделанных.
Этот ряд прекрасных благотворений от частных лиц нашему Университету, совершенных в царствование Екатерины II, мы заключим благородною чертою знаменитого питомца его, Князя Потемкина-Таврического. Григорий Александрович всегда с благодарностию помнил о месте своего ученья, где раскрылись его счастливые способности. Он хотел выразить свои признательные чувства Университету на деле – и, в начале 1791 года, определил доходы с своей Ачуевской дачи, с ее рыбными ловлями и солеными озерами, на умножение Университетского капитала. Но Университет узнал о том уже по кончине своего благодарного и великодушного питомца. Генерал-Поручик Атаман войска Донского, Алексей Иванович Иловайский, приняв по просьбе Светлейшего в свое смотрение и охранение помянутые доходы, все, чт; было собрано по кончину доброхотного дателя, 7.468 рублей доставил Московскому Университету.
Кураторы в царствование Екатерины II.
В царствование Императрицы Екатерины (1762-1796), кроме Шувалова, который до конца жизни Екатерины II сохранял звание учредителя и первого Куратора Московского Университета, было три Куратора: Ададуров с 1762 по 1771 год (в деятельной должности), Мелиссино с 1771 по конец своей жизни и Херасков с 1778 до нового Университетского Устава при Императоре Александре, когда Кураторы заменились Попечителями.
ПРИМЕЧАНИЯ
к третьей Главе.
1. Указ 2-го Марта 1763 года.
2. Указ 20-го Февраля, 1766 года. Мнение Сената выражено следующими словами: «Как в сем Училище главное научение производится о настоящем познании душевных добродетелей и ко исправлению нравов на Богоугодное и обществу полезное употребление»...
3. Указ 4-го Сент. 1784 и 29-го Января 1786 года.
4. Указ 16-го Октября, 1786 года.
5. Эти рапорты Московского Университета Сенату о выпущенных из него Студентах должны храниться в Сенатском Архиве, но только не в Москве, а в С. Петербурге.
6. Московские Ведомости 1771 года. № 19-й.
7. Указ 30-го Октября 1777 года.
8. Указ Августа 19-го, 1781 года.
9. Этих стихов нет в полном собрании сочинений Ломоносова. Вот они:
Геройство с кротостью, с премудростью щедроты,
Соединенные Монаршески доброты
В благоговении, в восторге, зрит сей дом,
Рожденным от Наук усердствуя плодом.
Блаженства нового и дней златых причина,
Великому Петру во след Екатерина
Величеством своим нисходит до Наук,
И славы праведной усугубляет звук.
Коль счастлив, что могу быть в вечности свидетель,
Богиня, коль твоя велика добродетель!
10. Поучительные слова Митрополита Платона. Том 15.
ГЛАВА IV.
КУРАТОРСТВО И.И. ШУВАЛОВА И В.Е. АДАДУРОВА.
С ОКТЯБРЯ 1762 ГОДА ДО ФЕВРАЛЯ 1771 ГОДА.
СОДЕРЖАНИЕ:
В.Е. Ададуров. - Директор М.М. Херасков. - Пересмотр проэкта Устава. - Записка Миллера. - Приглашение ученых. - Профессор Юриспруденции Лангер. - Профессор Медицины Эразмус. - Возобновление контрактов. - Лектора. - Процесс с Дильтеем. - Распри Профессора Роста с механиком Петром Дюмуленем. - Выбытие Профессора Фроманна - и его книжка о России. - Русские ученые. - Магистр Аничков. - Вениаминов и Зыбелин. - Третьяков и Десницкий. - Высочайшее повеление читать лекции на Русском языке. - Диссертация Аничкова. - Афонин. - Выбытие Керштенса. - Сибирский. - Преподавание наук в 1770/1 году. - Руководства Профессоров. - Особенные труды Профессоров. - Речи Профессоров. - Ведомости. - Журналы и книги при Университете. - Испытания иностранцам. - Диспуты Студентов. - Меры учения и дисциплины. - Студенты и ученики, впоследствии известные. - Знатный посетитель. - Удаление Ададурова.
В.Е. Ададуров.
Василий Евдокимович Ададуров был воспитанником Академической Гимназии в Петербурге и несколько времени Адъюнктом Математики; есть предание, что он преподавал Русской язык Императрице Екатерине II, когда она была еще Великою Княгинею. Перед получением Кураторской должности, он служил в Оренбурге, в звании товарища Губернатора. Немилость тяготела над ним в царствование Императрицы Елисаветы. Из Оренбурга он вел весьма деятельную переписку с Академиком и бывшим наставником своим, Миллером; посылал ему чучелы и скелеты сайги для Академии и для Линнея, также Арабско-Персидские книжки религиозно-нравственного содержания; сам в замену просил у Миллера всех современных, чем-либо замечательных сочинений, для себя, и особенно учебных книг для своей одиннадцатилетней дочери, воспитанием которой Ададуров занимался классически. С переменою царствования, благодаря сильной протекции Ададуров в 1762 году переселился в Москву, а вскоре после коронации Императрицы Екатерины II, в конце Октября, пожалован в Кураторы Московского Университета.
Ададуров в то же самое время был Президентом Мануфактур-Коллегии в Москве, много занимался осмотром и описанием фабрик, а в начале 1764 года пожалован в Сенаторы. Двор находился еще тогда в Москве, когда он вступил в Кураторскую должность. В письмах к Миллеру жалуется он на беспорядки, какие нашел в экономическом содержании Университета; говорит о заботах своих у Двора, как бы поправить это плачевное состояние, и о трудностях, встречаемых им от происков людей, которые были виновниками беспорядков3. Профессор Рейхель уведомлял Миллера, что гнев нового Куратора обращался особенно на канцелярию Университета.
Директор М.М. Херасков.
В 1763 году Июля 10-го, Директор Московского Университета, Мелиссино, был переведен Обер-Прокурором в Святейший Синод, с чином Действительного Статского Советника и с 2000 р. годового оклада. На место его, Июля 13-го, Директором Университета назначен Надворный Советник Михаил Матвеевич Херасков, с чином Канцелярии Советника и с 800 р. годового жалованья. Кроме того, для управления делами Канцелярии и для наблюдения за расходом и денежными суммами, назначен был в помощь Директору Титулярный Советник Семен Жегулин, с чином Коллежского Ассессора и 500 р. в год жалованья.
Имя Хераскова, уже встречавшееся нам и прежде, принадлежит также к числу имен, незабвенных для Московского Университета. Миновала в наше время его литературная слава; но память его будет жить в летописях Университетского образования. Почти все поприще его жизни и службы, от первой известности до конца дней, за исключением одного только краткого эпизода, было посвящено Московскому Университету. С именем Хераскова соединяется также память незабвенного основателя Университетского Благородного Пансиона, колыбели Жуковского и других славных мужей нашего отечества.
Пересмотр проэкта Устава.
Ададуров был неутомимо-ревностен в исполнении своих служебных обязанностей. Прежде всего, по именному указу и Сенатскому повелению, он добросовестно занялся пересмотром того огромного проэкта устава и штатов Университета, которые были уже начертаны Профессорами. У Миллера, с которым продолжал он переписку, просил он штатов и регламента Академии Наук, чтобы сообразоваться с ними; просил также и советов его, как ученого, вполне знакомого с состоянием Университетов Германии.
Записка Миллера.
К этому времени, как думаю, относится черновая записка Миллера, хранящаяся в его портфелях и заключающая в себе мысли его об учреждении Московского Университета. Судя по тем Профессорам, 2 о которых он здесь упоминает, определяю время этого проэкта. Миллер думал, что Куратор с Профессорами должен быть связан самою тесною, неразрывною связью, которой не должна была, по его мнению, полагать никакой преграды Канцелярия Куратора. В первый раз в этом проэкте изложена мысль о Ректоре, избираемом Профессорами временно из каждого факультета по очереди. Жалованья Профессорам, замечает Миллер, назначено больше против многих Университетов Германии; но это потому, что в сих последних существуют еще старинные уставы, утвержденные тогда, когда деньги были слишком дороги: в Университете же Геттингенском, который учрежден недавно, жалованье увеличено против старых Университетов. Порядок факультетов Миллер полагает так же, как за границею: юридический, медицинский и философский, ссылаясь на то, что иностранцы, призываемые в Россию, оскорбляются, когда юриспрудента сажают в конференции ниже Профессора Философии. Старшинство же службы должно быть наблюдаемо в заседаниях факультетов.
Касательно доходов Университета, Миллер увлекся странною мыслию: он желал, чтобы Правительство отвело села и деревни для Университета в таком количестве, чтобы доходы с них равнялись 30.000 руб. Он указывал даже на имения около Москвы, отошедшие от монастырей по указу 26-го Февраля 1764 года; желал, чтобы Университету дано было право приобретать имения на деньги, жертвуемые благотворителями. Начальники Университета, Шувалов и Мелиссино, так же думали; но Правительство поступило благоразумнее, решив, что управление поместьями так же мало принадлежит ученым, как и духовенству.
Миллер настаивал на том, чтобы Профессорам определены были значительные чины, согласно с общим устройством государственной службы в России; чтобы Профессор отличен был чином от домашнего учителя, который во многих домах Русских стоял тогда наравне с лакеем. Академик разбирает причины тому, от чего дворяне не идут в Профессоры; находит необходимым внушить дворянству любовь к наукам, открыть ему путь к ним через соединение занятий ученых с преимуществами служебными. Эти средства, по его мнению, у нас тем необходимее, что в России нет среднего сословия, а в разночинцах наука будто бы приняться не может, по причине их дурных нравов и отсутствия у них всякого воспитания.
Ученый Немец, несмотря на то, что добросовестно изучал наше отечество, не понял в нем значения духовного сословия, которому у нас суждено было произвести наибольшее число ученых. Профессоры Университетов Русских были, по большей части, детьми служителей алтарей Господних.
Между тем как Ададуров трудился над рассматриванием проэкта, Профессор Рейхель, пробыв 4 месяца в Петербурге, привез на имя Профессоров от Тайного Советника и Сенатора, Адама Васильевича Олсуфьева, письмо, в котором выражена была Высочайшая воля Императрицы, чтобы они «сочинили точному Императорского Московского Университета положению и содержанию штат, употребя на то с получения сего не более трех недель времени», и оный штат для поднесения Ее Величеству прислали бы к нему. Письмо было прочтено в конференции, и Профессоры определили собираться ежедневно для скорейшего окончания этой работы.
Действие Рейхеля было причиною неприятностей между ним и Куратором. По случаю процесса Дильтея и разговора, бывшего между ним и Директором, сделан был Рейхелю именем Правительствующего Сената выговор в заседании Конференции. Между тем Профессоры возложили на Рейхеля окончательное сочинение проэкта штатов и просили Куратора, чтобы он на это время освободил его от лекций; но Куратор на то никак не согласился и, заметив, что Рейхель и без того от 8-го Декабря 1765 года по Апрель 1766 г. прочел не более двух или трех лекций, приказал ему быть исправнее, и другим Профессорам остерегаться подобных злоупотреблений. Но Рейхель принес оправдание свое против этих обвинений. Это дело окончилось также вторичным ему выговором от Куратора.
Проэкт Университетского Устава был написан Профессорами на Латинском языке. По именному повелению, сообщенному через Правительствующий Сенат Университетской Канцелярии, перевод Устава на Русский язык поручен был Профессору Барсову, который, будучи отягчен многосложными занятиями, просил 17-го Ноября освободить его на время от Инспекторства Гимназии и, получив помощь в этом занятии от Ректора Шадена, 8-го Декабря 1767 года, представил перевод Устава, который и был через Канцелярию препровожден в Сенат.
Приглашение ученых.
После устава и штатов, Куратор принялся деятельно за умножение средств учения приглашением мужей ученых. Настояла крайняя надобность образовать полнее факультеты юридический и медицинский.
Профессор Юриспруденции Лангер.
Для первого Ададуров вызвал через Миллера ученого Немца, Лангера, который, по окончании учения своего в Университетах Геттингенском и Иенском, в 1759 г., был вызван в Петербург в домашние наставники к одному молодому человеку. Здесь пробыл он пять лет. Университет Кильской через своего Куратора Барона де-Сальдерн приглашал Лангера на кафедру Экстраординарного Профессора - и в то же самое время сделано было ему предложение от Куратора Ададурова через Академика Миллера для занятия кафедры в Московском Университете. Лангер предпочел Москву. Он не имел степени Доктора, чт; Ададурову было неприятно; однако несмотря на то, в 1764 г., 12-го Августа, Лангер введен был в Университетскую конференцию самим Куратором - и здесь прочел две пробные лекции: De pactis ex jure naturae, и потом: De successione ab intestato ex jure civili. Тогда же заключен с ним контракт на три года и дана ему кафедра Ординарного Профессора с окладом 500 рублей в год и с квартирою в доме Университета. Это назначение было особенно необходимо потому, что контракту с Дильтеем истекал срок, и его увольняли по некоторым неудовольствиям. Куратор поручал Лангеру стараться особенно о приобретении познаний в языке Русском, чтобы Профессор мог скорее ввести занятия и Русскою Юриспруденциею. Лангер начал читать Право положительное всеобщее, по системе Неттельбладта, но с 1765 года стал уже требовать для своих лекций экземпляр Российских указов. В том же году он занял место Секретаря Конференции, по смерти Билона, и с тех пор протоколы конференции писаны были на Латинском языке, который, по образу мыслей того времени, казался гораздо приличнее для дел ученых.
Профессор Медицины Эразмус.
Профессору Керштенсу было поручено чтение Врачебного Веществословия. Кроме его, для медицинского факультета был приглашен Профессор Эразмус, акушер, уже известный в Москве с 1757 года. Медицинская коллегия определила его на это место. В 1762 году он издал диэтетическую книгу: Наставление, как каждому человеку вообще в рассуждении диэты, а особливо женщинам в беременности, в родах и после родов себя содержать надлежит. В 1765 году он имел уже свой собственный дом в Москве, на большой Дмитровке, у Страстного монастыря, принадлежавший прежде Князю Михаилу Ивановичу Долгорукому. Ададуров не вдруг получил от Медицинской Коллегии из Петербурга согласие на то, чтоб Эразмус, бывший Доктором при повивальном доме в Москве, занял кафедру в Университете. Барон Александр Иванович Черкасов, от которого зависело решение, довольно долго медлил ответом. Эразмус, первый, открыл кафедру Анатомии, Хирургии и повивального искусства в Университете и читал вступительную лекцию, 17-го Сентября 1764 года; но контракт с ним трехлетний мог быть заключен только в Марте 1765 года. Для лекций Эразмуса устроен был анатомический театр. В следующем году, Января 22-го, он просил дать двух прислужников для его прозектора, и немедленно озаботился переводом на Латинский язык и напечатанием в Университетской типографии анатомических таблиц Шааршмидта. Преподавание не могло идти успешно по причине трудности, с какою Профессору надобно было доставать трупы для своих лекций. 11 Ноября 1766 г., Эразмус представлял Конференции, что ему необходим труп: Конференция просила Директора, чтобы он за тем отнесся с просьбою к полиции.3 В 1767 году, в Декабре месяце, Профессор Анатомии три раза повторил ту же самую просьбу о доставлении трупов в театр анатомический; но все его просьбы не исполнялись.4
Возобновление контрактов.
С Шаденом и Рейхелем, которым истекали сроки, Куратор возобновил контракты. Особенно приятно было Ададурову удержать Шадена Ректором при Университетской Гимназии: он умел оценить его осьмилетнюю опытность, которая юношеству принесла уже много пользы.
Лектора.
На кафедру Немецкого языка и Литературы приглашен был в 1763 году Лектор Гельтергоф. Преподавание Французской Словесности, после умершего Лектора Билона, поручено было на время Италиянцу Котти, который учил Италиянскому языку в Гимназии. Но вскоре заменил его Лектор де-Лери, а потом с 1765 года Генрих де-Лави, в течение 15 лет обучавший Французскому языку в России. Несмотря на то Конференция потребовала от де-Лави пробной лекции.
Процесс с Дильтеем.
Университетская канцелярия имела весьма неприятный процесс с Профессором Дильтеем. Директор жаловался на него Куратору за частые отлучки от лекций. В самом деле, приватные курсы, как видно, отвлекали Профессора от исполнения публичных обязанностей. У него удержали жалованье. Нашли еще какие-то недочеты в типографии, по случаю напечатанной им Универсальной Истории. Дильтей принес жалобу в Сенат на канцелярию. В ней он исчислял обиды, ему сделанные, что будто бы отвлекали Студентов от его лекций, оскорбляли его в старшинстве, удержали его жалованье без причины. Началось следствие; сделаны запросы от Сената Университету. Процесс длился в течение 1765 года. Дильтей был временно отрешен от должности. Касательно бесполезности его преподавания и неисполнения Указа, чтобы учредить преподавание юриспруденции Российской, Профессор объяснял, что в последнюю треть года был у него один только Студент; что для введения надлежащего преподавания Русской юриспруденции необходимо прежде положить основания, которые должны состоять в праве Естественном и в праве Римском; что законы Русские следует расположить в порядке глав и заглавий согласно с их содержанием, для того чтобы сделать возможным их преподавание; что наконец для сей последней цели необходимы Профессора Русские, которые излагали бы науку на своем языке. В заключение он требовал для себя достаточного числа Студентов и пяти лет срока, в течение которых обязывался пройти с ними право естественное и народное, институты права Римского, право уголовное и вексельное, право Русское, право публичное с интересами Государей и обещал читать все права с применением к Русскому законодательству. Кроме того советовал издать Пуффендорфово сочинение: De officio civis et hominis, с Русским переводом при Латинском оригинале, с примечаниями Тициуса и его собственными.
Профессор Керштенс, в конце 1765 года возвратясь из Петербурга, привез известие, слышанное им от Академика Миллера и двух Сенаторов, что Дильтей оправдан во всех своих поступках. Это известие записано было в протоколе Конференции. Начались новые преследования Дильтея. По предложению Куратора, осудили его Универсальную Историю, учебник гимназический, и поручили перевести Историю Всеобщую Фрейера Студенту Харитону Чеботареву; обвинили Дильтея в ученом похищении целой страницы Гейнекция в речи его. Наконец в Конференции, по многократному и настойчивому требованию Ададурова, Профессоры должны были дать показания касательно нерадения Дильтея к должности и его поведения. Но весь этот соблазнительный процесс Университета с Профессором прекращен был Высочайшим указом, подписанным Собственною Ее Императорского Величества рукою, которым повелено принять Дильтея снова в число Профессоров. В заседании Конференции 22-го Марта 1766 года, сам Куратор прочел Высочайший указ в присутствии Профессора Дильтея. Кроме кафедры права, ему предоставлялась указом и кафедра Греческого языка, если он захочет принять ее и если имеет к тому требуемые знания. Из Греческого языка назначено было испытание Дильтею.
Распри Профессора Роста с механиком Петром Дюмуленем.
Между Профессором Ростом, который преподавал Механику и Физику, и его помощником, Французским механиком Петром Дюмуленем, происходили также большие распри, которые должна была судить Конференция и от которых страдало преподавание самой науки. Этот Дюмулень сделался известен в Москве еще в 1759 году, когда он показывал ее жителям разные механические штуки.5 За его способности к Механике и сведения в ней он был принят в Университет машинистом. Ему отдали в ученье ученика Гимназии, Бабушкина, для того чтобы он приготовил в нем Русского машиниста. Но дело все окончилось жалобами Дюмуленя на дурное поведение ученика, хотя он и признавал в нем способности. Профессор же Рост обвинял Дюмуленя в жестоких поступках с Бабушкиным, в непозволении ходить ему на лекции Физики; но главные жалобы его состояли в том, что кабинет физический содержим был в совершенном беспорядке и что нередко Профессор должен был отказывать Студентам в опытах потому, что машины были неисправны. В 1766 году с Ростом заключен был контракт еще на трехлетие.
Выбытие Профессора Фроманна и его книжка о России.
Профессор Логики, Метафизики и Нравоучения Фроманн, после осьмилетнего преподавания в Университете этих предметов по Винклеру, пожелал возвратиться в свое отечество. Его отпустили с одобрительным аттестатом 1-го Августа 1765 года. Тюбингенский Университет предложил ему экстраординарную кафедру Философии - и Фроманн, благодарный Московскому Университету, избрал предметом для рассуждения, которое должен был защищать, при вступлении на кафедру: Состояние наук и искусств в Империи Русской. Благородно высказал он здесь много похвального во славу нашего отечества: успехи наши в науках были тогда неслыханною новостью за границею.6
Русские ученые.
Куратор, с самого начала своего вступления в должность, видя, как непрочны Профессоры иностранцы для Университета, обратил внимание на Русских молодых ученых, которые или учились за границею или успевали в Московском Университете. Глазговская Академия прислала одобрительные аттестаты Студентам Третьякову и Десницкому, которые учились в Глазгове. Афонин и Карамышев находились в Упсале под руководством Линнея. Для чистой Математики рано образовались у нас свои ученые, без пособия заграничных Университетов. Семен Лобанов, Адъюнкт и Магистр, был вызван из Университета в Сухопутный Кадетский Корпус, в 1762 году. На его место поступили двое: Магистр Дмитрий Аничков и Баккалавр Илья Федоров.
Магистр Аничков.
Первому поручено было заниматься со Студентами высшими частями чистой Математики, а второму Арифметикою с теми, которые были в ней слабы. По удалении Профессора Фроманна, в 1765 году, Магистрам Аничкову и Урбанскому предложены были пробные лекции из Философии, и вследствие того Аничкову, кроме чистой Математики, поручено было чтение Логики и Метафизики, которое он и начал с 1765/6 академического года, следуя Винклеровым Institutiones Philosophiae universae.
Вениаминов и Зыбелин.
Семен Зыбелин и Петр Вениаминов в 1765 году возвратились в Москву из-за границы. Совepшив первоначальное образование в Заиконоспасской Академии, они приняты были в Московский Университет в самый год его основания. Здесь слушали лекции Поповского, Барсова, Дильтея и Фроманна. В последний год пребывания в Университете Вениаминов, за болезнию Папафило, преподавал в Гимназии Греческой язык. Шувалов отправил их сначала в Кенигсберг. Здесь усовершенствовались они в языке Немецком: слушали Философию и Математику у Бука, Физику опытную у Тешке, Анатомию у Бюттнера по руководству Гейстера, и с ним вместе рассекали трупы, приватный курс Медицины у Вернера по Шульцу, публичные лекции Физиологии и Патологии у знаменитого Архиатера Короля Прусского, Боля (Bohl), Ботанику по Турнефору и врачебное веществословие Фогелия у Тизена, практическую клинику по Гофманну у Гартманна, Химию по Юнкеру у Ломейера, Хирургию у Росция. Из Кенигсберга, в Июле 1763 года, переехали они в Лейден; здесь занятия их были не менее сложны. Между прочим слушали Физиологию у знаменитого Албиния, Патологию и Химию у славного Гаубия, с сыном Албиния рассекали трупы. Науки естественные преподаны им были по современным руководствам в подробности. Они посещали славный ботанический сад в Лейдене. Здесь, в 1764 году, приобрели они докторские степени. Зыбелин отправился в Берлин, где занимался еще Минералогией у Профессора Брандиса, Химией у Марграфа в его лаборатории, Анатомией у Мекелия, клинической практикой в больнице Charit;. Вениаминов между тем оставался в Лейдене и продолжал свои занятия.
Докторские диссертации свои Вениаминов и Зыбелин прислали в Московский Университет. Ададуров отдал их на рассмотрение Профессору Керштенсу. Керштенс отвечал, что по этим диссертациям он не может судить об их познаниях, потому что за границею ученые рассуждения могут быть написаны и другими Студентами. Куратор, в Августе месяце, потребовал Зыбелина и Вениаминова в Москву. В Москве Конференция подвергла их не испытанию, но только ученой беседе о предметах, относящихся к теоретической Медицине, к Естественной Истории и особенно к Ботанике; затем прочли они пробные лекции, и с 1765/6 академического года открыли экстраординарные курсы: Вениаминов Ботанической Философии с гербаризациею в летнее время, Зыбелин Теоретической Медицины, по руководству Людвигия, в следующем порядке: сначала Физиология здорового человеческого тела с принадлежащими к ней Семиологиею и Диэтетикой, потом Патология с своею Семиологиею и наконец Общая Терапия. Заняв кафедры профессорские, Вениаминов и Зыбелин желали приобрести право Медицинской практики. Они просили о том Университет, который, не имея возможности сам снабдить их этим правом, через Куратора ходатайствовал о том у Медицинской Коллегии. Но разрешение приходило весьма медленно.
Третьяков и Десницкий.
Третьяков и Десницкий были отправлены Шуваловым в Англию, в Глазговский Университет, находящийся в Шотландии. Они присылали оттуда аттестации от Профессоров своих и в отчетах писали, что слушают лекции юридические, медицинские, математические. Конференция, ничего не знавшая об их отправлении, не ожидала ничего доброго от такого смешения предметов и встретила Докторов Глазговского Университета с предубеждением, когда они возвратились в отечество, в Июле 1767 года. Они сами пожелали предстать на экзамен и потом читать лекции на Русском языке. Ададуров приказал немедленно допустить их к испытанию, но лекции читать на Латинском языке для того, чтобы Профессоры иностранцы могли точнее судить об них. Экзамен из юриспруденции назначен был 13-го Августа. Генерал-Прокурор Сената Князь Александр Алексеевич Вяземский уведомил Директора Хераскова, что, по Высочайшему повелению, при экзамене должен был присутствовать Обер- Секретарь третьего Департамента Правительствующего Сената, Самуил Ден. Генерал-Прокурор приложил при письме вопросы на Латинском и Русском языках, предложенные от Сената. Вот образчики некоторых вопросов: «Истолковать закон о поручителях и тех, кои кому прикажут в чем верить. А особливо, «Разнствуют ли, и каким образом, поручители от тех, кои прикажут кому в чем верить? и порука по поруке от тех поручителей, кои в случае недоплаты должника и поручителя, обязались платить?
Всякой ли может по другом поручиться?
Может ли жена в сохранении своего приданого требовать или взять от мужа поручителя?» и проч.
Следует другой ряд вопросов.
«Истолковать закон о давании вещей на подержанье.
Разнствует ли, и каким образом, давание вещи с уговором на подержанье, от займа, даванья вещи на подержанье без уговору и отдавание оной на сбережение?
Будет ли контракт о давании на подержанье с уговором вещи действителен, если получивший какую вещь с уговором на подержанье, заплатить за оную какую сумму?» и проч.
Кроме вопросов от Сената, предложенных по-Латыни и по-Русски, предлагали еще вопросы на Латинском языке Профессор Дильтей и Лангер и Обер-Секретарь Ден. Все вопросы и ответы записаны подробно в протоколе экзамена вместе с тем, чт; прибавляли к ответам сами экзаменаторы. Вот образчики первого и последнего вопросов. Quaestio. Quomodo pactum differt a contractu? Responsio. Pactum est nudum, contractus autem pactum vestitum. Addidit examinans (Prof. Langer): ex contractu dari actionem in I. Civ. quia exinde habet validitatem suam. - Q. (Dilthey). Equum conduxi pro die, teneo ultra hunc terminum, equus fulmine altera die occiditur, an restituere debeo? - R. Non; cedit enim Domino. Contrarium statuerunt examinatores, quia conductor in culpa est; quod diutius tenuerit equum, nisi caussa sit legitima, quo in casu ferre damnum debet dominus.
После экзамена, 17-го Августа, Десницкий и Третьяков читали пробные лекции на темы, предложенные 14-го Августа, первому: De praescriptionibus, второму: De servitutibus. Дильтей выразил мнение, совершенно благосклонное экзаменовавшимся, отдав превосходство Десницкому перед Третьяковым. Мнение Лангера высказано строже, с некоторыми ограничениями, но также преимущество отдано Десницкому. Снисходительный суд Дильтея понятен; в экзаменуемых он любил бывших учеников своих. Затем возложены на них лекции: Десницкому поручено Римское право по руководству Гейнекция, с применением к праву Русскому; Третьякову История права естественного и потом права Римского с древностями также по Гейнекцию.
За экзаменом юридическим предстоял еще экзамен математический. Доктор; прав просили Конференцию освободить их от этого экзамена, потому что они, хотя и занимались математикой, но гораздо более труда и времени посвящали юриспруденции. Но Ададуров требовал настоятельно, чтобы они подверглись испытанию из Математики, и основывался на том, что они сами предварительно на то соглашались, и что в числе казенных расходов, употребленных ими в Глазгове, означены деньги, заплаченные ими Профессору Математики и учителю Коммерции. Десницкий и Третьяков должны были предстать в Конференцию на экзамен из Математики. Десницкий объявил, что экзаменоваться не будет до тех пор, пока не получит письма от Куратора. Третьяков согласился. Рост экзаменовал его. Но испытание окончилось совершенною неудачею. Ему отказали в знании даже первых элементов Математики чистой и анализа, и нашли его совершенно неспособным к преподаванию этой науки. Десницкий отговаривался от экзамена вторичною просьбою на имя Конференции, чтобы ему не препятствовали следовать и вполне предаться тому предмету, который избрал он главным занятием своей жизни и которому посвятил б;льшую часть труда и времени. Но Конференция не переставала его требовать, по настоятельному приказанию Ададурова: «Означенных докторов и в Математических науках непременно освидетельствовать строжайшим образом, дабы из того можно было усмотреть, с какою ревностию и прилежанием старались они исполнить повеление своего главного командира, и за употребленной на них казенной немалой кошт какие они учинили успехи и в математических науках; а сверх того, чтобы и от них самих впредь напрасного на команду нарекания быть не могло, будто бы их в тех науках, для которых они в чужие краи наиболее были отправлены, не захотели и освидетельствовать, и тем употребленной на них казенный кошт якобы пренебрегли втуне». Десницкий снова не пошел на экзамен, ссылаясь на диплом Академии Глазговской, в котором успехи его в Математике хотя и обозначены, но ясно видно, что не ее избрал он главным предметом занятий своей жизни.
Таким образом к концу 1767 года Университет Московский, кроме Барсова, имел уже пять Русских молодых Профессоров, которые образовались из его питомцев. Мысль Поповского читать науку на Русском языке, выраженная в первой его вступительной лекции и тщетно повторяемая им в заседаниях конференции, жила в учениках его. Это был тот 1767 год, когда Коммиссия о сочинении проэкта нового Уложения начала свои действия в Москве. Государыня посетила тогда древнюю столицу.
Высочайшее повеление читать лекции на Русском языке.
Директор Херасков, от 19-го Ноября, писал Петербург к Куратору Ададурову. «Ее Императорское Величество указать соизволила, что в Университете пристойнее бы читать лекции на Русском языке, а особливо Юриспруденцию, чт; де неоднократно повторя, соизволила Всевысочайше повелеть, дабы о том стараться». Повеление Императрицы немедленно было исполнено. Куратор предписал Конференции, в противность прежнему своему приказанию, объявить Докторам факультетов, юридического и медицинского: Десницкому и Третьякову, Вениаминову и Зыбелину, и Магистру Аничкову, чтобы они вперед публичные лекции свои читали на языке Русском, а технические термины наук прибавляли бы на языке Латинском. Вследствие того, в 1768 году, Января 15-го, в 5 № Московских Ведомостей было напечатано: «С сего 1768 году в Императорском Московском Университете для лучшего распространения в России наук, начались лекции во всех трех факультетах природными Россиянами на Российском языке. Любители наук могут в те дни и часы слушать, которые оным в лекционном каталоге назначены». В 13 лет своего существования Московский Университет совершил важный подвиг, и мысль первого Русского в нем Профессора, Поповского, была исполна.
8-го Маия Вениаминов и Зыбелин были возведены в звание Ординарных Профессоров, Десницкий и Третьяков в звание Экстраординарных, и начали заседать в Конференции. Зыбелину на 1769 год поручено было преподавание Анатомии. Контракту с Эразмусом срок вышел, и он оставил Университет.7 Вениаминову же, с половины 1769 года, поручено преподавание Физиологии, Патологии и общей Терапии.
Диссертация Аничкова.
Магистр Аничков, несколько лет читавший чистую Математику, Логику и Метафизику, желал получить звание Ординарного Профессора. Члены Конференции были на то согласны. Куратор также изъявил свое согласие, но требовал от него Латинской диссертации с переводом на Русский язык и публичного защищения тезисов из оной, по обычаю других Университетов. Аничков, по этому случаю, написал рассуждение из натурального Богословия: О начале и происшествии натурального богопочитания, в котором выразил несколько мыслей, противных истинам Религии. Рассуждение, по какому-то недосмотру цензуры Факультетской, было напечатано. Но профессоры Дильтей, Керштенс, Рост, Барсов, Рейхель и Лангер, в заседании Конференции 24-го Августа 1769 года, торжественно объявили, что они протестуют против мнений, изложенных в этом рассуждении.8 Профессор Рейхель, в особенной Латинской речи, укорял Аничкова в том, что он слишком увлекся Лукрецием, которого Рейхель называл между Философами пролетарием, porcum ex grege Epicuri, заимствуя свое сравнение из Эрнести. Аничков исправил свое рассуждение и вновь его издал.9 Но ординарной кафедры он не получил прежде 1771 года, несмотря на неоднократные представления Конференции. Куратор, при всяком случае печатания речей от Университета, предписывал Профессорам быть как можно осторожнее. Аничков, впоследствии, загладил вину своего первого увлечения весьма строгим религиозно-нравственным воззрением на свою науку.
Афонин.
В 1769 г. возвратился в Москву питомец ее Университета, Афонин, отправленный в Кенигсберг еще в 1758. В Кенигсберге, пользуясь покровительством Русского Губернатора, Николая Андреевича Корфа, он и Карамышев, его товарищ, учились сначала год Немецкому языку и были приняты в Кенигсбергский Университет Студентами. Потом, под руководством Профессора Философии Иоанна Бука, в течение года и четырех месяцев, прошли курс Математики, Логики, Физики экспериментальной, Метафизики с ее частями: Онтологиею, Космологиею и Психологиею. В то время, как они переходили уже к последней части Метафизики, к Богословию естественному, Куратор Шувалов просил нового Кенигсбергского Губернатора, Василия Ивановича Суворова, выбрать двоих Русских и отправить в Швецию для изучения Земледелия и наук горных. Суворов выбрал Афонина и Карамышева. Из Кенигсберга они отправились летом в Сгокгольм, прямо к нашему Чрезвычайному Послу Графу Ивану Андреевичу Остерману, в доме которого провели всю летнюю вакацию. Граф Остерман снабдил их рекомендательными письмами в Упсальский Университет, к славному Профессору Древностей Иоанну Ире. В доме Ире они жили во все время пребывания своего в Швеции. Зная, что основание науки Земледелия заключается в Науках Естественных, они предались изучению сих последних. Славный Линней был их руководителем. С ним прошли они Зоологию и особенно Ботанику, по новой современной методе, изучая каждое растение и относя его к своему классу, порядку, роду и виду. Минералогию слушали они у Адъюнкта Химии, Андрея Гидстрёма, а Химию доцимастическую и Металлургию у знаменитого Профессора Иоанна Готшалька Валлерия. Занимаясь этими науками, выучились и Шведскому языку. Земледелием и луговодством Афонин занимался сам собою, руководствуясь чтением известных сочинений, и между прочим одним сочинением самого Валлерия.
В 1766 году, 17-го Маия, Афонин защищал в Упсальском Университете свою диссертацию: О приложении Естественной Истории к общежитию, под председательством славного Линнея. Рассуждение напечатано было в Упсале, с двояким посвящением: Французским Куратору Шувалову, и Немецким Куратору Ададурову, и с двумя письмами к автору от двух его приятелей Шведов, Кронгельма и Валленштирна.10
В начале 1767 года получены были в Московском Университете диссертации Карамышева и Афонина, вместе с аттестатами от Упсальских ученых, Профессора Практической Экономии, Эмманнуила Экмана, Иоанна Ире, Иоанна Готшалка Валлерия и Карла Линнея. Приведем аттестаты двух последних. Нам приятно видеть, что первое семя наук естественных, посаженное на Русской почве, соединяет наш Университет с такими славными Естествоиспытателями.
Studiosum Nobilem D-m Matth. Aphonin, Ruthenum, Dissertationem de Usu historiae naturalis in vita communi, meo sub moderamine, die XVII Maji praesentis anni, in Academia Upsaliensi ad Auditorum omnium vota et plausum strenue defendisse et vindicasse testor, utque laborum durissimorum justa reportet praemia ipsi animitus exopto.
dab. Upsaliae 1766.
d. 10 Iunii.
Car. von Linn; Eques Archiat. et Profess.
Reg. Ups. Acad. Imp. Petrop. membr.
Nobilissimos, egregiae spei studiosos juvenes, Dom. Matthaeum Aphonin et Alexandrum Karamyschew, Russos, mea privata usos fuisse opera, in Docimasticis, Metallurgicis atque Chemicis, plurimumque exinde utilitatis, in vita communi, eosdem cum tempore praestare posse, scio, atque hisce, in eorum laudem, testari volui et debui. d. d. ex villa rurali Hagelstena. 18 Iulii, anni 1766. Iohan. Gotsch. Wallerius.11
В 1769 году, в Сентябре месяце, Афонин явился в Московский Университет с аттестатом от Упсальского. Куратор предписал конференции сделать ему во всех науках, какие в аттестате его показаны, строжайший экзамен, не исключая и словесных. 13-го Октября, его испытывали на Латинском языке: из Зоологии в связи с Земледелием, Зыбелин; из Ботаники Вениаминов; из Минералогии в связи с Химией и Сельским Хозяйством Керштенс; из Физики экспериментальной Рост. Экзамен увенчался совершенным успехом, так же как и в науках словесных, в языках Французском и Немецком, кроме того что испытуемый объявил себя знающим языки Шведский и Датский. Ему поручено было чтение Естественной Истории и Земледелия, с начала 1770 года. Профессор Керштенс просился в отставку. Он должен был сдать Афонину минералогический кабинет, подаренный Демидовыми. Эта сдача была делом довольно неприятным. Демидовы подарили кабинет без всякого каталога. Керштенс, занимавшийся в Иене подобным делом и издавший в 1755-56 годах несколько книжек описания Иенского натурального кабинета12, обязался составить ученый каталог; но шнуровая книга, для того назначенная, осталась с теми же белыми листами, как он получил ее. Из шести тысяч штук недоставало тридцати. Профессор Химии ссылался на то, что некоторые минералы имеют свойство улетучиваться в воздухе. Куратор Ададуров писал, что Керштенс должен был заранее предупредить начальство против опасного свойства таких минералов. Сдача была сделана счетом. Возложена на Афонина обязанность составить ученый каталог на языках Латинском и Русском, с тем притом, чтобы он «об минералах, которые от воздуха разрушены быть могут, особенно означил».
Выбытие Керштенса.
Химический кабинет сдан был Керштенсом лаборанту. Незлопамятная Конференция, которою управлял тогда Тейльс, выдала Керштенсу аттестат такой же, как и Профессору Фроманну; но Куратор выразил за то свое неудовольствие исправлявшему должность Директора.
Сибирский.
Предметы, которые преподавал Керштенс, с 1770 года перешли к Вениаминову и его помощнику Кандидату Сибирскому, на которого указал Зыбелин. Сибирского подвергли экзамену из Медицины теоретической, т.е. Анатомии и Хирургии, из клинической практики, Химии и Ботаники, и потребовали от него пробной лекции. Он прочел ее 28-го Сентября в присутствии Конференции и Студентов; удовлетворительно отвечал на вопросы, предложенные Профессорами касательно ее содержания, и был немедленно допущен к чтению публичных лекций, объявленных в каталоге.
Преподавание наук в 1770/1 году.
В последний год кураторства Ададурова, по каталогу лекций 1770/1 Академического года13, так распределено было преподавание наук в Московском Университете. Профессоры назначены по старшинству. Дильтей читал о праве морском по Российскому морскому уставу, присоединяя к тому главные правила из Локцения; преподавал положительную Юриспруденцию по второму тому Неттельбладтовой системы, и повторял Вексельное право по книге, им изданной; Барсов Риторику по Эрнестию, объяснял Цицерона и Виргилия, оды и похвальные слова Ломоносова; Рост военную и гражданскую Архитектуру и 6 глав из Кригеровой Натуральной Философии; Рейхель Всеобщую Историю; Лангер Естественную Юриспруденцию или первую часть Неттельбладтовой системы; Вениаминов Химию по Фогелю и Натуральную Историю простых аптекарских лекарств; Зыбелин Анатомию и Хирургию по Лудвигию; Десницкий Пандекты Римского права сравнительно с правом Российским; Третьяков Историю и древности Римского права по Гейнекцию; Афонин Ботаническую терминологию по Линнею с гербаризациею в весеннее время; Аничков Логику и Метафизику по Баумейстеру и сверх того Арифметику, Геометрию и Тригонометрию по Вейдлеру; Гельтергоф Этимологию, Синтаксис и Стилистику Немецкого языка; де-Лави Французскую Литературу; Кандидат Сибирский Физиологическую Семиотику и Диэтетику, а по окончании этих наук Патологию по Лудвигию.
Шаден не показан в каталоге университетских лекций; но он весьма обширно действовал в Академической Гимназии. В его класс вступали ученики, вновь производимые в Студенты, и от него уже переводимы были окончательно в Университет. В этом классе, соединявшем Гимназию с Университетом, Шаден читал Начальные основания Философии по Баумейстеру, Историю Философии и Словесности по Гейнекцию, Историю просвещения по Гейманну, Гейнекциевы основания изящного стиля и Риторику по Фоссию с объяснением авторов Греческих и Римских. Случайно сохранилась книга Латинских записок Студента Ивана Теряева, из класса Профессора Шадена, относящихся к 1769, 1770 и 1771 годам14. Теряев, по спискам 1770 года, значится вторым в числе произведенных в Студенты из класса Шадена. В записках первое место занимает Фоссиева Риторика, приспособленная к Латинскому языку. За нею следуют практические занятия учащихся на Латинском языке, состоящие в распространении предложений и далее в кратких сочинениях в форме письма и рассуждения. Постепенный ход этих занятий весьма замечателен. В них соблюдена ясно правильность перехода от Этимологии, через Синтаксис, к Риторике. За тем следуют определения из Риторики Бреславльской, идея Истории Философии по Гейнекцию, картина просвещения по Гейманну или сокращение его книги: Conspectus Reipublicae litterariae. Здесь приложена весьма замечательная систематическая таблица всех наук с распределением их на Факультеты: Философский, Юридический, Медицинский и Богословский. Распределение заимствовано, судя по ссылке, из Моргофова Полигистора и Штоллевой Истории наук. Распределению наук по Факультетам предпосланы общие гуманические сведения, преподаваемые в Гимназиях. За тем следуют еще в записках отрывки, касающиеся Оратории, просодии стихотворной и прозаической, синтаксиса, из Философии Баумейстера, примеры силлогизмов и приложение их теории к рассуждению о честности. Рассматривая этот учебник, видишь, какая строгая формальность господствовала во всем учении и какой дисциплине подвергалась мысль в ее развитии.
Руководства Профессоров.
Чтобы получить понятие о состоянии наук, преподаваемых в 1770 году в Университете, обратим внимание на некоторые книги, служившие руководствами для Профессоров: заглавия сохранились в актах Конференции. Вейдлеровы сочинения служили главным руководством для Математики; Баумейстерова Philosophia definitiva и его же Elementa Philosophiae для Философии; Гейнекций, Эрнести и Фоссий для Словесности. Для Физики Керштенс употреблял Крафтовы praelectiones in Physicam, Физику Винклера, Профессора, который в Лейпциге славился в то время, подражая своими электрическими опытами молнии и грому, и опытную Физику Ноллета. В 1769 г. Винклеровы Institutiones physices заменены были Кригеровым сокращением Физики (Epitome), и Профессоры заботились о переводе этой книги на Русской язык. Десницкий, в 1769 году, требовал Heineccii Institutiones и Пандектов по 25 экземпляров и к ним комментариев Vinnii, Woetii, Noodii, по два экз., Corpus juris civilis в Голландском издании в 6 экз., Указов Российских, Кормчей Книги, старинного Сводного Уложения, деланного по последней Коммиссии по 1 экз.; кроме того в Юридическом Факультете господствовала Неттельбладтова Система Универсальной Юриспруденции. Книги Медицинского Факультета в 1769 году были: Шааршмидтовы Анатомические таблицы; Людвигия физиологические, патологические, терапевтические наставления; его же физическая история царства растений; его же медицинские наставления; Спильмана химические наставления; Бланкарда Медицинский Лексикон; Циннеция Фундаментальная Ботаника; Картгейзера основания Медицинского Веществословия; его же Фармакология; Бухнеровы основания Медиц. Веществословия; Винслововы изъяснения анатомические.
Особенные труды Профессоров.
Кроме преподавания наук в Университете, как старшие Профессоры, так и молодые их товарищи, исполняли многие поручения Правительства и трудились над умножением учебных пособий.
В 1770 году Высочайше повелено было «Профессорам и прочим знающим довольно Российскую Историю»,15 начертать проэкты для изображений, заимствованных из нее, на плафонах дворца, которого строение предполагалось в Кремле. Профессор Барсов, по именному повелению Императрицы, трудился над исправлением и изданием 1-го тома Политических Наставлений Бильфельда, переведенного Князем Федором Шаховским. Этот том вышел из Университетской Типографии в 1768 году и посвящен Университетом Августейшему Имени Екатерины II. Из писем Ададурова к Миллеру мы знаем, что Государыня сама изволила принимать участие в исправлениях перевода, о чем говорили и чужестранные Ведомости. Главы о Полиции (VII, VIII и IX-ую) Барсов должен был показать Генерал-Полициймейстеру Москвы Юшкову. Барсов же, по мысли Бецкого, сочинил в 1763 году Генеральный план, или Устав Московского Воспитательного Дома, и, по поручению Коммиссии, собранной в 1767 году для нового Уложения, писал многие предначертания по статье о Дворянстве. Ададуров в Марте 1764 года послал к И.И. Бецкому Французский перевод устава об учреждении Воспитательного Дома, сделанный при Университете. Дильтей издал в 1768 году «Начальные основания Вексельного права, а особливо Российского купно со Шведским». Он занимался составлением атласа Русской географии; в 1766 году напечатал его на Французском языке в Амстердаме, а потом ученики Дильтея, служившие по большей части в гвардейских полках, дети лучших княжеских и дворянских фамилий, перевели атлас по-Русски, и Профессор издал перевод их в 6-ти частях, напечатанных от 1768 до 1777 года. Влияние Дильтея на домашнее воспитание в Москве, особенно в высших кругах, было весьма обширно. - Проф. Аничков перевел Арифметику, Алгебру, Геометрию и Плоскую Тригонометрию Вейдлера с Латинского и издал в 1765 году: эти книги выходили, впоследствии, многими изданиями. В Академии Художеств были заказаны доски для фигур к математическим книгам. Эразмус издавал Анатомические таблицы Шааршмидта, переведенные им с Немецкого на Латинской язык. Чеботарев, еще будучи учителем Истории в Гимназии, по предложению Конференции, перевел и напечатал в 1768 году Краткую Всеобщую Историю Иеронима Фрейера. - Шаден издал в 1768 году Видимый Свет Иоанна Амоса Комения ((Jo. Amos Comenii orbis visibilis), на Латинском, Русском, Немецком, Италиянском и Французском языках, с своим предисловием, в котором изложил Комениев наглядный способ первоначального развития понятий и изучения языков. Здесь же, говоря о воспитании вообще и книге Руссо, тогда бывшей еще новостью, Педагог глубокомысленно заметил, что Эмиль будет космополитом, но не полезным гражданином какого-нибудь отдельного государства.16 - При Университете издавался также Геснеров Словарь с Латинским переводом, и к Немецкому Целларию присоединен был Русский словарь или реэстр, как его тогда называли.
Речи Профессоров.
Речи Профессоров, в течение этого времени, получили весьма замечательный характер. Темы, избираемые Профессорами, всегда одобрялись Конференциею. Куратор подтверждал несколько раз Директору, чтобы цензура речей была бдительна и чтобы Профессоры-Ораторы не позволяли себе никаких дерзновенных выражений. Латинские речи переводимы были всегда на Русский язык Студентами17 и выходили в свет вместе с Русским переводом. Ададуров, посылая речь Дильтея к Миллеру в 1763 году, приложил к ней содержание речи, им самим изложенное по-Русски. Профессор Эразмус предлагал в Конференции, чтобы Русские речи Профессоров печатались с Латинским переводом для заграничных Университетов, к чести и славе Университета Московского и для выгодного обмена на иностранные книги. Куратор соглашался на это предложение, но с условием, чтобы избежать казенных издержек. В 1770 г. он предписывал Конференции наблюдать, чтобы в речах Профессоров не могло быть статей, выписанных слово в слово из других книг. Поводом к предписанию, вероятно, было обвинение Дильтея в подобном заимствовании.
Университетское Красноречие отзывалось разумным словом на события государственные, двигавшие вперед просвещение и содействовавшие благополучию народному; боролось с предрассудками невежества, которое враждовало с науками; разъясняло многие вопросы в тех случаях, где наука может быть приложена к жизни; наконец утверждало самые основания наук в России, согласно с основаниями отечественной жизни, возбуждало к ним любовь и открывало великие надежды в будущем для их развития.
Произнося панегирики Императрице Екатерине II, Профессоры славили все события ее царствования, ускорявшие движение умственного и нравственного образования в народе. Когда Правительство заботилось о распространении в России прививания оспы, истреблявшей, безобразившей и увечившей по тогдашнему счислению четвертую часть рода человеческого, и Императрица сама решилась для примера привить ее себе и Наследнику Престола: Университет, вслед за всею Москвою, праздновавшею это событие всенародным праздником на Ивановой площади18, торжествовал 10-го Ноября, 1768 года, благополучное совершение этого подвига; Барсов произнес слово по этому случаю, а Декабря 5-го Зыбелин, как опытный врач, сказал речь: О пользе прививной оспы и о преимуществе оной пред естественною с моральными и физическими доказательствами противу неправомыслящих.
Рост, говоря о проницательном действии малейших частиц, которые из тел, особливо животных, проистекают19, применял исследования современных ему ученых: Роберта Бойля, Гамбергера, Краценштейна, Дезагюльера и других к благоустроению людских жилищ в городах и домах. По этому случаю, он давал полезные советы об удалении кладбищ из городов, говорил против обычая погребать мертвых в церквах, ссылался на благоразумные учреждения первоначальной Христианской церкви и на статьи соборов. - Тот же Профессор Рост, зная, как важно производство соли в России, как Русского продукта, столько любимого народом, говорил речь: О удобнейшем приготовлении лучшей соли из соляных источников (1769).20 - Зыбелин, рассуждая О действии воздуха в человеке и путях, которыми в него входит (1766), указывал на необходимость связи между познанием природы и Медициною. Замечательно его же слово: О причине внутреннего союза частей между собою, и о происходящей из того крепости в теле человеческом (1768), теми современными исследованиями предмета, которые относятся к вопросу. - Вениаминов, в слове О постах, как средстве, предохранительном от болезней (1769), рассуждает о посте как глубокомысленный врач, видя в нем лучшее врачебное средство к предотвращению болезней и к борьбе с ними, когда оне нас постигают, и как православный Христианин указывает на Церковь, соблюдающую постами наше здоровье в различные времена года. Применяя врачебные правила к обычаям и привычкам народа, он укоряет его в пороке неумеренности его же пословицею: душа мера. - Весьма замечательна речь Керштенса, сказанная 22-го Апреля 1769 года. Она содержит Наставления и правила врачебные для деревенских жителей, служащие к умножению не довольного числа людей в России. Под этим заглавием она вышла тогда в Русском переводе и была пущена в народе.21 Врач удивляется недостаточности Русского населения. Если положить, говорит он, что на квадратной версте может жить 400 человек, то в России 2 миллиона квадратных верст (по тогдашнему счислению) готовы для 800 миллионов жителей, - а за отнятием пространств необитаемых, по крайней мере для 200 миллионов, и между тем число их немного выше двадцати. Профессор обращает внимание на причины, вредящие умножению народонаселения Русского, и на то ужасное явление, что четвертая часть младенцев умирает в России. Он входит в обычаи и нравы народа; умеет признать в них доброе и обличить вредное. Все эти наблюдения врача служат только введением к исследованию болезней, особенно господствующих в Русском народе, и к предписанию врачебных пособий, которые врач указывает в местных же средствах народной жизни и Русской природы. Много хвалит Керштенс нашу баню, простоквашу, квас с мятой, пищу из тертого хлеба. Травы, полезные во врачебном отношении, наименованы здесь Латинскими и народными Русскими названиями.
Более других должен был бороться с предрассудками народными Профессор Анатомии, нуждавшийся в трупах для своей науки. Эразмус сказал две Латинские речи, переведенные на Русский язык: 1) О противностях анатомического учения увеселением и превеликою оного пользою несравненно превышаемых; и 2) О нынешнем состоянии врачебной науки в России, сравнивая оное с законом Иппократовым. В первом из этих слов Эразмус нападает на тех невежественных врагов науки, которые сравнивали анатомов с мясниками и живодерами; далее защищает ее против тех хулителей, которые медиков называли безбожниками. Сам раскрыв премудрое устройство человеческого тела, согласное с его назначением, Профессор приводит трактаты славных врачей, доказывавших бытие Божие из премудрого устроения разных органов телесных: Фр. Гофманна из устроения всего тела, Гамбургера из рассмотрения сердца, Тиммия из рассмотрения спины, Донатов способ из руки, Штурмиев из глаза, и т.д.
Восставать на предрассудки невежества, вредившие у нас ходу науки, помогал Немецкому Профессору и Русский Проф. Математики и Философии, Аничков, своими речами: 1) О том, что мiр сей есть ясным доказательством премудрости Божией, и что в нем ничего не бывает по случаю (1767); 2) О свойствах познания человеческого и о средствах, предохраняющих ум смертного от разных заблуждений (1770).
Третьяков в речи своей: О происшествии и учреждении Университетов в Эвропе на государственных иждивениях (1768), указывал на значение и происхождение этих государственных рассадников просвещения. - Десницкий, своим Русским красноречием напоминавший речи Ломоносова, призывал Русских, чтобы они к славе воинского оружия присоединили и славу правосудия. В слове: О прямом и ближайшем способе к научению Юриспруденции (1768), он стремился утвердить в отечестве свою науку на всемiрном и отечественном основании. В другом слове: О причинах казней по делам криминальным (1770), как питомец Английской юриспруденции, Десницкий, может быть, увлекался воззрениями Английских юристов на право; но умел однако, как Русский, становиться выше формальной строгости Английского воззрения и говорил, что «восприявший на себя плоть и кости человеческие Единородный Сын Божий приказует Христианину любить враги свои и добротворить ненавидящим его». Вполне сочувствуя войнам Императрицы против Турок, в защиту Христианского человечества, так выражался в то время Профессор об одушевлении всего Русского народа против врагов Христианства: «Он тронут жалостию, человеколюбием и по сущему Христианству старается доказать себя истинным поборником православия и победителем над врагом, против которого не токмо Христианство совокупно с человечеством, но и всякая тварь вооружаться должны. Сей варвар, презрев закон натуры, поправ нагло святость прав народных и овладев насильно местами, православным от Бога дарованными, ругается просвещенным державам, истребляет Христианский род, разлучает мужей с женами, детей с родителями, нарушает непорочность девиц, похищая оных в дань избраннейшими из православных народов, и рождаемых в неволе и поругании из пленниц невинных младенцев извергает на съедение зверям. Спешите, милосердые Россы, к восхищению человечества от толиких бед! Столь справедливым причинам вашего восстания, и столь полезным вашим для рода человеческого предприятиям не могут не споспешествовать Христианский Бог и человечество».
Дильтей, стараясь приводить науку права в систему и дать ей прочное основание, согласное с законом Веры, в своей речи: De unico, vero et adaequato juris naturalis principio (1763), в такой простоте выражал его: ama Deum super omnia et cole eum, conserva te ipsum et perfice te, ama et cole societatem, nosce te ipsum; a в другой речи своей: de eo, quod justum est circa beneficia minorennibus concessa, si in dolo reperti sunt (1768), торжественно приводил слова, которыми Императрица Екатерина отвечала Берлинской Академии, поднесшей Ее Величеству диплом на звание Члена: «Mon savoir se borne ; conno;tre, que tous les hommes sont mes fr;res, et ; ne point m’;carter de ce principe dans toutes les actions de ma vie».
Рейхель, ближайший наставник Фон-Визина, своими речами старался распространить то изящное образование, которое новейшим народам завещано древними. В речи своей: Об искусствах, процветавших у народов древних (1770)22, он изложил значение Торевтики, Пластики, Живописи и Зодчества, с современным знанием дела, следуя новым открытиям Винкельмана и других археологов.
Но глубиною основательного воззрения на науку, на значение ее в Университете и на связь с жизнию, отличаются речи Профессора Шадена. Вникая в содержание их, можно вполне сочувствовать Куратору Ададурову, который выражал радость свою Миллеру, что мог удержать Шадена на месте Ректора Гимназии23. Вот основные положения из его слова о душе законов 24: «Есть Бог, - вот главная и первая истина, составляющая душу всех истин; как Бог есть начало и конец всего, так существенная и притом чистейшая любовь к Богу есть душа всех законов. Истинны слова Фабра: «Всякой закон, который напоследок и в самых малейших вещах во всяком обществе, большем ли, или меньшем, не может разрешиться на любовь Божию, достоин назван быть именем глупости, мучительства, бредни, и проч., а не законом». Божество и величество ограничивают себя законами. С отвращением минуя Гоббесово мнение, что сила есть душа гражданских законов, Профессор полагает душу их в общем благе. Переходя от главного вопроса к значению Университетов в государстве, Профессор утверждает, что они упрочивают единство его, водворяя единообразный способ в учении и воспитании, и указывает на их специальное назначение образовывать учителей и знающих законы чиновников. Другое слово, произнесенное Шаденом, еще замечательнее. Предмет его: О праве обладателя в рассуждении воспитания и просвещения науками и художествами подданных25. Следя мысли, изложенные в этом слове, нельзя не изумиться тому, как Профессор иноземец сумел тотчас поставить науку в России на том основании, на котором она должна стоять, и как правильно уразумел ее отношения. В приступе оратор хвалит обычай Русских предков, начинавших всякое дело молитвою - и от сего обычая переходит логически к философской мысли: закон всех вещей есть тот, что всему своя причина; нелепы философы, признающие случай. Рассматривая происхождение обществ из первоначального побуждения человека обезопасить свое существование и проистекшие отсюда разные образы правления, ученый отдает преимущество монархическому и указывает на несчастия республик... Самое высшее право Самодержца заключается, по его слову, в распространении между подданными наук и художеств... Одно из сильнейших средств в руках Самодержавия есть чувство чести, устремляющее нас к познанию. Закон Монархии есть благоденствие обладателя, а в нем целость и счастие подданных... О высших и средних училищах в государстве так говорит оратор: «Училища оные Университетами и Гимназиями называются, попечению которых вверяется научить всему тому, чт; споспешествует к сопряжению всего и соединению в целость. И так неотменно должны быть они светилами государствам; и действительно будут светилами, когда учащих содержать, и по достоинству содержать будут, честностию и добронравием одаренных; любовию к истине и Отечеству, любовию к Государю пылающих; от немаловременного упражнения искусных, опытами просвещенных, существенность и свойство монархии сведущих, и наконец истинную честь хранящих; притом когда yчaщиеcя, после довольного по правилам нравственной Семиотики испытания, токмо достойные вводимы будут в святилище тех наук, которые мыслей требуют непорочных, душевных сил непосредственных и способных ко вмещению верховных добродетелей и мудрости превосходнейшей!».
Касаясь эпизодом вопроса о связи души с телом, как высшего вопроса философского, и подчиняя остроту разума могуществу веры, Шаден призывает веру на помощь для решения сего вопроса: «Православная Вера да отверзет вам завесу, скрывшую эту тайну: власть ее всемогуща, премудра и недостатки все отъять готова».
Говоря о воспитании чувств, педагог утверждает, что в России особенно должно действовать на них воспитанием, потому что у народов севера груба чувствительность.
Дух училищ должен быть, по его мнению, согласован с государственными потребностями.
Разбирая оба способа исследования, аналитический и синтетический, философ утверждает, что один без другого недостаточен, и советует начинать с анализа и переходить к синтезу.
Сильно говорит он против односторонности умозрения в науке: «Поверьте, и доднесь бы человеческий род стенал под сим толь мучительным суетного умозрения бременем, если бы, в исследование вещей и природы вникнув, испытание не воздвигло Баконов, Картезиев, Невтонов, Лейбнициев, Вольфиев; если бы не восстали Меценаты; если бы народов Правители, вознегодовав на праздное умозрение, и его свергнув иго, не благоволили вспомоществовать мужам сим щедротою и предположением случаев, отверзающих поле прекрасное ради плодоносного испытания». - «Препираются философы, законоучители препираются, прения врачи творят... единственно математики в необуреваемом и тихом пристанище наслаждаются покоем». - «Ученость уподобляться должна солнцу. Как оно все озаряет, все творит плодоносным, оживляет, по свойству каждого тела, природою дарованного, и ободряет: равномерно так просвещение и науки должны своими лучами всех проницать, всех возобуждать сердца в высоту, и прохлаждать всех увеселением, по мере звания каждого, в какое предназначил кого Зиждитель, а от праздного умозрения возможно ли сего уповать? не ожидайте. Оно поелику возгордившись в ефирной своей крепости заседает, и не радея, или еще презирая вещей естества, сотворенные премудрым Создателем природы, новые соплетает с помощию своего верного приспешника, воображения роскошного; и нам хваля их представляет, как откровения: то от общей чувствительности и от любви к благу народному толико неотменно удаляется, что никто почти его правил и наставлений постигнуть не может; и то не чудесно, когда уже само себя не разумеет. Как же просветит, каким образом исправит других?».
Признавая необходимым деление наук, философ в то же время вооружается против их разделения и желает, чтобы оне соединялись; восстает на цеховое значение наук в Немецких Университетах, на излишество книг; указывает на возможность сократить число их; признает необходимым учреждение воспитательной, центральной Академии, которая была бы душою всех Университетов и хранительницею нравственного в них света. Исполненный надежд на страну, которую он избрал себе отечеством и которой дух так ясно сознал светлым умом своим, Шаден, в заключении речи, так говорит об ней: «Россия есть истинно такая страна, которую никакие семена предрассуждений, художествам и наукам враждебных, ядом еще своим не заразили и не повредили: в ней ни единого нет закона, который бы запинал распространение мудрости и добродетели, от неискусного происшед законоположения, с каковыми другие страны еще борются: в ней потребен единственно вертоградарь, доброту семян и земли сведущий!». Рассматривая содержание речей Шадена, мы видим, как справедливо М.Н. Муравьев, бывший в 1769 году учеником его, сделавшись Попечителем Университета, называл их «настоящими трактатами Философии и градоправительственной науки».
Ведомости.
При Университете деятельно продолжалось издание Московских Ведомостей. Барсов до 1765 года занимался ими постоянно; в этом же году редакция поручена была Профессору Вениаминову. В ней участвовали переводчики из отличнейших Студентов Университета: таковы двое Коховских, Андрей Шекутин, Григорий Блудов. В числе их упоминается и Морков, впоследствии Граф и дипломат.26 Содержание Ведомостей, в царствование Екатерины, все более и более оживлялось известиями о внутренней жизни Двора и государства: таковы описания привития оспы Императрице, детям Академии Художеств и Воспитательного Дома, описания праздников по случаю первого события, придворных спектаклей и каруселей (1766), актов Гимназии Московской, актов, прологов и театров Гимназии Казанской, успехов первого сажания картофеля в Новгороде (1767) и проч. В прибавлении к Ведомостям 1769 г., № 146, напечатано особенно наблюдение над прохождением Венеры по солнцу, сделанное в Казанской Гимназии. Куратор много занимался успехом и особенно слогом Ведомостей. Отправляя их постоянно к Миллеру, он черкал на них свои заметки на нововводимые слова, которые ему не нравились, как например: всенародство, обнародование, предмет.27
Журналы и книги при Университете.
Многие литераторы трудились при Университете.
Херасков в 1763 году издавал Свободные часы, ежемесячно: участники в них почти те же, которых видели мы и в Полезном Увеселении 1760 года. В том же году Богданович издавал Невинное упражнение, а в 1764 году Студент Василий Санковский Доброе намерение, в двух книжках. Ададуров деятельно сообщал Миллеру все то, чт; выходило при Университете: кроме помянутых периодических изданий, Басни и Эпистолы Хераскова, Жизнь Сифа царя Египетского в переводе Фон-Визина, Краткое понятие о науках для употребления малолетных детей, на Французском и Немецком языках с Русским переводом, Сказки Тысяча и одна ночь в переводе Богдановича. Посылая последнюю книгу Миллеру, Ададуров писал: «С тем ли переводчик издал ее в народ, ut similes habeant labra lactucas, или и сам услаждался теми повестьми, то уже все равно. Кому нескучен Бова Королевич, тому и оные ночи не наскучат. Но как и сказки могут к читанию произвести привычку, то и оные повести как забаву, так и некоторую пользу в себе заключают». Тысяча и одна ночь в переводе Богдановича так понравилась публике, что в 1767 году произвела два подражания: Тысяча и один час, и Тысяча и одна четверть часа. Куратор усердно заботился о движении книжной торговли при Университете; намеревался учредить от Университета переписку с надежными иностранными книгопродавцами; желал для пользы общей установить дешевле цену книг, продаваемых от Университета; наводил о том справки в Академии Наук и в Кадетском Корпусе. К числу книг, особенно замечательных, вышедших в 1770 году, принадлежит История Российская Татищева, две части первой книги (1768 и 1769). Сын автора, Евграф Васильевич Татищев, подарил рукопись Истории, написанной отцем его, Московскому Университету. Университет определил ее напечатать и издание поручил Профессору Зыбелину; но множество имен собственных, искаженных в рукописи, приводили в затруднение Профессора-Медика - и Университет обратился к Академику Миллеру, который принял на себя печатание. Замечательно также собрание 4291 древних Российских пословиц, издание которых иные догадочно приписывают Профессору Барсову. В начале 1771 года вышел 1-й том Записок Сюлли, переведенных по Высочайшему повелению, «ради того что Сюлли в своем управлении умел согласить два предмета: умножение сокровищ владетеля и облегчение податей народа»: так сказано в объявлении современном. Записки издавались на счет Кабинетной суммы Ее Величества. Прежние питомцы Университета двигали литературу в Северной столице: Башилов издавал И то и сi; (1769), Рубан Ни то ни сi; (1769) и Трудолюбивый Муравей (1771), Новиков Трутень (1769) и Парнасский Щепетильник (1770).28
Испытания иностранцев.
Конференция Профессоров продолжала прежние свои занятия по испытаниям иностранцев, домашних учителей, и выдавала им аттестаты. В некоторых неприятных случаях жизни она же за них вступалась. Граф Иосиф Пенже (Pinget), обучавшийся в Парижском Университете, член Римской Аркадской академии и Кавалер Ордена Св. Иерусалимского Гроба Господня, получил аттестат в 1762 году на преподавание Французского, Латинского и Италиянского языков, Истории и Географии. В 1763 году он жил в доме помещика Григорова и по какой-то причине получил приказание оставить дом его, но помещик задержал его вещи. Пенже принес жалобу Конференции, которая просила Канцелярию Куратора представить эту жалобу Генерал-Фельдмаршалу и Градоначальнику Москвы Графу П.С. Салтыкову. Конференция вступалась и за права Университета. Полиция назначила постой в домах у некоторых его членов. Ассессор Тейльс донес о том Конференции, и определено жаловаться на то Куратору.
Диспуты Студентов.
Публичные диспуты между Студентами бывали не так часто, как прежде. Дильтей, как юрист, особенно любил их. В 1766 году, Июня 30-го, на акте происходил Латинский диспут, под его руководством, на 12-ть тезисов из Вексельного права. Защищали тезисы Студенты Родион Гвоздиковский и Сергей Воронов; возражали Михаил Баталзин, Андрей Рогов, Григорий Комов и Яков Яковлев.29 В 1768 году, 13-го Августа, Куратор возобновил приказание Членам Конференции на счет приватных и публичных диспутов между Студентами: все факультеты согласились немедленно исполнить его волю, за исключением Медицинского, который объявил, что диспута быть не может, потому что в нем всего один студент и диспутовать ему не с кем.30 Кроме диспутов, Студенты являлись иногда на публичные акты с своими рассуждениями на Латинском или Русском языке. Так на акте 30-го Июня 1769 года, казеннокоштные Студенты читали: Иван Сибирской - по-Латине Опыт минералогической Технологии, о телах сгараемых, искусством произведенных, выкапываемых из земли; Иван Борзов по-Русски: К одним ли купцам векселя, или ко всякому из обывателей в государстве принадлежать могут?
Меры учения и дисциплины.
Конференция Профессоров неднократно поднимала вопрос о том, чтобы Студенты не менее трех лет, а уж по крайней мере не менее двух, оставались в философском факультете до перехода в юридический и медицинский; но, к сожалению, это благое предположение почти никогда не исполнялось. Сами же Профессоры обоих практических факультетов жаловались на недостаток Студентов у себя и просили ускорить перевод их из философского. В Maие 1764 г. Медицинская Коллегия потребовала 25-ти Студентов от Университета: Конференция сильно восстала против такой уступки, утверждая, что если отдадут, то на пять лет остановится дело учения и образование факультетов, а Профессоры подвергнут себя упрекам в том, что не произвели людей полезных государству. В 1767 году, 18 Студентов было взято в Коммиссию сочинения проэкта Нового Уложения. Молодые люди так были ободрены этою высокою честию, что подали просьбу в Конференцию о выдаче им докторских дипломов от Университета, которые однако не были выданы. Конференция сокрушалась тогда, что опустел Университет. Профессоры юристы представили, что осталось в их факультете всего четыре Студента, - и Конференция определила уступить им из философского пятерых. Конечно, нетерпение юношества и самих родителей, не обузданное строгостью прочного закона, было, по большей части, причиною того, что Студенты не оканчивали полного курса. Из актов Конференции 1770 году видно, что 300 Студентов вышли из Университета, не окончив курса, и что только двое юристов: Иван Борзов и Алексей Артемьев, вполне его докончили. Артемьев в 1777 году издал своего сочинения «Краткое начертание Римских и Российских прав, с показанием купно обоих, равномерно как и чиноположения оных истории», посвященное Мелиссино. Это сочинение есть первый печатный опыт исторического изучения Русских законов сравнительно с Римскими, оцененный учеными современниками. 31
Студенты и ученики Гимназии помещались в здании у Воскресенских ворот; сторонние приходили на уроки до обеда и после обеда. В 1763 году, в конце Октября, когда уже ночь наступала в пять часов, Конференция просила у Куратора согласия не продолжать уроков после обеда более часу, потому что ученики, приходившие в Университет, подвергались опасности ночью быть или съеденным собаками, или ограбленным ворами.
Шувалов не раз предписывал быть мягче с учениками и избегать жестокости в наказаниях. Учитель Рехт, в 1766 году, за неисполнение этого предписания, сам подвергся наказанию Конференции. В заседании того же года Марта 23-го, она восставала против обычая учителей бить ферулами по рукам учеников Гимназии и предлагала заменить это наказание крестьянскою одеждою.
Студенты ходили всегда, даже гуляя за городом,32 в мундирах зеленого цвета с красным воротником, обшлагами и подбоем. Они носили шляпы и шпаги; последние вручались им на актах торжественно, при производстве их в Студенты. Разночинцам шпага давала благородство. Как Студенты, так и пансионеры, ходили напудренные.33 За проступки Студенты и Информаторы гимназии наказывались лишением шпаг. Кроме того, за дурное поведение сажали Студентов на хлеб и на воду, одевали на три дня в крестьянское платье, лишали жалованья за месяц. Куратор предписывал: на деньги, вычтенные у Студентов из жалованья за дурное поведение, покупать Библии на Славянском языке и другие книги, как для Студентов, так и для учеников казенного содержания.
Что касается до Библии, то Куратор приказывал иметь на каждую камеру по три экземпляра Библии Славянской, Латинской, Французской и Немецкой, и обязывать Студентов читать ее по воскресеньям. Гимназическая библиотека, служившая ученикам и Студентам, была весьма изобильно снабжена книгами: господствовали все Латинские классики в изданиях Целлария; авторы же, объясняемые в классах, имелись в 20-ти экземплярах. .
Из лучших Студентов избирались цензора для наблюдения за поведением учеников Гимназии и самих Студентов.34 Цензора назывались также и камерными. За всеми Студентами наблюдали Эфоры, которых назначали из Информаторов.
В важных проступках Студентов судили Профессоры, по назначению Конференции. Суд преимущественно поручался юристам. Так Дильтей судил дело Студентов Теплова и Доброхотова. Записки об этих делах в актах Конференции писаны также на Латинском языке. Не без затруднений было Секретарю Лангеру выражать по-Латине слова из Русского быта. Так в одно дело между Студентами об украденной казенной простыне замешан был квасник, которому ее передали: надобно было квасника назвать по-Латине, и он назван cerevisiae secundariae coctor.
От Студента, благородно понимающего свои обязанности и отношения к Университету, требовалось повиновения его законам и полного сознания достоинства того училища, которому он принадлежал. Студент обязан был во всей жизни своей избегать всего того, чт; могло бы оскорбить значение и повредить его благу и выгодам Университета. Истинное благочестие, неутомимое прилежание к наукам, поведение благородное вменены в обязанность; строго запрещены шумные сходки, пьянство и всякие игры, в карты и в кости. За обиду, Студенту нанесенную, он не должен был мстить, ни сам ни делом, ни словом, ни побуждать другого к отмщению, а искать удовлетворения законного, и вообще избегать всякой ссоры. Во время учения не имел он права ни делать долгов, ни продавать своего имущества. В случае удаления от Университета за проступок, всегдашнего, должен был навсегда уже его оставить, - временного, на срок отлучения, ему определенный. Эти обязанности выражены в форме присяги, которую Профессор Керштенс, исполняя должность Инспектора Гимназии, предложил Конференции на Латинском языке.35 - Начальство вообще было милостиво и снисходительно к проступкам юношества. Тех Студентов, которые публично нарушали достоинство своего звания, оно отсылало обратно в те заведения, откуда они были приняты, или к их родителям.
Студенты и ученики, впоследствии известные.
В течение девятилетнего деятельного кураторства Ададурова встречаем следующие известные имена Студентов: Аркадий Морков (1763), Григорий Крупеников (1763), первый Инспектор Университетского Пансиона, Андрей Рогов (1763), впоследствии Адъюнкт, Иван Сибирской (1754), впоследствии Профессор, Евгений Сырейщиков (1768), также Профессор, Карл Габлиц (1768), товарищ Министра уделов. Приведем имена Студентов, принятых в 1767 году в Коммиссию сочинения проэкта нового уложения: 1) Адриан Максимов, 2) Трофим Вишняков, 3) Михаил Баталзин, 4) Семен Веницеев, 5) Иродион Гвоздиковский, 6) Адриан Гостунцов, 7) Матвей Донской, 8) Максим Егоров, 9) Г. Журавлев, 10) Иван Зыков, 11) Иван Смирной, 12) Борис Борковский, 13) Иван Кашинцов, 14) Иван Несмеянов, 15) Максим Полубояринов, 16) Алексей Гладкой, 17) Николай Сацыперов и 18) Подпоручик Перепечин.
Должно заметить, что многие ученики лучших дворянских фамилий не были производимы в Студенты, потому что не нуждались в дворянской шпаге, уже числясь на службе с малых лет по обычаю тогдашнего времени. Редко встречаются имена Князей: Василия Касаткина-Ростовского, Александра Шихматова, Семена Салагова. Денис и Павел Фон-Визины едва ли были произведены в Студенты, потому что в 1760 году получили награды воинскими чинами. Мы не можем утвердить того положительно за отсутствием списка учеников, произведенных в Студенты в 1762 году, единственного, которого отъискать не могли за все столетие и в котором должны бы встретиться имена Фон-Визиных, судя по ходу их ученья, если только были они студентами. Фон-Визин сам в записках своих называет себя студентом.
В 1768, 69, 70 и 71 годах, в списках учеников Гимназии весьма часто встречается имя Ивана Тургенева, получающего награды из разных классов, а в 1768 и 69 годах, имя ученика Михаила Муравьева с тем же отличием из Катихизиса, языков Немецкого и Французского. В объявлениях об акте Гимназии 1769 года Декабря 17-го, Муравьев отличается в произношении речей Немецкой и Французской у Лекторов Гелтергофа и де-Лави.36 Муравьев, тогда ученик Гимназии, был двоюродный брат Куратору Ададурову.37 Так, в последние годы его деятельного кураторства, Гимназия Университетская воспитывала будущего славного и последнего Директора Университета, Ивана Петровича Тургенева, и первого его Попечителя, наставника Императора Александра, покровителя Карамзина, олицетворившего в себе идеал Попечителей Университета, Михаила Никитича Муравьева.
Знатный посетитель.
Московский Университет привлекал тогда внимание знаменитых иностранных путешественников. В конце Ноября 1770 года предписано было от Графа Салтыкова принять Прусского Принца Генриха, «как знатную партикулярную особу». Университет, по приказанию Куратора, должен был встретить именитого гостя без речей и показать ему аудитории, кабинеты, библиотеку, камеры студентов и учеников.
Удаление Ададурова.
Ададуров в 1770 году жил более в Петербурге, но до конца жизни своей, последовавшего в 1778 г., сохранял почетный титул Куратора Московского Университета, хотя уже деятельно и не правил этою должностию. Академия Наук, незадолго до его кончины, избрала его в свои Почетные Члены.38 Директор Херасков, Высочайшим указом 18-го Маия 1770 года, назначен был в Вице-президенты Берг-Коллегии. Тейльс временно исправлял его должность.
ПРИМЕЧАНИЯ
К четвертой Главе.
1. См. письмо Ададурова к Миллеру 3-го Февраля 1763 года.
2. Дильтей, Лангер, Керштенс, Эразмус, Рост, Барсов и Рейхель.
3. См. 10 том актов Конференции, стр. 281.
4. См. 11 том акт. Конф. стр. 325.
5. В 11 № Московских Ведомостей 1759 года Французской механист, Петр Дюмолин, объявлял, что «каждый день от 4 до 9 часов будет показывать следующие куриозные самодействующие машины: 1) маленькая Бернская крестьянка, которая 6 лент вдруг ткет, так что оных от 18 до 20 дюймов в минуту поспевает, а между тем играют куранты. 2) Машинка, зделанная кинарейкою, которая так натурально поет, как живая. 3) Разные движущиеся и переменяющиеся весьма куриозные и чрезвычайные картины». В 23 № напечатано: «Французской Механист Дюмолин, о котором прежде сего публиковано было, что он показывал удивительную машину, которая одним разом шесть лент тчет, и самодельную канарейку, которая поет разные арии, объявляет чрез сие, что в его кабинет прибавлены еще следующие штуки, а именно: великолепная электрическая машина, которою он будет делать разные и весьма куриозные эксперименты.
Картина, представляющая ландшафт, в котором видны будут многие движущиеся изображения дорожных людей и возов, и многие работные люди, которые упражняются в разных вещах, так натурально как бы живые; другая картина представляет голову движущуюся, которой действия так удивительны, что всех зрителей устрашают.
Руской мужик, которой голову и глаза движет так совершенно, что можно его почесть живым.
Движущийся Китаец, которой так хорошо зделан, что не можно вообразить, чтоб то была машина.
Сии последние две фигуры имеют величину натуральную.
Он так же недавно окончил лягушку движущуюся, над которою он долгое время трудился. Сия лягушка знает время на часах и показывает оное плавая в судне. Сия машина есть самая совершеннейшая, какую только может искусство произвесть».
6. Заглавие книжки Фроманна: Stricturae de statu scientiarum et artium in imperio Russico, quas auctoritate amplissimae facultatis philosophicae munus Professoris Philosophiae extraordinarii clementissime sibi demandatum rite auspicaturus defendet Ioh. Henricus Fromann Philos. et L. A. Mag. respondente Iohanne Friderico Woelffing, Schorndorffensi, serenissimi stipendiario et laureae secundae candidato. Ad diem XV. Octobris 1766, in aula nova. Tubingae. На 32-35 стр. напечатано краткое известие об Истории Московского Университета - и каталог лекций за 1764/5 академический год.
7. См. протокол Конференции 14-го Января, 1769 года т. 13. стр. 2.
8. Протокол 24-го Августа в 13 Т. Акт. Конфер. стр. 172. Professores Dilthey, Kerstens, Coll. Cons. Rost, Barsow, Reichel, Schaden et Langer his paucis declarant, se non posse in partes opinionum, quae in dissertatione latina et ruthenica Dni Mag. Anitzkow, pro loco Professoris ordinarii in facultate philosophica, de ortu et progressu religionis naturalis hactenus ad diem 24 hujus mensis distributa hinc inde sparguntur transire, eosque contra eas protestari hic solemni ter, si quid inde damni dedecorisque Universitati oboriatur.
9. В Московском Главном Архиве Иностранных дел хранится рукописная речь Профессора Рейхеля.
10. Dissertatio Academica demonstrans usum Historiae Naturalis in vita communi, quam consent. experient. facult. med. in illustri Academia Upsaliensi, praeside viro nobilissimo atque experientissimo Dno Doct. Carolo v. Linn;, etc., publice examinandam submittit auctor et respondens Matheus Aphonin, Nobil. Moscov. Rossus. D. XVII Maji. 1766. Upsaliae.
11. К биографии Афонина, помещенной в Биографическом Словаре Профессоров (Т. 1. стран. 42), приложены литографированные fac-simile обоих аттестатов.
12. Kerstens. Natur-und Kunst-kabinet. 1-tes Bandes 6 St;cke. Iena. 1755-56. (Более не вышло.) Книга находится в библиотеке Московск. Архива Иностранных Дел.
13. Экземпляр каталога лекций, с 1-го Августа 1770 года по конец Июня 1771 года, сохранился в Московском Архиве Иностранных Дел.
14. Эта рукопись доставлена была нами Магистром Московского Университета Д.Н. Дубенским.
15. Актов Конференции Т. 14, стран. 371-373.
16. Что Предисловие это сочинено Шаденом, мы узнали то из речи его, говоренной в 1770 году Июня 30.
17. Речь Рейхеля, произнесенную в 1762 году Октября 3-го о том, что науки и художества процветают защищением и покровительством владеющих особ и великих людей в государстве, перевел ученик его Денис Фон-Визин.
18. Были выставлены для народа жареный бык и фонтаны с виноградными винами, Ноября 6-го, 1768 года.
19. Речь 1765 года Апреля 22-го, напечатанная по-Латине и по-Русски, без имени автора; но из Московских Ведомостей 1765 г. № 33 мы узнаем, что она произнесена была Ростом.
20. Oratio de faciliori melioris fontium salis praeparatione.
21. Эта речь очень редка. Экземпляр ее находится в библиотеке Московского Архива Иностранных Дел.
22. Латинское заглавие речи: Oratio de artibus veterum, quibus ingenium et manus artificum laudantur.
23. Письмо Ададурова к Миллеру от 29-го Июня 1764 года: «Р;ктора при Гимназии удержал прежнего и вновь заключил контракт с некоторыми для него выгодами, в рассуждении осьмилетней его в Университете бытности и оказанного похвального поведения и немалой трудами его пользы».
24. De anima legum. 1767. Апреля 23-го. Слово тогда же вышло в Русском переводе.
25. 1770 года 30-го Июня. Заглавие выставлено по современному Русскому переводу Ильи Грачевского. Латинское: Oratio solemnis de ео, quod justum est in jure Principis, circa educationem civium, scientiarum artiumque studia.
26. Жалуясь Миллеру на недостаток переводчиков для Ведомостей, переходящих в другие места, Ададуров прибавляет: «как и недавно Господин Морков, который во Французском языке имел весьма довольное знание, и уже переводил изрядно не только на Русском, но и на Французском языке, определен по его желанию в Иностранную Коллегию». (Из письма от 4-го Октября 1764 года).
27. «Простите мне, что я в ведомостях временем кое-где причеркиваю. Невоздержание мое тому причиною, когда всенародство или иное, чт; мне не нравится, замечаю как неупотребительное и странное». - «Однако я не столько о себе думаю, чтоб почитал свои мнения лутче других. Может быть что я и ошибаюсь. С нашими издателями оных не мог за краткостию времени увидеться. Что касается до обнародования, то оно так же мало на русское походит, как и предмет; однако и поселения значить не может».
28. Другие приписывают это издание Чулкову.
29. Объявление о диспуте сохранилось в Московском Главном Архиве Иностранных Дел.
30. Communicavit Magnificus Dominus Director et praelegit mandatum Ill. et Excellentissimi Domini Curatoris de disputationibus menstruis in posterum apud Universitatem habendis, idque sine omni exceptione, aut ulteriori Professorum ea de re repraesentatione. Huic mandato se morem gesturos esse promiserunt omnes Professores, praeter illos facultatis Medicae, qui, quum unicum tantum habeant studiosum, eo ipso ab hoc mandato se exceptum iri crediderunt, et impossibile sit, ut unicus secum ipso disputare queat. (T. 12. Акт. Конфер. стран. 117.)
31. Russ. Biblioth. von Bakmeister. T. 7. стран. 401.
32. Это видно из Истории Студента Ивана Попова, которая содержится в письме Куратора Ададурова (т. 12 Акт. Конференции 1768 стран. 207).
33. Т. 14. Акт. Конфер. стран. 575. Предписание Ададурова о том, как принимать знатных особ.
34. Ордер Куратора Ададурова 10-го Авг. 1765 г.
35. Т. 9 Акт. Конфер. 1765 г. стран. 183.
36. Объявление сохранилось в библиотеке Московского Архива Иностранных Дел. Der Herr Michael Mourawieff wird von der Gottesfurcht, als der vornehmsten Tugend, handeln, und seine Mitsch;ler dazu reizen. - Mr. Michel Mouravieff prononcera un Discours, touchant les difi;rentes sortes de stile et remerciera tr;s-humblemeut l’illustre Auditoire de sa bienveillance, au nom et de la part de ses condisciples ce qui terminera les exercices de cette ann;e 1769.
37. Из письма Ададурова к Миллеру, от 19-го Февраля 1764 года, видно, что отец Михаила Никитича Муравьева, Статский Советник Никита Артамонович, был дядя Ададурову и жил в Петербурге в доме Сенатора Николая Ерофеевича Муравьева.
38. № 88 Моск. Вед. 1778 года.
(Продолжение следует)
Подготовка текста и публикация М.А. Бирюковой
Шевырёв. История Московского Университета. Гл. 1-4
© Copyright: Библио-Бюро Стрижева-Бирюковой, 2022
Свидетельство о публикации №222062301169
Свидетельство о публикации №222062301169
Рецензии