Во Имя Твое 53. Критика Дарвина

Критика учения Дарвина
«О происхождении видов»
 
Из потомственного колена священства Пономаревых выросло много талантливых людей. Это были высокообразованные для своего времени, одаренные музыканты, литераторы, художники и поэты... И сам  Григорий Александрович Пономарев был литературно одаренным человеком. Но его дар духовного писателя был настолько скрыт даже от близко знавших его людей, что никто из них, конечно, не догадывался о литературных талантах батюшки.
Отец Григорий не только перепечатывал и переписывал святоотеческие и художественные тексты разных авторов тысячами страниц, отводя на это ежедневно по несколько часов в утреннее или вечернее время, но и сам составлял духовные поучения и наставления в виде самодельных книжек, предназначенных духовным чадам с учетом их индивидуального духовного возрастания. Но самое удивительное, что батюшка кропотливо и неустанно трудился, собирая в свою рукописную библиотеку серьезные «книжки» по православной апологетике. Удивительно потому, что в Зауралье, которое справедливо считалось в 70-80-е годы прошлого столетия «захолустьем», устояли за годы советской власти лишь небольшие деревенские храмы. Все батюшки были напесчет и на виду. Уполномоченные по делам религий чувствовали себя вершителями судеб священства. Кому, казалось бы, интересны были эти богословские труды?! И почему не боялся отец Григорий новых реперессий?
Батюшка был чрезвычайно скромным человеком и в быту, и на службе — и ничем не проявлял себя как литератор. Он постоянно трудился и был поистине незаурядной личностью, но никогда не выставлял напоказ своей образованности и не демонстрировал своих удивительных знаний. Он не старался блистать эрудицией и ни с кем не вступал в светские споры.
Сегодня мы уже знаем, что отец Григорий был сыном уральского исповедника и новомученика Российского, архимандрита Ардалиона, за веру пострадавшего с суровых лагерях смерти «Адак». И внуком и правнуком священнослужителей рода Пономаревых. А матушка Нина Сергеевна — из священнического рода Увицких — дочь исповедника Сергия Увицкого, прославленного в лике святых. Славное, русское православное священство — преподаватели, исповедники... Хранители веры и догматов. Собиратели богатых духовных трудов великой Империи — многотомных святоотеческих поучений, богословских книг, православных журналов и многочисленных ежемесячных печатных приложениий. 
Многие рукописные труды из архива отца Григория, его самодеольные книжицы-поучения и размышления для духовных чад так и остались им не подписаны, и лишь только по глубине изложения смыслов и по исследовательской логике, по единообразию стиля, по повторяющимся в разных работах ссылках на одни и те же первоисточники, а также по одинаковым опечаткам и синтаксису, характерным для изложения каждой темы, можно надеяться, чьему перу они принадлежат. Кстати говоря, описание тех же самых особенностей стиля и синтаксиса мы увидели и в рецензиях преподавателей Академии на экзаменационные сочинения студента Пономарева.
Отец Григорий был, несомненно, богословом по образу мысли и апологетом — он был защитником Православной веры.
«Апологетика, — читаем в рукописной статье отца Григория “За веру против неверия”, — составляет задачу пастырей нашего времени, как это было задачей пастырей первых времен христианской Церкви. Тогда нужно было защищаться от нападений древнего язычества, чтобы привести его к Церкви, теперь же против нового язычества, о котором предсказано Господом и апостолами (Мф. 24, 11; 2 Петр. 3, 3; Сол 2, 3-11), чтобы спасти от него то, что можно спасти, или, по крайней мере, не потерять многих “из малых” верующих в Господа Иисуса Христа».
Апологетика была для отца Григория одним из самых любимых предметов в Духовной Семинарии, и он блестяще реализовал эти знания на деле. Приведем хотя бы один пример из его рукописных перепечаток — то, как автор работы критикует теорию Дарвина о происхождении видов.
Статью «За веру против неверия», где противопоставляются «вера» и «неверие» и описывается анализ учения Дарвина, предваряет эпиграф «Прежде всего знайте, что в последние дни явятся наглые ругатели, поступающие по собственным своим похотям» (2 Пет. 3; 3). Такими «наглыми ругателями» автор книги показывает последователей Ч. Дарвина и его теории о происхождении видов, и не просто подвергает эту теорию критике, а убедительно, и в то же время с иронией высмеивает нелепости «великого» учения.
 
«...Эволюция животных, по учению новой веры (речь идет об учении дарвинистов — ред.), происходила почти так: 
“Первым позвоночным животным, снабженным несколькими глазами, была несовершенная рыба. Она быстро размножалась в глубоких водах. Но вот поднялась волна и выбросила на берег сотню-другую таких рыб”.
По суждению обыкновенного нашего рассудка и по законам природы, все эти рыбы вместе и каждая в частности в тот же день должны были заснуть (издохнуть). Это так по-нашему, но не по-дарвиновски. По учению Дарвина, из рыб должны произойти лягушки, крокодилы, ящерицы, змеи. Поэтому рыба не могла заснуть. Итак, рыба обнюхивала на суше, что может поддерживать здесь ее жизнь. Что же она придумала? Она защищает свою маленькую жизнь, борется за свое существование: подскакивает, подпрыгивает и... о, чудо!
Это подскакивание и подпрыгивание производит чудесные успехи: мало-помалу из плавательных ее перьев делаются ноги, а жабры превращаются в легкие... — и вот вам лягушка, ящерица! Затем эти лягушки и ящерицы рождают миллионы других лягушек и ящериц, и таким образом являются животные, живущие на суше. Но величайшее чудо заключается здесь в том, что рыба для подпрыгивания своего на суше должна была употребить немалое число годов, пока у нее из плавательных перьев не сделались бы наросты для ног...
Вследствие быстрого размножения лягушки и ящерицы быстро наполнили собою сушу. А ведь это нехорошо. Нужно было им подумать о переселении. Но куда? Очень просто. На воздух. Или хоть на деревья.
Настал, следовательно, новый этап “борьбы за существование”. Так как им нечего было есть, то многие ящерицы и лягушки, а также землеройки оказались безжалостно исключенными из своего племени. Это значило для них: умереть или заняться каким-либо другим промыслом. Вдруг им приходит умная мысль: “А что, если мы попробуем лететь? Тогда ведь пищу себе мы бы могли искать на деревьях, в воздухе, в далеких странах!”.
Удивительно только, как могла такому животному прийти странная мысль “летать”, о чем оно дотоле не имело никакого понятия. Ныне и при самой сильной конкуренции ящерицы, лягушки и землеройки остаются в своей коже. Но сейчас — новые времена и новые взгляды. Теперь все удобнее приобретать. Но тогда было совсем иначе. Тогда горькая нужда породила в животных стремление учиться летать».
 
Но посмотрите, как язвительно описывается далее теория происхождения видов.
«Любопытно также читать, как, по учению Геккеля, животные устроили между собой “разделение пищи”. Рассмотрим это на каком-либо образе. Было, например, 100 оленей, которым недоставало в нужном количестве оленьего корма. Тогда 10 из них решились питаться овсом и вследствие этого, естественно стали лошадьми, ибо, по словам Геккеля, «через это “разделение пищи” происходит различие и в самом внешнем виде».
Наконец, 40 оленей стало кормиться травою и через это стали волами. В то же время 19 стали пожирать мышей и сделались кошками.
Только один олень довольствовался жалким репейником и от этого, естественно, дошел до степени осла. Да и естественно ему было сделаться ослом, так как в высшей степени было глупо при общем разделе предметов в пищу выбрать ту, для которой он не был приспособлен от природы.
Такие Овидиевы метаморфозы в наше бедное чудесами время, к сожалению, существуют только в голове дарвиниста.
Ни один человек не станет ослом, если вздумает питаться репейником, потому что он наперед уже был бы таковым, захотевши есть его.
Канарейка, если давать ей муравьиные личинки, не станет от того соловьем, но просто издохнет…»
 
Такими ироничными, но в то же время серьезными рассуждениями автор постепенно готовит читателя, оболваненного «научной» теорией о происхождении видов, к пониманию полной абсурдности того, что человек — творение Божие — произошел от обезьяны. Этому «постулату», к сожалению, до сих пор учат в наших школах, и я вспоминаю один разговор с партийным начальником о вере. Он долго вслух убеждал сам себя, что религию «придумали попы, чтобы дурить людей». Однако признать себя обезьяньим потомком он не захотел, и, когда его спросили, верит ли он, что произошел от «старого гориллы или от орангутанга» (это предположение выдвинул в своих работах представитель вульгарного материализма Карл Фохт), чиновник замолчал, не зная, что ответить...
Итак, «мы спешим к венцу творения — человеку», — читаем далее в рукописи батюшки:
 
«Орангутангу или горилле надоело лазить по деревьям. Поэтому они решили напрячь все свои естественные силы к тому, чтобы привести себя к существованию, “достойному человека”, хотя, впрочем, они и не могли знать что-либо о человеке, поскольку такового еще не было. Они, конечно, могли сделаться львами или волками, но это для них было слишком обыкновенно, у них цель была повыше.
Сначала они сделали попытку ходить на двух ногах, употребляя две другие на разные полезные работы. Таким образом одна даровитая горилла изобрела род каменного ножа, чем она немало гордилась. От усиленной борьбы в упражнениях за свое существование (так как другие обезьяны не допускали ее уже продолжать прежний образ жизни) обезьяньи руки делались все поворотливее и ловчее; походка ее становилась все прямее, шерсть на коже становилась все меньше и мельче и наконец совсем исчезла — и явились на свет первые люди, конечно, еще смотрящиеся довольно дико и зверски…
Обезьяна счастливо преобразилась в человека. Из обезьяньего голоса постепенно выработался человеческий голос, она делалась все умнее, и ей почему-то (конечно, никто не знает, почему) противно стало питаться сырой пищей. Пришлось поэтому заняться опытами кухонного искусства. Старая обезьяна уже прежде однажды случайно обронила яблоко в зажженный молнией и полуистлевший древесный ствол. Приятный запах печеного яблока понравился ей. Толчок к кухонному искусству дан был уже тогда. Многие обезьяны стали предпочитать печеные яблоки сырым, и это открытие они стали применять к другим жизненным продуктам. Старая обезьяна, изобретшая первый нож, и была первым цирюльником. Так культура все продвигалась вперед, и все сокровища образования и культуры, таким образом, коренятся в обезьяньем мозгу.
Конечно, некоторые люди придерживаются того мнения, что первая обезьяна-человек, которой пришло на ум употребление ножа, была величайшим гением в мире искусства. Первая мысль — самая трудная, как известно. Все позднейшее составляет только применение, приспособление первой творческой идеи. Но, по Дарвину, это не был гений, а просто это был обезьяночеловек.
При этом представляется весьма естественным очень простой вопрос: “Почему же ничего подобного не бывает теперь? Почему ослы остаются ослами, гуси — гусями, волы — волами, обезьяны — обезьянами?”. Дарвин говорит, что такое развитие требует многих миллионов лет...
Конечно, нечто подобное человеку должно уже выйти из современных обезьян. Но только вот уже более 7000 лет они не делают никакой попытки стать людьми. Да и все человеческие пособия не идут им впрок. Первообезьяна была какая-то особенная обезьяна. В этом мы должны верить Дарвину. Только вот что: эта порода обезьян должна существовать уже миллионы лет, иначе еще не было бы людей. Следовательно, должны же где-нибудь находиться в свете такие обезьяны, которые стали уже хоть полулюдьми и которые легко могут быть окончательно цивилизованы. Но, сверх всякого ожидания, следов этому нет нигде.
Что же ты думаешь об этом, читатель?
Не представляется ли тебе все это толками помешанных? А между тем это прямые, естественные выводы из положений Дарвина. Какая же вера разумная? Какая имеет за себя свидетельство природы? Вера дарвинистов? Или библейская?».
 
Какой характерный стиль!
Апологетика знает многие возражения против учения Дарвина, но, чтобы рассуждать с таким юмором над самыми серьезными проблемами, нужен особый склад ума и характера, а также премудрость, знания и духовное видение.
Отец Григорий был, безусловно, защитником Православной веры. В одном из тезисов к машинописной работе «За веру против неверия» он напечатал:
«Мы живем в век апологетики. Мы как будто возвращаемся к временам до-равноапостольного Константина. Наступает период новейшего язычества. Что давно уже опровергнуто в научной области, силится просочиться вновь сейчас. Глашатаи антихристианства с наглостью выступают на свое делание. Неужели же стражам Сиона спать теперь или только смотреть, как вера и дух благочестия вырывается из сердец людских?».
Остается большой загадкой, знал ли отец Григорий ранее о существовании первоисточников, с которыми он, по нашему предположению, интенсивно работал во второй половине 50-х годов прошлого столетия в Ленинградской публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина на Садовой, ведь он, скорее всего, работал с этими книгами сразу после возвращения с Севера и по мере изучения богословских наук в Ленинградской Духовной Семинарии и Академии. Не мог же батюшка изучить все это книжное наследие всего за несколько лет учебы в Академии?! Как смог он проработать такое огромное количество научной и художественно-публицистической литературы за те короткие дни зимних и летних сессий, когда он выбирался с далекого Урала в свою «Северную Венецию»? Все это удивительно и вызывает глубокое уважение к трудам отца Григория во славу Святой Церкви, во славу Божию.
 
*  *  *
В заключение скажем, что отец Григорий, несомненно, был не просто «благочестивый сельский священник», как, судя по первым отзывам о книге, сложилось впечатление у многих читателей. Мы знаем сегодня, что это был мудрый пастырь, умнейший и высокообразованный человек своего времени, вдохновенный исследователь, обладающий живым, пытливым умом, духовный писатель, ревнитель и защитник православной веры.
Праведник отходит, но свет его остается.
«Вот наступают дни, — говорит нам Господь,  — когда Я пошлю на землю голод, — не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних» (Ам. 8; 11). И мы действительно жаждем сегодня, как и все человечество во все времена, «слышания слов Господних». Но об этом позаботился и отец Григорий — от лозы виноградной он оставил нам плоды, чтобы и мы могли пить чистую воду из благословенного источника, от которого «всякий, — по слову Спасителя, — пьющий воду... возжаждет опять» (Ин. 4; 13).