Тельняшка. V. Глава 9. Помирать нам рановато

АКАДЕМИКИ (Часть V)

ПОМИРАТЬ НАМ РАНОВАТО

Три дня прошли в полном забытьи.
Время от времени я приходил в себя, выпивал пилюли и порошки, которые в изобилии давал мне доктор, и вновь погружался в красные сны.
Три дня я ничего толком не ел, хотя пищу мне приносили прямо в лазарет, и лишь изредка выпивал немного воды.
На четвёртый день мне стало немного лучше, жар спал, но я по-прежнему был очень слаб.
— Ты должен есть! — говорил мне доктор. — Иначе у тебя не будет сил бороться с болезнью, — и пытался кормить меня с ложки. Но после пары-тройки неудачных попыток он оставил эту затею и поставил мне капельницу с питательным раствором и витаминами.
— Доктор, а я не умру? — спрашивал я его время от времени.
— Обязательно умрёшь, но не здесь и ни сейчас! — шутил доктор и делал мне очередной укол.
Однако все его усилия не прошли даром, и уже спустя пару дней я почувствовал себя намного лучше. У меня наконец появился маломальский аппетит, чему мой добрый доктор Айболит был несказанно рад и на радостях разрешил моё посещение начальству.
Боже, как я был рад видеть своих начальников! Первым визит нанёс нач. практики — Минеев. Григорьич появился совершенно неожиданно: дверь медленно открылась, и в дверном проёме сперва появилась его густая борода, а за ней и он сам, облачённый в белый халат. А в руках у него, как у доброго Деда Мороза, был мешок, вернее не мешок, а пакет.
— Вот, поправляйся, витамины… — скромно произнёс он, протягивая мне банку варенья, которая была аккуратно завёрнута в пластиковый пакет.
Я смотрел на Григорьича, силясь произнести слова благодарности, но вместо слов у меня на глазах стали наворачиваться слёзы. Приложив немало усилий, чтобы не показать свою слабость, я кивнул ему в знак благодарности и принял из его рук драгоценный подарок.
Читателю может показаться, что автор весьма сентиментальный человек. Отчасти это действительно так, но это только отчасти. На самом деле, в тот момент мне казалось, что на судне никому до меня нет дела, кроме доктора, который честно исполнял свой профессиональный долг. И появление Григорьича с гостинцем в руках не могло не растрогать меня и вселить веру, которая, как известно, исцеляет лучше любого лекарства.
Помимо Григорьича частым моим гостем был и отец-командир.
Во время своих визитов Петрович всячески меня подбадривал и вкратце рассказывал о последних корабельных событиях. Я с большим интересом слушал его и жаждал поскорее встать на ноги. Ещё бы, ведь там наверху мои товарищи ловко управлялись с парусами, а я лежал в опостылевшем мне лазарете, абсолютно бесполезный, как старая сломанная кукла.
Меж тем «Паллада» продолжала двигаться к намеченной цели, а в моей больничной жизни один день был похож на другой, словно две капли воды.
Каждый божий день начинался с того, что в лазарет заходил доктор и спрашивал:
— Ну-с, как сегодня у нас дела, голубчик?
Затем он доставал градусник и протягивал его мне, и, пока я добросовестно держал градусник под мышкой, он внимательно прослушивал и тщательно простукивал меня, после чего произносил сокровенную фразу:
— Умирать вам, голубчик, ещё рановато, поживёте ещё лет эдак сто…
Я улыбался в ответ, а он делал мне укол, затем приносил завёрнутые в маленькие кулёчки какие-то целебные порошки, которые я должен был непременно выпить в течение дня, после чего садился записывать мою историю болезни в толстую тетрадь.
Находясь в состоянии коллапса, я не замечал, что с кораблём творится что-то неладное, и лишь тогда, когда почувствовал наконец облегчение, то ощутил, что за пределами корабля не на шутку разбушевалась морская стихия.
Вероятно, мы попали в зону циклона, поскольку корпус корабля постоянно вибрировал от ударов волн, и плюс ко всему появился большой крен, который с определённой периодичностью переходил с одного борта на другой.
Я совершенно не догадывался, что такое поведение судна было связано с тем, что фрегат шёл под всеми парусами. И когда доктор после долгих уговоров позволил мне включить судовую трансляцию, то первое, что я услышал оттуда, — это взволнованный голос старпома:
— Внимание экипажа и курсантов! Сегодня, девятого февраля тысяча девятьсот девяносто второго года, в двенадцать часов семнадцать минут по судовому времени наше парусное учебное судно установило рекорд скорости для судов данного класса. Максимальная скорость фрегата под парусами составила восемнадцать и семь десятых узла. Поздравляю всех с этим достижением!
От неожиданности я чуть было не свалился со шконки. «Это же надо, почти 19 миль в час! Летим, как на крыльях!»
Пожалуй, это было единственное из ряда вон выходящее событие, которое случилось со мной за все эти дни пребывания в лазарете, за исключением памятной банки малинового варенья.
Доктор по-прежнему не допускал ко мне однокашников. Однако ребята и без позволения врача нашли оригинальный способ общения со мной.
Дело в том, что каюта, в которой располагался лазарет, находилась на верхней палубе, и иллюминатор моей скромной обители выходил прямо на палубу. Заслышав условный стук по стеклу, я подходил к иллюминатору и потихоньку открывал его.
Каково же было моё удивление, когда в первый раз раскрыв иллюминатор, я увидел перед собой Димку Бохана, который был одет в синюю тенниску с коротким рукавом и джинсовые шорты, а на голове у него красовалась модная кепка-бейсболка!
Оказалась, что пока я боролся со своей пневмонией, «Паллада» благополучно достигла тропиков, и ребятам выдали специальную тропическую форму, именуемую на флоте «тропичкой».
Я был до глубины души поражён этим фактом, и, поскольку чувствовал я себя уже вполне сносно, то решил немедля предъявить ультиматум доктору.
Выслушав меня, добряк-доктор, как всегда, улыбнулся и пообещал выписать из лазарета через пару-тройку дней, но при этом упомянул, что мне категорически противопоказан тяжёлый труд, в особенности на высоте. Не могу сказать, что я был обрадован этим фактом, но в глубине души я всё же надеялся, что буду работать, как и все мои товарищи, на высоте с парусами.
Нужно отдать должное моему спасителю, что несмотря на серьёзные проблемы с водоснабжением на паруснике, накануне моей выписки из лазарета он сделал для меня поистине бесценный подарок!
С позволения старпома, в последний день моего заточения он набрал для меня полную ванну воды, и я от всей души плескался в этой чудесной купели, тщательно смывая с себя остатки отступившей болезни.
А наутро я распрощался с доктором, который на время заточения в лазарете стал для меня не меньше, чем родным отцом, и вновь окунулся в суровую курсантскую жизнь, уготованную мне и моим товарищам на борту парусного фрегата «Паллада».

Фото из архива курсантов 10-ой роты ДВГМА. На снимке: Беляев Сергей Петрович и Минеев Владимир Григорьевич.