Тельняшка. V. Глава 10. День рождения

АКАДЕМИКИ (Часть V)

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Я стоял в строю, облачённый в тенниску и шорты, ненароком подставляя бледные части своего усохшего от болезни тела жаркому тропическому солнцу.
— Флаг Российской Федерации поднять! — раздалась команда старпома, и полотнище триколора стремительно взмыло вверх и затрепетало на ветру.
После подъёма флага старпом, по старому флотскому обычаю, поздравил именинников и лично вручил каждому из них открытку с изображением «Паллады» вкупе с памятной грамотой.
От «крюзань-мачты» был торжественно поздравлен курсант нашей доблестной десятой роты — Паша Метлушко по прозвищу Манямба.
Пашина открытка тут же пошла по рукам и только после того, как каждый из нас оставил в ней свой автограф, вернулась её законному владельцу.
После окончания торжественной части старпом объявил большую приборку, которая, вероятно, была приурочена к будущему нашему заходу в Сингапур.
И тут-то меня заприметил Аллан, который, очевидно, с большим нетерпением ожидал моего появления в курсантском строю. Он приблизился ко мне вплотную и во всеуслышание произнёс:
— А вот и наш шланг, который с самого начала рейса отлынивает от работы!
— Я не шланг, Аллан Константинович, меня только что выписали из лазарета, болел я… — сделал я жалкую попытку оправдаться перед боцманом.
— Ты мне тут голову-то не морочь! Пока твои товарищи получали допуск к работе на мачте, ты в лазарете прохлаждался! И сейчас явился сюда от работы отлынивать! Знаю я вашего брата, не первый год с вами работаю!
— Я не отлыниваю, Аллан Константинович, я работать хочу и готов хоть сейчас держать экзамен на допуск к работе с парусами!
— Ты мне тут лапшу-то на уши не вешай, готов он к работе! Ко мне подходил вчера помощник по воспитательной работе и распорядился, чтобы я тебя не допускал на мачту. Мол, только что из лазарета, доктор не рекомендует, — он презрительно поморщился. — Будешь теперь с Нижниченко палубу у меня пидо@асить!
— Постойте, как палубу? Я не согласен на палубе работать! Я на мачту хочу, как все!
— Ишь, какой прыткий! Вот как будет на этот счёт распоряжение от начальства, так и поговорим, а пока — руки в ноги и пошёл циклевать палубу вместе с Нижниченко!
— Обязательно будет распоряжение, вот увидите! — кинул я Аллану напоследок и отправился за инструментом.
На палубе юта стояла ужасная жара. Недолго думая, я сбросил с себя всю верхнюю одежду и остался в одних плавках.
Работа на палубе меня вовсе не пугала, более того, я с огромным удовольствием взял в руки скребок и принялся им с усердием работать.
Поскольку была объявлена большая приборка, то после развода большая часть курсантов нашей мачты присоединилась к нам с Нижниченко. Обливаясь потом, мы с остервенением скребли палубу, сдирая верхний слой с прочного, как сталь, тика.
А перед самым обедом Аллан скрупулёзно проверил нашу работу и, судя по всему, остался вполне ею удовлетворён, поскольку великодушно позволил нам обмыться забортной водой, которую время от времени подавали на верхнюю палубу. Вдоволь облившись морской водой, которую, в отличие от пресной, не нужно было экономить, мы отправились на обед.
После обеда я в первый раз за десять дней, проведённых в лазарете, вышел покурить на корму и к своему глубокому удивлению обнаружил, что вместо сигарет с фильтром мои товарищи потягивают тонкие коричневые палочки.
Оказалось, что пока я валялся на больничной койке, ребята скурили весь стратегический запас табака и теперь были вынуждены довольствоваться «носками Хо Ши Мина». Именно так называли в экипаже эти гнусные вьетнамские сигареты, которые выдавались нашему брату-курсанту на борту парусника абсолютно бесплатно.
Затянувшись «носком», я тут же закашлялся и в сердцах выкинул бычок за борт.
— Тьфу, какая гадость! И как вы её курите? — обратился я к Гене Глазунову, который стоял рядом со мной и преспокойно пускал изо рта дымные колечки.
— Ишь, фраер какой нашёлся! — уел меня Гена. — Как будто у нас выбор есть? Была бы моя воля, я бы сейчас лучше «Беломора» дёрнул, который наш кэп курит.
— Постой, ну у Петровича ведь пачка Camel в кармане лежит, сам лично видел!
— Ну ты и лошара! — позлорадствовал Гена. — У него же в пачке из-под Camel давно «Беломор» хранится! А пачку он для понта в кармане носит!
— Ну и дела! — поразился я. — Если сам отец-командир «Беломор» долбит, то действительно дело табак!
— О чём и спич, — согласился Гена, — так что привыкай к «носкам», они хоть и противные, но курить их можно.
— Слушай, Генка, а хочешь «Астры» курнуть? Настоящей моршанской «Астры»? — понизив голос до шёпота, заговорщики произнёс я.
— Спрашиваешь ещё! Конечно хочу, а толку-то? Откуда ей взяться-то на этом корыте?
— Дык, есть у меня заначка, причём довольно нехилая…
— А чего же ты молчишь-то? Мы тут отраву всякую глотаем, а он табак нормальный заначил!
— Да тише ты… Откуда же мне было знать, что вы это дерьмо курите? Я когда в последний раз курил, вы все были при шикарных сигаретах…
— Так тоже, когда было-то? Ладно, пошли в кубрик, посмотрим, чего там у тебя есть, — предложил Гена, и мы отправились с ним вниз.
Я открыл свой рундук и извлёк оттуда старую спортивную сумку.
— Вот, Ген, гляди, — произнёс я и торжественно открыл молнию.
Гена на всякий случай протёр глаза, чтобы удостовериться, что увиденное им в действительности имеет место быть, после чего восхищённо произнёс:
— Егор, так это же целое богатство! Сколько тут пачек?
— Ровно пятьдесят! — с готовностью ответил я.
— Откуда у тебя столько? — поразился Гена.
— Достал талоны и на них отоварил!
— Ай, молодца! — обрадовался Генка. — Ну, сейчас мы заживём! Будем выдавать по шесть пачек в неделю на кубрик, как раз до Новороссийска хватит!
— Согласен! Ген, ты только, кроме наших, насчёт «Астры» больше никому?
— По рукам! — согласился Гена, и мы на радостях вытащили пару пачек из заветной сумки и отправились дымить на палубу.
Первым появление «хороших» сигарет заметил Петя Ковальков, который в момент нашего появления на корме травился «носками Хо Ши Мина». Я протянул ему только что открытую пачку «Астры», он тут же выкинул за борт недокуренный «носок» и с наслаждением затянулся изделием моршанского табачного завода.
После ужина мы решили поздравить нашего именинника и с барского плеча презентовали ему три пачки заветной «Астры». Пашка с восторгом принял от нас сигареты и тут же умчался курить на верхнюю палубу.
Однако настоящий пир мы устроили тогда, когда Димон Кенин вернулся от артельщика и притащил с собой пару трёхлитровых банок сока! Плотно прикрыв дверь в кубрик, чтобы не привлекать внимание посторонних, мы разрезали на кусочки пирог, который выпекался на корабле индивидуально для каждого именинника, и стали пировать, запивая куски сладкого пирога, который оказался на редкость вкусным, приторным соком с мякотью.
После чего, соблюдая все необходимые меры предосторожности, по очереди покурили в иллюминатор и, завершив на этой приятной ноте празднование Пашкиного дня рождения, рассредоточились по шконкам.
Однако сон всё не приходил и не приходил, и мы стали уламывать Пашку Гребёнкина исполнить песню на сон грядущий. Потратив минут пятнадцать на Пашкины уговоры, мы устроились поудобнее на своих шконках, а наш ротный шансонье вытащил баночку (табуретку) в центр кубрика и, устроившись на ней с гитарой в руках, хриплым голосом, подражая Владимиру Высоцкому, стал исполнять уже полюбившуюся нам за время рейса песню «Про речку Вачу и попутчицу Валю».

…Проводник в преддверье пьянки
Извертелся на пупе,
То же и официантки,
А на первом полустанке
Села женщина в купе.

Может, вам она — как кляча,
Мне — так просто в самый раз!
Я на Вачу ехал плача,
Возвращаюсь веселясь!

То да сё, да трали-вали…
Как узнала про рубли
Слово по слову, у Вали
Деньги по столу шныряли,
С Валей вместе и сошли.

С нею вышла незадача —
Я и это залечу!
Я на Вачу ехал плача,
Возвращаюсь — хохочу!..

Суток шесть как просквозило,
Море — вот оно — стоит.
У меня что было — сплыло,
Проводник воротит рыло
И за водкой не бежит.

Рупь последний в Сочи трачу,
Телеграмму накатал:
Шлите денег — отбатрачу,
Я их все прохохотал.

Где вы, где вы, россыпные?
Хоть ругайся, хоть кричи!
Снова ваш я, дорогие,
Магаданские, родные,
Незабвенные бичи!

Мимо носа носят чачу,
Мимо рота — алычу…
Я на Вачу еду, плачу,
Над собою хохочу!

Я уж было стал засыпать под Пашин бархатный голос, ладно звучащий под аккомпанемент гитары, как вдруг услышал громкий шлепок, а затем из темноты послышался гневный глас Петровича:
— Гребёнкин, твою мать, я тебе сейчас покажу Валю с Вачей, а ну живо в койку! Ишь, устроили тут концерт по заявкам! Команда «отбой» была!
Слышно было, как пристыженный Паша, потирая ушибленный затылок, впотьмах пробирался к своей шконке. А довольный собой Петрович ещё долго стоял в темноте, прислушиваясь к нашему сапу, а потом абсолютно бесшумно исчез из кубрика, словно его и не бывало.

Фото из архива автора: на снимке курсанты 10-ой роты ДВГМА на борту ПУС "Паллада".
Автор фото: Кенин Дмитрий.