Разговор с мертвецом

 Мне позвонила Сашина мама и, задыхаясь от слёз, сказала, что он исчез. Я сразу поехал к нему на квартиру. Входная дверь была выбита, а на кухне краснолицый участковый и следователь в штатском опрашивали соседей, записывая показания в разлинованные бланки. Тётя Галя обняла меня и застеснялась собственной нежности, покраснела, снова тихо заплакала. Мне тоже рядом с ней было неловко, ведь она как-то чрезмерно всегда старалась сохранить дружбу своего сына со мной, ей было грустно оттого, что с Сашей никто не общался, да и сам он никогда не старался завести приятельские отношения. На первом курсе мы случайно оказались за одной партой и в дальнейшем так и стали садиться вместе. Не скажу, что мы дружили, нет. Он как будто бы и не нуждался ни в ком, со всеми был добродушен, постоянно задумчиво улыбался своим мыслям. Когда я к нему обращался, то он отвечал не сразу, через секунд пять, и смотрел на меня, словно вспоминая кто я такой и на каком языке говорю. К третьему курсу я привык к его молчаливому присутствию и мне, признаться, было комфортно и легко с ним. Я говорил не умолкая обо всём на свете, а он умилённо улыбался и было не ясно слушает он меня, или нет.
 В этой его квартире я никогда не был, даже сам не знаю почему. Маленькая однушка, в которую Саша переехал после смерти бабушки, больше походила на нежилое помещение, давно оставленное людьми, как на фотографиях из Чернобыля. В комнате из мебели была старая кровать с металлической сеткой под матрасом, письменный стол с лампой, к нему стул, да массивная двухдверчатая тумба. Штор на окнах ни в комнате ни на кухне не было. Личных вещей и одежды Саши в квартире также было очень мало. У него в принципе было мало одежды, он и в институт почти всегда ходил в одном и том же. В крохотной прихожей на табурете лежал давно разряженный мобильник, которым он перестал пользоваться несколько месяцев назад, а рядом стоял дисковый городской телефон, на который я всё-таки смог дозвониться неделю назад и Саша сначала очень долго не подходил, но потом, всё же, снял трубку и это был наш последний разговор. Тёть Галя говорит, что также общалась с сыном по телефону неделю назад. Потом несколько дней не звонила, а позавчера и вчера он не брал трубку, она дозвонилась к соседям, те ходили стучали в дверь, но безрезультатно, хотя одна соседка сказала, что четыре дня назад видела с улицы свет в окнах. Сегодня утром мать приехала из деревни, у неё были ключи, но дверь оказалась закрыта изнутри. Она стучала, звонила и когда уже поняла что произошло что-то нехорошее - вызвала полицию и они выбили дверь. Дверь действительно оказалась закрыта на внутренний замок, но Саши в квартире не оказалось. По идее, он должен был в таком случае выйти через окно, хоть это и четвёртый этаж, но все окна тоже были плотно закрыты изнутри.
 На столе лежала "Повелитель мух" Голдинга, я открыл и попал на убийство Саймона. И мне почему-то вспомнился момент, когда мы с Сашей несколько лет назад шли из института, остановились на середине вантового моста и смотрели вниз. Весь тот день он был замдумчивее обычного, а я всё говорил и говорил, про страх высоты и клаустрофобию. В один момент Саша повернулся ко мне и так серьёзно и внезапно спросил: "Как ты думаешь, реальность, в которой мы существуем, единственно возможная, или есть ещё слои?" Я подхватил тот вопрос и начал развивать, но он, кажется, почти сразу перестал меня слушать. Да, почему-то сейчас это вспомнилось.
 Меня позвали на кухню и начали задавать вопросы. Я рассказал всё что знал и что смог вспомнить. Упомянул, что при нашем последнем разговоре по телефону Саша был очень странным. Ругаю себя, что тогда разозлился на него, хотя надо было начать переживать. А что значит он был странным? Ну, во первых, как я уже говорил, он целую вечность не подходил к телефону, а когда наконец ответил, то голос его был таким далёким, будто проблемы у телефона с микрофоном, но это Саша говорил тихо и долго думал над каждым ответом. Это страшно злило меня. Казалось, что он специально издевается и стоит там сейчас с ухмылкой. Не надо было, конечно, так злиться мне. Я тогда сказал ему, что хорош, мол, прикалываться. А он молчит, думает над словами, а потом тихо и серьёзно отвечает, что совершенно не прикалывается, а наоборот, очень ценит человеческие отношения со мной. Человеческие, понимаете, это он так сказал. А я ещё больше завёлся от этого дурацкого выражения, говорю, что он совсем свихнулся. На это он ничего не ответил, опять молчал, а потом из далека и еле слышно сказал, чтоб я постарался быть счастливым. Тогда, это прозвучало для меня как какое-то ругательство, или так, словно он посылает меня куда подальше. В общем, разозлился я тогда на него конкретно, бросил трубку. Не знаю, сколько бы я ему ещё не звонил, если б тёть Галя не отыскала меня. Сейчас то я думаю, чего я, дурак, тогда так разозлился, ведь по сути, Саша был таким странным всегда, ничего нового он мне в тот телефонный разговор не сказал, просто было в его приглушённом голосе что-то не свойственное людям, оттенки чего-то такого, что не хочется слышать. Даже не знаю, как сформулировать. Ну, что ли, как будто разговариваешь с мертвецом. Не знаю. Как-то так.