Эмпиризм муромских лесов в пику мексиканской руине

                Моей Кристине кисочке Потупчик
     Странные вывихи подсознания соотечественников уже не удивляли, хотя, помнится, бесился я когда - то преизрядно, как психовал на вековечное  " му " бычащих бивней или скудоумные говнотерки ни о чем, но именно логистические разрывы в мышлении сограждан, их явная неспособность сформулировать доброе пожелание  золотому шару Рэда Шукхарта и при этом всем назойливые попытки потрещать за любую хрень, высранную мною лет двадцать девять назад, когда ( благодарю их и поныне ) советские мусора из Горьковской вышки показали первокурсникам преимущества структурированного взгляда на что угодно, вколотив нам в головы не дотошные нюансы, которые, в конце концов, несложно найти в соответствующей литературе, тем паче, что практика перевесит любые философические рамсы и расклады, но способность смотреть и видеть, думать и объединять контрсинтезы, вставая на противоположную точку зрения, зная, что у каждого своя правда. Хорошие были преподы, кстати. Каждый со своим бзиком, ха, один обещал поставить автоматом зачет за знание имен Чичикова или прототипа генерала Хлудова. Я знал. Но не сказал. Так как все эти окружавшие меня мажорики молчали, злобно вращая налитыми баблом и папиными связями зенками, то также и я, ничтожный сын извозчика и уборщицы, ублюдок и урод с рождения, ненавидимый одноклассниками за конвоировавшую меня маму, буквально трясшуюся над хрупким органоном сыночка, ибо стегало меня тогда нещадно, реально по тяжелой развивалась гемофилия, отпуская ежемесячно разве дней десять безгеморройного существования не в постели или больнице, хотя хулиганы во дворе не гнобили, врать не буду, наоборот, приближали и покровительствовали, так как батя, как и все вообще советские таксисты, промышлял шинкарничаньем на колесах. В ту эру дефицита и ограничений на ровном месте всякий извозчик имел про запас по чирику пузырь, любой мусор мог свести с вышестоящими, не глушившими размером лапы, скромно удовольствуясь когда поляной, а когда чисто уважением, а нищие наши учителя могли вколотить в разум ученика ускоренный курс семинарии за возможность прикупить банку кофе, германские коци и прочую херню, назло галошному Несмияну не выпускавшуюся в Союзе, видимо, не просто так, а с умыслом, дабы не расслаблялись строители коммунизма, чтобы рыскали, убивая трудовое время и импортные штиблеты, ища банальное для любого вменяемого, но не руководящих упырьков, по - ходу тривиально тащившихся самой возможностью запретить или ограничить. Старею. Сам чувствую, по накатывающей все чаще и чаще ностальжи, не ностальжи, а, как бы сказать, воспоминаниям по навсегда ушедшей жизни, стране, людям, навскидку : этот помер, хотя и моложе меня, от сердца, тот спился, того мусора грохнули еще в конце девяностых, а вот эта родила и во второй раз вышла замуж, короче, любимая моя читака с самыми красивыми ножками рунета, трешь и мнешь в голове минувшее, катая пасхальные яйца по пятачку или трюльнику.
    Усатый и поджарый, как ни странно, но не вызвавший никаких отрицательных эмоций, понимал я, что его работа такая, как мой прежний образ жизни тоже был таким, а сейчас хрена ли нервы тереть себе и ему ?
    - Прижало тебя, по - ходу, Рутиныч, - говорю ему, помня его майором, хотя и не носил он формы, как все опера местной уголовки бегая в штатском. Да и не нужна им форма, все их знали, как и они знали свой подопечный контингент от и до. Случись какой кипиш - такие матерые опера сразу же ограничивали следаку кругозор, с ходу отвергая потенциальность или, наоборот, давая чоткую наколку на способного к насилию или афериста по - жизни, как твой любимый коала, Кристина Андреевна, обманувший и перекидавший по мелочухе массу народу. - Говорили же, что пензия у вас, мусоров и вояк, минимум четвертной была уже лет десять назад.
    Бесится, видно, хотя и сдерживается. Кричит, что пятнашка - край, поминая одного подпола, порядочного, кстати, справедливый был мужчина, что ушел на покой с восемнадцатью в сточенных на псовой службе режиму зубах. Осознает Рутиныч, что кинул его родимый Кремль, отрезал кусок, трахнул, не снимая кальсон. Но.
    - Щас тепло, - махом переключается на санкции, войнушку и нелюбовь к Путлеру со стороны целикового мирового сообщества, - а вот осенью приползут европейцы.
    Смотрю на него без сочувствия, думаю про себя, что на месте государя вообще бы послал таких опосля двадцатилетней службишки с голой сракой, не дав ни гроша пенсии, даже отобрав полученную когда - то квартиру. Ничего не говорю, с удивлением не ощущая в себе никакой злобы или личной неприязни. Крыл он меня справедливо, не буцкал, не подкидывал, предлагал сдать бедолаг, я же, ненавидя барыг, не мог ему предложить ничего, не считая нужным сдавать таких же, как и я, босяков, не наживающихся на чужой беде, но проклинающих существование нарка, пока проклятия, накопившись, не приводили человека в могилу или к совершенно другому образу жизни. Кому - то религия помогала, чаще всего почему - то протестантская, кто - то терял напрочь здоровье, как я, признавая собственную дрисливую слабость : мол, тыр, пыр, е...ся в сраку, были бы силы - ни в жисть не завязал бы с тяжелыми. Правда зато. Хрена себе - то вола е...ть, роги крутить, выискивая в зеркале человеческие черты того упыря, кем ты и был много лет. Вылезаю из тачки, помогая маме, идем в магазин. Переглядываемся, моя старушка лишь молча качает головой, привыкнув к таким когнитивам за свою жизнь вдосталь. Вечером прорывает меня. Как сука трясусь, дергаясь от не то, чтобы ненависти, нет, громко сказано, подтряхивает от какой - то кромешной беспросветности, они же ведь такие миллионами, жизнями, поколениями.
    - Говно страна, - ору мантру, размахивая руками, - народ - сволочь.
    Уроды. Что тута, что тама. Никак не хотят понять простейшего факта : главный и самый страшный враг сидит не за океаном или границей страны, а торчит упырьком в Кремле, Овальном кабинете, на Елисейских полях. Просто западники побольше уважают народец, регулярно меняя ручной демократией надоевшие до тошноты рожи, а тута власть никогда не скрывала пренебрежения, презрения и ненависти к шебуршащим где - то там внизу, в пространстве народцам, веками выживающим назло кормчим, столь озабоченным задачами личного кармана и подковерных интриг, что реально ведь срут и ссут они на бошки невнятных двуногих, отчего - то не находящих в себе сил произнести простое слово  " Геть ". Геть, суки рваные, в Гаагу и Нюрнберг, на фонарь или к стенке, задолбали невменяемостью и скотством, войнами и прижатием кислорода выбивающегося из сил и кредитов мелкого кормильца страны, готового обуть, одеть всех нежелающих, время от времени платя налоги и давая кусок хлеба соседу. Жаба давит гадов, назови ты их великокняжескими погремухами, одень ты их в мусорские галифе или габардиновые пиджаки партийных бонз, дай под толстые сраки  " Майбах " или  " Кортеж ", нет разницы, разве что цари не боялись своего народа, а нынешняя мразота терсится за периметром познания и охраны, выпрыгивая опухшими физиономиями в кружок тщательно отобранных переодетых опричников. Долбанное шапито ! Тошнит от морд скотов, хочется потянуться к винту, но нету давно винтов. Шалишь. Не балуй. Раб не имеет права на личное оружие, хрен тебя знает, брателло, куда ты его можешь или способен, что не одно и то же, направить. Потому и мобилизации не будет. Как всегда и обычно примеряю на себя, хотя по определению не надену форму и не возьму в руки оружия, но манко же прикинуть х...й к носу. Первым же выстрелом положу непосредственного командира, затем тех, до кого дотянусь, выжив, попру тупо валить мусоров, всех, без разбора. И я, наверное, не один такой. Какая, на хрен, мобилизация ? Грабли Керенского ? Х...й вот вам вот, товарищ Лоськов.
     А Кристине хочется признаться в любви, как ни странно, хотя и злит порой холуйство, бесит жополизный рефлекс красивой и умной женщины, чем - то необъяснимым влюбившей в свой образ давно и навсегда. Странная, все же, вещица или штучка вирт этот ваш, братья и сестры. Вот увидел на  " Эхе " в четырнадцатом году Кристину и Надежду, до сих пор люблю и не мыслю своего виртуального существования без непохожих друг на друга нолей и единиц, лишь через девять лет поняв наконец - то смысл сути ненашенского сетевого термина  " френд ". Нехай френд, по хер, хоть Горшок, благо что печь мелящего ( о, незабвенная подружка Унгайки, исходившая на говно от оптимизма жизнерадостности слоупока и тупицы в теж годы жежешного говноедства и жирного троллизма, много их было, уродцев, срать на них и не хрен поминать ) Емели как перла на себе, грея и обожая, Кристину, Диту, Надьку и Бэйли, не говоря о появившейся в   "Твиттере " именно в самом начале четырнадцатого Милену, так и везет любимок и муз к волшебной пролуби нужного им волшебного налима, продававшегося Самгину и Лютову одноногим мужиком моей любимой русской классики. И ложил я с прибором на незаможное мнение какаго Быкова или Познера, давном - давны определившись с гимназистками, учителями и даже ректором, голубоватыми оттенками недостоверности исчезнувшего из сети четвертого апреля, оставив великолепные фото и не преходящий вкус истинной магии.