Гибель застойной судьбы. Часть 4

Часть четвёртая
           1
Вместе с Максимом в школе работала и учительница-пенсионерка Раиса Самойловна, которая тоже жила в райцентре, но в отличие от Максима добиралась на работу не на перекладных, как он, а на машине с надписью «Пресса». Да, она сумела так поставить дело, что её возил водитель местной райгазеты «Ленинская заря» Вадим Петрович. Никого не смущало, что водила в рабочее время подрабатывает на госмашине. Раиса Самойловна платила ему пятёрку в один конец, как на частном такси. Проезд на автобусе стоил 50 копеек, но ходил он не регулярно, поэтому рассчитывать на него не приходилось.
Может быть, Раиса Самойловна и продолжала быть непревзойдённым мастером своего дела и ветераном всех пятилеток, и из-за этого её терпели в школе (Максим ни разу на её уроках не был и об этом достоверно ничего не знал), однако за собой она уже не следила, страдала недержанием речи и часто при общении брызгала слюной на собеседников. Максим иногда «падал на хвост» коллеге и тоже подъезжал на «газетной» машине. Правда, с него Петрович брал уже рубль. Водитель был общительным малым, умел хорошо решать свои проблемы, доставая нужные товары по сходной цене то в городе, а то в колхозах. Очень редко он привозил бабулю-ветерана на своей «пятёрке». Личное авто в то время было редкостью, хотя бензин стоил дешевле бутылки газированной воды. У Максима даже сохранился талончик, где было написано «шесть копеек за литр». В основном все ездили на мотоциклах и мопедах. Поэтому Петрович выглядел прямо-таки суперменом.
Казалось бы, Максим мог бы добираться на работу вместе с мадам пенсионеркой. Она, как и он, снимала в селе жильё. Но была одна проблема.  Петрович привозил коллегу во вторник и забирал в субботу. А у Максима в понедельник были уроки. Пойди же дорогая директриса ему навстречу, перенеси его уроки на другие дни недели и сделай вторник тоже выходным. Ведь остальные учителя местные, им всё равно, когда прибежать в школу. Так нет же, не захотела! Или из принципа, или по вредности души. И пришлось Максиму целый учебный год мучиться. А зимой иногда так дороги заметало, что село оставалось отрезанным от города на несколько дней. Пешком домой не пойдёшь. До города 25 километров, а до трассы, чтобы поймать попутку, километров пять надо чесать. Приятного вам путешествия, господа туристы!
Заканчивался учебный год. И в его конце с Максимом произошло одно пикантное происшествие. С некоторых пор ему стала строить глазки школьная уборщица. От колхозной доярки, которая сроднилась с коллективом животноводческой фермы,  она мало чем отличалась. Больше всего в её внешности Максима поразили её густые брежневские брови. А так – обыкновенная простушка. Встречая молодого учителя, она всё хихикала и однажды пригласила его сходить с ней вечером в сельский клуб на танцы. Максим помялся: а почему бы и нет? Может быть, что-нибудь выгорит. Правда, сельские дискотеки проходили по субботам и воскресеньям, а на эти дни Максим срывался домой. Ну, да бог с ним! Решил остаться.
В субботу вечером пошли с мадам Грицацуевой на едва ли не единственное сельское развлечение вместе. Наталья принарядилась. Максима очень удивило, что сельская вечеринка проходила очень незатейливо: посредине клуба стояло… ведро с вином и кружка. И вся толпа сельской молодёжи танцевала вокруг этого ведра под рёв магнитофона. Когда вино заканчивалось, приносили снова полное ведро. Максим от неожиданности даже присвистнул. Да, дружно здесь живут местные активисты и комсомольцы!
Дискотека под руководством завклубом, дамы бальзаковского возраста, была в разгаре. Здесь почти все были знакомыми или даже родственниками. Наша пара быстро присоединилась и слилась с возбуждённой толпой. Максим по приглашению местных парней в течение часа несколько раз хлебанул из общей кружки. Стало веселее. Драк, как в городе, здесь не было. Вскоре у Максима всё начало плыть перед глазами. Ребята вышли на улицу покурить, а он поспешил в туалет. Света в нём отродясь не было, и, чтобы не наступить на «мину», Максим решил зайти за угол этого чудного заведения. И тут он, не успев даже сообразить, в чём дело, куда-то по грудь провалился, задержавшись на руках. Оказалось, что на бетонной плите не было люка, а было просто прямоугольное отверстие. Люк с крышкой просто не поставили! Ведь он так мог запросто попасть в выгребную яму со зловонной жижей. Бр-р! Болели поцарапанные бока и руки. Сходил называется в туалет! Хмель сразу выветрился. Вот она сельская романтика! Ешь ложкой, только не подавись!
Через несколько часов активной дискотеки-аварии Максим вместе со своей сельской Клеопатрой пошли к ней домой. За ними увязался почему-то один подвыпивший молодой труженик. Дома мадам почему-то заартачилась и не захотела, чтобы Максим остался у неё спать. Снова выпили. Нашего Ромео поддержал его новоиспеченный друг, но дама твёрдо стояла на своём и не захотела объявлять капитуляцию. Пришлось Максиму поднимать ночью, как по тревоге, бабу Теклю и ночевать у неё.
Рано утром наш ловелас решил поехать домой на автобусе. Болела голова и поцарапанные бока. Далась ему эта дискотека! Начинались экзамены, и Максим забрал с собой постельное бельё и одеяло. Уроков не будет, и можно пару раз в неделю добраться в школу на велосипеде. Автобуса всё не было, и Максим расстелил свою постель на скамейке автобусной остановки в виде каменной будки и укрылся одеялом, чтобы немного вздремнуть. Редкие прохожие с удивлением смотрели на отдыхающего чудака.
Прошёл час. Проклятый автобус всё не появлялся. «Наверное, уже и не будет, – решил Максим и, свернув постель с одеялом в рулон и взяв его под мышку, двинулся в сторону трассы. – Кто-нибудь да подвезёт».
               
                2
                Из дневника Максима Горячёва
                Наш отважный «рулевой»
На нашем курсе было всего два коммуниста, и оба парня: один был в нашей группе, это Санёк Ткачук, и в третьей группе Сергей Синицын. И оба по-своему они были уникальны, как редкие инструменты в захолустном оркестре. Я лично никогда в партию не рвался. Не прельщала она меня. Не верил я почему-то в приближение коммунизма, хоть об этом и трещали, как надоедливые сороки, наши пропагандисты со всех сторон. Я рассуждал так: если общество постоянно развивается и куда-то там движется, не может же оно прийти к чему-то конечному и топтаться там, как конь со связанными передними ногами, на месте. Конечной цели быть не может, как и его сроков, которые назначил на 80-е годы, мягко говоря, недальновидный Хрущёв.
Мне больше нравился популярный анекдот. Так, учительница в школе объясняет детям, что мы построили социализм, и коммунизм у нас на горизонте. Двоечник Вовочка тянет руку и спрашивает, мол, Марья Иванна, а что такое горизонт? Учительница отвечает, что это линия, до которой невозможно дойти.
А сейчас думаю, дураком был. Всё-таки надо было к партии приклеиться, присосаться, как губка. Глядишь, карьеру бы сделал. Может быть, продвинулся, как некоторые, ну, очень идейные товарищи, которые потом развалили Союз нерушимый республик свободных. Стал бы начальничком. Квартирку хорошую в пылу патриотического рвения заслужил. И всё же, всё же…
Перед глазами всплыла история моего дальнего родственничка, который в армии втиснулся в партию и с грехом пополам после неё закончил нархоз. Его назначили начальником райгосстраха, дали трёхкомнатный коттеджик с гаражом. А сам новоиспеченный руководитель вёл себя, как обыкновенный алкаш. На работе напивался так, что водитель выволакивал его как бревно из кабинета и вёз домой в полуобморочном состоянии. Когда я спросил водителя, мол, что он будет делать, если их остановят гаишники, то парень не растерялся и быстро ответил, что и им нальёт. И для убедительности достал бутылку казёнки из бардачка.
Я всегда чувствовал, что не могу торговать совестью. Не для меня это всё. Наш куратор группы даже как-то обвинила меня в том, что, мол, я сказал, что еженедельные политинформации мешают мне учиться. Да не говорил я такого. Просто иногда бурчал, что и сам могу прочесть новости в газете без всякого принуждения. Зачем их читать в группе перед занятиями вслух? Моя задача – учиться.
В партию мне предлагали вступить два раза. И оба раза как-то не срослось. Не дорос что ли. До высот нужных. Не созрел. Не прочувствовал момент. Да и не хотелось. Я чувствовал фальшь и ложь. Я видел коммунистов в деле. И не хотел быть одним из них. Изворотливым и продажным. Угодливым и беспринципным. Те, настоящие коммунисты, что построили СССР и выиграли войну, как-то измельчали и перевелись. Слились с серой массой или сделались карьеристами. Растворились или растаяли, как прошлогодний снег.
После окончания армейской учебки меня направили в вертолётный полк механиком авиаоборудования. Служба была не пыльной. На политзанятиях нам рассказывали, кто наш враг, и надо было показать на карте страны НАТО и их столицы. Я сразу показал нашему руководителю, что неплохо разбираюсь в политике. Стал спиной к карте и назвал страны альянса и их столицы, а потом повернулся и показал на карте. Офицер очень удивился. Он спросил, мол, что, у меня высшее образование? Я ответил, что нет. Техникум, что ли, не унимался политработник? Я снова ответил, что нет. Десять классов. Офицер сразу мне предложил вступить в партию и стать его заместителем. Я без колебаний отказался. Он снова удивился. Мол, ну, как же так, все хотят, а ты отказываешься. Дадим нужные рекомендации, выучишь Устав и Программу КПСС. Но я снова отказался. Многие из моих сослуживцев даже после учебки не могли ответить на элементарные вопросы, типа, сколько республик входит в состав СССР, как отчество матери, или в каком году она родилась. Поэтому на их фоне я сразу оказался маленькой звездой.
Второй раз меня пытались засунуть в партию уже в районной газете, когда я, беспартийный, работая в партийном отделе, беспардонно критиковал партийных товарищей. Причём, за дело. И снова осечка.
Сергея Синицына назначили комсоргом курса. Он был несносным администратором и карьеристом. Иначе как «ты должен», или «ты обязан», он ни с кем на курсе не разговаривал. Слава богу, после окончания первого курса «ударник пятилетки» перевёлся на заочное отделение, и мы с облегчением вздохнули.
Санёк Ткачук явно на коммуниста не тянул. Это был типичный разгильдяй из глубинки, невесть как прорвавшийся в партию. Он, как и я, поступил в вуз после армии, но ни для кого не был примером ни в учёбе, ни в быту. Учился средне, умел немного побренчать на гитаре. Но больше всего наш коммунист любил… выпить. Он старался не напиваться до поросячьего визга, хотя не всегда ему это удавалось, умел поддержать разговор, знал много анекдотов, и поэтому часто становился душой компании. А однажды Санёк пришёл в общагу в абсолютно мокрой одежде и с мокрой гитарой. Оказалось, что наш Ихтиандр, изрядно приняв на грудь, сидел на пирсе вечерком, приятно проводя время и перебирая «серебряные струны». Кому-то это не понравилось, и нашего чудного гитариста сбросили в море. Он даже не понял, кто и почему, и еле выбрался на берег.
Пьянки всё учащались, и в пылу откровения наш отважный «рулевой» как-то заявил, что на втором курсе он или окончательно сопьётся или женится. Я почему-то больше верил в его первое пророчество.
На летних каникулах после окончания первого курса я записался в студенческий стройотряд. Мы должны были строить ПТУ недалеко от Причерноморска. В нашем отряде было четверо парней и около двадцати девчонок. Решил потрудиться на благо родины и Санёк. Мы, ребята, занимались в основном бетонированием помещений, а девчонки пытались штукатурить. Валентин, командир отряда, как правило, с нами вместе не работал, а решал хозяйственные проблемы. Приходилось пахать втроём, и романтикой тут не пахло. Чуть ли не каждый день мы принимали 6-7 машин бетона. До армии я работал на стройке, так что имел некоторое представление о строительстве. Для остальных всё было впервые, как первый поцелуй.
Местный колхоз поселил всех нас в сельской школе, которая была расположена буквой «п». Каждый вечер после работы мы проводили зажигательные дискотеки во дворе нашего студгородка. Естественно, какие танцы без баяна, т.е. без алкоголя? Его доставкой занимались наши славные коммунисты: это Валентин, командир, и Санёк. Они больше всех и напивались. А однажды Санёк приволок десятилитровую бутыль вина, в который местные махинаторы добавили табак. Вино всех валило наповал после двух выстрелов, то бишь стаканов. Аборигены, которые приходили к нам в гости, утверждали, что есть ещё более «дальнобойная артиллерия», т.е. вино, которое настояно на грампластинках.
Наш «рулевой» Санёк от радости, что так много пойла, чуть ли не спал с бутылью в обнимку. На другой день он не мог выйти на работу. А наш другой активист, небритый «командор» Валентин, разгуливал по стройке босиком, но с дипломатом, делая вид, что решает важные производственные задачи. Мне надоели эти коммунистические прогулы Санька, и однажды я в пылу откровения сказал, что набью ему морду, если он будет отлынивать от работы. Я не собираюсь работать, как в песне, за себя и за того парня. Неожиданно полупьяный коллега нанёс мне два удара в лицо. Я не растерялся и хорошенько его проучил. После этого производительность труда у нас резко возросла. 
В нашем стройгородке жили ещё болгары и ребята-стахановцы, которые работали весь световой день. Стахановцы делали шпалеру для виноградника. Это значит, что они закапывали бетонные столбики и протягивали между ними проволоку, чтобы виноград мог хорошо расти.  Зарабатывали при этом хорошие деньги – до тысячи рублей в месяц. Наших ударников мы почти не видели, зато с болгарами очень сблизились. Они называли себя шестнадцатой республикой и всё удивлялись, что у нас такое дешёвое туалетное мыло, спеша им побольше запастись. А однажды наши друзья по соцлагерю показали нам прикольный фокус. Так, двое парней, согнувшись и накрывшись простынёй, спросили, мол, кто не боится лечь под дикого слона? Я ответил, что не боюсь. Едва я лёг на землю, как наши замечательные друзья вылили на меня трёхлитровую банку с водой. Было и смешно, и весело, и не очень приятно.
На втором курсе, оправдывая своё пророчество, Санёк всё же решил жениться. Он выбрал девчонку с пятого курса. Учитывая, что сам наш «трезвенник» попал на учёбу после службы в армии, а его невеста поступила в вуз после окончания школы, они были примерно одного возраста. Правда, стойкого оловянного солдатика из горе-супруга не получилось. Он периодически срывался, кодировался и снова срывался. Однажды, когда мы, бывшие сокурсники, как-то встретились в нашей небольшой компании и решили немного выпить, Санёк заказал себе… безалкогольное пиво. Тогда оно ещё было в новинку, и я не очень понимал, зачем его пить. Его жена, общительная Татьяна, сказала, что, мол, так надо. Муженёк в «завязке». Её поддержала, толкнув меня, и Людмила, жена Андрея. Мол, молчи, товарищ может сорваться.
P.S. После окончания вуза Санёк работал на кафедре нашего факультета, потом ещё в нескольких вузах, но нигде не задерживался. Женитьба не спасла, не помогла, не сдержала. Первой и всепоглощающей любовью так и осталась любовь к Зелёному змию. Это чудище исковеркало его жизнь, испортило отношения с родственниками и досрочно его убило. Александр Сергеевич, бывший весёлый и чубучной Санёк, не дотянул даже до пенсии, прожив чуть более пятидесяти. Как говорится, за всё хорошее благодарите судьбу, во всём плохом – вините себя.
                3

Кроме Максима, в небольшом педколлективе Малоандреевской школы был ещё один мужчина-педагог. Это был историк Вячеслав Викторович. Он был примерно одинакового возраста с Максимом, но уже крепко стоял на ногах. Был женат и, самое главное, состоял в партии. Вскоре его жена Елена, колхозный агроном, родила ребёнка. Жили молодожёны в одной из квартир двухэтажного домика, который был недавно построен колхозом возле школы для таких, как они, молодых специалистов. У Вячеслава были все перспективы стать со временем директором сельской школы, ну, и местным депутатом. Он знал себе цену, имел авторитет в школе, держался подобающим образом и немного особняком: не курил и старался не проводить досуг в обнимку с местными алкашами.
Уравновешенный коллега нравился Максиму своим нахрапистым характером, и он даже тиснул статейку о нём и его семье в местную районную газетёнку. Особенно Максиму запомнился случай, когда коллеги-дамы не поздравили их, двоих мужиков, с 23 Февраля.
– А мы вот всех поздравим! – кипятился Вячеслав. – Не обеднеем! Купим по маленькому флакончику духов и по тюльпанчику! Пусть им будет стыдно!
Так они и сделали. Дамы, впрочем, даже как-то и не заметили это укоризненное событие, а приняли как должное. Им просто было приятно получить поздравление от коллег-мужчин.
Школьники своего историка уважали. Он умел всех заставить себя уважать. Вячеслав был активным, пробивным, не бросал слов на ветер. Быстро решал все проблемы. Был непримирим к несправедливости. Запомнился Павловичу и случай, когда их директриса послала в лес за дровами для школы. Работал, как одержимый. Максим за свой счёт накормил водителя в сельской кафешке, а Андрей в конце работы раздобыл где-то вино и закуску, чтобы снять, так сказать, стресс. Домой Максим приехал поздно вечером хорошо «накачанным».
Через пару лет Вячеслава избрали председателем сельсовета в соседнем селе. На новом посту он развил бурную деятельность, но то ли кому-то не угодил, то ли перешёл дорогу, или с кем-то не поделился, но его быстро сняли с важной и прибыльной должности. Пришлось снова вернуться в школу.
P.S.Начал трещать Союз. Его развал стал развалом всего: страны, морали, ценностей, обычаев и привычек. Вместе со словом «перестройка» появилось и новое слово – «оптимизация». Максим долго его не понимал, так как продолжал мыслить старыми категориями добра и зла. Оказалось, что всё намного проще: оптимизация – это просто уничтожение. Бессовестное уничтожение всей социальной инфраструктуры, всего «бесплатного» и доступного и, особенно, в дальних сёлах: школ, домов культуры, клубов, ФАПов и т.д. под благовидным предлогом – экономии бюджетных средств. И «доэкономились» до того, что сёла просто начали исчезать, а поля зарастать сорняками. Вот и вся суть этих «новшеств»,  суть прогресса, суть выдуманного процветания.
Вячеслав Викторович перебрался в город, пристроился в местной таможне. Стал хорошо зарабатывать. Тогда в неё брали всех с любым высшим образованием. Вскоре построил добротный домишко из силикатного кирпича на окраине города. Максим его периодически встречал и даже несколько раз воспользовался помощью бывшего коллеги: то надо было побыстрее проехать через таможенный пост, а то продлить въезд на машину из ближнего зарубежья.
Так прошло несколько лет. Таможню периодически трясли, и Викторовича  из неё «попросили на выход». Чем теперь занимался бывший историк, Максим не знал. Больше встречались на рынке, так как после «оптимизации» промышленности в городе вся деловая активность переместилась сюда. А однажды Максим увидел, что его бывший коллега гуляет по рынку с изрядной седой козлиной бородёнкой.
–  Что это ты отпустил бороду? – не выдержал Максим после приветствия. – Побрейся. Она тебя старит.
Викторович как-то непонятно сконфузился и в ответ неубедительно и невразумительно промямлил, что, мол, ему надо по работе. Он подрабатывает звонарём в церкви. В следующий раз была очередь сконфузиться уже Максима, когда он увидел этого звонаря уже в рясе. Но самое удивительное было другое: бывший бравый учитель и ударник труда покупал у валютчиков доллары.
– Не понял? – воскликнул Максим. – Ты что, в батюшки записался?
– Да, принял сан. Имею свой приход, – и Викторович, уже не смущаясь, назвал село, в котором трудился для паствы.
– Да как же так! – продолжал удивляться Максим. – Ты же был коммунистом!
И подумал про себя: «Опричником» партии. Может быть, даже верил в счастливое будущее, которое было уже на «горизонте».
Ответ новоиспечённого батюшки его снова ошарашил:
– У каждого своя дорога к богу!
Да, своя… Может быть, и так... Может быть, он и прав… Максим вот так бы не смог: постоянно менять свою дорогу и «дорожные знаки» на ней. А, может быть, у каждого своя дорога не к богу, а к совести? Теперь всё продаётся и покупается. Всё имеет свою цену. И честь, и совесть, и идеалы. Вон даже девственность продают по интернету за доллары. Да… Всё имеет свою цену, но не имеет часто знака качества, имеет фальшивую пробу, но не имеет настоящего драгоценного блеска.
…Всё суета сует и томление духа под солнцем, как сказано в Библии. Всё преходяще. Теперь герои уже не павки корчагины и александры матросовы, а геи и лесбиянки, не дон кихоты и романтики, а рвачи и приспособленцы. И Максиму сразу вспомнился недавний разговор с одним знакомым, который рассказал, что в их селе построили церковь, но нет батюшки. Почему? Оказалось, что всё очень просто. Был батюшка да волочился за чужими жёнами, прыгал через заборы, как заправский козёл, вот и выгнали его селяне. И соседнее село осталось без батюшки, хотя построили и в нём новую церковь и скинулись миряне на дом для преподобного отца. Священник был вроде бы и ничего, да его брат родной начал продавать в селе наркотики. Общественность взбунтовалась. Батюшка стал защищать братца. Вот и выгнали тоже «и царевну, и приплод».
А в райцентре святой отец напивался до положения риз и часто бегал в пьяном экстазе с топором за обезумевшей от страха матушкой, изгоняя из неё дьявола.  Пришлось духовному начальству лишить его сана. Но ушлый бывший служитель культа не растерялся и открыл похоронное бюро «Ритуальные услуги» и поставил дело так, что едва родственники умирающего человека звонили в «Скорую помощь», как к ним тут же приезжали и представители из его сервисной конторы, опережая всех конкурентов.
Максим смотрел, как удаляется бывший коллега, этот новоявленный батюшка, герой перестройки, с долларами в кармане, и продолжал думать, что он точно бы так не смог… Не смог!
…И верит ли сам новый священник, этот «новый русский», новый утешитель душ, в бога или надевает вместе с рясой и маску лицемерия, как это часто делают наши чиновники и самоназначенцы, депутаты и нувориши всех мастей, обещая блага земные? Не лукавит ли он? Вопрос, как говорится, риторический… Максим не мог на него ответить. Не верилось ему как-то в это перерождение преподобного отца Вячеслава. Вот и верь после этого в бога…
Хотя, как говорится, пути господни неисповедимы… У каждого своя дорога… И к Богу, и к совести... И к любви, и к ненависти... И к добру, и к злу...
И свой выбор…
А в голове почему-то закрутилось советское высказывание из 60-х годов: "Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст".
                4

Максиму надоело жить в забытом богом селе, и в конце учебного года он пришёл на приём к завотделом районного отдела народного образования М.В. Колеснику и попросил перевести его в школу, которая находилась бы поближе к райцентру. Михаил Васильевич учтиво его принял и сказал, что на данный момент свободных вакансий нет. Это стало неприятной новостью для Максима. Он так хотел сбежать из своего деревенского захолустья, а тут его держат прямо-таки за обе руки и втискивают снова чуть ли не в таёжный тупик. Что он, отшельник что ли? Он не хочет себя хоронить, как монах в монастырской келье. Года достаточно! На большее затворничество его не хватает! Он согласен работать, но не на богом забытом острове. Условно-добровольное заключение не для него. Он устал! Выдохся! Измучился! Хочет свободы!
Михаил Васильевич спокойно выслушал тираду молодого бунтовщика, по-отечески похлопал его по плечу и перешёл на «ты»:
– Не кипятись и не сердись. Я тебя прекрасно понимаю. Нами правит злая судьба. Я сам был молодым и тоже начинал свою карьеру не со столичного рывка. Ладно! Пойду тебе навстречу, хотя это и должностное если не преступление, то пособничество. Пиши заявление на увольнение, что не можешь выполнять свои должностные обязанности по семейным обстоятельствам. Я его подпишу. Пиши, пиши. Но не думай, что найдёшь работу послаще. Ты ещё ко мне вернёшься. Не так в жизни всё просто. Увидишь!
Максим радостно выскочил из кабинета заврайоно. Ура! Свобода! Начинаем жизнь с нового листа! А в ушах звучала песня, что «завтра будет лучше, чем вчера». И когда на улице солнце брызнуло ему в глаза, Максим немного задумался. А и правда, будет ли лучше? Ведь ему уже пришлось немного потрудиться на «сладкой» работе по выражению заврайоно. Максим выпил бокал холодного кваса за 6 копеек и сел на лавочку в тени.
Максиму ещё не было полных семнадцать лет, когда он окончил среднюю школу. У него было две похвальные грамоты (по истории и английскому языку), а средний бал в аттестате был выше четвёрки. Он хотел дальше учиться, но толком не знал, куда поступить. Точные науки его не прельщали. Поехал в Киев. Журфак ему не светил, на филфак был тоже большой конкурс. Решил поступить в областной университет. И снова начались метания. Сначала сдал документы на РГФ (отделение по английскому языку), потом передумал и решил поступать на филфак. Сдал два экзамена на четвёрки и снова забрал документы, решив, что шансов поступить у него не будет. И напрасно! Шансы есть всегда. Одноклассник Анатолий поступал тоже на филфак на отделение «преподавание русского языка как иностранного». Не прошёл по конкурсу, но чудесным образом добавили несколько мест (может быть, нужный человечек словечко замолвил) и стал студентом.
Максим решил где-нибудь потрудиться. Сидеть на шее у родителей он не хотел. И тут оказалось, что его, как несовершеннолетнего, нигде не хотят брать. Максим помыкался по кабинетам и решил пойти на стройку. Строительная организация, в которой он устроился, охватывала весь его район. Она строила колхозные фермы, школы и социальные объекты на селе. Максиму с непривычки пришлось очень тяжело. Орудуя лопатой без рабочих рукавиц, он быстро растёр руки до кровавых волдырей, так что кожа со временем полностью у него слезла и загрубела. «Комсомольские» вёдра с раствором было тяжело носить. Цементная пыль попадала в глаза, раствор разъедал руки. Но Максим стойко держался и решил работать до следующего поступления в вуз через год.
Через месяц Максима с должности «старший, куда пошлют» перевели в стройбригаду. Бригадиром был Михаил Стога, хитрый и расчётливый молдаванин, товарищ себе на уме. Максим долго с ним боролся, чтобы узаконили его право, как несовершеннолетнего, работать меньше. Уйти с работы раньше он не мог, так как их развозили по разным сёлам района. Переработанные часы складывались в дни, поэтому несколько дней в месяц Максим не ходил на работу. Было обидно ещё и то, что бригадир нередко отпускал нескольких членов бригады в рабочее время на «калым» (подработку), а сам ставил им восьмёрки, как будто они были на работе. «Наваром» с ним «калымщики», конечно же, делились, в Максиму приходилось отдуваться на стройке и за них. Естественно, ответственной работы молодому подсобнику не доверяли, но вся тяжёлая и изнурительная работа держалась на нём.
В бригаде Максим был «белой вороной», потому что не участвовал в питейных оргиях. Чуть ли не каждый день кто-либо из членов бригады относил со стройки в село ведро цемента и приносил ведро вина. Цемент тогда был в дефиците, поэтому натуральный обмен происходил очень быстро и был выгоден обеим сторонам. Начинали пить во время обеденного перерыва и довивали вино уже перед отъездом домой. Были и такие экземпляры, которые после двух-трёх стаканов выпадали в осадок и, слезая с машины по возвращению домой, падали с неё, как мешки с мукой, и дальнейший путь «на родину» совершали чуть ли не на четвереньках.
Иногда цемент меняли на водочку. При этом бывали случаи, что после обеда работа вообще прекращалась. Тогда Максиму приходилось выбрасывать неизрасходованный раствор или размешивать его, если получалось, на следующий день повторно. В бригаде была одна семейная пара средних лет, и Максим с удивлением наблюдал, как пила единственная женщина в бригаде. От огненной воды она никогда не отказывалась. Выливала её в кружку, потом доливала доверху водой и медленно всё выпивала. Максима так и коробило от этого процесса пития.
Приходилось доказывать своё «я» и даже иногда драться. Так, однажды на Максима налетел с кулаками скандальный «коллега» Вася, который  был на 10 лет его старше. Но, несмотря на свой юный возраст, Максим успешно от него отбился. Больше «товарищ по классу» на него не прыгал, ибо в следующий раз Максим взял бы в руки «орудие пролетариата», то бишь лом.
Дружеские отношения сложились только с мужичком предпенсионного возраста. Палыч любил пошутить, рассказывал занимательные истории. Говорил, что в военкомате ему сказали, что он может уже ходить в женскую баню. Работал с огоньком и не увлекался «хоровым питием», как остальные труженики.
Особенно тяжело Максиму пришлось зимой. Пока бортовая машина с полутентом, на которой их везли, в течение получаса доезжала до объекта, он сильно замерзал, особенно в ноги. Кирзовые сапоги плохо грели, а валеночки на стройке не оденешь. Товарищи по труду, которые часто были под алкогольным «наркозом», так не мёрзли. А он слезал с машины посиневшей котлетой и продолжал дрожать, чуть ли не обнимая буржуйку в каптёрке. А однажды Максим чуть не упал с крыши с 17-килограммовым листом шифера, который нёс полупьяным специалистам. Под ним проломился верхний ряд шифера на строящемся коровнике, но не проломился, слава богу, лист нижнего, и он не упал с пятиметровой высоты.
С трудом, но Максим всё же выдержал это трудовое воспитание. Обидно было, когда за один зимний месяц он получил всего лишь 50 рублей. За год Максим заработал около 800 рублей и все их ежемесячно отдавал матери. После его ухода в армию отец получил однокомнатную квартиру, как военный пенсионер, и мать на эти деньги купила мебель. Так что не напрасно мучился.