Меж двух войн. Ч. 2. Гл. V. 6. Пифия

                6. Пифия.
               

      Временами она совершала удивительные находки. Тогда, давно еще, после второго своего более чем неудачного вояжа в один из западных городов, она долго разыскивала очень полюбившуюся ей картину в местной знаменитой Картинной галерее, где, если помните. «так скрипит паркет». Картина называлась «Пифия», как ей почему-то показалось, художника  Матковского.
      Она перерыла все каталоги и альбомы в университетской библиотеке, но, увы, не нашла ничего подобного. Затем многократно звонила в областной Художественный музей и просила его научных сотрудников найти, разыскать, подсказать, даже послать запрос в ту Галерею. Поначалу ей вроде с охотой взялись помочь, но вместо запроса через какое-то время вежливо послали ее, да так тактично, что и обидеться было не на что. А картина ей вспоминалась и почему-то не переставала тревожить ее воображение еще очень долго. Она уже все перечитала про служительниц и прорицательниц  Дельфийского Храма Аполлона, но еще больше убедилась, что запомнившийся образ очень далек от бесноватых впадавших в транс от специальных окуриваний – пифий, зачастую опасных и злобных, лишенных простого человеческого облика и существования, по сути, собственности  храма.
      На картине же была изображена сидящей в сине-голубой короткой тунике и высоких сандалиях совсем земная живая красавица, с почти гладкой вневременной прической надо лбом. Яркое лицо, вдумчивый взгляд, поза с опорой  обоими локтями на обнаженное колено – все это волновало земной притягательностью и даже какой-то монументальностью в ширине и силе плеч, мощной мускулистости колен и ног, характерных, скорее, для последующей настенной  живописи про достижения науки и сельского хозяйства периода развитого социализма.
      В общем, так она ее и не нашла – и тогда это было как-то неуютно, ведь она не привыкла отступать. А тут постепенно забылось, затушевалось, покрылось  патиной забвения – много и других проблем в повседневности – и больших, и малых.
      А тут вдруг – а прошло без малого тридцать годиков, вдруг по наитию она ее нашла – и как-то так легко, без проблем, в интернете, как будто этот поиск только ее и ждал. Вот она, «Пифия» Яцека Мальчевского, польского художника, представителя модернизма и символизма в живописи. Сидит, как ни в чем не бывало, вся в ярком сине-голубом и глядит круглыми глазами в душу, и спрашивает:
   - Ну, как ты? Отыскала все-таки? А я знала, ведь я же пи-фи-я!
   - Боже мой! Да ты еще лучше, чем хранилась у меня в памяти!
   - Конечно! Что память? Мираж и дымка! А я в красках и живая.
   - Что же меня так в тебе привлекло и сразило?
   - А мы с тобой похожи, девочка моя! Прости, что так, но я где-то на век постарше.
   - Ну да, если считать от создания картины.
   - И на целую нашу эру с хвостиком, если считать от возраста Храма и его прорицательниц как культа.
   - Ну да, ты же еще Before Christ/ Anno Domini. Да, я все время забываю, какая у тебя была немыслимая до завихрения мозгов работа – прорицать и прорицать.
   - А я ею не утомлялась до выворачивания черепушки – у меня просто хватало фантазии и здравого смысла. А, кроме того, я могла изучать и сопоставлять факты из жизни общества, оставалось только  выкрикивать прорицания. В основном, те, которых ждали люди.
   - А-а-а, так ты шарлатанка, обманщица по-крупному в лучших человеческих заблуждениях.
   - Люди сами хотят, чтобы их обманывали.
   - Может быть. И даже в любви.
   - О! Обман любовный – самый сладкий из обманов. Именно он будоражит все чувства, ведь иначе, без страстей, измен было бы так скучно в мире людей. Когда говорят о всеобщей гармонии – это такая скука, как бледная моль. Да ты и сама найдешь тысячи примеров из ваших великих.
  - Да, вот Пушкин: - Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад. А вот Толстой: - Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастная семья несчастлива по-своему.
  - Какая глубина. Какие, должно быть, умные были эти люди. Кто они? Ваши жрецы? При этом  гиперборейцы, как и я?
  - Нет, они всемирно известные русские писатели. Хотя в каком-то смысле – да, наши главные жрецы.
  - Ну, что, насмотрелась?
  - Нет, но я тебя скопирую и теперь смогу часто тобой любоваться. А чем же мы с тобой похожи?
  - Вот получи – любовью к жизни и одержимостью к ней. Со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. И для меня, и для тебя - это достоинство, а не наоборот, как для многих других. Запомни это! Ведь в своей копии я вряд ли буду к тебе частенько являться, чтобы поговорить, скорее всего, будешь просто смотреть на меня, а затем развязывать все свои тугие жизненные узлы – только не путай  мелочи с настоящими проблемами.
  - А-а-а, вот ты и призналась, что ты славянка – и в этом еще одно наше сходство. Да, славянки или как их тогда называли, гиперборейки – были лучшими пифиями. Значит, твой автор рисовал свою современницу!
    И она затихла, просто глядя с картины. Как много и как мало она успела ей сообщить, ее невольная подруга и соучастница давних событий. Ведь именно она тогда, глядя на нее с высоты своей стены, невольно подбодрила ее и настроила на философский лад, вырвав из уныния мрачных тех дней, о которых сегодня и вспоминать не стоит.
    Кстати, а они и не вспомнили!

                ------------------------------------------------

      А тут зафиндилила все это Сереже  в Иркутск по электронной почте, одновременно разместив фотографию картины, не забыв и  радость по поводу найденной «Пифии», а получила не менее ценное, чем отправила. На Сережу явно нашел стих, и из этого получилось такое…такое .. впрочем, судите сами.

Вот его реакция, подогретая увиденным и прочитанным:
                Слов-шуток пламенные звуки
                До сердца самого дошли.
                К картине той тяну я руки,
                А мышка знай: - Эй, не шали!
Но в синь и глубь большой Пифии
Я занырну прям щас (Стихия!)
В ответ сразу полетело:
          Откуда дует нам Борей,                славянку хочет без изъяну,
где на полях растет пырей,                ручонки тянет  с океану.
затихли каменные бабы,                Есть исключения для вас -
и не растут там баобабы,                стихия примет прям сейчас...
но славен "бабский" генотип,                А дальше все по воле  божей -
 и всякий сам из типов тип                непредсказуема, похоже,               
чуть-чуть получше обезьяны
                ------------
        А дальше – «снова обратно»:   
.
        Сейчас прохохочусь и (если пронесёт), может, отвечу. Предварительно, но уверенно заявляю: надо бросать (хотя б на время) прозу и переходить на розы-мимозы! Подобные категоричные призывы звучали (наверняка помнишь) в адрес Леонида Филатова после обнародования им "Федота-стрельца". А у тебя, оказывается, ещё один (а может, не один?) талант - экспериментально-экспромтная пародия! Если ещё не было такого жанра, то ты - его зачинательница-зачинщица ( "Шалунишка, куртизан»... ).
      Ответ фактически он уже сам и подготовил невольно:
Его остановила "мышка": - Вы куртизан и шалунишка!
    Тут надо заметить, что Сережа для чего-то скопировал ярко-синюю «Пифию» в Ольгином  альбоме еще раз, то ли себе хотел этот шедевр поиметь, а он тут растиражировался, но нечаянная копия действительно напоминала лишь бледную копию настоящей. Он этому подивился тут же, написав в подстрочнике:
    - Но что за дело: побледнела, пропала синь, вся схолодела...

      Объяснение для нее напрашивалось само – там в занавесе слева – бледное лицо автора:

Увидела унылый лик, бледнеет, испугавшись, в миг.
- Ах! Это он меня создал, какой однако же, нахал...
И синь ее не от фарцовщицы -  как в "Голубых (Дега) танцовщицах"
Нахал и тот, что копиист, а копия - как белый лист.
А синь ушла, ушла и глубь, что ж, охладевшую голУбь...

       Натолкнулась со своим советом на  непримиримый ответ, и поделом тебе:
- Ну нет, пущай уж тот, что рядом, который сверлит наглым взглядом!
       Пришлось быстренько поддержать возражение:

 Какое наглое  желанье –                в виду имела
                справа  лица         
создать - и возжелать созданье.                она дика и сверх
                свободна,
Еще себя увековечить –                монументальна, не
                дородна.
и не посмей уж мне перечить –                Она - славянская
                пифИя,
 на уровне груди иль чресел,                она прекрасная
                стихия,
но что-то взгляд его невесел.                а если даже просто
                пИфия,
Созданье - будто кобылица,                не для такого
                чувырл-И-фия