Меж двух войн. Ч. 2. Гл. V. 5. 3-й год стройки

                5. 3-ий год стройки.
               

    На третий год стройка началась, едва сошел снег. Да и то сказать – предстояло выполнить внешние работы по штукатурке и утеплению стен. А кроме того, крепко подвинуть реконструкцию кухни и прилегающих двух помещений в старом доме. Что и говорить, две пристройки стояли – одна 7 лет, вторая – 1 год, даже без штукатурки. А еще предстояло переносить отопление, выбивать часть капитальной стены под окном в бывшей узкой веранде, где столько лет фактически была кухня после газификации дома. Это – для соединения с новой пристройкой для придания кухне квадратной удобной формы, где все можно разместить, да еще и самим место останется.

     Кроме того, предстояло устанавливать четыре окна, срывать деревянный пол, проводить под ним новые трубы двух, естественно, видов, а потом еще и бетонировать его. Мечталось еще и облицевать старые стены гипсокартоном, но на этом реальные мечты заканчивались, а дальнейшее – отделка стен и пола, а также меблировка и декор – это уже из серии нереальной фантастики, хоть все равно к мечтам надо было уже привязывать конкретные точки выхода труб, разводку розеток и светильников и пр.

    Ее роль сводилась, как и раньше, к зримому, но ни для кого не обременительному присутствию представителя заказчика, который просто живет своей жизнью, но утром ключи выдает, расплачивается по мере надобности  за привезенные стройматериалы, может ответить на кое-какие вопросы, да, в конце концов, выдать зеленку и бальзамы на ранки строителей.

    Свой дом сын облицовывал по-новому, с утеплением ватой и штукатуркой поверх нее. Интересно так, мягкие по сути стены становились по мере высыхания жесткими, хоть и представляли из себя внутри настоящую подушку между ракушечником и верхней штукатуркой. Цель была одна – чтобы было тепло при минимальном использовании газа на отопление. Не правда ли, экономия энергоносителей поневоле становится идеей фикс каждой семьи вместе с экономией средств на жилищно-коммунальные услуги. Разве это секрет для кого-нибудь – вздорожание этих услуг в несколько раз за последние годы?

    Где-то через месяц после начала внешних работ, дошел черед и до нее. Сразу после Пасхи ее с  кухней и кладовкой вкупе с котельной просто подняли с места и перенесли в дом, оставив только голые стены. Правда, целый месяц до этого она протирала, сортировала и перетаскивала то, что было набито в шкафах, полках, мешках, пакетах в прежние времена ремонта в жилой части, ведь тогда в дополнительные помещения сносили все ненужное в доме, но такое необходимое по вечному «пригодится».

  Одновременно столько всего выбрасывалось безжалостно, если не представляло какой-либо особой памятности – это шкатулка Олиной бабушки с дамами и пастушкАми, это резная деревянная – бабы Наты, или ее же парные белые вазочки с довоенной рыночной майоликой, то папин фотоаппарат, то Володина фляжка.
    На новом месте, естественно, у нее не оказалось ни плиты, ни котла, ни раковины, только столик и новый холодильник внутри дома, на месте старой бабушкиной кухни в 5,5 квадратных метров площадью. В свое время в ней отказались проектировать даже газовую плиту, зато все помнили в этой кухоньке бабушкину настоящую плиту с топкой, которая обогревала весь дом и на которой готовились временами изысканные яства руками прабабки Анастасии Даниловны.
 Сейчас там была маленькая уютная комнатка, именуемая «предбанник», с дверью в ванную комнату, отсюда и название. Кстати, к большой радости обитателей – ванна с горячей водой осталась в их распоряжении. Уютные занавески, диван с подушками и феном, прямо вылезай из ванны и предбанничай, отдыхай, суши волосы – все очень удобно. А когда только переселились в дом, в этой комнатке жил младший член семейства – Сашка, и очень гордился своей настоящей комнатой, в которой царил вечный погром и неразбериха.
    Это позже, когда Сергей женился и переехал от них, Сашке досталась комната брата, побольше, и не проходная. Только бедлам остался прежний, погром и неразбериха переехали вместе с ним, хоть и Сережа в соответствующем периоде тоже был изрядным разгильдяем, но иногда производил трудовые подвиги и чистил «сергиевы» конюшни, сами понимаете, сходные с какими знаменитыми мифологическими.

    Из предбанника, естественно, на этот раз вынесли диван, который она теперь планировала после ремонта то ли в кухню, то ли Блэру в новую веранду. Надо сказать, что где-то раз в неделю, зимой, в основном, Блэр имел обыкновение ворваться обманным образом в жилую часть дома и прямиком, поджав хвост и опустив морду, добраться до этого дивана в предбаннике.  А потом моментально разлечься в цветных подушках, вытянувшись с красивым комфортом, всем своим видом показывая, что вот здесь он предпочел бы жить, а не в неоштукатуренной веранде. На этой надоевшей своей полиуретановой квадратной подушке от бывшего кресла, которое тоже когда-то было его, но безжалостно выброшенное в одно из приступов лихорадочной очистки от ненужного хлама по причине жуткой зачучканности последнего этим самым Блэром.

   А вот теперь она подумывала, не отдать ли этот темный бархатный диван в красивых лиловатых разводах  собацуре, ведь это предмет его давних вожделений, да и состояние у диванчика  явно как у хорошо повидавшего виды, хоть внешне совсем без явных изъянов, почему и в подушках, чтоб не чувствовалось продавленности.

    Теперь их с Сашкой кухонька состояла из стола и стульев, нового холодильника, купленного вместе с газовой плитой  заранее в обмен на проданную шубу, которая на пенсии ей была как бы совсем без надобности, разве только моль кормить. Пусть лучше кто-нибудь поносит и порадуется, она и надевала-то ее всего несколько раз, в особо представительских случаях, ведь от крыльца до крыльца на работу ездила в машине, где и без шубы тепло, и гораздо легче.
 
    Ну, еще микроволновка и электрочайник с электроплиткой. Последнюю привез Сережа, чтобы они на ней готовили еду. А вот этого как раз им и не хотелось, иначе дом быстро превратился бы в харчевню. Запахи, стреляющий на сковородке жир, испарения на стены, нет, не для того они наводили здесь чистоту и красоту, чтобы сейчас ее уничтожить. Так, раз в два-три дня варили какой-нибудь супчик или кашу с картошкой, а в остальном обходились салатами, консервами, бутербродами, молочными продуктами – и так жить было можно. Но вот прошло уже более пол-месяца, но работы - еще непочатый край. Ну и ладно, зато и поступления денежные предвидятся – нет худа без добра. Кабы еще не матерились, черти! Особенно один, который  ужасно заикался, зато матерился без запинки, залихватски, сам радуясь свободе и плавности своей гортанной «речи».

    На Пасху, 1 Мая и День Победы была хорошая погода. Сергей с семьей все время приезжали «на дом», как они называли сначала поездки по делу, а потом и для отдыха.  К ним тянулись их друзья, Сашкины – вообще себя считали своими, а  на День Победы приехали редкие, но долгожданные гости– ее собственные друзья, Лариса и Миша, ее брат из Москвы, а Лариса – местная. Это именно с ней  когда-то познакомила их Галя, что теперь в Польше.

    А Миша, познакомившись на каком-то юбилее сестры с Олиным Володей, просто прикипел к нему сердцем, да так и остался. Поэтому Сережа сначала свозил их к папе на кладбище, а потом и помянули и его, и всех погибших за Родину, поскольку праздник такой – со слезами на глазах. Все застолья, естественно, проводились на улице, с максимумом удовольствия, и с минимумом сервировки, хоть и на скатерти – так надежней, ведь разве отмоешь уличный стол периода стройки до стерильности. А скатерть – она и красота, и многофункциональность в этом смысле. Шашлыки, уха, овощи. Чай из самовара на щепках – все это очень любили, и знали, где находятся все составляющие процесса, хоть и великая перестройка в доме. А раз знали,  то и помогали скопом.

                ---------------------------


      Она сидела за столом в центре нарядного зала в восточном стиле, несколько перегруженного декором, вплоть до гипсово-пластмассовых кариатид, каких-то мелковатых и функционально-необремененных, просто «для красоты».
 
       Сидела на юбилее подруги, которую лет 7 назад вообще не знала.  Она стала женой их общего друга Володиного детства – Валеры «Матюхи» от сокращенной фамилии Матюшин, после  внезапной смерти его жены – Милы.

      Женился он тогда что-то очень быстро, за что его порицали даже собственные сыновья. Но сегодня и они оба были здесь, и даже работали Ольгиными «поводырями» по залу и далее, поскольку Татьяна давно стала и им не чужим человеком. Причем со старшим сыном Ольга Витальевна  работала вместе в университете, когда он пришел к ним по совместительству на кафедру. А постоянно не переходил, потому что еще вместе со своей матерью начинал в их институте ставить компьютерную управленческую задачу, там и защитился и остался уже после Милкиной смерти.

      Сначала они с Володей дольше всех не воспринимали новую Валеркину жену. Что и говорить – трудно это на месте Володиной одноклассницы - признать совсем другого человека. А потом на одном общем застолье  вдруг Оля оказалась рядом с Татьяной, живой быстроглазой казачкой из Ростовской области, которая уже тоже давно жила в Д-ске, а до Валеры была вдовой. Познакомилась же с ним давно, когда  вместе с Матюшиными водила  одного из своих детей в один класс ближайшей школы, где переучились уже два поколения и Дорониных, в том числе.
      Вот с тех пор они и подружились семимильными шагами – как-то так произошло, что она  как бы не нарочито осыпала их с Володей комплиментами, которых они себя считали вполне достойными, но которых уже давно им никто не озвучивал. Еще тогда общие друзья стали признавать, что Валерка с новой женой расцвел, похорошел и посвежел, ведь она выполняла все его прихоти, отлично готовила и всячески его ублажала, в отличие от Милки, по специальности прикладного математика, женщины умной и тихой одновременно, которая в своем интеллектуальном развитии была на голову выше своего мужа – горного мастера на шахте, человека эгоцентричного и со средними  запросами всякого рода. Но счастья и уюта их такой неоднозначный союз им не добавлял. А тут получилась пара, и оба были счастливы, только за каждым маячила своя непростая история.

      А в следующий раз была встреча на Володином 60-летнем юбилее, который прошел так замечательно, но с тех пор неотделим от – сами знаете, какая тогда трагедия произошла.

      В таких жестоких обстоятельствах Татьяна  оказала их семье неоценимую услугу – на ней был заказ поминального обеда в кафе ближайшей знаменитой шахты, где она была своим человеком. Впрочем, Татьяна везде, практически, была своим человеком, ведь кроме реализации трикотажной продукции на предприятиях и в организациях города, обладала всяческими талантами по утряске многообразных проблем и личных дел разновеликой  конфигурации всех своих многочисленных друзей.

      Татьяна в свои 60 была в розовом и свежее северной Авроры, источала, как всегда, массу энергии и положительных эмоций. Во всех тостах в ее честь все отмечали ее необыкновенную самоотдачу, что в наше время встречается довольно редко. Раскрывали все ее тайные карты, якобы о том, что за все хорошее ей уже и так воздастся там, где нужно, что пора и себя немного пожалеть и коняшку своего резвого осадить хоть чуть-чуть.

       Все было прекрасно, кроме одного – не любила Ольга Витальевна  ходить на пышные праздники одна, без своей пары. Это было непривычно и странно. Чувствовала себя не в своей тарелке из-за этого, как всякая одинокая женщина, а это ей претило, синдром одинокой и несчастной – это ведь не для нее. Но попробуй втолкуй это только своим независимым и гордым поведением, если ее и так сторонятся нормальные  постсоветские люди, как сторонятся всякого инвалида, или, наоборот, суетливо стремятся ему помогать, от  чего становится еще горше, правда, только на какое-то время – просто все эти глупости надо загнать в себя поглубже – и радоваться возможности  посидеть на красивом торжестве, среди нарядных и веселых людей. Не век же сидеть за своим забором, в изоляции от людей, которых, правда, во время стройки было во дворе больше, чем достаточно.

     Впрочем, было еще одно обстоятельство, сокрушающее все ее защитные бастионы  условных придумок и от ворот-поворотных средств на все случаи жизни. На периодических застольях все общие друзья так разительно старели и дурнели, даже самые морозо- и влагоустойчивые – и это было особенно трудно пережить, как за себя, так и за них, их с Володей друзей.

    Что с того, что они смеялись и шутили, рассказывая соответствующие случаю анекдоты и прибаутки – вокруг глаз залегли тени и морщинки, лица и глаза все больше раз от раза как бы присыпались пеплом – из них уходили естественные краски, несколько скукожились красивые плечи и бодрые тела, а на челе у каждого – читались те же мысли, что и у нее, о преходящести всего сущего, о вечном одиночестве каждого перед своей судьбой.
 
    А впереди маячила туманность своего личного будущего, хороший исход которого еще не каждому дается, и не знаешь, как его заслужить. А вот Татьяна творила добрые дела! И плясала, и плясала, как заведенная! Так пусть веселится, если может!

                ----------------------
               

      Ночью ей приснился сегодня интересный и радостный сон – будто происходит действие в их большой комнате, но возле окна стоит почему-то Сашкин новомодный диван из желтой «кожи», напоминающий бок слона. А на полу возле него копошится какой-то ребенок, а возле дверей – поодаль - как будто его родители, но чем-то занятые. Таким образом, к этому ребенку ближе всех она – Ольга Витальевна, она четко осознает себя внутри этого персонажа.

      А ребеночек тем временем ползал, становился на четвереньки, поднимался по косяку дверного проема, а потом вдруг развернулся к дивану и пошел - один-два - а на третьем шагу изо всех сил вдруг подался к дивану всем телом и бросился на его спокойную ширь и надежность, ведь ножки уже устали. И сам засмеялся, удивленный, глядя на нее радостными глазенками повернутой прямо по дивану светлой пушистой головенки. Засмеялась и она, бросившись к нему и завопив от радости:
  - Наш мальчик пошел! Да куда же вы смотрели?! Такое событие проглядели! – а сама была несказанно рада этой их великой и радостной тайне, которую больше никто не углядел.

      Утром она долго размышляла, что бы это значило. Вариантов было как минимум два:  или Сережина Ольга поехала рожать, ибо «наш мальчик пошел» или это касалось Сашки, которого с этого дня назначили на новую должность, это ведь тоже можно таким же образом интерпретировать, тем более, что давно мечтал, с месяц назад обещали с начала июня, но произошло на неделю раньше. Но уже полностью подготовлен, даже новая солидная одежда в соответствии с дресс-кодом висит на спинке дивана – мальчик подготовился, что и говорить. И тоже «пошел», по карьерной, например, лестнице.

     Когда вслед за ней встал и сам сын – ее сон показался значимым и для него, и тоже в этих двух вариантах. Ну, ничего, на сем порешили, что все скоро откроется, какой вариант толкования сна был в руку.

     А пока мальчик покатил на работу с особым настроением и горением, блестя, как  новая копейка, в «колесиках» на замшевом ходу.


                ---------------------
            

       Как она любила в себе это состояние – большого оживления, прилива немалых сил – как душевных, так и физических, с ощущением не иначе как ликования внутри.  А и понадобилось на этот раз совсем немного - просто чтобы ее назвали по имени из далекого Ульяновска. А  позвала ее тихо и неумело, почти все слова слитно – девочка из юности с таким же именем, как у нее, с которой они, оказывается, сидели некоторое время в городе Нерчинске за одной партой.
 
      Причем, сначала она написала Сереже Бакшееву, позвала в друзья, а через день раздружилась, чем доставила нашему кумиру неудовольствие непонятностью игры. А «ларчик просто открывался»: она просто «еще не была волшебницей, а только училась».
       А к этому времени Оля тоже написала ей, но не очень надеялась на ответ, они с Сережей решили, что это просто «невидимка», ведь и без фотографии вовсе, да и не помнили они Олю Суворову.
 
       А вот сегодня эта девочка развернулась, и посмотреть ее можно у дочери на странице, только в ее родном городе таких Елен Прекрасных оказалось  с пол-дюжины. Каким-то наитием она выцепила сразу правильную Елену, а там и Ольку с мужем нашла, и внука, и добротный дочкин дом под зеленой крышей. И переписка затеялась такая, он-лайн. Когда ждешь каждого сообщения – и сразу же отвечаешь – иллюзия обмена мнениями и рассказами ни много ни мало за последние 50 лет. Вот дочь шествует по университету  в Париже – значит, научный работник, кто же еще? Обменявшись опытом, вот и в Лувре побывала и на Елисейских полях.

      Сама Олька всю жизнь проработала в медперсонале, как она выразилась, в самом среднем. И тут же поинтересовалась: - А ты, наверное, профессор, не иначе. В ответ объяснила, что в профессора не вышла, зато 30 лет нянчила этих самых профессоров, не обо всех из которых в результате можно хорошо вспомнить. Она тут же подивилась, что все их дети – ее дочь и собственные Олины трое сыновей – юристы, значит, умные ребята.

       И так на душе как-то хорошо стало от этих наивных определений  черное-белое, хороший-плохой, умный-глупый, красивый - не очень, так повеяло детским восприятием окружающего мира, когда веришь в абсолютное «сказочное» зло и абсолютное добро, когда весь мир – радуга, а не черно-белые полосы с затяжными прогалинами серо-бурого цвета. Нет, не прогалинами, а пятнами. Прогалины – это что-то из небесной синевы между белоснежными облаками – там тоже временами такая ясность и красота, что и не верится, что эта высь и синь тоже сменяется свинцовыми тучами  и затяжными дождями.

      Ольгу Витальевну как-то очень эта встреча разволновала, хотя по опыту она уже знала, что уляжется и новизна этой встречи, и она снова будет ждать подарков судьбы на сайте, внутренне негодуя, куда же все подевались через эти самые непреодолимые для многих 50 лет.