Меж двух войн. Ч. 2. Гл. V. 2. Для кого-то просто

      
                2.«Для кого-то просто летная погода».               

   Она сидела вечером под звездным небом. Светила луна. Звенели цикады. Лаяли собаки. Темнота окутала и скрыла все безобразия и несообразности стройки. Хорошо дышалось после жаркого дня. Прямо перед ней  светился и благоухал куст пиона.
   - Господи, хорошо-то как!
А по небу, а по небу вдруг пролетел самолет. Очень низко и медленно. И как-то нереально. Кругом – вневременная  внеисторическая первобытная ночь, а тут вдруг летит чудо-птица, а в ней – летят люди, каждый по своим делам, на время оторвавшись от земли.
    Самолет ярко светился и почти не был слышен, как будто в кино без звука, и в этом тоже была своя нереальность и загадочность. Невольно придумывались истории этих людей и судьбы. Ведь  давно известно:
 -  «Для кого-то просто летная погода, а кому-то проводы любви».
    Да-да, это было много-много лет назад, ей тогда было года 34.
 
    Замечательная пора. Весна. Злополучный ежегодный отчет о выпускниках в столичных министерствах. На прием к замминистра сбилась кучка служилого народу из 6-7 вузов. Они вместе  отчитывались внизу, теперь вместе вошли в высокий кабинет на втором этаже, ближе к старинному стеклянному потолку-куполу.
  Теперь  вместе отвечали на разные попутные вопросы,  и вместе лепили  факсимильные печати - подписи этого зама в его присутствии на документы о направлении на работу своих выпускников. При этом помогали «фьюг фьюгу», ведь у каждого в руках эдакие бумажные простынки под пол-тыщи штук.
 
   С Ольгой  оказался рядом  высокий и очень стильный  директор одного очень творческого училища из Западной Украины. И был он всего на каких-нибудь лет пять постарше нее. И внимания вроде они друг на друга никакого не обратили, торча с утра в одних и тех же помещениях. Это уже потом она поняла, что  в этом кабинете он оказался рядом совсем не случайно.
   Но это ему дорого стоило, господину директору. В те советские времена его только так и можно было назвать. Эдакий  импозантиш  в чистом виде. А тут ему пришлось поставить  около  400 факсимильных печатей  для нее, а потом какие-нибудь 80 для себя. Ее помощь заключалась в листании   бумажных разворотов, опять же для ее университета и его училища.
 
   Этого ему показалось мало, и он пошел за ней в канцелярию, где их усадили в отдельной комнатке, и все повторилось сначала, но уже с гербовой министерской печатью.
   
   Обстановка в канцелярии была более непринужденной. Под восклицания, что он никогда так много не работал, они со смехом и познакомились.

    Перенапрягшись от печати, он за двоих решил, что им необходим небольшой отдых, а затем новая встреча, тем более, что как-то привыкли друг к другу в официальной обстановке.
   К своему удивлению, она согласилась, хоть и имела строгое правило – в командировках ни с кем не знакомиться.  Но ведь не на улице  же состоялось знакомство. Оба из одной системы. Довольно интересный тип. Уверенный в себе и ироничный. В иронию  умело вплетает дозы лести,  такие незаметные. Легко проглатываемые.

    Решено – через пару часов -  у памятника Ленину. Кстати, его гостиница и ее – обе были неподалеку от памятника, т.е. добираться совсем недалеко.

   Чуть отдохнувши, она принялась за сборы. Включался сюда и боевой раскрас, ныне совсем неинтересно называемый макияжем, как какая-то медицинская процедура.

   Когда она прилетела к памятнику на высоких каблуках, в неотразимом наряде и естественно более оживленная, чем в министерских стенах, она увидела и одновременно ощутила, что он ахнул. Хотя самообладание ему было присуще всегда и во всем как вторая натура. Ее это порадовало, хоть и шла она всего лишь на встречу с сослуживцем из одной системы.
 
    Ну, а он был просто счастлив, ведь  девушка, толково отвечавшая на вопросы в министерстве, еще и собой оказалась весьма. Как тут не порадоваться.  Так, балагуря на эти темы, она отказалась категорически идти к нему в гостиницу, в смысле в номер. Это совсем не входило в ее планы.
  Зато согласилась пойти в ресторан на первом этаже,  сияющий хрустальными люстрами.  Мест, конечно, не было, но молодой человек оказался завсегдатаем, его знали. Практически во все приезды он останавливался в этой гостинице и проводил вечера здесь.

   Хороший столик в  тихом уголке огромного зала, учтивый официант,  соответствующий неслабый заказ – естественно, его будут помнить – и пара приступила к знакомству. Он начал первым:
  - Хрусталев  Андрей Андреевич, 38 лет. Рост – метр восемьдесят пять. Женат. Детей не имею, - и сопровождал  каждую справку  серьезной миной  при смеющихся озорных глазах. Тон был задан, ей оставалось только восклицать, а потом ответствовать о себе:
 - Доронина Ольга Витальевна. 34 года. Рост - смешной, с каблуками и без-. Замужем. Двое сыновей.

    Единственное, что им было известно – должности, места работы и города - они не упоминали. А зачем повторяться, время так дорого, рядом такой интересный собеседник, вечер должен оправдать их ожидания.

   Потом стали приносить выпивку и закуски.  Коньяк, естественно, не испортил их разговора, он стал еще более непринужденным и откровенным.
 
   В таком ключе прошел весь вечер. Менялись коньяки и закуски, а веселый разговор не прекращался ни на минуту, даже когда выходили танцевать в центр зала. Он хвастливо  оглядывал зал и удовлетворенно сообщал ей, что они здесь самая красивая пара.
   В этом застолье, подогретые теплым общением, непринужденные и естественные, они так много узнали друг о друге, все в том же иронично-юмористическом ключе о довольно серьезных вещах – о его первом браке и разводе, громком бракоразводном процессе на потеху всему городу, о другой женитьбе, о проблемах и удачах этого брака. Об истории семьи, о родителях и отчиме, о доме в Крыму, где сейчас живет мама, очень близкий и родной человек.
 Было в рассказе и то, что не могло ее не насторожить – показное денежное благополучие с детства этого типичного в прошлом представителя «золотой молодежи». Мама в торговле, у него  - машины и квартиры. Очень дорогое застолье  бывалого гуляки  и неправедные доходы на работе. Это было очевидно.
 
   Она же, хоть и генеральская дочка, была привычна к более скромному досугу в кругу верных друзей, таких же, как она. Особенно ее возмущало его недоверие к ее  беззаветному служению своему университету за  «смешную» бюджетную зарплату.  О! Это особенно его забавляло, ее возмущение с пылающими щеками:
- Знаем, мол, таких праведниц. Небось, и «борзыми щенками» и прочая, прочая!

   Это было странно и как-то даже опасно, как ей казалось. Но интересно, черт возьми. И не только потому, что она считала себя достойной такого ухаживания, нет, просто ей всегда  было интересно с представителями так сказать, разных социальных слоев. Так, в детстве, после войны, живя у бабушки, она  любила ходить в гости к своей однокласснице Нинке Обареновой, живущей с братьями и сестрами, а всего их было человек 10, в подвале  того дома, где у них с бабушкой была лучшая  в квартире, где еще было две семьи, комната.

   Сытые, подогретые, счастливые хотя бы потому, что относительно молоды и благополучны, а на текущий момент относительно свободны, они  выпали под апрельское киевское небо в центре столицы. К нему она по-прежнему идти отказалась  -  и они медленно побрели провожаться.
  На пути был очень знаменитый сквер. Цвели каштаны. Их благоухание  было особенно дурманящим после жаркого дня.

    Присели на лавочку. Продолжали непринужденно болтать, потом поднялись и двинулись дальше. А вот тут и поцеловались, так же смешливо и весело. И уж потом – сладко и страстно, как бы узнавая друг друга, с замиранием сердец и выпадением мыслей. Но путь, по крайней мере,   для нее оставался строго сориентированным, туда, домой, к себе, отдохнуть от переизбытка впечатлений.
    Так и дошли, и почти церемонно откланялись, ну, непросто же расстаться, когда так целовались, ведь не девятый класс, все-таки.

   Только договорились назавтра пообедать вместе, для чего встретиться там же, в час дня. Утро было у обоих очень занято присутственными делами уже в двух других министерствах, такая у них была подчиненность.
 
   Это самое утро в своем министерстве выдалось не из легких: практически все управленцы к чему-нибудь да прицепились – вспомнили все долги и недочеты университета по всем кадровым направлениям – и мало защит, и аспирантов плохо трудоустраиваете. И по конкурсам есть жалобы т.д. и т.п., как будто и не по молодым специалистам конкретная поездка.
   А здесь уж старались придраться к каждой буковке в большом пакете документов, проверяли по всем линиям – и не оставляем ли родственников – искореняли, так сказать, семейственность (а она, к слову сказать, все равно процветала), не влепили ли в больших городах в графе «обеспечить жильем» крамольное слово «квартира».
 
     Смешно сказать, ведь это не вуз такое написал сам, а заказчик специалиста в своем гарантийном письме – вот там бы и искали, ведь не секрет, что детки больших начальников приходили с видом на квартиру и в течение первого же года в течение 3-х, якобы положенных, получали их в областном городе, где многотысячные очереди многодетных и прочих льготников.

   А когда часов в 10 появился с поезда проректор, Геннадий Павлович Кобзаренко, то и вовсе пошла веселая жизнь, претензии и замечания уже несли из других управлений и инспекций, накачать именинников, чтобы запомнили и другим передали, всем сестрам по серьгам.

   Но главный отчет, наконец, был принят, слава богу, практически к обеду. И вот, свободная, она полетела к памятнику, ведь все утро  затаенная улыбка внутри себя помогала ей перенести весь этот чиновничий раж.
  Бежать было недалеко, но все-таки она опоздала, минут на 30, такой  небольшой  допустимый  девичий  «задержончик», да еще и по уважительной причине, должен бы вроде понимать, сам человек подневольный.

  Так она рассуждала, но напрасно.  Андрея у памятника не было. Это она увидела  с противоположной стороны улицы. Ах, какая жалость. А она так и представляла себе живо – длинный силуэт в длинном кожаном пальто на фоне длинного памятника, вернее, постамента черного цвета, взметнувшегося  в устье улицы с видом на Бессарабку.
 
   Оставалось только надеяться, что и он задерживается по не менее неотложным делам. Что ж, подождем! Заодно и отдохнем под теплым апрельским солнышком. И она пошла  к скамейке, которая не может быть видна из окон его гостиницы, оставаясь на той стороне Крещатика, где начинался знаменитый рынок. Ведь еще и оставалось в душе опасение, что он и не собирается прийти,  а может с насмешкой наблюдать из окошка ее ожидание. Кто знает? Парень-то балованный! А потому и непонятный!

  А на скамейке было так хорошо, так чирикали птички в кустах и в деревьях, так красивы были знаменитые киевские каштаны, расцветшие в конце апреля.

   Так далеко были все стрессы этого утра в министерстве, что она была рада этому сидению вроде по делу, а на самом деле расслабляющему отдыху после всего, в том числе и «после вчерашнего». Так она и просидела часа полтора, зажмурившись от удовольствия и неги. Никто не знает, может, это и к лучшему. Встреча предполагает собой опять мобилизацию всех жизненных сил, от прямой спины до умных и приятных речей.
   Нет-нет, только не сейчас. Ведь она почти  дремала в этой  тиши и красе, если такое может быть в центре мегаполиса со всеми его шумами  и звуками, которые могут быть и монотонными и убаюкивающими.
   В прекрасном настроении  она пошла к себе  по не менее прекрасной улице мимо памятника, по замечательному вчерашнему скверу – и всей этой благодати вкупе со вчерашними поцелуями было вполне достаточно, ей-ей.


                -----------------------------
               

  А однажды, где-то на третий день после приезда, она с кем-то разговаривала по телефону, одновременно лихорадочно листая  свою записную книжку, видимо, должна была кому-то продиктовать чей-то телефон. И вдруг ее пронзило какое-то смутное подозрение, скорее догадка, хотя она и умудрилась при этом закончить разговор на приличной волне.
  Так вот, при листании на одной из страниц  она увидела нечто незнакомое и корявое – из левого нижнего угла в правый верхний шла запись неизвестным почерком  каких-то цифр, даже не разделенных черточками, хотя это был явно какой-то телефон.
  Она нашла эту злополучную страницу – и краска залила ее лицо от резкого узнавания, которое только что посетило ее  своей чужеродностью и непонятностью.
   Господи! Это Андрей  написал ей свой гостиничный телефон под светом фонаря в скверике, между поцелуями. Так, на всякий случай, вдруг днем встретиться не удастся.
  Ну, что же, рецепт ясен, рецепт на все времена и народы, всем ближним и дальним – «пить меньше надо», «надо меньше пить». Полный провал памяти, нет, не только от коньяка, от особого эмоционального состояния накануне. Ну, что ты скажешь – полная балда. Или как у Хоттабыча – «о! великий балда»

  Нет, влюбленным нынешнего века  с их мобилками и визитками  этой дурацкой ситуации не понять никогда. Хотя у них есть свои глупости и провалы – забыла зарядить, забыл телефон дома.
  А тогда так она и сидела в пока пустом кабинете, с красным лицом, горящим от стыда. Ну и прекрасно, значит, еще может стыдиться, это уже неплохо, а потом решила действовать, ведь есть же междугородный телефон, справочная служба, человек ведь не иголка в стогу сена, да еще и с конкретным местом работы.
  У нее получилось все очень быстро – и вот она уже после рабочего дня говорит с его секретаршей и просит  соединить с ним.
  Незамедлительный ответ:
- А как вас представить? – хотела разнообразить словами «балда балдой», но это было явно не для его секретаря, поэтому представилась фамилией как коллега из Д-ска.
  А потом услышала густой смех нескольких мужских голосов, один из которых,  машинально отмеченный как самый красивый, очень громко, взволнованно и удивленно ответил чуть ли не по слогам:
- Я - вас - слушаю!
    В ответ она принялась рассказывать:
- Здравствуйте, Андрей Андреевич! Вы не поверите, я только сегодня обнаружила ваш телефон…
- Но ведь не этот же!
- Конечно, нет! Найти этот – дело техники.
- Естественно, не поверю. Как я могу поверить человеку, из-за которого,  как дурак, два дня, в свободное время  (это ж надо!), в столице,  в такую погоду просидел возле телефона.
- Я понимаю, что виновата, не спорю. Но ведь я и сама попала в дурацкую ситуацию.
- В дурацкую? Это ерунда! Я передумал бог знает что, а она рассказывает какую-то нелепую историю, да еще и думает, что кто-то поверит.
 
  Из его кабинета уже все разошлись, это было слышно, при первых же звуках разговора. Да и рабочий день уже закончился, у мужчин уже явно были посиделки, которые она как бы испортила своим вторжением, так изменившим их шефа.

  Но она не собиралась сдаваться на злой ноте. Ей хотелось его примирить с ситуацией, а он явно считал, что она специально его проигнорировала, эдакая ветреница, привыкшая обманывать людей в их самых лучших чувствах.

  Постепенно и он сменил гнев на милость:
- Это была такая редкая удача, такой замечательный вечер, с тобой так интересно общаться, я был счастлив, а это так редко удается в этой собачьей жизни – и вот – неправдоподобная нелепость снова меня просто уничтожает, лучше бы ты вообще не позвонила – это что, у тебя метода такая, издевательская? – он снова  закипал.

  Пришлось резко ответить:
- Так, Андрей Андреевич, я позвонила просто - чтобы - извиниться. На мой взгляд, я уже достаточно всего наслушалась, хотя и понимаю, что думаете вы обо мне еще хуже. В меру своей испорченности! Но на этом довольно! И я все равно не жалею, что позвонила. Я считаю, что должна была извиниться, как бы вы тут ни выступали. Будьте здоровы!
  Она уже укладывала трубку, когда услышала:
- У тебя только один выход – прилететь сюда. Я жду!
Ого! Мужчина оставил за собой и озвучил свое последнее слово. Оч-чень интересно, ха-ха!

     И что вы думаете – и полетела. Правда, не сразу – а ровно через год, после сдачи такого же отчета, который, кстати сказать, на этот раз сразу не приняли.

     Они стояли на лестнице – зареванная помощница, впервые приехавшая в министерство, удрученный проректор и она, едва скрывающая свои чувства,  поскольку они неадекватно отличались от их ощущений.
 А как унывать, когда у тебя в кармане авиабилет  до старинного города «на западе», купленный в перерыв, когда она смогла оторваться от своего окружения. И впереди – радостная встреча… Мысли авантюрные  и пугливые одновременно. Это ж лететь в совсем неизведанные дали.

    Наконец,  она смогла выскочить на улицу, лицо горело, оно так и продолжало гореть все это время. Официально – она летела в Москву, туда она и позвонила о своем местонахождении, попросила только  быть начеку, а подробности при встрече.  Предполагалось, что  она прилетит туда после своего западного вояжа.
 
    На улице начался нудный моросящий дождик, такой весенний, только подчеркивающий великолепие природы  в опять цветущих каштанах.

    В аэропорту накрутилась на бигуди, у длинного пальто был объемистый капюшон, да так и не снимала его  до предпосадочной лихорадки в воздухе. Отвернувшись к иллюминатору, под капюшоном же и причесалась, да так, что сидящий рядом командировочный дядька, пахнущий чесноком, наконец, разглядев ее, сразу принялся назначать ей свидание. Увы – ему, ее встречают.

               

    О! Как ее встречали!  Она шла по закатному полю, на каблуках и в длинном пальто, с легкой сумкой через плечо, с подсвеченными закатным солнцем пышными  светлыми волосами, и испытывала удивительное состояние удачи и легкости. Издалека она рассмотрела  Андрея и рядом не менее симпатичного парня с  цветами. Она внутренне выпрямилась и пошла еще легче, хоть позади был трудный день и перелет.

   Когда она вышла в город, ее обступило шестеро таких интересных мужчин, что она внутри даже немного испугалась – а что бы это значило? Как оказалось, значило это только одно – он ею хвалился и одновременно преследовал другую мысль - в толпе легче затеряться.
 
   Все церемонно представились, приложились к ручке. Угловым зрением она еще успела заметить обалдевшую физиономию чесночного дядьки – вот это встреча так встреча! Со стороны это выглядело теплой полуофициальной встречей. Сели в две машины и, сделав почетный круг, вновь подъехали к зданию аэропорта с парадного входа. Войдя в здание, поднялись по боковой лестнице в ресторан, располагавшийся на втором этаже.

   Да здравствует типовое строительство  на огромной территории бывшего Союза. Такие аэропорты встречались ей  уже городах в пяти, в том числе и в Чите, и в Киеве, откуда она и свалилась.
   Вот если бы на этом все и закончилось – и то осталось бы неизгладимое впечатление радости, свободы и триумфа. А оно все подпитывалось прекрасным ужином, замечательными кавалерами, занятной беседой, где  ей удалось не раз блеснуть к радости  главного кавалера.
   Столик был заказан заранее, подавались  как сейчас бы сказали, эксклюзивные блюда, вплоть до фаршированной рыбы, которая несколько часов назад была еще живой. Напитки, деликатесы, фрукты.

    Уже совсем стемнело, когда теплая компания вывалилась на улицу. Сели и поехали. И тоже очень недалеко. Эдакий многоэтажный микрорайон  недалеко от аэропорта. Остались только втроем с тем парнем, что был с цветами. Его звали Вадимом, среди друзей – Вадиком.

    Вадик был ангажирован для продолжения банкета. Сервировка, откупоривание, настойчивое угощение, музыкальное сопровождение, от магнитофона до фортепиано живьем, беглыми гибкими пальцами.

    Было так нереально приятно и просто, а одновременно загадочно и волнующе.

   Вадик ушел вдруг и быстро, испарился, как будто его и не было. И они остались вдвоем. И это была замечательная ночь в ее жизни, так же как и все подсчитанные ими 32 часа  в этом городе.

  Еще в ресторане Андрей продемонстрировал  ее билет до Москвы на раннее утро послезавтра, отсюда и считанные  часы. Днем появлялся Вадик. С ним вместе жарили картошку под комментарии счастливого Андрея. Счастье его буквально распирало, и он говорил всякую чепуху, которая всегда оказывалась дополнительными комплиментами:
 - Вот посмотришь на Олечку, такое ощущение, что она каждый день в ваннах с шампанским и молоком купается… а, поди ж ты, еще и картошку жарить умеет, после того, как ее почистит, и даже будет ее есть с нами, грешными,- говорил он как бы Вадику, но предназначалось это ей, ей.
 И у нее сладко замирало сердце, хоть она и сознавала, что это просто  наваждение, взаимное притяжение, попадание в точку в смысле всей мужской повадки и манеры.
   Но любовь, любовь у нее дома. А это просто  какое-то ослепление, приятная неправильность, но ведь как здорово, черт возьми.
  Прошла еще одна бурная ночь. А рано утром на рассвете стали прощаться. Приехал Вадик с такими тюльпанами, которых у нее не было никогда в жизни. Вышли притихшие на улицу – а там снег метет. Холодно. Весны и солнца нет и в помине. Погода соответствовала настроению. Быстро домчали в аэропорт. Разобрали свои одинаковые командировочные портфели, Андрей при этом пробубнил-прошептал:
 - Для кого-то просто летная погода, а кому-то проводы любви.
И когда звучит эта песня где бы то ни было – у нее всегда в памяти эта сцена прощания.

  Уже получасом позже Оля летела в столицу, держа на коленях букет огромных, каких-то нереальных тюльпанов. Москва встретила ее метелью из мокрого снега.
    Цветы никак не вписывались  в автобусное окружение – рядом какой-то дядька вез свежие невыделанные шкуры северных оленей, да и прочий менее экзотический багаж  был более к месту. Потом был еще троллейбус к дому мамы  и сестры, цветы уже вообще оттягивали руки.
   А потом, а потом этот невиданный букет удивительно быстро отошел в домашнем тепле, и еще целую неделю закрывшиеся на ночь тугие бутоны открывали по утрам  какую-то совершенно бесстыдную красоту и волновали, волновали ее.

                ----------------

  Они перезванивались еще целых два  года. И это было очень здорово – знать, что где-то далеко кто-то помнит о тебе, и этот кто-то тебе не безразличен, как и ты ему.
   Нет, в Киеве они больше не встречались – это было бы слишком показательно, но все время мечтали о новой встрече.
 
               
                -------------------

       И, наконец, такая возможность появилась – в его городе запланировали серьезный трехдневный семинар для руководителей вузов. Вместе с ректором ехало четверо. С ними напросилась и она с целью обмена опытом по компьютеризации  управленческих процессов.
 
   Был январь, самый разгар зимы. Ехали долго, более суток. Очень волновалась, ведь ехали в одном вагоне – и без конца присаживались к столу. Шутили, как шутят все мужики в обществе одной молодой женщины, форменно, как жеребцы. Ее это напрягало, тем более  мысли были так далеко – все о встрече, все о встрече.

   В результате у нее так разболелась голова от постоянного напряжения. Хорошо еще, что ехала в другом конце вагона – такой интересный вагон – у них СВ, а у нее – обычный купейный. И соседка оказалась такой славной, быстро подняла ее на ноги перед очередным приемом пищи и не только.

   В знаменитый город приехали  в середине вечера. По ее версии она ехала к родственникам. На вокзале с цветами встречал один из родственников – это был Вадик с цветами. Такому внимательному родственнику ее и перепоручили не без придирчивого его оглядывания. Назавтра наметили встречу в университете – это чтоб не пропала, случаем, с симпатичным «родственником».
 
   С вокзальной площади поехали в центр. Вадик был предупредителен, как всегда, но за рулем успевал еще и обращать ее внимание на местные достопримечательности. Приехали в самый центр. Отсюда было рукой подать и до городской ратуши и до оперного театра и до университета, и даже до их училища. Но сам дом… Двухэтажный, из эпохи средневековья, на 3 окна. Вдобавок на лестнице очень пахло кошками и мышами. Вадик понял ее состояние, и не переставал извиняться – зато рядом со всеми искомыми точками, ведь Андрей тоже принимал участие в знаменитом семинаре, и даже кормил завтраками и ужинами немолодого замминистра, да-да, того самого, в кабинете которого они познакомились, - и не где-нибудь кормил, а у себя дома.

   Как потом выяснилось, из-за всего этого ему явно было не до нее. Вдобавок хозяином квартиры оказался  дядька-фотограф, участник войны, пьяница со стажем, от которого ушли по этой самой причине жена и сын. Правда, в периоде  «завязки», Квартира, правда, была вычищена и даже кое-где выкрашена, но впечатление производила убогое, чего там говорить, под стать лестнице.

   Ей выделили отдельную комнату  с замком, запираемым изнутри. Утром явился Андрей. Встреча несмотря ни на что прошла тепло – ведь не чужие же люди. Более пространно он повторил то, что уже рассказал Вадик – и умчался.

    А она отправилась в университет. Легко его нашла, подивилась старинной лепнине великолепного здания, парадной лестнице и высоте потолков в коридорах и кабинетах. В кадрах не задержалась, хотя там ее и разыскали собственные начальники, но скорее формально, на бегу – они уже влились в жизнь сжатого и плотного семинара во главе с двумя заместителями двух министров.

 Поинтересовались, как она определилась с жильем, и посоветовали посетить пару выставок старинных книг, хранящихся в  университетской библиотеке, но разложенных для всеобщего обозрения на стендах и столах конференц-зала. Признаться, эти выставки стали одним из светлых моментов этой ее поездки.
 
  На второй день эта встреча была еще более формальной, зато она отпросилась у ректора  в Москву после этого города. В этот же день был куплен билет  по традиции - к маме.

  После университета они встретились с Вадиком и гуляли, заходя в знаменитые кофейни, которыми славится этот город. Рассматривали памятники  архитектуры и скульптуры, слушали звон часов на ратуше, хотя этот мелодичный звон при всей своей мелодичности несколько раз будил ее ночью, наверное, потому, что на новом месте и в одиночестве.

   Вечером на пару часов приезжал Андрей – и даже без дубленки. Как потом объяснил Вадик, он изображал то ли дома, то ли на работе, что он на месте, просто куда-то вышел. Ей все это мало нравилось, но заинтересовала работа, которую уже проделали в этом вузе, хоть она и слышала критику в их сторону в министерстве – мол, их многостраничные  информации, выполненные  компьютером, невозможно читать, глаза сломаешь.
   И действительно, еще не было  персональных компьютеров, не было красивой и четкой печати, все это придет потом. Зато у них был огромный задел по внедрению АСУ в управленческие процессы. Причем, занималась этими процессами отдельная лаборатория, отрабатывавшая в компьютеры всю информацию, вплоть до приказов  по личному составу.

 Она вбирала в себя все увиденное  и одновременно на чужом опыте делала свои выводы, что идти надо другим путем, сначала надо механизировать общую информацию о людях, причем делать это должны ее работники, специалисты по кадрам, а затем и сами приказы должен выполнять компьютер, хоть и рисовалось ей это только в общих чертах. Да и на дворе было только начало 80-х.
 
   А потом, после работы, она ходила по музеям. Особенно впечатлила ее  местная Картинная галерея с богатой и тонкой по вкусу экспозицией.

    В Картинной галерее, где так скрипит паркет,
    По залам я бродила, хотя следов там нет.
   Душа теснилась мраком, хоть на дворе  весна.
   – И в этом странном городе я счастлива была?

 - Нет, - говорила она себе, - я не буду скучать, чего бы мне это ни стоило. Вечером опять явился ее кавалер и застал свою даму за ужином со старым пьянчужкой, изо всех сил старавшимся быть интересным собеседником и просто нормальным человеком. А она его таким и видела, тем более у него такой богатый фронтовой опыт.

 Лично для нее это было синонимом человеческого доверия. Их мирный ужин был высмеян, одновременно с озвученным приглашением пойти в ресторан. Она отошла к зеленой изразцовой печке в углу большой комнаты, прислонилась к ней, и в ресторан идти отказалась. Во-первых, ее задело, что их мирный ужин был подвергнут осмеянию: – ей что, сидеть еще и голодной, как и забытой им?
   Во-вторых, для него это был почти подвиг, в своем городе, при непосредственной близости начальства отправиться еще и демонстративно в ресторан, с ней – а это, мол, кто такая? И, в-третьих, у нее так отчаянно болели ноги после ходьбы на каблуках по скользкой зимней брусчатке мостовых и паркету галереи, не говоря уже о рабочем дне в университете, где она упорно перенимала заинтересовавший ее опыт, да  еще и ходила по книжным выставкам, совершенно потрясшим ее как филолога.
   Ведь все-таки  он, филолог, где-то глубоко сидел в ней и не мог равнодушно пройти мимо таких сокровищ – старинных книг периода первопечатника, создавшего свою мастерскую именно в этом городе. Не говоря уже о рукописных творениях.

   На том и расстались до завтра. Оба чувствовали, что все не так, как хотелось бы, но каждый мысленно обвинял другого.

   Последний день прошел подобным образом. С тем лишь усилением минора, что она посетила знаменитое кладбище, а потом, усталая, забрела в кино недалеко от  дома.
 
   Вечером опять нагрянули гости. Признаться, она их одновременно ждала и в то же время хотела, чтобы и не приходили вовсе. На этот раз затеяли банкет, видимо, задетые за живое своим «гостеприимством» накануне. И даже  в комнатку удалялись, чтобы попрощаться наедине. Что и говорить, они притягивались друг к другу. Такое совпадение  чувств, желаний и вкусов   встречается очень редко – оба это чувствовали, но изменить ничего не могли, да и не пытались в этой ситуации понять друг друга.
   Расставаясь, договорились о встрече утром и поездке в аэропорт, за проводами любви, хотя влюбленности уже никакой и в помине не было. Так, по привычке, в память о первой встрече.

   Она пошла собираться, шел уже 11-й час. И тут началось невообразимое: в закрытую комнату ворвался ее  квартирный хозяин с перекошенным личиком горького пьяницы и начал орать  на нее, совершенно не владея собой:
 - Что, думала, раз есть ключ,  то ты в безопасности? Да у меня этих ключей!
Да я каждый день все твои вещички перерываю по одной, когда ты уходишь. Я уже все вычислил – ты работаешь в министерстве культуры (как тут не вспомнить анекдот про прачечную и министерство культуры, но тогда ей было не до смеха).

 - Слава богу, - пронеслось у нее в голове, - что я носила все документы с собой, даже касающиеся  профессиональной деятельности, а вслух она, тоже со злостью  попыталась призвать его к порядку:
 - Вы что, пьяны?
 - Ты что думаешь, этот Вадик  здесь просто так болтался? Он бы тоже от тебя не отказался.
 - Да прекратите вы! – тут она вспомнила, что в этот вечер этому тихому на вид алкоголику налили выпить коньяку – и теперь он съехал с катушек долой.
 - Щас! Прекратил! Я еще до тебя не добрался.
 - Что? И вам не стыдно? Я заботилась о вас в эти дни.
 - Да я плевать хотел на твои заботы. Все! Оставайся жить со мной – и баста.
 - Да вы спятили совсем
 - А у меня имя, квартира. Вам всем только этого и надо.
 - Давайте без обобщений! Пожилой человек, а ведете себя…

 - А-а-а! Брезгуешь. Ну, так ты у меня сейчас узнаешь. Запру, привяжу и сделаю, что хочу, - в ответ на ее смех он придумал вообще уж гадость:
 - Или еще лучше, притащу сейчас пьяную чухонку и заставлю на нас смотреть.
 - Прекратите этот балаган! – она еще не теряла дара самообладания, но когда в старинный буфет полетел тяжеленный утюг и посыпались стекла – от лица отлила вся кровь и она стала соображать только в одну сторону – скорей отсюда, пока этот сумасшедший  не угробил  ее.

  Вроде просто кружа по квартире, она схватила портфель и оказалась в прихожей. В шубку они вцепились вдвоем, но она уже не шутя боролась за жизнь, а поэтому вдавила его в стенку, накинула на себя шубу хотя бы в один рукав и просвистела ему звенящим шепотом прямо в лицо:
 - Если в вас еще осталось что-то человеческое, оттуда, с фронта, то вы немедленно отцепитесь от меня.

   Он опешил от такого поворота – инициатива была выиграна – и она уже мчалась по вонючей лестнице прочь, на улицу, на чистый воздух, к людям.
   На соседней улице, в метель-завирюху, ей удалось остановить такси – на видневшейся остановке было полно народу.
 
   В машине она оттаяла, да и таксист попался  очень  располагающей внешности, такой всеобщий дядька для всех. Поневоле она ему вкратце рассказала, что люди, рекомендовавшие ей остановиться у фронтовика, совсем не знали, что он спился и представляет  лишь жалкое подобие человека, а поэтому она сбежала, едет в аэропорт, а самолет  - только утром.
   Посочувствовав ее горю, дядька покатал ее с собой и пассажирами где-то с час, а к полуночи доставил ее в аэропорт. Тот самый, типовой, где из зала ожидания вела лестница в замечательный ресторан.
 
   А сейчас, а сейчас сидел перелетный народ, битком набивая собой этот самый зал ожидания. Причем почему-то очень много из Закавказья и Средней Азии. Нашлось и ей местечко в укромном уголке. Страхи ее к этому времени поулеглись, осталась только обида. На кого? Да на саму себя. В одну воду нельзя вступить дважды. Ну, отважилась на дерзкую выходку однажды – так и довольно. Не бывает лучшего повторения. Но ладно. Съездила все равно не зря, она теперь многое поняла из того, как ухватиться за интересующую ее рабочую проблему.

   Время было ночное, народ дремал, кто как мог – и вдруг она похолодела – посреди зала стоял ее замухрышистый мучитель с луженой глоткой и уже намеревался ее включить:
 - А-а-а! Вот вы где! – представление начиналось, народ заерзал и начал просыпаться, -  а что я утром скажу вашим многочисленным мужчинам, куда я дел красавицу-замминистра культуры?

  При этом он продвигался в ее сторону – и все головы тоже, ведь народ любит бесплатные представления. Думая, что получил поддержку слушателей, он завопил еще громче:
 - Вот, напросилась на квартиру, устроила  в ней чер-те что и сбегает, не оставив и привета. А я догадался. Я догадливый!  И мы сейчас поедем домой, баиньки, не гоже такой дамочке сидеть в этом зале, что люди подумают о нашем гостеприимстве.
 
   Для кого-то это была потеха в вынужденном ожидании, а для нее – самая дурацкая ситуация в жизни. Да и не привыкла быть в центре такого внимания чужих насмешливых лиц и рож, тем более в таком контексте. А ее мучитель уже подобрался к ней вплотную и попытался потянуть  за рукав.

  И из всего зала нашелся только один настоящий мужчина, который за нее заступился и посоветовал  ему отстать:
 - Вы же видите, дама вас не желает знать и тем более куда-то идти.
 - А что я скажу ее мужчинам, когда они утром понаедут, - завопил он свою любимую фразочку, от которой у нее все холодело внутри.
 - А ничего не скажете, растворитесь, сбегите, если боитесь, но дайте ей покой. Это ее выбор, куда и когда уезжать, черт возьми.
 
   Это заступничество ее несколько поддержало, но ненадолго – где-то через полчаса  мужчина засобирался на самолет до Новосибирска, на который объявили посадку. Как только он ушел, атаки старикашки возобновились. В одну из них ему все-таки удалось утащить ее портфель, он размечтался, что она побежит вслед. А ей уже было все равно – унес и унес, переживет. Есть еще сумка со всеми документами.
 
    Как вдруг явился ее преследователь с сержантом милиции. Он орал, тыкал пальцами в ее сторону, разоблачал ее перед представителем закона. Наконец, тот подошел и попросил предъявить документы. При проверке был явно смущен. Не найдя ничего предосудительного в паспорте, командировочном и билете в Москву на всякий случай спросил:
- Вы действительно работаете замминистра культуры или это ваша легенда?
 - Это его легенда.
 - И путешествуете без багажа, только с этой сумкой?
 - Багаж отнял у меня этот непонятный гражданин. А вы можете его попросить уйти из аэропорта? Ведь это именно он тут находится в ночное время непонятно зачем. И потешит летучий народ.
 
 - Ну, народ у нас любит посмеяться над чужими приключениями. А как его выгнать? Зима. Он нетрезв, еще замерзнет, а мы с вами будем виноваты. Он еще и ветеран, вон колодки выставил напоказ.

   Он посчитал инцидент исчерпанным - и отошел. А публика стала приглядываться к ней еще внимательней – вон уже и милиция  интересуется – кто-то оттаскивал даже свой багаж подальше от ее кресла.

   А потеха продолжалась, было еще несколько наскоков, продолжавшихся не менее активно – куда он девался в промежутках – бегал, выпивал, что ли?

   Где-то часам к 3-м она не выдержала и поплелась со своим портфелем, возвращенным ей в один из выходов трагикомедианта, в отделение милиции, откуда и был тот сержант, который еще раз подходил к ней и напоследок ей сказавший:  - Если не выдержите, приходите к нам.

  Пришла, постучалась, вошла и, наконец, расслабилась (в отделении!) после такого дня и половины ночи. Сержант спал на каком-то сундуке, завернувшись в тулуп, что ли. А за столом сидел очень приятный и симпатичный старший лейтенант, как потом выяснилось, на пару лет моложе нее.

   Она рассказывала  свою историю, а ее поили чаем и отнеслись с пониманием, причем не раз со вздохом было произнесено:
 - Ох, не туда и не к тому вы, барышня, приехали.
   Он явно намекал на себя, но ей было не до новых приключений, что не помешало ей прочесть ему несколько стихотворений, написанных за эти дни.
   Парень удивлялся, сопереживал, сержант из-под тулупа делал вид, что спит, а сам топорщил ушки. Не каждую ночь, вернее, дежурство, бывают с ними такие приключения.
    У нее была к нему просьба – отправить ее в Москву самым первым самолетом вместо  ее рейса.
 Она уже подходила к окошку – там ей ответили, что билеты проданы, а будут ли места, станет известно после регистрации на четыре  рейса, которые предшествовали ее родному.
   Она улетела первым самолетом в 5.30. Виктор, так звали  молодого человека в погонах, все быстро уладил, и они обменялись телефонами на тот случай, чтобы он мог ей рассказать, как события будут развиваться далее. Ей это уже было малоинтересно, но на этом настоял он, а может просто по привычке  иметь телефон то ли нарушительницы, то ли пострадавшей – кем она была, кто знает наверняка?

    Она летела, постепенно освобождаясь от кошмара и даже вспомнила, что «Для кого-то просто летная погода, а кому-то проводы любви», а еще и охапку тюльпанов в прошлый ее полет.

    Домой добралась без приключений. Опять шел снег, и было холодно. В автобусе ей не хватало невыделанной диковинной шкуры оленя возле металлической стойки  и, слава богу, не было цветов, они опять оторвали бы ей все руки. Вот странное  дело – об этой шкуре она и не вспомнила ни разу, а оказавшись в тех же обстоятельствах – сразу, как будто это было вчера.

   Дома мама ахнула, увидев ее, столь измученную и невеселую. У сестры были гости и поэтому они с мамой, не сговариваясь, отправились на кухню, а чтобы никто не мешал – затеяли стрижку, ведь назавтра она улетала, а считала своей святой обязанностью привести маман в порядок. Так им и удалось уединиться, и Оля рассказала о своей теперешней поездке, стараясь не сильно испугать самого близкого человека. Но та все равно пугалась все больше по мере рассказа:
 - О господи! Да этот придурок тебя и убить мог!
 - Да ну, слабоват будет!
 - Ну, он же швырялся утюгом!
 - Так не в меня.
 - А следующий  раз мог и в тебя.
 - Именно поэтому я и убежала.

   Она помолчала немного и добавила:
 -  Все хорошо, что хорошо кончается, но поделом тебе, дочечка: от добра добра не ищут!
 -  Угу! А еще: Нельзя вступить дважды в одну воду. Именно это я и сама себе сказала:
Жила в
позоре окаянном,
а все ж душа - белым-бела,
и если кто-то
океаном
и был - то это я была.

Ах, Бэлла Ахатовна, слова ваши ценные, ни с чьими не спутаешь, а твердила их себе я, как и эти  строки:

Что ж, он навек дарован мне -
сон жалостный, сон современный,
и в нем - ручной, несоразмерный
тот самолетик в глубине?
И все же, отрезвев от сна,
иду я на аэродромы -
следить огромные те громы,
озвучившие времена.