Меж двух войн. Ч. 2. Гл. IV. 6. Ректор идет!

                6. Ректор идет!
               
     Несомненно, Ольга Витальевна очень любила свой университет, свою  alma mater, все это многоцветье  лиц, в основном молодых, современных и одухотворенных общим делом – научить и научиться. Многогранность  знаний и специалистов,  преподававшихся и преподававших в его стенах. Хороводы голубых елей и фонарей у входов и в зонах отдыха. Тишину читальных залов и музеев, многокрасочность интерьеров заново отделанных кабинетов управленцев – наступила-таки такая пора – холлов и коридоров. Грохот спортивных залов, перемежающихся со свистками преподавателей и судей, зачарованность водной глади бассейна, переносившего в другое измерение из хлопотных будней. И много-много чего другого, даже особый воздух высшего учебного заведения.
     Она чувствовала, что ее связь с университетом столь по-настоящему глубинна, чтобы  на этом просто так закончиться. Звонили  бывшие сослуживцы, звонили те особые люди, которые  по каким-то им одним ведомым причинам не порывали с ней связи все эти без малого два года, для них она просто не могла выпасть из их жизни.
    Кому-то надо было посоветовать, с кем-то сопережить и неприятность и радость, кто-то просто хотел вместе с ней повопить и повосклицать по какому-либо поводу, таким образом скинуть переполнявшие их эмоции. Все это было ей интересно и не порывало тонкую невидимую нить. Что с того, что она теперь дома. 30 лет активной жизни никуда не выкинешь…

    Сегодняшнее утро началось почему-то с воспоминания о прежнем ректоре, Григории Яковлевиче Пономаренко. Это он принимал ее на работу. Это  при его стремительном и торжественном появлении до недавнего времени у старых работников поневоле вырывалось: - Ректор идет!
    Это его жизнь может служить примером того, как человек сделал сам себя, многого достиг и продолжал всегда оставаться просто человеком. Едва удержалась от написания с большой буквы.
    А начиналось все в его 19-летней жизни с войны, где  он, провоевав два месяца, остался инвалидом без правой руки на всю оставшуюся жизнь. Сколько таких послевоенных инвалидов спилось, повисло на руках своих семей, или вообще  расползлось по домам инвалидов, до сих пор самым ужасным в мире. А этот сельский паренек, высокий и стройный, с украинским мягким выговором, после госпиталей  оказался в Сибири, в колхозе из одних баб, детей и стариков, где вскоре его и назначили председателем. Так, в гимнастерке и проходил  председатель всю войну. И пахали, и сеяли. Урожай собирали и сдавали на нужды фронта, сами оставаясь полуголодными и холодными. Но выжил. И даже научился заново писать левой рукой. Потому что несмотря на председательское бытие имел мечту – пойти после войны учиться. С этой мечтой он опять в какой-то полувоенной одежке и оказался в числе студентов исторического факультета Киевскогго университета. Но не осел где-нибудь в музее после его окончания, а пошел преподавать. А там и защитил диссертации, сначала кандидатскую, а потом и докторскую. Уже доктором возглавил партком политехнического института, о котором в годы правления Н.С. Хрущева стало известно, что в его стенах он получил высшее образование.
    А в конце 60-х ему предложили возглавить базовый университет региона, которым он руководил  чуть менее 20 лет. А ведь это было совсем непросто – историку без опыта административной работы возглавить огромный коллектив молодого унимверситета, где  кроме преподавания и его организации существует множество финансово-хозяйственных вопросов.
   И именно в годы его правления был построен высотный по тем временам главный корпус, ряд общежитий на берегу живописного пруда или ставка, как их называют в Украине. А также плавательный бассейн, по тем временам небывалое инженерное сооружение, до сих пор с самой протяженной дорожкой в регионе, где проводятся крупные соревнования по плаванию.
   Когда ему было 65 лет, он ушел с этой хлопотной должности «по состоянию здоровья».
   И на следующий же день и кабинет, и машину занял новый и.о., тот самый, которого недавно министр освободил от должности ректора, но никак не желавший с этим смириться. А ведь надо иногда оглядываться на других, вести себя достойно, беря с них пример. Ведь по сути – уже все было в этой жизни, так почему же так быстро забываются уроки  чужих судеб, и продолжаем мы верить в свою исключительность и непогрешимость.
    Ольга Витальевна хорошо помнила момент, когда однажды утром они ехали с Григорием Яковлевичем параллельным курсом на работу: она – в трамвае, а он автобусом. И было это где-то дня через два после его освобождения. Знаете, это когда и трамвай, и автобус едут рядом и несколько раз останавливаются перед одним светофором. Не заметить друг друга было невозможно, и где-то после 3-ей остановки они помахали друг другу ладошками, хотя для обоих это было непросто. Но настоящие люди при всей любви к привилегиям и почестям, никогда не забывают, что это – преходяще. Поскольку они всего лишь наемные руководители на определенный период своей жизни. Нет, Григорий Яковлевич ехал, конечно, не на работу, а скорее всего к докторам на растерзание. Жил он не более чем в трех-четырех остановках от университета и всегда, в любое время года, прямой  стройный и элегантный,  почти торжественно проходил это расстояние, гордо неся свою седую голову с орлиным профилем еще около 20 лет, что позволило ему его «состояние здоровья».
    Помнится, еще во время его ректорства однажды их вдвоем вызвали в министерство после какой-то проверки, где присутствовал ее хамовитый шеф, который разнес кадровую работу университетского руководства в пух и прах.
    Ехали в СВ, вдвоем в одном купе. Взаимно предупредительные, ехали хорошо, понемногу разговаривали. Читали. Немного ели  и пили чай в большом количестве. Смеялись, что он к чаю пристрастился в Сибири, а она и вовсе  - подмосковная девчонка в прошлом. Но надо всем довлело неприятное ожидание нагоняя. Это прорывалось и в разговорах:
- Ольга Витальевна, вы у нас девушка горячая. Но я вас прошу, сдержитесь перед этим бурбоном.
- Да как же можно, если он ревет, как бык и все – без смысла.
- Так-то оно так, но все, что нужно, вы ему уже сказали еще дома, в университете.
- В смысле?
- Да он уж  ревел-ревел, как вы ему отпор дали в своем кабинете, из-за этих дурацких личных листков.
- А! Вот оно что! Да, так и заявила, что буду последней идиоткой, если подчинюсь ему и буду заставлять людей заполнять их заново при каждом переизбрании по конкурсу.
- А он что? – подначил ректор, хотя знал результат баталии.
- А он заорал, что буду заполнять, а иначе уволит.
- А вы что? – он явно радовался, заново переживая дурацкие по сути события, где  Ольга не побоялась грозы всего министерства из разряда «не тронь кое-чего»…
- Да увольняйте! И пусть кто-нибудь другой архивирует и хранит личные дела, где, курам на смех, по 10-15 личных листков, кроме списков научных статей, выписок из приказов и пр. Копите этот мусор, чтобы потомки смеялись!
- Вот! Потомки его, наверное, и доконали. Ведь каждый надеется, что он оставит след в истории К слову будь сказано, личные дела преподавателей – это документы вечного хранения, сначала в университете, а потом в недрах областных архивов.    Так и доехали. И выбрались из вагона в столице, и пошли к метро, возле которого седовласый профессор попытался, как истый джентльмен, забрать в свою одну руку еще и ее портфель Этого Ольга Витальевна никак не могла ему позволить. Ведь если со своим он справится на эскалаторе, то с двумя… а держаться-то чем?

- Григорий Яковлевич, я очень ценю вашу галантность, но это уж слишком. Я не могу нам с вами этого позволить.
   Дальше было очень весело. Их полдня гоняли по разным  кабинетам, в том числе и к бурбону. Тот разошелся вовсю. Сидя, орал и топал ногами, тыкал и ей, и ее ректору. В общем, вел себя как всегда. Если посмотреть со стороны,  в этом была своя доля смешного. Хотя  возмутительного было еще больше. Она больше переживала за ректора в этот раз. Получать такой разнос при ней – это было еще хуже, чем обычно. Лучше бы ее при  этом не было. Но грубо осадить мерзавца не посмела, ведь Григорий Яковлевич специально просил ее об этом!
    Но, наконец, и это хамское действо закончилось – и они вышли на парадную лестницу и встали вдвоем, облокотившись на закругление перил между лестничными маршами. Сначала помолчали. Потом ректор сказал:
 - А В.И. вам симпатизирует.
 - Да что вы, а я не заметила
-  Обычно он еще и матом кроет!
    И они оба освобожденно-весело  рассмеялись. А потом затихли, после минуты молчания он вдруг сказал:
 - Олечка! Вы свободны. А мне еще к заму и к министру, но это уже не так страшно, - лицо его посуровело и стало видно, чего стоило ему сдерживаться перед одним несносным дураком на все министерство, - но я вас очень прошу
 - Да! – не дала ему продолжить Ольга.
 - Я вас очень прошу, купите, пожалуйста, водки! На обратную дорогу!
                -------------------
    И она купила. Так что назад ехали не только с чаем. Потихоньку для разрядки пережитой напряженности потягивали и чистую, как слеза, водочку.
    Понемногу отпускало – и языки  немного развязались. Говорили о пустяках и о вечности, все вперемешку, но очень интересно и значимо. И засиделись за полночь, но потом все-таки угомонились, но долго ехали без сна и молча, с ощущением чего-то доброго и приятного.
    Утро было деловым и улыбчивым. Сборы, традиционный чай, чтение лежа, нарушаемое иногда поглядыванием друг на друга, мол, хорошо едем. А то, что позади, мол, пусть там и останется.
     Ректора встречал служебный автомобиль. И он подвез ее домой, разрешив в этот день не появляться на работе, а заняться делами домашними.
     Так странно! За все 30 лет – это был первый и единственный раз, когда  так благородно и естественно вел себя руководитель.
    Ведь с проректорами  приходилось ездить каждый год, но все было как всегда, т.е. в меру их воспитанности. Билеты доставай сама, сама добирайся, встреча в министерстве, там же пара едких замечаний, если  по ее работе были придирки. А дальше – как хочешь, о гостинице, обратной поездке, зачастую в соседних вагонах, дороге домой – никто и не позаботится, хотя и делали одно общее  дело, и машина университетская только за ними приезжала.
    Особенно обидно это становилось, когда у нее нестерпимо стали болеть ноги. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих» - вот оно какое университетское равноправие на грани простого недостатка культуры и воспитания.
   Все 20 лет после отставки Григорий Яковлевич был с университетом. Лет 10 возглавлял кафедру, затем передал ее новому доктору наук. Еще лет через 5 оставил активное преподавание, поэтому уволился. Но на общественных началах возглавил последовательно две редколлегии по подготовке истории университета. Все это время регулярно приходил в отдел кадров, потому что началась эра нового пенсионного обеспечения, и бывший ректор оказался внутри его противоречия. Так, он несколько раз пересчитывал научную пенсию, которая именно с учетом  периода  его ректорства  оказывалась до смешного малой, а в последние годы при неполной ставке – тем более.  Самым парадоксальным оказалось то, что наиболее выгодным оказался период его профессорства в политехническом институте в 60-е годы. Но прежде чем этот парадокс открылся, надо было все периоды повытягивать вплоть до областного архива, и это свалилось на Олин отдел.
    То же  самое было и с работой редколлегий. Маститые историки не  имели обыкновения посещать архивы и копаться в документах, они хотели работать с готовыми справками, и наперебой заказывали их у Ольги Витальевны. Терпение ее было не беспредельным, и с некоторыми даже пошатнулись добрые отношения. Но Григорий Яковлевич  неизменно при появлении находил для нее какие-то очень славные слова:
 - Здравствуйте, дорогая и любимая Ольга Витальевна! - начинал он с порога, заполняя  свежестью седин, дорогим ароматом, наглаженностью костюма и зеркальной вычищенностью  хорошей обуви, пространство ее кабинета.
 - Здравствуйте, господин Пономаренко! – да, уж кому и шло это приветствие последних лет, так это бывшему секретарю парткома и ректору, по-прежнему прямо и гордо несущему себя и свою седую голову с характерной горбинкой носа.
 - А я снова к вам с челобитной. Как к главному специалисту по всяким вопросам, - и добавлял, - знания о том, что начальник отдела кадров является главным человеком в университете,  приходят, к сожалению, только с годами.
   И они смеялись и даже щедро расцеловывались при таких встречах – и с ее стороны это было абсолютно искренне, даже если он взваливал на нее  очередную несусветную  работенку\. Ну, например, выбрать всех докторов и кандидатов, работавших  в пединституте, а потом в университете, т.е. почти за 70 лет, а потом еще и кто из них закончил учебу в этих же родных вузах, т.е. доморощенных ученых людей. Конечно, редколлегии время от времени получали нехилые премии, а она работала всегда не за понюшку табаку. Да еще и приходилось  все эти оплаты фактически неработающего профессора объяснять для Пенсионного фонда, что и почему, да как.
   Григорий Яковлевич чувствовал себя в этом плане неловко, тем более, что и еще ряд работников помогали в этом непростом деле как бы совсем без оплаты – и это в эру договорных отношений и созданного фонда платного обучения в университете.
   И он задумал отблагодарить этих людей, вручив им чуть ли не горячие экземпляры 1-ой Книги «Д-ский  университет» с дарственной надписью  своего преемника, ректора университета.
   Их собрали в холле  ректорского кабинета, т.е. даже не доходя до приемной, не говоря уже о ректорском кабинете. Их было человек 10, руководителей «среднего» звена, кто добывал факты, готовил набор и гарантированные письма в редакции, все нарядные и торжественные. Их продержали с полчаса. Григорий Яковлевич переживал больше всех, уходил и возвращался от ректора с красным лицом.
    Наконец, в этот холл выскочил и ректор, тут же вручил эти книги в неимоверной спешке – и даже недовольно покосился на некий ропот в рядах удостоенных такой торжественной процедуры за кошмарную работу в течение тогда еще двух, а потом при подготовке второй книги – четырех лет, наряду с основной работой, которой в вузе – пруд пруди и все в тысячных количествах, за что ни возьмись.
    Их отношения не могло испортить даже такое «торжество».
Когда писались эти строки, пришло сообщение, что умер бывший  премьер, а затем посол  в Украине, которому принадлежит крылатая фраза «Хотели как лучше, а получилось, как всегда»
  А в год празднования  60-й годовщины Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945гг,  в небольшой книжке, вышедшей в университете с воспоминаниями бывших фронтовиков, она с изумлением узнала из
воспоминаний Григория Яковлевича, биографию которого знала, кажется, наизусть, что после ранения он окончательно долечивался в госпитале, открытом в одной из школ г. Н-ска, т.е. там, где она родилась и где жили ее предки по маминой линии. Своим открытием она сразу поделилась с Григорием Яковлевичем, который как-то зашел особо торжественный по случаю праздников и почти без заданий…
   Это было так трогательно – открыть что-то новое  в давнем прошлом:
 - Да мы с вами почти земляки, - улыбчиво сообщил он ей, - то-то я смотрю и вижу в вас что-то родное и близкое.
 - Да… - продолжил он после минуты радости и удивления, - действительно эвакогоспиталь находился в самой красивой и старинной школе им. Короленко.
 - Эта школа, - добавила она, - это еще бывшая гимназия.  И до сих пор лучшая школа города, хотя расположена в одном из поселков – Истомкино.
 - Да-да, - радостно воскликнул он, - это место называлось Истомкино. Он почти по слогам вкусно произнес это название, - именно так, а я признаться, это подзабыл. А если учесть, что мне всего-то было под 20 лет, шла война, в городе было много красивых девушек… Да, незабываемо. И я так рад, что вы тоже так зримо представляете и эту школу, и городской парк за ней, и вокзал, на котором я провалялся дня 3 до госпитализации, - тут лицо его нахмурилось и сразу опять осветилось воспоминаниями.
   
   
   Последний раз они виделись где-то за полгода до ее ухода из университета, а потом только слышали друг друга по телефону, поскольку Григорий Яковлевич уже никуда не выходил.