Франсуаза Саган. Зарисовка

     «Сколько вам лет? - спросила она, хотя мой возраст не был для неё секретом. Мои недоумения по поводу всяческих несправедливостей, творящихся в мире,казались ей наивными. Мир стоит так, как поставлен.
До сих пор, когда меня об этом спрашивали, я отвечал:  «Восемнадцать» - или что-то в этом роде, намекая, что чувствую  себя, как в юности, или что не прожил свою молодость так, как бы хотелось.
Но в этот раз я ответил:
- Не помню. Я забыл.
В самом деле, зачем мне об этом помнить? Годы мои сосчитаны Тем, в чьих руках наши жизни и судьбы.
Этот ответ, сама интонация вымышленного разговора пришли мне на ум после чтения нескольких глав из романа Франсуазы Саган «Здравствуй, грусть». Не помню, довелось ли мне прочитать этот бестселлер в молодости, когда он был на слуху. Скорее всего, нет. Хотя имя Франсуазы Саган тотчас всплыло из глубин памяти. Я считаюсь весьма эрудированным человеком в своём кругу. Читал довольно много. О культовых вещах и говорить нечего. Попадалось в мои руки и кое-что из «высокой» и «закрытой» литературы, о которой говорят как о достоянии интеллектуалов. А, в общем, я - поклонник словесности классической. К литературе низшего слоя, современным криминальным  детективам и бестселлерам отношусь равнодушно.  Какого-то Толкина или как его там, точно, никогда не брал в руки. Фильмы по его романам давали достаточно ясное представление, к какому классу авторов он относится. Подслеповатый дурачок Гарри Поттер из фильмов, похожий на кого-то из легендарной четвёрки бирмингемских «жуков», просто раздражает. Я считаю романы такого рода книгами для глупцов или для массового  читателя, что почти одно и то же. 
Франсуазу Саган, судя по имени, следует отнести к авторам женских романов. Возможно, люди, читающие эти строки, ожидают пренебрежительный отзыв о женской литературе. Вынужден их разочаровать. К этому разряду литературы я отношусь не только терпимо, но и с симпатией. Мне нравится лёгкий изящный слог, передающий отнюдь не пустоту и легкомыслие, но и самые глубокие мысли, не менее серьёзные, чем в любом хорошем мужском романе. Изящество и даже изысканность стиля не только не мешают серьёзному автору, но и помогают выразить тонкость, подчас неуловимость настроения героев, полутона состояний, без чего нет правды о человеке. Импрессионистическая беглость стиля, беглый мазок только придают загадочности и глубину рассказу. Изящество детали можно уподобить тонкому удару резца скульптора, отсекающего от грубой плоти материала его дикую природную оболочку, чтобы открыть во впадинке мрамора или гипса звучащий музыкой нюанс.
Когда в Сети я натолкнулся на обсуждение книги Ф. Саган «Здравствуй, грусть», пришлось выбить в поисковике название романа, чтобы не чувствовать себя аутсайдером. И роман, написанный девятнадцатилетней девушкой со всей непосредственностью молодости, женской искренностью и изяществом меня не разочаровал. Я совершенно не согласен  с оценками тех, кто считает эту книгу пустой и никчемной.
Так я думал, пока не дошёл до середины. Изящно и непринуждённо в начале, но всё более утомительно по мере чтения. Паутина языка, мелких подробностей. Голова отказывается понимать нескончаемый поток слов. Как будто катишься по однообразной дороге. А вначале  было очарование. Всё-таки это женский роман.
Может быть, если бы из романа сделать короткую повесть, это было что-то, близкое к шедевру. По сути дела, это проба пера талантливой девушки-подростка, едва научившейся держать перо в руках, и неловко выражающей свои мысли. Неизбежно наивные,  как и всё, написанное в таком возрасте.
В общем, хороший современный буржуазный роман с "героями своего времени". Не «Эмма Бовари», но вполне читаемый до пятой главы. Неудивительно, что он имел успех у буржуазно-декадентской публики. Она узнавал в нём самоё себя.
А потом я наугад взялся читать её книгу «Немного солнца в холодной воде», судя по уверенности изложения написанной в более зрелом возрасте. Тоже буржуазный роман, но это не порок, не мещанство. Среда, которую она знает, к которой принадлежит. Та же утончённость чувств, более простое, но всё ещё изысканное письмо -  принадлежность, скорее, французской языковой культуры, чем особенность индивидуального стиля, тот же тщательный анализ переживаний на почве любви. Порхающий стиль немного утомляет. Но такова французская беллетристика. Это  направление в романской стилистике берёт своё начало в «новом сладостном силе» Данте и Петрарки раннего Возрождения.И сколько в нём музыки! Всё плывёт в её волнах, колышет сердце и разбивается жемчужной пеной волны. Начало повести - о депрессии журналиста, парижского неврастеника, далее - вся гамма чувств, пробуждённых в нём  внезапной любовью. Книга о необъятной власти женщины и её месте в жизни. И тут вполне уместно соперничество с "Эммой Бовари". И какой финал! Немного книжный, нужный для трагической концовки. Но какой трогательный! Рядом с лучшими страницами Флобера.
Думаю, что романы Франсуазы Саган заметно повлияли на современную женскую прозу в России.

*   *   *

Была ночь. В открытое окно  едва заметной струйкой вливалась ночная прохлада, но духота жаркого летнего дня всё ещё давала себя знать. Ночные мошки закружились в светлом пятне лампы. Я разделся, выключил свет и лёг в постель. Голоса героев из романов Саган всё ещё не умолкали во мне. Мне не хотелось с ними расставаться.
   - Так  сколько вам лет? - спросила она или голос в моём сознании, который столько лет молчал, а теперь вдруг ожил и заговорил с теми интонациями, с которыми когда-то звучал в моих рассказах. Я вдруг понял, что мне нравилось в романах Франсуазы Саган. В них был тот же поток сознания, который нёс меня когда-то, да ещё  любимый мной приём подтекста и шокирующий, как удар электрического тока, финал. Всё это я открыл для себя у М. Пруста, Д. Джойса, Э. Хемингуэя, как ни странно, Т. Манна и у других иностранцев.В нашей словесности  эти приёмы были новы, непривычны и у многих редакторов вызывали недоумение. Кому-то нравились, ошеломляли непривычной оригинальностью, кого-то оставляли равнодушными. В издательствах такая литература вообще не приветствовалась. Но в ней была резкая оригинальная сила и,несмотря на некоторую сумбурность изложения, тот самый  завораживаюший "сладостный стиль", о котором я уже говорил. Почти сумасшедшее вдохновение разрывало пространство текста. Мне казалось, что очевидное нельзя не признавать, и что то, что понимаю я, понимают и другие. Я ошибался. То, что казалось мне очевидным, не было таким для других. Сочувствие и понимание - это такая редкость, которая  встречается почти как исключение из правил.
   И я не стал говорить, сколько мне лет, раз цифра ничего не объясняет.