С Богом!

Вячеслав Макеев


С БОГОМ!

(Роман-хроника)

«Русский либерализм не есть нападение
на существующий порядок вещей,
а есть нападение на саму Россию
с целью её окончательного уничтожения».

Ф.М.  Достоевский, русский писатель

«Причиной крушения любой империи
в конечном итоге становятся самоубийственные действия её лидеров»

Арнольд Тойнби, британский историк


ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 1. Бейрут …..
Глава 2. Госпиталь ……
Глава 3. Крым …..
Глава 4. Беда ….
Глава 5. Роковой самолёт . . . .
Глава 6. Миасс …..
Глава 7. Високосный год ……..
Глава 8. Распад системы ………
Глава 9. Палиндром……
Глава 10. Окаянные дни ……
Глава 11. Миллениум …….
Глава 12. Свет Православия


Глава 1. Бейрут


1.

В конце декабря в Ливане часто бывает прохладно и пасмурно, идут дожди, но сегодня распогодилось, небо ненадолго очистилось от облаков и приятно согревало зависшее над морем нежаркое зимнее солнце. Световой день короток, но всё же, не так мал, как в центральной России, поскольку Бейрут расположен южнее Москвы на двадцать градусов по широте.
«Не менее пятнадцати градусов тепла», – оценил подполковник Прокопьев, подумав, – «а в Благовещенске, где остались дети, сейчас трещат предновогодние тридцатиградусные морозы…»
С плато, возвышавшегося восточнее Бейрута, столица Ливана, охваченного гражданской войной  просматривалась целиком, если сказать по-русски – «была как на ладони».
Ближе к плато разместилась христианская часть города, который до войны был финансовым центром Ближнего Востока. Во времена французского правления , длившегося более двадцати лет, и до гражданской войны Бейрут называли «Ближневосточным Парижем», а Ливан из-за его высоких и снежных гор, привлекавших в уютную средиземноморскую страну любителей горнолыжного спорта, прозвали «Ближневосточной Швейцарией».
За патрулируемой сирийскими военными линией разграничения, которая отделяла христианские кварталы от мусульманских, и до самого моря протирались мусульманские кварталы. С высоты плато синее Средиземное море казалось бесконечным, хотя местные жители уверяли, что если подняться в горы ещё на несколько сотен метров, то в ясную погоду можно разглядеть горы острова Кипр, на берег которого, согласно древнегреческому мифу, вышла из морской пены прекрасная богиня Афродита.
В центре плато на господствующих над городом высотах, на фундаменте из огромных базальтовых плит, сохранившихся от некогда разрушенной крепости, возведённой крестоносцами  ещё в конце двенадцатого века, возвышалось построенное сравнительно недавно, в конце сороковых – начале пятидесятых годов, довольно колоритное строение, напоминавшее средневековый европейский замок. Этот новодел, выстроенный под старину, с интересом осматривал военный советник сирийской механизированной бригады советский подполковник Прокопьев. Впрочем, его интересовали не только замок,  но и относительно ровная территория возле него на предмет проведения тактических учений для засидевших в окопах сирийских солдат.
Линия фронта остановилась в семи километрах южнее Бейрута и израильтяне пока не предпринимали попыток дальнейшего наступления, обстреливая позиции сирийских войск и пригороды ливанской столицы.
Рассказывал подполковнику об истории замка пожилой армянин Ашот Давидович – владелец небольшого овощного магазинчика и кофейни в армянском квартале, расположенном в восточных христианских кварталах Бейрута. Помимо этого он подрядился поставлять свежие овощи, защищавшим город сирийским солдатам, и был давним знакомым подполковника Прокопьева.
– Только что завершились Рождественские праздники у католиков. Слава Богу, обошлось без столкновений, без крови, а у нас с вами Рождество ещё впереди  после Нового года. Вы человек верующий? – спросил Ашот у подполковника.
– Ашот Давидович, не знаю, что и сказать, наверное, ещё не дорос до истинной веры, – шутливо ответил Прокопьев. – Православные праздники в России не забывают. Вот и на Пасху пекут куличи, красят яйца, звенят колокола. Кто же откажется от сдобного кулича?
– Понимаю вас, а мы армяне без веры – не народ. Вера объединяет нас, помогает перенести многие беды, вселяет надежды на будущее. Ашот окинул печальным взглядом окрестности замка. 
– Возле замка ещё недавно проживали несколько семей, покинувшие свои дома, разрушенные израильской артиллерией. Большинство жителей перебрались подальше от войны в соседнюю Сирию, а вот замок не пострадал, словно сам Господь хранит эти стены, возведённые на древнем фундаменте.
– Кому же принадлежит это строение? – оценивая взглядом ровные, не столь массивные, как во времена крестовых походов, стены заново отстроенного замка, спросил Прокопьев у Ашота, который неплохо разговаривал на русском языке, что не могло не удивить советского подполковника, командированного в Сирию и Ливан.
Ашот полагал родным армянский язык, владел арабским, без которого в Ливане не обойтись, но и не забывал русский язык, которому в детские годы научили родители, бывшие в начале века подданными Российской Империи.
– Человек, которому принадлежат эти заново отстроенные стены, уже много лет живёт на территории замка. Зовут его Хамид. Не местный, пришлый. Появился в наших местах в конце сороковых годов вместе с женщиной, наверное, женой и хромым одноглазым слугой. Были они тогда молодыми, сейчас им за шестьдесят. Хамид выкупил у городских властей земельный участок с развалинами древней крепости или замка. Нанял архитектора, каменщиков и плотников. Отстроил на том же месте большой новый дом, похожий на старинный замок. 
Мусульманин, шиит или суннит – точно не знаю, но мечеть он не посещает. Откуда он родом, тоже не знаю, говорят, что палестинец. Что сирийцы, что иорданцы, что палестинцы, поселившиеся в Ливане, после их изгнания евреями со своих земель – все они арабы, но есть среди них и христиане. Всё тут так перемешано, оттого вечные ссоры, конфликты и проклятая война, от которой достаётся всем и прежде всего нам, армянам, – тяжко вздохнул Ашот.   
–  Хамид нелюдим, бездетный, живёт по-прежнему затворником с женщиной и слугой, который вместе с огромной овчаркой охраняет замок и никого в него не пускает. До войны их изредка навещали то ли родственники, то ли знакомые. Приезжали из Сирии. Теперь не навещают.
На что он живёт, никто этого не знает, разве что изначально был богат, если смог себе построить такие хоромы на руинах старинной крепости христиан-крестоносцев, разрушенной Бог весть когда. Теперь, возможно продаёт имеющиеся у него ценности.
Хозяин редко выходит за ворота замка. Раз в неделю ему привозит продукты торговец из Джунии , который ни с кем не здоровается и не разговаривает. На территорию замка хозяин никого не пускал даже во время обстрела израильской артиллерией, когда гибли люди. Теперь здесь одни развалины и обстрелы прекратились, но в замок самым удивительным образом не попал, ни один снаряд. Словно эти древние стены хранит сам Всевышний, или же замок приглянулся евреям…
– Ашот Давидович, вы неплохо говорите по-русски. Откуда такие познания?
– Спрашиваете откуда? Леонид Семёнович, приятно, что вы называете меня не только по имени, но и по отчеству, как это принято у русских, вот и мне приятно называть вас именно так, – улыбнулся пожилой армянин.
– Прежде я и мои предки проживали в городе Карс, где теперь Турция, а до семнадцатого года эти армянские земли принадлежали России , воевавшей против Турции в Первую мировую войну. Зимой семнадцатого года, после вашей Октябрьской революции, русская армия ушла из Карской области вместе со всем русским населением. Русские люди бросали дома и пашни на плодородных землях, освоенных в те благодатные десятилетия, когда не было войн и революций, когда в новых российских владениях появились станицы, куда переселялись казаки с Кубани и Терека, и сёла, в которых селились гонимые властями духоборы и молокане. Русские ушли,  а мы, армяне, остались на земле предков…
Пришли турки. Многие армяне, в том числе мои родственники, были убиты . Турки не щадили ни детей, ни женщин, ни стариков. Мне тогда было всего три года, и я мало что помню. Потом Турция капитулировала, султан был свергнут, но для христиан мало что изменилось. Христиан и прежде всего армян продолжали истреблять. Нашей семье повезло, удалось избежать смерти и пробраться в Сирию, куда вошли французские войска, взявшие бывшие турецкие территории под контроль и прекратившие грабежи и убийства.
Мы поселились в Бейруте, где прошла вся моя жизнь. Мне уже семьдесят, У меня дети и внуки. Я полюбил Ливан и Бейрут, где много моих соплеменников, но чувствую, что жить здесь становится всё труднее, а тут ещё эта нескончаемая война… – Глаза Ашота Давидовича, не раз угощавшего русского офицера хорошим кофе, повлажнели.
– Старший сын Акоп воевал с мусульманами в ополчении, получил тяжкие ранения и теперь сидит дома, занимается починкой обуви и регулярно слушает по радио передачи из Еревана на армянском языке. Бывают передачи и на русском языке. И я частенько подсаживаюсь к радиоприёмнику. Он у нас хороший, немецкий, купили ещё до гражданской войны.
Подрастают внуки. Давиду – его назвали в честь моего отца, – с удовольствием сообщил Ашот Давидович, – скоро семнадцать. Тоже рвётся в бой, да мы его не пускаем. Война нехорошее дело. Младшая внучка Люсик, ей пятнадцать лет, и имя её дали французское, учится в армянской школе, говорит, что как только станет совершеннолетней, уедет из Бейрута хоть на Кипр. Говорит что здесь у неё нет будущего. Что тут возразить?
Говорить по-русски я научился ещё от родителей. Покойный отец всегда считал, что будущее у нашего рассеянного по миру народа с Россией, которая одержала Великую победу во Второй мировой войне, которую вы называете Отечественной, и стала самой могучей державой. Вот и подумываем вернуться в Армению, на свою историческую родину.
У нас имеется старая карта Кавказа времён Российской Империи. На карте есть Эриваньская губерния с горами, реками, озером Севан и городами, которые теперь называются иначе. Часто и подолгу рассматриваю эту дорогую для нас карту.
Торговля сейчас идёт плохо. Я на грани разорения, так что терять нам уже нечего. Надо уезжать. Для этого надо поехать в Дамаск, обратиться  в советское посольство и подать заявление с просьбой вернуться на историческую родину в Армянскую ССР. Ведь и я до трёх лет был гражданином Российской Империи!
– Сильно сказано, Ашот Давидович! – Прокопьев похлопал пожилого армянина по плечу. – Если есть такое желание, поезжайте в Дамаск, а потом в Армению. Я служил там командиром полка в городе Кировакан . Бывал в Ереване. Большой и красивый город. Жизнь там спокойная, никто не стреляет. У людей есть работа, и народ живёт в достатке. Так что, Ашот Давидович, если надумаете – поезжайте.
– Как вы думаете, Леонид Семёнович, сколько ещё продлится война? Не займут ли евреи Бейрут, ведь они совсем рядом?
– Право, не знаю, когда всё закончится, – признался подполковник Прокопьев. – Пока хочу проложить дорогу на это плато от наших позиций в горах. Пригодится. – Подумал, –  «не посвящать же Ашота в планы устроить учебный полигон в окрестностях замка, покинутых местными жителями, а то солдаты засиделись в окопах, жирком обросли. Надо бы их погонять среди этих развалин на тактических учениях…»
– Бейрут евреям не взять. Сирийская армия пришла на помощь Ливану и не допустит сдачи Бейрута. Вот только бы сами ливанцы разобрались между собой. Ведь нет серьёзных причин для этой братоубийственной гражданской войны. Сунниты против шиитов и алавитов , христиане против мусульман, да ещё в междоусобную войну влезли палестинцы. Израилю это на руку, надеется отхватить часть территории на юге Ливана, а пока на фронте затишье, мы проложим дорогу на это плато, где прежде стоял древний замок. Теперь на его месте выстроен новый. Однако, хорош!  – оценил взглядом стены нового замка подполковник Прокопьев.
– Чтобы укрепить тылы бригады, нам необходимо проложить участок дороги от наших позиций до плато. Всего-то ничего, несколько сотен метров вдоль тропы, которую я обошёл вместе с сопровождающими меня солдатами. Только на пути будущей дороги помимо кустарника и камней одно большое дерево, которое надо бы выкорчевать. Вот оно, – указал Прокопьев Ашоту. – Саперы и два солдата, сопровождающие меня, остались возле дерева, решают, как с ним поступить – спилить, выкорчевать, а быть может, заминировать и подорвать?
– Большое дерево, – согласился Ашот. Кедр. Рос не один век на скалистом грунте. Выкорчевать такое большое дерево, глубоко вросшее корнями в каменистую землю непросто, да и взрывать не стоит, может обрушиться часть тропы, по которой пройдёт дорога. Лучше всё же спилить под корень, но для этого необходимы бензопилы. Есть они у вас?
– Найдём! В хозяйстве бригады есть много чего, – с уверенностью ответил подполковник Прокопьев. – А это кто там подошёл к солдатам? Откуда он взялся? Кричит, руками размахивает!
– Из-за скалы появился, его мы не сразу заметили, – прищурив от солнца глаза, ответил Ашот. – Есть в городе один человек, который часто приходит к замку. С хозяином замка знаком, но с ним почти не общается. В земле вокруг замка копается, что-то ищет, а затем идёт к дереву, обнимает его, шепчет то ли молитву, то ли ещё чего. Разве узнаешь, что ему надо.
Странный какой-то. Я с ним мало знаком. Так, здороваемся при встрече. Слышал, что он немец. Когда появился в наших краях, никто уже и не помнит. Давно это было. По-арабски говорит не хуже других. Немного моложе меня, ему за шестьдесят. Живёт с местной женщиной, как с женой. По отцу она наполовину француженка и моложе его лет на десять. Зовут её по-французски Валери Бовэ. Помню её ещё ребёнком. Красивая женщина.
У них есть взрослый сын, который по слухам живёт на Кипре, где учился в английской школе, и мать иногда его навещает. Сейчас это не просто. Надо поехать в Сирию, а оттуда уже добираться морем до Кипра. В последний раз я видел их сына, когда ему было лет пятнадцать. В Бейрут он больше не приезжал. Зовут его Жан, на французском имени настояла мать. 
По дороге в Дамаск в небольшом и спокойном городке Карнаэль есть госпиталь, где работают французские врачи, лечат больных и раненых. Валери частенько бывает у них, однако на службе в госпитале не состоит.
– Немец? – удивился Прокопьев. – Откуда он здесь взялся? Как его имя?
– Зовут немца Герман. Фамилии не знаю. Есть, наверное, но в документы его не заглядывал. При необходимости к нему так и обращаются – господин Герман. Как-то, было это давно, расспрашивал о нём соседей. Только никто толком не знает, кто он такой и что ему надо в Ливане. Говорят, что приплыл по морю из Триеста. Это в Италии. Знают, что немец и это всё.
Прежде был каменщиком, строил дома, а в последние годы ничем не занимается, но и не бедствует. Говорят, что сын, который живёт на Кипре, а быть может, уже перебрался в другое место, помогает родителям. Боюсь, что этот странный немец будет против уничтожения своего любимого дерева.
– Ну что ж, обойдёмся без его разрешения. Ашот Давидович, пройдём до дерева, послушаем, чем недоволен этот немец? Почему так кричит на солдат? Дерево хоть и старое, хоть и кедр, но его не объехать. Слева – пропасть, справа – скала.
– Хорошо, Леонид Семёнович, идёмте, – согласился Ашот.
– Так говорите, что странный немец по имени Герман копается в земле возле замка, построенного много веков назад крестоносцами, среди которых были и немецкие рыцари, шедшие в Иерусалим освобождать гроб Господень от неверных. Он что же, археолог? – поинтересовался Прокопьев.
– Вряд ли, не похож этот немец на археологов, которые занимались раскопками вокруг Бейрута до войны. На побережье есть руины другой крепости, построенной крестоносцами, но она сильно разрушена ещё в прошлом веке, когда Бейрут принадлежал туркам, а против них воевали и англичане, и французы, и вы – русские. Корабли подходили к Бейруту и обстреливали укрепления из пушек. Французские археологи в основном вели раскопки возле тех руин, рядом с которыми вырастали новые дома. Хорошее было время! – припомнил пожилой армянин, для которого Бейрут и Ливан были дороги, стали родными.
– Вы не смеете уничтожать это дерево! – кричал на сапёров странный немец, припав спиной к стволу кедра. – Это дерево редкое – ливанский кедр, и его необходимо сохранить! Ливанский кедр изображён на флаге Ливана! Кедр – символ нашей страны! Вам, сирийцам этого не понять! – распалялся защитник дерева, росшего у тропы.
– Эй, господин Герман! – подбирая арабские слова, прервал немца подошедший подполковник Прокопьев. – Не надо шуметь, кричать на солдат и махать руками! Нам необходимо проложить дорогу вдоль тропы, на которой выросло это дерево. Идёт война, враг в нескольких километрах отсюда и чтобы не продвинулся дальше, не захватил столицу страны, на флаге которой изображёно похожее дерево, нам необходимо проложить на плато дорогу, а это дерево мешает, и мы его уберём!
– Ашот, – узнав армянина, немец стал остывать,  – кто это?
– Заместитель командира сирийской бригады, которая защищает Бейрут от евреев, – не называя имени и национальности подполковника, – ответил Ашот. – Ему необходимо проложить дорогу на плато вдоль тропы. Уймись, Герман. Он так решил. Этот кедр не последний в Ливане. Самые старые могучие и красивые кедры растут там, – Ашот кивнул в сторону гор. – А это дерево, побитое молниями, не такое уж и красивое. Верхушка голая, сухая. Уходи, не то солдаты, которым ты надоел, столкнут тебя с тропы. Полетишь вниз, порвёшь о камни одежду, набьёшь синяков…
Эти слова отрезвили немца. Недобро посмотрев на командира, о котором кое-что слышал, в том числе и то, что он русский, и вот теперь воочию познакомился, Герман поправил рюкзак за спиной и отступил, проворчав для него по-русски.
– Я буду жаловаться.
– Вот как! – удивился Прокопьев. – И вы говорите по-русски?
– Немного. Я догадался, что вы русский.
– Где научились?
– Это неважно. Впрочем, ваше право, делайте, что хотите, только жаль дерево… – Немец круто развернулся и зашагал по тропе в сторону замка.
«Не сказал, откуда знает русский язык», – подумал Прокопьев. – «Что если воевал на Восточном фронте и оказался в русском плену? Судя по возрасту, вполне может быть…»   
– Опять будет копаться в земле, разговаривать с камнями, – заметил Ашот, посмотрев вслед удалявшейся далеко не старческой плотной фигуре пожилого рослого немца. – А вот и хозяин замка вышел за ворота, чтобы на нас посмотреть.
– Где? – обернулся Прокопьев.
– Вот он, рядом с ним сторож с собакой. Огромный волкодав!
– Подойдём, поговорим с ним?
– Не захочет он с нами разговаривать. Посмотрел на нас и уходит, – ответил Ашот.
Проводив взглядом хозяина замка, подполковник Прокопьев продолжал рассматривать приговорённое к уничтожению дерево. Поинтересовался.   
– Почему же у него верхушка засохла?
– Я уже говорил, что в одинокое высокое дерево нередко бьют молнии, – ответил Ашот. – Место здесь такое. Плато с замком словно притягивают к себе молнии. Чаще сильные грозы случаются весной, но бывают и зимой. Рядом тёплое море, недалеко снежные горы, вот и образуются грозовые тучи. – Ашот взглянул на запад. – Вот, я же говорил. Хмурится, с моря надвигается циклон, и как только тучи достигнут гор, будет гроза. Так что пора по домам, не то промокнем до нитки, а то и под град попадём.
      
2.
Обойдя замок, Герман поднялся в горы по верхней тропе, укрытой кустарником и корявыми соснами. Остановился возле стекавшего с гор ручейка с талой водой, умыл ледяной водой горевшее от напряжения лицо и утолил жажду. Присел передохнуть на корень сосны и посмотрел на небо, прикинув, что через час, а то и раньше стемнеет. Со стороны моря надвигались лиловые тучи.
«К грозе», – подумал Герман и, окинув взглядом, оставшийся внизу замок, залюбовался им.
«Вот он новый красивый замок, построенный на сохранившемся фундаменте от старинной крепости германских рыцарей-крестоносцев, возведённой на Святой Земле одним из его предков!» – Сердце пожилого немца, едва уцелевшего в пожаре Второй мировой войны, закончившейся без малого сорок лет назад, наполнялось гордостью за отважных немецких рыцарей, топтавших восемь веков назад эту древнюю землю по пути, указанному наместником Святого Римского престола, к христианским святыням Иерусалима…
Ему повезло, пережил ужасную войну, остался жив и не стал инвалидом. В морозном декабре сорок первого тяжёлого для Германии года, когда стало очевидным, что блицкриг не удался и русские армии на сотню километров отбросили войска вермахта от Москвы, Ме-109  лейтенанта люфтваффе Германа фон Готфрида был сбит зенитным огнём. С трудом удалось выбраться из горящего истребителя и приземлиться на парашюте прямо в расположении русских войск. Озлобленные солдаты сгоряча могли бы забить до смерти молоденького пилота, но вовремя появился офицер и спас Германа от расправы, велев доставить в штаб для допроса.
Даже сейчас Герману, полагавшему себя мужественным патриотом Третьего рейха, было стыдно, за то, что тогда он струсил из страха, что будет подвергнут пыткам, и рассказал допрашивавшему его русскому офицеру всё что знал о расположении немецких войск в районе прифронтового аэродрома, с которого осуществлялись ночные налёты на Москву.
Его пощадили, не расстреляли, отправили в лагерь военнопленных. За почти двенадцать лет, которые Герман провёл в трудовых лагерях для немецких военнопленных, он овладел разговорным русским языком и многими рабочими специальностями. Валил лес, рубил воркутинский уголь, прокладывал дороги, строил дома, страдая от сибирских морозов, от казахстанского зноя и от постоянного недоедания, но выжил и к счастью не нажил серьёзных болячек.
После освобождения у него даже скопилось более полутора тысяч советских рублей из тех небольших денег, равных ежемесячному денежному довольствию рядового красноармейца, которые полагались пленным немцам, а так же венграм, австрийцам, румынам и прочим союзникам, воевавшим на стороне Германии. Эти деньги пригодились на покупку дешёвого костюма, пары рубашек и обуви.   
В плену Герман познакомился с пленным оберлейтенантом по имени Вольфганг, как оказалось однофамильцем, а при более тесном знакомстве выяснили, что оба состоят в дальнем  родстве. По профессии Вольфганг – археолог и ещё до войны побывал в Ливане, где разыскал руины замка, возведённого для защиты от «неверных» их общим предком рыцарем по имени Карл фон Готфрид во время одного из крестовых походов в Палестину.
На третий год разразившейся Второй мировой войны, когда уже было не до археологии, тридцатипятилетнего Вольфганга призвали на службу в вермахт. После ускоренных офицерских курсов ему присвоили звание оберлейтенанта и оправили на Восточный фронт под Сталинград.
В начале 1943 года, попав вместе с фельдмаршалом Паулюсом  в «котёл», Вольфганг оказался в плену, где тяжело заболел и не дожил до освобождения нескольких лет. После смерти Сталина новое советское руководство и канцлер Западной Германии Аденауэр  инициировали возвращение пленных немецких военнослужащих на родину.
В августе пятьдесят третьего года Герман вернулся в Западную Германию, где не смог разыскать близких родственников. Отец – генерал Адольф фон Готфрид, командовал пехотной дивизией и погиб под Ленинградом ещё в октябре сорок первого года. Об этом Герман узнал ещё до плена. Старший брат, воевавший в танковой дивизии, вероятно тоже погиб. Мачеха, которую отец привёз из России, где ещё в тридцать третьем году проходил учебную практику в секретной танковой школе  под Казанью, возможно и осталась жива, но Германа она не интересовала.
Не найдя себе применения в Германии, через несколько месяцев он отправился на Ближний Восток и поселился в Бейруте, вспоминая рассказы покойного лагерного бедолаги Вольфганга о довоенных раскопках под Бейрутом возле развалин старинного замка, который построил их общий предок германский рыцарь Карл фон Готфрид. Его имя было выбито на одной из базальтовых плит, заложенных в основание позже разрушенного замка. Где находятся останки этого замка и где высечено на граните имя барона, Вольфганг подробнейшим образом описал своему другу и дальнему родственнику. Рассказал и о кедре, под кроной которого отдыхал в довоенные знойные дни.   
– Именно там, в Палестине и соседних приморских землях, которые и теперь называют Левантом, рождался Тевтонский орден , который спустя несколько десятилетий обосновался на землях язычников-пруссов и стал грозной силой для славян, – рассказывал Герману его дальний родственник Вольфганг. – Я видел руины замка, возведённого над Бейрутом в конце двенадцатого века нашим общим предком. Я видел огромный плиту, вырубленную  из базальта заложенную в основание замка, с высеченным на ней именем – «Karl von Gottfried»!
Тогда Ливаном и Сирией управляли французы. Спустя четыре года мы победили Францию, но в её колониях остались поддерживаемые англичанами враждебные нам французские войска. Вот если бы нам удалось покорить Россию и разгромить англичан в Северной Африке, то тогда немецкие войска пришли бы на Ближний Восток, и останки замка под Бейрутом принадлежали бы законным наследникам – потомкам рыцаря Карла фон Готфрида! – Эту и другие истории из довоенных раскопок на Ближнем Востоке Вольфганг рассказывал Герману по вечерам, лёжа на нарах в бараке для немецких военнопленных.
И вот Герман в Бейруте уже тридцать лет. Ещё по пути в Ливан купил себе новый паспорт на имя Германа Фрида, укоротив из предосторожности родовую фамилию на несколько первых букв, о чём теперь сожалел.
Тогда, в день своего прибытия в столицу Ливана из Триеста на рейсовом теплоходе, не теряя времени, Герман отправился на поиски останков древней семейной реликвии.
– Но что это? – На том месте, где по описаниям Вольфганга должны были находиться руины старинной крепости или замка, построенного их предком германским рыцарем-крестоносцем, возвышалось недавно отстроенное сооружение, лишь по форме несколько напоминавшее средневековый замок…
«Вот он, кедр, под которым отдыхал Вольфганг в полуденный зной», – присев, прижавшись спиной к стволу векового дерева, едва не выл от отчаянья бывший пилот-истребитель люфтваффе, барон Герман фон Готфрид. – «И кто этот неизвестный владелец новостроя, возведённого на руинах древнего замка, который отнял у меня мечту, вынашиваемую в течение долгих лет нелёгкой лагерной жизни бесправного немецкого военнопленного, а теперь и лишённого законного наследства, хоть и в виде замшелых руин…
«Но ведь остались и есть они – базальтовые плиты, на которых был возведён древний замок, и там должны сохраниться знаки владельца, высеченные восемь веков назад!»
Им охватил азарт едва ли не близкого к цели кладоискателя. Был ли кто в это время в замке, Герман не знал. Никто его не окликнул и не стал прогонять, когда он облазил основания всёх стен злосчастного новостроя в поисках родового камня, о котором рассказывал Вольфганг.
«Вот он! Нашёл!»
Базальтовая плита древнего фундамента глубоко вошла в землю и, высеченное на камне старинной германской готикой имя владельца древнего замка – «Karl von Gottfried», едва заметно.  «Но оно есть и именно там, где его обнаружил покойный Вольфганг! Это священное место и всё что на нём, будет моим!» – ликовал в тот день Герман. – «По праву будет моим!..»
Так начиналась жизнь Германа в «Ближневосточном Париже», как называли столицу Ливана в те уже далёкие мирные годы          
В Бейруте рослый голубоглазый блондин, каковым был тогда тридцатитрёхлетний Герман, сошёлся с Валери Бовэ – молодой незамужней местной женщиной, француженкой по отцу и ливанкой по матери, и поселился в её доме. Отец Валери – французский капрал оставил мать с малолетней дочерью в Бейруте и вернулся  во Францию, в которую в мае сорокового года вторглись германские войска. С тех пор от него не было никаких вестей…
Валерии – таким французским именем назвали родители дочь – родила Герману сына, которого в подростковом возрасте отправили на Кипр, где Жан – на французском имени сына настояла мать – поступил в школу при британской военной базе Акротири, расположенной возле приморского городка Лимасол. Окончив школу, Жан поступил в военное училище и после окончания служит в военно-морском флоте США. Но об этом в Бейруте никому не известно.
Обычно в течение года Валери несколько раз бывает на Кипре, откуда с британской базы можно позвонить сыну, а он, в свою очередь, присылает родителям денежные переводы в американских долларах. На днях Валери в очередной раз побывала на Кипре. Вернулась с приветом отцу от сына и с несколькими сотнями американских долларов, которые были в Ливане в ходу. Вот и в конце января следующего года, до которого оставалось всего несколько дней, опять собиралась на Кипр. Прежде на остров можно было добраться по морю прямо из Бейрута, но теперь приходилось добираться окольным путём через Дамаск и Латакию.
Герман и Валери давно бы покинули Ливан и перебрались в Америку, где после Кипра служил сын. Однако Германа удерживал замок, на который после того, как израильтяне возьмут под контроль христианскую часть города, он предъявит свои законные права, изгнав с территории, на которой стояла крепость его предка, проклятого палестинца и хозяина незаконно возведённого самостроя. Израильтяне его непременно поддержат, тем более, что этот тип – палестинец, а их евреи не любят.
«Какие права?» – мысленно рассуждал Герман наедине сам с собой. – «Липовый паспорт не в счёт, разве что наколка на левом плече, сделанная ещё до войны в лётном училище, удостоверяющая, что он – «Hermann von Gottfried», ниже которой до плена была наколота свастика, подтвердит мои права…» Свастику содрали вместе с кожей жестокие русские конвоиры, хорошо, что хоть имя осталось.
Герман представит новой израильской администрации своё левой плечо, к счастью уже без свастики, которую так ненавидят евреи, и камень в основании замка с именем построившего его рыцаря. Этот камень, о котором ему сообщил в лагере Вольфганг, он отыскал в самом начале и хорошенько замаскировал надпись, замазав землёй. Поверят ли?..
Сегодня Герман идёт на встречу с лейтенантом израильской армии. Они встречались один раз в неделю в условленном месте в труднопроходимой скалистой части предгорий, где не было ни сирийских, ни израильских солдат, а линия фронта, изрезанная окопами, проходила ниже до самого моря. Герман информировал лейтенанта армейской разведки, назвавшегося Леви, о том, что творится в городе и каковы настроения среди населения христианских и мусульманских кварталов Бейрута. Замок находился именно там, в Восточном Бейруте, который, как надеялся Герман, израильтяне, наконец, возьмут под свой контроль.
«Евреи не арабы, а европейцы, с ними можно договариваться», – полагал Герман. – «У них уже есть Западный Иерусалим, будет и Восточный Бейрут. Христиан евреи поддерживают, а мусульман они выдавят с занятых территорий, как это сделали у себя с палестинцами».
* *
Между тем небо заволокло тучами, и стало совсем темно. Стал накрапывать дождь и над городом, который остался внизу, засверкали молнии.
«Неудачный сегодня выдался день» – огорчился Герман. Скинул с плеча объёмистый рюкзак, развязал, вынул аккуратно сложенный прорезиненный плащ с капюшоном и резиновые сапоги. Надел плащ, переобулся в сапоги, достал из отдельного кармана рюкзака фонарь и плоскую полулитровую бутылку коньяка. Выпив несколько глотков, подумал, – «что если Леви не придёт? Дождь, гроза…»
Как бы в подтверждение этих мыслей внизу, там, где неподалёку от замка росло любимое дерево, вспыхнула яркая молния, и спустя несколько секунд раздался оглушительный грохот. Молния угодила в торчавшую голую верхушку кедра, которую удалось разглядеть при вспышке.
«Как и два года назад, в то же самое место!» – огорчился Герман. – «Да что он, этот кедр, неужели сам притягивает к себе молнии? Завтра схожу, посмотрю, что от него осталось…»
Дождь перешёл в ливень с градом, вспыхнули ещё несколько молний, одна из которых ударила в замок, но что она ему, каменному исполину…
Согнувшись и натянув на голову капюшон, Герман стоял на тропе, ожидая окончания ливня. К счастью пришлось ждать недолго. Остатки туч, разорванные порывами ветра и редкими молниями, умчались на север, и дождь прекратился. Обнажилось умытое ливнем небо, и засверкали первые самые крупные звёзды. Вот из-за гор показалась половинка луны.
Герман убрал в рюкзак фонарь и початую бутылку коньяка, которым потом угостит лейтенанта Леви. Фонарь не понадобится, при лунном свете тропа хорошо видна, но следовало соблюдать повышенную осторожность. По этим крутым и труднодоступным предгорьям, заросшим корявыми соснами, колючим кустарником и усеянным камнями, а то и небольшими скалами, время от времени карабкались наряды из сирийских солдат, патрулировавших территории, прилегавшие к линии фронта.
Он хорошо знал эти места и, сойдя с тропы, по которой могли пройти солдаты, соблюдая повышенную осторожность, стал пробираться через заросли к месту встречи с офицером израильской разведки.
Измученный длительный подъёмом, взмокший от пота Герман, наконец, выбрался на небольшую сравнительно ровную площадку, которая находилась уже за условной линией разграничения между сирийцами и израильтянами. Лейтенант Леви и два сопровождавших его солдата ждали осведомителя.
– Опаздываете, Герман, – такими словами приветствовал его появление лейтенант Леви. – Ждём вас уже с полчаса. Задержись вы ещё на полчаса, нас бы уже не застали. Дождь лил как из ведра. Укрылись под соснами, однако всё равно промокли, продрогли…
– Извините, господин Леви, сам попал под ливень, да ещё с градом. Ходить по горам в такую погоду не просто. Хотите глоток коньяка? – достав из рюкзака бутылку, предложил Герман. – Согреетесь.
– Давайте. Коньяк хороший?
– Да, пока ещё французский. В Восточный Бейрут доставляют коньяк из Дамаска.
Леви сделал несколько глотков из бутылки и передал её солдатам.
– Согрейтесь.
Прежде всего, поздравляю вас с католическим Рождеством, – улыбнулся лейтенант. В прошедшую ночь мы не стреляли. – Что нового в городе? Подготовили донесение?
– Спасибо за поздравление, – поблагодарил Герман лейтенанта Леви. – Жена наполовину француженка, католичка, а я, пожалуй, атеист, да и наша семья была лютеранской. Впрочем, Рождество праздновали вместе с католиками. До сих пор помню вкус и запах жирного рождественского гуся, – сглотнул слюну Герман, расстегнул плащ и достал из внутреннего кармана тёплой зимней куртки дважды сложенный лист бумаги. – Я записал обо всём, что произошло в городе за неделю. О нескольких вылазках суннитов и палестинцев в христианские районы Дамаска, о боевых столкновениях, потерях с обеих сторон, о ночных миномётных обстрелах. Если бы не сирийские военные, патрулирующие «зелёную линию», жертв могло быть значительно больше.
– Через несколько дней эта информация будет опубликована в израильских, американских и британских газетах под заголовком, типа – «сирийцы не способны остановить кровопролитие». – Леви забрал лист с донесениями осведомителя, которым стал Герман с сентября прошлого года и спрятал во внутренний карман кителя. – Что вы ещё можете передать на словах?
– Господин Леви, сегодня на плато возле замка появился офицер с солдатами. Офицер оказался русским.
– С чего вы решили, что он русский? – Леви внимательно посмотрел на осведомителя, который не требовал платы за приносимую информацию, уверяя, что новый замок на плато незаконно построен перебравшимся в Ливан палестинцем, на руинах древней крепости, которая принадлежала его предку, участвовавшему во втором крестовом походе против сарацин , и для этого у него есть веские доказательства. Поэтому замок должен принадлежать ему после того, как израильская армия вытеснит из Бейрута сирийцев и возьмёт под контроль христианскую часть города, которая должна войти в состав еврейского государства. В противном случае в Ливане у христиан нет будущего. Так полагал немец по имени Герман, и израильский лейтенант, мечтавший о Великом Израиле от Нила до Евфрата со столицей в Иерусалиме, был с ним согласен.
– Офицер плохо говорит по-арабски и обратился ко мне по-русски. Очевидно, ему сообщили о том, что я немец, а немцы моего возраста воевали с русскими, и многие из моих соотечественников провели долгие годы в русском плену.
– Да, Герман, вы мне рассказывали о двенадцати годах проведённых в русском плену. За это время не мудрено выучить русский язык. Евреи не любят тех немцев, которые были нацистами, и наши спецслужбы продолжают разыскивать военных преступников по всему миру, и уничтожать их. Для виновников холокоста нет срока давности.
Ваше счастье, что вы служили не в СС. Мы проверили по нашим каналам ваш послужной список, включая годы плена и жизни в Бейруте. Наши агенты везде, они по всему миру, и нам необходимо знать как можно больше о людях, которые согласились с нами сотрудничать. Мы вас проверяли, ведь вы вполне могли бы служить сирийцам и их союзникам русским, а нас дезинформировать. К вашему счастью это не так, иначе бы вас пришлось устранить. Вы меня понимаете, Герман?
– Понимаю, – опустил голову немец.
 – Если бы Израиль существовал в тридцатых годах, то в Германии не было бы ни Гитлера, ни его национал-социалистов, – продолжил свои рассуждения лейтенант израильской разведки по имени Леви.
– А война? Была бы  тогда война? – затаив дыхание, спросил Герман.
– Война была бы в любом случае, и её собирались начать англичане с французами, не сумевшие задавить Советскую Россию во время гражданской войны. Союзники планировали нападение с территории Сирии и Ирака внезапными бомбардировками нефтеносного Баку , но немцы напали во Францию и опередили вторжение на Кавказ всего на несколько дней.
   Вы в прошлом лётчик-истребитель и воевали с русскими коммунистами, которых мы тоже не жалуем. У нас к вам претензий нет. Ваш отец тоже служил в вермахте и погиб, а вот дядя – группенфюрер Фридрих фон Гутлов, руководивший уничтожением евреев в Польше и на Украине, скрылся. Агенты Моссад  разыскивают его по всему миру. Найдём, доставим в Израиль и будем судить, как судили Эйхмана .
Мои предки переселились в Палестину из Умани  во время гражданской войны в России и бесчинств петлюровцев, но многие из родственников остались на Украине и были уничтожены во время немецкой оккупации. Такое не прощается.
– Фридрих не родной дядя, и я его не любил, – оправдался Герман. – В последний раз видел его весной сорок первого года незадолго до начала войны с Россией. Ищите, наказывайте, мне его не жаль.
– Не сомневайтесь, найдём и обязательно повесим! – пообещал Леви. – Повесим, даже если к тому времени ему будет за девяносто, если конечно он доживёт до заслуженного возмездия.
– Как вы думаете, господин Леви, зачем сирийцам понадобилась дорога на плато, где стоит замок? – спросил Герман.
– Могу лишь предположить: либо для возможного отхода с тяжёлой техникой, которой оснащена сирийская механизированная бригада, либо для наступления на наши позиции после подкрепления из Дамаска.
«Наступления? Этого ещё не хватало! А как же мой замок?» – в душе расстроился Герман. – «Лучше бы для отвода сирийских войск, тогда и любимого кедра не жаль. Пусть убирают. Будет замок моим – обсажу его новыми молодыми кедрами…»
– Но я думаю, что до этого не дойдёт, – успокоил Германа лейтенант Леви. – Спасибо вам, Герман. Эта информация представляет большую ценность, и вас могут наградить денежной премией. Кстати, – Леви порылся в другом кармане кителя и извлёк конверт. – Вот двести долларов в мелких купюрах. Перестаньте, наконец, капризничать и возьмите деньги. Пригодятся. Сын служит на флоте, присылает вам деньги на жизнь из Америки, однако в Ливане гражданская война и всё дорожает и денег как всегда не хватает…
– Из Америки? Откуда вам это известно? – растерялся Герман.
– Я же говорил, что о вас нам известно многое, даже то, что ваша жена недавно побывала на Кипре, разговаривала по телефону с сыном и получила от него денежный перевод.
Англичане нас информируют, и мы должны знать всё о своих агентах. Ведь вы, Герман, наш агент, а это теперь навсегда, так что не отвертитесь, и с этого дня будете получать полагающееся вознаграждение за свою работу.
– Господин Леви, хоть я и не богат, но деньги меня не интересуют, нам хватает на скромную жизнь. Оставьте их себе и только не обстреливайте замок, пообещайте, что не разрушите его и сейчас. Наступайте, освободите, наконец, Бейрут, вытесните из города мусульман и особенно палестинцев. Пусть Бейрут, как и Иерусалим, будет принадлежать Израилю.
– Наступать? – ухмыльнулся лейтенант Леви. – Очень хотелось бы наступать, но, от меня это не зависит. Такие решения принимает высшее командование совместно с премьер-министром, да я и неуверен, что все христиане нас примут радушно.
При наступлении наши войска неизбежно понесут большие потери, так что лучше подождать, когда сирийцы сами покинут свои позиции. На Дамаск и Москву давят США, Великобритания и Франция. Будет гораздо лучше, если в этой войне победят не генералы, а дипломаты. Берите деньги! – Леви протянул конверт Герману и обернулся к солдатам.
– Весь коньяк выпили?
– Немного осталось, господин лейтенант.
– Давайте! – Леви перехватил бутылку и с жадностью допил остатки коньяка. – Нам пора. Соблюдайте, Герман, осторожность. Горы патрулируют сирийские солдаты, а на следующей неделе в ночное время наши сапёры будут минировать основные тропы. Так что поберегитесь, не наступите на одну из них при следующей встрече ровно через неделю и в это же время. Надеюсь, что грозы не будет, а вы всё же повнимательнее смотрите под ноги! – напутствовал своего агента лейтенант Леви.
– Спасибо, поберегусь. Не в первой, – вздохнул Герман, убирая конверт с деньгами в карман. Задумался. – «А ведь зря раньше отказывался, деньги и в самом деле пригодятся. Было бы хорошо, если бы дипломатам удалось добиться вывода сирийских войск из Ливана и навсегда поделить эту маленькую приморскую страну между Сирией и Израилем. Ведь отняли у палестинцев Галилею, обкорнали сектор Газа , а у Сирии отобрали Голанские высоты. Всё сходит Израилю с рук, ведь за ним стоят Америка с Англией…» 
* *
Герман возвращался по тому же пути, осторожно ступая порою след в след, однако сирийский патруль его обнаружил. Выдал камень, сорвавшийся с шумом из-под ноги. Теперь уже было не до осторожности, и Герман ускорил шаг, а когда выбрался на тропу, побежал, рискуя в темноте споткнуться, сорваться вниз и переломать ноги. На шум, срезая ветки деревьев, ударила автоматная очередь. Герман припал к земле и затих. Ударила вторая очередь и пуля, попавшая в камень, выбила осколок, порезавший Герману щёку. Чуть повыше – и он мог бы лишиться глаза.
Кровь заливала лицо. Герман достал из кармана носовой платок и приложил к ране. Больше не стреляли. Возможно, солдаты решили, что это была лиса, вышедшая на ночную охоту. Убедившись, что его не преследуют, Герман поднялся, огляделся и стал спускаться по хорошо знакомой ему тропе на плато, где стоял замок.
Ещё через час он добрался до христианских кварталов и, стараясь не попадать на глаза редким прохожим, постучал в дверь своего дома. В этот момент где-то разорвалась мина, угодив в один из домов Восточного Бейрута. Следом протрещали несколько автоматных очередей.
Дверь открыла испуганная, заплаканная Валери.
– Где ты пропадал? Я вся извелась! – вопрошали её светлые «отцовские глаза». – Кровь! – увидев прижатый к щеке окровавленный платок, простонала Валери. – Что случилось? В тебя стреляли? Ты ранен?
– Пустяки, случайно ободрал щёку, – Герман попытался улыбнуться и убрал платок.
– Как же тебя угораздило? – покачала головой Валери. – Ещё немного, и мог бы повредить глаз. Умойся, я присыплю рану стрептоцидом и заклею пластырем. С завтрашнего дня будешь сидеть дома. Слышишь, никуда я тебя не отпущу! – Валери присела на стул и расплакалась.
– Днём, когда ты ушёл к своему замку, я ходила в церковь на утреннюю Рождественскую молитву. Молилась, просила у Господа всем нам защиты, да видно плохо молилась. – Валери наклонилась и  промокнула платком кровь, выступившую из раны на щеке мужа.
– Ну что ты тут нашёл? Место, где был когда-то замок, который якобы построил твой предок много веков назад. Да может быть, это был и не он. Да и кто поверит, что ты потомок рыцаря, который воевал в этих местах восемь веков назад? Что, покажешь своё плечо? Ох, измучилась я с тобой. Люблю, но жизнь в городе, в котором идёт война, просто невыносима! Слышал, опять где-то разорвалась мина. В любую минуту мина может попасть и в наш дом. Что тогда?
Уедем отсюда, уедем хотя бы на Кипр, где учился наш сын и куда я вынуждена добираться с немалыми трудами, чтобы с английской базы, где Жан начинал военную службу, поговорить с ним по телефону. Теперь он живёт и служит на флоте в Америке. Поедем туда, нам не откажут в гражданстве. Наконец обвенчаемся, станем законными супругами и заживём, как живут все нормальные люди!
Валери встала со стула и припала на колени к ногам Германа.
– Умоляю тебя, давай уедем отсюда!
– А тебе не жаль покидать город, в котором ты родилась и прожила большую часть жизни? – посмотрел ей в глаза Герман. – И где обещанный стрептоцид с пластырем? Займись лучше моей щекой!
Задумался.
«Рассказать Валери о том, что я стал израильским агентом? Шпионом называть себя всё же не хочется. Рассказать о деньгах, которые взял сегодня и теперь буду брать? Рассказать, что евреи интересуются её поездками на Кипр, знают, где теперь живёт и чем занимается их сын? Нет, пожалуй, пока не стоит», – не решился Герман. – «Лучше промолчу…»

3.
Утром следующего дня из-за заснеженных гор выглянуло солнце, и тропа после вчерашней грозы стала просыхать.
Возле кедра, повреждённого молнией во время вчерашней грозы, трудились сапёры, вооружённые двумя бензопилами, подпиливая толстый ствол дерева таким образом, чтобы оно упало в пропасть.
Бригадный генерал Морис Саад и военный советник сирийской механизированной бригады подполковник Прокопьев наблюдали за работой сапёров.
– Вот здесь, Морис, вдоль этой тропы мы проложим дорогу от наших позиций к плато, на котором будем проводить тактические занятия с личным составом. По дороге  сюда можно будет перебросить необходимую технику, а пока поработает бульдозер и сапёры. Недели через две – это как пойдут дела – дорога будет готова. Так что после православного Рождества проведём здесь внеплановые учения.
– Позади католическое Рождество, – облегчённо вздохнул бригадный генерал, солдаты и офицеры которого были направлены в Рождественскую ночь для подкрепления отрядов, патрулировавших городские кварталы. – Кое-где была отмечена беспорядочная стрельба, но обошлось без кровопролития. Впереди православное Рождество. Пережить бы нам праздники без вооружённых вылазок, без обстрелов израильской артиллерии, без больших жертв, – озадачился комбриг и задумался. – Надеюсь, всё же переживём без потерь и тогда займёмся тактическими учениями, а то солдаты и офицеры засиделись на одном месте.
Это ты хорошо придумал, Леонид. Плато идеально подходит для учений. Жители покинули разрушенные дома и нам не помешают. Однако ты не находишь странным, что в это здание, напоминающее средневековый замок, каких немало настроили крестоносцы на землях Сирии, Ливана и Палестины, не попал ни один снаряд?
– По-видимому, евреи сознательно не обстреливают замок. У них хорошие корректировщики. Знать бы, где они расположились, и уничтожить их миномётным огнём.  А этот новый замок, построенный на месте древней крепости крестоносцев, всё-таки достопримечательность Восточного Бейрута.
Не знаю что в головах у еврейских политиков, но не исключаю, что у них имеются планы аннексии восточной части Бейрута, откуда, через  горные перевалы, пролегает кратчайший путь в Дамаск. Влезть клином  между Сирией и Ливаном их давняя мечта. Вот и спровоцировали гражданскую войну, в которую втянулись и изгнанные со своих земель палестинцы, – высказал свои опасения военный советник.
– Но для этого они должны наступать, прорваться через наши позиции, оттеснить бригаду к горам, заставить отступить в Сирию. Как ты думаешь, Леонид, пойдут на это евреи? Хватит ли у них сил и ресурсов?
– Ресурсов возможно и хватит, а вот сил вряд ли. Евреи привыкли воевать малой кровью, а при наступлении неизбежны большие потери. Даже если погибнет хотя бы сотня еврейских солдат, а мы постараемся уничтожить их много больше, то Шамир  и его правительство немедля подадут в отставку.
– Не секрет, что Израиль надеется надавить на Асада  через Америку и Англию – своих главных союзников – и заставить его вывести войска из Ливана. Тогда евреи смогут занять не только Восточный Бейрут, но и весь юг Ливана, разделить его демаркационной  линией, как после Корейской войны поделили Корею на Север и Юг, – напомнил бригадный генерал.
– Советский Союз этого не допустит! Социалистические страны и развивающиеся государства, сбросившие ярмо угнетателей, поддерживают СССР и его политику на Ближнем Востоке, – с твёрдой, не вызывающей сомнений уверенностью отверг такую возможность подполковник Прокопьев. – А нам, как говорится, следует держать порох сухим! Будем проводить тактические занятия с личным составом бригады, и исполнять свой воинский долг, защищая Бейрут и оберегая Ливан от распада. Верю, придёт время, и Израиль заставят уйти из Ливана!
– Сильно сказано, Леонид! – пожал руку русского друга и военного советника сирийский бригадный генерал. – А вот и сапёры справились с задачей, свалили, наконец, дерево. Старый кедр, каких осталось не так-то уж много. Жаль, но ничего не поделаешь, надо проложить дорогу для техники.
– Вчера я был здесь вместе с сапёрами, осматривали тропу, по которой пройдёт дорога. К нам подошёл Ашот, кстати, он приглашал нас зайти к нему как-нибудь, обещал угостить хорошим кофе. Так вот, Ашот рассказал мне об этом замке, построенном на месте средневековой крепости, и о его нелюдимом хозяине. Потом появился знакомый Ашота и накричал на сапёров, осматривавших дерево, решая как его убрать с дороги. Требовал не трогать кедр, только мы его урезонили.
Самое интересное, что он оказался немцем, к тому же владеет русским языком. Спросил откуда? Не ответил, но думаю, что воевал против нас во Второй мировой войне и, возможно, побывал в плену. По возрасту подходит. Ашот рассказал, что немцу, которого зовут Герман, за шестьдесят, но мужик он всё ещё крепкий и, похоже, что здесь у него особый интерес.
– Да, Леонид, я слышал об этом немце, – подтвердил бригадный генерал. – Он поселился в Бейруте лет тридцать назад. Что ему здесь нужно, никто не знает. Живёт с местной женщиной, наполовину француженкой. У них есть сын, и мать отправила его на Кипр, в Лимасол, рядом с которым размещена английская военная база Акротири. Сын учился в английской школе, а по окончании добровольно вступил в английскую армию и покинул Кипр. Где он сейчас неизвестно, но мать бывает на Кипре и, вероятно, общается с сыном по телефону. Сын присылает родителям деньги, на них и живут.
Немец ничем не занимается, его часто видят в окрестностях замка. Копается в земле, что-то подбирает, словно заправский археолог. Не нравится он мне, Леонид, подозрительный тип. Подозрительно часто крутится на плато возле замка, забирается в горы, где его как-то заметил патруль, а тут стал заступаться за срубленное дерево. Что ему здесь надо?
– Прямо-таки полная информация об этом немце, который, честно сказать, и мне не понравился, – удивился подполковник Прокопьев. – Темнит он что-то. Откуда такие познания?
– От моей разведки, – признался бригадный генерал. – Для того, чтобы избежать многих неприятностей, мне необходимо знать о настроениях жителей Бейрута, которых мы защищаем. Тут так всё перемешано, что разобраться очень даже непросто. Израиль поддерживает праворадикальных христиан-фалангистов, при том, что большинство проживающих в городе христиан настроены против Израиля и видят в нас своих защитников от радикальных суннитов и палестинцев, которых в Ливане немало. А тут ещё извечные  конфликты между суннитами и шиитами…
Да и что говорить, Леонид, ты ведь и сам знаешь, что здесь творится. Убрать бы из Ливана Израильские войска, и тогда можно было бы во всём разобраться самим. Остановить, наконец, гражданскую войну, которая идёт уже десятый год. Остановить братоубийственную войну всех против всех, которая может перекинуться и на Сирию, зажатую между недружественной Турцией и враждебным Израилем, отторгнувшим у нас Голанские высоты , - с горечью признался бригадный генерал. – Хоть и называют мою страну «сердцем арабского мира», но и в Сирии, очертания которой и в самом деле напоминает сердце, скопилось столько противоречий...

4.
Шесть дней Герман просидел дома. Рана на щеке затягивалась, однако остался длинный рубец.
– Впрочем, раны украшают лицо мужчины, – разглядывая себя в зеркале, пошутил он, заставив возмутиться Валери, которую полюбил едва ли не с первого взгляда, так она была хороша осенью пятьдесят третьего года, когда простившись с Германией, где, не сумев найти родственников, не переживших ужасную войну, Герман отправился в Ливан. Здесь ему предстояло разыскать замок крестоносцев, о котором ему рассказал бывший оберлейтенант Вольфганг Готфрид – товарищ по лагерю для военнопленных и вероятно, что дальний родственник.
Даже сейчас, после тридцати прожитых вместе лет, Валери была такой же красивой и стройной, черноволосой и голубоглазой, в отца, женщиной, несмотря на свои пятьдесят лет.
– Всё шутишь? Мало тебе досталось? Чуть не лишился глаза, – причитала Валери. – Уходишь из дома к своему любимому замку, который вовсе и не твой, пропадаешь там до ночи, да ещё в грозу, а потом являешься весь мокрый и в крови! Обо мне ты хоть подумал?  Извелась вся, ожидая, когда ты, наконец, вернёшься! А то уйдёшь и сгинешь, оставишь меня вдовой! – едва не расплакалась Валери.
– Успокойся, вдовой не оставлю. Мы ведь с тобой не венчаны, – в ответ улыбался и злил её Герман.
– Перестань паясничать! У нас с тобой сын. Хотя бы ради него бросил свои нелепые затеи с замком. Ну, предположим, будет замок твоим. Что тогда?
– Тогда будет тогда, – пробурчал Герман, разговаривавший с Валери по-арабски, поскольку она не владела немецким, а он французским языком. Валери хотя бы знала арабское письмо, а Герман так и не научился писать арабскими «завитушками», да ещё справа – налево.
– Неделю просидел дома. Рана на щеке зажила, так что пройдусь, погуляю, – заявил Герман после обеда. – Не переживай, Валери, всё будет нормально. Вернусь вечером, надо ещё кое-куда заглянуть.
– Опять пойдёшь к замку?
– Куда же ещё. Солдаты собирались свалить старый кедр. Посмотрю, не передумали ли? Дорогу хотят проложить на плато. Зачем? Пока не знаю.
– И я с тобой! –  заявила Валерии.
– Не надо! – Остановил её Герман. – Да у тебя и обуви подходящей нет для прогулки по горам, а я грибов наберу, замаринуешь. Оставайся, отдыхай. За меня не переживай, всё будет хорошо.
* *
Укрывшись под сенью кипариса, Герман дождался, когда солдаты, прокладывавшие грунтовую дорогу на месте тропы с помощью лопат, кирок, носилок и приданного им в помощь бульдозера, отправились на ужин в расположение бригады, и вышел на открытое место. Огляделся. Поблизости ни души. В стороне тёмный замок, а там где неделю назад стоял любимый вековой кедр, теперь пусто. Спилили…
Распиленный на части ствол старого, не раз побитого молниями дерева и крупные ветви, издававшие густой смолистый запах, свалены ниже прокладываемой дороги, так чтобы не мешали. Герман спустился вниз и с грустью погладил руками поникшую прохладную хвою, – «жаль, очень жаль…»
Принялся собирать рассыпанные по земле спелые, полные семян шишки, вспоминая о нескольких годах плена, которые прожил в лагере на юге Сибири, заготавливая строевой лес из сосны, ели, пихты и сибирского кедра, который совсем не походил на деревья, росшие в горах Ливана.
Семена сибирского кедра, которые русские называли кедровыми орешками, были съедобны и  вечно недоедавшие заключённые постоянно грызли их, пополняя тем самым свой нехитрый пищевой рацион. Даже сейчас, после трёх минувших десятилетий, он отчётливо помнил вкус сибирских кедровых орешков…
Семена ливанского кедра крупнее, но несъедобные, даже ядовитые, так что годятся только на посев. Они прорастают крайне плохо, да и то, если попадают в рыхлую почву и в первые годы, нет продолжительных летних засух.
«Как только уйдут сирийцы из Восточного Бейрута, выгоню из замка этого палестинца, посажу семена вокруг стен, буду ухаживать за ростками, поливать в знойные дни», – обнадёживал сам себя Герман, обращаясь к поверженному кедру, словно к живому существу. Шелушил руками собранные шишки, выбирая из них самые крупные семена. 
«Соберу их побольше, ведь прорастут лишь немногие, зато годы спустя на плато поднимутся к небу твои, любимый мой кедр, потомки…»
Ранние зимние сумерки не заставили себя ждать. Герман уложил собранные семена в полотняный мешочек и убрал в свой незаменимый рюкзак. Посмотрел на стрелки ручных часов с фосфорной подсветкой, и, озираясь по сторонам, стал осторожно пробираться к зарослям низкорослого сосняка, за которыми начинался подъём. До очередной встречи с лейтенантом Леви оставалось больше полутора часов. Сегодня сухо, так что можно было не спешить и собрать по пути грибы. После сильного ливня на прошлой неделе, когда он встречался с Леви, маслята повылазили чуть ли не под каждой сосной, так что и в темноте их можно набрать сколько угодно, но главное не столкнуться с солдатами, патрулирующими горные кручи.  Да и под ноги надо смотреть, ведь предупреждал Леви о минировании троп.
 
5.
6 января, ближе к концу дня, который плавно переходит в Рождественский вечер, а затем в волшебную Рождественскую ночь, когда согласно православным христианским поверьям в недалёком от этих мест Вифлееме появился на свет младенец Иисус, подполковник Прокопьев и бригадный генерал Морис Саад в сопровождении группы разведчиков вышли за пределы расположения бригады. Небольшой отряд направлялся в сторону линии разграничения. Впереди шли разведчики, Саад и Прокопьев замыкали группу.
В последние дни, вплоть до сегодняшнего вечера, израильская артиллерия вела интенсивный и губительный огонь по позициям сирийской бригады, прикрывавшей недалёкий Бейрут от вторжения израильских войск. Такое было возможно лишь при наличии удобного наблюдательного пункта, откуда координировался артиллерийский огонь. Долгое время определить точное местонахождение наблюдательного пункта не удавалось. Сирийские разведчики не справлялись с заданием. Израильтяне вели себя крайне осторожно, к тому же подступы к линии разграничения контролировались снайперами противника. 
– До границ с оккупированной территорией меньше километра, – заметил Прокопьев. – Следует соблюдать повышенную осторожность. Можем попасть под огонь снайпера. Как у нас говорят – «бережёного и Бог бережёт».
– Вот, как? – Удивился Саад. – Ты же, Леонид, советский офицер, коммунист, неужели веришь в Бога?
– Пока ещё атеист, но, находясь в поистине Святых местах – ведь рядом Галилея, неподалёку Вифлеем, чуть дальше град Иерусалим – начинаю понимать, что не прав. Но это пока всё, – вздохнув, признался подполковник Прокопьев глубоко верующему сирийскому бригадному генералу и взглянул на командирские часы с подсветкой. – Ого! Заговорились мы, а уже половина второго. Вот и наступило седьмое января. Ночь волшебная, ясная звёздная! – залюбовался Леонид звёздным миром, подумав, – «именно в такую вот светлую ночь явился на Божий свет младенец Иисус…»
Об этом рассказывала ему в детстве  покойная бабушка.
– Пройдёмся ещё немного, проверим дозоры. Тут недалеко, а дальше пойдут разведчики, – предложил Саад, однако в это время их нагнал лейтенант и сообщил комбригу, что его срочно вызывают в штаб.
– Ну вот, опять вызывают и срочно! – развёл руками Саад. – Извини, Леонид, что не смогу быть с тобой. Наверное, требуют ещё солдат для дополнительного патрулирования в городе. Ведь сегодня праздник у православных верующих, которых следует оградить от возможных вылазок суннитских экстремистов.
Принимай, Леонид, командование над разведчиками. Израильская артиллерия огонь пока не ведёт. Полагаю, что остаток дня и ночь пройдут относительно спокойно. Евреи решили не портить праздник православным жителям Бейрута, а вот нам надо быть вдвойне осторожными. 
Разведчики выдвинутся вперёд по указанным направлениям и понаблюдают за позициями противника. Артиллерийский наблюдательный пункт на одной из высот. Их несколько. Пытались поочерёдно вслепую накрыть миномётным огнём, не вышло. Знать бы точно, где они укрыли корректировщика.
  Приказав разведчикам продвигаться вперёд и, скрываясь за деревьями и кустами, занять наблюдательные посты, подполковник Прокопьев остановился, заметив под ногами очередную семейку маслят, на которую едва не наступил. Обошёл, оторвал взгляд от грибов и залюбовался первыми самыми крупными звёздами, высыпавшими на темнеющем небосводе. Задумался...
 «Вот она, Библейская Земля! Возможно, что по этой тропе, странствуя и скитаясь,  некогда проходил Иисус. Галилея ведь рядом. Шёл, любовался звёздами и думал о судьбах рода людского...
Думал ли ты, Леонид Семёнович, что окажешься в этих библейских местах, когда только начинал воинскую службу в звании лейтенанта, в должности командира взвода мотострелкового полка на западе Польши…» – размышлял подполковник Прокопьев, медленно продвигаясь по одной из многочисленных тропинок, петлявших среди соснового редколесья. Тропинки эти пробили козы и овцы, которых до израильского вторжения выпасали в этих местах пастухи, позднее им не давали зарасти и исчезнуть ходившие в дозор сирийские солдаты.
Проходили томительные ночные часы наблюдения за израильскими позициями. Постепенно начинало светать, чуть потускнели звёзды на тёмно-синем небосводе. Лишь далеко на востоке выстроились едва заметной ломаной линией покрытые снегами вершины горного Ливана. Где-то там сохранились не эти корявые и приземистые сосны и не повреждённый грозовыми молниями кедр с сухой вершиной, который пришлось убрать с пока ещё не проложенной на плато дороги, а величавые кедры-гиганты – символы страны, которую защищает подполковник Прокопьев – советник комбрига сирийской механизированной бригады.
Из предков этих вечнозелёных гигантов тысячелетия назад египтяне вырезали саркофаги для умерших фараонов, строили роскошные царские ладьи для водных прогулок по Нилу и Средиземному морю.
«Как же красиво! А вот и голубая Венера повисла над горизонтом! » – залюбовался панорамой звёздного неба подполковник Прокопьев, осторожно продвигаясь по хорошо знакомой тропе, время от времени замирая на месте и переводя взгляд к вершинам, за которыми наблюдали ушедшие вперёд разведчики.
«Неужели и в этот раз не засечём точное местонахождение наблюдательного пункта противника, на котором укрывается корректировщик артиллерийского огня?»
По пути к своему удобному наблюдательному пункту, который облюбовал пару дней назад, Леонид внимательно осмотрел одну из сопок, как такие холмы называют на Дальнем Востоке. Показалось, что рядом с вершиной на мгновение вспыхнул и погас крохотный огонёк. Мелькнула догадка.
«Не там ли засели корректировщики артиллерийского огня?»
Днём он осматривал эту сопку в мощный бинокль и как будто заметил у самой вершины едва приметную полоску красноватого свежего грунта, которая могла появиться после мощного ливня, прошедшего несколько дней назад.
«Впрочем, возможно не ливень тому причина. Что если окапывались, а то и проделали траншею с другой, стороны холма, где в укрытиях разместились невидимые орудия противника, на другую сторону, обращённую к позициям бригады?» – размышлял подполковник Прокопьев.
Им овладел азарт охотника. Леонид пригнулся к земле и стал осторожно продвигаться вперёд. Тропинка раздваивалась, и Прокопьев свернул влево к своему наблюдательному пункту.
«Откуда тут камни?» – машинально подумал он, неосторожно наступая на оказавшийся под ногами плоский камень. – «Вчера его здесь, кажется, не было...»
Внезапно из-под ног подполковника взметнулось пламя, и раздался оглушительный взрыв. Взрывной волной его швырнуло на землю, от смрада сгоревшей взрывчатки перехватило дыхание. На доли секунды Леонид лишился сознания, но тут же очнулся, попытался ползти, в горячке не ощутив, что нет ниже колена правой ноги, которой ступил на прикрытую камнем мину.
На мгновение яркая вспышка высветила место трагедии, и тотчас одна за другой в левую ногу вонзились две пули из дальнобойной винтовки, оборудованной прибором ночного видения, выпущенные израильским снайпером, затаившимся в нескольких сотнях метров.
«Всё, это конец!..» – Обожгла сознание ужасная мысль. – «Не могу не отползти в сторону, не укрыться. Ещё один выстрел и снайпер добьёт…» 
 Разведчики с соседнего наблюдательного пункта вынесли из-под огня не терявшего сознания тяжело раненного подполковника, засекли место, где затаился снайпер, и открыли по нему ураганный огонь из нескольких автоматов. Однако выяснять, убили, ранили или же снайперу удалось уцелеть – не было времени.
Раненого необходимо было срочно доставить в госпиталь, который развернули в небольшом городке Карнаэль близ Бейрута французские врачи, направленные в охваченный гражданской войной Ливан по линии международной организации «Врачи без границ».    
 
6.
В Карнаэль – маленький, хорошо охраняемый сирийскими военными городок на пути из Бейрута в Дамаск, раненного советского подполковника доставили на армейском вертолёте. Однако, несмотря на оперативные действия, состояние пострадавшего при взрыве мины было крайне тяжёлым. В спешке не догадались наложили жгуты, и от обильной кровопотери давление было едва ли не на нуле…
Всю дорогу тяжелораненого советского подполковника, своего военного советника, сопровождал комбриг Саад. Его присутствие во время многочасовой операции внушало Прокопьеву надежду, что он обязательно выживет.
Отключился он лишь под общим наркозом, однако и в бессознательном состоянии продолжались видения из иной, неземной жизни. Вот возник образ покойной бабушки, которая водила в церковь маленького внука Лёню. А вот – он уже взрослый мужчина –  припал на колени возле небесного храма и неистово молится, обращаясь к Всевышнему, – «Господи, спаси и сохрани!.. Не могу я так просто уйти! У меня жена, детки малые. Я человек военный, у меня товарищи-сослуживцы, которым я многим обязан…
И хоть я достоин Твоего порицания, однако прошу меня простить, сохранить. Клянусь, стану служить Тебе верой и правдой…»
Очнулся в палате после десяти часов непрерывной операции. Рядом в белом халате стоит комбриг. Тёмные глаза его посветлели, – «Слава Всевышнему, будешь жить!..»
Леонид приподнял голову, осмотрелся. В дверях палаты стояли в накинутых на плечи белых халатах немец Герман и его жена Валери. Удивился, – «зачем они здесь?»
– Не напрягайся, лежи спокойно, – приказал ему бригадный генерал и друг Морис Саад. – Узнав, что ты ранен от знакомого французского врача, позвонившего в Бейрут, они зачем-то приехали в Карнаэль, и были в госпитале во время операции, – пояснил комбриг своему военному советнику и недобро посмотрел на Германа и Валери. 
– Немедленно покиньте палату! Больной перенёс тяжёлую операцию и ему необходим полный покой.
* *
В коридоре Валери и её мужа поджидал знакомый хирург, оперировавший тяжело раненого советского офицера.
– Шарль, он будет жить? – спросила Валери.
– Жить будет, только останется безногим калекой. Мы сделали всё, что смогли. Это наш долг «врачей без границ». Спасти левую ногу мы не в состоянии. Связались с Дамаском, и с часу на час сюда прибудут русские врачи. Пациента перевезут в Дамаск, где осталась его жена, а оттуда отправят самолётом в Москву. Там хорошие врачи, и быть может, им удастся то, что нам не под силу. – Шарль внимательно посмотрел на Валери и Германа, с которым был хорошо знаком.
– Скажите, отчего вы так переживаете за этого русского офицера?
– Его знает Герман. После твоего звонка, он быстро собрался, и мы приехали в Карнаэль, – призналась Валери.   
– Сочувствую, – вздохнул Шарль. – Устал. Не столько от сегодняшней операции, а от всего, что нас здесь окружает. Каждый день поступают раненые от обеих враждующих сторон. Ни дня передышки. И когда же закончится эта война? И ведь правы были те лидеры Франции, которые утверждали, что нельзя предоставлять независимость арабским и африканским народам. Получат они независимость и передерутся между собой. Вы меня понимаете? – ожидая поддержки, Шарль посмотрел на Германа и Валери.
Супруги промолчали.
– Хочется всё бросить и вернуться в Париж, но здесь за нашу работу хорошо платят, а потому никто просто так не уезжает. Впрочем, я не только устал, но и здорово проголодался, а потому предлагаю перекусить. Идёте со мной?
За обедом молчали. Все думали о своём.
Шарль вспоминал Париж, маму и любимую женщину, которая отказалась поехать с ним в охваченный гражданской войной Ливан и теперь, вероятно, «крутит» роман с другим…
Валери  мысленно собиралась с силами поставить вопрос ребром – «если не уедем отсюда вместе, то уеду к сыну одна!» – и всё же не верила, что может бросить Германа, одержимого призрачным желанием овладеть замком, возведённым каким-то малоизвестным богачом на руинах крепости, которую построили много столетий назад крестоносцы…
Герман задумался о дальнейшей судьбе тяжелораненого русского офицера, который останется инвалидом, наступив на одну из установленных израильтянами мин, о которых накануне предупреждал его лейтенант Леви.
«А ведь мог и я наступить не на эту, так на другую мину. Что тогда?..»         


























Глава 2. Госпиталь

1.
Давящий сумрак бесконечного тёмного пространства, чудовищная вселенская ночь, втягивающая в душный тоннель с дрожащими, расступающимися чёрными стенами, за которыми невидимая жуткая пустота…
«Неужели конец? Неужели напрасны все муки? Неужели не выживу? А если инвалид навсегда? Нет, не может этого быть. Жить хочу! У меня семья, дети малые. Как они без меня? Жить хочу! Продолжать армейскую службу! И что я без армии? Ведь я ещё молод, мне всего… Сколько же лет мне? Как узнать, сосчитать?» – Голова раскалывается от боли, мысли путаются, улетают в жуткую чёрную пустоту…
«Но что это?»
Из мрака медленно выплывают далёкие тёмные силуэты людей.
«Кто они? Не разобрать…»
Приближаются.
«Да ведь это они – предки-родичи – далёкие: Монтвил с Монтвидом – оба в стальных шлемах, ратных доспехах и при мечах. Незнакомых лиц их не видно.
Но это они, родичи, какими их себе представляю, каких пытался нарисовать в детские годы, слушая удивительные рассказы бабушки, о родоначальниках старинного рода, о которых ей рассказывал дед, Иван Григорьевич, погибший в Великой Отечественной войне, за пять с небольшим лет до моего рождения…»
Следом за славными витязями всплывают новые силуэты, уже не в кольчугах и шлемах, а в кафтанах и шапках – всё служивые люди, среди них иркутский воевода, за ним надворный советник, свергавший диктатора Бирона вместе с маршалом Минихом. 
А вот уже ближе – прочие из родных, среди которых появляются узнаваемые лица по редким сохранившимся фотографиям.
Вот симбирский дворянин, титулярный советник и совестной судья Николай Александрович. Его, уже пожилого, он узнаёт по чудом сохранившейся ветхой пожелтевшей фотографии. Явился потомку с образком Святого старца Серафима в руках. За ним мелькают другие родичи, каких не узнать, и, наконец, дед – комдив Иван Григорьевич в форменной фуражке, полевой военной форме, перехваченной крест-накрест ремнями, при сабле. Лица родичей, давно ушедших в иной мир, печальные, скорбные. Просят, молят потомка – «не уходи...»
В болезненном сознании возник старый рубленый дом под сенью берёз, в котором прошли незабвенные детские, юношеские школьные годы. Из тьмы вдруг возник жаркий солнечный день, озеро, в котором купаются сверстники, поросшие лесом Уральские горы, среди которых притаилась полная самоцветов заповедная Ильменская долина. И вот уже не озеро и не горы, а любимая бабушка Таня в платочке, а какого цвета – не разобрать. Скорбная старушка смотрит куда-то вдаль, согнулась, помолилась с поклоном  Спасителю…
«Кому же? Да ведь верующей была бабушка! Так что самому Господу Богу поклонилась!..»
– Боже, помоги! Спаси, сохрани! – простонал и очнулся метавшийся на кровати в палате госпиталя Вишневского  больной с осунувшимся лицом и впалыми щёками, заросшими трёхдневной щетиной.   
– Слава Богу, очнулся! – облегчённо вздохнул, приложив ладонь к горячему потному лбу больного, крепкий мужчина лет сорока в белом халате поверх больничной пижамы и в тапочках. 
– Лёня, это я Федя! Слышишь меня? Я приехал, как только узнал о твоём тяжком ранении. А вот и доктор, и сестрица с ним. Сейчас укол тебе сделает, полегчает…
– Фёдор Михайлович, что случилось? – встревожился хирург, тяжелораненый пациент которого был доставлен после реанимации из госпиталя имени Бурденко , где опытнейшему профессору хирургии предстояло бороться за жизнь подполковника Прокопьева.
Правую ногу подполковник потерял при взрыве противопехотной мины где-то там, на опалённых нескончаемыми войнами библейских землях, и теперь предстояла большая и напряжённая работа хирургов, чтобы сохранить израненную левую ногу, дважды поражённую пулями израильского снайпера, стрелявшего при вспышке от взрыва.
Ранение левой ноги было отягощено тяжёлой формой гангрены. Зашивать такую рану нельзя ни в коем случае, поскольку создаются все условия для возникновения газовой гангрены, от которой исходил тошнотворный кисловатый запах смерти…
«Ведь это медицинская аксиома!» – сокрушался профессор инфекционной хирургии, осуждая работавших в Ливане французских врачей под международной вывеской «Врачи без границ», оказавших первую помощь тяжелораненому пациенту, едва не погибшему от обильной кровопотери.    
«Эх вы, горе врачи, необразованные и без границ! Неужели вы не знали, что делать этого нельзя! Впрочем, могли и не знать. Ведь это не советская медицина, по праву, лучшая в мире! Слава Богу, хоть сделали переливание крови, спасли жизнь тяжелораненому подполковнику», – сокрушался хирург.
Подполковника Прокопьева доставили в Москву на самолёте, что было крайне опасно, и в том, что тяжелораненый офицер перенёс перелёт, огромную помощь оказал уже в Дамаске полковник Гончаров – старший врач аппарата советских советников в Сирии. На раненой ноге, на которой проступили признаки газовой гангрены, были сделаны надрезы для улучшения доступа кислорода к повреждённым тканям и с помощью противогангренозной сыворотки, о существовании которой «Врачи без границ» могли и не знать, приостановили развитие негативных процессов. Гончаров звонил из Дамаска, справлялся о состоянии Прокопьева. Спасибо ему…       
Для лечения повреждённых пулевыми ранениями костных, мышечных, нервных и кожных тканей понадобятся сложные многочасовые операции, но, прежде всего, необходимо было побороть газовую гангрену, иначе придётся ампутировать и вторую ногу…
«Жаль человека. Всего-то ему тридцать шесть лет. Подполковник, воевал, и вот – инвалид…» – тяжко вздохнул опытнейший хирург госпиталя, куда вчера доставили пациента, чтобы попытаться спасти пострадавшую левую ногу.
 – Николай Петрович, он спал, я был рядом, – виновато посмотрел на хирурга Фёдор Михайлович, прибывший несколько часов назад из Миасса и добившийся разрешения быть рядом со старым другом, с которым вместе учились в средней школе промышленного уральского городка. – Леонид лежал тихо, был в беспамятстве или спал. Потом, не знаю отчего, наверное, ему что-то приснилось, начал метаться, бредил, весь в поту, лоб горячий. Слава Богу, очнулся. Лёня, ты меня узнаёшь? Это я, Федя.
– Федя? Как же ты оказался здесь? – морщась от боли и жадно глотая воздух, прохрипел удивлённый Леонид, не узнавая собственного голоса.
– Лёня, я, как только узнал из телеграммы от Гали о том, что случилось с тобой, взял отпуск, вот и приехал. Вначале помчался в Бурденко, думал, что ты там. Узнал, что накануне перевели тебя из реанимации в госпиталь Вишневского. Я сюда. Третий час уже рядом с тобой. Буду за санитара. Уговорил, разрешили остаться. Вот и униформу с халатом выдали, – вымученно улыбнулся Фёдор.
– Фёдор Михайлович, посторонитесь, мне надо измерить температуру больного и сделать ему обезболивающий укол, – потребовала строгая немолодая медсестра Анна Игнатьевна, успевшая познакомиться с товарищем пациента.
– Да, да! – Фёдор привстал с табурета, пропуская Анну Игнатьевну к больному, которая измерила температуру, оказавшуюся не слишком высокой, и сделала обезболивающий укол.
– Как себя чувствуете, Леонид Семёнович? Вам полегчало? – спросил хирург.
– Спасибо доктор. Уже лучше, боль проходит, укол помогает.
– Леонид Семёнович, будем готовить вас к операции. Предупреждаю, понадобится не одна операция, так что наберитесь терпения. В госпитале имени Бурденко с вами хорошо поработали, можно сказать, вернули к жизни после перелёта из Дамаска в Москву. Теперь вашим лечением займёмся мы, ногу мы вам спасём, так что не сомневайтесь.
– Очень на это надеюсь, – вздохнул Леонид, подумав: – «Слава Богу, хоть с одной останусь ногой…»
– Я, Леонид Семёнович, тоже инвалид. С одним протезом жить гораздо легче, чем с двумя. У меня нет обеих ног, как у лётчика Маресьева, только он отморозил и потерял ноги в войну, но ничего, летал и сбивал немецких асов. Я не воевал, был тогда слишком мал, но тоже лишился обеих ног и это в юные годы… – с грустью признался хирург. – С тех пор хожу на протезах. Привык. Часами стою на них во время операций и ничего. Так что, Леонид Семёнович, не унывайте. Жизнь продолжается. Вот увидите, будете ещё танцевать! 
Сейчас подойдёт анестезиолог и займётся подготовкой к операции. А вы, Фёдор Михайлович, ступайте вместе с Анной Игнатьевной. Она покажет вам место, где вы будете отдыхать, питаться тем, чем кормят пациентов нашей больницы, и где будете спать, раз уж решили ухаживать за товарищем. Вам, Леонид Семёнович можно позавидовать. Далеко не у каждого есть такой верный друг!

2.
Очнулся Леонид от наркоза под утро после сложной многочасовой операции. Оперированная нога ныла, побаливала, но боль, всё же, была терпимой. Рядом сидел Фёдор. Дремал, но почувствовав пробуждение друга, протёр глаза и приложил ладонь к голове Леонида.
Жара не ощутил, успокоился.
– С добрым утром, Лёня! Разговаривал с Николаем Петровичем. Сам тебя оперировал с бригадой ассистентов. Операция сложная, заняла около десяти часов и прошла успешно. Дня через два будет ещё одна операция, а там он посмотрит.
Анна Игнатьевна, медсестра, сказала, что твои приходили, Галя и Любовь Ивановна. Ждали до конца операции, а потом Николай Петрович их домой отправил, сказал, чтобы приходили завтра, когда ты проснёшься после наркоза.
Во сне ты был спокоен. Я даже подремал. А накануне напугал ты меня. Бредил, стонал, бормотал что-то, да разве поймёшь. Какие же такие кошмары тебя так измотали?
– Спасибо тебе, Федя, что приехал, что будешь рядом со мной. Никогда этого не забуду! Ты прав, ничто так не изматывает, как кошмары, – тяжко вздохнул Леонид. – Спасибо, что рядом, спасибо, что поддержал.
– Да ладно, Лёня, ведь друг я тебе. Отпуск месячный. Место, где буду спать и отдыхать, мне выделили. Кормить будут тем же, чем и тебя. Без разносолов, но пища здоровая, и мне на пользу пойдёт.
– Как же ты решился? Как жена тебя отпустили из дома, да на целый месяц?
– Отпустила. Галя моя. Вот, Лёня, и у жён наших одинаковые имена! Привет тебе передаёт, помолится за твоё выздоровление. Друг ты мне, Лёня. Как узнал о твоей беде, сразу собрался…
– Так что же, верующая твоя Галина Михайловна? – удивился Леонид.
– В церковь заходит, но без меня. Помолится, свечку умершим родственникам поставит «за упокой». Другую свечку поставит живущим – «за здравие». Многие сейчас потянулись в церкви.
– Галя моя навещала меня в «Бурденко», да только был я тогда в беспамятстве, лежал в реанимации. Плачет жена, переживает за меня, – расстроился Леонид. – Наверное, сегодня придёт вместе с мамой…
– Конечно, придут, я же тебе говорил, – подтвердил Фёдор. – Что же ты увидел во сне? Метался в бреду, меня напугал.
– Отвечу тебе, Федя. Из того, что было со мной в бреду, мало что помню. Мрак, что-то вроде огромного душного шара, толком не помню, а внутри чёрный туннель, куда уносит меня неведомая сила, а по сторонам люди, как будто далёкие предки, но лиц их не вижу. Жалеют меня, просят – «не уходи». Такое видение с той предрождественской ночи в Горном Ливане, когда случилась беда, являлось не раз. А потом было озеро, лесистые горы, наш дом, мама, бабушка Татьяна Трифоновна и ещё кто-то незримый со мной разговаривал.
Понимаешь, Федя, я ведь, как и ты – атеист, так нас воспитали – к тому же офицер и коммунист, однако неожиданно для себя ощутил, что во сне разговаривал со мной сам Господь...
– Неужели Бог? Как же такое возможно? – Удивился Фёдор. – Впрочем, чего только не могло быть в тяжком сне. Да только есть ли он, Бог?
– Теперь, Федя, не сомневаюсь, есть, – передохнув, признался Леонид. – Иначе бы мне не выжить. Пока меня выносили из-под огня, пока доставили в вертолёте в маленький городок Карнаэль неподалёку от Бейрута, где находился госпиталь «врачей без границ», в котором работали французские хирурги, потерял так много крови, что давление было на нуле.
После многочасовой операции и переливания крови, когда я очнулся, не иначе по воле самого Господа Бога, иного объяснить себе не могу, отправили в Дамаск, где меня встречала заплаканная Галя. А тут «Антей», летевший из Анголы, приземлился в Дамаске. В таком вот огромном военно-транспортном самолёте летели в Москву втроём, я, бесчувственный, Галя в слезах и сопровождавший нас врач.
Поначалу не верили, что я выживу. Но ведь выжил! И случилась со мной беда накануне православного Рождества не где-нибудь, а посреди Святой Земли, вот и спас меня сам Всевышний…
– А что, Лёня, может быть и так, – согласился Фёдор. – Я хоть человек не верующий, но иногда всё-таки задумываюсь о том, как устроена наша жизнь от самых её истоков и до нынешних дней. Не могло всё случиться само собой, да и не верится, что вышли мы из обезьян без вмешательства Высших сил. Не могу себе иного представить. Многих тайн ещё не открыли учёные…
Вот и сейчас у нас Святки , а завтра Крещенский Сочельник. Смутно помню, как и моя бабушка готовилась к такому таинству, только ничего тогда я в этом не понимал, да и сейчас лишь наблюдаю за теми, кто в проруби окунётся.
Сам по молодости как-то в проруби на Ильменском озере искупался, с головой в ледяную воду нырнул. Потом меня отогревали, поили чаем. И ничего не заболел, даже насморка не подцепил. Другой раз не решился, хотя в народе говорят, что вода в такие дни целебная, живая, помогает от всех болезней. А ты, Лёня, купался в проруби?
– Как же, купался в проруби на реке Зее – многоводном притоке Амура. Случилось это в Благовещенске, когда был курсантом военного училища. Дней не помню, но было это в январе, мороз под минус двадцать. Зею сковал почти полуметровый лёд, но ничего, орудуя ломами, лопатами и пилами, курсанты соорудили купель. Потом мы в неё окунались, а после  отогревались на берегу в жарко протопленной бревенчатой баньке. Такое вот было у нас Крещение. Молодыми были первокурсниками, и никакая хворь к нам не приставала, – с удовольствием вспоминал Леонид.
– Лёня, а ты помнишь небольшую церковку, куда ходила твоя бабушка Татьяна Трифоновна и тебя брала с собой?
– Конечно, помню. Мал был тогда, боялся священников в рясах, боялся горящих свечей и икон, строгих коричневых лиц святых, непонятных молитв, заклинаний и молящихся сморщенных седых старушек в тёмных платочках, – вспоминал Леонид. – Подрос, в школу пошёл, стал привыкать, а после пятого класса, перестал ходить с бабушкой в церковь, стеснялся.
Сестра деда, Анна Григорьевна, хоть и старушка, однако с хорошо сохранившейся  памятью, изредка да в сердцах припоминала, что она последняя столбовая дворянка из старинного рода дворян Мотовиловых. Слушал её, рассказывала об отце и прочих родственниках, которых могла и не знать моя бабушка, и которых разметала по белому свету революция с гражданской войной. Наверное, и выдумывала, чего не было в самом деле, да какой с неё спрос. Вот только раздражала меня тогда предсказаниями, что быть мне священником.
– Ни за что не стану попом! – протестовал я.
– «Поп» – слово не правильное, – возмущалась Анна Григорьевна. – Попомни меня, Лёнька, священником тебе быть…
– Да только не быть священником. Быть мне теперь инвалидом, пенсионером, если в армии не оставят, – тяжело вздохнул Леонид.
– Да разве узнаешь, что ждёт всех нас впереди? – задумался вслух Фёдор, помолчал и продолжил. – Года три назад церковь, в которую водила тебя бабушка, отремонтировали, росписи обновили. Деньги на ремонт собирали всем миром, да и верующих становится всё больше и больше. Вот и молодые мужчины и женщины стали в церковь заглядывать.
По пути с работы домой, и я стал в неё заходить. Если после дневной смены, то подходил к началу вечерней службы, если после ночной, то успевал к утренней. Сниму шапку, постою минут пять среди верующих, послушаю.
Из храма выхожу, чувствую, что на душе становится легче. Вот оно как, Лёня, – признался старинный друг, трудившийся мастером на Миасском машиностроительном заводе, куда был направлен после окончания техникума, когда Леонид, отработавший на заводе около года шлифовщиком после окончания десятилетки, уже учился в военном училище на другом конце страны в дальневосточном городе Благовещенске.
– Давно не бывал я в Миассе, очень давно, – вздохнул Леонид. – Расскажи, как там? Что нового в городе нашей юности? А я послушаю, отдохну. Побаливает, но терпимо. А там и мама с женой подойдут. Сколько сейчас времени?
Фёдор взглянул на часы.
– Начало седьмого. Ещё темно. Завтрак в восемь, а посетителей пускают в госпиталь не раньше девяти.
– Как там, на улице. Холодно? – спросил Леонид.
Фёдор привстал, подошёл к окну и выглянул во двор.
– Снег идёт, на термометре за окном градусов пять мороза. Однако впереди Крещенские морозы, а там и февраль на подходе, он у нас самый снежный месяц. Уезжал из Миасса в метель.
Леонид прикрыл глаза, задумался. Опять вспомнил бабушку, с которой остался после развода родителей, настоящих причин которого не знал, однако давно это было, ещё до его рождения, и ни о чём расспрашивать маму не стал.
Спустя несколько лет, уже после кончины Сталина, смерть которого оплакивала едва ли не вся страна, мама второй раз вышла замуж за хорошего работящего человека Николая Павловича Быкова. Так у шестилетнего Лёни появился отчим, а следом и младшие сестрички Галя и Ира. Однако он сохранил фамилию мамы, поскольку фамилия родного отца, ушедшего из семьи ещё до рождения сына, не прижилась. Вот и жил рядом с бабушкой, мамой и отчимом любознательный мальчик Лёня Мотовилов с отчеством, доставшимся от родного отца, который жил теперь неподалёку от Миасса в маленьком городке Аша.
Во время летних школьных каникул жил Лёня на две семьи, приезжая из Миасса в Ашу, куда после развода с матерью перебрался родной отец и тоже обзавёлся семьёй, в которой родились сестры по отцу Вера и Зоя, и брат Николай.
Много родни у Леонида на Урале, но ближе всех бабушка, к тому же, целительница. К ней приходили за помощью измученные недугами люди из окрестных мест, которым врачи не смогли помочь, а бабушка с помощью настоев из целебных трав, освящённой в церкви воды, а то и заговоров, лечила не только от радикулита и иных болей в пояснице, но и от желудочных, почечных и прочих болезней.
Лёня был старшим внуком, и бабушка старалась передать ему свои целительские знания, однако пионер, а затем и комсомолец, долго сопротивлялся её попыткам. Тем не менее, находясь рядом с бабушкой и собирая по её просьбе целебные травы, всё же присматривался к её врачеванию, которое пригодилось спустя годы. Так что всю дальнейшую жизнь вспоминал добрым словом любимую бабушку, которая умерла, когда внуку было четырнадцать лет…
Окончив школу, отработал около года на машиностроительном заводе, но к профессии шлифовщика не прикипел. Незадолго до призыва в армию Леонид задумался о будущем и, словно предки – служивые люди, позвали его за собой.
Решил поступать в военное училище, выучиться на морского офицера и ходить по морям и океанам на военном корабле. Знакомый парень посоветовал поступать в Бакинское военно-морское училище. Собрал необходимые документы и отослал с почтой, а сам отправился в Челябинск, в областной военкомат, но не прошёл врачебную комиссию. Гланды подкачали…
– Молодой человек. Если хотите посвятить себя армейской службе, попробуйте поступить в общевойсковое училище, – посоветовал огорчённому Леониду военврач. – Зимнее море вашим гландам противопоказано, а ведь могут направить и на Северный флот. Если поступите в другое военное училище, будете служить офицером, если нет, то призовут на срочную службу.
Отступать Леонид не привык. Собрался в одночасье  и покинул родные места, подсев на поезд Москва – Владивосток. Одолев за несколько суток путь от Урала до Амура, оказался в пограничном с Китаем городе Благовещенске и поступил в Дальневосточное высшее общевойсковое командное училище имени маршала Рокоссовского…          
И всё же воспоминания о родном уральском крае не отпускали. Вновь припомнились счастливые школьные годы, которые так высоко оценил много позже. Вспоминались одноклассники – мальчишки и девчонки, лучший друг Федя, товарищи-одноклассники и ещё Лена Григорьева – отличница, комсомолка, староста параллельного класса, и, конечно же, стройная синеглазая и белокурая красавица, которая ему тогда травилась. Пожалуй, это была первая юношеская влюблённость…
Лена жила с родителями неподалёку от их дома и нравилась едва ли не всем мальчишкам с их улицы. На неё засматривались и парни постарше, те, что уже отслужили в армии, вернулись в родной город и трудились на многочисленных городских предприятиях, среди которых выделялся Миасский машиностроительный завод.
И если другие девчонки её возраста дружили с ребятами из старших классов и с парнями уже работавшими и имевшими кое-какие деньги, а потому угощавшие подруг конфетами, пирожными и лимонадом, приглашали их на танцы, то Лена избегала таких знакомств. Будучи девушкой серьёзной и целеустремлённой, предпочитала сидеть по вечерам за книгами, самостоятельно изучала английский язык и дополнительно немецкий, который преподавали в школе. По слухам готовилась поступать в главный ВУЗ страны – МГУ на филологический факультет.   
Вспоминались летние деньки школьных каникул на Южном Урале, где ясных солнечных дней не меньше чем на Кавказе или в Крыму! А какое кругом раздолье! Невысокие горы, поросшие хвойными и лиственными лесами. Многочисленные озёра и примыкающий к Миассу, расположенный сразу же за ближним Ильменским озером, знаменитый на всю страну и единственный в мире Государственный Ильменский минералогический заповедник.
Беззаботные школьные летние каникулы, купание в прогретых летним теплом окружавших город озёрах, походы по ближайшим горам и лесам. На южных солнечных склонах гор и холмов собирали ароматную землянику, иной раз набирали спелой ягоды по ведёрку, а бабушка варила из земляники варенье.
Бывало, что забирались на территорию Ильменского заповедника. Убедившись, что поблизости нет охраны, собирали кусочки малахита, яшмы, топаза, агата, горного хрусталя, мечтая найти зёрна изумруда или рубина, да только никак не попадались, а забираться подальше вглубь заповедника не решались.
– Ох, и красивы наши Уральские горы, леса и озёра! – вырвалось вслух у Леонида.
– Вот и я говорю, нет краше наших мест! – Согласился Фёдор. – Я тебе рассказываю о школьных товарищах, кто и где теперь. Большинство разъехались по нашей огромной стране. Кто в Челябинске, кто в Свердловске, Магнитогорске, в других городах, а ты задумался о своём, наверное, вспоминаешь о чём-то личном, словно и не слышишь меня.
– Слышу, Федя, и вправду задумался. Вот и Лену вдруг вспомнил.
– Лену, какую?
– Григорьеву  Лену. Затворницу нашу. Нравилась мне она, да и тебе тоже. Признайся?
– И мне она нравилась, – согласился Фёдор. Задумался и признался, – влюблён был в неё, да только она не обращала на нас внимания, отличница, вся в учёбе…
– Федя, где она сейчас. Знаешь?
– Здесь Лена, в Москве. Упорная, смелая! После окончания школы, как и надумала, поехала в столицу, поступать в МГУ на факультет иностранных языков и поступила. Параллельно посещала лекции филологического факультета. Закончила учёбу в семидесятом году и теперь трудится в издательстве «Правда». Переводит статьи с английского и немецкого языков, редактирует. Вышла замуж за журналиста, воспитывает дочь.
– Откуда же ты столько знаешь о ней? – удивился Леонид.
– Узнал её адрес. Теперь она Елена Васильевна и по фамилии мужа Васильева. Так что дважды «Васильева», – пошутил Фёдор. – Так она назвалась. Посылал ей открытки к Новому Году и ко дню рождения с несколькими строчками. Не ленилась, отвечала. А что?
– Да ничего, просто вспомнил нашу красавицу и отличницу. Другие девчонки с парнями гуляли, на танцульки бегали, школьные занятия пропускали, на тройки учились, а Лена всего этого избегала. И родители у неё были строгие.
– Застал как-то Лену в школьной библиотеке, – припомнил Фёдор, – разговорились, вспомнила она о тебе. Зауважала после того, как ты помирил ребят с нашей и соседней улицы, после чего прекратились драки. Наверное, уже тогда в тебе рождался будущий командир, офицер, военачальник.
– Говоришь, что зауважала? – улыбнулся Леонид.
– Так и сказала, – подтвердил Фёдор.
– Вот лежу и вспоминаю, прежде всего, наши детские и юношеские годы. Хорошо было! А край наш Уральский, нет его краше! Немного напоминает Горный Ливан, да только нет там таких просторов – наших бескрайних лесов, стремительных и полноводных рек, голубых уральских озёр, – прикрыл глаза Леонид.
– Весь Ливан невелик, с десятую часть нашей Челябинской области или с четверть Московской. В основном страна горная с узкой приморской равниной, в центре которой расположен Бейрут, разделённый гражданской войной на две части.
В западной приморской части закрепились мусульманские вооружённые отряды, а в восточной части христианские. Среди ливанских христиан много армян, есть греки. Противоборствующие стороны разделяют сирийские солдаты, спасая людей от обстрелов и резни. Столько накопилось ненависти у обеих враждующих сторон.
В гражданскую войну влезли евреи, уж очень хочется Израилю следом за Галилеей  отнять у Ливана южную часть с плодородными землями, орошаемыми стекающей с гор рекой Литани –  одной из самых водоносных рек в этом районе. Литани больше Иордана и впадает в Средиземное море. Её водами можно орошать крупные земельные участки, что крайне важно для Израиля.
Длится эта гражданская война десятый год и конца-края этому не видно . Диву даёшься, как в такой огромной стране, как Россия, гражданская война продолжалась всего три – четыре года!
– Да ещё притом, что в нашу гражданскую войну влезли интервенты – Англия, Франция, Америка, Япония, а так же поляки и прочие паразиты, – напомнил Фёдор. – Тогда наш Урал несколько раз переходил от белых к красным и наоборот, а в Свердловске была расстреляна семья последнего российского императора Николая Александровича…
– Довольно о прошлом. Уж слишком много в нём было трагичного и несправедливого, – остановил товарища Леонид. – Да и царскую семью расстреляли люди не русские, не православные…
Горы Ливана покрыты сосновыми и кедровыми лесами, но деревья в основном низкорослые, растут на камнях и не такие высокие, прямые и величавые как у нас, на Урале или в Сибири. Зимой в горах прохладно и дождливо, но снег выпадает лишь на горных вершинах. Местами в хвойных лесах полно маслят, встречаются и грузди.
Только грибы, растущие в горах Ливана, заметно отличаются от наших грибов. Прежде всего, окраской. Многие местные жители их не собирают, а мы с Галей, она тогда была со мной, как-то собрали целый ящик маслят и груздей. Галя их мариновала и солила. Потом угощал сирийских товарищей под нашу «Столичную»… – вспоминал Леонид. 
– Помнишь, как в летние походы ходили мы на озеро Тургояк, грибы и ягоды в лесу собирали, жили в палатках на берегу озера, купались на Золотом пляже.
– Конечно же, помню, – улыбнулся Фёдор. – Да и сейчас по выходным дням всей семьёй иногда добираемся на велосипедах до озера Тургояк, несмотря на немалое расстояние. Пытаюсь отыскать места наших былых стоянок, да только теперь на Золотом пляже отдыхают многие, особенно в выходные дни Из больших городов приезжают в наши края, встречал даже московских туристов.
– Как поправлюсь, встану на левую ногу, с костылями или же на протезе, обязательно приедем в Миасс всей семьёй. Истосковался по родным местам, – вздохнул Леонид, – с родными повидаемся.
– А дети твои, Сергей и Антон, где они? – спросил Фёдор.
– Пока в Благовещенске, у Галиных родителей – Ивана Ивановича и Екатерины Васильевны. Не брать же их с собой в Сирию и Ливан, куда вместе со мной отправилась Галя и всегда была рядом. Боже мой, сколько же ей пришлось пережить после моего ранения…
Выдержала и меня поддержала. Вместе летели из Дамаска в Москву. Тогда я даже не надеялся, что удастся сохранить левую ногу. Теперь верю. В Москве самые опытные хирурги. Помогут.
– Фёдор Михайлович, заговорили вы нашего пациента, спать ему не даёте, а сон для больного не только необходим, но и целителен, – послышался строгий голос вошедшей в палату старшей медсестры Анны Игнатьевны. – Уже около восьми, ступайте к себе, позавтракайте и отдыхайте. Надо же, всю  ночь просидели рядом с больным.
– Да, Анна Игнатьевна, пойду, позавтракаю, а потом вернусь. Сегодня обязательно придут навестить Леонида Семёновича жена и мама. Хочется их увидеть, поговорить с ними.
– Ладно, приходите, но раньше девяти часов посетителей не принимают, – разрешила Анна Игнатьевна.

3.
– Погода в Москве капризная. Вчера было солнечно, безветренно и холодно, а сегодня хоть и теплее, да только насквозь пронизывающий ветер и настоящая пурга. Зря мы, Галя, пошли пешком. Хоть и недалеко от станции метро, да не по погоде. Я уже не молодая, устаю, – пожаловалась Любовь Ивановна, поправляя пуховый платок, сползающий под напором ветра.
– Сейчас поймаем такси и доедем, – пообещала Галя. – Да вот и свободное такси!
Галя помахала водителю рукой и «Волга» остановилась.
– Вам куда? – спросил водитель – молодой парень с копной тёмных курчавых волос на голове.
– В госпиталь имени Вишневского.
– Близко, невыгодно, – покачал головой водитель. – Двойной тариф.
– Согласна, – вздохнула Галя.
– Тогда садитесь, через пару минут доставлю вас в сухости и тепле, – заулыбался таксист.
– Галя, ведь дорого, – засомневалась свекровь.
– Ничего, Любовь Ивановна, здоровье дороже, садитесь, – успокоила свекровь Галя. А сама вся в тревогах.
«Как закончилась вчерашняя операция? Нет ли осложнений? Удастся ли сохранить ногу?..»
Они поженились рано. Лёне ещё не исполнилось и двадцати лет, и Галя на год моложе. Он курсант военного училища, она недавно окончила среднюю школу и раздумывала над тем учиться дальше или работать.
Случайно оказалась на вечере, который устраивали в Военном училище, где познакомилась с молодцеватым и внимательным курсантом. Влюбилась, и скоро они поженились…
Свадьбу, на которую из Миасса в Благовещенск приехала мама Леонида, сыграли при поддержке родителей невесты. Тесть и тёща были очень довольны тем, что при оформлении брака жених решил взять фамилию жены, став Леонидом Семёновичем Прокопьевым.
Минули годы учёбы Леонида – одного из лучших курсантов, вступившего в партию в стенах Дальневосточного высшего общевойскового командного училища имени Маршала Советского Союза Рокоссовского – одной из лучших кузниц военных кадров страны.
Это были годы любви и согласия в молодой советской семье, и вот первое место службы молодого лейтенанта – отличника боевой и политической подготовки – Северная группа Советских войск, размещённая на родине маршала Рокоссовского.
Служить в Польше и других социалистических странах, где были размещены советские войска, посылали лучших выпускников училища. Оказаться заграницей было не только престижно, но и выгодно с материальной точки зрения. Жалование офицерам полагалось в местной валюте, а также часть денег зачислялось на рублёвые счета, которыми можно было воспользоваться в отпусках или после перевода по службе в Союз.
В Польше в семье Прокопьевых родился первый сын, которого назвали Сергеем. Заботы о малыше, воспитание первенца – это ли не материнское счастье…
Минул пятилетний срок службы в окрестностях ухоженного польского города Зелена Гура, который до Второй мировой войны вместе с Силезией входил в состав Германии или Третьего рейха, и в котором перед войной была расквартирована дивизия Паулюса – будущего фельдмаршала, войска которого дошли до Сталинграда и там бесславно сдались Красной армии вместе со своим командующим, оказавшись в плотном кольце окружения.
Старшего лейтенанта Прокопьева и мужа Гали перевели по службе на другой край земли в Забайкалье, в маленький пограничный с Монголией городок Кяхту, известный как место, куда в прошлые века приходили караваны с полюбившимся в России китайским чаем.
Это были не самые лучшие годы в её жизни. Суровый, несравнимый с мягким климатом Западной Польши, климат безлесной сибирской степи. Муж, командовавший мотострелковым батальоном, сутками пропадал на службе, пытаясь наладить быт солдат и офицеров, лишённых элементарных удобств и, несмотря на невероятные трудности, сделал многое.
С рождением второго ребёнка решили повременить, и спустя два года безупречной службы Леонид получил от командования «добро» на поступление в Военную академию имени Михаила Васильевича Фрунзе, и после успешной сдачи вступительных экзаменов семья переехала в Москву.
«Вот и мне тогда улыбнулось счастье», – прошептала Галина Ивановна Прокопьева – верная жена и спутница капитана Прокопьева, прожившая три года в столице, где родила второго сына Антона.
– О чём ты это, Галя? – спросила свекровь.
– Простите, Любовь Ивановна, задумалась, вспомнила годы нашей жизни, нет, пожалуй, что службы в Польше и Забайкалье. Потом три года жили в Москве в общежитии от Министерства обороны для семейных офицеров.  Антошка – младший сын родился у нас в Москве. Лёня учился в академии, я воспитывала детей. Хорошее было время!
После Москвы направили Лёню служить в Армению, в Кировакан. В звании майора, потом подполковника, командовал мотострелковым полком. Хорошо тогда жили, главное, что в Союзе, а потом эта командировка в Сирию и Ливан… – На глазах Галины навернулись слёзы.
– Вернулась с едва живым мужем, которого положили в «Бурденко», в реанимацию, а меня пригласил остановиться на время в своей квартире Лёнин товарищ и сослуживец знакомый по Сирии. Потом и вы, Любовь Ивановна из Миасса приехали. Спасибо добрым людям, выделили нам отдельную комнату. Вдвоём всё же легче перенести постигшее нас общее горе…
Надеюсь, что Лёня поправится и нам предоставят комнату, а потом, Бог даст, и квартиру в Москве, не век же жить в общежитии. Мужу начислят пенсию по инвалидности от Министерства обороны, привезу детей из Благовещенска, сама пойду работать, только пока не знаю куда, и заживём, наконец, мирной жизнью. Только как Лёня жить будет без армии? Ума не приложу, изведётся весь, не дай Бог, запьёт от тоски…
– Успокойся, Галя, всё будет хорошо, всё наладится, – принялась успокаивать сноху Любовь Ивановна, а у самой слёзы близко. – «Как он там, родненький, кровинушка моя, разнесчастная? Пенсию тебе назначат военную, хорошую. Бог даст, проживёте в мире и согласии, вместе детишек вырастите, воспитаете, зато сыночка теперь никогда и ни куда уже не пошлют…   
– Гражданки, приехали. С вас два рубля, – потребовал таксист.
Не взглянув на счётчик, который таксист пытался прикрыть рукой, Галя протянула ему две смятых рублёвых купюры.
– Мама, выходим!

4.
После утреннего врачебного обхода, на завтрак принесли овсяную кашу на молоке со сливочным маслом, сыр, калорийную булочку с изюмом и чай с лимоном.
Фёдор позавтракал тем же немногим раньше и, вернувшись к обязанностям добровольного санитара, с удовольствием наблюдал, как Леонид впервые позавтракал с аппетитом и теперь, прикрыв глаза, отдыхал. Ждал прихода жены и мамы.
Вот и они с сумками всякой снеди – соки в банках, яблоки, мандарины и даже виноград.
Наклонившись над кроватью, Галя поцеловала мужа, следом сына расцеловал мать.
– Как ты сынок? Как себя чувствуешь?
– Лучше, мама. Операция прошла успешно. Оперировал меня самый лучший хирург госпиталя.
– Николай Петрович?
– Он, мама.
– Дай Бог ему долгих лет жизни и крепкого здоровья? – перекрестилась мать.
– Вот, мама, и ты крестишься и наверное веришь в Бога?
– Как же теперь не поверить. Ведь выжил ты, Лёня, не без помощи Спасителя. Господь поможет и ногу сохранить. А тебе, Федя, за всё особенное спасибо, – обратилась мать к Фёдору. – Рада, что у Лёни есть такой верный друг. Надо же, семью оставил, приехал, ухаживаешь за товарищем. Ночами за ним присматриваешь. Спасибо тебе! – Федя, мы пробудем у Лёни до обеда, а если разрешат, то и до вечера, – напомнила Галя. – Отдохни, погуляй по Москве. Погода неважная, ветрено, метель. Зато можно сходить в музей, в Третьяковскую галерею, словом, есть куда, Москва большая. И не торопись, мы побудем с Леонидом.
– Да, Галя, не буду вам мешать, пойду, пройдусь по Москве. Когда ещё придётся побывать в столице.
– Сынок, вот соки – персиковый и виноградный, вот фрукты. Пей сок, ешь свежие фрукты – всё тебе на пользу. Будут ещё оперировать?
– Будут, и не один раз, – вздохнул Леонид. – Галя, что пишут родители? Как там Сергей и Антон? По радио передают, в Благовещенске сейчас холодно.
– Мороз под тридцать, холодно, – подтвердила Галя. – Но в доме тепло, одежда у детей тоже тёплая. Серёжа ходи в школу, старается учиться на пятёрки и четвёрки, Антошка гуляет с мамой, она на него не нарадуется. Крепкий растёт малыш, не болеет!
Перезимуют, а весной съезжу в Благовещенск, привезу детей в Москву. На четверых нам выделят в общежитии двухкомнатную квартиру, как тогда, когда ты учился в академии. Проживём, а там и собственную квартиру в Москве нам предоставят. Помогут подполковнику-инвалиду, не оставят в беде. Ведь ты заслужил, – всхлипнула Галя и потянулась за платочком.
– Галя, не надо плакать! Теперь верю, ногу мне сохранят. Для другой ноги протез изготовят, так что ещё потанцуем с тобой! – с трудом улыбнулся Леонид.
– Потанцуем, – убирая платочек, всхлипнула Галя.
– А я на вас, голубки мои, полюбуюсь, – вздохнула Любовь Ивановна. 
– Я, пожалуй, пойду, по Москве прогуляюсь, – напомнил о себе Фёдор. – Вернусь вечером.
– Конечно, Федя, ступай, посмотри на Москву, а завтра мы будем у Лёни с утра. Да одевайся теплее. На улице холодно, метёт, – напутствовала Фёдора Любовь Ивановна.
      
5.
Погода и в самом деле не благоприятствовала продолжительным прогулкам по заснеженной Москве. Размышляя куда бы податься, Фёдор вспомнил о школьной подруге, с которой все эти годы переписывался поздравительными открытками, и захотелось её увидеть, тем более, что накануне о ней вспомнил и Леонид. Когда ещё доведётся побывать в столице.
Адрес Елены Васильевой ему был известен, однако день был будним, и он вряд ли застанет её дома, да и телефон школьной подруги не был ему известен. Знал лишь, что трудилась она в издательстве «Правда», которое находилось на одноимённой московской улице.
«А что, подъеду к издательству. Вдруг повезёт, встречу нашу умницу и красавицу», – подумалось Фёдору, и он направился к станции метро. Уже в вестибюле к нему подошёл незнакомый мужчина и, словно шутя, заговорил.
– Товарищ, позвольте поинтересоваться. Сегодня среда, день будний, рабочий, а вы праздно разгуливаете по Москве. В очередном отпуске, после смены, или?..
– Позвольте, а вам то, какое дело? – удивился Фёдор и тут же припомнил аналогичный случай, когда приезжал по делам в Челябинск – областной центр. Там его тоже остановили на улице и задали аналогичный вопрос. Такие вопросы выборочно задавали в дневное время мужчинам, реже женщинам, трудоспособного возраста в крупных городах и промышленных центрах в течение прошлого года, и вот сейчас его остановили в Москве.
В Челябинске Фёдор предъявил, как он догадался, сотруднику милиции или тому, кто в штатском костюме из ведомства выше, своё командировочное удостоверение, благо оно было с собой, и перед ним извинились, пожелав успешного трудового дня.
И вот перед ним мужчина в гражданском пальто, пыжиковой шапке и с тем же вопросом.
– Да, товарищ, не знаю, как вас называть, я в очередном отпуске, приехал в Москву к старому другу.
– Приехали. Откуда? Можно взглянуть в ваш паспорт. Надеюсь, паспорт при вас?
– Да вот он, – расстегнув верхние пуговицы пальто, Фёдор извлёк паспорт из внутреннего кармана пиджака и раскрыл его.
– Миасс, где это? – заглянув в паспорт, спросил мужчина в гражданском пальто.
– На Урале, в Челябинской области.
– Давно приехали?
– Третий день.
– Вам известно, что Москва город режимный?
– Нет, как-то не задумывался, – признался Фёдор, – всё-таки столица…
– Вам необходимо зарегистрировать ваше пребывание в Москве в ближайшем отделении милиции по адресу, где вы остановились для проживания, если не поселились в гостинице.
– Я приехал к другу, который находится на излечении в госпитале имени Вишневского. Там и остановился.
– Вот и посетите ближайшее к госпиталю отделение милиции, и лучше это сделать сегодня. Приятного пребывания в столице нашей Родины, и рука мужчины в штатском непроизвольно потянулась к пыжиковой шапке, на месте которой чаще бывала форменная фуражка, однако опомнившись, он быстро её одёрнул и прошёл мимо, присматриваясь к тем, кто заходил с улицы в вестибюль метро, – оставив на сердце у Фёдора неприятный осадок.
«Вот же столько вокруг людей, а выбрал меня», – подумал мастер крупного машиностроительного завода в Миассе – городе, о существовании которого даже не знал мужчина из «органов» в гражданском пальто.
«Обидно, вдвойне…»
 Доехал с пересадкой до Белорусского вокзала, перешёл на правую сторону Ленинградского шоссе и, подняв, укрывавший от ветра меховой воротник зимнего пальто, направился к Улице Правды.
На улице разместились здания редакций нескольких ведущих газет и журналов крупнейшего в стране издательства. Выбрав здание, где создавалась «Правда» – главная газета Советского государства, Фёдор вошёл в вестибюль. В проходной дежурил милиционер, проверявший пропуска входивших в здание и выходивших их него сотрудников издательства.
– Товарищ, вы кого-то ждёте? – поинтересовался милиционер.
– Право, не знаю, как к вам обратиться? – подавив волнение, ответил Фёдор.
– Обращайтесь. Если вас ждут, позвоните в бюро пропусков и вам выпишут разовый пропуск при наличии паспорта.
– К сожалению, мне неизвестен телефон моей знакомой, которая работает в этом, а может быть, и в одном из соседних зданий, – признался Фёдор, подумав, – «вряд ли что из этого выйдет. Зря пришёл, лучше дождаться вечера и застать Васильеву дома».
– Странный вы человек, удивился милиционер, он же вахтёр. – Назовите того, кто вам нужен. Возможно, я знаю этого человека. У меня хорошая память.
– Васильева Елена Васильевна, – назвал Фёдор.
– Елена Васильевна. Да, я её знаю. Вам повезло. Елена Васильева с утра на работе. До обеда ещё час – полтора. Так что застанете её в кабинете. – Добрый вахтёр, он же сотрудник МВД на посту в проходной режимного предприятия, каким является издательство «Правда», порылся в телефонном справочнике и, записав на бумажке телефон Васильевой,  протянул её Фёдору. – Вот рабочий телефон Васильевой. Звоните.
Елена Васильевна вышла к проходной минут через пять. Фёдор помнил её выпускницей десятого класса, но сразу узнал. Высокая, стройная и красивая женщина в самом расцвете лет и жизненных сил, в красивом, как и сама, тёмно-синем женском брючном костюме, белой блузе и в туфельках на высоких каблучках, очаровательно улыбаясь, обняла за плечи смущённого школьного товарища.
– Здравствуй, Федя! Здравствуй, дорогой Фёдор Михайлович! Какими же ветрами занесло тебя на Улицу Правды?
– Зимними ветрами, Леночка. Зимними, вьюжными, снежными, дорогая Елена Васильевна, красавица наша уральская!
– Давно в Москве? Почему не написал?
– Третий день. Большая беда случилась. Срочно взял отпуск, приехал.
– Беда? Какая беда? – насторожилась Елена. – Что случилось?
– Лёню Мотовилова помнишь?
– Ну да, конечно же, помню. Ты ведь писал, что Лёня окончил военное училище в Благовещенске и теперь служит в армии. Женился и взял фамилию жены, какую, конечно же, не помню, – призналась Елена.
– Прокопьев, – назвал Фёдор фамилию друга.
– Вспомнила! Помню нашего «миротворца», помирившего драчливых мальчишек с соседних улиц. Теперь он, наверное, подполковник или полковник. Угадала?
– Угадала, Леонид подполковник.
– Так что же с ним? Какая беда? Он жив? Говори, Федя, что случилось? – разволновалась Елена.
– Жив, – успокоил её Фёдор. – Лёня в госпитале Вишневского после тяжёлого ранения. Беда с ним случилась в Ливане. Знаешь ведь, сейчас там идёт межрелигиозная гражданская война, в которую влезли израильтяне, то есть евреи. Сирийцы ввели в Ливан войска, закрыв путь евреям на Бейрут.
Подполковник Прокопьев служил военным советником сирийской бригады и во время ночного обхода позиций наступил на мину, которую евреи установили на дозорной тропе. Понимаешь, случилось это в наш православный Рождественский вечер! Впрочем, всего, Лена, в двух словах не расскажешь, – тяжело вздохнул Фёдор.
– Боже мой! Надо же такому случиться! – расстроилась Елена. – Хорошо, Федя, подожди меня минут десять. Отпрошусь у начальства, и мы вместе пойдём ко мне домой. Это недалеко, доберёмся пешком. По дороге расскажешь, а я позвоню мужу, если не очень занят, придёт домой, познакомишься с ним.
Через несколько минут Лена показалась в проходной в норковой шубе, меховой шапочке и тёплых сапожках.
«Однако неплохо живут москвичи», – подумал Фёдор, посмотрев на элегантную даму, с которой был знаком с детства.
– Вот и я. На улице холодно?
– Холодно и ветрено, идёт снег.
Лена надела перчатки и подняла воротник шубы.
– Идём! Я живу недалеко. Дойдём пешком.
Они вышли на заснеженную улицу, которую расчищали снегоуборочные машины, а тротуары скребли лопатами дворники. Прикрываясь от ветра воротником, Лена рассказывала. 
– Сергей мой ровесник, приехал поступать на журфак  МГУ из Ленинграда. Мы познакомились во время учёбы, по окончании учёбы поженились. В Ленинграде живут его родители. Отец – военный пенсионер, капитан 1-го ранга в отставке. У Сергея есть два младших брата – Алексей и Александр. Оба военные. Алексей окончил военно-морское училище и теперь служит на Северном флоте, подводник, а Александр, он младший, окончил Оренбургское лётное училище. Лётчик-истребитель, служит в Средней Азии, но его авиаполк в любой момент могут перебросить в Афганистан.
Сергей единственный из семьи не помышлял о военной службе, однако после окончания университета его направили на работу в издательство «Красная Звезда»  с предоставлением московской прописки и места в общежитии. Спасибо его родителям, помогли нам деньгами. Тогда я была беременной, и мы купили трёхкомнатную кооперативную квартиру.
Сергей журналист, фотокорреспондент газеты «Красная Звезда» и журнала «Советский воин» . Его статьи публикуются в ряде других печатных изданиях. Сергей часто бывает в служебных командировках по стране и за рубежом, прежде всего в странах участниках Варшавского договора , где размещены наши войска.
Сейчас в Москве, готовит подборку материалов по Дальнему Востоку, откуда вернулся несколько дней назад. Изредка бывает в служебных командировках в дальнем зарубежье, во Вьетнаме, на Кубе, в Сирии, где размещены наши военные базы . В прошлом годы побывал Анголе, где идёт война с сепаратистами из южных провинций, которых поддерживает армия Южно-Африканской республики. Но самое опасное место – Афганистан, где Сергей побывал уже несколько раз, последняя командировка была прошлой осенью. Лезет Серёжа в самое пекло вместе с солдатами, не раз попадал под обстрел. Веришь, ночами не сплю, переживаю за мужа, боюсь… – с горечью призналась Елена
Минут через десять – пятнадцать они добрались до добротного двенадцатиэтажного кирпичного дома.
– Взгляни на указатель, Узнаёшь адрес, по которому слал мне открытки, а ведь мог написать и письмо о том, что новенького в Миассе.
– Не решался тебя загружать всякой писаниной, – признался Фёдор, а о том, что у нас нового, пишет тебе мама.
– Пишет, – согласилась Елена. – Заходи в лифт, нам на шестой этаж.

6.
– Боже мой, горе то, какое! – выслушав краткий рассказ Фёдора о тяжёлом ранении Леонида, о котором она почти ничего не знала после окончания средней школы, разве что Лёня учится в военном училище и рано женился, – опять расстроилась Елена. – Вот она война, и не только в Афганистане, где уже погибли или искалечены тысячи наших солдат и офицеров. Как думаешь, удобно навестить его в госпитале?
– Не знаю, Лена. Вечером вернусь в госпиталь, расскажу о встрече с тобой, спрошу. Состояние его пока что тяжёлое. Я ведь почти всегда рядом с ним в качестве добровольного «медицинского брата», – грустно пошутил Фёдор. – Спасибо, что разрешили. Только сегодня зайду в ближайшее отделение милиции и зарегистрируюсь по приезде в Москву. Надо же и столица режимный город! Зарегистрироваться посоветовал мне сотрудник из неведомых органов в штатском, который остановил меня возле станции метро. Интересовался, почему я не работе среди белого дня. Что же такое происходит? Откуда такая глупость? Ведь прежде такого не было.
– Приехали, Федя. Выходи из лифта. Вот наша квартира. Заходи, снимай пальто, разувайся. Вот тёплые гостевые домашние тапочки. Сейчас будем пить чай, согреемся после улицы. Проходи в комнату. У нас их три. Большая комната наша горница, присаживайся на диван, а я чайник поставлю.
Фёдор присел на диван и, взглянув на тёмный экран установленного напротив телевизора на ножках, подумал, – «удобно по вечерам смотреть новостную программу «Сегодня»,  фильмы, концерты.
Елена вернулась с кухни и присела рядом.
– Спрашиваешь, что происходит? В тревожное время живём. После смерти Брежнева  не прошло и полутора лет. В партии развернулась нешуточная борьба за пост Генсека. Верх одержал Андропов , сменив пост главы КГБ на пост Генерального секретаря ЦК КПСС и руководителя страны. Ходят упорные слухи, что страну готовят к непонятным реформам, подготовкой к которым занят Юрий Владимирович.
Однако что-то не так. В обществе растёт напряжённость, растут цены на продовольствие и товары первой необходимости, буквально во всём ощущается нарастающий дефицит, чего не было прежде. 
Даже в соседних с Москвой областях хронически не хватает продовольствия, в магазинах нет даже обычной варёной колбасы. В народе ходит грустная шутка-загадка, что-то вроде  – «зелёный, длинный не простой, пахнет сыром, колбасой…», точнее сказать не могу, –  извинилась Васильева. – Что это, угадай?
– Слышал, нечто подобное, – усмехнулся Фёдор. – Пригородная «колбасная электричка», так шутят наши граждане. У нас на Урале не лучше, хорошо, что у многих есть своё подсобное хозяйство.
– Даже водка заметно подорожала, до пяти рублей за бутылку, и её прозвали «Андроповкой». В народе по этому поводу ходит анекдот, автора которого якобы пытаются отыскать даже компетентные органы. Слышал этот анекдот? – спросила Елена.
– Наверное, нет, – признался Фёдор.
– Слушай то ли народное, то ли неведомо чьё творчество: 
Собрал как-то Генсек вокруг себя представителей рабочего класса, спрашивает:
– Товарищи, положение в экономике страны неважное, средств не хватает. Что если мы поднимем цену за бутылку водки до десяти рублей. Будете покупать?
– Будем! – бодро отвечают политически грамотные рабочие. – Интересы государства превыше всего!
– Хорошо, товарищи, правильно рассуждаете. А если вдруг придётся повысить цену, скажем,  до сорока рублей за бутылку. Будет брать?
– Что же делать, будем? – почесав затылки, согласились рабочие.
– Ну а если за восемьдесят рублей? – задумался вслух Генсек.
– Нет, не будем, – тяжко вздохнули рабочие.
– Почему же? – удивился Генсек.
– Аванс семьдесят…»
Смешно?
– Не очень, – вздохнул Фёдор. – Приеду домой, расскажу соседям.
– Понимаешь, Федя, многие задумываются о том, зачем всё это делается, вот и унизительные проверки на предмет «почему вы не на работе», с которыми ты сегодня столкнулся. Зачем всё это?
– Право, не знаю, – пожал плечами Фёдор.
– Полагаю, для того, чтобы ожесточить людей, чтобы недовольный народ, в конце концов, возненавидели существующую систему, пожалуй, и власть. А это значит, что политическая и экономическая системы в нашей стране должны быть изменены в чьих-то корыстных интересах путём искусственного нагнетания напряжённости в обществе, – понизив голос, призналась Елена.  – Так думаю многие, в том числе я и Сергей.
– Да, не весёлую ты мне рассказала историю, – задумался Фёдор, подумав, – «что если и в самом деле всё так? Жаль, что из жизни ушёл Леонид Ильич, к нему люди привыкли, но ведь никто не вечен…»
– Сейчас Андропов тяжело болен. Находится в Кремлёвской больнице и за его жизнь борются лучшие врачи, в том числе иностранные, – сообщила Елена.
– Тяжело болен? – удивился Фёдор. – А в новостях говорят, что, дескать, так, лёгкая простуда. Говоришь врачи иностранные. Это как же понимать?
– Так и понимай, Федя. Наши врачи не справляются или же им не доверяют. Впрочем, настоящей правды мы не услышим до последнего дня, да и тогда многого не узнаем, только дни Андропова, похоже, сочтены. Жить ему осталось не долго, но это между нами. Держи рот на замке. Понял? – спохватилась Елена.
– Понял. А что же будет после? Кто возглавит партию и страну?
– Вот, Фёдор, ты, хоть и беспартийный, но тоже переживаешь за партию. А каково нам, мне и Серёже? Мы ведь с ним коммунисты? Полагаю, что и в партии ожидаются серьёзные перемены. Такие перемены, что не решаюсь даже себе представить. Впрочем, довольно об этом. Придёт Сергей, не заводи его на эту тему. Я тебе и так рассказала слишком много. Ладно?
– Ладно, Лена, – согласился расстроенный Фёдор. – Вот ещё, ходят слухи, что Андропов еврей. Это правда?
– Зачем ты об этом спросил? – Насторожилась Елена.
– Хочется больше узнать о том, кто правит страной. Ты ведь работаешь в «Правде». Кому, как не вам, известно многое из того, о чём не знает народ, а от того ходят по стране разные слухи,  – признался Фёдор.
– Один мой знакомый ещё по университету, окончивший юрфак , сейчас служит в КГБ. Уже полковник, карьерист и очень нехороший человек, пытавшийся ухаживать за мною в студенческие годы, любит повторять – «меньше знаешь – крепче спишь». Время сейчас такое, что следует быть острожным в разговоре с малознакомыми людьми. Ты понял меня, Федя?
– Да. 
– Ладно, скажу, что знаю, но не больше. Только ты этим, пожалуйста, не афишируй. Мало ли что…
– Понимаю, Лена, не стану…
– Сведения о происхождении Юрия Владимирович до сих пор нигде не опубликованы, наверное засекречены, а те, что есть, весьма запутаны и противоречивы. Очевидно на том основании, что до недавнего времени он занимал пост председателя КГБ.
Сведения об отце отсутствуют, Андропов воспитывался в семье отчима и родной матери Евгении Карловны по фамилии Флекенштейн, такую я слышала, но не уверена в её точности, а свою фамилию Юрий Владимирович унаследовал от отчима. Это, Фёдя, всё, что знаю об этом. Наверное, так оно и есть, сам додумай.
Евреев в нашей стране немало, особенно в Москве. Были и есть они в правительстве. Вспомни пламенного революционера Льва Троцкого, он же Лейба Бронштейн. В гражданскую войну командовал Красной армией. Вспомни соратников Троцкого, известных под псевдонимами Зиновьев и Каменев. Вспомни наркома железных дорог СССР Лазаря Кагановича, при котором поезда по всей нашей огромной стране ходили строго по расписанию. Вспомни Полину Жемчужину – жену лучшего советского наркома иностранных дел и председателя правительства Вячеслава Молотова, настоящее имя которой Перл Соломоновна Карповская. В военные и первые послевоенные годы согласно решению Сталина она возглавляла Еврейский антифашистский комитет . 
Есть среди моих знакомых коллег журналист родом из Крыма, имени его не назову. Собирает материал о периоде правления Хрущёва, который в последнее время стали назвать «хрущёвской оттепелью». Так вот мой коллега называет этот период «хрущёвской слякотью» и мечтает написать об этом книгу, которую вряд ли издаст в ближайшее время. Он полагает Кагановича, причисленного Хрущёвым вместе с Молотовым и другими членами сталинского Политбюро  к «антипартийной группе», а так же Полину Жемчужину истинными патриотами СССР в отличие от Троцкого, мечтавшего о «мировой революции ». Но эти люди – революционеры и активные участники создания на руинах Российской Империи могучего Советского Союза, сделаны, как говорят у нас  «из другого теста».
Теперь не то время. Выросла иная, так называемая «новая советская элита». Раскормленная, оторванная от народа, влюблённая в западный образ жизни, исповедующая либеральные или, как их теперь называют «общечеловеческие ценности» – фальшивые, как и многое другое. Среди них немало артистов, деятелей культуры, литераторов, философов и так далее. Есть такие либералы и в издательстве «Правда». Помнишь Аркадия Гайдара – героя гражданской войны, командовавшего полком то ли в пятнадцать, то ли в шестнадцать лет. Так вот его внук Егор  – учёный-экономист публикует в журнале  «Коммунист»  свои статьи. Привёл его в издательство «Правда» отец – адмирал, хоть и служил недолго, а теперь руководит военным отделом газеты «Правда». Сын адмирала-журналиста, Егор – тип весьма неприятный, ловко подстраивается под любую политическую конъюнктуру. «Цвета от либерального до самого что ни на есть державного», меняет,  словно изворотливый хамелеон. У меня предчувствие, что этот «фрукт» далеко пойдёт…
Ты меня понимаешь, Фёдя? – озаботилась Елена.
– Пожалуй, да, хоть и не совсем, – признался Фёдор.
– Так что они везде и всюду и многие, как говорится, «на своём месте» в ожидании наметившихся сверху перемен, – продолжила Васильева. – То же самое и в странах Восточной Европы, входящих в так называемый «Социалистический лагерь».
Что касается евреев и тех, кто себя к ним причисляет по разным причинам, есть и такие, то они рассеяны по миру, и хотя у них теперь есть собственное государство, не спешат переселяться в «Землю обетованную». Опасное соседство с исламским миром, слишком жарко, да и не уместиться там им всем. 
Особенно много прибыло их в Палестину из Польши, когда эта провинция входила в состав Российской Империи, и из западных областей Украины и Белоруссии тоже в не столь уж и далёком прошлом являвшихся частью Речи Посполитой .
После февральской революции 1917 года, когда была окончательно отменена «Черта оседлости» , эти люди, согнанные гражданской войной из прежних мест проживания, свободно расселялись по крупным городам Центральной России, прежде всего в Петрограде и Москве.
Соседка наша Мария Ивановна  рассказывала о своих детских годах. Жила она ещё до Отечественной войны в коммунальной квартире в Лефортово. В сентябре 1939 года, когда Германия напала на Польшу, из Варшавы и других польских городов и местечек, спасаясь от расправы, бежали к нам в СССР многие еврейские семьи, ещё не забывшие русский язык. Москвичей потеснили и поселили в коммуналке одну такую семью. Спустя два года, в октябре рокового сорок первого, когда фашисты рвались к Москве, эта семья эвакуировалась то ли в Куйбышев , то ли в Казань, но летом следующего года, когда враг был отброшен от Москвы, вернулась на прежнее место.
Недавно Мария Ивановна сообщила мне, что один из отпрысков этой «польской» семьи, осевшей в Москве, депутат Моссовета. Вот так растут не без протекции весьма «активные и деловые» люди из «вечно гонимых», к каким они себя причисляют, хоть это их собственная выдумка…
Впрочем, – Васильева взглянула на часы, – довольно об этом. – Ирочка, доченька наша, после занятий остаётся на продлёнке. Многие родители сейчас так делают. Работают, а бабушки пенсионерки, которые могут забрать внуков из школы, покормить и присмотреть за ними, есть не у всех. Дочка учится в четвёртом классе. На продлёнке детей накормят, помогут им выполнить домашнее задание, погуляют с ними в школьном дворе, пока их не заберут родители. А если я вдруг задержусь на работе, то позвоню соседке пенсионерке Марии Ивановне, попрошу сходить за девочкой.
Добрая женщина, не отказывается, и мы ей помогаем, чем можем. Я ей продовольственные заказы достаю с теми продуктами, которых в магазинах не найти. С этим в последние годы становится всё хуже и хуже. Так и живём. Гуляем с дочкой по вечерам, ждём, когда подрастёт, станет самостоятельной. Хорошо, хоть в выходные дни выезжаем на дачу, обычно вдвоём – я и Ирочка, Сергей постоянно в разъездах, реже на даче бываем все вместе.
Раздался телефонный звонок.
– Наверное, Серёжа. – Елена подняла трубку. – Алло?
– Илья Яковлевич? – удивилась она. – Чем обязана?
– Да, отпросилась. Ко мне приехал школьный товарищ.
– Нет, не смогу. Много работы и не с кем оставить дочь.
– Боюсь, что и в следующий раз не смогу. И потом, Илья Яковлевич, ведь я замужняя женщина. Прошу вас, больше не звонить мне домой и никуда не приглашать.
– Всё, Илья Яковлевич. Больше не могу говорить. У меня гость.
Елена положила трубку.
– Звонил Исаков Илья Яковлевич, между прочим, бывший генерал КГБ, а теперь, с подачи Андропова ответственный член ЦК КПСС. Не застал меня на работе, позвонил домой. Приглашает в Большой театр.
Познакомились полгода назад на совещании в издательстве «Правда». К нам приезжали американские журналисты и меня пригласили в качестве переводчика. С тех пор Исаков донимает звонками, несколько раз встречал после работы, провожал до дома пешком, поскольку я отказывалась сесть в его «Волгу». Дарит цветы, которые я оставляю на скамейке у входа в подъезд. Заявил, что я ему очень нравлюсь, что он разведён, у него нет детей и ему сорок семь лет. Хорошо хоть замуж пока не приглашает. Словом – прилип. Чёрный, как жук, неприятный тип! Не знаю, как от него отвязаться. За Серёжу переживаю. Он знает об этом и молчит…
Вот, Федя, всё я тебе рассказала, – призналась Елена.
– Да, неприятная история, – согласился Фёдор. – Как говоришь его фамилия, с двумя «а» или с одной?
– Наверное, с одной, – удивилась Елена. – Впрочем, не знаю. Как пишется, не видела. Если не забуду, при случае спрошу, впрочем, какая разница. А что?
– Да есть у нас на заводе снабженец по фамилии Исаакян. Видел его фамилию в накладных с двумя «а». Тоже брюнет. Не родственник ли твоего знакомого партийного руководителя?
– Да ну тебя, Федька! Всё шутишь, – рассмеялась Елена. – В отличие от вашего снабженца он точно не армянин.
 – Ну вот, повеселела, школьная подруга! Ничего, в конце концов, отстанет, этот нехороший Илья Яковлевич.
– Надеюсь, – вздохнула Елена.
– Перед отъездом в Москву видел твою маму, – вспомнил Фёдор. – Узнав, что еду в Москву, к Лёне в госпиталь, просила передать ему привет и пожелала скорого выздоровления.
– Тяжело маме, – вздохнула Елена, – Отец умер год назад. Сказались фронтовые ранения…
– Помню, всей улицей хоронили Василия Ивановича, и ты приезжала на похороны, но без мужа, – припомнил Фёдор. – Хороший был человек, строгий, но справедливый…
– Сергей не мог приехать, был тогда в командировке. После смерти отца предлагала маме перебраться в Москву. Отказалась, дескать, кто будет присматривать за внуками сына, брата моего младшего. Ты работаешь с Алексеем на одном заводе. Видишь его? Как он?
– Да вроде бы всё нормально. Опытный фрезеровщик, хорошо зарабатывает.
– Пьёт?
– Не замечал, пьяным его не видел.
– Мама жалуется, – вздохнула Елена
В прихожей раздались подряд три звонка.
– Вот и Серёжа! Три звонка это его. Ой! Про чайник я совсем забыла! Пройди, Федя, на кухню, выключи газ, а открою Сергею дверь. Познакомишься с мужем, расскажешь о себе, а я пока сбегаю в школу и возьму Ирочку с продлёнки. По пути зайдём в магазин, ведь всё хозяйство на мне. Потом будем вместе обедать. Голодного, Федя, я тебя не отпущу…

7.
Вернулся Фёдор в госпиталь под вечер, переполненный впечатлениями от встречи с Еленой и её мужем, рассказом Сергея Васильева о сентябрьской командировке в Афганистан. Сергей рассказал даже то, о чём умолчал перед женой, оберегая её нервы, пока Елена ходила в школу за Ирочкой, а потом они вместе зашли в продовольственный магазин. Вернулись домой минут через сорок, и Елена познакомила Фёдора с дочкой.  Хорошая девочка, вся в маму, такая же красавица.
По пути в госпиталь, Фёдор зашёл в ближайшее отделение милиции и, заполнив выданный ему бланк, зарегистрировался на проживание в течение месяца в режимном городе, которым числилась и Москва.
Галя и Любовь Ивановна всё это время были рядом с Леонидом. Приходил хирург, осмотрел своего пациента и назначил следующую операцию назавтра.
– Долго же ты, Федя, гулял по Москве. Промёрз до самых костей? – встретила его вопросом Любовь Ивановна.
– Да не по улицам же он ходил. Наверное, в каком-нибудь музее побывал, в Москве их много, или кинофильм посмотрел, – предположила Галя
– Не то и не другое. А побывал я в гостях у Лены Васильевой. Любовь Ивановна, вы, конечно же, помните Лену Григорьеву, нашу с Лёней сверстницу? Жила на нашей улице. Теперь она Васильева и живёт в Москве. Работает в издательстве «Правда» редактором и переводчицей.
– Как же, помню. Серьёзная была девочка, отличница и красавица. С мальчишками и парнями, которые на неё заглядывались, не гуляла, всё училась, сидела над книгами. Вот и выучилась. В Москве живёт. Замужняя?
– Лена замужем. Муж журналист, работает в издательстве «Красная Звезда». У него и воинское звание есть – майор, но на службу ходит в штатском. Познакомился с ним. Часто бывает по заданию редакции в поездках по стране и за рубежом, в том числе в Афганистане, где уже шестой год идёт война, которую у нас называют «интернациональным долгом». Дочка у них, десять лет девочке, учится в четвёртом классе. Лицом в маму, такая же красавица.
Впрочем, не об этом я, потом, – спохватился Фёдор. – Как Лёня?
– Спит, – ответила Галя, поправляя одеяло. – Медсестра сделала ему обезболивающий укол и дала снотворное.
– Любовь Ивановна, Галя, идите домой, уже темно. Метель прекратилось, но заметно похолодало. Отдохните, а я побуду рядом с Лёней.
– Хорошо, Федя, мы пойдём. Придём завтра, после операции. Врач сказал, что лучше приходить после обеда. Операция может затянуться, и тогда мы подождём, когда закончится, – с трудом поднимаясь со стула, Любовь Ивановна наметила планы на следующий день.
– Любовь Ивановна, вы устали, бледная, лица на вас нет. Поезжайте, отдохните, выспитесь, а я пока останусь, – передумав, предложила свекрови Галя. – Посижу рядом с Лёней. Как проснётся, покормлю его, а сама вернусь попозже.  – Федя, когда приносят ужин?
Фёдор взглянул на часы.
– Обычно к шести часам, стало быть, минут через сорок.
– Вот и хорошо, и ты, Федя, пока отдохни. Глаза у тебя красные, сонные.  Прошлой ночью не выспался?
– Не выспался, – признался Фёдор. – Так, слегка покемарил…
– Хорошо, Галя, оставайся, а я пойду. И в самом деле, сильно устала. Так что, милая моя, до завтра. Утром зайду в церковь, помолюсь за Лёню. В церкви возьму Святую воду, принесу. Вот и Святая Крещенская вода ему поможет, – попрощалась свекровь.
– И ты, Федя, иди, приляг, поспи. Перед уходом загляну к тебе, разбужу. Ладно?
– Хорошо, Галя, только обязательно разбуди.   
Проводив Любовь Ивановну, Фёдор оправился в отведённый ему уголок и, не поужинав, ещё не проголодался после обеда в гостях у Елены, прилёг на кушетку. Однако не спалось. Включил тусклый светильник над головой. Разложил подаренный ему Сергеем Васильевым, отпечатанный под копирку второй экземпляр статьи, написанной по результатам сентябрьской прошлого года командировки в Афганистан, которую изрядно покромсав, опубликовали в «Красной звезде», и, напрягая зрение, начал читать, погружаясь в горячий сентябрьский день далёкого Афганистана, где шла война…

8.
В центре маленького кишлака, на пыльной площадке из глины, утоптанной до твёрдости асфальта, где находился колодец, обложенный плитами из грубо обработанного камня, и росла старая чинара , лежали в лужах крови, ещё не успевшей впитаться в глину, тела мужчин, женщин и детей, зверски убитых душманами .
Изверги не пощадили никого – ни старого ни малого. Среди убитых были мужчины и женщины, древние старухи и малые дети…
«Духи», как прозвали наши солдаты этих бандитов, прорвавшихся небольшой группой в «зелёнку»  с гор под ударами десанта, высаженного с вертолётов, вырезали жителей кишлака, который считался дружественным. Маленький был кишлак, всего-то десяток бедных глинобитных домов за высокими дувалами , а дружественным был потому, что здесь не помогали душманам. Жители кишлака – простые декхане  поддерживали власть, которая утвердилась в Кабуле и была на стороне бедняков.
Эти люди дружили с шурави – так в Афганистане называли русских и других советских людей, поставляли им фрукты и прежде всего замечательный виноград, хотели жить по-человечески, как у нас за речкой  в советской Средней Азии. За это и ещё за то, что староста кишлака предупредил шурави, что из Пакистана в сторону гор везут на джипах много оружия, душманы вырезали весь кишлак, не пощадили никого. С неверными дружили декхане – сами стали неверными. Видно нашёлся предатель, только кто он – поди узнай?
– Тут так намешано, что не сразу разберёшь, что к чему. Рядом с нами живут таджики, чуть дальше, за горами, хазарейцы , а там, – командир роты капитан Булавин указал на запад, – живут узбеки. Те поддерживают нас или соблюдают нейтралитет, но власть в Кабуле им не по нраву. Воюют против нас часть таджиков, но в основном пуштуны . Они правят Афганистаном. Пуштунов много в Пакистане, а эта страна – союзник Америки. Вот откуда корни всех бед, – пытался разъяснить капитан московскому фотокорреспонденту главной армейской газеты то, что тот знал не хуже его, но вряд ли слушал, поскольку выворачивало его наизнанку. Страшно такое увидеть впервые. Не приведи Господь…    
– Лютые звери! – Ротный, подвинул тело молодой женщины с босыми голыми ногами, которую пред тем как убить, по-видимому, изнасиловали, а лицо прикрыли чадрой, и поднял с земли залитое кровью голое тельце годовалой девочки. Бережно прижал к себе, запачкав каплями крови камуфляж, и перенёс мертвого ребёнка в тень, под высокий дувал.
– Ну что стоите, как истуканы! Помогайте! – Обратился ротный к двум бойцам царандоя , которых придали его отряду в качестве подкрепления. Толку от них было мало, разве только опознают кого-либо  из душманов, захваченных с караваном, который следовало перехватить, не дать добраться до гор.
– Саидов!
– Я! – ответил солдат-таджик, которого ротный использовал как переводчика.
– Объясни им, что тела надо собрать и сложить!
– Есть, товарищ капитан! – козырнул старослужащий солдат Саидов, приложив маленькую ладонь к каске. Да и сам он был чуть выше полутора метров. Сантиметр лишний намерили в военкомате , вот и призвали в армию, а через полгода отправили в Афганистан.
– Сержант Вихров! – Помогите им отделить детей от прочих тел и похоронить! Невинные души. Грех их в огонь, – тяжело вздохнул капитан. – Остальные тела сжечь! Приказ комполка и мой приказ. Нельзя оставлять тела мёртвых в такую жару. Исполняйте! Быстро!
– Есть! – Громко ответил командир отделения, и побежал собирать своих солдат, заглядывавших в дома и за ближайшие дувалы – нет ли там кого? Но глинобитные дома были пусты. «Духи» согнали на площадку возле колодца всех жителей кишлака и устроили дикую резню.
Не прошло и минуты, как четверо бойцов, сложив в тень АКСы , скинув каски, патронташи с боеприпасами и «лифчики» – так здесь прозвали шестикилограммовые защитные бронежилеты Б-2, спасавшие разве что от осколков и пуль на излёте, вместе с двумя бойцами царандоя проворно разбирали тела убитых. Разыскивали детей, которых «чумной» ротный приказал закопать вместо того, чтобы сжечь все тела сразу, и складывали остальные трупы штабелями, словно обычные брёвна.
Двое бойцов вместе с сержантом отчаянно долбили сапёрными лопатками иссохшую глину у такой же глиняной стены, пытаясь вырыть неглубокую яму. Пустое занятие. Тут только экскаватор поможет или динамит. Перепачканные пылью, глиной и кровью убитых, солдаты обливались потом и это несмотря, на то, что заканчивался сентябрь. К тому же, как на грех, задул знойный «афганец»  – редкий гость в эту пору, так что на солнце под сорок градусов – настоящее пекло при абсолютной безоблачности и это в десять часов утра!
– Ну что, москвич, ещё не пришёл в себя? – утирая пот с  лица ладонью, посмотрел капитан на рослого московского фотокорреспондента, который упросил комполка взять его на боевое задание – обнаружить и перехватить караван с оружием.
По агентурным данным, полученным из Чамана,  в этом караване могло находиться новейшее оружие, которое американцы начали поставлять моджахедам, боровшимся, по мнению президентов и премьеров стран Запада, с «агрессией со стороны СССР» – этой ужасной «империи зла».
Комполка направил московского фотокорреспондента к капитану Булавину, рота которого выступала в рейд, пообещав ротному, что если с головы гостя упадёт хоть один волос, то он – грозный полкан  «натянет ротному одно кое-что на кое-что другое…» Словом напутствовал угрозой, которую нередко обещают в сердцах на войне командиры своим подчинённым. Не со зла, конечно, а так, для порядка…
Здоровым оказался  этот москвич, Такому в БРДМке  тесновато, мешал и водителю и пулемётчику. Вот и сейчас мешает солдатам, всякого повидавшим, прослужившим по году и больше, побывавшим в боях. Пребывает корреспондент, не прошедший жестокой военной школы, словно бы в шоке, мотает его от увиденного из стороны в сторону. Едва сдерживает тошноту при виде крови и перерезанных глоток, а сам, настырный, всё фотографирует, фотографирует и фотографирует, что-то помечает карандашом в блокноте… 
«Как будто всё это напечатают!» – матерился в душе двадцативосьмилетний капитан Андрей Булавин – командир третьей роты первого батальона мотострелкового полка, презиравший сидевших в московских кабинетах чистоплюев в мундирах с большими звёздами на погонах или в дорогих костюмах при галстуках.
Ввели полк в Афганистан без малого два года назад, а до сих пор солдаты и младшие командиры живут в палатках, расставленных в голой степи неподалёку от небольшой речушки, сбегающей с высот на равнину. Расположение полка всего-то в двух километрах от дружественного кишлака, который только что вырезали «духи», просочившиеся ночью с гор по «зелёнке».
«Что с него взять, с москвича, хоть и майор, и корреспондент главной армейской газеты? Пусть посмотрит своими глазами на то, что здесь происходит». – Чуть отходя от гнева, подумал ротный и двинул по шее попавшего под руку нерасторопного заблёванного «чижа» , отслужившего год, но увидевшего такую жуткую картину впервые. «Ничего, и этот привыкнет!»
– Живее! Живее! – подгонял солдат ротный и, перехватив двадцатилитровую канистру из рук механика-водителя БМП , собрался облить соляркой трупы людей, которых было не менее тридцати, сложенных солдатами, словно брёвна в большом костре.
Сообразив, наконец, что надумал строгий русский начальник, старший из царандоевцев запротестовал.
– Товарищ капитан! –  Ахмад не хочет сжигать тела людей. Просит оставить их обоих здесь, и  они предадут тела земле. К вечеру успеют! – Перевёл ротному Саидов.
– Чёрт с ними, пусть остаются! Тольку от них немного. Одна морока, – согласился ротный. – Только если к вечеру не закопают, прикажу сжечь! 
Капитан вернул канистру солдату, и, прислонившись к глинобитной стене, закурил, жадно затягиваясь едким дымом, успокаивая нервы.
– Пошли, корреспондент, довольно фотографировать. Не повезло тебе, брат. Будут теперь по ночам кошмары сниться. Сам напросился. Поснимал бы в полку, не привелось бы такого увидеть.
В это время из-за дальнего дувала раздались выстрелы. Командир взвода лейтенант Саенко с бойцами наткнулись на раненого душмана, который отбился от своих и схоронился, надеясь переждать, спрятать оружие и выдать себя за пострадавшего декханина, иначе его, не способного самостоятельно передвигаться, добили бы свои. Спрятав оружие, он мог бы запросто лечь в один из госпиталей, построенный добрыми шурави для местного населения, а подлечившись, вернуться к душманам.
Солдаты вытащили стрелявшего «духа», к счастью никого не задевшего, и, перво-наперво, избили прикладами, так что тот не стоял на ногах, и поволокли к ротному. Душмана увидели царандоевцы и потребовали отдать им.
– Пуштун, – указав на «духа», пояснил Саидов. – Наши не любят пуштунов, хотят зарезать его.
– Берите, делайте с ним, что хотите! –  Глянув на окровавленные тельца детей, разрешил капитан и отдал команду своим бойцам:
– По машинам! 
Солдаты, укладывавшие трупы, спешно облачились в свои доспехи: подсумки, бронежилеты и каски, подхватили автоматы и, затягивая на ходу ремешки, побежали к  БМП.
Васильев оглянулся на ходу, увидев бойцов царандоя с ножами в руках, но на то, что они сейчас сделают с захваченным «духом» смотреть был не в силах. Раздались дикие вопли пленного душмана, и он закрыл ладонями уши…
Три БМПэшки, ведомые БРДМкой, в которой рядом с ротным разместился московский фотокорреспондент, уже покидали мёртвый кишлак с одиноко шумевшей на ветру чинарой, когда над ними с грохотом пронеслись два «крокодила» .
– Полетели на помощь десантникам. Ведут ребята бой в горах, выкуривают «духов» на равнину, где им хана! А мы обязательно нагоним тех извергов и вдавим их в землю гусеницами! – пообещал ротный. – Потом вместе с вертолётчиками будем охотиться за караваном! Увидишь, как это делается! – Азартно подмигнул ротный московскому фотокорреспонденту.
– Как звать-то тебя, москвич? – спохватился он, вспомнив, что так и не познакомились.
– Сергей Васильев, «Красная Звезда», – представился капитану мотострелковой роты фотокорреспондент в звании майора, облачённый в запылённую полевую форму
– Андрей Булавин, командир третьей роты, – представился капитан фотокорреспонденту и пожал ему руку.
– Вашу фамилию назвал командир полка, я запомнил, – признался фотокорреспондент.
– Ну что, москвич, напишешь про нас?
– Напишу что смогу, что разрешат,  и в «Красной Звезде» и в «Комсомолке», – пообещал Василев.
– Жаль, что только то, что разрешат, – вдохнул Булавин. – Почитаем. Не забудь написать, что потерь у нас пока нет, воюем грамотно. Пусть матери не переживают понапрасну и ждут своих сыновей. Зря ребят не губим, только вот дурман-травку многие курят, план, чарс  и прочую дрянь. Пристрастились. На гражданке придётся отучаться.
– Ракета! – Ахнул ефрейтор-пулемётчик, он же наблюдатель, крутивший из люка по сторонам головой, покрытой каской.
Водитель БРДМ притормозил, ротный открыл дверцу и выглянул наружу. Васильев последовал за ним. Они не видели, как километрах в семи от них из-за скалистой сопки, торчавшей у подножья гор, взлетела маленькая серебристая ракета, прочертила синеву неба и ударила в брюхо одному из «Крокодилов». Вертолёт вздрогнул, накренился, но устоял и уже через несколько секунд ударил НУРСами  по засевшим в горах душманам, а потом развернулся и пошёл на снижение. Получил повреждение. Следовало посадить вертолёт и осмотреть.
– Ага! Не по зубам оказался наш «крокодил» американскому «стингеру»! – обрадовался капитан Булавин. – Что ж ты не сфотографировал, товарищ Васильев?
– Не успел, да и далеко. Обязательно напишу  об этом! –
– Правильно, напиши! – Одобрил ротный. «Крокодил» – серьёзная машина, сбить его не так просто, а вот самолётам, особенно транспортным, «стингер» очень даже опасен, так что кровь из носа, а караван перехватим! Там могут быть «стингеры». Не имеем права не перехватить!   
– Товарищ, капитан, а вот и «духи»! – крикнул наблюдатель. – Попадали на землю, залегли! Шестеро их!
– Те самые! Не схоронились в зелёнке, устроили резню в кишлаке, а теперь некуда им податься! – с глубоким удовлетворением заметил Булавин, и, не теряя времени, связался по рации с командирами БМП, приказав отрыть огонь из пушек и пулемётов по «духам», которым негде укрыться на плоской как стол выжженной солнцем равнине.
Через пару минут, убедившись, что душманы уничтожены, БМП двинулись вперёд и вдавили гусеницами трупы «духов», разодранные пушками и крупнокалиберными пулемётами, в иссохшую древнюю землю Афганистана, которую более двух тысяч лет назад топтали сандалиями воины Александра Македонского…

9.
Леонид очнулся,  от прикосновения женской руки.
– Галя!
– Я, Лёня. Осталась на ночь. Посижу с тобой, доктор разрешил.
– А мама? Федя?
– Мама неважно себя чувствует, устала. Мы её отправили в гостиницу отдыхать. Пусть выспится. Чтобы не беспокоилась, я ей позвонила. Мама приедет завтра. Федя тоже отдыхает. Зашла к нему, спит. Не стала будить. Рядом рассыпаны какие-то листки. Подобрала, сложила, положила на тумбочку. Я с тобой побуду. Вот и ужин принесли. Не хотела тебя будить, остыл. Макароны с котлеткой, чай с лимоном. Хочешь, покормлю тебя.
– Ну что ты, Галочка! Руки у меня целы, сам справлюсь. Котлета с макаронами нам с тобой пополам. Есть совсем не хочется.
– Ладно, согласилась Галя. Пополам, так пополам. Полежи, я выйду, попрошу ещё одну вилку и чай.
Галя вернулась через несколько минут с вилкой и стаканом горячего чая.
– Поедим из одной тарелки, ведь не впервой, случалось и такое, когда ты учился в военном училище. Встречались редко, а через несколько месяцев знакомства позвал меня замуж, – разделив пополам котлету, вспоминала она, укладывая подушку повыше, так чтобы муж смог приподняться и опереться на неё.
– Господи, как же это было давно! Какими молодыми и счастливыми были мы тогда! – простонала Галя, обняла голову мужа и поцеловала в заросшие щетиной щёки.
– Почему же Фёдор не следит за тобой? Мог бы и побрить.
– Завтра попрошу его побрить. Хорошо бы электробритвой, да у него её нет. Деньги у тебя есть?
– Есть. Выплатили твоё жалование с командировочными за два месяца. Вчера получила. Сумма большая, не хочется носить с собой. Деньги положила в сберкассу, себе и маме оставила на жизнь.
– Хорошо, что деньги выплатили. Купи электробритву, а Федя меня побреет. Сам он бреется опасной бритвой, а меня брить не решается.
– Ладно, Лёнечка, завтра же куплю, да только не о том мы говорим. Люблю тебя и с бородой, хоть отрасти она по пояс!
– Время придёт, и буду я с длинной бородой! Ловлю тебя на слове, – улыбнулся Леонид. 
Спустя годы, он вспомнил тот вечер в госпитале. Как в воду глядел!..
– Не отвлекайся, ешь, – напомнила Галя.
– Не торопи, съем свою половину, но и ты не отставай!
– Не отстану, догоню!
Покончив с ужином, который супруги поделили между собой, как это сделали когда-то библейские Адам и Ева, вкусившие по половинке яблока, однако же, случилось это не в солнечном Райском саду, а в сумраке палаты госпиталя имени Вишневского, Галя поправила подушку и, подвинув стул поближе, приложила руку к голове мужа.
– Голова холодная, вспотел, мой милый, от горячего чая с лимоном, хорошо, что нет температуры. Болит нога?
– Той, что нет, не чувствую, а левая нога чуть-чуть побаливает, но терпимо, –  признался Леонид. – Меня такого одноногого не бросишь?
– Лёня, не смей так говорить! Не смей так даже думать! Доктор сказал, что ногу сохранят, а для второй сделают хороший протез. Мы с тобой ещё потанцуем, как танцевали на праздничных балах в Доме офицеров в Польше, в ЦДСА в Москве, в Кировакане и в Дамаске на приёме у президента. Ведь мы ещё так молоды. Тебе только пошёл тридцать седьмой, – всхлипнула Галя и затряслись её хрупкие плечики. – Боже мой! О чём это я?
– Галя, что с тобой? Да успокойся, наконец! Сколько можно плакать и стенать. Всё позади, мы уже не в Ливане и не в Сирии. Мы с тобой не в чреве огромного транспортного самолёта. Мы с тобой в Союзе, на Родине и меня лечат лучшие советские врачи! Всё будет хорошо, моя любимая. Поправлюсь, встану на ноги. Нам выделят квартиру от Министерства обороны, привезём из Благовещенска Серёжку с Антошкой и заживём в столице. Из армии меня пока не уволили, досрочно к званию полковника представят, так что, Бог даст, сгожусь для Родины на новом месте службы!
– Леня, а ты знаешь, какой сегодня вечер?
– Да, с Федей вспоминали. Последний Святочный, Крещенский вечер.
– В этот волшебный вечер девушки и женщины гадают, сокровенные желания загадывают, – напомнила Галя. – Ни карт, ни свечей у нас нет. Просто так посижу рядом с тобой. Ведь уже загадала, чтобы ты скорее поправился и всё бы у нас наладилось. Жаль, что нет у нас свечей, – повторила Галя, – да и окунуться в прорубь в Святую воду Крещенской ночи не получится, так что просто посижу рядом с тобой…
– Спасибо тебе, родная моя! – растрогался Леонид, обнимая жену. – Спасибо за заботу, за всё спасибо. Ещё недавно было мне так плохо, хоть помирай. Рядом с тобою, с мамой и Федей, полегчало…
– Вот и хорошо, Лёня, верю, худшее уже позади. А сейчас спать, вижу, что устал, глаза слипаются, снотворное опять подействовало. Спи, сил набирайся в волшебную Крещенскую ночь. Завтра операция. Сколько ещё их будет?..
Леонид прижал к себе тёплую руку жены.
– И всё же зря ты осталась, не поехала домой вместе с мамой. – Как вам там живётся в чужой квартире? Не обижают?
– Ну что ты, Лёня, конечно нет! Не уехала и правильно. Засыпай, посижу рядом с тобой, подремлю, с детьми во сне повидаюсь, ведь ночь нынче волшебная…

10.
– Федя, ты? – Леонид очнулся ото сна. – Бормочешь что-то. А где Галя?
– Да так… – развёл руками Фёдор, – задремал чуток, а сам подумал,– «лезет в голову всякая чертовщина после прочитанного на ночь. А листки, подаренные Сергеем, обязательно сохраню». – Галю проводил, уложил на выделенную мне кушетку. Пусть поспит. – Как метро заработает, отправлю домой досыпать.
– Спасибо, Федя, за заботу. Пусть отдохнёт, а ты рассказывай, где вчера побывал?
– В гостях был, у Лены.
– Григорьевой?
– Я же говорил тебе, Лёня, теперь она Васильева. Работает в издательстве «Правда» редактором и переводчиком. С её мужем познакомился. Зовут его Сергей. Журналист и фотокорреспондент газеты «Красная Звезда». Лена и с дочкой меня познакомила. Ирочке десять лет, учится в четвёртом классе, отличница.
Лена хочет тебя проведать. Что ей сказать?
– Передай ей, что пока не время. Не хочу, чтобы увидела меня таким. Вот закончатся операции, окрепну, тогда буду рад видеть школьную подругу.
– Хорошо, Лёня, так ей и передам.   
Фёдор взглянул на часы.
– Сейчас принесут завтрак. Обещали творог, какао и бутерброд с сыром. Потом будут тебя готовить к операции. Любовь Ивановна придёт после обеда вместе с Галей. Обещала зайти в церковь, принести святую воду.
«Из всех нас, только мама верующий человек, а мы к Христовой вере лишь на пути. Дойдём ли?..» – задумался Леонид.
– Фёдор Михайлович! – послышался строгий голос Анны Игнатьевны. – Ступайте к себе, позавтракайте, а мы займёмся Леонидом Семёновичем. Будем его готовить к операции.
– Слушаюсь и повинуюсь, – улыбнулся Фёдор строгой медсестре, по возрасту годившейся ему в матери, и отправился позавтракать в отведённый ему угол, рассчитывая после завтрака побродить по заснеженной Москве и позвонить Елене на работу, сообщить о состоянии больного, которого готовят к следующей операции. Сколько их ещё будет?

11.
Заканчивался самый тяжёлый в жизни подполковника Леонида Прокопьева январь 1984 года.
После крещенский морозов наступила продолжительная оттепель, следом за которой Москву вновь засыпал снегом уже февральский циклон.
Леонид перенёс шестую по счёту операцию. Мама вернулась в Миасс, где её ожидали обыденные домашние хлопоты, рядом с ним остались Галя и Фёдор, решивший побыть с другом до конца своего отпуска. И вот сегодня Леонида пришли навестить знакомые офицеры, как и он, инвалиды, не оставившие военную службу.
Подполковник Камарин – друг по училищу, командовавший мотострелковым полком, лишился ноги в начале Афганской войны, а майор Лихов, командир роты десантников, потерял ногу там же, годом позже, когда десантники выкуривали «духов» с гор на равнину, где их преследовали и добивали мотострелки.
 – Это тебе, Леонид Семёнович, товарищ наш боевой! Здесь соки и фрукты, – Камарин поставил на тумбочку возле кровати больного объёмистый целлофановый пакет. – Хотел захватить бутылку армянского коньяка, выпить за встречу, да Лихов отговорил. Не положено. Вижу друга рядом с тобой, – подполковник взглянул на Фёдора, – Галя о нём рассказала, знакомь.
– Это мой старый школьный товарищ и друг Фёдор Михайлович. Приехал ко мне из Миасса. Добился у госпитального начальства присматривать и ухаживать за мной. И накормит и судно подложит…
В первые дни мне было так плохо, хоть помирай. Молодец Федька, поддержал меня морально, – ухватил друга за руку растроганный Леонид.
– Да ладно тебе, Лёня! – смутился Фёдор.
Назвав себя, офицеры обменялись рукопожатиями с другом Леонида.
– Давайте хоть выпьем по полстакана сока за встречу, да мандарином закусим! – предложил майор Лихов. – Федя, где бы ещё пару стаканов достать?
– Сейчас принесу, – озаботился Фёдор.
Через минуту вернулся с двумя стаканами, а на тумбочке уже стояла открытая литровая стеклянная банка с молдавским виноградным соком и абхазские мандарины.
Камарин разлил сок по стаканам и, звякнув гранёным стеклом, все дружно выпили за встречу и за скорое выздоровление Леонида
– Ничего, Семёныч, когда тебя выпишут, и вернёшься в строй, чокнемся рюмками с коньяком! – пообещал Лихов. – Ты ведь служил в Армении. Верно, полюбил армянский коньяк?
– Сказать, что полюбил, не могу. Бывало, выпивал рюмку – другую в хорошей компании, ведь офицеры дружат семьями и жёны собирают по праздникам общее застолье, но пить помногу себе не позволял, – признался Прокопьев.
– Армения хоть и южная республика, но зимы с морозами и со снегом бываю и там. В гарнизоне имелась своя баня. По субботам, как правило, банный день. Первыми моются женщины с малолетними детьми, за ними солдаты, а мы, офицеры, позже всех, вечером. Любители попарится не спеша, затаривались домашним квасом и пивом. Была и водка для «поднятия градуса», но я обычно ограничивался ста граммами и квасом. Ох, и хорош был домашний квасок! – с удовольствием вспоминал Леонид.      
– Вот и настроение твоё приподняли и без градусов! – заметил Камарин. – Бог даст, скоро поправишься и будешь ходить не хуже меня. А что, я к протезу привык. Хожу помногу и почти не хромаю. Снимаю только на ночь, да и жена уже не замечает, что пятки у меня не хватает. Мог бы и дальше командовать полком, но всё-таки инвалид и теперь служу в райвоенкомате, готовлю призывников к службе в армии и на флоте. Дело наиважнейшее. Правда, Миша? – Камарин обратился к майору Лихову за поддержкой.
– Там, Женя, твоё место, в военкомате, – согласился с товарищем Лихов. – В Москве живёшь, служишь стране, готовишь пополнение для армии и флота. И меня, безногого, после Афгана из армии не уволили, направили продолжать службу в Рязань, в десантное училище .
Город хороший, на большой реке Оке, и Москва недалеко. Теперь воспитываю курсантов. На днях созвонился с Женей, приехал в Москву, вместе решили навестить тебя, Семёныч. Пока выглядишь ты неважно. Ну что, замучили операциями?
– Замучили, – вздохнул Леонид. – На завтра назначена седьмая операция, число которых, так чтобы не сбиться со счёта, помечаю карандашом на стенке тумбочки Крестики рисую. Вот они…
– Ничего, терпи казак, атаманом будешь! – скупо пошутил Камарин. – Нам с Мишей было легче, поскольку спасать уже было нечего, оба остались без одной ноги, а тебе левую ногу спасут, не сомневайся. В госпитале Вишневского работают лучшие хирурги страны.
«И будет тогда у нас на троих всего три здоровых ноги», – подумал Леонид. – «Только бы спасли левую ногу. Только бы спасли…»
– Здесь тебя приведут в порядок, а потом отправят в «Бурденко» на продолжение лечения и реабилитацию.  Я там побывал, учился ходить вначале с костылями, потом на протезе, – припомнил Камарин.
– Знаю, где это. Рассказывали, что там большой парк и есть где погулять в хорошую погоду, – подтвердил Леонид.
– Вот и хорошо, что знаешь. Не унывай, Лёня, всё наладится, как наладилось у нас с Мишей. Да и какие наши годы… – грустно улыбнулся подполковник Камарин. – Мне чуть за сорок, а тебе и Мише того меньше. Жить нам да жить! Как жена? Придёт?
– Галя придёт ближе к вечеру, сменит Федю. Настрадалась бедняжка со мной. Вместе были в Сирии и Ливане, вместе летели большущим воздушно-транспортным бортом в Москву.
– Мы тебе газеты принесли, свежие «Правду», «Известия» и «Красную Звезду». Почитаешь, что творится в стране, – напомнил Лихов. – Вот они.
– Вижу. Федя тоже покупает мне газеты. Читаю понемногу, когда боль отступает. Федя рассказал мне о болезни Андропова, а подробности он узнал от Елены Васильевой, землячке нашей, подруге школьной.
Смелая девушка, после окончания школы поехала в Москву, поступила в МГУ, окончила, владеет двумя иностранными языками, работает редактором и переводчицей в издательстве «Правда». Муж Елены, Сергей Васильев – военный корреспондент, служит в издательстве «Красная Звезда». Его статьи печатают в газете «Красная Звезда», очерки в журнале «Советский воин» и в других изданиях.
– Постой, как ты назвал имя корреспондента «Красной Звезды», – спросил майор Лихов.
– Сергей Васильев,  – опередил Леонида Фёдор. Я с ним познакомился, теперь читаю все его статьи. Кое-что он мне сам рассказал, но такое не печатают, оберегают нервы читателей.
– Читал его статьи о военных учениях и наших боевых операциях в  Афганистане. Всё, о чём пишет Васильев, видел собственными глазами. Знаю не понаслышке, что там творится! – признался Лихов.
– И я читал, только не обращал внимания на фамилию автора, – подтвердил подполковник Камарин. – Да и ты, Лёня, читаешь нашу главную армейскую газету.
– Читаю, теперь знаю, кто этот Васильев, буду следить за его публикациями.   
– Сотрудники «Правды» хорошо информированы, – согласился Камарин. – И что же рассказала ваша знакомая?
– Не жилец товарищ Андропов. Не только наши лучшие врачи из Кремлёвской больницы его лечат, привлекают и иностранных медиков, да только уже не в состоянии ему помочь, –  сообщил Фёдор то, о чём ему рассказала Васильева.
– Да, ходят такие слухи, что Генсек серьёзно болен, – подтвердил Лихов. – Уйдёт он вслед за Брежневым, а дальше что? В Политбюро одни старцы. Кого назначат управлять страной?
– О «старцах» ты верно подметил, – согласился Камарин. – Лично мне Андропов не нравится, не тем чем надо занимается, но повлиять на выбор членов Политбюро я не могу. Хотелось бы мне видеть во главе партии и государства Владимира Ивановича Долгих. Был немного с ним знаком. Сибиряк, а здоровьем сибиряки наделены от природы. Участник Великой Отечественной войны. Такой лидер нужен Советскому Союзу. Ан нет, выберут другого, на которого укажет Андропов. Впрочем, может быть и не его приемника назначат. Полагаю, что в Политбюро уже идёт борьба за нового Генсека. Если прогнозы сбудутся, то скоро мы узнаем, кто им будет. Однако тревожно… 
– Как дела, в Сирии и Ливане? Как воюют евреи? – меняя тему разговора, нахмурился майор Лихов.
– Воюют евреи, которых теперь чаще называют израильтянами, грамотно. Вот и меня покалечили. Сирийцы проворонили израильских минёров, забравшихся на контролируемую сирийской бригадой прифронтовую территорию, да и снайпер не промахнулся, всадил две пули в левую ногу, перенёсшую уже шесть операций. Хорошо, хоть не добил. Хотя…
– Нет, Лёня, никаких «хотя»! – одёрнул подполковника Прокопьева старший по возрасту подполковник Камарин. 
 – Учителя у них хорошие – американцы, – продолжил после паузы Леонид. – Да только арабы не самые лучшие воины. В войну шестьдесят седьмого года  многочисленные армии трёх стран – Египта, Сирии и Иордании не смогли противостоять израильским войскам, воевавшим на трёх фронтах. Позор, да и только!
– А как победам Израиля в той шестидневной войне радовались многие наши соотечественники из евреев. Сам слышал такое. Дескать, израильская армия самая сильная и непобедимая! Даёшь Великий Израиль от Нила до Евфрата! А ведь арабы были тогда нашими союзниками. Да за такие высказывания следовало бы строго наказывать! – возмущался Камарин.
– Успокойся, Женя, есть среди них люди порядочные, есть и паразиты. Что взять с таких? – успокоил товарища подполковник Прокопьев. – Если бы не наши дипломатические усилия, евреи продвинулись бы ещё дальше,  Итак, оттяпали у Египта Синай  по Суэцкий канал, у Иордании всё правобережье реки Иордан, у Сирии Голанские высоты.
Зато в войну семьдесят третьего года , однако, надо отдать должное, Египет с помощью нашего оружия и военных советников вернул Синайский полуостров и через Суэцкий канал, наконец, пошли суда. Заработала важнейшая судоходная артерия.
Но и у нас были конфликты с соседями. В шестьдесят девятом году я оканчивал общевойсковое военное училище в Благовещенске на Амуре, за которым уже Китай, где бурлила так называемая «культурная революция»  и отношения между нашими странами были тогда, как говорится – хуже некуда.
В начале марта, когда стояли морозы и реки были скованы льдом, дело дошло до военных конфликтов  на пограничной реке Уссури, которая с юга впадает в Амур. В результате вероломной вылазки китайских военных, погибли наши пограничники, и только регулярные армейские части, применив артиллерию и установки реактивного залпового огня, заставили китайцев бежать с захваченных ими наших островов по реке Уссури, в том числе с самого крупного острова Даманский.
С той поры минуло пятнадцать лет. В Китае, история которого насчитывает не одно тысячелетие, сменилось политическое руководство, и добрососедские отношения с нашим дальневосточным соседом стали налаживаться.
Израиль – молодое и агрессивное государство, появившееся на территории бывшей английской колонии Палестина, которая перешла под управление Англии после распада Османской империи, то есть Турции, потерпевшей поражение в Первой мировой войне. Начиная с двадцатых годов, при содействии англичан, в лучшую прибрежную часть Палестины стали переселяться евреи из Европы и России, где ещё не закончилась Гражданская война, получая на переезд «подъёмные деньги» от единоверных и единокровных крупных американских и английских банкиров. К моменту провозглашения государства Израиль в 1948 году евреев, выходцев из бывшей Российской Империи, в новообразованном государстве было до трети населения.
СССР первым признал Израиль , несмотря на вспыхнувший конфликт, перешедший в войну с арабами за передел территории Палестины, надеясь, что конфликт разрешится мирным путём и Израиль, треть населения в котором выходцы из России станет миролюбивым государством и, возможно, выберет социалистический путь развития. Вот только надежды не сбылись, и Израиль оказался в поле интересов США, вложивших в экономику молодого еврейского государства – проводника своих интересов на Ближнем Востоке, огромные средства. Теперь Израиль отрабатывает американские капиталовложения, расширяя свою территорию за счёт арабской части Палестины, куда переселяют еврейские семьи, да и от соседнего Ливана так и норовит отхватить немалый кусок.
По возрасту Израиль моложе всех нас, – Прокопьев посмотрел на Лихова и Камарина, –  но жить ему ровно столько, на сколько хватит американской военной и экономической помощи. Как только она иссякнет, соседние арабские страны сбросят евреев в Средиземное море. Так что если в Израиле не одумаются и не решат мирным путём все территориальные споры с соседями, то этого государства может и не быть. Впрочем, у соседей Израиля накопилось столько негатива в адрес этого агрессивного государства, что попытки мирного урегулирования в Палестине могут и не помочь…   
– Верно, Леонид, так оно и будет, когда развалятся США, распадутся на штаты, погрязнув в распрях межу «чёрными» и «белыми», а то и в новой гражданской войне между Югом и Севером, ведь искры от прошлой  гражданской войны  ещё не угасли. Да и количество негров в Америке растёт год от года, рождаемость выше, – подытожил подполковник Камарин.
– Надеюсь, что мы переживём Израиль, это агрессивное проамериканское государство, – поддержал Камарина подполковник Прокопьев, потерявший правую ногу при взрыве израильской мины и поражённый двумя пулями израильского снайпера в левую ногу, за спасение которой сейчас борются опытные советские хирурги.         
– Жаль, что в семьдесят третьем году вместе с Египтом против Израиля одновременно не выступили Сирия с Иорданией, да и палестинцы, у них самые боеспособные отряды, тоже не поддержали. Задали бы все вместе Израилю жару! Сбросили бы их в Средиземное море! – сжал кулаки майор Лихов.
– Тогда бы в эту войну обязательно влезли американцы и англичане. Израиль их главный стратегический союзник на Ближнем Востоке и неизвестно, чем бы всё закончилось, – возразил подполковник Камарин. – В США и Великобритании мощное еврейское лобби, да и ведущие банкиры этих стран в основном евреи. Израиль получает ежегодную безвозмездную финансовую помощь от правительства США, исчисляемую миллиардами долларов и столь же щедрую «добровольную» помощь от пятимиллионной еврейской диаспоры, проживающей на территории Соединённых Штатов.
Помимо денежных вливаний, Израиль получает самую современную военную технику. Не будь всего этого, крохотному Израилю не выжить, даже прокормить себя не смогли бы. Несмотря на мягкий средиземноморский климат, плодородных земель там самая малость, по большей части пустыни да камни, и с водой туговато. Одна лишь речка и та переплюйка, зато с известным всему миру названием Иордан. Хватило бы разве что помидоров, выращиваемых под стеклом, чтобы не испарялась влага, да только сыт ими не будешь. Ежегодно из США завозятся в Израиль миллионы тонн кукурузы и пшеницы, отсюда и развитое животноводство.
Работающий Суэцкий канал был необходим всем, в том числе и американцам, а потому на этот раз простили возвращение Синая египтянам, – подчеркнул подполковник Камарин, выписывавший и читавший журнал «Вокруг света».
– Ты, Женя, как всегда прав, – согласился с подполковником майор Лихов. – Сразу видно много читаешь. Леонид, раз уж Евгений упомянул об Иордане, скажи, пришлось тебе окунуться в святую реку, в которой крестили Иисуса Христа?
– Нет, искупаться в Иордане мне не пришлось, зато умывался и пил воду из его истоков – ручьёв, питаемых родниками в горах Ливана и Сирии . Вода в родниках вкусная и целебная. Солдаты, получившие нетяжёлые ранения, промывают раны в родниковой воде, и они заживают на удивление быстро. Целебная сила воды изучена ещё недостаточно, – вспоминал подполковник Прокопьев свою командировку на Ближний Восток.   
– Друзья мои, когда я служил в Армении, то слышал от одного подполковника- пограничника историю о том, как в пятьдесят шестом году  во время тройственной англо-франко-израильской агрессии против Египта, национализировавшего Суэцкий канал, в Закавказье, в Армении была сформирована добровольческая армия, готовая придти на помощь Египту, – продолжил воспоминания Леонид.
– Когда евреи осадили Порт-Саид, который у нас назвали «египетским Сталинградом», и перекрыли доступ в Суэцкий канал, наше правительство заявило правительствам Англии и Франции, что направит на помощь Египту оперативно сформированную в Закавказье добровольческую армию. Однако на пути к Египту лежала Турция, и вот, чтобы убедить англичан, французов и евреев в серьёзных намереньях, танковая дивизия выдвинулась к турецкой границе, местами проникнув на территорию Турции. Подполковник служил тогда старшим лейтенантом в должности начальника погранзаставе под Ленинаканом , и указал танкистам наиболее выгодные места для наступления через турецкую территорию.
Осознав, что происходит, турецкое правительство обратилось за помощью к США. Опасаясь вторжения советских войск на территорию своего союзника по НАТО, американцы дали отбой и англичане, французы и евреи прекратили агрессию против Египта, вернув войска на исходные позиции, уступив Египту права на Суэцкий канал. Вот как это было, – закончил свой рассказ Леонид.
– А хорошо мы их тогда напугали! – воскликнул майор Лихов. – Да войди наши войска на территорию Восточной Турции, где прежде были армянские земли, там была бы установлена Советская власть и эти территории вошли бы в Союз! – Вот чего испугались американцы! – воскликнул майор Лихов, целиком оправдывавший свою фамилию, проявивший себя в Афганистане, да и теперь не давал спуску курсантам военно-десантного училища, прыгая вместе с ними с парашютом.
– Лёня, как ты считаешь, есть у Израиля атомное оружие? – поинтересовался подполковник Камарин.
– Наверное, есть несколько атомных бом или ракет, только в этом евреи не признаются . Американцы им помогли создать ядерное оружие из тайно поставленного оружейного урана или плутония. Помните загадочные подводные взрывы в пустынной южной части Атлантического океана, о которых писали в газетах?
– Было такое, – подтвердил майор Лихов.
– А если есть ядерное оружие, могут евреи его применить против соседних арабских стран? – спросил подполковник Камарин.
– Я не пророк, – пожал плечами Леонид. – Если их «загонят в угол», то могут и применить. Только вся Палестина, в центре корой разместился Израиль, окружённый со всех сторон арабами, столь невелика, что пострадают и сами евреи. Трудно сказать, что может быть. Мой боевой товарищ, командир сирийской механизированной бригады, при которой я был военным советником, рассказывал об Армагеддоне. Знаете, что это такое?
– Смутно, – признался майор Лихов.
– Под Армагеддоном понимается последняя в истории война, последствия которой равнозначны концу света. Это последняя, решающая битва между силами «Добра» и «Зла». И эта битва должна произойти на территории между Нилом и Евфратом. Об этом якобы записано в каких-то древних текстах иудеев, которых привёл на земли Палестины легендарный Моисей после бегства со своим народом из Египта, когда перед ними вдруг расступилось Красное море и пропустило на Синай, не дав догнать и уничтожить египетским воинам на колесницах, которых послал вслед за беглецами жестокий фараон.
Что же понимать под силами «Добра» и «Зла», каждая сторона конфликта понимает по-своему.
– Мало ли что записали на своих скрижалях древние иудеи, потомки которых вознамерились создать Великий Израиль от Нила до Евфрата, как раз на той территории, где якобы случится последняя битва, после которой наступит конец света, – засомневался подполковник Камарин. – Да и бегство иудеев из Египта весьма сомнительно. Египетские воины на колесницах легко бы догнали пеших иудеев, обременённых женщинами, стариками и детьми. Просто их изгнали из Египта за антиобщественное поведение, –  подытожил он, вызвав на лицах Прокопьева и Лихова улыбки. Да и сам громко рассмеялся за высказанное вслух «антиобщественное поведение» древних иудеев, пробиравшихся целых сорок лет! через Синайскую пустыню в цветущий Ханаан , чтобы разрушить грохотом медных труб Иерихон и, уничтожив ханаанцев, осесть на их землях, создав позже два царства – Израильское и Иудейское. 
Лишь Фёдор не смеялся, подумав, – «грустно всё это…»       
– Тише! – одёрнул майор Лихов подполковника Камарина. – Не на плацу, а в госпитале.
– Товарищи, – послышался строгий голос старшей медицинской сестры Анны Игнатьевны. – Что за шум в палате тяжелобольного? Ваше время истекло. Свидание с пациентом окончено. Прощайтесь. А вы, Федор Михайлович, спуститесь вниз, помогите разгрузить машину. Из прачечной привезли свежее бельё.
– Не прощаемся, до свидания, Леонид Семёнович, поправляйся, нас не забывай. Как-нибудь ещё навестим. Не здесь, так в госпитале Бурденко. И я там заново учился ходить на протезе, так, что там все входы и выходы мне известны, – пожал на прощание Леониду руку подполковник Камарин.
– Бывай, Лёха! Поправляйся, – следом за Камариным пожал Прокопьеву руку бывалый майор-десантник Лихов, которому ехать на Казанский вокзал и далее в электричке в Рязань, в ставшее родным Воздушно-десантное училище.

12.
Месячный отпуск Фёдора подходил к концу. Мама уехал в Миасс ещё раньше, и теперь рядом с ним оставалась  Галя. У Леонида семья, дети, так что придётся хлопотать о московской квартире и думать о будущем. Полагать себя инвалидом, пенсионером в тридцать шесть лет, Леонид не желал. Иной профессии, кроме военной службы, он не имел, а потому было острое желание остаться в армии.
В тот памятный день 8 февраля, в день открытия XIV Зимних Олимпийских игр  в Сараево, когда Фёдору предстояло вечерним поездом возвращаться в Миасс, с согласия Леонида, который выглядел значительно лучше, чем в первые дни пребывания в госпитале, школьного товарища навестила Елена Васильева.
Пришла  вместе с мужем, недавно вернувшимся из ГДР , где он наблюдал за совместными командно-штабными учениями частей Советской армии и ННА  проходившими на севере республики близ побережья Балтийского моря, и теперь готовил очерк для «Красной Звезды». Галя в этот момент была дома у знакомых и собиралась придти вечером, кое-что принести и попрощаться с Фёдором. 
Необходимость дежурить ночами возле больного, как это было прежде, отпала, и Фёдор со спокойным сердцем возвращался в родной город.
– Прости, Лёня, что так долго не смогла тебя навестить. Фёдор не приглашал, говорил, что пока ещё рано, а сегодня позвонил, приходи, а то я вечером уезжаю. Отпросилась с работы, муж дома, стучит на пишущей машинке, готовит очередную статью в газету. Вот и собрались вместе тебя навестить.
Васильевы принесли не только обыденные соки и фрукты, но и цветы – букетик душистых нарциссов, выращенных в подмосковной теплице. Цветы поставили на тумбочку в стакан с водой и, вдохнув аромат нарциссов, Леонид вспомнил весеннее пробуждение уральской природы, сад возле дома и, посаженные бабушкой весенние первоцветы…
– Спасибо, Лена, что навестили раненого солдата, – присев на кровати и прикрыв одеялом ноги, улыбнулся тщательно выбритый Фёдором Леонид.
– Ждали, когда Фёдор разрешит навестить тебя. Вот и пришли. Как сам? Как настроение?
– Уже лучше, однако, сколько ещё понадобится операций и времени для дальнейшего лечения и реабилитации, сказать не могу, не знаю, – признался Леонид. – А ты, Лена, почти не изменилась. Если бы довелось тебя встретить на улице, узнал бы сразу. Такая же красавица!
– Спасибо за комплимент, – улыбнулась Елена. – Познакомься, мой муж Сергей Васильев, так что я уже давно не Григорьева, а дважды Васильева, – пошутила Елена.
– Фёдор рассказывал мне о вас. У вас растёт дочь Ирина, ей десять лет.
– Если ты всё о нас знаешь, то повторяться не стану. – Хорошо, что рядом с тобой верный друг. Ты, Федя, молодец!
– Спасибо, Лена, стараюсь, – покраснел от удовольствия Фёдор. – Да вот уезжаю. Кончается отпуск.
– Лёня, а Галя, жена твоя, придёт?
– Попозже. Кое-что принесёт, попрощается с Федей.
– Скучаете по детям?
– Не то слово, истосковались! Как только меня выпишут, заберём детишек в Москву. Что нового в мире? Читаю газеты, радио слушаю, да только чувствую – этого недостаточно.
– Генсек при смерти, – понизила голос Елена. Не сегодня – завтра сообщат о его кончине.
Воцарилось тягостное молчание. Первым его нарушил Фёдор.
– В «Правде», конечно же, всё известно заранее. Кого же назначат следующим?
– Ходят слухи, что следующим Генсеком станет член Политбюро Константин Устинович Черненко .
– Черненко? – Да ведь и он великовозрастный член Политбюро, – удивился Леонид. – Надолго ли?
– Не нам судить, – заметила Елена. – В тревожное время живём, товарищи. Не спокойно на сердце. Один за другим уходят из жизни ветераны партии, кто придёт им на смену? Куда пойдёт страна за новыми лидерами, родившимися после революции, не воевавшими в Великой Отечественной войне?..
Впрочем, довольно на эту тему. Поживём – увидим. Ты, Лёня начинал военную службу в Польше, в Северной группе советских войск. Фёдор уточнил, что в Зелена Гура. 
– Да, там. Хорошее было время! – Вспомнил Леонид. Климат там мягкий, кругом сады. Вдоль дорог растут фруктовые деревья, вишни, сивы, яблони, черешня. Собирай, сколько захочешь! Да и поляки тогда к нам хорошо относились, многие переселенцы из восточных областей на бывшие немецкие земли. Занимали оставленные немцами дома, осваивали плодородные земли.
– Не так давно и Сергей там побывал. Общался не только с нашими военнослужащими, но и с местным населением. Только не всё теперь в порядке в Посполитой . Серёжа, расскажи, – попросила Елена.
– Польша первой из крупных европейских стран подверглась немецкой оккупации, –  напомнил Васильев, – зато после освобождения Советскими войсками, Польше вернули древние славянские земли до Одера, расширив тридцатикилометровый выход к морю, называвшийся «Польским коридором», на всё пятисоткилометровое Поморье от Вислы до Щецина с островом Волин и частью острова Узедом. Опять же искажённое славянское название острова у входа в Поморскую бухту, звучавшее прежде, как «Уже дома», –  добавил Сергей.
На этом острове, часть которого осталась в ГДР, в годы войны немцы разместили на полигоне Пенемюнде свои ракеты ФАУ-1 и ФАУ-2 , а к концу войны спешно соорудили первый в мире космодром для баллистических ракет, которыми собирались атаковать американские города. Заброшенные бетонные взлётные полосы этого космодрома, заросшие кустарником, мне довелось увидеть собственными глазами.
В конце января 1945 года, когда советские войска приближались к границам так и не состоявшегося «Тысячелетнего рейха», с Узедома стартовала первая в мире, наспех построенная межконтинентальная баллистическая ракета «Америка А9/А10» с пилотом на борту. Пилот занял место в крохотной кабинке гигантской тридцатиметровой ракеты, начинённой самой мощной на то время взрывчаткой. Он должен был навести её на сигнал радиомаяка, установленный немецкими агентами на крыше одного из небоскребов Нью-Йорка и, не долетая нескольких десятков миль до цели, которой предположительно был Уолл-Стрит – цитадель американского капитала, выброситься из ракеты с парашютом в океан, где его ожидала подводная лодка. Однако в начале полёта пилот скончался, не выдержав перегрузок, и уже мёртвым вышел в космос. Поскольку построенная в спешке ракета осталась без управления, она упала в океан в нескольких сотнях миль от побережья США.
– Надо же, мы этого не знали, – удивился Леонид. – Почему же об этом не пишут.
– Считают это не нужным. Немецкий космонавт погиб до выхода в космос и его можно забыть, да и поставленную перед ним задачу мирной не назовёшь. Первым космонавтом, вернувшимся на Землю после космического орбитального полёта, был наш советский человек Юрий Гагарин  и это признают во всём мире, – подчеркнул Сергей.
– Да и от Восточной Пруссии – земель бывшего Тевтонского ордена Польше досталось не менее двух третей. Им бы русских на руках носить, да нет, эти спесивцы, на нас косо смотрят, за глаза называют оккупантами, а сами, те из поляков, что живут ближе к границе, немцев уважают, стараются получить работу в ГДР, где можно заработать гораздо больше, чем на польской территории. Вот и ездят на работу за Одер каждый день.
Противно слушать поляков, особенно молодых, не знавших ужасов войны. А западные территории Украины, Белоруссии и Литвы, которые мы освободили в сентябре тридцать девятого,  не дав занять фашистам, нагло называют «Восточной Польшей».
– Поляки – торгаши к тому же с гонором. Как говаривал товарищ Сталин, –  «Социализм для Польши, как для коровы седло…» –  Добавил к комментариям Сергея Васильева подполковник Прокопьев, с интересом слушая корреспондента «Красной Звезды». – Это прежде, когда я служил в Северной группе войск, поляки помалкивали или перед нами заискивали, а теперь разболтались!
– И в ГДР тоже набирают силу негативные процессы, подогреваемые Западной Германией, – продолжил Васильев, – но в республике одни из лучших в мире органы госбезопасности – «Штази », и ситуация пока под контролем. ГДР ещё совсем недавно входила в первую десятку развитых стран мира. Молодёжь в республике учится, работает, занимается спортом. Шутка ли, небольшая по территории страна с населением всего семнадцать миллионов, занимает призовые места на Олимпийских играх, оставляя Западную Германию с населением в трое – четверо большим далеко позади!
Впервые я побывал в одном из гарнизонов ГСВГ , расположенном на севере ГДР в городе Висмар на побережье Балтийского моря в 1974 году. Наблюдал за дивизионными учениями, проходившими в северной лесистой части страны. Так вот, когда колонны наших танков и бронетранспортёров проходили мимо деревень, немецкие девушки встречали наших солдат цветами, угощали фруктами, пирогами, молоком. Видел всё это собственными глазами! Организовать такое силами той же «Штази» просто не возможно, столь искренни были порывы немецкой молодёжи.
В середине семидесятых ГДР была самой процветающей социалистической страной Восточной Европы. Это было время международной разрядки и наивысшего экономического и военного могущества СССР, на долю которого приходилось свыше двадцати процентов мировой экономики!
В это время руководство республики объявило о создании пятидесятикилометровой приграничной зоны, куда граждане Западной Германии могли приезжать по выходным дням, чтобы повидаться с родственниками, по упрощённым правилам. И приезжали, не только к родственникам, но и за покупками.
Продовольственные товары в ГДР были значительно дешевле, чем на Западе и в то же время качественнее, без химических и прочих пищевых добавок. Доходило до того, что приезжие скупали всё подряд – мясо, молочные продукты, овощи и фрукты, даже хлеб. Возвращались на машинах с полными багажниками, опустошив магазины. Чтобы прекратить такие опустошительные наезды гостей с Запада, бургомистры приграничных городов и деревень приняли решение закрывать продовольственные магазины на выходные дни, и поток приезжих из Западной Германии заметно сократился. Вот такая история, – вспоминал Сергей Васильев. 
Последний раз был в Германии и опять в Шверине и Висмаре в прошлом году. Прошло всего-то десять лет, но очень многое изменилось. Теперь такого нет. Наблюдал за полковыми учениями мотострелкового полка. Вводная – отход с боями на восток после нападения условного противника, под которым подразумевались войска НАТО , с эвакуацией всего гражданского персонала, в том числе семей военнослужащих.
Вместе с личным составом полка и всей боевой техникой на время пятидневных учений гарнизон покинули женщины с детьми старше трёх лет. В течение двух суток я наблюдал за учениями, записывал, фотографировал, собирал материал для очерка. Помимо артиллерийских и танковых стрельб по мишеням, атак пехотинцев с автоматной стрельбой холостыми патронами и взрывпакетами вместо боевых гранат,  видел женщин, переодетых в загодя подогнанное по фигуре солдатское обмундирование, детишек, головки которых укрывали подшитые пилотки, ночи у костров на лесных полянах, полевые кухни. Благо было лето и погода не подкачала…   
Теперь пятидесятикилометровая зона упрощённого пропуска для граждан Западной Германии закрыта, появилось много нарушителей, оболваненных оголтелой пропагандой о «свободе на Западе», пытающихся пробраться через границу, в том числе и через Берлинскую стену .
К глубокому сожалению, мы и наши союзники – социалистические страны Восточной Европы, сдаём свои позиции в идеологии, ничего конкретного не можем противопоставить напору западной пропаганды. Прискорбно. Особенно это стало заметно с начала восьмидесятых годов… –  подытожил Сергей и посмотрел на жену.
«Да, это так», – подтвердила глазами Елена. – Мне приходится читать американскую, британскую и немецкую периодику, переводить статьи, ряд которых серьёзно редактируется и печатается в сокращениях в наших газетах и журналах. Но этого мало и эффект от таких публикаций невелик.
– Сергей, вы упомянули север современной Германии, а ведь мои далёкие предки по мужской линии родом из тех мест, – глубоко задумавшись, признался Леонид. – Память о славянине Монтвиле из Древней Ругии сохранилась в наших семейных преданиях. Узнал об этом от бабушки, а она от мужа и моего деда Ивана Григорьевича Мотовилова – последнего потомственного дворянина в нашем роду. 
Мне не довелось увидеть деда, он погиб в 1942 году под Ленинградом, командуя дивизий, наспех сформированной из разрозненных частей и ленинградских рабочих. Вот и родовая наша фамилия происходит от имени воина Монтвила, который приплыл на ладьях с Руяна на Русь по Балтийскому морю с дружиной князя Рюрика по зову деда его престарелого Словенского князя Гостомысла, все сыновья которого погибли в сражениях с грабившими Северную Русь варягами – данами, свеями, урманами .
Там, на Балтийском взморье, неподалёку от Висмара, который славяне называли Витемиром, сохранился маленький приморский городок – Рерик, где родился Светлый князь-Сокол – родоначальник правящей княжеской династии Рюриковичей. Вот и деревни в том краю и поныне хранят славянские названия – Радегаст, Раков, Варин, Рубов, Краков, Вицин, Грабов Руссов и другие. Нигде в Германии нет больше таких названий, – вспоминал подполковник Прокопьев, побывавший в тех сакральных краях во время совместных учений стран участниц Варшавского оборонительного договора , между тем размышляя, – «а не вернуться ли после всего, что случилось со мной, к своей родовой фамилии?..»
– Да это так, – подтвердил Сергей. В ГДР существует славянская культурная автономия. Лингвисты работают над воссозданием утерянного языка славян – ободритов или бодричей, населявших этот край более тысячи лет назад до захвата славянских земель саксами и онемечивания местного населения. Дольше всех славянских земель сохранял свою независимость остров Руян, ныне Рюген. На северо-восточной оконечности Руяна, на крутом морском берегу, возвышался легендарный град Аркона .
– Леонид, – Васильева внимательно посмотрела на перенёсшего несколько операций офицера, своего школьного товарища. – В школьные годы ты был Лёней Мотовиловым, школьным активистом, комсомольцем, которого избрали комсоргом класса, почему же ты отказался от своей родовой фамилии?
– Знаешь, Лена, – собираясь с мыслями, Леонид помедлил с ответом, – я только что об этом подумал. Женился рано, когда учился в военном училище в Благовещенске. При регистрации брака взял фамилию жены. Теперь вот думаю, придёт время – вернусь к своей родовой фамилии. Впрочем, когда оно придёт, пока не знаю, да и боюсь обидеть Галю… 
– Леонид, я часто работаю в архивах, а так же в Ленинской библиотеке  – крупнейшем собрании документов, и после встречи с Федей, который мне кое-что рассказал о тебе, о твоей бабушке, о деде, погибшем в Великую отечественную войну, о дворянах Мотовиловых, разыскала некоторые документы, в том числе копии писем симбирского дворянина и титулярного советника императорам Николаю Первому и Александру Второму. Прочитала, многое узнала.
Помимо титулярного советника, Николай Александрович был симбирским совестным  судьёй, почётным смотрителем Корсунского уездного училища, попечителем Серафимо-Дивеевского монастыря, но самое главное – человеком близким к Святому старцу Серафиму Саровскому, который жил в прошлом веке. Ведь Николай Александрович твой именитый предок.
– Спасибо, что напомнила о моих родовых корнях.  Как поправлюсь и встану на ноги, обязательно запишусь в Ленинскую библиотеку. К глубокому моему стыду  я крайне мало знаю о своих предках. Деда не видел, родился пять лет спустя после его гибели. Других родственников, рассеянных после революции и гражданской войны по России, а то и по всему свету, не знал. Слышал от бабушки, а она простолюдинка, что прадед был морским офицером, запомнил, но это, пожалуй, всё, А о потомственном симбирском дворянине и титулярном советнике, близком к старцу Серафиму Саровскому, которого православная церковь почитает святым, впервые узнал от сестры деда Анны Григорьевны. У неё сохранилась единственная ветхая фотография Николая Александровича.
Возможно, бабушка рассказывала мне что-то ещё, да я тогда был ещё мал и не прислушивался. Мама со мной на эту тему не заговаривала, да и вряд ли знала больше, чем бабушка. Пока был курсантом военного училища, времени на чтение книг катастрофически не хватало. По окончании училища служил в войсках. Не до книг, едва успевал просмотреть газеты. Теперь, надеюсь, появится свободное время, буду много читать, непременно запишусь в Ленинскую библиотеку.
Сгорая от адского огня , будучи на грани жизни и смерти, в бреду пребывая в удушающем чёрном туннеле, который вёл меня, не знаю даже куда, я видел силуэты родичей. Среди них был воевода в шапке и кафтане, боярин в петровском мундире и  дворянин в чиновничьем сюртуке, имя которого ты, Лена, напомнила мне. Теперь вспоминаю, что и бабушка рассказывала о нём. Ведь это он – Николай Александрович, близкий к Святому старцу Серафиму Саровскому…    
– Товарищи посетители! – послышался строгий голос старшей медсестры Анны Игнатьевны, явившейся как всегда не вовремя и прервавшей исповедь Леонида, – Имейте совесть, больной устал, измучен. Перед ужином ему необходимо отдохнуть, так что прощайтесь. На завтра назначена очередная операция, так что ему следует набраться сил.
И вы, Фёдор Михайлович, не оберегаете своего друга, – Анна Игнатьевна укоризненно посмотрела на Фёдора. – Сегодня уезжаете?
– Сегодня, вечерним поездом.
– Счастливого вам пути. Впервые вижу такого преданного друга.
– Да, да, простите нас, – извинилась Елена, – мы уходим. – Лёня, до свидания, поправляйся.
Прощаясь, Васильева протянула Леониду листок.
– Вот телефоны – наш домашний номер, мои и Сергея  номера рабочих телефонов. Звони. Будем рады.
Попрощавшись с Фёдором, Васильевы покинули госпиталь за полчаса до прихода Галины, а ещё через полчаса Леонид и Галина простились с Фёдром, которому на Казанский вокзал, и пожелали ему доброго пути. 
На следующий день все газеты, радио и телевидение сообщили о смерти Генерального Секретаря ЦК КПСС  Юрия Владимировича Андропова.
«Вот и сбылось предсказание Лены Григорьевой, теперь Елены Васильевой, трудившейся в издательстве «Правда», – подумал Леонид, приходя в себя после очередной операции, однако ни жалости, ни сожаления по поводу кончины Генсека не было. – «Другого назначат, наверное, очередного «кремлёвского старца», имя которого назвала Елена. Надолго ли?..»
 Вот только предсказание Сергея о том, кто будет победителем на зимних Олимпийских играх, не сбылось. Сильнейшей была сборная команда ГДР, а сборная СССР оказалась на почётном втором месте.

13.
К середине марта, выдержав 14 хирургических операций, занявших в общей сложности свыше 40 часов, которые Леонид перенёс под общим наркозом, что не малая нагрузка на сердце, его левая нога, спасённая ценой огромный усилий хирургами госпиталя имени Вишневского, постепенно заживала и больше не вызывала опасений.
Подполковника Леонида Прокопьева готовили к переводу для последующей реабилитации в военный госпиталь имени Бурденко, где предстояло продолжить лечение с помощью всевозможных процедур, способствующих восстановлению нервных тканей и развивать ногу ходьбой вначале на костылях, а потом на протезе, который ему изготовят по заказу госпиталя.
В первые дни после возвращения Фёдора в Миасс, Леониду остро не хватало верного друга. Скучал по нему. Хорошо, что рядом была Галя. Муж медленно поправлялся, и она постепенно успокаивалась, настраиваясь на спокойную мирную жизнь в Москве.
«Ну и что же, что вместо правой ноги будет протез, зато левая нога уцелела, и в росте муж не убавился», – здраво рассуждала жена. – «Вот и Лёнин товарищ подполковник Камарин ходит на протезе и хирург Николай Петрович, огромное ему спасибо за всё! тоже инвалид сразу на двух протезах.
Зато теперь не будет никаких командировок туда, где идёт война. Лёню из армии пока не уволили. Вот и Камарин, который ещё раз навестил Леонида, и сосед мужа по палате, которого к Леониду подселили в самом конце, уверял, что если обратиться с письменной просьбой к Дмитрию Тимофеевичу Язову , то из армии не уволят, несмотря на то, что инвалид».
– Родственник мой, тоже подполковник, у него проблемы со зрением после ранения. К службе в строевых частях он непригоден, однако из армии не уволили. Вынужден носить «сильные» очки. Теперь преподаватель кафедры военной подготовки Военного института Министерства обороны , в котором готовят военных переводчиков, юристов, преподают тактику и другие военные дисциплины. При академии имени Фрунзе есть адъюнктура. Можно учиться на заочном отделении, защитить диссертацию на звание кандидат Военных наук. Военных специалистов, имеющих боевой опыт, не хватает, так что и офицеры, ставшие инвалидами, могут послужить армии и государству.
Эти слова соседа по палате взбодрили Леонида, и мысленно он уже сочинял записку генералу армии Язову – куратору советского военного контингента в Сирийской республике. Язов был лично знаком с военным советником сирийской механизированной бригады подполковником Прокопьевым, получившим тяжёлое ранение в горах Ливана, так что поможет.
Четвёртого марта состоялись выборы в Верховный Совет СССР, в которых приняли участие все без исключения пациенты госпиталя. Урны для голосования разносили по палатам, и большинство пациентов отдавали свои голоса по привычке, не взглянув на фамилии кандидатов. 
В двадцатых числах марта, когда подполковника Прокопьева, нога которого больше не требовала хирургического лечения, готовили к переводу в госпиталь Бурденко, в Японском море произошло столкновение советской атомной подводной лодки и американского авианосца, курсировавшего неподалёку от наших территориальных вод. По российским понятиям это случилось не так далеко от Благовещенска, где учился и прожил несколько лет курсант Прокопьев, поэтому такое известие его взволновало.
«Никак неймётся, проклятым американцам, так лезут к нашим границам!..»
И вот последний день в госпитале Вишневского. Утренний обход пациентов.
– Прощаюсь с вами, Леонид Семёнович. Надеюсь, что больше вам не понадоблюсь. Вчера вечером мне позвонил из Дамаска полковник Гончаров, опять справлялся о вас. Привет передал. Следом позвонил главный военный советник в Сирийской республике генерал-полковник Яшкин. Помнит о вас. Ведь он вместе с Хафезом Асадом  обеспечивал ваш перелёт из Дамаска в Москву, когда жизнь ваша «висела на волоске». Яшкин созвонился с Дмитрием Тимофеевичем Язовым и ходатайствует о присвоении вам очередного воинского звания. Так что всё у вас будет в порядке.
Однако реабилитация левой ноги займёт не один месяц. Мы возвращаем вас в госпиталь Бурденко. Там вы будете продолжать лечение под наблюдением опытных врачей. Развивайте ногу, ходите столько, сколько сможете. Для правой ноги вам изготовят  протез. К сожалению, их сейчас вынуждены делать слишком много, так что научились делать неплохие протезы.
Сам на таких хожу, недавно поменял и уже привык, – вспомнив о солдатах и офицерах, потерявших ноги на Афганской войне, вздохнул Николай Петрович. – Большую часть жизни живу с протезами. Хожу, почти не хромаю, по много часов стою за операционным столом. Привык. И вы привыкните, Леонид Семёнович, не сомневайтесь.
– Спасибо вам, Николай Петрович! Спасибо за всё! – на глазах растроганного Леонида навернулись слёзы. – Жить с одной ногой, мне, наверное, будет легче, чем вам. Вот и в росте я не убавился. Конечно, привыкну. Прощайте, нет, Николай Петрович, не прощайте, буду помнить о вас, нет-нет позвоню, а то и сам подъеду, не обессудьте. С Новым Годом поздравлю, а то и просто так... – Леонид пожал протянутую руку хирурга.
 – С Богом, Леонид Семёнович!
– Вы человек верующий? – спросил хирурга Прокопьев.
– Пожалуй. Впрочем, не знаю… – признался Николай Петрович. – Но так уж у нас принято прощаться с пациентами, которых мы возвращаем к жизни.
С Богом!..











Глава 3. Крым

1.
Оставив позади выжженные августовским солнцем степи южной Украины, скорый поезд «Москва – Симферополь» мчался по такой же сухой ковыльной крымской степи, приближаясь к Джанкою.
– Первый город Крыма! – проходя по коридору купейного вагона, объявил проводник, разносивший по купе к утреннему завтраку, стаканы с горячим свежезаваренным  чаем в мельхиоровых подстаканниках. – Стоянка пять минут. Граждане пассажиры, убедительная просьба не опаздывать к отправлению поезда.
– Молодые люди, вы выйдите на перрон, постоять на крымской земле, размять ноги? –  спросил у супругов пожилой сосед по купе, путь которого после Симферополя лежал на южный берег Крыма в один из санаториев поблизости от Алушты. – В Рабочем уголке, –  пояснил сосед, – это в двух километрах от Алушты в сторону Ялты. – Красивое место с замечательными пляжами! Рядом горы, поросшие лесом.
Подсел он в купе Прокопьевых в Туле и до Симферополя они ехали втроём. Галя хотела уступить ему место на нижней полке, но Олег Анатольевич, так назвал себя попутчик, меняться местами категорически отказался.
– Да что вы, Галина Ивановна, я хоть и не молод, но в хорошей физической форме. Бегаю по утрам, плаваю, зимой хожу на лыжах и даже играю в шахматы, – пошутил попутчик, – и мне всего-то каких-то пятьдесят семь лет, так что даже не пенсионер. Тружусь в конструкторском бюро при крупном заводе, начальник отдела. За хорошую работу наградили денежной премией и двумя путёвками – для меня и супруги.
– Так почему же вы едите один? – удивилась Галя.
– Задержали по работе на три дня. Супруга уехала раньше, позвонила из санатория. Номер хороший с видом на море, погода отличная, море тёплое, уже искупалась. Я догоняю. Начало сентября, впереди «бархатный сезон». Путёвка на 24 дня, жаль, что отдыхать буду на три дня меньше.
Попутчик оказался хорошим собеседником, умным, начитанным человеком. Много шутил и с удовольствием рассказывал об истории Крыма, где не раз отдыхал, а потом об интересных случаях, которые происходили с ним на рыбалке, уверяя, что с удочками не расставался с детства.
– Вот и в Чёрном море обязательно половлю барабульку. Снасти захватил, осталось только приобрести на месте бамбуковое удилище.
Узнав от Леонида Семёновича краткую историю о своём тяжёлом ранении и потере ноги, которую он рассказал попутчику, скрыв, что эта беда произошла в Сирии, искренне сочувствовал, о подробностях не расспрашивал, и пожелал подлечиться целебными, грязями известного на всю страну бальнеологического курорта.
Так в душевных разговорах в купе вагона скорого поезда, мчавшегося по российским и украинским просторам, доехали до желанного Крыма, встретившего пассажиров жаркой безоблачной погодой. И вот первый крымский город Джанкой.       
– Олег Анатольевич, мы посмотрим на платформу из окна. Вдоволь нахожусь на протезе в Саках , – ответил попутчику Леонид. – Сорок восемь дней отведены мне для полной реабилитации. Да и чай подан. Хоть и начало сентября, но юг, ночи душные, в горле пересохло.
– И я останусь, – поддержала супруга Галя. – Хочется чая.
– Я за папиросами. Вам что-нибудь захватить? Пиво, лимонад?
– Если не трудно, купите бутылочку лимонада, – попросила Галя.
Сосед вышел на перрон, а Леонид, сбросил с себя простынку, присел и принялся надевать на правую ногу протез, к которому привык ещё в госпитале «Бурденко», где в течение пяти с лишним месяцев продолжал лечение спасённой от ампутации левой ноги и продолжительный курс реабилитации. По окончании лечения в госпитале, в начале сентября того же мучительного 1984 года, в начале которого был тяжело ранен в Горном Ливане, его направили в крымский городок Саки, в ЦВКС имени Пирогова  продолжать лечение и реабилитацию сохранённой левой ноги.
– Лёня, тебе помочь? – забеспокоилась Галя.
– Ну что ты, Галя, сам управлюсь. Какие наши годы. Вот и Олег Анатольевич назвал нас молодыми людьми, да и он ещё не старик, не пенсионер. Начальник отдела, трудится в конструкторском бюро, а какого завода не рассказал. Только можно смело предположить, что завод выпускает военную продукцию, ведь исстари Тула известна как кузница русского оружия.
Олег Анатольевич вернулся с пачкой папирос, бутылочкой «ситро» и тремя стаканчиками фруктового мороженного.
– Это вам, – протянул он два стаканчика мороженого супругам, с которыми предстоит скорое расставание в Симферополе. Сам поедет в троллейбусе по шоссе, проложенному через перевал в Крымских горах, на южный берег, а супруги Прокопьевы в служебном автобусе, который ожидает прибытия утреннего поезда, поедут в лечебно-оздоровительный санаторий городка Саки на западный равнинный берег полуострова, который хоть и не слишком велик, однако является главной здравницей всего Союза.
– Олег Анатольевич, сколько мы вам должны? – раскрыла кошелёк Галя.
– Что вы, Галочка, пустяки. Угощаю! – улыбнулся Олег Анатольевич. Выглянул в окно, посмотрел на  убранные пшеничные поля и громко вздохнул.
– И всё-таки жаль, что в пятьдесят четвёртом году Крым передали Украине . Случись что, так и останется Крым с Украиной…
– Да что же такое может случиться? – искренне удивился Леонид.
– Леонид Семёнович, а что записано в нашей Советской Конституции?
– Что вы имеете в виду?
– В Советской Конституции записано, что Союзная республика имеет право на выход из СССР. При каких обстоятельствах не уточняется. Стоит только Союзному Центру проявить слабость и нерешительность в чрезвычайных обстоятельствах, от которых не застрахована ни одна страна, как некоторые республики пожелают покинуть Союз, став самостоятельными независимыми государствами. К этому республики побуждает так называемая «национальная интеллигенция».
Бываю в служебных командировках в Прибалтике, в Латвии и Эстонии. Там, среди коренного населения, уже давно укоренилось понятие, что они – «это одно», а Россия – «другое». Так и говорят о наших недостатках, бравируя европейским акцентом – «это у вас в России». В этих прибалтийских республиках, особенно в Риге и Таллине много русских людей, приехавших в республики после войны и создавших упорным трудом первоклассную промышленность и науку в прежде отсталых, аграрных задворках Европы. Русские люди трудятся на предприятиях, в научных институтах, в портах. Среди моряков подавляющее большинство русских людей. К счастью в служебных командировках в основном приходится общаться с русскими людьми. Заметил, что год от года настроение у них постепенно меняется, в обществе растёт напряжение…
Коренные граждане в основном заняты в области культуры, в министерствах, СМИ , в сфере услуг и в сельском хозяйстве. А вот выход их Союза автономных республик, автономных областей и национальных округов, которых в России немало, есть они в и составе других союзных республик, в Конституции СССР не предусмотрен.
– Коренное население Прибалтики во все времена было недовольно и имперским правительством и Союзным центром, под которым понималась Россия, – добавил Леонид.
– Именно так, – подтвердил Олег Анатольевич. – Прежде это было скрытое недовольство, а теперь всё более и более открытое, по существу неприязнь, хотя в этих малых республиках благодаря дотациям из Союзного центра самый высокий в стране уровень жизни населения.
– Зря их подкармливают за счёт других республик, а пресечение сепаратистских настроений задача Комитета государственной безопасности, которым ещё не так давно руководил ныне покойный Андропов.  Но ведь Украина – братская славянская республика и всегда будет с Россией! – уверенно заявил подполковник Прокопьев и посмотрел на жену.
– И я так думаю, – подтвердила Галя, прислушиваясь к разговору мужчин. – Ведь мы славяне.
– Если бы так, – вздохнул Олег Анатольевич. – Население Украины крайне неоднородное. Западные области Украины – Львовская, Тернопольская, Ивано-Франковская, да и Хмельницкая, Ровенская и Луцкая  заметно отличаются от центральных областей Украины, не говоря уже о русскоязычных восточных и южных областей.
Что касается Крыма, то он населён преимущественно русскими людьми и прежде входил в состав РСФСР на правах автономии в связи с проживающим в Крыму татарским населением, которого не более десяти процентов. Кстати, и крымские татары далеко не коренное население Крыма, и появились они на полуострове во времена монголо-татарского нашествия на Русь и страны Восточной Европы. В стародавние времена на территории полуострова проживали тавры и киммерийцы. От них сохранились названия – Таврида и Крым. Позднее эти древние племена смешались с пришедшими в Крым скифами, а ведь скифы наши далёкие предки. На месте Симферополя прежде была столица скифов, которую древние греки называли Неаполь Скифский.
Потом в Крым ворвались готы – одно из воинственных германских племён, истребив или вытеснив непокорных скифов. Этот исторический факт припомнил Гитлер, намеревавшийся после разгрома СССР в результате так и не состоявшегося блицкрига, включить Крым в состав Третьего рейха, назвав полуостров провинцией Готенланд, что в переводе на русский язык – «Земля готов», переименовав Симферополь в Готенбург – «Город готов» а Севастополь в Теодориксхафен, в честь короля готов Теодорикса, завоевавшего Крым полторы тысячи лет назад.
Только и готы в Крыму не удержались, смели их монголо-татарские орды. Вот только вспомнил о воинственных германцах Адольф Гитлер и приказал изготовить новые карты Крыма с немецкими названиями, не предусмотрев полного разгрома Советской армией несостоявшегося Третьего рейха.
Однако между готским периодом истории Крыма и монголо-татарским завоеванием, был и ещё один период в истории полуострова, когда эти благодатные земли принадлежали Хазарскому каганату  – раннесредневековому государству, которым правила иудеи – выходцы из Древней Персии, осевшие в низовьях Терека и Волги после гонений на них со стороны персидских царей.
Умудрённые многовековым опытом, иудеи, поселившиеся на берегах Каспия, среди принявших их добродушных хазар, породнились с хазарскими вождями. Позже возглавили этот степной народ и создали мощное средневековое государство, контролирующее Великий шёлковый путь, протянувший из Китая до крайнего и самого богатого государства Европы той поры – Кордовского халифата , возникшего в результате арабских завоеваний на землях современных Испании и Португалии.
По экспансии в отношении  других  ближних и дальних государств той поры, Хазарский каганат вполне можно сравнить с современными США, – заключил Олег Анатольевич.
– Вы интересно рассказываете. Выходит, что не только в Древнем Египте, но и в Персии были на иудеев гонения. Кое-что слышал об этом, но причём здесь Крым, – спросил у Олега Анатольевича подполковник Прокопьев.
– Я уже говорил, что Крым входил в сферу влияния Хазарского каганата, как и всё Причерноморье. Да и славяне, селившиеся по Днепру и его притокам, платили хазарам подчас непосильную дань, в том числе рабами – юношами и девушками.
Даже Киев, прозванный позже «матерью русских городов», хотя таковыми правильнее было бы считать Словенск на Волхове, где правил князь Гостомысл – дед Рюрика, и Великий Новгород, отстроенный близ Словенска, который по большей вероятности сгорел и больше не восстанавливался.
В Крыму сохранился реликт хазарской эпохи – небольшой народ караимы. Всего их  насчитывается несколько тысяч. Караимы исповедуют религию близкую к иудаизму и полагают себя потомками тюркоязычных хазар, хотя некоторые лидеры караимской общины относят себя к евреям. Как бы то ни было, но во время немецкой оккупации Крыма караимы не преследовались наравне с евреями, которых вывозили в концлагеря и уничтожали.
После освобождения Крыма и выселения с полуострова в Среднюю Азию большинства крымских татар, обвинённых в сотрудничестве с фашистами, что имело место, хотя и не все татары в том повинны, группа известных еврейских деятелей культуры подписали прошение к Сталину о создании в Крыму республики советских евреев на правах союзной республики. Эти люди, среди которых были и лидеры Еврейского антифашистского комитета, просили у Сталина Крым для советских евреев на основании того, что евреи в годы войны понесли самые тяжёлые потери и на основании того, что в Крыму проживают иудеи и находятся древние памятники – святыни иудеев.
Однако Иосиф Виссарионович не одобрил такую идею, заявив, что для советских евреев уже выделена на Дальнем Востоке территория в лучшей южной части Хабаровского края. Это Еврейская автономная область , площадь которой значительно превышает площадь Крымского полуострова. 
«Поезжайте туда, осваивайте, сделайте эту землю цветущим садом. А ещё поторопите англичан уйти из Палестины, куда уже переселились более миллиона евреев. Не в Крыму, а в Палестине ваша историческая Родина...»
– Англичане ушли из Палестины и еврейское государство Израиль там создано. Олег Анатольевич, как вы относитесь к современному Израилю, – затаив дыхание спросил подполковник Прокопьев.
– Наглое агрессивное государство на Ближнем востоке. Этакий «забияка» под покровительством США. Моё личное отношение – отрицательное!          
– Потрясён вашими историческими познаниями! – признался подполковник Прокопьев. – Откуда они?
– История России – моё давнишнее увлечение. В юности мечтал учиться на Историческом факультете МГУ, однако, не вышло, стал конструктором. У меня хорошая домашняя библиотека, – с удовольствием сообщил Олег Анатольевич. – Но вернёмся к истории Украины, истории Малороссии, как её называли в Российской Империи. Малороссов и белорусов от нас с вами великороссов оторвали во времена монголо-татарского ига, когда западные области Руси стали частью Великого Литовского княжества, а затем и Речи Посполитой, то есть Польши, которая в те времена была крупнейшей европейской державой.
Теперь от былого значения Польши в Европе мало что осталось, хотя в результате победы над Германией, СССР вернул Польше её прежние земли, утерянные в раннем Средневековье.      
Вспоминайте, что после победоносного окончания Великой Отечественной войны, в западных областях Украины ещё несколько лет велась жесточайшая борьба с профашистскими отрядами УПА , воевавшими с регулярными частями Советской армии в горах, лесах и в городском подполье. И это при жёстком правлении товарища Сталина, который был изначально за включение в СССР образованный в 1922 году, республик только на правах автономий. И знаете, какая будущая Союзная республика стала на тот период непреодолимым препятствием для подписания Союзного договора, предусматривавшего только статус автономий?
– Неужели Украина? – помрачнел Леонид.
– Да, именно Украина, – подтвердил Олег Анатольевич. – При разработке Союзного договора именно Сталин настаивал на автономном статусе всех республик . Белорусы, все народы Туркестана, ещё не разделённые даже административными границами, армяне и азербайджанцы были согласны на автономии в составе РСФСР, а вот малороссы, теперь их надо звать украинцами, и грузины – противились. Сталин обещал поехать в Тифлис  и «дожать» грузинское руководство, что ему удалось, а вот представители малороссов пугали Союзный Центр новой петлюровщиной  и махновщиной .
Чтобы уладить конфликт Ленин был вынужден пойти им навстречу. Глядя на победу, одержанную украинцами, их примеру последовали армяне, грузины и азербайджанцы.   Так что пришлось отступить от первоначального плана и включить в  СССР на правах союзных республик – РСФСР, Украину, и ЗСФСР , куда определили грузин вместе с армянами и азербайджанцами, так с тех пор стали называть кавказских татар, населяющих бывшую Бакинскую губернию, – пояснил Олег Анатольевич. – Да и белорусам, которые были согласны на автономию, предоставили статус союзной республики. Вот как рождался Советский Союз.
А ведь ещё до Первой мировой войны и трёх русских революций , князь Эспер Эсперович Ухтомский , редактор «Санкт-Петербургских ведомостей» и человек предельно честный, русский патриот, близкий к императору, полагал, что к началу нашего века Российская Империя буквально «расшивалась по швам»! Так оно и было. Император Николай II это знал, однако ничего не предпринимал, просто не знал, что делать.
Владимир Ильич не без оснований опасался украинского национализма и сепаратизма. На Украине, численность населения которой на тот момент составляла до четверти населения Советского государства, могли начаться беспорядки, организованные украинским руководством, новая махновщина, петлюровщина и ещё черт знает что. В этот конфликт непременно бы влезли поляки, у которых «кружилась голова» от недавней  победы в Советско-польской войне 1920 года. Да и недовольное казачество на Дону и Кубани могло подняться против Советской власти.
Следом начнут сопротивляться грузинские меньшевики, за ними дашнаки с мусаватистами . В Туркестане тоже не спокойно, басмачество. Масла в огонь подольют англичане с французами, рядом враждебная Польша, недавняя война с которой была проиграна и завершилась Рижским миром  с потерей обширных территорий на западе, которые удалось вернуть только в 1939 года. Да и Турция имела свои интересы на Кавказе и в Крыму, а Япония на Дальнем Востоке. А ведь только что прекратилась Гражданская война. Мир был необходим молодой Советской России как воздух.
Теперь другое время. Страна наша – второе по экономической мощи государство планеты. Вооружённые силы СССР – сильнейшие в мире, а вот в руководстве страны нет настоящего лидера и это тревожный симптом. Слабый лидер может не удержать единство страны. Что тогда? Тревожно, очень тревожно. – На такой печальной ноте закончил Олег Анатольевич.
– Большое вам спасибо, за такой интересный рассказ, – поблагодарила Олега Анатольевича Галя, охваченная тревогой за будущее родной страны. – Правда не всё поняла, муж потом разъяснит.
– Спасибо, Олег Анатольевич за всё, что вы нам рассказали, – поддержал жену Леонид. – Тогда жили в тревоге, да и сейчас тревожное время…
– А вы, Леонид Семёнович, что имеете в виду под тревогой? – спросил Олег Анатольевич.
– Эта нескончаемая кровопролитная война в Афганистане, гражданская война в Ливане и агрессивные действия Израиля на Ближнем Востоке, наряду с жёсткой конфронтацией с Америкой и её союзниками по всем направлениям. Всякими издевательскими запретами вынудили нас бойкотировать летние Олимпийские игры этого года . Появились у нас всевозможные диссиденты, и власть поступает с врагами внутри страны на удивление мягко. Даже академик Сахаров теперь диссидент. Ведь прежде этого не было.
– Вы правы, Леонид Семёнович, СССР переживает трудные времена. Война в Афганистане истощает нашу экономику, гибнут и становятся инвалидами десятки тысяч молодых людей, а ведь это цвет нации. Скажите, Леонид, с вами случилась беда в Афганистане?
– Нет, Олег Анатольевич, не там, – помрачнел подполковник Прокопьев, дав понять, что дальше расспрашивать не стоит.
– Есть, конечно, и успехи, прежде всего в освоении Космоса. – Продолжил Олег Анатольевич. – Вот и первая женщина, которая вышла в открытый Космос – наша соотечественница . В этом году завершится строительство БАМ , и по новой железной дороге пойдут поезда, разгрузив Транссибирскую магистраль. Есть и другие, не менее важные достижения в нашей экономике.
Однако, повторяю, во главе государства нет сильного лидера. Полгода назад похоронили Андропова, затевавшего некие неясные реформы и оставившего о себе в народе недобрую память. Ходит молва, что за освободившийся пост Генерального секретаря КПСС и руководителя государства разгорелась нешуточная борьба. Ещё в должности Председателя КГБ, накануне избрания Генеральным секретарём, Андропов наметил своим преемником малоизвестного члена Политбюро по фамилии Горбачёв, который перебрался на партийную работу в Москву из Ставрополья, откуда был родом и Юрий Владимирович. Ещё задолго до своего избрания Генсеком Андропов рассматривал кандидатуру Горбачёва на пост своего заместителя в КГБ. По-видимому, их связывало не только давнее знакомство, но и общие интересы, вот и тянул своего выдвиженца на высокие партийные посты.
Сразу провести назначение Горбачёва Генсеком через голосование членов Политбюро не вышло, и пост руководителя партии и страны занял Константин Устинович Черненко, однако, полагаю, ненадолго. Здоровье у Черненко неважное, так что неумолимо приближается время Горбачёва – самого молодого члена Политбюро, о котором известно немногое.
– Вспоминаю его фотографию на плакате вместе с другими с членами Политбюро. Лысый, лицо круглое, улыбается, а на лбу огромное и неровное родимое пятно, напоминающее контуры какой-то африканской страны, – припоминал Леонид, как выглядит лоб самого молодого члена Политбюро.
– Портрет его видела, но пятна толком не разглядела. Теперь посмотрю повнимательней, – помрачнела Галя и посмотрела на мужа. – Но сравнить родимое пятно с какой-то там африканской страной? Конечно же, Лёня пошутил. Только ведь в народе не зря говорят о таких  – меченый...
– Вот и вы, Галина Ивановна вроде как испугались, – улыбнулся Олег Анатольевич.
– Да нет, что вы. Просто сказала, и не со зла, что о таких, как он, говорят в народе.
Олег Анатольевич выглянул в окно.
– Впрочем, мы приближаемся к Симферополю. Вот и привычная бравурная музыка из репродуктора. Так что пора собирать вещи и прощаться.
– Спасибо, Олег Анатольевич за всё, что вы нам рассказали. Всего вам доброго и приятного отдыха! –  вставая на ноги, чтобы размяться, ещё раз поблагодарил попутчика Леонид. Задумался, ощутив непонятную тревогу, – «Неужели и в самом деле – «меченый» это к беде?» – Очнулся, – «мало ли что говорят», и укоризненно посмотрел на жену. – Давай, Галочка, собираться. Подъезжаем.
Извините, Олег Анатольевич, жаль расставаться с таким интересным попутчиком. Вряд ли ещё когда-либо придётся нам встретиться. Прощайте, отдыхайте и поправляйте здоровье в благословенном Крыму!
– Ну почему же прощайте? – Олег Анатольевич вырвал листок из записной книжки и записал номер своего домашнего телефона. – Вот, возьмите. Звоните, если надумаете. Всегда буду рад. И вам, Леонид Семёнович и Галина Ивановна, приятного отдыха в одной из лучших здравниц Крыма!

2.
– Как хорошо, что мы опять вместе! – обняла Галя мужа. – Номер отличный, со всеми удобствами, с телевизором и холодильником! Впереди почти два месяца беззаботной жизни в солнечном Крыму и на всём готовом!
Жаль только, что нет рядом с нами детей, зато мама довольна, внуки живут у неё, да и отец доволен. Ходит с мальчишками купаться в Амуре, на рыбалку, по грибы-ягоды, а скоро созреет в тайге виноград, из которого делают хорошее красное вино. Вот поедем к родителям на Новый год, отведаем молодого вина.   
– Спасибо тебе, Галя, что не оставила в беде инвалида, спасибо, что рядом со мной, –  растрогался Леонид. – И в госпитале Вишневского была рядом и в «Бурденко» жили в одной комнате. Я с утра на прогулку по парку, а ты на службу. Надо же, добилась своего, устроилась на все пять месяцев в бюро пропусков.
– Ну что ты, Лёня, за тобой я всюду, «как ниточка за иголочкой», – улыбнулась Галя и поцеловала мужа.
– Ходил по парку вначале на костылях, потом привыкал к протезу, и ты была в свободное от работы время рядом со мной. Брала под руку, я ковылял рядом с тобой, а ты вслух мечтала о том, как мы заживём все вместе в новой квартире, которую мне – инвалиду и герою, непременно предоставят в Москве.
– Предоставят, даже не сомневайся. Напишешь письмо Язову, он тебя помнит, поможет с пропиской и с квартирой, – добавила Галя и вопросительно посмотрела на мужа. – Когда, наконец, напишешь? Время идёт, и куда мы вернёмся после санатория? Опять в общежитие? А если откажут, ведь тебя уже вылечили?
– Не переживай, Галя, не расстраивайся. – Как только вернёмся в Москву, сразу напишу. Мне предстоит пройти ещё одну военно-врачебную комиссию в госпитале Бурденко, где и ты ещё поработаешь, – обнял Леонид и поцеловал супругу.
  – Леня, а давай сходим к морю, – успокоилась Галя. – Говорят что от санатория до моря три – четыре километра. Дойдёшь?
– Зачем идти к морю пешком, по жаре и на протезе. Тяжеловато мне будет, да и ты устанешь. После обеда от санатория отходит автобус с желающими искупаться в море. Довезут до санаторского пляжа. Вот и поедем.
– Автобус? Откуда узнал?
– Прочитал на стенде у администратора, пока ты копалась в вещах, паспорт искала.
– Вот оно что. Ты, Лёня, у меня молодец! Поедем к морю. Ужас, как хочется искупаться, поплавать! Да и пляжи в этих местах широкие и песчаные. Хорошо полежать на тёплом песочке!
– Ты поплаваешь, а я присяду на краешке, опущу левую ногу и то, что осталось от правой ноги, в морскую целебную воду и на тебя посмотрю. А как накупаешься, и меня обольёшь морской водой.
Так и решили, отобедали и собрались на пляж. День выдался солнечный, жаркий. Желающих искупаться оказалось немало, и в автобусе Леониду уступили место.
Забрав всех желающих искупаться в море и позагорать на песчаном пляже, автобус тронулся с места. Леонид огляделся. Помимо него в автобусе оказался ещё один инвалид, совсем молодой парень, как и он, на одной здоровой ноге и на костылях. Левой ноги у него не было выше колена, и протез ему не поможет. Так и придётся прожить всю жизнь на костылях.
– Наверное, после Афганистана, – с состраданием подумал Леонид. – Жаль, совсем молодой парнишка…
Инвалида сопровождала молоденькая девушка. Всю недолгую дорогу до санаторского пляжа, вначале по насыпной дамбе, проложенной через солёное  озеро, откуда черпали лечебные грязи, а потом по шоссе, обсаженном тополями, они о чём-то шептались. Парень улыбался и прижимал к себе руку девушки.
– Приехали! Вот оно море! – выйдя из автобуса, воскликнула Галя, любуясь бирюзовыми морскими просторами, сливавшимися у горизонта с небесной лазурью, украшенной лёгкими белыми облачками.
Покрыв головы панамками, купленными в санаторском киоске, расположились у самой воды, сложив одежду на деревянные лежаки. Поправив купальник, Галя смело вошла в прогретую солнцем морскую купель.
– Ой, как же здесь мелко! – Пробежала несколько шагов, осыпая себя брызгами, и, достигнув глубины по пояс, поплыла.
– Галя, не заплывай далеко! – вдогонку крикнул жене Леонид и прилёг на влажный песок, подложив под голову руки. Смотрел в чистое небо, а набегавшие на пляж мелкие ласковые морские волны приятно охлаждали тело…
Рядом, отложив костыли, присел на влажный песок парень-инвалид, девушка которого окунулась  в морской воде  и вернулась на берег.
– Здравствуйте, – поздоровалась она с Леонидом. – Ваша жена хорошо плавает, а я вот никак не научусь.
– Здравствуйте, молодые люди. Жена выросла у слияния двух больших рек – Амура и Зеи, это на Дальнем Востоке, и плавает хорошо. И я неплохой пловец, да только сейчас пока не решаюсь, – признался Леонид, – но ничего, скоро и сам поплыву. Мы здесь первый день, а вы здесь давно?
– Второй месяц в санатории, – вздохнул парень. – Зовут меня Николаем, её Наташей. Направили сюда для реабилитации после тяжёлого ранения и ампутации правой ноги выше колена, так что всю жизнь придётся ходить на костылях. Ногу потерял в Афганистане, в Пандшере . Там много погибло наших солдат вместе с комбатом, а раненых было около половины роты, в том числе и я. Кому он нужен этот проклятый Афганистан с его пустынями и горами!
– Коля, не надо! – простонала девушка. – Не надо ничего вспоминать! Всё позади. Ты жив и это самое главное. Вернёмся домой, поженимся, и всё у нас наладится.
– Ладно, Наташа, не буду. Мы оба из Буденновска. Есть такой маленький степной городок на востоке Ставрополья. Возвращаться не так уж и далеко, да только с пересадками и на пароме через Керченский пролив.
Окончил школу. Полгода отработал в совхозе, а осенью призвали на срочную службу. Направили служить в ТуркВО . Попал в Афганистан и вот… – Николай указал на обрубок. – Но ничего, стал привыкать. Спасибо Наташке, поддержала. Меня дождалась. Как вернёмся в Будённовск, поженимся, – улыбнулся Николай. – А вы где пострадали?
– Зовут меня Леонид Сёменович, – представился Прокопьев. – Подполковник. Ногу потерял на Ближнем Востоке.
– Это где же? – удивился Николай.
– В Ливане, – признался Леонид, – только о присутствии наших военнослужащих на Ближнем Востоке не принято говорить, да и наш контингент в тех краях невелик. Не Афганистан.
– Что же там происходит, товарищ подполковник?
– В Ливане идёт многолетняя гражданская война, спровоцированная Израилем, который пытается втянуть в междоусобную бойню и Сирию, а эта страна наш союзник на Ближнем Востоке, –  пояснил Николаю Леонид Семёнович. – Сколько вам лет?
– Недавно исполнилось двадцать. Отмечали вдвоём, здесь в санатории. Наташа на год моложе. Пойди, искупайся и укроемся в тени, а то перегреемся, – предложил Николай своей девушке. – Мы здесь пробудем ещё неделю, так что, Леонид Семёнович, увидимся.
– Увидимся, – согласился Леонид. – Утром автобус отвозит отдыхающих на пляж?
– Да, после завтрака и после обеда. Реже – после ужина. По вечерам, когда солнце опускается в море и кажется, что купается в нём, очень красиво! Правда, Наташа?
– Да, Коля, очень красиво!
– А вот и моя супруга, накупалась, – увидел Леонид выходившую из воды жену.
– Водичка отличная! – Выбежав на берег, улыбалась Галя. – Лёня, да ты уже успел познакомиться с молодыми людьми. Помню вас, ворковали в автобусе, словно голубки.
– Знакомься, Галя, это Николай и Наташа. В санатории уже давно, обжились. Море рядом, да только плавать Наташа никак не научится. Молодые люди пробудут в санатории ещё неделю. Научишь плавать Наташу?
– Обязательно научу. Ведь это не сложно. Просто надо перестать бояться воды. Можно учиться плавать в бассейне на территории санатория. Я буду посещать бассейн до завтрака. Подходите, а можно учиться плавать в и море. Оно здесь великолепное!
– Николай и Наташа говорят, что здесь очень красивые вечера, когда солнце опускается в море, – сообщил жене Леонид.
– Вот как? Обязательно полюбуемся!

3.
Потянулись дни размеренной санаторной жизни с ежедневными лечебными процедурами с использованием местной лечебной грязи, которую называли рапой, и термальными минеральными водами. Один или два раза в день с купанием в морской воде, которая ещё не остыла, несмотря на середину сентября. Посещали библиотеку, просматривая газеты и журналы, по вечерам в киноконцертном зале смотрели новые и полюбившиеся зрителям старые фильмы. Раз в неделю из Симферополя приезжали  с концертами артисты областной эстрады. Словом, отдыхали и не скучали…
Знакомые молодые люди – Николай и Наташа, проживавшие в том же корпусе, куда поселили Прокопьевых, уехали в маленький степной городок Будённовск, однако стараниями Гали, плавать Наташа всё-таки научилась, и несколько последних дней подолгу нежилась в целебной морской воде. Когда ещё придётся побывать в Крыму?
Администрация санатория предлагала отдыхающим однодневные экскурсии. Погода по-прежнему стояла ясная и тёплая, лишь однажды ночью прошёл небольшой дождик, смыв пыль с дорожек старинного парка на территории лечебно-оздоровительного санатория, основанного полтора века назад, ещё до Крымской войны , когда против России, укреплявшей своё влияние на Чёрном море, выступили три могущественные державы: Франция, Британская и Османская империи, которых поддерживали и другие европейские государства воинскими добровольческими формированиями, и даже Сардинское королевство – часть Италии, свободная от австрийского гнёта, направило в Крым свою армию и флот.
Супруги Прокопьевы уже побывали в Евпатории и Бахчисарае, и теперь ехали в экскурсионном автобусе в город-герой Севастополь – главную военно-морскую базу Черноморского флота, основанную в конце восемнадцатого века  в удобных бухтах неподалёку от руин древнего Херсонеса или Корсуня , как этот древнегреческую крепость называли славяне.
Согласно древнерусским летописям, в Корсуни князь Владимир принял христианство, крестившись по греческому обряду, а по возвращении с греческими священниками из военного похода в Крым, крестил в Днепре киевлян.
Так православное христианское учение разошлось по другим городам и весям Древнерусского государства. А спустя два с лишним века православная Русь грудью прикрыла прочие христианские страны Европы от нашествия конных монголо-татарских орд, ворвавшихся на Русь из глубин неведомой Азии…               
Об этом и о многом другом по пути в Севастополь рассказывала молодая симпатичная женщина-экскурсовод, назвавшаяся Ольгой Николаевной, охотно отвечавшая на вопросы экскурсантов.
Экскурсия по многочисленным местам, так или иначе связанным с военной историей Севастополя – морской крепости и города русской славы, была рассчитана на весь день с обедом в одном из городских ресторанов. Галя сомневалась, будет ли под силу мужу такое длительное путешествие, однако Леонид настоял.
– В Севастополе я не бывал, город и его окрестности богаты историческими, прежде всего, военными памятниками. Не переживай, со мной всё в порядке. Едем!
Автобус мчался по шоссе и сделал первую остановку у моста через неширокую речку, впадавшую в море в паре километров от экскурсионной стоянки.
– Товарищи отдыхающие, здесь у нас первая остановка, – объявила Ольга Николаевна. – Выходим.
Пока экскурсанты покидали автобус, Ольга Николаевна заглянула в свой небольшой рабочий блокнот, а затем раскрыла симпатичный зонтик, прикрыв голову от горячего крымского солнца. Несмотря на утренние часы, было довольно жарко и ни единого облачка на небе. 
– Кто знает, как называется эта река? – спросила она, убрав блокнот в кармашек джинсов, плотно облегавших её стройные бёдра.
– Какая же это река, так переплюйка, – пошутил пожилой седовласый мужчина с явно выраженным украинским говором.
– Да, речка не велика, однако вошла в историю не только Крыма, но и всей России.
– И Украины! – пробурчал пожилой мужчина, приехавший в Сакский санаторий из Львова, отдохнуть и подлечится. – Крым это Украина!
– Крым территория Советского Союза, а потом уже Украины, – уточнила Ольга Николаевна, строго посмотрев на ворчливого старика, – но когда в этих местах 8 сентября 1854 года произошло одно из самых кровопролитных сражений Восточной или Крымской войны, это была территория Российской Империи. Кстати, а какое сегодня число?
– Двадцатое сентября! – едва ли не хором ответили экскурсанты, покрывая головы от горячего крымского солнца панамами, соломенными шляпами и прочими летними головными уборами. 
– Правильно, сегодня двадцатое сентября 1984 года, а если по старому стилю, то 8 сентября, – подтвердила Ольга Николаевна. – А теперь  подсчитайте, сколько лет прошло с того памятного дня?
– Ровно 130 лет, день в день! – первым за всех ответил мужчина лет тридцати в светлых брюках и такой же рубашке с карманчиками. Голову его покрывала панама армейского образца, которые носили солдаты и офицеры, служившие в южных республиках.
– Да, со дня сражения на реке Альма, прошло ровно 130 лет! – Я вас помню, –  обратилась Ольга Николаевна к мужчине в панаме армейского образца. – Вы были со мной во время поездки в Бахчисарай.
– Так точно! – подтвердил мужчина. – Экскурсия очень была интересной.
– «Так точно»? – Вы, наверное, военный?
– Да, капитан. Нахожусь на отдыхе в нашем замечательном санатории.
– Приятного отдыха, – пожелала капитану экскурсовод и продолжила рассказ о сражении на реке Альма.   
– Против России воевали главные европейские державы Франция и Великобритания в союзе с Османской империи. Немногим позже к коалиции присоединилось Сардинское королевство.
По сути, как и в начале семнадцатого века, прозванного в России Смутным временем, или во времена наполеоновского нашествия, или в Великой Отечественной войне, в Восточной войне против России воевала почти вся остальная Европа, в том числе в лице волонтёров, собранных в добровольческие бригады. Против России воевал даже славянский полк, собранный из галичан  и поляков. Помимо европейцев во французской армии воевали зуавы  – наёмники из Северной Африки.
Краткая предыстория этой войны, которую называют Восточной войной католического и протестантского Запада против православной России.
Зимой 1853 года под давлением Западных держав, для которых Россия была, есть и будет главным препятствием для политического и духовного мирового господства, турки, владевшие Палестиной, демонстративно надругались над православными ценностями, передав католикам ключи от Вифлеемского и Иерусалимского храмов , прежде принадлежавших православной общине Палестины. Одновременно начинаются массовые гонения на православных в турецких владениях на Балканах – сербов, болгар, греков, валахов, если кто не знает, то так в прошлом веке называли православных румын, – пояснила Ольга Николаевна.
– Православное население Балкан оказывало карателям упорное сопротивление, и турки повсеместно устраивали кровавую резню, истребляя славян, греков и валахов, не щадя детей, женщин и стариков. В ответ Россия направила на защиту единоверцев Дунайскую армию, однако перейти на правый берег Дуная и продвигаться в сторону Константинополя , русским воскам помешала Австрия, фактически поддержавшая турок, которые вступили в войну с Россией на Чёрном море, однако турецкий флот был разбит в блестящей победе русского Черноморского флота у турецкого Синопа .   
Следом за теми событиями начиналась война католического и протестантского Запада в союзе с магометанской Османской империей против православной России…
Многие из вас уже побывали в Евпатории, где в начале августа того года высадились приплывшие из Константинополя на многочисленной флотилии, состоявшей преимущественно из паровых кораблей, войска антирусской коалиции , численность которой более чем вдвое превосходила численность русских войск в Крыму. Противник был хорошо вооружён и имел значительное превосходство в артиллерии и коннице.
– Почему же русские войска не помешали высадке войск антирусской коалиции с артиллерией и конницей? Ведь с давних времён известно, что те, кто на суше, имеют немалое преимущество перед морским десантом, – задал вопрос любопытный капитан, голову которого покрывала от солнца панама армейского образца.
– Я поняла, ваш вопрос, товарищ капитан, – кивнула ему экскурсовод. – Русской армией, прикрывавшей Севастополь с северной стороны, командовал князь Меншиков , который сознательно не воспрепятствовал высадке неприятеля в Евпатории, полагая, что противника можно разбить на рубеже реки Альма.
– Скажите, а вы можете показать, какие позиции занимал Минский полк перед началом сражения? – задал такой непростой вопрос мужчина, представившийся капитаном, которого Леонид и Галя не раз встречали в столовой, но не были с ним знакомы.
– Ну что, вы товарищ капитан, такие подробности известны только военным историкам, а не рядовому экскурсоводу, – улыбнулась Ольга Николаевна.
– Вот там, на равнине у побережья возле устья Альмы оборону занимали Минский и Московский гренадёрские полки, – махнул рукой в сторону моря капитан. – Позиции самые невыгодные. В Минском полку служил мой предок и мой тёзка капитан Андрей Степанович Булавин, тяжело раненый в сражении на реке Альма..
– Вот как? – удивилась Ольга Николаевна. – Значит и ваш предок был капитаном, и было это 130 лет назад! Как вас зовут, товарищ капитан?
– Андрей Булавин, – сняв панаму, представился потомок капитана Минского полка.
– Я помню вас. Вы ездили вместе со мной  на экскурсию в Бахчисарай, – повторила Ольга Николаевна
– Да, я побывал вместе с вами, Ольга, в Бахчисарае, – в свою очередь повторил смущённый Андрей, любуясь красивой синеглазой блондинкой, которую увидел во время экскурсии в Бахчисарай и она ему нравилась. – Ваши рассказы о столице Крымского ханства, о пленницах ханского гарема, о которых Пушкин сочинил поэму «Бахчисарайский фонтан» были замечательными.
– Спасибо, Андрей! Вот что, а давайте вместе расскажем нашим экскурсантам, изъявившим желание отправиться в столь продолжительную экскурсию, о сражении на реке Альма, об отходе русских войск к Севастополю, и почему их не преследовали понёсшие немалые потери англичане и французы. Расскажем о дальнейшей обороне Севастополя в Крымской войне прошлого века, а если поможете мне рассказать и о второй обороне города-героя в Великую Отечественную войну, то это будет замечательно! Товарищи экскурсанты, не возражаете, если у нас сегодня будет два экскурсовода?

4.
По дороге в Севастополь неутомимое крымское солнце светило с той стороны, где разместились супруги Прокопьевы, прикрыв окно ситцевой занавеской. Сидевшая впереди пожилая женщина, попросила капитана Булавина, не отрывавшего глаз от Ольги Николаевны, увлечённо рассказывавшей экскурсантам об истории мест, мимо которых проезжал автобус, поменяться местами.
– Давно отдыхаете в санатории? – спросил Леонид у капитана.
– Уже три недели. А вам с супругой, сколько ещё отдыхать в этом прекрасном крымском санатории?
– Путёвки нам выделили на два полных курса лечения по 24 дня. Пробудем здесь почти до конца октября, когда не будет так жарко, – ответила симпатичному капитану Галя. – Муж – инвалид, потерял правую ногу и левая повреждена, требует продолжительного лечения и реабилитации.
– Галя, не забивай голову Андрею, ведь вы так назвали себя, лишними подробностями. Не отвлекай его от рассказов Ольги Николаевны, которые время от времени он добавляет своими комментариями, – остановил жену Леонид. – Да и нам интересно их послушать. Ведь у нас теперь два экскурсовода.
– Нет, вы меня не отвлекаете. Слушаю и вас, и её, – как показалось Леониду, едва заметно смутился капитан.
«Да ведь она нравится капитану», – догадался подполковник Прокопьев. – «Глаз не сводит с неё, влюбился…»
Проехали несколько пригородных посёлков и вот – легендарный Севастополь, форпост России на Чёрном море!
С высоты шоссе видны корабли Черноморского флота, а дальше за Инкерманом и просторной Севастопольской бухтой в окружении холмов раскинулись городские кварталы.
– Товарищи экскурсанты, знакомство с городом-героем Севастополем мы начнём с панорамы «Оборона Севастополя 1854 – 1855 годов» , затем проедем по улицам, где проходила главная линия оборонительных сооружений первой обороны Севастополя, и где теперь городские кварталы. Побываем на знаменитом Малаховом кургане и посетим исторический музей-заповедник «Херсонес».
В половине второго у нас с вами будет обед в ресторане, где нас ждут, а затем проедем по городским улицам и побываем в Балаклаве, которая теперь является частью Севастополя – особой административной единицы Союзного подчинения.
– Это раньше Севастополь был городом федерального значения в составе России, а теперь по конституции Украины Севастополь является городом со специальным статусом в составе Украины. У меня юридическое образование, я знаю, – вяло возразил пожилой житель Львова, но его уже никто не слушал. Экскурсанты выходили из автобуса и организованно пристраивались в очередь съехавшихся со всего Крыма отдыхающих, у входа в музей-панораму «Оборона Севастополя».
После осмотра панорамы и подъёма на Малахов курган, сопровождавшегося рассказами Ольги Николаевны и её добровольного помощника Андрея Булавина, автобус отвёз экскурсантов в Херсонес – останки древнего города, разрушенного временем и варварами всех эпох, включая гитлеровских фашистов, ставшие после войны античным музеем под открытым небом.
От Херсонеса или Корсуня, как называли на Руси этот греческий город, сохранились несколько античных мраморных колонн и выложенные из камней останки жилых строений, что-то вроде раскопанных археологами фундаментов, на которых стояли дома горожан.
– Товарищи экскурсанты, обратите внимание на это сакральное место, – указала Ольга Николаевна на акацию в тени, которой на вкопанном в землю обработанном камне была сделана надпись.
– Согласно преданиям, на этом месте в 988 году принял крещение киевский князь Владимир. До войны на этом месте стояла церковь, которую разбомбили фашисты. Верю, придёт время и здесь у этого дерева и камня воздвигнут новый храм! – Ольга победоносно посмотрела на экскурсантов.
– А вы, товарищи, верите, что здесь будет возведён храм?
– Верим! – послышались в ответ нестройные голоса. Многие промолчали, проголодались…
Первая половина полного впечатлениями дня, посвящённого осмотру главных достопримечательностей Севастополя, подходила к концу, и заметно уставших и проголодавшихся экскурсантов Ольга Николаевна рассадила по четверо за столиками ресторана, обслуживавшего в дневное время группы туристов. Сама присела за четырёхместный столик, за которым разместились супруги Прокопьевы и Андрей Булавин.
– Вам понравился наш город? – спросила Ольга Николаевна.
– Хороший, красивый город! – согласились Прокопьевы,  и их поддержал Андрей.
– А ведь Севастополь дважды разрушался до основания, вначале англичанами, французами и турками, а потом – фашистами, и вновь восставал как птица-Феникс из пепла!
Дважды в Севастополе не оставалось жителей. В первую войну оставшиеся в живых горожане уходили вместе с русскими войсками, вынужденными оставить крепость, исчерпав все ресурсы для продолжения обороны, через наплавной мост из брёвен, проложенный через главную бухту.
В отечественную войну те жители города, которые не погибли под фашистскими бомбами и снарядами, были угнаны в немецкие концлагеря, а остатки гарнизона или погибли или прорвались в Крымские горы  и присоединились к партизанам…
– Ольга, а вы где живёте? – дождавшись паузы, спросил Андрей.
– В Евпатории. Тоже древний и интересный город, одна из главных здравниц Крыма и недалеко от Сакского санатория. Вы уже побывали в Евпатории?
– Нет, пока не пришлось. А будут ещё экскурсии в Евпаторию?
– Да, через день, а завтра у меня выходной. По графику эту экскурсию проведу я. Присоединяйтесь!
– Мы уже побывали в Евпатории, жаль, что с другим экскурсоводом, – ответила Галя.
– А я не был, обязательно поеду с вами, Ольга! – обрадовался Андрей.
– Вы, Андрей, молодец! Помогли мне, дополняя рассказы о двух оборонах Севастополя. Понимаю, вы человек военный и интересуетесь военной историей.
– Да, Ольга. Ведь мой предок Андрей Степанович Булавин в звании капитана и в должности командира роты Минского гренадёрского полка оборонял Севастополь в ту уже давнюю Крымскую войну.
В сражении на реке Альме, в котором Минский полк понёс тяжёлые потери, был тяжело ранен в грудь и если бы не капрал по фамилии Рябов, вынесший своего командира с поля боя, скорее всего бы погиб. На участке Минского полка под французскими знамёнами сражались зуавы. Эти свирепые и жадные арабы из Северной Африки обирали и добивали раненых русских солдат и офицеров.
После войны мой предок – отставной капитан Булавин – описал эти события в нескольких тетрадях, которые сохранились не иначе как чудом, пережив все наши крестьянские бунты с погромами и пожарами, все революции и кровопролитную гражданскую войну. Мир его праху на родовом кладбище, которого я так и не отыскал, как не нашёл и руин родового имения, поросшего лесом…
– Так, где же было ваше бывшее родовое имение, – заинтересовалась Ольга, с аппетитом, однако не спеша, поглощая лангет, аккуратно отрезая по небольшому кусочку и запивая апельсиновым соком. – Ваши предки – дворяне?
– Да, мелкопоместные. Имение находилось в бывшей Симбирской губернии, теперь Ульяновской области. Сам я родился и жил до поступления в военное училище в Ульяновске. Там живут мои родители и семья младшей сестры. А я, как перекати поле, несусь по всей нашей огромной стране и за её пределами, – грустно пошутил капитан Булавин.
– А семья у вас есть? – спросила Ольга.
– Была, теперь нет. Жена с ребёнком ушла к успешному и состоятельному  директору гастронома, ещё до того, как меня направили в Афганистан. Поженились мы рано, в год, когда я окончил военное училище. Через год родился ребёнок. Однако семейная жизнь не заладилась, и через пять лет мы расстались.
Несколько дней назад, уже здесь, в санатории, узнал из письма родителей, что Маша с сыном Егором перебрались в Израиль вместе с новым мужем и отчимом Ильёй Рубиным. Жаль сына… – с печалью в глазах признался Андрей Булавин.
«Вот и в этой печальной истории упомянут Израиль…» – подумал Леонид, искренне пожалев малолетнего сына Андрея, которого увезла дурная баба в эту соседнюю с Ливаном враждебную страну.
– Сочувствую, – отложив нож и вилку, вздохнула Ольга. – Она что же, еврейка?
– Нет, просто Рубин, купил для неё какую-то «липовую» справку то ли о бабушке, то ли о прабабушке, которая якобы была еврейкой, – пояснил Андрей и, набравшись храбрости, спросил.
– А вы, Оля, замужем?
– О, уже Оля, – улыбнулась молодая женщина. – Андрей, ведь вы, наверное, уже догадались, что нет. Так и смотрите на мою правую руку. Нет на безымянном пальце колечка. Да, я не замужняя, как и вы, разведённая и у меня трёхлетняя дочь Настенька. Бывший муж, о котором я ни капельки не жалею, нашёл себе новую жену, отдыхавшую в Евпатории, и теперь живёт с ней в Москве.
Когда я на работе, дочка остаётся с мамой. Мама пенсионерка и разводит цветы. Мы живём в частном доме на окраине Евпатории, и у нас есть свой небольшой садик величиной в половину сотки. 
Ну вот, всё я вам о себе рассказала, сама не ожидала такой откровенности. И где, во время обеда в середине экскурсии, – разволновалась покрывшаяся румянцем  Ольга. – А вы. Андрей, как оказались в санатории, куда направляют людей не просто на отдых, но и на лечение? Ведь не только наш санаторий, но и весь городок Саки называют «столицей колясочников», так много здесь инвалидов. – Ольга украдкой посмотрела на Леонида, –  «не обидела ли?..»
– Лечился после ранения и тяжёлой простудной болезни, а поскольку оставался неиспользованный отпуск, наградили путёвкой в крымский санаторий, перед тем как отправлюсь к прохождению дальнейшей службы. Уже побывал в новом гарнизоне, познакомился с начальством и личным составом подразделения, которым буду командовать. Через неделю заканчивается отпуск и мой санаторный отдых, так что поеду служить в ГСВГ.
– ГСВГ, что это? – не поняла Ольга.
– Группа Советских войск в Германии. Гарнизон размещён в небольшом старинном и красивом городе. Там спокойно и комфортно. Рядом Балтийское море, словом – курорт!
«Надо же, и у Андрея дворянские корни, а ведь имение моих предков тоже находилось в Симбирской губернии. Значит, Булавины могли быть соседями? Надо бы расспросить Андрея подробнее», – задумался Леонид.
– Андрей, хочу вам предложить пересесть за наш столик. Завтра завершает курс лечения и уезжает в свой родной город Донецк наш сотрапезник, ветеран Великой Отечественной войны Иван Тимофеевич. Договоритесь с администратором столовой и подсаживайтесь к нам, – предложил Леонид.
– Спасибо за предложение, обязательно им воспользуюсь! – обрадовался Андрей.
– Товарищи, – окинув взглядом зал, заметила Ольга, – все уже пообедали, а мы отстаём, заговорились. Допиваем сок и выходим. У нас ещё экскурсия в Балаклаву, которую основали греки по соседству с Херсонесом, облюбовав защищённую от штормов глубоководную бухту.
В Крымскую войну в Балаклаве обосновались англичане, а в бухте разместился их флот. К сожалению, в настоящее время значительная часть Балаклавы – военный объект Черноморского флота и закрытая зона, но живописные окрестности посёлка, вошедшего в состав Севастополя, мы осмотрим. Андрей, вы поможете мне рассказать экскурсантам о военной истории Балаклавы?
– Конечно, Оля, с радостью! – улыбнулся Андрей. – Во время второй обороны Севастополя с начала ноября сорок первого по конец мая сорок второго года под Балаклавой воевал мой отец. На этом участке фронта Севастополь оборонял сформированный из воинов-пограничников 456-ой сводный Пограничный полк НКВД, которым командовал полковник Рубцов.
В конце мая отец был эвакуирован после тяжёлого ранения на Кавказ морем на теплоходе «Абхазия», который уже на обратном пути был потоплен немецкой авиацией возле Ялты.
Севастополь пал в июле сорок второго года. Большинство защитников города погибли в боях, лишь части солдат и матросов удалось прорваться в горы и соединиться с партизанами, а полковнику Рубцову посмертно присвоили звание Герой Советского Союза.
– Очень хорошо, Андрей! – обрадовалась Ольга. – Об этом ты расскажешь, когда мы будем в Балаклаве. Ладно?
«Они уже на «ты». Да и ты, Оленька, влюбилась в капитана…» – Загадочно посмотрев на Ольгу, подумала Галина. – «Хорошая ты женщина. Дай-то вам Бог!..»

5.
Обычно после ужина отдыхающих приглашали в кинозал. Однако сегодня в такой тёплый и тихий вечер, когда на темнеющем небосводе загорались первые самые крупные звёзды, а за кронами могучих деревьев, окружавших аллеи огромного старинного парка, в котором можно было заблудиться, стыдливо прятался тонкий серп молодого месяца, смотреть фильм не хотелось.
К вечерней прогулке по парку к супругам Прокопьевым присоединился Андрей, который уже тосковал по Ольге, уехавшей после окончания незабываемой экскурсии в Евпаторию, где маму ждала трёхлетняя доченька Настенька.
В конце аллеи, Леонид и Галина присели на скамейку, скупо освещаемую одиноким фонарём. Андрей присел рядом с супругами.
– Вволю находился сегодня, ноги дают о себе знать. Постепенно привыкаю к протезу, стараюсь на месте не сидеть, как можно больше ходить, однако к вечеру устаю, да и левая нога ещё побаливает, – признался Леонид.   
– Завтра с утра хочу на рейсовом автобусе поехать к Альме, побродить по её берегам ближе к устью, к морю. Осмотрю подробнее места исторического сражения, вдруг что-нибудь найду, ведь многое хранит земля. Если вернуться к обеду не успею, не ждите. А послезавтра поеду на экскурсию в Евпаторию. Не желаете присоединиться? – предложил Андрей.
– Спасибо, Андрей, но мы уже побывали в Евпатории. Вчера Леонид много ходил, так что отдохнём, съездим на море, пока хорошая погода и тёплое море, ведь скоро октябрь и конец «бархатного сезона».
Поезжайте в Евпаторию, город старинный и интересный, а Ольге передавайте от нас большой привет, – улыбнулась Галя, загадочно посмотрев на капитана. – Думаю, что и Ольга ждёт вас, ведь вы ей понравились…
– Вы так думаете? – разволновался Андрей.
– Понравился, – подтвердил Леонид. Улыбнулся и пошутил, – это я вам говорю, как старший по званию. Не упускайте свою «жар-птицу». Ольга хорошая, красивая женщина. Такая если полюбит, то на всю жизнь.
– Спасибо за дружеский совет, товарищ подполковник. Постараюсь не упустить. Оля мне очень нравится. Да только мне нечего ей предложить. Как говорят у нас – «ни кола своего, ни двора»…
– Не смейте так рассуждать, товарищ капитан! Прежде всего – любовь и крепкая семья, что особенно важно для офицера, а остальное прибудет. В армии остаётесь, вы боевой офицер, прошедший Афганистан. Уверен, дослужитесь до полковника и даже до генерала.
Продолжите службу в ГДР. Там вам с Олей – обязательно увезите её с собой! –  предоставят квартиру. Мы начинали службу в Северной группе войск, в Польше. Там у нас родился старший сын. Отслужите год – два в Германии и подавайте рапорт с просьбой направить вас на учёбу в академию. Надеюсь, вам не откажут.
После нескольких лет службы в Северной группе войск и в Забайкалье в звании капитана я был направлен на учёбу в Москву, в Академию имени Фрунзе. Окончил с отличием и после нескольких лет московской жизни, где у нас родился второй сын, был направлен в Армению, командовать мотострелковым полком.
Из Закавказья в звании подполковника был направлен на Ближний Восток советником сирийской механизированной бригады, прикрывавшей Бейрут – столицу Ливана, где разразилась спровоцированная Израилем межрелигиозная гражданская война, от вторгнувшихся с юга израильских войск. Был ранен, потерял правую ногу и едва не лишился левой ноги. Теперь вот хожу на протезе и после длительного лечения в московских госпиталях был направлен в этот прекрасный санаторий для отдыха и реабилитации, – поведал свою историю капитану Булавину подполковник Прокопьев.
– Галя всегда со мной, всегда рядом и в гарнизонах, и в Москве, когда я учился в Академии, и в Сирии, и в Ливане, и в госпиталях и здесь, в этом замечательном санатории. Родила двух сыновей, которые сейчас у её родителей в Благовещенске. – Леонид с любовью посмотрел на жену.
– Мы всегда вместе. Я за Лёней, «как ниточка за иголочкой», – улыбнулась Галя.
– Так что, товарищ Андрей, как говорится – флаг вам в руки! Заканчивайте с отдыхом, влюбляйтесь в Ольгу, немедля женитесь, поезжайте вместе в ГДР и служите Родине! Испокон веков воинская служба одна из самых почётных. Ноги – руки у вас целы, так что годны для строевой службы!
– Спасибо за добрые пожелания! – товарищ подполковник. – Право, от ваших слов словно прибыло сил, – признался Андрей. – Я был ранен прошлой зимой в горах, откуда выкуривали душманов. Пуля пробила грудь насквозь, прошла через лёгкие. В бессознательном состоянии оказался в горной речке, пролежал минут пять в ледяной воде, пока солдаты не вытащили меня на сухое место. Промок до нитки и, несмотря на то, что переодели в сухое и растёрли спиртом, вдобавок к ранению, сильно простыл.
С температурой под сорок был доставлен на вертолёте в полевой госпиталь. Рану обработали, однако спустя некоторое время врачи поставили неутешительные диагноз – двусторонний плеврит лёгких в острой форме, отягощённый ранением.
Лежал в госпитале, вначале в Самарканде, потом долечивался в Москве в госпитале Бурденко. Получил новое назначение и, в качестве награды – путёвку в Саки, отдохнуть в санатории, славящемся тёплым сухим климатом, – поведал свою историю капитан Булавин. Подумав, добавил.
– Когда проходил курс лечения в госпитале Бурденко, навестил меня один московский военкор Сергей Васильев, который бывал в Афганистане и ходил вместе с моей ротой в рейд. Он был свидетелем и участником ликвидации банды душманов. Написал очерк, опубликованный в «Красной Звезде». Жаль, что сильно сократили. Пару номеров газеты, которые захватил для меня Васильев, хранятся на память в дорожном чемодане.
– Постойте, – задумался Леонид, – Вы назвали имя военного корреспондента Сергей Васильев?
– Да, Васильев, Вы его знаете? – удивился Андрей.
– Пожалуй, да, если, конечно, в «Красной Звезде» нет другого Васильева по имени Сергей. Как он выглядит?
– Ростом высок, крепкого телосложения, но не грузный. В БРДМ ему было тесновато. Лицо открытое, правильное. Волосы русые, глаза голубые.
– Да это он, Сергей Васильев – муж моей землячки и одноклассницы, которая после окончания МГУ работает в издательстве «Правда». Галя, помнишь, она вместе с мужем навещала меня в госпитале Бурденко, а ты оформляла для них пропуска?
– Помню, видная семейная пара, – подтвердила Галя. – Жаль, что я не познакомилась с ними, когда Васильевы навещали тебя в госпитале Вишневского. И я читала очерк, о вашем рейде и об уничтожении душманов, вырезавших жителей «дружественного» кишлака. Боже, как же ужасна эта война!
– Вот ещё что, Андрей, во время экскурсии вы рассказывали о вашем предке капитане Минского гренадёрского полка и вашем тёзке Андрее Степановиче Булавине, дворянине, родовое поместье которого находилось в Симбирской губернии.
– Да, в Симбирской губернии, которая теперь Ульяновская область, – подтвердил Андрей. – После сдачи Севастополя, которая не обошлась без предательства, Андрей  Степанович вышел в отставку и вернулся в родовое имение, где оставил свои военные записки, дошедшие до наших дней и хранящиеся у моих родителей, проживающих в Ульяновске, кстати, неподалёку от дома-музея семьи Ульяновых.
– К сожалению, о своих предках я знаю до обидного мало, – посетовал Леонид. – Отец человек посторонний и ушёл из семьи ещё до моего рождения, а мама мало что знает. Кое-что, ещё в школьные годы, а я родился и жил на Урале в городе Миасс, мне удалось узнать от бабушки Татьяны Трифоновны и сестры деда Анны Григорьевны.
Мой дед, Иван Григорьевич Мотовилов – последний из старинного дворянского рода. В Гражданскую войну воевал на стороне красных на Восточном фронте, командуя стрелковой дивизией. Жёстко порицал лидеров Белого движения за сотрудничество с интервентами , нагло заявлявшими, что наша Сибирь – главный приз цивилизованных стран в двадцатом веке.
Иван Григорьевич погиб в 1942 году под Ленинградом, и место его захоронения неизвестно. Поместье, где Иван Григорьевич родился и провёл детские годы, находилось тоже в Симбирской губернии, и было разграблено и сожжено в годы гражданской войны. Однако самый заметный след в истории нашего рода оставил мой предок Николай Александрович Мотовилов – титулярный советник, симбирский совестный  судья, попечитель Серафимо-Дивеевского монастыря, и человеком близкий к Святому старцу Серафиму Саровскому, который жил в прошлом веке и сделал немало сбывшихся предсказаний о будущем России.
Андрей, вы слышали что-нибудь о Святом старце Серафиме Саровском, о его предсказаниях?
– Увы, ничего, – вздохнул капитан Булавин. – Какие же это предсказания?
– О Серафиме Саровском и о его предсказаниях я узнал ещё в детстве от бабушки и от сестры деда. Хоть тогда и не придавал этому большого значения, однако запомнил, так что могу повторить слово в слово. Вот первое трагическое предсказание о последнем императоре Всероссийском и о судьбе венценосной семьи:
   
 «Будет некогда царь, который меня прославит, после чего будет великая смута на Руси, много крови потечет за то, что восстанут против царя и его самодержавия, но Бог царя возвеличит.
Идет последнее царствование, государь и наследник примут насильственную смерть».

– Как вам, Андрей, такое предсказание Святого старца? – выдержав паузу, спросил Леонид.
– Да, точнее не скажешь, – задумался Андрей. – Когда же было сделано это предсказание?
– Точно неизвестно, но старец Серафим скончался в 1833 году, а предсказания сбылись уже в следующем веке. Через семьдесят лет, в 1903 году, как и предсказано, Серафим Саровский был канонизирован в лике Святого по инициативе императора Николая II.
Спустя четырнадцать лет в результате Февральского государственного переворота учинённого масонами, подстрекаемыми англичанами, император был сослан вместе с семьёй в Сибирь. А летом 1918 года царская семья, доставленная под конвоем в Екатеринбург, была расстреляна большевиками, опасавшимися, что Николай Александрович и члены его семьи могут оказаться на территории занимаемой армией Колчака и чехословацким корпусом , наступавшими из Сибири, – ответил капитану Булавину подполковник Прокопьев.
– Поразительно! Ведь я этого не знал, – признался капитан Булавин. – Шла Первая мировая война. Россия и Англия были союзниками против Германии. Так почему же англичане подстрекали наших масонов к свержению императора? Ведь это могло отразиться на действиях наших войск на фронтах?
– Хоть и были мы тогда союзниками, но это временно и по необходимости, а вот  Англия была всегда самым изощрённым врагом России. Что там у них, английских масонов в головах, неизвестно. После тяжёлого поражения в Восточной Пруссии, русские войска оставили немцам Польшу, половину Белоруссии и Прибалтики.
Возможно, англичане полагали, что русская армия не может пойти в наступление и взять Берлин, потому что Николай и Вильгельм состоят в родстве, а императрица немка. Вот и надоумили наших масонов, которые окружали императора, заставить его отречься от престола.
Дескать, станет Россия республикой и «окрылённая» русская армия пойдёт в решительное наступление и возьмёт Берлин. Только вышло всё наоборот. Фронт стал разваливаться, какой уж тут Берлин…
– Вполне логичная версия для Февральской революции, совершенной масонами, каковых, к счастью, у нас теперь нет, – согласился Андрей.
«А вот в этом, я не уверен», – подумал и промолчал Леонид. – «Ох, как трудно, да и возможно ли, полностью истребить это сатанинское племя…»   
– У Серафима Саровского много высказываний, однако, есть одно, над которым я размышляю, по сей день. Слушай, Андрей, внимательно. Вот оно, самое загадочное предсказание:
 
«Россия сольется в одно море великое с прочими землями и племенами славянскими, она составит громадный вселенский океан народный, о коем Господь Бог издревле изрек устами всех святых: Грозное и непобедимое царство всероссийское, всеславянское – Гога Магога, пред которым в трепете все народы будут…»

– Что можно сказать об этом предсказании?
– Право, не знаю, что и сказать, – пожал плечами Андрей. – А вы что думаете?
– Не о нашем ли времени предсказывал Святой старец? Что если «грозное и непобедимое царство всероссийское, всеславянское» и есть экономическое и военное содружество социалистических государств Восточной Европы, образованное в результате Великой победы?  Ведь большинство из наших союзников – славянские страны, да и в ГДР, Венгрии и Румынии проживают потомки славян?
– Но ведь это не ещё «царство», предсказанное Святым старцем, – засомневался Андрей. – Обязательно запомню эти предсказания.
– Вот и я о том же думаю, – согласился Леонид. – Быть может всё у нас ещё впереди, а пока на сердце не спокойно, тревожно. Как бы нам не лишиться того, что завоевано кровью наших отцов и дедов? Нет сейчас у России сильного лидера. Нет такого…
– Нет, и пока не предвидится, – согласился Андрей. – Каким же образом ваш предок Николай Александрович был близок к Святому старцу?
– Дело в том, что у Николая Александровича было второе малое имение под Арзамасом, неподалёку от Сарова и Дивеева, где жил в монастыре Святой старец Серафим, и Николай Александрович был к нему близок с молодых лет, когда Серафим излечил его от тяжёлого недуга, и до кончины старца. Однако ещё до начала рокового для империи века, это малое имение было утрачено.
Андрей, ты случайно не помнишь, в каком уезде, а теперь районе находилось Симбирское имение ваших предков? – незаметно на «ты» перешёл подполковник Прокопьев.
– Помню. Это около девяноста километров на север от Ульяновска, в районе посёлка Русская Цыльна  и неподалёку от крупного села Воскресенское. Я бывал в тех краях, однако всё изменилось настолько, что тех мест, о которых оставил свои записки отставной капитан гренадерского полка и мой предок Андрей Степанович Булавин, не узнать...
– Ну вот, у меня было предчувствие, и оно подтвердилось! – вставая со скамейки, воскликнул Леонид. – Андрей, ведь получается, что наши предки жили по соседству, поскольку имение Николая Александровича Мотовилова – современника вашего предка отставного капитана гренадёрского полка и есть село Воскресенское с землями вокруг! Как говаривали ещё древние – «мир тесен!»
– Надо же, как я сразу не догадался, не сразу вспомнил! – Андрей потёр ладонью лоб. – Ведь в записках Андрея Степановича Булавина упоминалось о соседстве с дворянами Мотовиловыми. Несомненно, что они хорошо знали друг друга, дружили семьями, а быть может, судьбы их предков не раз пересекались в иных веках?
– Несомненно! – поддержал Андрея Леонид. – Ведь имения полагались служивым царским людям, проявившим мужество и доблесть в сражениях с врагами, каких у Руси было так много, что всех не перечесть.
«А не вернуть ли мне свою родовую фамилию?» – вновь задумался Леонид. – «Впрочем, не сейчас, время ещё не пришло…»
    
6.
На следующее утро, спешно позавтракав, Андрей отправился к рейсовому автобусу на Севастополь и вернулся только вечером, пропустив обед и опоздав к началу ужина.
– Добрый вечер, Леонид Семёнович и Галина Ивановна! Вот и я. Чертовски устал, но переполнен яркими впечатлениями! А где же наш четвёртый сосед?
– Уже поужинал и отправился в кинозал. Мы задержались, тебя ждали, – ответил Леонид.
– Долго же вы путешествовали, – покачала головой Галя.
 – Весь день. Многое увидел. Побывал не только возле реки Альмы, но решил ещё раз самостоятельно осмотреть остатки оборонительных сооружений времён первой обороны Севастополя. Мало, что сохранилось, однако прошёл там, где когда-то возвышались грозные бастионы, которые в течение многих месяцев защищали морскую крепость от англо-французских интервентов.
Покопался в земле, нашпигованной пулями, гильзами, осколками от бомб двух войн. Не всё ещё подобрали туристы и местные мальчишки. Отыскал свинцовую пулю от нашего гладкоствольного ружья времён Крымской войны. А недалеко от устья Альмы нашёл интересную латунную, позеленевшую от времени  гильзу. Думаю, что она от французского нарезного дальнобойного штуцера. Вот посмотрите.
Андрей достал из кармана носовой платок и, развернув, показал свои находки.
– Вот гильза от штуцера, вот свинцовая пуля от гладкоствольного ружья, а это гильзы времён Великой Отечественной. От трёхлинейной винтовки и от пистолета или автомата. Пуль не нашёл, наверное все попали в цель, в фашистскую нечисть. А это осколок от бомбы, да разве поймёшь, от какой он остался войны…
В записках капитана Минского гренадёрского полка Андрея Булавина, кратко описано сражение возле Чёрной речки, в котором он участвовал, и атака на наши  позиции элитной бригады английской лёгкой кавалерии, которая попала под перекрёстный огонь наших батарей и практически вся была уничтожена.
Мне повезло, встретил молодых ребят из Симферополя. Члены местного Военно-исторического общества. Соорудили макет этого сражения, подробно рассказали, как это было. Жаль, не было возможности сразу записать, но хорошо помню.
Во время этой атаки, в которой погибли молодые кавалеристы – цвет британской нации, на позициях противника находился первый в истории военный фотокорреспондент по имени Роджер Фентон, общавшийся с молодым аристократом Риганом, который хотел купить у Фентона какое-то старинное холодное оружие, однако сделка не состоялась. Риган погиб в том бою.
Ребята из Военно-исторического общества где-то достали и копии сделанных Фентоном в тот день фотографий с небольшими комментариями. Я их видел. Фотографии очень старые, пожелтевшие от времени. Захотелось пройти по этим местам.
С двух сторон холмы, поросшие кустарником и лесом, в середине долина, в центре которой большое искусственное водохранилище, питаемое Чёрной речкой. Теперь по краям долины, покрытой полями и виноградниками, селения. Даже трудно представить, как выглядела эта долина, по которой 130 лет назад промчалась английская кавалерия, уничтоженная нашей артиллерией.
От шестисот всадников в живых осталось лишь несколько десятков. Только после ошеломляющего разгрома элитной кавалерийской бригады, в которой служили дети аристократов, в Англии поняли, в какую опасную и кровопролитную войну ввязались, а главнокомандующего не только британскими, но и войсками союзной коалиции лорда Раглана  едва не отстранили от командования и не отозвали в Лондон.
От ребят из Военно-исторического общества узнал, что оба командующие войсками противника – французский маршал Сент-Арно  и британский лорд Раглан не пережили Крымскую войну. Сент-Арно скончался в самом начале войны от тяжёлой болезни, а лорд Раглан по странному стечению обстоятельств умер от холеры в один день со смертельным ранением адмирала Нахимова , руководившего обороной Севастополя после гибели адмирала Корнилова . Нахимов скончался за несколько месяцев до падения форпоста русского флота на Чёрном море.
Прав был князь Александр Невский, заявив после разгрома немецких рыцарей в битве на льду Чудского озера – «Кто с мечом к нам придёт, тот от меча и погибнет». Интересные факты, обязательно расскажу Ольге, а она расскажет об этом на следующих экскурсиях. Хотя… – Андрей глубоко задумался. – Вряд ли она расскажет об этом очередным экскурсантам. Увезу я её с собой…
Галя с сочувствием посмотрела на Андрея, подумав, – «А она-то готова в одночасье всё бросить и отправиться вместе с тобой, да куда – за границу?»
«Поедет, непременно поедет! Для любви нет преград!» – взглядом ответил ей Леонид.
Помолчали.   
– Андрей, ты поешь, а потом выйдем на вечернюю прогулку, и там не спеша расскажешь о своей поездке по местам былых сражений, – улыбнулся и первым прервал затянувшееся молчание Леонид. – А реглан в покрое одежды, не от того ли «холерного лорда» пошёл?
– Правильно, называй меня на «ты», ведь мы друзья! – обрадовался Андрей. – Про реглан не знаю. Возможно и от него, да это неважно.
– И ты, Андрюша, обращайся к нам на «ты». Не такая уж большая у нас с тобой разница в возрасте, – одобрила Галя.
– Заканчивай, дружок, ужинать, и пойдём на прогулку. Вечер такой же тихий и тёплый, как и вчера, – похлопал Андрея по плечу Леонид. – Только не долго, после девяти отправляйся спать. Тебе ведь завтра ехать на экскурсию в Евпаторию. Твоя Ольга подъедет к санаторию на экскурсионном автобусе. Мы с ней поздороваемся и тебя проводим.
– Не упускай, Андрюша, своего счастья, – добавила Галя.

7.
– Для меня экскурсия в Евпаторию самая удобная и по времени короткая, всего лишь до обеда. Ты вернёшься в санаторий, а я вернусь домой пораньше, к маме и дочурке. – Ольга с грустью посмотрела на Андрея.
– Эй, товарищ, садись в автобус. Не задерживай, отъезжаем! – напомнил Андрею водитель.
– Что ж, прощай, товарищ капитан! – Ольга неожиданно поцеловала Андрея в щёку. – Поезжай, не то к обеду опоздаешь, и передавай привет Леониду и Гале.
– Оля, никуда я не поеду, здесь недалеко, если надо – пешком дойду! – разволновался Андрей и неуклюже махнул рукой водителю автобуса, – поезжай!
– Автобус с отдыхающими, с любопытством наблюдавшими из окон за экскурсоводом Ольгой Николаевной, поцеловавшей молодого человека, который был всё время рядом с ней во время экскурсии по городу, заурчал мотором и уверенно развернулся в сторону шоссе, ведущего в Саки.
– Что, Андрюша, и в самом деле пойдёшь пешком?
– Не знаю я, Оля, не хочу никуда идти… – замотал головой Андрей.
Прячась от палящего полуденного солнца, они свернули на тенистую аллею.
– Ладно, Андрей, пойдём ко мне, познакомлю с мамой и дочкой, – решилась Ольга. – Накормлю тебя варениками с абрикосами и сметаной. Вчера сама мастерила. Ты, наверное, таких вареников не пробовал?
– Не пробовал. Я много чего ещё не попробовал, – пробормотал Андрей, решительно прижал к себе Ольгу и поцеловал её в губы, ощутив ответный поцелуй.
– Оля, я люблю тебя! – прошептал Андрей. – Влюбился с первого взгляда. Если откажешь, не перенесу!..
– Не откажу, Андрюшенька любимый мой, не откажу. Люблю! Люблю! – слово-то, какое, волшебное!
– Правда? – затаил дыхание Андрей. – «Жар-птица» ты моя!
– «Жар-птица», – удивилась Ольга. – Это почему же так?
– Так тебя назвал Леонид Семёнович. Он так и сказал, – «не упускай свою «жар-птицу». Ольга хорошая, красивая женщина. Такая если полюбит, то на всю жизнь».
– Ну, что ж, Андрюшенька, смотри, не упусти свою «жар-птицу» – прошептала Ольга, целуя своего капитана, у которого закружилась голова от её горячего дыхания…
– Оля, выходи за меня замуж!
– А не обманешь?
– Люблю тебя, очень люблю!
– И я тебя, Андрюша, люблю и согласна стать твоей женой. Возьмёшь меня вместе с Настенькой?
– Только с доченькой, – прошептал Андрей. Завтра же пойдём в ЗАГС, попросим зарегистрировать брак немедленно, поскольку через пять дней я уезжаю к месту дальнейшего прохождения службы в ГДР, и мы поедем вместе с Настенькой.
– Идём! – спустя несколько волшебных мгновений, Ольга решительно взяла Андрея под руку. – Сейчас свернём к трамвайной остановке и поедем домой. Познакомишься с мамой и Настенькой. Увидишь, какие у нас особенные трамвайчики. Таких, наверное, нигде больше нет.
Трамвайчик из двух коротких вагонов, катившихся по узкой колее, и в самом деле был необычным. Всего один ряд одноместных сидений и неширокий проход. Пассажиров было немного и они присели. Андрей достал из кармана мелочь и, протянув шесть копеек пожилой кондукторше, оплатил проезд.
Они вышли на четвёртой остановке среди частных, крытых шифером, утопавших в зелени беленьких домиков.
– Зайдём по пути в магазин, купим что-нибудь к чаю, – предложила Ольга. – Здесь недалеко. 
Маленький провинциальный пригородный магазинчик из двух отделов – продовольственного и хозяйственного с одной немолодой скучающей продавщицей. Покупателей нет.
– Здравствуйте, тётя Марина! – поздоровалась с продавщицей Ольга.
– И ты здравствуй, Оля.
Продавщица окинула оценивающим взглядом Андрея, и поздоровалась с ним.
– Здравствуйте, молодой человек. Олю провожаете?
– Тётя Марина, это мой друг, Андрей. Пригласила в гости. Нам бы чего-нибудь к чаю.
– Для тебя, Оленька, и для твоего молодого человека – самое лучшее. Возьми конфет «мишка на севере» и пирожные – «корзиночки». Пирожные свежие, привезли утром, храню в холодильнике.
– Спасибо, тётя Марина, давайте. Полкило конфет и восемь «корзиночек».
Продавщица открыла холодильник.
– Как раз для тебя, ровно восемь. Вино будешь брать?
Ольга посмотрела на Андрея, –  «а надо ли?»
– Шампанское у вас есть? – спросил Андрей.
– Есть, хорошее, инкерманское полусладкое. Будете брать?
– Будем.
Ольга покопалась в кошельке.
– У меня не хватит.
– Не беспокойся, Оля, я заплачу, – успокоил её Андрей, протянув продавщице десятирублёвую купюру. – Этого хватит?
– Хватит. Вот вам сдача – два рубля шестьдесят копеек, – подсчитала в уме продавщица.
Андрей перевёл взгляд на отдел с хозяйственными товарами и, заметив среди нескольких детских игрушек небольшую куклу в сарафанчике, спросил.
– Оля, у дочки есть такая кукла?
– Такой куклы нет, есть другие.
– Тётя Марина, нам ещё эту куклу, – попросил Андрей и, посмотрев на Ольгу, добавил. – Неудобно идти без игрушки в дом, где живёт ребёнок.
– Кукла стоит пять рублей, так что с вас ещё два рубля и сорок копеек, – пересчитала продавщица стоимость всех покупок
–  Извольте, – Николай протянул продавщице ещё три рубля.
Уложив покупки в большой бумажный пакет, попрощались и вышли из магазина. Уже вслед тётя Марина напутствовала, – не обижайте Олю, молодой человек, женщина она хорошая.
– Тётя Марина, она твоя родственница? – уже на улице спросил Андрей.
– Нет, просто здесь все знают друг друга и зовут её тётей Мариной, – ответила Ольга. – Сейчас на улице никого нет, а то бы нас с любопытством рассматривали соседи. Вот наша калитка. Ольга просунула ладонь между деревянными планками и открыла калитку.
– Заходи. На день двери дома у нас не закрывают. Мама и Настенька в доме, просто завесили окна от солнца.
Внутри дома, сложенного из саманного кирпича, – дешёвого местного строительного материала, распространённого  по всему степному югу России и Украины, и побеленного известью, было прохладно.
Мама и Настенька – трёхлетняя хорошенькая белокурая девочка с синими в маму любопытными глазками, встретили их в прихожей.
– Мама, это Андрей, мой друг, – опередила Ольга материнский вопрос, – «кто это с тобой?».
– Андрей Булавин, – представился он Олиной маме и дочурке. – Военнослужащий, капитан, отдыхаю в санатории в городе Саки.
Раскрыв пакет с покупками, Андрей достал куклу и протянул Настеньке.
– Это тебе.
– Спасибо, дяденька, – поблагодарила девочка и побежала в горницу, знакомить свои игрушки с новой куклой.   
– Проходите, Андрей, в горницу и зовите меня Надеждой Васильевной. Я Олина мама, вдова. Отец наш погиб в море, на сейнере плавал...
Андрей посмотрел на Ольгу, которая не рассказывала ему о погибшем отце.
– Оля с мужем развелась и даже на алименты не подала. Говорила ей, подай, деньги не лишние. Не стала. Гордая, – вздохнула Надежда Васильевна. – Окончила курсы экскурсоводов. Работает через день.
– Не надо, мама, об этом. Андрей всё знает, – остановила мать Ольга. – Давайте обедать, а потом будем пить чай с пирожными и конфетами.
Ольга достала из пакета картонную коробочку с пирожными, кулёк с конфетами и бутылку шампанского.
– Вино? – удивилась мать. – Это, по какому же поводу?
– Мама, у нас сегодня помолвка, а завтра мы идём в ЗАГС. Расписываемся, а через несколько дней уезжаем в ГДР, где будет служить Андрей. Вот! – с сияющими от счастья глазами объявила Ольга.
– Ой! – Надежда Васильевна схватилась за голову и присела на стул. – Да разве такое возможно? Так скоро и сразу, и в такую-то даль?..
– Возможно, мамочка, и такое возможно! Я такая счастливая! Люблю, люблю и люблю! И Андрей меня любит!
Отобедав борщом и варениками, выпили по бокалу шампанского, и пили чай с пирожными, которые очень понравились Настеньке, рядом с которой сидели на отдельном стуле три куклы. Две старые куклы и одна новая, которую девочка назвала Катей и угощала конфетой.
– Попробуй, Катя, какая вкусная!
– Оля, пойдём, поможешь мне убрать посуду, – позвала дочь Надежда Васильевна.
– Да, мама.
Андрей нагнулся и поцеловал Настеньку в светлую головку.
– Ты мой папа? – внимательно посмотрела на него девочка.
– Да, Настенька, я твой папа.
– А почему ты так долго не приходил?
– Я, Настенька, был очень далеко, в командировке.
– Да, очень далеко, – согласилась девочка и вернулась к своим любимым куклам.
На кухне, прикрыв за собой дверь, Надежда Васильевна обняла дочь и тихонько всплакнула.
– Боюсь за тебя, Оленька. Что если и этот обманет? Разве можно так сразу?
– Мама, не «этот», а Андрей! Люблю его, верю ему! – шептала Ольга.
– Да ты ведь, дочка, ещё с ним не спала? – промокнув слёзы платочком, зачем-то спросила мать.
– Нет, мама, этого не было! – вспыхнула Ольга. – Ещё с ним не спала, но сегодня Андрей останется у нас. Я так решила…

8.
– Куда же подевался Булавин? Ни на обед, ни на ужин не пришёл. Неужели что-то случилось? – переживала Галя.
– Ничего, Галочка, с ним не случилось, – успокоил жену Леонид. – Остался наш капитан с Ольгой. Молодец, не упустил свою «жар-птицу»! А ты «обед, ужин…»
В номер позвонили.
– Кто там? – удивилась Галя, и, приглушив звук телевизора, по которому передавали эстрадный концерт из Москвы, поспешила открыть дверь.
– Добрый вечер! – поздоровалась дежурная по этажу. – Извините, не смогла до вас дозвониться. Посмотрите, может быть плохо лежит телефонная трубка?
– Что-то случилось? – насторожилась Галя.
– Нет, ничего не случилось. Просто администратору позвонил наш отдыхающий, –  дежурная заглянула в записку, – Андрей Владимирович Булавин. Он просил передать, чтобы вы не беспокоились. После экскурсии он остался ночевать в Евпатории и может быть задержится на день или два. И ещё, вам письмо. – Дежурная протянула конверт. – Я пойду?
– Да, конечно. Спасибо вам, – прикрыла дверь Галя, а Леонид поправил плохо лежавшую трубку местного телефон, которым супруги не пользовались, и выключил телевизор.
– Ну что я говорил. Молодец, Андрей! Остался у Ольги. Любви им и счастья!
– Дай-то Бог! – улыбнулась Галя и взглянула на конверт. – Письмо от Феди. – Позавчера пришли сразу два письма. От Любови Ивановны и из Благовещенска от моих родителей. Соскучилась я по детям. Снятся едва ли не каждую ночь, – вздохнула Галя.
– И я, Галя, скучаю. Скоро два года, как их не видели. Антошка подрос. Боюсь, при встрече нас не узнает.
– Да ну тебя, Лёня. Не такой он и маленький. В следующем году в школу пойдёт. Не переживай, узнает! Не знаю, что с нами будет, когда вернёмся из санатория в Москву, но к Новому году обязательно поедем в Благовещенск.
– Ехать долго, лучше полетим, – возразил Леонид.
– Полетим, так полетим, – раскрывая конверт, согласилась Галя. – Сам письмо прочитаешь, или я?
– Давай письмо. Сам прочту. И сегодня, после обеда обязательно всем ответим.

9.
Утреннее солнце проникало сквозь плотные занавески. Ольга взглянула на настенные часы-ходики. – «Половина десятого», – однако, вставать не хотелось. Рядом спал Андрей. Эта ночь любви, клятв и откровений, затянувшаяся едва ли не рассвета, была у них первой, однако Ольге казалось, что они всегда были вместе, она с ним знакома не несколько дней, а целую вечность…
Мама несколько раз подходила к двери их маленькой и уютной спальной комнатки, прислушивалась, – «не проснулись ли?». На завтрак приготовила молочную манную кашу с изюмом. Остыла, не пора ли разогревать? Сама давно полила цветы в своём садике и теперь занимала внучку, которая играла в песочнице на солнышке во дворе, то и дело, отвлекаясь и спрашивая.
– А где мама и папа?
– Ещё спят, Настенька, Устали, но скоро проснуться, позавтракают и погуляют с тобой, а я схожу на рынок.
– Лёжа в постели и напрягая слух, Ольга прислушивалась к их разговору, радуясь, что, несмотря на три года Настенька на редкость правильно выговаривает слова и уже тянется к детским книжкам, с интересом рассматривает картинки и крупные буквы.
Проснулся Андрей и поцеловал Ольгу.
– Ого, скоро десять часов! – взглянув на «ходики», заметил он. – Встаём?
Тихонько встали, стараясь не потревожить маму. Ольга застелила кровать, и оба прошли на кухню. Умылись из рукомойника. Андрей провёл по щекам ладонью, убедившись, что сегодня можно не бриться, да и бритвенный прибор остался в санатории, в номере, который он делил с пожилым инвалидом из Винницы. Общался с соседом, который по вечерам обычно «прикладывался к стакану», редко и мало.
Ольга подогрела манную кашу с изюмом и подала на маленький кухонный столик. Съев кашу и выпив по стакану чая, вышли на залитый солнцем маленький дворик.
– Уже встали, милые мои, как же я вас прозевала! – всплеснула руками мать.
– Мама, мы уже позавтракали и пойдём… – Ольга посмотрела на Андрея, – «куда?»
– Надежда Васильевна, мы идём в ЗАГС! – заявил Андрей.
– Я на рынок, а Настенька? – растерялась мама.
– Настю возьмём с собой, будет свидетельницей, – улыбнулся Андрей. – Правда, Оля?
– Конечно, возьмём с собой, – обрадовалась Ольга и взяла дочку на руки.
– Давай Настеньку мне, а сама не забудь взять паспорт. Где у вас ЗАГС?
– Это в центре, поедем на трамвае.
Будний день, в ЗАГСе пусто. На втором этаже немолодая ухоженная дама в светлом костюме. Перебирает бумаги. На вошедших взглянула поверх очков.
– Товарищи, вы к кому?
– Наверное, к вам, – ответил Андрей.
 – По какому поводу?
– Зарегистрируйте нас мужем и женой.
– А вы подавали заявления? Что-то я вас не помню. Где свидетели? Почему не в свадебных нарядах?
– Раньше мы не могли. Если это необходимо, напишем заявления прямо сейчас.
– Пишите, вот бланки, и приходите к нам через месяц. Таков у нас испытательный срок.
– Я офицер и через четыре дня уезжаю в Москву, а далее по месту службы в ГДР. Жена и дочь поедут со мной.
– Извините, но это невозможно. У нас регламент, испытательный срок, –  запротестовала чиновница.
– Зарегистрируйте нас в порядке исключения. У нас нет времени столько ждать! – потребовал Андрей.
– Пожалуйста, зарегистрируйте нас, – взмолилась Ольга, и зачем-то добавила, –  Заграницу на долгое время без жён не выпускают…
Последний довод показался весьма убедительным.
– Ну что же мне с вами делать? – заколебалась чиновница, наделённая правом регистрации браков. – Позвоню, согласую вашу проблему с Виктором Аркадьевичем. Если даст добро, так и быть, зарегистрирую вас.
Чиновница набрала номер телефона и принялась излагать неожиданно возникшую проблему.
– Оля, кто этот Виктор Аркадьевич? – тихонько спросил Андрей.
– Секретарь Горкома, – прошептала Ольга.
Настенька прижалась к маминым ногам и с тревогой смотрела на строгую тётю, которая с кем-то разговаривала по телефону.
– Молодые люди, вам повезло! Сегодня у Виктора Аркадьевича хорошее настроение. Не возражает. И в самом деле, ехать в ГДР без жены не хорошо. И всё-таки, где вы были раньше? Почему не зарегистрировали брак? Вот и дочка у вас…
– Раньше мы не могли, поскольку знакомы всего несколько дней, – удивил Андрей опытную чиновницу.

10.
В прощальный день, новоиспечённые супруги Андрей и Ольга Булавины хотели пригласить Прокопьевых в ресторан, однако Леонид Семёнович на правах старшего по возрасту и по воинскому званию, отменил поход в ресторан.
– Давайте отпразднуем ваш союз и простимся в нашем уютном номере.
– И я такого же мнения, – поддержала мужа Галя. – Не стоит куда-то идти. В номере лучше – по-домашнему.
– Тогда я сейчас сбегаю в магазин, – забеспокоился Андрей.
Галя открыла холодильник.
– У нас есть сыр, гранатовый и персиковый соки, виноград.
– Спасибо, Галя. Нет вина, и ещё кое-чего.
– Андрей, не забудь купить торт или пирожные к чаю, – напомнила Ольга. – Давай сходим вместе.
– Нет, Оля, останься. Андрей справится сам, – остановила её Галя.
– Я быстро! – Андрей захлопнул за собой дверь, и, сбежав по лестнице на первый этаж, направился в ближайший магазин.
– Жаль, Оля, что с вами нет доченьки, с которой так и не удалось познакомиться, –  огорчилась Галя.
– Осталась с мамой. Настеньку укладываем спать после семи. Я уже уволилась, и Андрей рассчитался с администрацией корпуса, сдал бельё с туалетными принадлежностями и сегодня ночует у нас.
Домой вернёмся поздно, а завтра с утра пораньше, пока не проснулась Настенька, она пока остаётся с мамой, поедем в Симферополь и на скором поезде до Москвы. Там ещё предстоит оформить мой проезд, нет перелёт – полетим в ГДР на самолёте.
– Так что же, у нас сегодня свадебный вечер? – пошутил Леонид.
– Вроде того, – согласилась Ольга. – Свадьбы как таковой не было. Близкой родни у нас в Евпатории нет, а соседей много, всех не позовёшь, да и не к чему. Была у меня уже свадьба, когда был жив отец, да спустя год похоронило его море…   
Мама приехала в Крым после войны по комсомольской путёвке из Владимирской области. Отец тоже приехал в Евпаторию из Саратовской области. Здесь родители поженились, а в пятьдесят седьмом году родилась я, уже настоящая крымчанка. Мне двадцать семь лет, Андрею двадцать девять. Небольшая, хорошая разница.
– Хорошая, – согласилась Галя. – Вот что, друзья, пока Андрей не вернулся, давайте приготовим стол, – предложила она. – Посуды у нас в номере на двоих. Не хватает ещё пару тарелок, двух бокалов и ножей с вилками. Я сейчас принесу, порошу у дежурной по этажу. Стол подвинем к дивану. На диване разместимся мы, а вы, молодые, на стульях.
Галя вышла в коридор, а Леонид подвинул стол к дивану.
– Знакомые офицеры, служившие в ГДР, рассказывали, что условия для проживания семей там хорошие и отличная медицина. Отношение местного населения к русским военным тоже хорошее, лучше, чем в Польше, где я начинал службу. Офицерское жалование почти вдвое больше, чем в Союзе, если служба не в Заполярье или не высоко в горах.
– Андрей мне рассказывал об условиях жизни в ГДР. Впрочем, не это главное. Главное, что мы любим друг друга, – улыбнулась Ольга.
– В Польше у нас родился старший сын Сергей. Ему уже четырнадцать лет. И вы с этим не затягивайте, для пополнения семьи там хорошие условия.
– Не затянем. Андрей такой сильный! – смутилась Ольга, вспоминая первую счастливую брачную ночь.
Вернулась Галя со столовыми приборами и двумя бокалами. Взглянула на покрасневшую Ольгу.
– Лёня, не надо так смущать новобрачную, – покачала она головой.
– Просто пожелал молодой семье пополнения. С этим не стоит затягивать.
– Само собой, – согласилась Галя. – Вот что, Оля. Грустно расставаться с друзьями, которых не хочется терять. Пока не забыли, давайте обменяемся адресами.
– Но я даже не знаю, где мы будем жить, – растерялась Ольга.
Галя достала из сумочки записную книжку и шариковую ручку.
– Диктуй адрес своей мамы, а она перешлёт письмо куда надо, на вашу «полевую почту» в ГДР.
Оля продиктовала, Галя записала и вырвала из записной книжки чистый листок.
– Теперь записывай адрес мамы Леонида в Миассе и адрес моих родителей в Благовещенске. Мы ведь тоже, как «перелётные птицы», не знаем, где остановимся. Диктую, а они нам перешлют ваши письма. Записала?
– Да.
– Не теряй. Присядем на диван, посмотрим, что у нас сегодня по телевизору пока не вернулся Андрей.
Леонид включил телевизор. По московской программе показывали «Белое солнце пустыни». Середина картины. Главарь басмачей отправил примкнувшего к банде придурковатого прапорщика в дом бывшего таможенника, расспросить, что и как, да разжиться динамитом или гранатами. Да только вылетел из окна второго этажа, разбив деревянные ставни. Упал в мягкий песок, отряхнулся и побежал доложить главарю, что гранаты не той системы…
Смотреть на такое не очень-то интересно и совсем не смешно. Перешёл на другой канал, там мультфильм «Ну погоди!».
– Лёня, выключай! – потребовала Галя. – Андрей возвращается. Спешит. Слышу его шаги!
Помимо бутылки «Советского шампанского» Инкерманского винного комбината и бутылки массандровского «Кокура», Андрей принёс свежий хлеб, нарезанную ломтиками ветчину, маслины в баночке, пирожные с конфетами к чаю и роскошный букет белых роз.
– Это, Оля, тебе!
– Спасибо, ты мне уже подарил розы после ЗАГСа.
– Дарил, и буду дарить! – улыбнулся Андрей и поцеловал жену.
– Андрей, мы обменялись адресами для писем. Я дала адрес мамы, а она нам перешлёт.
– Оля, письма можно слать непосредственно нам. Леонид, Галя, запишите наш почтовый адрес в ГДР.
– Записываю, – Галя повторно достала из сумочки записную книжку. – Диктуй.
– «Полевая почта 86867, Андрею Владимировичу Булавину».
– Так просто? – удивилась Ольга.
– Да, Оля, так просто, – подтвердил Андрей.
– Скажи, Андрей, если не секрет, в каком месте будешь служить, в какой должности? –  спросил Леонид.
– Ну что ты, для тебя не секрет. Служить буду в городе Висмар. Город-порт на берегу Балтийского моря, приграничный. В сорока километрах уже Западная Германия и её второй по величине город Гамбург.
– Вот оно что! – вспомнил Леонид первые годы службы. – Знаю, где этот Висмар. В нём не бывал, однако в треугольнике Висмар – Витшток – Щецин,  в начале семидесятых, когда я служил в Польше, проходили совместные зимние учения Советской армии, Армии ГДР и Войска Польского. Можно сказать, места эти исторические, сакральные, населённые прежде славянами. Есть там на побережье неподалёку от Висмара маленький городок Рерик – родина князя Рюрика, которого призвал на княжение его дед словенский князь Гостомысл. Завидую вам, Андрей и Ольга, такой интересный край, – признался подполковник Прокопьев.
– Прогулялся по Висмару, – продолжил Андрей. – По нашим российским меркам город невелик, но старинный. В нём много промышленных предприятий и крупная судостроительная верфь, где строят корабли для СССР. В центре города есть дома, сохранившиеся с четырнадцатого – пятнадцатого веков. Даты постройки выложены на стенах из особого кирпича. И что интересно, в этих домах и теперь живут люди!
В Висмаре есть гостиница, в которой по пути в Голландию останавливался молодой русский царь Пётр Первый! Там в честь русского царя установлена памятная гранитная плита, – увлечённо рассказывал Андрей.
– В Висмаре большой гарнизон. Продолжу службу в мотострелковом полку в должности заместителя командира батальона. Познакомился с офицерами и солдатами батальона, кое-какие вещи оставил в офицерском общежитии и вернулся в Союз отгулять запоздалый отпуск. К счастью попал в этот замечательный санаторий, где познакомился с Олей. Теперь вернусь в часть семейным офицером, и мне предоставят квартиру в доме на улице Чайковского. Улица эта из двух пятиэтажных домов с нашим русским названием рядом с гарнизоном, за спортивным городком и футбольным полем. Там же и гарнизонный Дом офицеров. 
Интересно, что в годы войны в гарнизоне располагались гитлеровские полк СС и полк Люфтваффе. Наши войска вошли в Висмар в конце августа сорок пятого года, спустя несколько месяцев после победного мая. Только в августе была окончательно согласована демаркационная линия между советской и англо-американской зонами оккупации, а в течение всего лета в гарнизоне находились лётчики и эсэсовцы под охраной англичан. Перед тем, как в Висмар вошли наши войска, англичане вывезли их на запад.
Прямо за стенами гарнизона приморское шоссе – Карлмарксшрассе, а чуть левее, за коттеджами, городские песчаные пляжи. Уверяют, что к августу морская вода прогревается до двадцати двух – двадцати трёх градусов. Словом – курорт! – окончил свой рассказ Андрей и посмотрел на Ольгу, которой об этом и много другом рассказывал в первую ночь…
– Ну что ж, Андрей и Оля, пожелаем вам доброго пути к новому месту службы, а тебе, Андрей, персонально – отслужи год с отличием и подавай рапорт на учёбу в академию. Не упускай такую возможность. Руки – ноги у тебя целы, так что успехов в службе. Есть у меня один знакомый майор по фамилии Лихов. Он, как и ты, воевал в Афганистане. Десантник, потерял в бою ногу, однако продолжает службу в Рязанском воздушно-десантном училище. По-прежнему, несмотря на протез, совершает прыжки с парашютом.
– Я немного знаком с майором Лиховым по Афганистану, – припомнил  Андрей. Геройский мужик! Леонид, если увидишь его, передавай привет. Впрочем, возможно меня он не помнит. 
– Ой, заговорились, мы! Розы сохнут и пора бы к столу, – засуетилась Галя, поставила розы в имевшуюся в номере стеклянную вазу и помогла Ольге разложили всё, что было в наличии, по тарелочкам. Присели, и Леонид, на правах старшего по возрасту и по званию, наполнил бокалы искристым шампанским.
– За вас, дорогие наши друзья! За новую советскую семью! Совет вам и любовь! – с глубоким чувством произнёс подполковник Прокопьев.
– Горько!



11.
Закончился тёплый, временами жаркий сентябрь, а с ним и «бархатный сезон». В первых числах октября с Балкан нагрянул циклон, и после двух дождливых дней установилась ясная и прохладная погода. Морская вода постепенно остывала и, тех, кто купался в море, день ото дня становилось всё меньше.
Прокопьевы подсчитывали дни, сколько их ещё оставалось отдыхать в санатории, а что дальше? Пока лишь тревожная неопределённость…
По вечерам Леонид принимался сочинять письмо генералу армии Язову с просьбой оставить его в армии в должности преподавателя Военного института и предоставить жилплощадь для семьи с московской пропиской. Писал и переписывал – казалось, что всё не так… 
Наконец оставил это занятие до возвращения в Москву, в госпиталь Бурденко, где после двухмесячного санаторного отдыха и лечебных процедур ему предстояло пройти последнюю военно-врачебную комиссию.   
Отдых в Крыму пошёл на пользу, и Леонид чувствовал себя хорошо, много ходил вместе с супругой, порою даже забывал о протезе. Нет былой жары. Часами гуляли по санаторному парку, выходили на прогулки в город и, конечно же, продолжали выезжать к морю.
Галя по-прежнему купалась, но в воде пребывала недолго, после чего Леонид  энергично растирал жену полотенцем. Обнявшись, сидели на берегу и любовались морскими далями.
Во второй половине октября – периода равноденствия, когда продолжительность уменьшавшегося дня сравнялась с ночью и продолжалась уменьшаться, погода ухудшилась, и начались осенние шторма – поистине величественное зрелище. Высокие  волны с шумом и грохотом накатывались на песчаные пляжи, вынося ракушки, кусочки отшлифованной о песок древесины и морские водоросли. Откатывались и вновь, собираясь с силами, упорно вгрызались в берег, шлифуя песок и разноцветные камешки-гладыши.
В прощальный вечер Леонид и Галя написали сразу четыре письма – Булавиным в ГДР, Любови Ивановне и Феде в Миасс и, конечно же, в Благовещенск, где у родителей Гали жили дети, по которым очень скучали.
Завтра после обеда предстояло проститься с гостеприимным санаторием, в котором прожили без малого два месяца, собрать вещи и ехать в Симферополь, а из главного города Крыма на скором поезде в Москву. Как-то их встретит столица?

12.
В Москве для семьи Прокопьевых всё сложилось удачно. Несмотря на первую группу инвалидности приказом Дмитрия Тимофеевича Язова подполковник Прокопьев был оставлен на службе в вооружённых силах, награждён орденом «Красного знамени» и повышен в звании до полковника.
В декабре 1984 года, насыщенного событиями и трагическими, и радостными, полковник Прокопьев был зачислен в штат преподавателей Военного института Министерства обороны СССР и отправлен в неиспользованный за два прошедших года двухмесячный отпуск.
Декабрь и январь супруги провели в Благовещенске, в доме у Галиных родителей, где их с нетерпением ждали дети – Серёжа и Антон. Увидев родителей, Антон не сдержался, расплакался и долго не мог успокоиться в объятьях мамы.
В морозном, укрытом  снегами городе у слияния Амура и Зеи, все вместе встретили Новый 1985 год – один из самых счастливых для большой семьи Прокопьевых, если бы не беда, случившаяся с Леонидом в Ливане, в котором десятый год продолжается инспирированная Израилем гражданская война…
В конце января Прокопьевы вернулись вместе с детьми в Москву и, ожидая ордера на квартиру, временно  поселились в общежитии Военного института, где Леонид начал преподавать курсантам тактику, постепенно втягиваясь в учебный процесс.
В отличие от Благовещенска зима в Москве неустойчивая, нередки оттепели и гололедица. Хоть и недалеко от общежития до учебных корпусов, однако ходить на протезе – это всё-таки не на своих ногах. Скользко. Бывало, что падал. Подняться помогали спешившие на лекции курсанты.
Полковника Прокопьева, воевавшего на Ближнем Востоке и потерявшего ногу, курсанты уважали и к его занятиям готовились с особым усердием. Радовало и то, что Израиль, нёсший значительные потери, начиная с середины февраля, начал вывод своих войск с юга Ливана . Стало быть, помогли дипломатические усилия миролюбивых стран, прежде всего Советского Союза, а быть может, признали своё поражение? Есть и в этом заслуга полковника Леонида Прокопьева.
Огорчила смерть Генерального секретаря ЦК КПСС и руководителя страны Константина Черненко, тихо скончавшегося 10 марта, а уже на следующий день Пленум ЦК КПСС избрал Генсеком Михаила Горбачёва. Вот и сбылось предсказание Олега Анатольевича, вместе с которым в сентябре прошлого года Леонид и Галя ехали в Крым в одном купе.
Леонид позвонил ему в Тулу. Олег Анатольевич обрадовался, долго расспрашивал об отдыхе в крымском санатории, о жизни в Москве и о планах на будущее. Поздравил с наградой и присвоением воинского звания полковник. Поговорили и о назначении Горбачёва руководителем партии и страны.
– Ждём теперь больших, я бы сказал радикальных перемен, вот только боюсь, как бы ни привели эти непродуманные и необоснованные перемены нашу страну к большой беде, – прокомментировал Олег Анатольевич назначение Горбачёва на пост Генсека. – Амбиции у него высокие, да нет надлежащего опыта ни в экономике, ни в мировой политике. Одно лишь позёрство и  пустая болтовня.
На ум приходят строки Александра Сергеевич Пушкина об императоре Александре I, который, устав от тяжких государевых дел, своими непродуманными действиями о наследниках  и не пресекая планов, вынашиваемых заговорщиками, едва не привёл Россию к великой смуте, к гражданской войне, а то и к распаду.
Вот что о нём написал наш великий поэт Александр Сергеевич Пушкин, заявивший, – «Я принимаю всю историю России, как нам дал её Бог», однако, к сожалению, тоже едва не примкнувший к заговорщикам.

«Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щёголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда».

Мне могут возразить, где теперь тот император? Где тут аналогия с нашим молодым и энергичным Генсеком, внушающим надежды на перемены, от которых всем станет только лучше!
Отвечу, сходство хотя бы в их поведении и внешнем облике, – вздохнул Олег Анатольевич и после паузы продолжил.
– Боюсь ошибиться, только есть вокруг него некие пока «срытые тенью» советники. Но что у них на уме? – высказал свои опасения Олег Анатольевич, прощаясь с Леонидом и передавая привет Галине. – Звоните, всегда буду рад!    
Леониду припомнилась, широко освещаемая в советской прессе недавняя прошлогодняя декабрьская поездка Горбачёва в Лондон  и его заявления о желании СССР вести переговоры о сокращении стратегических вооружений. В Лондоне Горбачёв встречался с премьер-министром Великобритании Маргарет Тэтчер, которую уже прозвали «железной леди» за намерение нанести ядерные удары по Аргентине во время конфликта из-за Фолклендских островов  – крохотных остатков из бывших колониальных владений, за которые цеплялась «ощипанная со всех сторон» Великобритания, неохотно сдававшая свои позиции на мировой арене.
Несмотря на то, что прагматичным британским генералам удалось отговорить её от такого безумного шага, это прозвище закрепилось за премьер-министром Великобритании в юбке.
Однако, более всего настораживало заявление Тэтчер, сделанное в Лондоне.
«Мне нравится Горбачёв. Мы сможем иметь с ним дело…»
Но ведь исстари известно, если лидера станы хвалят её откровенные враги, то это не к добру…
В апреле Леониду, после долгих мытарств с оформлением московской прописки, наконец, вручили ордер на трёхкомнатную квартиру в новом доме на западе столицы в престижном районе Крылатское.












Глава 4. Беда

1.
Перелёт на огромном «Боинге» с Западного тихоокеанского побережья США из штата Калифорния на Восточное атлантическое побережье в Нью-Йорк, занял несколько часов. Место Германа у окошка-иллюминатора, рядом дремлет уставшая Валери, за ней разместился в удобном кресле сын. Листает какой-тот журнал с множеством ярких цветных фотографий с полуобнажёнными красотками, каких не увидеть в Ливане, где большинство женщин носят длинную до пят тёмную одежду и прикрывают лица.
«Жаль, что не женат», – взглянув на сына, подумал Герман. – «Пора бы уже иметь семью и детей…»
Середина ноября, однако, в Калифорнии пока тепло. Несмотря на глубокую осень погода над всей огромной территорией, пожалуй, самой мощной в военном и экономическом отношении державы мира – просто великолепная! Через окошко иллюминатора хорошо просматривались заснеженные горы американского запада, следом бескрайние в большинстве распаханные центральные степные равнины, через которые от холодной таёжной Канады до тропического Мексиканского залива протекает великая американская река Миссисипи с притоком Миссури. За равнинами показались невысокие, пока бесснежные лесистые горы Аппалачи, за которыми от Канады до Флориды протянулось Восточное побережье со старейшими городами Америки – Бостоном, Нью-Йорком, Филадельфией, Ричмондом, Чарльстоном, и прохладный Атлантический океан…
Следуя через Кипр и Лондон, Герман и Валери перебрались за океан в октябре 1985 года. К этому времени стало окончательно ясно, что израильские войска, ушедшие из-под Бейрута в марте на крайний юг Ливана, уже не вернутся, и мечта стать владельцем заново возведённого замка на руинах древней крепости крестоносцев пока неосуществима.
«Но кто знает, что здесь будет через десять, двадцать или через пятьдесят лет?» – задумался огорчённый Герман. – «Ведь недаром, прощаясь во время последней встречи, лейтенант Леви пожелал ему доброго пути и добавил».
– Не сомневайтесь, Герман, придёт время, и мы вернёмся. Мы обязательно создадим Великий Израиль от Нила до Евфрата, как завещал своим потомкам царь Соломон, и не забывайте, Герман, вы наш агент, а это пожизненно. Если вдруг понадобитесь, разыщут вас и в Америке.
Валери не знала о его встречах с офицером израильской разведки, и он сохранит эту тайну от жены и от сына, вот только придётся об этом рассказать неродному дяде Фридриху, проживавшему в Штатах под новым именем Френсис Грей, которого, по словам лейтенанта Леви, разыскивают по всему миру, чтобы судить и повесить. Дядю следовало предупредить о грозящей ему опасности, хотя, если не нашли за столько послевоенных лет, то теперь вряд ли найдут…
«Нас, лет через двадцать – тридцать, уже не будет, но останется Жан, и он станет моим наследником», – грезил Герман, прощаясь с плато и замком, построенным на фундаменте старинной крепости, в основании которой сохранилась каменная плита с высеченным на ней именем её основателя германского рыцаря Карла фон Готфрида. 
Простился и со всходами от семян спиленного сирийцами и сгоревшего в кострах кедра, которые вряд ли переживут без полива следующее жаркое и засушливое ливанское лето.   
С трудом, со слезами на глазах Герман и Валери покидали Бейрут и Ливан, где прожили вместе больше тридцати лет, и где уже в течение десятилетия продолжалась вялотекущая межрелигиозная и межконфессиональная гражданская война, конца и края которой не было видно…

* *
Сын служил на военно-морской базе, разместившейся в укромном, окружённом со всех сторон горами, местечке с удобной глубоководной бухтой. Это неподалёку от самого демократичного города Америки, каким по праву являлся Сан-Франциско или Фриско, как для удобства и экономии звуков называли этот весёлый город – столицу хиппи, геев и транссексуалов – коренные и добропорядочные американцы, которым приходилось и с этим мириться. Ведь Америка – символ свободы и демократии…
К моменту приезда родителей Жан, давно сменивший своё французское имя на англосаксонское Джон и дополнивший отцовскую фамилию родовыми первыми буквами, заканчивал службу на флоте и оставался на берегу в то время, как его субмарина ушла в океан к берегам русской Камчатки.
Джон Готфрид с радостью встретил мать и отца, которых в течение нескольких лет убеждал покинуть Ливан и перебраться в Америку.
– Представляете, меня разыскал дядя Фридрих! – обнимая мать и отца, спешил поделиться своей радостью сын, убедившись, что посторонние не могут их слышать.  – Прилетал ко мне в Калифорнию полгода назад, и мы познакомились. Дядя знал, что во время войны ты оказался в плену и был уверен, что ты умер в невыносимых условиях русского плена. Вот обрадуется, когда обнимет тебя живого и невредимого!
– Надо же, дядя выжил в той мясорубке, которая творилась в терпящей военное поражение Германии, и не оказался в числе подсудимых на Нюрнбергском процессе!? – разволновался Герман, вспоминая лейтенанта Леви и его угрозы в адрес гуппенфюрера СС Фридриха Гутлова, которого, якобы, разыскивают по всему миру вездесущие агенты Моссада и обязательно найдут, если он ещё жив. 
– Жив, но о нём я не рассказал во время последнего телефонного разговора с мамой, которая позвонила мне с Кипра, – признался сын.
– Фридрих, кто это? – не поняла Валери, плохо понимавшая мужа и сына, говоривших по-немецки.
– Прости, в воспоминаниях о своей семье, о нём я тебе не рассказывал, – признался Герман. – Дядя, не родной. Муж сестры моего отца. Жан, а тётя Хельга? Она жива?
– Нет, Хельга погибла вместе с детьми в январе сорок пятого года во время налёта американских бомбардировщиков.
– И что же, Фридрих с тех пор один?
– Нет, у него есть жена. По-прежнему стройная и красивая женщина, несмотря на то, что ей уже перевалило за восемьдесят. Перебралась в Америку вместе с ним. Знаешь кто она?
– Кто же? – не понимал сына Герман.
– Это Анна, вдова твоего отца и моего деда, погибшего в России. Твоя, отец, мачеха, – ухмыльнулся Жан.
– Анна? – удивился Герман. – Разве такое возможно?
– Как оказалось, возможно. В Америке они обвенчались в англиканской церкви. Живут вдвоём, детей у них нет.   
«Надо же!» – продолжал мысленно удивляться Герман. – «Ай да дядя! Ай да сукин сын!..»
– Жан, как же он тебя разыскал?
– Мама и папа, во-первых, я не Жан, зовите меня Джоном или просто Джо, а во-вторых, по ряду причин дядя был вынужден поменять имя и фамилию. Теперь он не Фридрих Гутлов, а Френсис Грей, и прошу называть его только так. Грей служит в ЦРУ. Знаете, что это за организация?
– Кто же этого не знает, – усмехнулся Герман.
– Спрашиваешь, как он меня нашёл? ЦРУ, где служит советником дядя Грей,  – глаза и уши Америки. В недрах этого всесильной организации хранится масса информации, там знают многое едва ли не обо всех интересующих их гражданах мира. Тебя, отец, он хорошо помнит молодым, уверяет, что я очень похож на тебя, так что он сразу меня узнал, а разыскал по фамилии. Хорошо, что я восстановил нашу родовую немецкую фамилию, – ответил отцу Жан, он же теперь, Джон или просто Джо.
– Мистер Грей полагает, что мне не стоит плавать на субмарине, которая в любой момент может отправиться на океанское дно. Он считает, что я должен служить в ЦРУ, куда охотно принимают бывших офицеров. Кроме того он ветеран ЦРУ и охотно составит мне протекцию.
– Но ведь он стар, ему за восемьдесят. Почему же до сих пор не на пенсии?
– Дядя неплохо выглядит, не по годам здоров, бегает по утрам трусцой и служит советником, а эта работа «не пыльная» и хорошо оплачивается. Так что, дорогие родители, собирайтесь. Через неделю, когда закончатся все формальности с моим увольнением, мы вместе летим в Нью-Йорк, а потом в Вашингтон. Так что учите разговорный английский язык, на котором говорят американцы.

* *
И вот они опять в Нью-Йорке, с которого начиналось недавнее воздушное путешествие по Америке к Тихому океану, и куда пришлось вернуться менее чем через месяц, зато вместе с сыном, которого Герман не видел долгие двенадцать лет.
Огромный шумный город у океанского побережья, к жизни в котором, кажется, никогда не привыкнуть после «тихого» несмотря на гражданскую войну Бейрута. Особенно тяжело было Валери. От высоченных домов-небоскрёбов, упиравшихся в хмурые осенние тучи, поскольку на Восточное побережье надвинулся очередной циклон, у Валери кружилась голова, а от шумных, заполненных автомобилями, улиц закладывало в ушах, чего не было даже от ставшей привычной ночной стрельбы в Бейруте и от редких разрывов мин.
– Потерпи мама, сегодня же уедем отсюда в тихий Вашингтон, где ты познакомишься с дядей отца, который приходится мне дедом, хоть и не родным. Отец его помнит, но боюсь, не узнает. Во-первых немалый возраст, да и лицо сильно изменилось, – Жан загадочно посмотрел на отца, до времени утаив, что после капитуляции Третьего рейха группенфюрер СС Фридрих фон Гутлов оказался вначале в Аргентине, где в банках были укрыты немалые средства, собранные на оккупированных территориях во время войны, но долго там не пробыл.
Скрыв своё прошлое и сделав несколько пластических операций, он перебрался в США, выдавая себя за бывшего офицера Абвера, которым руководил адмирал Канарис, обвинённый в заговоре против Гитлера, неудавшейся попытке его устранения в июле 1944 года и в сотрудничестве с британской разведкой. В апреле 1945 Канарис был приговорён к смертной казни и повешен, а Фридрих Гутлов, прикрывшийся именем реально существовавшего офицера Абвера, которого пришлось уничтожить вместе с семьёй, был принят в штат ЦРУ, где ценили опытных разведчиков, сменив при этом имя офицера Абвера которым прикрывался Гутлов, на новое англосаксонское – Френсис Грей.
В Вашингтон, который по американским меркам находился сравнительно недалеко от Нью-Йорка, добирались на такси. Сын заблаговременно позвонил Грею из Нью-Йорка и их ждали под вечер, когда после нудного осеннего дождя, наконец, распогодилось и ненадолго выглянуло солнце. Вот и тихий зелёный район американской столицы, где в своих роскошных домах проживали состоятельные американцы, бизнесмены или крупные госслужащие.
Сын, уже побывавший в гостях у мистера Грея, указывал дорогу водителю такси – улыбчивому негру или афроамериканцу, как теперь принято из политкорректности называть чернокожих граждан Америки.
– Остановите здесь, – велел он таксисту.
– Да, мистер!
Такси остановилось, и Джон, располагавший после увольнения с военной службы значительной суммой денег, расплатился с таксисом наличными, передав ему двести долларов за проезд в оба конца.
Пребывая в немалом волнении, Герман и Валери подошли следом за сыном к воротам внушительного двухэтажного кирпичного особняка, и Джон нажал на кнопку звонка.
Навстречу к ним уже спешил мистер Грей, в котором, как ни старался, Герман так и не смог узнать дядю Фридриха, каким он его помнил с довоенных времён. Вот что значит пластическая хирургия.
Ворота отворились, и первым делом мистер Грей обнял племянника.
– Безмерно рад видеть тебя, Герман! Узнаю, вспоминаю молодого бравого лётчика, хоть ты и сильно переменился за прошедшие годы в лице, раздался вширь и немного уменьшился в росте! Всё такой же голубоглазый блондин с неизбежной возрастной проседью, которая не так заметна в твоих светлых волосах! Тебе повезло, сын похож на тебя, разве что волосы тёмные.
– Волосы это от матери, – посмотрев на жену, пояснил Герман.
– Знакомь меня со своей красивой супругой и матерью нашего героя – «морского волка», которого я устрою в свою контору, где можно сделать неплохую карьеру! – распалялся Френсис Грей, в прошлом Фридрих Гутлов, который, несмотря на свои немалые годы, выглядел «этаким молодцом», словом «крепким, как старый дуб». Именно  так о таких пожилых мужчинах и поныне упоминают в «старой и доброй Англии».
– Валери Бовэ, – представил жену Герман. – По отцу у неё французская фамилия.
– Почему же Бовэ, а не миссис Готфрид или как тебя, Герман, называют по-новому, мистер Фрид?
– К сожалению, мы не венчаны, но собираемся узаконить наш брак в ближайшее время.
– Замечательно! Это событие мы непременно отметим! А пока пройдёмте в дом. У праздничного стола нас ожидает моя жена Анна. Ты её знаешь и не удивляйся. Так уж случилось, что после войны мы оба остались вдовыми и сам Господь соединил нас…
Не серчай, Герман. Анна хорошая женщина и не забывает твоего погибшего отца, доблестного генерала Вермахта Адольфа фон Готфрида. Его последняя фотография в траурной рамке стоит в доме на самом почётном месте. А вот и Анна вышла нас встретить. Анна, ты узнаёшь Германа?
– Да, Френсис. Помню его с прощального ужина перед отправкой Адольфа в дивизию за день до начала войны с Россией. Герман, ты сильно изменился за прошедшие годы, как и все мы, грешные, – прослезилась мачеха и неожиданно для всех обняла и поцеловала своего пасынка, каковым был тогда молодой пилот Люфтваффе Герман фон Готфрид.
После Германа Анна обняла и расцеловала растерянную Валери.
Герман посмотрел на женщин, с удивлением заметив, что они удивительным образом похожи, несмотря на большую разницу в возрасте. Припомнил, сколько лет было мачехе, когда её привёз из России отец, стало быть, сейчас ей восемьдесят три или даже восемьдесят четыре года, но она по-прежнему красива лицом, на котором едва просматриваются неизбежные аккуратно припудренные морщинки, и с возрастом не располнела.
Валери недавно исполнилось пятьдесят два. Она было одного роста с Анной, и женщины вполне могли бы обмениваться нарядами, не суживая их и не расшивая. Отличались лишь цветом волос. Валерии была брюнеткой, а Анна выглядела блондинкой, регулярно подкрашивая волосы под тот цвет, который Герман запомнил с довоенных времён. И обе женщины были голубоглазыми.
– Валери, я неплохо владею французским языком, – с удовольствием сообщила Анна, – так что в общении у нас не будет никаких трудностей! А сейчас, дорогие гости, прошу всех к столу! – пригласила хозяйка неожиданно обретённых родственников.

* *
Стол на пять персон был накрыт в большом зале на первом этаже добротного особняка, окна которого выходили  сад, где, умытые недавним дождём, несмотря на глубокую осень, цвели розы. А вот и молодое хвойное дерево, очень похожее на средиземноморский или ливанский кедр.
– У вас роскошный сад! – не удержался от похвалы Герман. – А это хвойное дерево. Откуда оно?
– Из питомника, – ответила Анна. – Сад – моё увлечение. С удовольствием подбираю растения. Это средиземноморский кедр. Не правда ли, красивое дерево?
– Очень красивое! – подтвердил Герман, вспоминая ливанские кедры.
– Сейчас сыро и холодно, скоро стемнеет, а завтра обязательно покажу вам наш сад, – пообещала Анна.
– Герман, не отвлекайся сам и не отвлекай Анну. Сегодня в нашем доме после долгих десятилетий, прошедших после войны, наконец встретились родственники, которым посчастливилось выжить, – прослезился Грей и посмотрел на стилизованный под старину комод из красного дерева. На комоде в рамочках, перехваченных в уголках чёрными траурными ленточками, стояли две крупные фотографии – фотография отца Германа генерала Адольфа фон Готфрида, погибшего под Ленинградом в сентябре сорок первого года, и фотография Хельги, погибшей вместе с детьми в январе сорок пятого. С крупной, умело отретушированной довоенной фотографии, обнимая руками детей, улыбалась жена Фридриха и родная тётя Германа Хельга …
Герман привстал из-за стола и подошёл к комоду. У него не было ни одной сохранившейся семейной фотографии. Все личные вещи и документы полагалось оставлять перед вылетом на боевое задание, да и в плену их бы изъяли…

* *
После непродолжительного ужина Джон остался в одиночестве, если не считать породистого дога, с которым он успел подружиться, и, устроившись в удобном кресле, рассеянно посматривал на телеэкран – обычная вечерняя развлекательная программа.
Френсис и Герман уединились в стилизованной под Древний Египет курительной комнате. На стенах, окрашенных в приятный бежевый цвет, изображены сцены из жизни египтян тех далёких времён. Папирусные лодки, плывущие по Нилу, рабы, передвигающие по брёвнам-каткам огромные глыбы для строительства пирамид, крестьяне, пашущие землю, стройные египетские красавицы в коротеньких юбочках и с обнажённой грудью, застывшие в позах пленительного танца и, наконец, грозный фараон на троне, за спиной которого виднеются очертания загадочного Сфинкса и далёких пирамид…
– Красивые росписи, не правда ли? – спросил Грей, с удовольствием разговаривая с Германом на родном немецком языке, который стал подзабывать. Даже с Анной разговаривал исключительно на «грязном английском», который был в ходу у старых и новых американцев из числа переселенцев со всего мира, поток которых не иссякал. Многие стремились в самую богатую и сытую страну мира.
– Да, очень красивые, напоминают мне рисунки из учебника по истории Древнего мира, которую изучали в школе, – согласился Герман. – Боже, как же это было давно…
– Расскажи, Герман, сколько же лет ты провёл в русском плену, и что тебя привлекло в Ливане, где ты обрёл Валерии? Она и сейчас истинная красавица!
Грей раскурил трубку, наполнив её ароматным виргинским табаком, и предложил Герману сигареты.
– Я не курю, – отказался Герман. – Лучше выпью ещё одну рюмку коньяка. Привык к французскому, который привозили в Бейрут из недалёкого Дамаска. Виски шотландские и местные американские мне не нравятся.
– Ну что ж, с интересом выслушаю историю твоей жизни, хотя сам давно привык к виски и к местному пиву, которое всё-таки значительно хуже немецкого довоенного, – с удовольствием затягиваясь дымом от виргинского табака, уселся поудобнее в кресле из бамбука  старина Грей.
– В плену я провёл, без малого, двенадцать лет, в трудовых лагерях для военнопленных. Пленные немцы восстанавливали порушенное войной хозяйство России. Побывал и на севере за полярным кругом, и в Сибири, и в Казахстане – есть в России такая республика. Овладел многими рабочими специальностями. Профессия каменщика пригодилась в Ливане.
Надо признать, что над пленными не издевались, голодом не морили, хотя частенько недоедали, да и какой могла быть лагерная пища. Бывало, что заключённые болели и тогда от работ освобождались. Самые слабые умирали, не без того, – вздохнул Герман, вспомнив беднягу Вольфганга. – Раз в месяц нам выдавали деньги. Небольшие, столько же полагалось рядовому солдату Красной армии. Можно было побаловать себя кусочком колбасы, пачкой печенья, конфетами, купив в лагерном магазине.
– Вот как? – удивился дядя, – я этого не знал. 
Зато он хорошо знал, в каких условиях содержались в концентрационных лагерях советские военнопленные или гражданское население, не говоря уже о евреях…
– В пятьдесят третьем году, после смерти Сталина нас стали освобождать. Я оказался в первой очереди освобождаемых военнопленных. Предложили остаться в России, которую принято называть СССР, или начать новую жизнь в ГДР. Некоторые и в самом деле оставались в СССР, уезжая на Алтай, в Казахстан или Среднюю Азию, погреть промёрзшие в Сибири кости.
В эти края во время войны выселяли немцев из Поволжья , куда во времена правления самой успешной русской императрицы Екатерины Великой, которая была немкой,  в Россию на пустующие чернозёмные земли добровольно переселялись немецкие семьи. Я отказался, настояв на возвращение в Гамбург, где надеялся встретить кого-нибудь из родных. Не нашёл, вот и отправился в Ливан.
Герман пересказал дяде историю о встрече в лагере для военнопленных своего дальнего родственника с довоенной профессией археолога, который проводил раскопки под Бейрутом. Рассказал о замке, построенном на руинах старинной крепости, которую возвели немецкие крестоносцы, и о базальтовой плите с сохранившимся именем её основателя рыцаря Карла фон Готфрида…
– Да, интересная история, – согласился Грей. – Жаль, что Германия потерпела поражение, жаль, что нам не удалось захватить Ближний Восток с его нефтью. Именно из-за нехватки нефти мы и проиграли войну…
– В которой погибли мой отец, мой брат, моя тётя и твоя жена вместе с детьми, –  прервал дядю Герман.
Помолчали. Дрожащими руками Грей принялся набивать табаком свою любимую трубку, а Герман выпил залпом очередную рюмку коньяка.
– И мне налей, в горле пересохло, – успокаиваясь, попросил дядя. – Говори, что там ещё у тебя?
– Об этом расскажу только тебе, – вернув пустую рюмку на стеклянный столик с пепельницей, продолжил после долгой паузы Герман. – Ни Валери, ни Жан, ни твоя Анна знать этого не должны.
– Хорошо, я тебя понял. Рассказывай, – отложив трубку, которую так и не раскурил, приготовился выслушать Грей.
– Под Бейрутом, в каких-то шести – семи километрах от города проходила линия фронта. Занять сходу Бейрут израильтянам помешала сирийская механизированная бригада, военным советником которой был русский офицер.
– Да, это мне известно. Из Ленгли  следили за тем, как развиваются события в Ливане. Я даже помню звание и фамилию русского офицера, – порывшись в памяти, подтвердил Грей. – Если мне не изменяет память – подполковник Прокопьев.
– От ЦРУ нет тайн, – развёл руками Герман, – и у тебя, дядя, несмотря на возраст, отличная память! Я видел этого офицера, но не знал его фамилии, а тебе она оказывается известна.
– Да, известна, – подтвердил дядя. – Известно и то, что подполковник подорвался на мине. Его оперировали французы из госпиталя в Карнаэле, а затем отправили в Дамаск. Дальше судьба русского подполковника, потерявшего при взрыве ногу и вероятно доставленного в Россию, нам не известна, да и не интересна.
Что же тут такого? Почему об этом не должны знать Валери, ваш сын и твоя бывшая мачеха?
– Дядя, я не рассказал тебе о своих контактах с офицером израильской разведки, которого информировал о положении в Бейруте, охваченном гражданской войной.
– Выходит, что ты шпионил? Работал на израильскую разведку? – удивился и недобро посмотрел на племянника Грей. – Зачем?
– Из-за замка, отстроенного на основании разрушенной крепости крестоносцев в конце сороковых – начале пятидесятых годов ещё до моего прибытия в Ливан богатым палестинцем, перебравшимся в Бейрут после провозглашения еврейского государства Израиль и разразившейся арабо-еврейской войны.
Израильская артиллерия обстреливала сирийские позиции и окраины города. Я просил через лейтенанта Леви, так называл себя офицер разведки, чтобы не стреляли по замку, поскольку после занятия израильской армией Восточного Бейрута, где проживают преимущественно христиане и изгнания палестинца, замок должен принадлежать мне – законному наследнику моего предка рыцаря Тевтонского ордена Карла фон Готфрида. Татуировка с нашей родовой фамилией, сделанная во время учёбы в лётном училище, сохранилась на моём плече. 
К сожалению, в марте израильские войска были вынуждены оставить свои позиции под Бейрутом, и отошли на крайний юг Ливана. Потеряв всякие надежды, мы решили покинуть Бейрут. Этого хотела Валери, этого хотел сын.
Во время последней встречи Леви, пообещал, что рано или поздно израильтяне вернутся, поскольку библейский царь Соломон завещал своим потомкам создать Великий Израиль от Нила до Евфрата.
– Надорвутся евреи, им бы удержать то, что имеют, да и то с нашей помощью. Не было бы Америки – не было бы и Израиля! – с присущей ему жёсткостью, уточнил дядя. – Хорошо, о том, что ты сотрудничал с израильской разведкой, никто кроме меня не узнает. С тебя не взяли письменного согласия на сотрудничество?
– Подписал одну бумагу, – сознался Герман. – Прощаясь, Леви пообещал, что если я понадоблюсь, то меня разыщут.
– Вряд ли ты им понадобишься, хотя что-то и подписал, – успокоил племянника Грей. – Что же ещё тебе рассказал этот Леви?
– Теперь, дядя, самое главное. Меня проверяли, выяснив, что я побывал в русском плену, назвали имя и звание моего погибшего под Ленинградом отца, а так же назвали имя группенфюрера СС Фридриха фон Гутлова, якобы повинного в уничтожении евреев на территории Польши и Украины. Таких, извини дядя, военных преступников разыскивают по всему миру агенты Моссада. Тебе это известно?
– Ох уж эти евреи! – потянулся дядя за трубкой. – Да, мы были не правы, мы были вынуждены выполнять приказы Гиммлера, Кальтенбруннера и других руководителей СС, которые патологически ненавидели евреев. Каюсь, но ничего не поделаешь. Что было, то было…
Грей раскурил трубку.
– Никакого бывшего группенфюрера Фридриха фон Гутлова нет, его больше не существует. Есть только добропорядочный гражданин Соединённых Штатов Америки Френсис Грей! Всё, Герман, этот вопрос закрыт! – потребовал дядя. – Меня им не найти и не опознать. Да и ты меня не узнал. Не правда ли, неплохо поправили мою внешность? – провёл рукой по лицу Грей. – Руки у них коротки!
Да мы проиграли войну с коммунистической Россией, но грядёт реванш. Надеюсь, что доживу до того дня, когда эта коммунистическая империи под вывеской СССР, развалится на части, а то, что от неё останется, будет нашим сырьевым придатком. Русские станут нашими рабами. Мы заставим их жить по нашим законам! Вот бы порадовался фюрер, когда это сбудется!
– Дядя, не слишком ли громко сказано? – насторожился Герман.
– Не громко! Мы работаем именно над такой задачей, и в Москве, наконец, появились руководители, которые нам в этом помогут. Хорошо бы ещё русских, тряхнуло, как следует, землетрясением, ураганом, наконец, катастрофой на одной из атомных электростанций! – побагровел от напряжения Грей.
– Успокойся, дядя. На тебе нет лица! – озаботился Герман, не обратив внимания на его эмоциональные и не слишком убедительные угрозы, а вот те руководители в Москве, которые, по словам дяди «помогут», его заинтересовали.   
– Кто же эти руководители, которые нам помогут?
– Имён их не назову, – отдышался дядя. – Со временем сам узнаешь. Вот когда рухнет этот колосс, Америка вместе с Британией будут править миром, а наша родная Германия будет воссоединена и станет самым процветающим государством Европы!
– Неужели ты думаешь, русские так просто уйдут из Восточной Германии? – засомневался Герман.
– Уйдут и не только из Восточной Германии, уйдут из всех стран Восточной Европы. Вот увидишь!
Уверенность, с которой пророчествовал один из советников шефа ЦРУ, заставила Германа задуматься.
«Неужели всё так и будет?..»
– Давай, Герман, поговорим о будущем твоего сына, которого я разыскал и который  мне дорог, словно родной внук, – остывал от воинственного пыла дядя Грей. – Джон уже дал согласие, и будет служить в ЦРУ. Я ему помогу. К тому же он бывший офицер флота, а офицеров в нашей конторе уважают. Для разведчика удобнее работать с легендой журналиста. У него будет другое имя, и оно уже есть. Генри Ролсон, как тебе такое имя или псевдоним для Джона? – спросил Грей.
– Пусть будет Генри Ролсон, если это необходимо, – пожал плечами Герман. – Откуда такая фантазия?
– Это имя для Джона придумала Анна. Скажу тебе по секрету. Анна изменяла твоему отцу с британским шпионом по имени Генри Ролсон, впрочем, наверное, это его псевдоним, да и сейчас она его вспоминает. Думаю, что ты удивишься, узнав, что Анна работала на британскую разведку. В сороковом году я её спас от ареста, в противном случае пострадал бы и твой отец. Ему Анну «сосватали» русские в тридцать втором году в танковой школе под Казанью. Несмотря на это я её давно простил. Сама судьба свела нас. Теперь она моя жена и я по-прежнему её люблю, несмотря на немалые годы, – прикрыл глаза разволновавшийся старина Грей.
– Вот как! – удивился Герман. – Я чувствовал, что мачеха неверна отцу, но то, что она шпионила против Германии!..
– Не бери в голову, давно это было. Забудь. Я вместе с Анной больше сорока лет. После войны она сильно изменилась. За прошлое я на неё не в обиде, сам грешен, да и было это так давно…
– И что же, Анна и в самом деле работала на британскую разведку? – всё ещё не мог поверить Герман.
– Не только на британскую, но и на русскую разведку, – ещё больше удивил племянника Грей. – Англичане её завербовали в двадцатом году, когда Красная армия пыталась захватить Варшаву и их военные советники помогали полякам в борьбе с большевиками. Помощь оказалась существенной наряду с грубейшими просчётами командовавшего Красной армией молодого и неопытного Тухачевского, которого Сталин расстрелял спустя семнадцать лет .
Поляки, получившие мощную поддержку, перешли в контрнаступление и заняли обширные территории на западе Советской России , которые Сталин вернул в тридцать девятом году после разгрома Польши германскими войсками и ликвидацией этого государства. Мы полагали, что навсегда, да не вышло. Потерпели поражение в войне с Россией и русские воссоздали Польшу, присоединив к ней немецкие территории на востоке. Зря русские так сделали, теперь спесивая Польша для них «головная боль».
В русскую разведку Анну завербовали в тридцать втором году в танковой школе под Казанью, где она познакомилась с Адольфом и вышла за него замуж. Так что в послужном списке Анны одновременное сотрудничество с двумя разведками, она была двойным агентом, что, увы, не такая уж редкость.
К началу Польской кампании Анна была на грани разоблачения. Ей грозил арест и допросы в гестапо, а потом концлагерь или виселица. Я её прикрывал, поскольку после её ареста  мог сильно пострадать Адольф. К счастью мне это удалось. Не жалею. Мы уже давно вместе с Анной, и я её люблю, да и как было не полюбить такую красивую женщину, ведь ты, Герман, помнишь, какой она была до войны, – прикрыв глаза, вспоминал бывший группенфюрер СС.
– Только прошу, тебя, Герман, не проговорись о том, что я тебе рассказал.
– Не беспокойся, дядя. Пусть эта тайна так и останется тайной, – согласился Герман, потрясённый услышанным
– Итак, уже через несколько месяцев корреспондент одного из наших новостных агентств Генри Ролсон сможет свободно перемещаться по всему миру. Научится писать статьи в газеты и журналы, а параллельно будет собирать интересующую ЦРУ информацию.
Сколько ему лет?
– Разве ты не знаешь? – удивился Герман. – Скоро тридцать.
– Проверял, помнишь ли ты, сколько лет твоему сыну, – улыбнулся старина Грей. –  Джону пора жениться.
– Давно пора, – согласился Герман, и Валери этого хочет.
– Есть для него подходящая невеста, дочь моего приятеля. Ей двадцать семь лет, зовут её Линда. Чистокровная англосаксонка, замужем не была, крепкая симпатичная девушка, без дурных привычек. Родит Джону здоровых детей, – перечислял Грей достоинства неизвестной Герману Линды.
– А Жан с ней знаком?
– Не Жан, а Джон! Привыкай к новому имени сына, – поправил дядя. – Нет, не знаком, но я посылал ему её фотографии. Теперь, когда вы все здесь,  завтра же пригласим к нам Линду с родителями. Познакомитесь. Её родители тоже согласны на брак с Джоном.
– А если Линда ему не понравится? – засомневался Герман, удивляясь тому, как всё просто выходит у дяди.
– Понравится. Поговори с женой. Вместе убедите сына, что лучшей партии ему не найти. Родители Линды люди состоятельные, да и мы не бедные. Купим для вас добротный особняк с садом. Продаётся такой неподалёку от нас. Заживёте в нём вместе с молодыми, а там и внуки пойдут…
– Кто это там пойдут? – в поисках мужчин заглянули в курительную комнату  Анна и Валери, которые успели подружиться во время экскурсии по большому вашингтонскому дому супругов Грей.
В то время как мужчины, разогретые виски и коньяком – кому что по вкусу –   уединились в курительной комнате, к концу обхода своего внушительного дома, со словами, – это для вас, – Анна увлекла Валери в гостевую спальную комнату.
Присев на роскошную, застеленную свежим бельём  кровать, приготовленную для супругов, Анна расспрашивала Валери о жизни в Бейруте, о Германе, о сыне, которому пора жениться и есть для этого хорошая девушка из хорошей семьи. Словом всё то, о чём в свою очередь рассказал Герману дядя Френсис. Затем решилась и поведала историю своей большой и непростой жизни.
– Родилась я в Житомире. Есть такой город на Украине. По отцу – полька, по маме – украинка, а по жизни? Кем я только не была – и русской, и немкой, а теперь я американка…
После гражданской войны в России перебралась из Польши к маме на Украину, жила и работала на фабрике в Харькове, а потом в Казани, где в далёком тридцать втором году познакомилась с немецким офицером Адольфом Готфридом, к тому же бароном! Под Казанью русские открыли танковую школу, в которой помимо русских офицеров обучались на правах курсантов немецкие офицеры, приезжавшие в Россию под видом гражданских специалистов.
Я жила и работала в этой школе, куда набирали молодых красивых и незамужних женщин, уборщицей и официанткой. Группа немецких офицеров, обучавшихся в танковой школе под Казанью, в которой  был Адольф, оказалась последней. В следующем году немцы избрали своим канцлером Гитлера, и для немцев школа была закрыта.
Адольф был вдовцом, я ему нравилась, он меня полюбил. Понимаешь, Валери, мне очень хотелось вырваться на свободу из этой школы, и я ему уступила. Тешила себя надеждами на новую обеспеченную жизнь. Нашему роману не препятствовали, в этом были заинтересованы в ОГПУ.
– ОГПУ? Что это? – не поняла Валери.
– Это что-то вроде русского ЦРУ той поры, –  не нашла другого сравнения Анна. 
– На прощальном вечере перед отъездом немецких курсантов в Германию в танковую школу прибыл русский офицер в должности комдива, так у русских тогда называли генералов. Звали его Иоганн, если по-русски – Иван. Представляешь, Валери, оказывается,  предки Адольфа и Иоганна были знакомы в течение многих веков!
Перед прощальным ужином, наконец, уладили все формальности, и я стала законной супругой Адольфа. Как же, теперь я баронесса Анна фон Готфрид! Я навсегда покидаю Россию, где жилось мне ох, как нелегко. Представляешь, сердце так и рвалось из груди от охватившего меня счастья!
Утром мы уехали в Германию, а тем незабываемым, судьбоносным для меня вечером, затянувшимся до глубокой ночи, Адольф пригласил Иоганна приехать к нему в Германию. Много позже, больше чем за полгода до своего пятидесятилетнего юбилея, Адольф послал в Россию на его имя пригласительное письмо. Ответ пришёл лишь через несколько месяцев. Группа русских офицеров, в которую включили Иоганна, откомандировывалась в Германию для наблюдения за крупными военными учениями.
Адольфу присвоили звание генерала, он командовал дивизией и после разгрома Польши его наградили крупным имением. Мы тогда жили на два дома – в Ванзее, под Берлином, и в новом имении на севере бывшей Польши, среди лесов и озёр.
Своё пятидесятилетие Адольф отмечал на вилле в Ванзее, которая была не намного скромнее этого нашего дома. В числе гостей были Иоганн и ещё один офицер.
Через год началась война с Россией, которая окончилась для Германии катастрофой. Адольф погиб в самом начале ужасной войны. Погибли многие из его родных и близких. Я чудом осталась жива. Меня спас Фридрих, потерявший жену и детей.
Потом была Аргентина, куда мы добирались в чреве субмарины, а спустя полгода мы перебрались в Америку, где обвенчались в англиканской церкви и прожили в согласии сорок лет…
Увы, у меня нет детей. В молодости я совершила ужасную ошибку и за это наказана… – Глаза Анны наполнились слезами. – У тебя, Валери, есть сын. Красавец! Он очень похож на отца.
– Похож, – согласилась Валери. – Смотрю на Жана, извини, никак не привыкну к его новому имени, и вспоминаю Германа, когда мы с ним познакомились. Герман был тогда всего на три года старше нашего сына. 
– Валери, ты верующая?
– Да, я католичка. Посещала католическую церковь в Бейруте, разнородное население  которого принадлежит к разным религиям и конфессиям, что и стало причиной ужасной гражданской войны…
– И я душе по-прежнему католичка, – призналась Анна, – однако в Советской России была вынуждена изображать из себя безбожницу, атеистку. В Германии венчалась с Адольфом в лютеранском храме, а в Америке с Френсисом Греем в англиканской церкви…
– Ой, о чём это я? – спохватилась Анна. – Слава Богу, всё минуло, всё прошло…
И вот вдруг нежданное счастье, выпавшее на долю одиноких и пожилых людей! Грей случайно нашёл служившего во флоте офицера Джона Готфрида! Представляешь, Валери, моего внука! Ведь я всё же была мачехой Германа, который выжил в той ужасной войне, будь она проклята!..
– Так кто это там пойдут? – откашлявшись от дыма, повторила свой вопрос Анна, разыскавшая вместе с Валерии мужчин в курительной комнате, отвлекая их от доверительной беседы.
– А вот и наши дамы! Всему своё время, Анна. Вижу, что вы прогулялись по дому и вдоволь наговорились. Не пора ли вернуться к столу? А то Джон скучает в одиночестве. Не порядок! – притворно возмутился старина Грей.

2.
За хлопотами Леонида по обустройству в собственной квартире и лекциями в Военном институте незаметно пролетели лето, осень и зима, а весной 1986 года, в конце апреля, случилась страшная беда, нанёсшая стране ужасный, разрушительный удар. Взорвался атомный реактор на Чернобыльской АЭС , построенный на стыке границ трёх славянских республик – России, Украины и Белоруссии. Как могло такое произойти на усиленно охраняемом объекте, на котором трудились самые опытные специалисты, установить доподлинно не удалось до сих пор.
Однако задолго до ужасной катастрофы сказано было библейским старцем Иоанном Богословом: 
«Падет на землю Звезда-Полынь и все от неё испепелится. И придёт на землю со звездой Чигирь  Зверь  и будет он меченый, а вместе с ними придёт большая беда…»
А ведь Чернобыль и есть полынь-трава, да и великая славянская беда случилась после полуночи незадолго до раннего весеннего рассвета, когда над горизонтом показалась планета Венера. И меченый был…

3.
Последние апрельские дни прошли в тревожном ожидании свежих новостей –  что же всё-таки произошло на Чернобыльской АЭС?
Москва, да и вся страна полнилась слухами, которые дополняли вещавшие на Советский Союз приглушённые зарубежные «радиоголоса». Повсюду – дома, на улицах, в транспорте, в трудовых коллективах люди обсуждали ужасную трагедию, хотели знать, каковы последствия от атомной катастрофы, кто в ней повинен и не был ли взрыв на Чернобыльской АЭС спланированной диверсией?
В среду, в последний апрельский день, когда многие москвичи, обладатели дачных участков рвались на свои шесть соток, предвкушая провести на природе целых четыре  свободных дня, поскольку за праздничными днями – первым и вторым мая следовали суббота и воскресенье, в Военном институте был сокращённый учебный день и курсантов отпустили пораньше.
Начальник кафедры военной подготовки полковник Логинов собрал преподавателей в своём кабинете, соорудив на рабочем столе что-то вреде предпраздничного фуршета с коньяком и лёгкими закусками.
– Тебе Леонид Семёнович самое почётное место, присаживайся, – предложил начальник кафедры своё кресло полковнику Прокопьеву. – Кстати, с минуту на минуту подойдёт твой старинный друг, догадайся кто?
– Тут нечего и гадать, – улыбнулся Прокопьев. – Камарин и мне позвонил. Да вот и он сам, узнаю товарища по походке!
В пустом коридоре послышались знакомые шаги. Логинов выглянул за дверь кабинета и первым приветствовал подполковника Камарина.
– Заходи, Евгений, ждём тебя!
Камарин вошёл в кабинет, снял плащ и фуражку, поправил слегка поседевшую шевелюру, пожал офицерам руки и по-дружески обнял Прокопьева.
– Рад тебя, Лёня, видеть в добром здравии! Лихов мне позвонил из Рязани, передаёт тебе привет и поздравляет с первомайскими праздниками. Обещал девятого мая быть в Москве на Красной площади, посмотреть, как десантники пройдут на параде.
 – Рассаживайтесь, товарищи! – на правах начальника кафедры, старшего по званию и хозяина кабинета распорядился Логинов. – Стульев всем хватит. Отметим в дружеской офицерской компании наступающие майские праздники!
Разлили по рюмкам коньяк, чокнулись, выпили, однако на лицах незаметно предпраздничной радости.
– Весна в самом разгаре, тепло, птицы поют, тюльпаны распускаются, вот только из Киева поступают недобрые вести, – вздохнул Камарин. – Министр обороны  срочно отозвал Валентина Ивановича Варенникова  из Афганистана и направил в Киев и Припять руководить работами по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС с привлечением воинских частей Киевского военного округа. А если на ликвидацию аварии направили Варенникова, то там не просто авария, а катастрофа, последствия которой невозможно пока оценить. Я знаю Варенникова по Афганистану, верю, что он справится с возложенной на него задачей и выпью за его здоровье вторую рюмку!
Посидели за общим столом с полчаса и, попрощавшись с Логиновым, офицеры разошлись по домам.
– Лёня, ты никуда не спешишь? – спросил у друга Камарин. – Давай зайдём куда-нибудь, посидим. Расскажешь, как обустроился на новом месте, в престижном районе Крылатское, а то ведь видимся редко.
– Нет, Женя, никуда не спешу. А давай-ка поедем ко мне в Крылатское, ты ведь у нас ещё не побывал.
– Да неудобно, предпраздничный день, – засомневался Камарин.
– Ну и что, Галя тебе будет рада. Посмотришь, где мы живём, а в следующий раз придёшь в гости с супругой.
– Ладно, уговорил. Поедем, посмотрю на ваше Крылатское, – согласился Камарин. – Давай я куплю хотя бы торт к чаю?
– Хорошо, Женя, зайдём по пути в ГУМ, купим торт. Сегодня я без машины, так что поедем мы с тобой на метро.
– Как твой «Запорожец», бегает? – спросил Камарин.
– Малолитражная машина – награда инвалида! – пошутил Леонид. – Привыкаю к своему железному «казачку». В следующий раз обязательно прокатимся, а пока – на метро.  Сначала в ГУМ, там продают хорошие торты, надеюсь, что не всё раскупили перед праздниками, потом в Крылатское. Метро к нам пока не провели, но обещают. Доедем до «Молодёжной», а там ещё пару остановок на автобусе.
Галю застали дома, трудилась на кухне в новой трёхкомнатной квартире на пятом этаже добротного многоэтажного дома.
– Женя! – обрадовалась она, встретив неожиданного гостя в домашнем халате и фартуке. – Почему один, без жены?
– Перехватил Камарина в институте, – пояснил Леонид. – Собрал преподавателей в своём кабинете начальник кафедры полковник Логинов, а тут и Женя подошёл поздравить нас с наступающими майскими праздниками.
– В следующий раз обязательно приходи к нам в гости вместе с женой, – потребовала Галя. – Вот ещё, пришло письмо от Булавиных. Прочитала. Собирались всей семьёй в отпуск, да пока передумали. Малышу всего семь месяцев, и Ольге посоветовали оставаться дома. Да и Андрею предложили перенести отпуск на следующий год. Малыш подрастёт, окрепнет, и тогда они все вместе могут поехать в Союз на целых два месяца. Вначале к Олиной маме в Евпаторию, потом на Волгу в Ульяновск. Проездом через Москву обещают заехать к нам. Жаль, что только через год, – огорчилась Галя. – Потом сам прочитаешь, и вместе ответим, поздравим с Днём Победы.
– Письмо от майора Булавина. Познакомились с ним и его женой в позапрошлом году, когда отдыхали в Крыму, в Сакском санатории, – пояснил другу Леонид.
– Знаю этот санаторий. Хорошее место. Как и ты, Лёня, побывал я там после госпиталя Бурденко. Осваивал хождение на длинные дистанции, – пошутил Камарин.
– А дети где? – спросил у жены Леонид.
– Сергей гоняет с ребятами мяч во дворе, и Антон там же на детской площадке. Наблюдаю за ними из окна.
– До ужина ещё далеко, а потому предлагаю почаёвничать с тортом и по рюмке десертного вина, – предложил Леонид. –  «Хванчкара» – любимое вино товарища Сталина. Такое вино теперь редкость. Зашли за тортом в ГУМ, а там продают «Хванчкару».
– Устали, все ноги оттоптали? – озаботилась Галя.
– Не ноги, а наши протезы, – взглянув на Камарина, поправил жену Леонид. – Ставь на плиту чайник, а мы пока постоим на лоджии, посмотрим, как мальчишки гоняют мяч.
Вот он, наш старший сын, в красной майке. Сергею уже шестнадцать, заканчивает девятый класс, а Антону – восемь, учится во втором классе. Галя преподаёт в той же школе в младших классах. Антон учится в её классе, – рассказывал другу Леонид.
– Хорошая у тебя семья, Лёня, и квартира тоже хорошая, – оценил Камарин.
– Язов помог, спасибо ему. В армии оставили на преподавательской работе и квартиру дали, так что отвоевался и живу теперь в Москве вместе с семьёй.
– Оба мы отвоевались, – согласился Камарин. – После ранения и ампутации ноги мой полк возглавил командир первого батальона майор Никитин. Присвоили ему звание подполковника. Изредка мне пишет, я ему отвечаю. В письме из зоны боевых действий многого не напишешь, но понимаю, дела наши в Афганистане неважные. Бьём душманов, да только рядом враждебный Пакистан, нашпигованный американским оружием, да и пуштунов там больше, чем в самом Афганистане. Кругом горы, граница не охраняется. Вот и ходят через границу отряды новых душманов, бесчинства которых оплачивают американцы. Конца и края не видно этой бессмысленной афганской войне…
Если бы нам позволили воевать с душманами как с немцами в Отечественную войну, мы бы их задавили, да только эту войну за Амударьёй называют «интернациональным долгом» и помощью афганскому народу, – признался в глубоко наболевшем подполковник Камарин. – Как там дела в Сирии?
– Израиль всё-таки вывел свои войска с юга Ливана ещё в прошлом году. Тебе, Женя, это известно. Только гражданская война продолжается, несмотря на усилия сирийцев, по-прежнему разнимающих  противоборствующие стороны.
Удивляюсь, как это удалось моему бейрутскому знакомому Ашоту, он армянин, угощал меня в своём заведении отменным кофе, узнать мой почтовый адрес? К новому году прислал письмо из Армении. Пишет, что продал за бесценок свой магазинчик и дом, перебрался вместе с семьёй в Армянскую ССР и теперь советский гражданин.
Счастлив. Репатриантам, которые возвратились на свою историческую родину, предоставили трёхкомнатную квартиру в панельной пятиэтажке на окраине Ленинакана – второго по величине города в Армении, и даже ему, старику, ни дня не работавшему в нашей стране, назначили небольшую пенсию. Квартира небольшая, не то, что собственный дом в Бейруте, который пришлось продать за бесценок. Ашот пишет, что хотелось бы жить поближе к Еревану, но там туго с жильём. Однако надеется со временем перебраться в столицу Армении. Ленинакан на севере Армении, неподалёку от Кировакана, где я служил, – пояснил другу Леонид. 
– Пишет Ашот, что сын-инвалид и внук трудоустроены. Внучка учится в средней школе, налегает на русский язык, мечтает поступить в институт. Внуку исполнилось девятнадцать лет. Встал на учёт в военкомате. Хочет служить в Советской армии, быть пограничником и охранять границу Армении с Турцией. Вот такие хорошие новости из Армении.
Ещё Ашот написал, что за неделю до их отъезда, Бейрут покинул немец Герман с женой. О них я тебе ещё рассказывал. Говорят, что собрались в Америку, где живёт их единственный сын. По слухам – военный моряк. Давно приглашал родителей к себе. Вот и отправились в такую даль
Ответил Ашоту, пожелал новой счастливой жизни в Советской Армении. Рекомендовал как-нибудь побывать в Москве, посмотреть на столицу Советского Союза, и приглашал к себе в гости.
– Немец? – удивился Камарин. – Откуда он взялся в Ливане?
– Да, немец и старожил Бейрута. Немолодой, ему за шестьдесят. Перебрался в Ливан в начале пятидесятых годов, неплохо говорит по-русски, что меня поначалу удивило. Поразмыслив, пришёл к выводу, что он воевал против нас и побывал в нашем плену. Отсюда и знание русского языка.
Этот странный немец постоянно крутился возле плато, на котором какой-то богач из арабов, перебравшийся в Ливан из Палестины, построил огромный дом, напоминающий средневековый замок, на основании разрушенной средневековой крепости, возведённой много веков назад крестоносцами во времена крестовых походов в Палестину.
Плато попадало в зону обстрела израильской артиллерии, и все дома в окрестностях замка были разрушены, но в замок не попал ни один снаряд. По-видимому, евреи, планировавшие захватить Восточный Бейрут и перерезать основную дорогу на Дамаск, хотели сохранить этот замок для себя.
С немцем довелось познакомиться, когда он пытался отстоять старый кедр, мешавший нам проложить дорогу на плато. Жаль, конечно, было старое дерево, однако пришлось его спилить. Дорогу достроили уже после меня…   
– Да, Лёня, после тебя. Вот и мой полк продолжает воевать в Афгане после меня, –  вздохнул Камарин. – Кедр говоришь? Собирали с него шишки с орешками?
– Нет, Женя, не собирали. Шишки с него опадали, только в Ливане растут другие кедры, настоящие и семена их хоть и крупные, но не съедобные. В Сибири и на Дальнем Востоке растут иные кедры, правильнее их называть кедровыми соснами, – пояснил Камарину Леонид и взглянул на двор с высоты пятого этажа.
Последний день апреля. Во дворе, где играли дети солнечно и тепло.
– Всё бы ничего, Лёня, если бы не ужасная бела, случившаяся на Чернобыльской атомной электростанции, – тяжко вздохнул подполковник Камарин. – Если Варенникова направили устранять последствия аварии, то последствия эти чудовищные.
Что греха таить, слушаю по вечерам разные «зарубежные голоса», пока наши радио и телевидение нам мало о чём сообщают. В результате взрыва ядерного реактора произошло сильнейшее радиоактивное заражение на огромной территории трёх республик – Украины, Белоруссии и России. С господствующими в это время года ветрами радиация добралась даже до Швеции, Дании и Финляндии. Шлют нам ноты протеста. Так что масштабов катастрофы уже не скрыть.
Что сейчас происходит в зоне аварии неизвестно, но вчера к соседям приехали родственники из Киева с грудным ребёнком. С ними восьмидесятилетняя старушка. Говорит, что дня за два до взрыва по Киеву поползли неведомо откуда взявшиеся слухи, что непременно должно что-то случиться в канун майских праздников. Мало кто поверил тем слухам, да вот на тебе! Случилось! Вот и думаю, не диверсия ли это? А что, всё может быть. Что если сознательно нарушили регламент работы АЭС, вот и авария…
Как думаешь, Леонид, возможна такая диверсия?
– Не знаю, Женя, давай подождём результатов расследования. После возвращения из Ливана много читаю, на что прежде времени не хватало. Не нравится мне то, что происходит в стране. В прошлом году принимается решение продлить на тридцать лет военное соглашение стран-участниц Организации Варшавского договора, а на днях Горбачёв предлагает распустить нашу общую военную Организацию, если будет распущено НАТО. Нам только  пообещают, а он уже готов распустить…
В Польше, где я служил, творится чёрти что. Появилась некая «Солидарность», разрушающая социалистическую страну. С этой «Солидарностью», которой непременно дирижируют американцы, не могут или уже не хотят справиться польские власти. Наше руководство вот главе с Горбачёвым лишь  наблюдает и не вмешивается, хотя Польша не Афганистан, и с её территории не раз приходили в Россию враги. То сами поляки, то французы, то немцы, а теперь угрожает нам и НАТО.
Нельзя нам ничего распускать и тем более разоружаться, к чему призывает Горбачёв. С большими трудами догоняли Америку, сбросившую на Японию две атомные бомбы, чтобы нам показать, кто теперь в мире хозяин. Создали свой ядерный щит, обеспечивший нам мирное развитие на сорок послевоенных лет. Нельзя нам разоружаться, ни в коем случае! – горячился полковник Прокопьев.
– Польша всегда была настроена антироссийски, несмотря на то, что мы её спасли от фашизма, восстановили польское государство, на треть расширили территорию за счёт бывших немецких земель в Восточной Пруссии и Померании. Теперь Польша имеет вместо узкого тридцатикилометрового коридора выход к Балтийскому морю на протяжении пятисот, а то и шестисот километров. Есть опасения, что именно с Польши начнётся распад Социалистического лагеря, – высказал свои опасения подполковник Камарин.
– Женя, пока наши войска стоят в ГДР, мы Польшу американцам не отдадим, –  напомнил другу Леонид, – Вот только бы наше руководство во главе с Горбачёвым не наделало непоправимых ошибок. Не нравится он мне, глаза у него лживые, да и близкое окружение Генсека вызывает тревогу. Летом прошлого года произошли крупные перестановки в верхах. Громыко назначили на почётную, но малозначимую должность Председателя Президиума Верховного Совета, а на его место выдвинули Шеварднадзе. Заведующим Отделом пропаганды назначили Яковлева , который работал в течение десяти лет в Канаде и США. Слушал его болтовню. Неприятный он тип. Так что впереди нас ждут большие перемены. Только вот какие это перемены?
– И мне не нравится Горбачёв, – согласился Камарин. – Не того «товарища» выдвинули на пост Генсека. Поживём – увидим, что это за «фрукт»…
– Женя, Лёня! Довольно политики. Идите пить чай! Всё готово! – послышался с кухни голос Галины Ивановны.

4.
– Господа, вот она улица, ставшая цитаделью коммунистической пропаганды! Вот он идеологический «монстр», который угрожал и всё ещё угрожает основам западной демократии! – указывая рукой через стекло автобуса на многоэтажные корпуса редакций крупнейших советских газет издательства «Правда», выстроившиеся вдоль московской улицы с одноимённым названием, воскликнул широко известный своими статьями в англоязычной прессе независимый британский журналист, публиковавшийся под именем Боб Стилет. Имя журналиста, надо сказать, вполне оправдывалось его острыми статьями , попортившими немало крови, как лейбористам, так и консерваторам .
Знающие люди уверяли, что это его псевдоним, однако настоящего имени ветерана британской журналистики никто толком назвать не мог. Уже четверть века его все знали как Боба Стилета, и это было признанием для журналиста, статьи которого в разных газетах и журналах читали миллионы граждан из многих стран по обе стороны Атлантического океана, а так же в англоязычных Австралии и Новой Зеландии. Книги Стилета переводились на другие языки и издавались большими тиражами.      
– Этот «монстр» способствовал сокрушению мировой системы колониализма и распаду самой могучей и обширной Британской империи, над территорией которой никогда не заходило солнце! Теперь от Британии, как выражаются русские, остались лишь «рожки, да ножки» в придачу с крохотными островами, разбросанным по трём океанам. Сегодня, господа, мы посетим эту фабрику «коммунистических идей», к которым всё ещё прислушивается весь мир, и сегодня у нас будет возможность приобщиться к «коммунистическим ценностям».
Вот вы, молодой человек, простите, с кем имею честь, ещё не успел познакомиться со всеми? – Пятидесятипятилетний  ветеран британской прессы с морщинистым лицом и узким орлиным носом, делавшим его обладателя похожим на хищную птицу, едва склонил голову и протянул сухощавую руку. Боб Стилет обращался к коллеге, к лацкану пиджака которого был приколот значок с американским звёздно-полосатым флагом.
– Генри Ролсон, «Ассошиэйтед пресс» , Нью-Йорк, – представился молодой человек.
– Рад видеть молодого представителя американской прессы. Имени вашего, к сожалению, не слышал и статей ваших пока не читал.
– Я начинающий журналист, – ответил известному британцу молодой человек выше среднего роста, темноволосый и светлоглазый, с симпатичным волевым лицом.
– Вы бывали в России? – поинтересовался Стилет
– Нет, здесь я впервые, – ответил Ролсон.
– Я тоже, – понизив голос, признался британец. – Теперь сожалею об этом. Много писал о русских, называя их страну «империей зла» и получая за это хорошие деньги. Что буду писать теперь, пока не знаю. Хочу смотреть, спрашивать, слушать. А вы что-либо писали о России?
– Пока ничего, мистер Стилет, –  ответил молодой американец.
– Как вы считаете, мистер Ролсон, сможем ли мы приобщиться к «коммунистическим ценностям», побывав в этих стенах? – Стилет указал глазами на здание редакции газеты «Правда», напротив которого остановился автобус.
– Посмотрим, мистер Стилет, – пожав плечами и без тени улыбки на лице, присущей успешным американцам, ответил молодой журналист.
Стилет рассмеялся, обнажив великолепные протезы, стоившие ему тысячи долларов и заменившие выбитые в нелепой драке не столь красивые передние зубы, и поспешил к выходу из автобуса. Делегацию иностранных журналистов из трёх ведущих западных стран встречали руководители издательства «Правда» во главе с директором и главными редакторами газет и журналов, представители партийных и государственных органов, а также телерепортёры и естественно сотрудники КГБ, отвечавшие за безопасность участников встречи журналистов, проводимой в ставшем модным с недавних пор  формате «Восток – Запад».
Боб Стилет, энергичный, несмотря на свои пятьдесят пять лет, сразу же выделил из группы советских граждан, встречающих делегацию, высокую женщину средних лет в строгом тёмно-синем  костюме, юбка которого была умеренной длины, подчёркивая стройность ног, на которых отлично смотрелись модные туфельки на высоких каблучках. Женщина была стройна и очень красива, и Стилет не мог этого не оценить.
Галантный британец ловко подхватил протянутую руку женщины с единственным неброским, подобранным со вкусом перстнем с маленьким глазком-изумрудом, на безымянном пальце и, поцеловав её, представился:
– Боб Стилет, Лондон. – При этом он обратил внимание на золотые серьги с сапфирами, украшавшие ушки красивой дамы, отметив, что и эти камни ей к лицу.
Стилет бывал на многочисленных светских приёмах, он был знаком с членами королевской семьи, с премьером Маргарет Тэтчер, с баронессами и даже с молодой матерью будущего короля леди Дианой .
Однако то ли ему показалось, то ли так оно и было на самом деле, эта советская дама с руками аристократки, превосходила по красоте всех женщин, которых он когда-либо повидал, и это обстоятельство, пожалуй, более всего удивило пишущую британскую знаменитость во время поездки по СССР. 
– Елена Васильева, сотрудница издательства «Правда». Рада приветствовать британских, американских и немецких гостей на московской улице с таким же названием – «Правда». Я ваша переводчица одновременно с английского и немецкого языков.
– Я потрясён! Вы очень красивы, миссис Елена Васильева, – британец не смог воздержаться от комплимента. – Теперь я знаю, куда скрылась Елена Прекрасная после падения Трои . Ну, конечно же, самая красивая на свете блондинка  бежала от Минелая  и поселилась в России! – пошутил  остроумный британец. – Время над вами не властвует, миссис Васильева, чего, увы, не скажешь обо мне, – похлопал себя по морщинистому лбу общительный британец и склонил перед дамой голову, тайком вдохнув, ни с чем несравнимый, по его мнению, аромат тонких духов, которыми пользовалась русская Елена Прекрасная.
– Мы с вами нигде не встречались? Определённо, ваше лицо мне знакомо, – вряд ли имея на то основания, заметил британец.
– Вы бывали у нас?
– Нет, впервые.
– Тогда вряд ли, мистер Стилет. В кино я не снималась. В Великобритании не бывала,  так что вы не могли меня видеть. Красивых женщин в СССР много. Прогуляйтесь по Москве, и вы убедитесь в этом, –  улыбнулась Васильева, а Стилет убедился, что у дамы, покорившей его, свои ровные и здоровые зубы.
«Вот что значит порода!» – подумал он. «Очевидно, снег и холод делают русских женщин такими красивыми…» – Другого объяснения Стилет не находил.
– Вы правы! – приложив руку к голове, извинился активный британец. Вы напомнили мне одну американскую актрису из далёких тридцатых или сороковых годов. Впрочем, не помню её имени. И ещё, манерой держаться вы мне напомнили леди Диану принцессу Уэльскую. Знаете кто это?
– Знаю, мистер Стилет. Давайте поговорим о ней в другой раз.
– Простите, миссис Васильева, больше не буду вас отвлекать по пустякам. На нас уже недовольно посматривают господа директор и главные редакторы. Знакомьте с ними!
– Герр Ролсон, – отсморкавшись в носовой платок, – простите у меня приступ весенней аллергии на цветущие растения, – обратился к молодому американцу, неплохо владевшему немецким языком, его германский коллега Гюнтер Бош – журналист из газеты «Ди Цайт» , – обратите внимание на активность и коммуникабельность этого старикана. Вот у кого следует перенимать опыт общения. Умеет располагать к себе. Сразу же выделил среди безликих русских мужчин, каждый второй из которых определённо агент КГБ, женщину, притом и в самом деле очень красивую. Как вы думаете, сколько ей лет? – расчихался Бош и потянулся за носовым платком, пожалев, что не выпил перед завтраком противоаллергические таблетки.
– Право, Гюнтер, не знаю. Лет тридцать возможно, тридцать пять. Женщина действительно очень красивая. Позже узнаем у Боба Стилета. Этот тип не отстанет от неё до конца нашей экскурсии по «центру коммунистической пропаганды» всё узнает и, пожалуй, напишет о нашей переводчице в одной из своих статей о России.
– Знаешь, Генрих, – так на немецкий лад Бош звал своего нового знакомого, – мне хочется сделать несколько фотографий этой женщины. Приступ, кажется, проходит.
– Мне тоже! – Спохватился Ролсон, готовя фотоаппарат и выбирая выгодную позицию для съемки.
– День солнечный, на улице золотая осень, а здесь как-то тускло, – заметил Бош, окинув взглядом коридоры, которыми их вели. – Впрочем, мы несколько отстали от общей группы и позади нас крепкие парни из КГБ. Следят, чтобы мы не затерялись. – Немец указал глазами на двух молодых мужчин в строгих тёмных костюмах, белых сорочках и при галстуках. Молодые офицеры в штатском медленно следовали в конце процессии иностранных журналистов, прибывших из самых враждебных СССР стран. Впервые их пригласили в таком представительном составе в издательство «Правда».
Елене Васильевой приходилось вести беседу руководителей крупнейшего издательства с иностранными гостями сразу на трёх языках: русском, немецком и английском. При этом она обнаружила хорошее знание американизмов, без которых не мыслим полноценный язык представителей США, которых набралось до половины из группы журналистов в сорок человек.      
Среди представителей встречающей стороны и далеко не сразу, очевидно он подъехал позже, Васильева заметила, к своему глубокому неудовольствию, Исакова. Илья Яковлевич, настойчиво предлагавший ей свою дружбу, а проще – сожительство, склонил голову, приветствуя на расстоянии Елену Васильевну.
Васильева не ответила на его приветствие, на это у неё просто не было времени. К счастью, уже через минуту, Боб Стилет увлёкся беседой с редакторами газет, один из которых владел английским языком, а на смену энергичному ветерану прессы пришла не менее энергичная и настырная молодёжь. 
– Товарищ Васильева, я Хеллен Эйр, из «Глоуб энд Мейл» . Я хочу задать вопрос главному редактору молодёжной газеты «Комсомольская правда», – совсем уж официально, словом «товарищ», как это принято в СССР, обратилась к переводчице канадская журналистка. Мисс Эйр – молодая, невысокая, худенькая и обаятельная женщина, известная своими симпатиями к социализму, в составе делегации была заявлена как американка.
– Это мои новые друзья Генри Ролсон – информационное агентство «Ассошиэйтед пресс» и Гюнтер Бош – газета «Ди Цайт», Германия, – Эйр представила Васильевой двух молодых мужчин.
– Мы впервые в СССР. В Москве второй день, но увидели так много всего нового! Непросто переварить всё сразу. Бросается в глаза бедность ваших магазинов и отсутствие рекламы. Днём улицы немноголюдны, однако люди хорошо одеты и приветливы, а вечерний концерт ансамбля «Кубанские казаки» в Большом Кремлёвском дворце нас просто потряс. У вас богатая духовная жизнь, товарищ Васильева, и очень вкусное мороженое!
– Да, это так, Хеллен. По-русски ваше имя звучит, как и моё – Елена. Рада с вами познакомится, рада, что вам понравилась Москва. Не обращайте внимания на магазины, и не переедайте мороженого. Оно действительно хорошее, но горло можно застудить. Днём улицы немноголюдны оттого, что все работают или учатся. У нас нет безработных и бездомных бродяг. Сходите в Большой театр и обязательно посетите выставку Достижений народного хозяйства. Вы ещё многое откроете для себя, товарищ Эйр, – посоветовала Васильева молодой канадской журналистке.
– Нас туда повезут завтра. А послезавтра наша группа разделится на части. Мы совершим поездки по стране и встретимся в Москве через неделю. Хотели попасть в зону аварии Чернобыльской атомной электростанции – не пускают. Там всё ещё очень опасно.
– Авария случилась недавно, и там пока очень опасно, – подтвердила Васильева. – Сейчас там ведутся работы по ликвидации последствий аварии.
– С выселением с родных мест сотен тысяч граждан, вынужденных бросать свои дома и квартиры и, оказавшись в других местах, жить под открытым небом, – добавил по-немецки Гюнтер Бош.
– Откуда у вас такая информация? – обернулась к Бошу Васильева.
– Из мировых СМИ.
– Из мест радиоактивного заражения людей эвакуируют, но жить под открытым небом никого не принуждают. Людей размещают в домах отдыха и пансионатах. Для них возводят новые дома. Людей у нас не бросают на произвол судьбы, как это нередко случается в других странах. Не верьте, геноссе  Бош, всему, что о нас пишут так называемые «мировые СМИ», – ответила Васильева, строго посмотрев на молодого немецкого журналиста.   
– И всё-таки, эта авария на атомной электростанции опасна не только для вашей станы, но и для всего мира, – напомнил Васильевой американец Генри Ролсон, припомнив о бедствиях, которых так возжелал для ненавистной России старина Грей. – «Вот и в этом дед оказался пророком, если конечно авария не была умышленной...»
– Советы показали всему миру, что не способны с должной степенью ответственности и безопасности управлять своими атомными объектами. Так недалеко и до ядерной войны. Ваш новый лидер Горбачёв, которого у нас уважают и зовут Горби, это понимает и предлагает всеобщее ядерное разоружение. Да, для СССР, показавшего свою беспомощность в управлении крупнейшей в Европе АЭС, это необходимо, но для США это невозможно, поскольку в мире немало враждебных сил, и Америка обязана их сдерживать угрозой наказания с помощью ядерного оружия. Такой прецедент уже имел место. Ядерными ударами по Хиросиме и Нагасаки в августе сорок пятого года мы заставили Японию сложить оружие и Вторая мировая война была, наконец, окончена.
– Атомные бомбардировки японских городов не были необходимостью, – решительно возразила Васильева. – Япония капитулировала после разгрома Красной армией миллионной японской Квантунской армии на территории Китая. Этими бомбардировками ваш президент Гарри Соломон Трумэн угрожал, прежде всего, Советскому Союзу, или вы не знаете, что он и его коллега премьер-министр Великобритании подготовили план новой войны с СССР совместными вооружёнными силами США, Великобритании, Франции, Канады, остатков германского Вермахта, заботливо укрытых англичанами в Шлезвиг-Гольштейне и польскими формированиями из Армии Крайова. И эта война, согласно разработанному секретному плану, названная «Ренкен», что в переводе на русский язык «Немыслимое», должна была начаться уже летом сорок пятого года .
– Ролсон пожал плечами. Ему нечего было ответить этой эрудированной, энергичной и красивой женщине, хорошо владевшей разговорным американизированным английским языком.
– Уймись, Генри, – шепнула ему Эйр.      
– Миссис Васильева, нам наметили маршруты поездок по вашей огромной стране. Генри отравится в Киев, Одессу и Львов, Гюнтер едет в Ленинград и Ригу, а я – до сих пор не могу в это поверить – в Сибирь, на Байкал! – похвасталась Эйр. – Говорят, что сейчас там ещё холодно?
– Да, в конце мая там сравнительно прохладно. Думаю, что без тёплых вещей вам не обойтись, особенно по вечерам, – ответила Васильева молодой и симпатичной канадской журналистке, с недоверием посмотрев на её распахнутый короткий и тонкий плащик.
– Сегодня обязательно куплю тёплую курточку с капюшоном. Я слышала, что в Москве три больших магазина: ГУМ, ЦУМ и «Детский Мир». Там продаются тёплые куртки? – поинтересовалась канадская журналистка.
– Продаются, товарищ Эйр. На ваш размер вы подберёте недорогую тёплую и практичную курточку в «Детском Мире», – улыбнулась Васильева. – Судя по фамилии, ваши предки были ирландцами?      
– Да! – улыбнулась в ответ симпатичная канадка. – Я и есть чистокровная ирландка!
– Вот что, молодые люди. Пока главный редактор молодёжной газеты и его товарищ, владеющий английским языком, отвечают на вопросы ваших старших коллег, вероятно затронувших тему аварии на Чернобыльской АЭС, я хотела бы подробнее расспросить вас, о чём вы пишете и  что надеетесь увидеть в нашей большой стране. Ведь территория СССР больше, чем территории Канады, США, Германии, а также Франции, Англии, Италии, стран Бенилюкса  и ряда прочих европейских государств. Естественно вместе взятых, – подсчитала Елена Васильевна.
– Думаю, что это будет интересно одному «очень ответственному товарищу», который направляется к нам, – вздохнув, пошутила она. – К тому же он не один.
Следом за  Ильёй Яковлевичем шёл его племянник Владислав Райков, которого дядя пристроил к «партийной кормушке» на хорошо оплачиваемую должность, заведующего одного из кабинетов аппарата ЦК.      
 «Взял под своё крыло племянничка. Ещё одним паразитом станет больше», – с неприязнью посмотрев на Исакова, подумала Василева, отрицательно относившаяся к безобразно разросшемуся с конца семидесятых годов партийному аппарату, в котором окопались карьеристы всех мастей, готовые в любой момент предать идеалы социализма и растащить общенародную собственность.
«Растащат, погубят страну, созданную в муках индустриализации, сбережённую в разрушительной войне, восстановленную всем народом, боровшуюся с Америкой на равных за мировое лидерство в пятидесятых, шестидесятых и семидесятых…» – горько такое сознавать…
Близкие люди и родственники знали, что Елена Васильевна обладала даром предвидения, однако пользовалась она этим, Богом данным свойством редко, и столь же редко её предсказания не сбывались.
«Страшно, если сбудутся…» – Задумалась, Васильева, готовясь представить зарубежным журналистам ответственного партийного работника Илью Яковлевича Исакова и его протеже Владислава. Впрочем, за компанию с ними придётся представить и Егора – молодого человека, с обширной, едва прикрытой зачёсанными набок жидкими волосиками, лысиной, и то ли хитроватой, то ли глуповатой улыбкой на широком лице.
Елена Васильевна была с ним знакома. Настырный молодой человек, занимавшийся социалистической экономикой, приходился внуком известному детскому писателю и герою гражданской войны. В «Правде» он появлялся регулярно, приносил статьи в газеты и журналы, где с неиссякаемой энергией члена КПСС с двадцати четырёх лет от роду отрицал рыночную экономику «загнивающего Запада» и обосновывал преимущества государственной социалистической экономики.
Ходили слухи, что планируется его назначение на ответственную должность заведующего отделом экономической политики в журнале ЦК КПСС «Коммунист».
«Очень высокая, ответственная и хорошо оплачиваемая должность», – подумала Васильева, до которой дошёл тот слух, оправдавшийся уже через несколько месяцев. «Однако не дай бог допустить этакого реформатора до реальных дел, такого натворит… Впрочем, увлечь своими взглядами молодых иностранных журналистов ему вполне под силу, те не соскучатся».
– Хеллен, Генри! – позвала Васильева канадку и американца, – познакомьтесь с этими товарищами, – указала глазами на Егора и Владислава. – Пообщайтесь. Охотно ответят на ваши вопросы, да и вам есть, что им рассказать. – Егор, Владислав, мобилизуйте свой английский язык, а я и Илья Яковлевич пока пообщаемся с мистером Стилетом.
Британский журналист уже заметил Исакова, рядом с которым стояла понравившаяся ему миссис Васильева, и направился к ним.
– Здраст-вуй! – С голливудской улыбкой на лице приветствовал их Боб Стилет.
– О! вы уже говорите по-русски? – Улыбнулась Васильева в ответ англичанину.
– О, да! – на ходу изучаю ваш прекрасный язык! – взглянув на Исакова, перешёл на английский Стилет. Мистер?..
– Товарищ Исаков, ответственный партийный работник, – представила Васильева Стилету Илью Яковлевича. – К сожалению, он не говорит по-английски. Поговорите с ним, а я помогу с переводом.
Илья Яковлевич, готовьтесь к «острым» вопросам, – предупредила Исакова Елена Васильевна.
* *
– Даже после такого напряжённого дня, я буквально «взмок», общаясь с этим настырным англичанином, а вы прекрасно выглядите, Елена Васильевна. На вас засматриваются мужчины и я – не исключение, – растянув губы в улыбке, Исаков сделал Васильевой очередной комплимент, когда, она, наконец, распрощалась с журналистами, садившимися в автобусы и отправлявшимися в гостиницу «Москва»  на обед. – Но вы мне, кажется, не рады? 
Васильева не ответила, раскрыла сумочку и, достав зеркальце, посмотрелась – «всё ли в порядке?»
Экскурсии по крупнейшему в стране издательству «Правда», длившиеся свыше трёх часов, наконец, завершились, и директор поблагодарил Васильеву за проведённую с иностранцами работу, подчеркнув.
– Что бы мы без вас делали, дорогая вы наша Елена Васильевна! Огромное вам спасибо! Отдыхайте сегодня и завтра. – И тут же озвучил ближайшие планы:
– Послезавтра вы нам понадобитесь. Предстоит заключить контракт на поставку полиграфического оборудования из ФРГ. Немцы по этой части вне конкуренции, а по части владения немецким языком вне конкуренции вы, Елена Васильевна. Не буду вас больше задерживать, а то Илья Яковлевич с нетерпением посматривает на меня. Понимаю, вам есть о чём поговорить. Всего вам доброго Елена Васильевна. Отдыхайте!
Исаков оглянулся на племянника.
– Владислав, ну как, познакомился с молодыми американскими журналистами?
– Да, Илья Яковлевич, с Генри Ролсоном и Хеллен Эйр. Жаль, что Гюнтер Бош из «Ди Цайт» не столь коммуникабелен, к тому же у него сильный насморк, весенняя аллергия.  Зато американцы интересные ребята. Договорились встретиться завтра перед их отъездом из Москвы.
– Очень хорошо, – одобрил дядя, уже решивший скорректировать маршруты поездок иностранных журналистом по стране, уловив, что канадка Эйр тянется к Ролсону, и пусть едет с ним не в Сибирь, а на Украину, где менее месяца назад произошла авария на Чернобыльской АЭС. Чем не материал для зарубежной прессы…
– Владислав, я немного задержусь. Минут десять мы прогуляемся с Еленой Васильевной по солнышку, а ты подожди меня в машине.
– Хорошо, Илья Яковлевич, почтительно склонил голову Владислав и, попрощавшись с Еленой Васильевной, которую видел второй раз, однако догадывался, что дяде она нравится. – «Вот же старый, козёл! Мало было ему жены, а теперь и новой секретарши…»
Владиславу с женщинами не повезло. Был женат, разведён, любовницы не имел и вот дядя, не имевший детей по причине собственного бесплодия, о чём с горечью признался как-то после нескольких рюмок любимого «Хенесси», предложил племяннику повторно жениться.
– Поверь мне, Владислав, это необходимо для продвижения по партийной «служебной лестнице», – настаивал дядя. – Есть в партии ещё такие старпёры, которые с подозрением относятся к холостякам, подозревают их в гомосексуализме. Есть у тебя на примете незамужняя женщина?
– Увы, нет, – признался Владислав.
– Если нет, то я тебе предложу в жёны Жанну. Ей тридцать два года. Твоя ровесница. Работала у меня секретарём, сейчас перешла в другой отдел. Как и ты, была замужем, разведена, бездетная, но у неё всё в порядке. Детей иметь может.
«Да ты, дядюшка, не пропускающий мимо себя ни одной юбки, верно, и сам был с ней близок», – подумал Владислав. – «Ну что ж, я не брезглив. Надо так надо». Он видел Жанну, но не был с ней знаком. Симпатичная, немного располневшая аппетитная брюнетка.      
«Сегодня дядя познакомит меня с Жанной. Какой она будет женой?» – от такой мысли становилось не по себе. Одна надежда на многоопытного дядю, который заявил, что наконец-то рядом с племянником будет «правильная» женщина».
Оглянувшись ещё раз на дядю, беседовавшего с Васильевой,  Владислав уселся на заднее сидение «Волги» и, откинувшись на спинку, прикрыл глаза, продолжая осмысливать предстоящее знакомство с будущей женой в конце этого солнечного, однако прохладного майского дня.

* *
– Как поживаете, Елена Васильевна? Давненько мы с вами не виделись. Прежде всего, позвольте вас поздравить.
– С чем же? –  удивилась Васильева.
– Ну как же, вы теперь литератор. Прочитал ваш рассказ «Лики пращуров», напечатанный в Уральском журнале. Интересное, можно сказать доисторическое произведение!
– О! вы читаете журналы? – удивилась Василева.
– Только те, в которых печатаетесь вы, Елена Васильевна, – попытался улыбнуться Исаков. 
– Почему же доисторическое?
–  В рассказе, – исторической миниатюре, – поправила Исакова Васильева. – Напечатана в сокращении.
– Пусть будет миниатюра в сокращении, хотя и немаленькая, заняла несколько журнальных страниц. В вашем произведении описаны языческие, дохристианские времена, а потому миниатюра доисторическая, – решил Илья Яковлевич.
– Не стану вам объяснять, что история не ограничивается двумя тысячелетиями, –  заметила Василева.
– Что ещё пишете? – не унимался Илья Яковлевич.
– Пишу, но пока не опубликовала.
– Хотелось бы почитать.
– Если вам интересно, почитаете, когда будет публикация.
– Жаль, Елена Васильевна. Мог бы помочь вам вступить в члены Союза писателей СССР.
– Так сразу? Что вы, Илья Яковлевич, я ещё не достигла таких высот.
– Хорошо, Елена Васильевна, подождём, – недовольно изрёк Исаков и посмотрел на Васильеву. – Время неумолимо, но вы ничуть не меняетесь, по-прежнему стройная блондинка, за которой так и хочется поухаживать. Откройте секрет?
– Правильное питание, физзарядка по утрам с небольшим кроссом по скверу, посещение бассейна. Зимой лыжи. Жаль, что в последние годы наблюдаются проблемы со снегом и частые оттепели. Вот и все секреты, Илья Яковлевич, – ответила Васильева, стараясь не смотреть в глаза Исакову.
– Супруга моя, Полина Ильинична, немного старше вас, Елена Васильевна, однако уже располнела и выглядит отнюдь неспортивно. Хотя мы на грани развода, но дружеские отношения сохраняем. Вы бы ей посоветовали последовать вашему примеру, – попросил Исаков, продолжая бесцеремонно осматривать Васильеву, словно свою собственность или понравившуюся ему вещь.
– Посоветуйте сами, Илья Яковлевич, – отказалась Васильева. – Я с вашей женой, с которой вы на грани развода, незнакома. Знаете, товарищ Исаков! – повысив голос, продолжила она, надеясь поскорее распрощаться, – я очень устала. Ноги гудят, дают о себе знать туфли на каблуках. Десять минут беспредметного разговора я не выдержу. Давайте попрощаемся и разойдёмся. Мне на Ленинградский проспект, да и у вас много дел.
– Дел действительно много, – согласился Исаков. – Но хотя бы десять минут мне уделите. Впереди свободная скамеечка. Давайте присядем, посидим на солнышке, и ваши ноги отдохнут. Зачем вам на проспект? Если пожелаете, то довезу вас на «Волге» прямо до дома, – предложил он, уговаривая Васильеву. – Красивой женщине всегда хочется сделать приятое.
– Илья Яковлевич, не беспокойтесь, пройдусь пешком, – отказалась Васильева. – Прощайте!
– Хеллен! – неожиданно послышался голос Стилета. – Если не возражаете, я прогуляюсь с вами. В отель что-то не хочется, лучше посмотрю на Москву, а вас попрошу быть моим гидом.
«И этот англичанишка крутится возле неё!», – возмутился Исаков, с неприязнью посмотрев на настырного британца с «острым» журналистским псевдонимом, и перевёл взгляд на Васильеву, обратив внимание на некрупный золотой перстень с маленьким бриллиантом на безымянном пальце правой руки, на котором обычно носят обручальные кольца замужние женщины.
«Перстень, не простое кольцо, однако, может служить в качестве обручального, а ведь она член Коммунистической партии. Непорядок! Этак и иконы могут оказаться в её квартире», – продолжал мысленно возмущаться воинствующий атеист Илья Яковлевич Исаков, глядя вслед Васильевой и Стилету, удалявшимся в сторону Ленинградского проспекта.
Но вот они скрылись среди прохожих, и, сплюнув с досады, Исаков направился к своей служебной «Волге», в салоне которой в компании молчаливого водителя скучал Владислав.

5.
Поначалу Эйр сильно огорчилась, что её поездка по Сибири не состоялась. По неясным для неё причинам вдруг была заменена на поездку по городам Украины – второй по значению республики СССР, но при более тесном знакомстве с Генри Ролсоном, уже не жалела о том, что не удалось увидеть Байкал, – «ничего, в следующий раз…»
Вот только заранее приобретённая в «Детском мире» курточка, оказалась невостребованной, и она подарила её девочке одного с нею роста, которую встретила на вокзале столицы Украины, куда их доставил фирменный поезд «Москва – Киев».
Небольшую группу иностранных журналистов, состоявшую всего из двух человек – Генри Ролсона и Хеллен Эйр, сопровождал молодой сотрудник КГБ, он же переводчик по имени Виктор. Его английский был далеко не «на высоте», однако удовлетворял непридирчивых англоязычных гостей, много фотографировавших, останавливавших киевлян на центральных улицах города, бравших у них интервью, подчас удивляясь, что молодые киевляне могли с ними объясняться без помощи Виктора на вполне сносном английском языке. На вопрос, откуда – отвечали, что изучали в школе.
Прежде всего, Ролсону и Эйр хотелось побывать в зоне аварии на Чернобыльской АЭС, в городе-призраке Припяти, откуда высели всех жителей. Где ещё такое увидишь, тем более, что с того рокового дня прошёл всего лишь месяц и, как говорится «пепел ещё не остыл…»
Особенно рвалась в Припять канадка, рассчитывая сделать на месте массу снимков, которые будут опубликованы не только в  «Глоуб энд Мейл», но и в других изданиях. Эти снимки принесут ей не только известность, но и немалые гонорары.
Однако в Припять местные власти Ролсона и Эйр не пустили, о чём их уже предупреждал сотрудник КГБ, сопровождавший иностранцев в поездке по городам Украины. 
Пришлось провести два дня в Киеве. Генри интересовался тем, как киевляне относятся к аварии на Чернобыльской АЭС. Что, по их мнению, стало причиной аварии – технические просчёты при проектировании атомной электростанции? Ошибки в работе персонала? Возможная диверсия? Каково отношение киевлян к радиоактивному заражению огромных территорий, в основном к северу от города при господствовавших во время взрыва атомного реактора южных и юго-западных ветрах.
– Почему же вы не выезжаете из Киева? – поддакивала коллеге Хеллен, – удивляясь спокойствию киевлян, которые трудились на заводах, фабриках, институтах и прочих городских предприятиях в ожидании летних отпусков и отдыха на черноморских курортах. 
Большинство опрошенных горожан выражали уверенность, что их жизни и здоровью ничего не угрожает, а некоторые из тех, кто постарше, советовали не поднимать панику. – «У вас в Америке тоже  творится чёрти что! Знаем, в газетах пишут…»
Лишь пожилой усатый и угрюмый мужчина вдруг заявил, – нарочно эту проклятую станцию построили на Украине москали… – Прикрыл лицо ладонью, не дав себя сфотографировать, и быстрым шагом отправился куда-то по своим делам.

* *
Двух дней проведённых в Киеве, где было по-летнему тепло, доцветали каштаны и готовились к цветению белые акации, оказалось достаточно, и вот они уже в Одессе – «черноморской жемчужины», как называли свой город у моря потомственные одесситы.
– В Штатах есть город с таким же названием. Американская Одесса находится на юге Техаса. Я там побывал. Город не интересен и расположен весьма далеко от Мексиканского залива, а здесь море рядом! – любуясь с высот приморского парка залитыми ярким весенним солнцем бескрайними морскими просторами, – рассказывал Генри канадке Хеллен, с которой успел подружиться и даже переспать ещё в Киеве, найдя миниатюрную канадку умелой любовницей.
Наслаждаясь ласками Эйр, Генри вспоминал Линду, с которой так и не смог провести после венчания в англиканской церкви «медового месяца» во Флориде, где и зимой солнечно и тепло, поскольку был срочно командирован в Западную Германию, на родину отца.
В постели Линда была сдержана, не в пример энергичной канадке с ирландскими корнями. – «Зато будет верной женой и родит здоровых детей», – здраво рассуждал Джон, так дома называла его Линда, о беременности которой сначала он узнал от мамы и чуть позже от любящей жены. 
Карьера Джона, он же Генри Ролсона, в аппарате ЦРУ развивалась стремительно, чему поспособствовал, не по возрасту энергичный старина Грей, которого Генри называл не иначе как дедом, хоть тот и не приходился ему родным. Перед поездкой в СССР, начиная с февраля, он побывал в Германии, Голландии и Франции, «шлифуя» свою вторую профессию журналиста, которая не стала банальным прикрытием одного из рядовых агентов всесильного ЦРУ.
– Да ты прирождённый журналист и писатель! – хвалили его отец и дед. – Читаем твои статьи! Молодец! Однако не забывай о главном – гляди в оба, заводи нужные знакомства! Пока у тебя стажировка, но скоро начнётся настоящая работа.
И Генри старался. Первой его близкой знакомой стала, конечно же, Хеллен Эйр, а вторым был Владислав Райков, с которым оба познакомились в Москве во время экскурсии по издательству «Правда», а вечер второго дня в столице России и СССР Генри, Владислав и  Хеллен провели в ресторане гостиницы «Москва».
И вот неожиданная встреча с Владиславом Райковым в Одессе, опять же в гостинице или готеле, если по-украински, «Большая Московская», которая хоть и не такая большая и фешенебельная как в Москве, но зато на центральной Дерибасовской улице столь колоритного приморского города.
– Здравствуй, Владислав! Как ты здесь оказался? – искренне удивился Ролсон, встретивший  Райкова в холле гостиницы.
Владислав был не один, его взяла под руку немного полноватая и симпатичная кареглазая брюнетка.
– Здравствуйте, Генри и Хеллен! – пожал Владислав протянутые руки американца и канадки. – Вот, Генри, приехали с Жанной на недельку в солнечную Одессу!
«Надо же, французское имя, как и моё!» – подумал Ролсон, улыбаясь зрелой и аппетитной брюнетке с ярко накрашенными чувственными губами, которая в свою очередь ответила американцу очаровательной улыбкой.
– Вот и познакомились, – вместе с ними улыбнулся Владислав. – Несмотря на конец мая, когда вода в море прогрелось ещё недостаточно, я уже искупался. – Знал, что ты и Хеллен побываете в Одессе, однако не ожидал вас здесь увидеть, –  намеренно солгал Владислав, которому Илья Яковлевич порекомендовал отправиться в Одессу и поселиться в «Большой московской». – «Догоняй, Влад, своего американского знакомого. Тебе необходимо закрепить с ним дружеские отношения» – посоветовал племяннику дядя.  – «Твою поездку в Одессу мы оформим как командировку. Захвати с собой Жанну. Пусть будет рядом с тобой. Когда вернётесь, оформите свои отношения. Без свадьбы, она вам ни к чему…» 
– Помню, что впереди у вас ещё Львов. Когда покидаете Одессу?  – поинтересовался Райков.
– Завтра вечером.
– Жаль, мы с Жанной, это моя невеста, – спохватился Владислав, повторно представив свою спутницу Генри и Хеллен, – пробудем в городе ещё несколько дней.
«Старушка», – взглянув на Жанну, подумала Эйр, которой недавно исполнилось двадцать четыре, и всех женщин, которые хоть на несколько лет были старше, про себя она называла именно так.
– У нас ещё один выход в город. Отправимся в торговый порт, хочется побеседовать с моряками. Вернёмся часа через два и вместе проведём вечер в ресторане. Не возражаете? – предложил Генри.
– Не возражаем! Только что хотел предложить вам именно это! – обрадовался Райков, уже неплохо говоривший по-английски, с усердием налегая в последнее время на изучение языка, на котором разговаривала едва ли не половина мира. Взглянул на подошедшего к ним молодого мужчину в тёмном костюме и при галстуке, спросил.
– А это кто? – хотя знал, что американца и канадку сопровождает в поездке сотрудник Комитета.
– Это Виктор, он нас сопровождает в поездке по стране в роли телохранителя и переводчика, но ты, Владислав, владеешь английским языком значительно лучше, –  похвалил Генри Ролсон своего московского друга и признался,  – Я тоже начал изучать русский язык.
– Это замечательно! – одобрил Владислав и посмотрел на представленного ему телохранителя и переводчика американских журналистов.
– Виктор, не имею чести знать вашего отчества и фамилии. Надеюсь, мы можем провести вечер в ресторане вчетвером? – поинтересовался он, подумав, – «такая жара, а он в костюме, под которым непременно скрыта кобура с пистолетом…»
– Можете, – ответил Виктор. – Позвольте взглянуть на ваши документы.
– Вот паспорт. Взгляните. Если надо, запишите кто я и откуда. Почему в Одессе с женщиной и без телохранителя, – ухмыльнулся Владислав.
– Спасибо, я запомнил, – сухо ответил Виктор, не обратив внимания на издёвки со стороны Райкова. – Я буду вынужден сообщить о вас своему начальству.
– Сообщайте, лейтенант, это ваша работа, – охотно согласился Владислав, оценив «на глазок» звание рядового сотрудника Комитета, в котором не так давно служил дядя. – Генри, Хеллен, до встречи вечером!
 
6.
В середине июня, в обычный будний и дождливый день первого летнего месяца, полковника Прокопьева вызвал по селектору в свой кабинет начальник кафедры полковник  Логинов.
– Леонид Семёнович, тебя к телефону.
– Кто?
– Женщина, но не жена. Галин голос я знаю, – протянул Логинов телефонную трубку Прокопьеву.
– Алло! Я слушаю.
– Лёня, это я, Лена, не узнаёшь?
– Ну что ты, Леночка, конечно же, узнаю. Не ждал твоего звонка. Номер моего служебного телефона у тебя есть, но на службу звонишь впервые. Что-то случилось?
– Да нет. Ты после лекций свободен? Домой не спешишь?
– Нет, не спешу. После уроков Галя остаётся на продлёнку, Антон с ней.
– Лёня, подъезжай к нам. Хочу тебе кое-что показать. Думаю, будет интересно почитать американские и британские газеты. Сергей дома, только что вернулся из Чернобыля.
– Хорошо, Лена. Через полчаса заканчиваются занятия и я свободен. Максимум через час буду у вас. Что-нибудь захватить?
– Не надо, у нас всё есть. «Запорожец» твой на ходу?
– На ходу. Отличная машина!
– Приезжай, ждём!
Минут за двадцать Леонид доехал до дома Васильевых и припарковал машину у подъезда. Дождь усилился, и Сергей вышел встречать его с зонтом.
– Хорошо, Лёня, что приехал, Лена ждёт!

* *
На улице пасмурно, идёт дождь, в квартире темно. Пришлось зажечь свет. Сергей поставил рядом со столом торшер и присел на стул.
– Лёня, помнишь, не так давно я тебе позвонила, рассказала о делегации американских, английских и немецких журналистов, посетивших издательство «Правда»? – напомнила Елена.
– Да, Лена, это было недели три назад, – припомнил Леонид.
– И вот статьи об этом событии, напечатанные в крупнейших американских и британских газетах. – Васильева развернула на столе две  пухлые англоязычные газеты, изобилующие снимками и фотографиями.    
Одна статья из ежедневной британской газеты «Гардиан », другая из газеты «Вашингтон пост ». Их мне прислал по почте известный британский журналист Боб Стилет. Познакомились в тот день. Настырный и в то же время приятный в общении англичанин. После майской экскурсии по издательству «Правда» успел прислать мне два письма на адрес издательства, озадачив тем самым моё начальство, так что приходится оправдываться.
– Леночка, в этом нет ничего удивительного, – улыбнулся Сергей. – Ты обладаешь редким свойством притягивать к себе людей. – Не только этот англичанин с «острой» фамилией, но и партийный чиновник Исаков звонит тебе едва ли, не каждый день. – Привык, не обращаю внимания, горжусь, что у меня такая умная и красивая жена!
– Правильно, Серёжа, не обращай внимания на такие мелочи. Стилет интересный журналист и автор нескольких книг. Знакомство с ним настоящая удача. Приглашает меня в Англию, уверяет, что наступает эра очередной разрядки, и контакты между нашими странами будут расширяться, – напомнила мужу Елена.
«Только как бы эта разрядка с заявлениями Генсека о необходимости ядерного разоружения и ликвидации военных блоков, не вышла нам боком. Ведь не последуют нашему примеру, обманут…» – подумал полковник Прокопьев, неоднократно обсуждавший с коллегами, офицерами-преподавателями военного института, инициативы Горбачёва, озвученные на участившихся встречах с лидерами Западных государств ,
– Согласна с ним, грядёт эра новой разрядки. Вот и столь масштабные делегации зарубежных журналистов, бизнесменов и прочих визитёров, зачастившие в нашу страну,  – подтвердила Елена.
– Только среди всех этих западных визитёров немало агентов западных разведок. Разъезжают по стране, собирают интересующую их ведомства информацию, – добавил Сергей.
– На днях вернулся из зоны аварии на Чернобыльской АЭС. Так и туда пытаются проникать иностранцы наряду с мародерами, по которым, в случае попыток скрыться, военным патрулям и милиции приказано открывать огонь.
Зона отчуждения, центр которой город энергетиков Припять, откуда выселено всё население, в военном оцеплении. Из Киева и других городов в Припять направили сотни автобусов, перед посадкой в которые военные проверяли заражённость одежды, вещей и особенно обуви эвакуируемых граждан. Всё заражённое имущество изымали и уничтожали, заставляя людей смывать с себя радиоактивные осадки в спешно развёрнутых армейских полевых помывочных пунктах, в которых отмывался и я, сняв с себя защитный комбинезон.
Пустой город, из которого в срочном порядке, вывезли всё население, поражает. Безлюдные дома и квартиры, открытые двери и окна. Разбросанные вещи, которые люди не смогли взять с собой… 
В городе, окрестных сёлах и деревнях уничтожается вся живность, способная проникать за границы заражённой радиационными осадками зоны. Спешно созданные мобильные группы стрелков, вооружённых винтовками, уничтожают собак и кошек. В сёлах и деревнях уничтожается весь домашний скот и домашняя птица. Некоторое время перемещался с одной из таких групп, сделал немало снимков.
Близко к четвёртому энергоблоку АЭС, на котором произошёл взрыв, разрушивший ядерный реактор, меня не допустили военные, облачённые с головы до ног в защитные комбинезоны с масками-респираторами, объяснили, что могу получить высокую дозу облучения. Произошла самая масштабная ядерная катастрофа в истории планеты. Радиоактивное облако покрыло огромную территорию трёх братских республик. Это ли не жесточайший удар в сердце страны?
Очевидцы трагедии рассказывали, что утром 26 апреля в городские больницы доставили первых пострадавших – персонал АЭС, охрану и пожарных, пытавшихся гасить пожар на взорвавшемся реакторе. Степень облучения доставленных в больницы, была просто чудовищной. Их отправили специальным авиарейсом в Москву, и почти все они умерли в ужасных мучения в течение нескольких дней…
Большую дозу радиации получили и солдаты из подразделений химзащиты, которым приказали вручную сбрасывать в реактор насыщенные радиацией куски графита, разбросанные по не рухнувшей крыше энергоблока.
Следом в воздух были подняты вертолёты. Разрушенный реактор, извергающий радиацию, которую разносят ветры на огромные расстояния, засыпали с вертолётов особой смесью из боросодержащих веществ, свинца и доломитов, разработанной одним из руководителей ликвидации аварии на АЭС академиком Легасовым . Это было необходимо для предотвращения дальнейшего разогрева остатков ядерного топлива в реакторе и уменьшения выбросов радиоактивных аэрозолей в атмосферу.
Для этих целей со всей страны свозили свинцовый лом, а после засыпки реактора было принято решение создать над разрушенным энергоблоком специальный могильник или саркофаг, призванный максимально ослабить радиоактивные выбросы.
При зависании над реактором для сброса смеси, пилоты получали большие дозы облучения, многие из них поражены лучевой болезнью, полностью излечить которую невозможно. Имел место случай, когда один вертолёт, повредивший лопасти винта, упал в реактор, похоронив экипаж, заживо сгоревший в геенне ядерно-огненной…   
При мне задержали аккредитованного при киевском информагентстве американского журналиста. Уверял, что собирал весенние грибы сморчки и случайно заблудился в окружающих запретную зону лесах. Вернули в Киев, предупредив, что в случае повторного задержания он будет взят под арест и немедленно выслан из страны.
– Как дела в Киеве? Не опасно ли радиоактивное заражение рек, прежде всего Днепра? – спросил Леонид.
– Истинные масштабы катастрофы всё ещё не поддаются оценке. Пока киевлянам запрещают выезжать из города в северном направлении, где у многих горожан садовые участки и дачи. Не советуют купаться в Днепре, куда вместе с грунтовыми водами могут попасть радиоактивные частицы. После рабочего дня советуют больше времени проводить дома. Ликвидаторы аварии, прежде всего военнослужащие, работают круглосуточно. Повсюду установлены приборы, замеряющие радиоактивный фон.
Вернулся из Киева, заглянул в редакцию и теперь сижу дома над пишущей машинкой, заканчиваю очерк, который, как всегда «в допустимом сокращении» опубликуют в «Красной звезде». Почитаете, а сейчас слово Лене.         
  – Серёжа подробно изложил всё увиденное в зоне аварии на Чернобыльской АЭС, покидая которую проходил строгий осмотр военных врачей.  В статьях из газет, которые мне прислал в пухлой бандероли Боб Стилет, рассказывается о посещении большой группой иностранных журналистов и фотокорреспондентов издательства «Правда». Главных редакторов газет и журналов издательства иностранцы расспрашивали, прежде всего, об аварии на Чернобыльской АЭС, известия о которой всколыхнули всю планету. Мне приходилось едва ли не одновременно переводить с английского и немецкого языков на русский и обратно, что весьма непросто при таком стечении народа.
Устала, а тут ещё этот несносный Исаков, отвязаться от которого помог Боб Стилет, пригласивший прогуляться с ним до метро. Дошли со Стилетом до Ленинградского проспекта, и он пригласил меня отобедать в одном из ближайших ресторанов. И в самом деле, проголодалась.
На улице Горького  распрощались, а вот и его репортаж, напечатанный в «Гардиан». Выпьем чая с домашними пирогами, и я вам почитаю, что написал Стилет, явно симпатизирующий нашей стране, чего не скажешь о статье начинающего американского журналиста Генри Ролсона в «Вашингтон пост». Злобная, антисоветская статья с упором на якобы нашу неспособность управлять ядерными объектами, которые необходимо взять под некий «международный контроль», командовать в котором, конечно же, будут американцы.
Вот фотография Стилета, а вот наша общая фотография. Узнаёте?
– Как же, Леночка, тебя не узнать! – улыбнулся Сергей.
– Хороший снимок, – подтвердил Леонид.
– Снимки для «Гардиан» сделала молодая канадка по имени Хеллен Эйр, фотокорреспондент «Глоуб энд Мейл» .
Леонид внимательно посмотрел на фотографию, на которой помимо Елены Васильевой были изображены трое мужчин – один пожилой, догадался, что это и есть автор репортажа Боб Стилет, и двое молодых, лицо одного из которых ему показалось знакомым.
– Лена, кто это? – Спросил Леонид.
– Это и есть Генри Ролсон, о котором я только что упомянула. Автор статьи из газеты  «Вашингтон пост». Внешне неплохой парень, но, судя по тому, что написал, ярый антисоветчик. Регулярно читаю и перевожу англоязычную периодику, в том числе из «Вашингтон пост», но с его публикацией познакомилась впервые. И его статью прочитаю вам, но после чая. Лёня, почему же он тебя заинтересовал?
– Знакомое лицо. Очень похож на одного моего бейрутского знакомого, по национальности немца, который прожил лет тридцать в Ливане и не так давно перебрался вместе с женой в Америку, к сыну – военному моряку.
– Похожие лица встречаются. А сколько лет твоему знакомому ливанскому немцу? – спросила Елена.
– За шестьдесят.
– Тогда это точно не он, Ролсону лет тридцать, не больше. Просто похожие лица.
«И всё же?» – задумался Леонид.

* *
Пока хозяйка поставила на плиту чайник и разогревала в духовке пироги, Леонид осмотрел просторную трёхкомнатную кооперативную квартиру Васильевых, обратив внимание на потемневшую от времени икону в спальной комнате супругов, на которой изображена Богородица с младенцем Иисусом.
– Помню, я её видел в Миассе, в доме Григорьевых, когда мы с Леной учились в школе.
– Да, Лена привезла икону из родительского дома. Бабушкино наследство. Лена показывала икону специалистам. Конец восемнадцатого века, оценили в немалую сумму. Уговаривали продать, однако отказалась. Уверяет, что если с вечера на икону посмотрит,  то хорошо высыпается.
– Молится?
– Этого я не замечал, – признался Сергей.
– Вот что ещё, Леонид. Помнишь, рассказывал я тебе о своих братьях?
– Конечно, помню. Одного твоего брата зовут Алексей, другого Александр. Алексей – морской офицер, служит на Северном флоте, подводник. Александр – лётчик.
– Алексей теперь не плавает. Переведён с Северного флота на Балтфлот. Пока служит на берегу, на базе в Палдиски. Это в Эстонии. Переживает, надеется вернуться на Северный флот.
– Вот оно что? – удивился Леонид. – Отчего же такие перемены?
– На его АПЛ  произошла авария с радиоактивным заражением. Об этом происшествии в газетах не писали. Пострадали несколько матросов и офицеров. Всех списали на берег. Обследовали в госпитале. К счастью для большинства пострадавших степень облучения невелика и позволяет продолжить службу, однако необходима реабилитация. По этой причине Алексей оказался в Палдиски. Представляешь, авария на АПЛ случилась за неделю до Чернобыльской катастрофы! Словно какой-то злой рок…
– Да, беда за бедой, – согласился полковник Прокопьев, подумав, – «а сколько ещё таких происшествий, которые замалчивают, несмотря на заявленную новым Генсеком гласность…»
– Сергей, помоги мне, принеси с кухни пироги и варенье! – послышался голос Елены.
Пироги с сохранившимися до весны прошлогодними яблоками-антоновками удались на славу.
– Лена, Сергей, когда соберётесь к нам в гости? С новоселья не были. Галя вас вспоминает. Приезжайте как-нибудь вместе с дочкой. Впереди лето, прогуляемся по окрестностям. В Крылатском очень красиво. Огромная котловина, со склонов которой зимой катаются лыжники, а летом там цветущее душистое разнотравье и в самом низу – родник с замечательной водой, за которой в котловину спускаются многие горожане. Бывают дни, когда к роднику выстраивается очередь.
Неподалёку Москва-река, где можно искупаться и позагорать на песочке. Есть и построенный к Олимпийским играм  гребной канал. Можно посмотреть на состязания гребцов. Мы довольны тем, что живём в Крылатском. До центра хоть и не близко, зато дышится хорошо!
– Как-нибудь соберёмся к вам в гости, в реке покупаемся, позагораем, – пообещала Лена. – Поедешь этим летом в Миасс?
– Обязательно, но не раньше середины июля, вместе с детьми на «Запорожце». А ты поедешь?
– Нет, в этом году не получится, а в следующем году обязательно поедем. Вначале в Ленинград к родителям Сергея, а потом в Миасс. Там и пересечёмся.
– Не забыла, что в следующем году нам исполнится по сорок лет? – напомнил Леонид.
– Нет, Лёня, не забыла, – вздохнув, Елена, посмотрела на мужа. – На Руси говорят – «сорок лет – бабий век…».
– «В сорок пять – баба ягодка опять!» – ведь и так говорят на Руси, обняв жену, улыбнулся Сергей.
– Твой, Лёня, юбилей в сентябре, а мой – в декабре, под Новый Год, – в свою очередь напомнила Елена.
– Лена, Сергей, – заранее приглашаю вас на своё сорокалетие!

7.
Середина июля, в городе жарко, а здесь – в природной котловине из двух древних оврагов, склоны которых покрылись степными травами и небольшими молодыми перелесками из берёзы, орешника, дуба – прохладнее.   
Воскресный выходной день. Около полудня, солнце в зените. По торной тропинке к роднику на дне котловины неторопливо, наслаждаясь прогулкой, спускаются горожане с пластиковыми канистрами и прочими сосудами, чтобы набрать ключевой воды. Обратно подниматься им в гору, так что не разгуляешься.
Оставив «Запорожец» наверху, Леонид неторопливо спускался к источнику с двумя недавно приобретёнными десятилитровыми канистрами для вкуснейшей родниковой воды, которой хватит семье на неделю до следующего выходного дня. В прошлое воскресение он отправился за водой с утра пораньше, когда не так жарко, но сегодня припозднился.
Привычно окинул взглядом левый от тропинки крутой склон, на вершине которого виднелась заросшая кустарником полуразрушенная церковка. Склон, берущий начало от её основания, самый крутой с широкими проплешинами, свободными от кустарника и редких деревьев, облюбовали для зимнего отдыха на природе любители-горнолыжники, приезжавшие к Крылатским холмам со всей Москвы.
Прошедшей зимой в хорошую солнечную погоду Леонид и Галина выбирались сюда вместе с детьми, дышали свежим воздухом, наблюдая, как Сергей и Антон съезжали с горок на обычных беговых лыжах. Сергей забирался повыше, Антон пониже. Чаще съезжали успешно, а когда падали, зарываясь в снегу, Галя спешила к ним. Сергей вставал сам, отряхивался и поднимался на следующую высоту. Антон старался не отставать от старшего брата, однако подняться самостоятельно не успевал, и ему помогала мама.
Но это зимой, а сейчас лето. В кустах щебечут птицы, высоко в небе парит орёл или коршун, зорко высматривая добычу. Говорят, что помимо птиц здесь обитают зайцы, белки, ежи, ласки и прочая мелкая живность.
Сельская идиллия. Просто не верится, что за холмами большой город с высокими домами и асфальтированными улицами, среди которых оживлённое Рублёвское шоссе, ведущее к Кремлёвской больнице, где лечатся руководители страны.
Далее по шоссе, по обе стороны от которого лес, можно доехать до посёлка Рублёво. На его окраине большое водохранилище с несколькими островками и лодочной станцией. В прошлое воскресенье всей семьёй, разместившись в «Запорожце», ездили к водохранилищу, брали вёсельную лодку и плавали между островами, высаживались на них, купались в прогретой воде, загорали на песчаных пляжах…
Вот и источник с оборудованной возле него площадкой со скамейками, на которых можно передохнуть. Большинство любителей родниковой воды побывали здесь утром, другие подойдут к вечеру, а в жаркий полдень было немноголюдно.
Леонид присел на скамеечку, ожидая своей очереди. Воду в бидон набирала женщина среднего возраста, за ней стоял пожилой мужчина с двумя такими же, как у него, пластиковыми десятилитровыми канистрами.
Наполнив бидон, женщина напилась из родника и отошла, уступая место у трубы, из которой текла ключевая вода пожилому мужчине. Поставив под струю первую канистру, мужчина взглянул на Леонида.
– Вижу что и у вас такие же канистры, десятилитровые. Не тяжело носить в гору?
– Справляюсь, а вы? Вы ведь старше меня.
– Мне легче, я с тележкой. Вот она, – указал мужчина на самодельную тележку о четырёх колесах, оставленную на другом бережке ручейка, извилистый путь которого пролегал через узкую часть котловины до недалёкой реки, с тем же названием, что и столица.  Наполнив вторую канистру, мужчина посмотрел на Леонида.
– Наливайте.
Сам присел на скамейку и закурил.
Наполнив свои канистры, Леонид вернулся к скамейке и присел рядом с ним.
– Курите?
– Нет, давно бросил.
– Как вас звать? – поинтересовался мужчина.
– Леонид.
– А по батюшке?
– Леонид Семёнович.
– А я Николай Иванович Миронов, – протянул Прокопьеву руку мужчина. Обменялись рукопожатиями. – Со знакомством! Обычно хожу за водой по утрам, а сегодня задержался, потащился в самую жару.
– Я тоже собирался утром, да припозднился, в полдень отправился за водой. Соседи советуют, вкусная ключевая вода, не то, что из-под крана. Теперь до следующего воскресения. А фамилия моя Прокопьев – добавил к имени и отчеству Леонид.
– Вот и познакомились. Работаете?
– Служу.
– Вы военный?
– Да, полковник, преподаю в Военном институте.
– А как же с ногой? Ведь у вас протез на правой ноге?
– Как же вы догадались? – удивился Леонид.
– Наблюдал за вашей походкой. Воевали?
– Пришлось.
– В Афганистане?
– Нет, побывал в Сирии и Ливане. Инвалид первой группы. После потери ноги из армии не уволили. Теперь старший преподаватель Кафедры военной подготовки. Наверху оставил машину. Выделили мне «Запорожец» с ручным управлением, так что могу и вас довезти до дома. Вам далеко?
– Порядочно, на Ельнинскую улицу. Двадцать литров довезу на тележке. Удобная. Сам смастерил, так что гуляю, дышу воздухом. Я ведь тоже военный пенсионер. Майор, служил в погранвойсках в Закавказье. Уволен с выслугой без малого в тридцать лет, с учётом военных лет, в шестьдесят первом году во время Хрущёвских сокращений в армии и на флоте. Был тогда примерно в вашем возрасте. На гражданке продолжаю трудиться на заводе в ОТК . Избрали секретарём парторганизации цеха.
– Значит коллеги, – улыбнулся Леонид. – Я ведь тоже избран секретарём парторганизации кафедры.
– И в самом деле, коллеги и по службе и по партийной работе, – согласился Николай Иванович. – Сколько вам лет?
– Осенью исполнится тридцать девять.
– Мне шестьдесят семь. – Дома сидеть не привык, с работы не гонят, так что поработаю ещё пару лет, если позволит здоровье. Домой не спешите?
– Нет, мне недалеко. Только подняться наверх, и чуток проехать.
– Наверх доставлю вашу воду на тележке, – предложил Николай Иванович. – Места на ней хватит, колёса выдержат. Вот что, давайте, пересядем на дальнюю скамейку, не станем мешать другим людям, запасаться водой из святого источника. Давно здесь живёте? – поинтересовался Николай Иванович.
– Второй год.
– Знаете, как называется этот родник?
– Нет, не успел узнать. Всего лишь в третий раз спускаюсь к роднику. Соседи посоветовали брать воду из источника.
– Святой источник Рудненской Божьей Матери. Место это не простое, историческое. Видели развалины церкви, что наверху холма?
– Видел, но к ней пока не подходил.
– Церковь старинная, храм Рождества Пресвятой Богородицы.  Была возведена в шестнадцатом веке. Прежде была деревянной, горела, несколько раз её перестраивали, позже возвели из камня. Сейчас хоть и порушена, но есть среди тех жителей, которых расселили по всей округе после сноса старинного села Крылатское, люди верующие, вот и приходят иногда помолиться к своему порушенному храму. Многое повидали на своём веку эти холмы, с которых теперь катаются лыжники. На месте села – бывшей вотчине царя Ивана Грозного – теперь гребной канал – олимпийский объект.
– Надо же, сколько всего сегодня узнал! Спасибо вам, Николай Иванович, за рассказ об этих местах, – поблагодарил Леонид своего нового знакомого.
– Вот вы, Леонид Семёнович, человек молодой, полковник, коммунист, секретарь партийной организации кафедры Военного института, как вы относитесь к реформам, которые затеяли руководители партии и страны во главе с Горбачёвым, объявившие Перестройку  на недавнем съезде КПСС? Как вы относитесь к новому сравнительно молодому и амбициозному Генсеку?
– Вопрос непростой, – задумался Леонид. – Сказать по правде, не нравится он мне, прежде всего не нравится как человек.
– И мне он не нравится, – признался Николай Иванович. – Болтлив, глаза у него лживые, да и не зря приветствуют его наши враги. Вот и английская премьер-министерша Маргарет Тэтчер заявила: 
– «Мне нравится Горбачёв. Мы сможем иметь с ним дело…»
Как вам такое заявление злейшей антисоветчицы и русофобки?
– Если лидера станы хвалят её откровенные враги, то это не к добру, – ответил Леонид, вспомнив слова своего тульского знакомого Олега Анатольевича.
– Вы правы, Леонид Семёнович, – согласился Николай Иванович. – Об этом я рассказал коммунистам завода на общепартийном собрании в присутствии секретаря райкома.
– И что же? – спросил Леонид.
– Осудили, пригрозили, что если подобное повторится, то придётся отстранить от руководства парторганизацией цеха. Вот так, Леонид Семёнович. – И куда только заведёт нас объявленная на Двадцать седьмом съезде КПСС «Перестройка»? Не к капитализму ли, когда нынешние руководители, их дети и родственники растащат по себе общенародную собственность? Тревожно. А тут ещё одна большая беда – Чернобыльская катастрофа, которая до предела обострила и так непростую ситуацию в стране, влекущая огромные материальные и моральные потери, а так же далеко идущие политические последствия.
Несмотря на объявленную гласность, Генсек и его сподвижники молчали о ней несколько дней. Скрывали от собственного народа масштабы трагедии, чем поспособствовали росту количества жертв катастрофы, дав повод внутренним и внешним врагам нашего государства для мощнейшей критики социалистической системы.
Не хорошие, Леонид Семёнович, у меня предчувствия. Оживились наши противники в социалистических странах, да и в союзных республиках зашевелились национальные элиты и местная интеллигенция, пожелавшие урвать свой кусок. А тут ещё тупиковая война в Афганистане…
– Согласен с вами, Николай Иванович, Не покидает тревога за будущее страны, –  вздохнул Леонид.
– А как вы относитесь к Ельцину, которого ещё в конце позапрошлого года назначили Первым секретарём Московского горкома партии вместо Гришина, а в феврале прошлого года избрали кандидатом а члены Политбюро. Что он за человек?
 – Николай Иванович, я родился на Урале. В городе Миассе живут мои родственники. Свердловская область, которой до перевода в Москву управлял Ельцин, соседняя. Экономически развитая и более успешная область, чем Челябинская. Известно, что Ельцин исполнителен. Расшибётся в доску, но любой ценой выполнит любое  распоряжение, поступившее из Москвы.
Когда его назначили Первым секретарём Московского горкома партии я позвонил в Тулу Олегу Анатольевичу. Мой знакомый, трудится в конструкторском бюро крупного оборонного предприятия. Весьма образований и эрудированный человек. Отрицательно воспринимает Горбачёва, его экономические и политические инициативы с оглядками на Запад. Расспросил Олега Анатольевича о Ельцине. Ответил, что новый московский градоначальник, как он его назвал, популист и карьерист. Ходит по магазинам и складам, катается на общественном транспорте,  проводит кадровую чистку, под себя, набирая популярность среди москвичей. Амбициозен. По мнению моего тульского знакомого, далеко пойдёт. Впрочем, время покажет…   
– Покажет, – согласился Николай Иванович. – Ладно, Леонид Семёнович, довольно негатива в такой погожий день. Давайте-ка выбираться наверх. Ставьте свои канистры с водой на тележку рядом с моими. Закрепим и потянем в гору целебную воду из родника Рудненской Божьей Матери.
– Вы человек верующий? – спросил Леонид.
– Пока ещё не совсем, – признался Николай Иванович, – но с возрастом путь к познанию Истины много короче…
– Вы полагаете воду, набранную из этого источника целебной? – выдержав паузу, спросил Леонид.
– Не только вода из этого источника, но и любая вода целебна, надо только знать, как с ней обращаться. Ведь вода – колыбель жизни на планете Земля, источник жизни для человека. Целительная вода рядом с нами, в родниках, колодцах, чистых реках и озёрах, в ледниках и снегах.
Вода живая, она «слышит» окружающие звуки и человеческую речь, понимает её, запоминает. Очень многие свойства воды ещё не раскрыты. Недаром в старинных былинах и в волшебных сказках упоминается о заживляющей раны «мёртвой» воде и о воскресающей силе «живой» воды. 
Наши предки знали многое о лечебной силе воды. Волхвы, а позже священники, обладавшие даром целителей, лечили людей водою от недугов. Наши предки славяне знали о магических свойствах воды во время Святок, когда весь окружающий мир наполняется новыми жизненными силами, а значит и человеку в это время следует обновляться, чтобы жить в гармонии с природой. В Святки люди купались в проруби. Даже младенцев родители умывали целительной студёной водой, чтобы росли дети крепкими и здоровыми.
Крещение – время особенное,  когда все водные источники приобретают магическую силу исцеления. Христиане в это уверовали после того, как Иисус Христос принял крещение в святой реке Иордан. Как и наши далёкие предки, люди купаются в проруби несмотря не крещенские морозы, укрепляя веру и дух.
Вот уже несколько лет дважды в неделю в любое время года хожу к источнику за водой. Пью воду вместо чая или компота. Прежде жена удивлялась, – дескать, что в этом толку? Теперь тоже пьёт целебную воду, однако от кофе не отказалась. Живём мы вдвоём. Сыновья, их у нас двое, оба семейные, разъехались по разным концам Москвы и навещают не часто.
Несмотря на возраст, выхожу на Крещение к реке, благо она от нас недалеко. Там собираются любители зимнего купания. Пока их немного. Вместе с ними окунаюсь в прорубь, потом растираю тело и одеваюсь в сухое и тёплое. Жаль, что нет рядом баньки,  – вспоминал Николай Иванович, шагая по тропинке впереди тележки с канистрами полными целебной водой из источника Рудненской Божьей Матери.
Леонид предложил свою помощь, но он отказался.
– Колёса моей самодельной тележки с подшипниками, так что груз не в тягость, а вы меня подбросите до дома на своём «Запорожце».
– С радостью! Не часто встретишь такого сведущего человека. Вспоминаю свою покойную бабушку Татьяну Трифоновну, обладавшую даром целительницы. Жаль, умерла, когда я был ещё подростком. Помню, как помогал ей собирать целебные травы, которые она настаивала на родниковой воде, заговаривала, и этими настоями лечила людей от разных недугов…
– Народная медицина  востребована, когда врачи не могут помочь, – согласился Николай Иванович. После войны, а воевал я в Крыму, в Севастополе, и на Кавказе, служил в Абхазии начальником погранзаставы. Родился у нас первый сын, неспокойный ребёнок. К году обнаружили у него пупочную грыжу.  Обратились к врачам. Заявили, что надо подождать, а когда ребёнку исполнится лет шесть или семь, то следует прооперировать грыжу. Был у меня знакомый местных житель, абхазец. Узнав о нашей беде, посоветовал обратиться к его пожилой матери, которая жила в горном селении.
– Зачем ждать и резать? – удивился он. – Мама моя лечит детей от всякой хвори и твоего сына избавит от грыжи. Бери машину, поедем к ней.
– И что же, вылечила? – спросил Леонид.
– Да. Собрала в саду какие-то травы, сделала крутой отвар, что-то в него добавила и вручила мне пузырёк со словами – «протирайте три раза в день, через неделю пройдёт».
Грыжа у ребёнка прошла и больше не появлялась. Воистину народная медицина! – вспомнил добрым словом Николай Иванович абхазскую целительницу.
– А вот и другая история. – После Абхазии служил я в Батумском погранотряде. Был в отряде один офицер – военврач, интересовавшийся грузинской народной медициной.  Незадолго до выхода по выслуге на пенсию, перевели его в Сухумский погранотряд. Вышел на пенсию и пожелал остаться жить в солнечном Сухуми на берегу моря.
– Грузин? – спросил Леонид.
– Нет, русский, но возвращаться в Кандалакшу, откуда призывался, это на севере, в Мурманской области, не захотел. Привык за время службы к жизни на юге и у моря.
На пенсии занялся лечением людей от экземы. Есть такая, зачастую неизлечимая кожная болезнь.
– Знаю, есть такая болезнь, – подтвердил Леонид, – и что же, лечил?
– В течение двух-трёх недель излечивал пациентов от обширной и запущенной экземы с помощью мазей и водных настоев из целебных трав. В летний курортный сезон к нему в Сухуми приезжали люди со всей страны. Отдыхали, купались в море и лечились, а концу отпуска возвращались домой без экземы с чистой и здоровой кожей.
Известия о сухумском целителе достигли московских медицинских академических «светил». Приехали к нему в Сухуми, стали уговаривать поделиться опытом. За просто так делиться отказался, заявив.
«Вот вы, академики от медицины, не можете лечить экзему, а я, не академик, но лечу. Присвойте мне учёную степень и тогда будем работать вместе».
– Отказались, заявив, что это не возможно. Так и вернулись в Москву ни с чем. Вот такая история, – закончил Николай Иванович, свой рассказ о целебных свойствах воды и народной медицины. – Ну вот, поднялись. Показывайте, где ваш «Запорожец». Когда теперь приедете за водой?
– Не раньше следующего воскресения.
– Давайте с утра. Подъезжайте часикам к девяти. Встретимся у источника. Вам удобно?
– Удобно, давайте, к девяти, – согласился Леонид. – Ставьте воду и тележку в багажник. Если все канистры не уместятся, то ставьте на задние сидения, и садитесь рядом. Едем, показывайте куда?   





Глава 5. Роковой самолёт

1.
Конец восемьдесят шестого года и начало восемьдесят седьмого прошли в трудах и заботах. Леонид преподавал тактику в Военном институте, уделяя много времени учебному процессу, а в свободное время занимался «Запорожцем», готовя машину к неблизкой поездке в Миасс, которую наметили на середину июля. А пока ещё не закончился май, и Галя завершала очередной учебный год в начальных классах школы. Старший сын Сергей заканчивал десятый класс, а младший – Антон успешно перешёл в третий класс и радовался наступившим каникулам.
Читая газеты и практически не находя в них ничего позитивного, кроме успехов в освоении космоса и завершения строительства Байкало-Амурской железнодорожной магистрали, по которой пошли поезда, Леонид едва не пропустил малозначимое для большинства читателей и телезрителей, но не для него, сообщение о вводе сирийских войск в Западный Бейрут. Несомненно, что это были части из его родной механизированной бригады, призванной положить конец межрелигиозному и межконфессиональному противостоянию разномастных вооружённых отрядов, воющих между собой.
«Приятное и долгожданное известие, которым непременно поделюсь с женой, друзьями и знакомыми, а так же с курсантами», – порадовался действиям руководства Сирии полковник Прокопьев, намечая провести в ближайшее время дополнительное занятия по теме «Гражданская война в Ливане и противостояние сирийских войск и израильской армии под Бейрутом».
В последние майские дни Леонид и Галя пребывали в приятном ожидании гостей. Со дня на день Андрей и Ольга должны были прилететь из ГДР. Впереди у них долгожданный двухмесячный отпуск, который они проведут вместе с детьми вначале в Евпатории у Олиной мамы, а потом в Ульяновске у родителей Андрея, а поскольку Москва главный пересадочный узел страны, дважды побывают в столице, заглянув в гости к Прокопьевым.
Вернувшись из института, Леонид поужинал, разместился на лоджии, развернул пахнувшие типографской краской «Известия» и углубился в чтение газеты…   
Перестройка, заявленная Горбачёвым и его соратниками на прошлогоднем съезде партии, постепенно набирала обороты. В конце прошлого года были приняты ряд постановлений правительства «Об индивидуальной трудовой деятельности», призванные поставить под контроль государственных органов уже реально существующий «подпольный» частный бизнес. Таким образом, легализовался быстро набиравший обороты частный капитал, попадавший под влияние госчиновников, партаппаратчиков, а так же криминальных авторитетов, утверждавшихся в качестве бизнесменов, которых спустя некоторое время станут называть «новыми русскими».
Следом за постановлениями «Об индивидуальной трудовой деятельности», в начале следующего 1987 года вышло постановление Совета министров «О порядке создания на территории СССР и деятельности совместных предприятий с участием советских организаций и фирм капиталистических и развивающихся стран».
Этими постановлениями в плановой социалистической экономике страны, которую сознательно расшатывали заинтересованные властные структуры, закладывались основы капитализма, открывшее начало образованию при каждом обкоме, управлении госаппарата, отделах ЦК и прочих государственных структурах частных предприятий, куда «закачивались» денежные средства из госбюджета, значительная часть из которых расхищалась.
Простой люд, плохо разбиравшийся в таких вопросах, был озабочен разраставшимся дефицитом едва ли не на все товары первой необходимости, прежде всего на продовольствие.
– И куда всё подевалось? – стоя в очередях, волновались, а то и ругались покупатели, переживая, что даже сахар продавцы выдают в одни руки по килограмму, объясняя тем, что, дескать, несознательные граждане расходуют сахар на самогон…
– Зато пустопорожней болтовни и гласности хоть отбавляй, – тяжко вздохнув, добавит к сказанному пожилой работяга с неполным средним образованием и большим партийным стажем с сорок первого года, когда вступал в ряды ещё ВКП(б), сражаясь с немцами у стен Москвы.
– Вот и злейших врагов Советской власти выпускают на свободу , и Сахаров со своей Боннэр возвращается в столицу . Что нам, простым людям, ждать от них? Такая вот повсюду «перестройка с гласностью». Нет на этих паразитов товарища Сталина!..   
 
2.
Булавины прилетели двадцать седьмого мая, а поздно вечером следующего дня отправлялись с Курского вокзала в Крым, где их с нетерпением ждали Надежда Васильевна и скучавшая по маме Настенька. Доченьке в начале июня исполнится пять лет, и они все вместе отпразднуют день рождения Настеньки, которая впервые увидит годовалого братика Павлика, родившегося в ГДР.
Пока Леонид и Андрей уединились на лоджии и обсуждали новости мировой политики, Оля рассказывала Гале о жизни в ГДР.
– Поселили нас в однокомнатной квартире пятиэтажного дома, в котором живут только семейные офицеры. Гарнизон рядом, удобно. С утра до вечера, с перерывом на обед, Андрей на службе. То стрельбы, то тактические учения, то прочие занятия, к тому же Андрей заместитель командира батальона. Командиру батальона через два месяца на пенсию, так что по возвращении из отпуска командовать батальоном будет Андрей. На него уже подано представление о присвоении воинского звания майор.
Помимо обеда, Андрей иногда забегает домой, если выдались несколько свободных минут. Поцелует нас и опять в батальон. Позавчера Павлику исполнился год. Слава Богу, малыш крепенький, не болеет, с таким уже можно лететь в отпуск. Самолётом удобно, два с половиной часа – и в Москве.
– Поздравляю! Замечательный малыш! – Поцеловала Галя Павлика в светленькую головку и передала ребёнка маме.
– Я ведь в Москве второй раз, но ещё ничего не видела, не побывала на Красной площади, не видела Кремля. Вспоминаю школьные годы, уроки рисования. Любила в детстве рисовать. Перед новогодними зимними каникулами учитель предлагал нам свободную тему. С большим удовольствием рисовала покрытую снегом пушистую ёлку, каких нет в степном Крыму, и Спасскую башню с главными кремлёвскими часами, которую видела только в кино и на картинках, – вспоминала Ольга.
– Сегодня и завтра с утра отдыхаем, знакомимся с Крылатскими холмами, о которых я тебе рассказывала в письмах, а завтра после обеда погуляем по центру Москвы, – предложила Галя. – Вот и посмотришь на Спасскую башню. Пригласим прогуляться с нами Леночку Васильеву, познакомишься с ней. Лена училась вместе с Лёней в одной школе, в Миассе. Многого в жизни добилась. Окончила филологический факультет МГУ, владеет английским и немецким языками, работает в издательстве «Правда». Я ей уже позвонила. Завтра после обеда она отпросится с работы, и мы встретимся в центре. Зайдём в магазин «Детский мир», потом в ГУМ, посмотришь, что у нас ещё осталось после объявленной «перестройки».
Муж Лены – военный корреспондент, знаком с твоим мужем по Афганистану, – напомнила подруге Галя. – Жаль, что не может с ним встретиться, Сергей в очередной командировке, кажется в Североморске. 
– А как же Павлик? – озаботилась Ольга.
– Останется вместе с папой, погуляют на свежем воздухе, а потом Андрей уложит его поспать перед дальней дорогой на вокзал и в Крым.
– И в самом деле, пусть погуляют. Погода хорошая, – согласилась Ольга. – Времени у нас достаточно, поезд в Симферополь отправляется поздно вечером, впрочем, уже после полуночи, в ноль часов десять минут.
– Мы вас обязательно проводим, довезём до вокзала на «Запорожце», который Лёне выделили бесплатно, как инвалиду, и будем ждать, когда вернётесь из Крыма и поедите к родителям Андрея в Ульяновск. Недаром говорится – все дороги ведут через Москву. А теперь, Оля, рассказывай, как там, в Германии?   
– Зима на севере Германии, возле моря, такая же, как в Крыму. Снега почти нет, если и выпадет, то быстро тает. Чаще моросят дожди. Начиная с января, постепенно проясняется. Ночью чуть подмерзает, а днём обычно выше нуля. Гарнизон большой. В нём два полка – мотострелковый, в котором служит Андрей и артиллерийский полк. На территории гарнизона много зелени. Каштаны, туи, голубые ели. Представляешь, даже в январе на газонах цветут маргаритки!
А какое там море! Синее-пресинее, временами напоминает родное Чёрное море. В июле и августе вода прогревается до двадцати двух – двадцати  трёх градусов. И ведь это Балтийское море, которое простирается до Ленинграда, но там оно прохладное.
Море рядом с гарнизоном, но в Висмаре большой порт и крупная судоверфь, где строят большие суда для нашей страны, так что морская вода не такая чистая, но немцы купаются на городских пляжах. Мы тоже берём с них пример, а Андрей купается круглый год, даже в январе. Рядом с гарнизоном большой парк, по которому протекает речушка. В парке не то чтобы зоопарк, а зверинец, который я частенько посещаю вместе с Павликом. Малышу интересно.   
В редкие летние выходные для Андрея дни мы заказывали такси и выезжали на взморье возле маленького курортного городка Рерик. Недалеко, дорога занимает минут  тридцать. Там замечательные пляжи не только на взморье, но и в заливе. Купались, окунали в морскую воду Павлика. Напротив Рерика, через залив, большой остров с названием Вустров, соединённый искусственной дамбой с Рериком. Там наш зенитный полигон, куда Андрей выезжал на тренировки и стрельбы батальонных стрелков-зенитчиков. Не правда ли, немецкое слово «Вустров»  похожее на наше «остров»?
– Просто искажённое славянское, русское слово, ведь много веков назад на тех землях жили славяне, – подтвердила Галя. – От бабушки Леониду известно, что его далёкие предки  пришли на Русь из тех мест вместе с князем Рюриком, а городок, в который вы выезжали в летние дни – его Родина. Так и зовётся, ведь Рерик – это сокол. Вот и герб князя Рюрика, утвердившегося в Ладоге и Новгороде – сокол. О Рюрике и его походе по морю на ладьях в Ладогу я рассказываю своим ученикам, им это интересно.
– Да, Андрей рассказывал мне об этом, – подтвердила Ольга. – В гарнизонной библиотеке помимо одной из жён офицеров работает в свободное от учёбы время местная девушка – студентка Шверинского университета. Зовут её Марита. Живёт она в Висмаре, в частном доме рядом с гарнизоном.
Шверин от Висмара недалеко, всего лишь полчаса езды на электричке. Марита изучает в университете русский язык и историю. Её предки – онемеченные славяне-ободриты. Мечтает о воссоздании языка своих предков, на котором до прихода на Русь разговаривал князь Рюрик. Такая работа ведётся, но для этого потребуется немало времени.
Вот только среди немцев распространяются слухи, что уже скоро Германской Демократической республики не станет. Войдёт она со всем своим населением в Западную Германию, а Советский Союз не станет этому препятствовать. Но пока это слухи. Немцы – народ дисциплинированный и не митингуют, как в соседней Польше, однако былого доброго отношения к нашим военным уже нет. Особенно это заметно среди молодёжи, которая так и рвётся на Запад…
– Думаю, что и мужья наши тоже об этом, – вздохнула Галя. – Лёня регулярно меня просвещает. Сдаёт Советский Союз свои позиции, у нас теперь «перестройка, гласность, разрядка и новые экономические отношения». К чему только всё это приведёт?..         
Вспоминаю Польшу, где Лёня начинал военную службу. Там зимы тоже мягкие, но от моря подальше и месяца два лежит снег, хоть его и немного. Лето хорошее, недалеко большая река Одер или Одра, как её называют поляки.
В Польше сейчас неспокойно. Многолюдные демонстрации протеста против политики властей, ожесточённые столкновения с полицией, Лёня полагает, что Польша самое слабое звено среди социалистических стран Восточной Европы и с неё начнётся распад системы социализма, подогреваемый Америкой при непротивлении нашего нового партийного руководства во главе с Горбачёвым.
Однако, Оленька, не хочется думать только о плохом, хочется вспоминать и о хорошем. В Польше я родила Сергея, и мы прожили там несколько счастливых лет, которые навсегда сохранятся в нашей памяти. Потом была служба в Забайкалье, о которой не хочется вспоминать. Рядом Монголия. Голая степь, грязь, пыль. Знойное лето, морозная зима с пронизывающими насквозь ветрами… 
Сергею скоро семнадцать лет, заканчивает десятый класс, а Антон родился спустя восемь лет уже в Москве, когда Лёня учился в академии. Ему скоро девять, перешёл в третий класс, где я преподаю, а сейчас Антон на каникулах. С утра во дворе, гоняет с мальчишками мяч. До обеда домой не загонишь. Позвать?
– Не надо, Галя, пусть играет, потом позовёшь.
– Андрей собирается поступать в академию?
– Подавал рапорт, пока отказали. Не хватает в полку опытных офицеров. Андрей полагает, что время упущено, и академии ему не видать. Так что не быть ему генералом, а мне генеральшей, – пошутила Ольга.
– И мне генеральшей не стать! – рассмеялась Галя и обняла подругу. – Мы постоянно вспоминаем о вас. Вспоминаем Крым, замечательный санаторий, где познакомились с вами. Хорошее было время, вот только Лёня остался без ноги, но к протезу привык и почти не хромает. Спасибо Язову, из армии не уволили, повысили в звании, теперь преподаёт в Военном институте, и живём мы в этой новой квартире. Чего же ещё желать…
– Кто это там не надеется стать генеральшей? – послышался голос Леонида. Мужчины возвращались с лоджии в комнату.
 – Сам догадайся, – рассмеялась Галя. – Наговорились?
– Ну что ты, разве это возможно. Столько всёго произошло в стране и мире за прошедшие полтора года. Вот что, любимые жёны, мы пока прогуляемся, сходим к источнику, наберём родниковой воды, – решил Леонид.
– Конечно, Лёня, идите, прогуляйтесь к источнику с вкуснейшей родниковой водой. Наберите к вечернему чаю.
«Не забыть бы, поздравить Николая Ивановича с праздником, ведь завтра День пограничника», – вспомнил Леонид, перелив из канистры в чайник остатки воды.      

3.
– Отличная машина! На таком самолёте можно летать где угодно, причём на самых малых высотах! – похлопывая ладонью по фюзеляжу самолёта, рассуждал о достоинствах спортивной модели «Цессна-172Б Скайхок»  мистер Ролсон, с которым молодой немецкий пилот познакомился на лётном поле небольшого частного аэродрома в пригороде финской столицы. Пилот прилетел сюда вчера вечером из Гамбурга и провёл ночь на аэродроме, поспав несколько часов в кабине.
Конец мая на юге Финляндии и над акваторией Балтийского моря выдался тёплым и солнечным – идеальная погода для полётов на небольших спортивно-прогулочных самолётах. 
– Мир стремительно меняется, становится более динамичным. Темпы жизни нарастают, особенно в сфере бизнеса. Не только спортсмены, но и деловые люди вынуждены перемещаться на повышенных скоростях. В известную поговорку – «время – деньги» пора добавить слово «скорость».
Однако далеко не везде можно воспользоваться «Боингом» или «Аэробусом». У нас, в Штатах, многие деловые люди, которым необходимо быстро перемещаться в пределах мегаполиса, имеют личные вертолёты или самолёты. Даже в небе над центром Нью-Йорка вертолёт или самолёт не редкость. Летают над Гудзоном , и при этом нет необходимости каждый раз получать разрешение у военных. В Европе тоже благоприятные условия для развития частной авиации, но вот в России, до которой отсюда всего-то полсотни миль, – Ролсон указал в сторону Финского залива, – такие полёты под запретом. Да и приобрести самолёт там вряд ли возможно даже для человека с деньгами.
– Жаль. Россия – огромная страна, в которой отец видит перспективный рынок. Расстояния в России впечатляют, а хороших дорог не только недостаточно, местами их просто нет. Вот где может развернуться малая авиация! – откликнулся пилот – молодой человек не старше двадцати лет, худощавый, чуть ниже среднего роста, по-юношески стройный, подтянутый и подвижный. В нём угадывался спортсмен, который дружит не только со штурвалом самолёта, но и увлекается другими видами спорта.
Общительный молодой человек успел рассказать хорошо владевшему немецким языком мистеру Ролсону, с которым был знаком не более часа, что увлекается теннисом, плаванием и гимнастикой, и продемонстрировал гимнастические упражнения перед тем, как забраться в кабину самолёта и подняться в воздух. На краю небольшого аэродрома под кронами сосен разместилась спортивная площадка с перекладиной, и молодой человек с удовольствием покрутился на ней, исполнив «солнце» – упражнение, развивающее вестибулярный аппарат, столь необходимый пилоту.
– Вы имеете в виду возможности советского рынка? – Спросил Ролсон.
– Да. Отец продаёт самолёты фирмы «Цессна», однако дела идут не так хорошо, как бы того хотелось.
– Но в СССР есть собственные разработки в области малой авиации, например самолёт «Ан-2» , который экспортируется во многие страны мира, – напомнил Ролсон.
– Не смешите меня, мистер Ролсон! – едва не рассмеялся немец. Я летал на «Ан-2». Не стану спорить, машина надёжная, однако в дизайне и удобствах для пилота и пассажиров не выдерживает никакого сравнения. Не говоря уже о разнообразии моделей и модификаций. Да и цена многих моделей «Цессна» заметно ниже, чем у «Ан-2», прозванного «кукурузником». К тому же экспортируется «Ан-2» в основном в отсталые страны.   
– Вы бывали в СССР? – спросил Ролсон.
– Нет. Ни я, ни отец в России пока не бывали, но обязательно побываем и очень скоро, –  загадочно улыбнулся молодой человек.
От Ролсона это не скрылось. «Значит, всё идёт по плану» – подумал он. –  «Однако не следует давить на него, чтобы не передумал. В его возрасте ещё силён юношеский максимализм, который подчас приводит к резким переменам…»   
– Один мой родственник со стороны матери воевал в России и погиб под Ленинградом в 1942 году, – продолжил молодой немец. – Я обязательно побываю на этом месте, но, прежде всего, загляну в Москву. Прогуляюсь по Красной площади и сфотографирую Кремль. Хотите лететь со мной?
– Куда? В Кремль? Вы шутите молодой человек! – сделал удивлённый вид Ролсон.
– Конечно, шучу, – как того и следовало ожидать, ответил немец, однако от Ролсона не укрылось нервное возбуждение, в котором пребывал молодой человек. 
«Полетит», – подумал он. На частном аэродроме офицер ЦРУ, Генри Ролсон, прилетевший вчера вечером в Финляндию из Гамбурга и заявленный в качестве корреспондента агентства  «Ассошиэйтед пресс», выполнял контрольные функции. Очень влиятельные лица в Ленгли и не только там были заинтересованы в этом полёте.
С юным немецким пилотом, который позиционировал себя этаким «бесшабашным, безрассудным парнем, способным ради минутной славы на всё», работали в Германии. С ним хорошенько «поработал» старший коллега Ролсона Бенджамин Тернер, предпочитавший своё укороченное имя Бен. В настоящий момент Тернер в Гамбурге, в ожидании сообщений от Ролсона.
Впрочем, «Тернер» один из его служебных псевдонимов. Перед командировкой в Хельсинки и Москву, по большому секрету, дед  кое-что сообщил о нём внуку.
– «Тёртый калач» это Тернер. Перед переходом на службу в ЦРУ, служил в армии, офицер, воевал во Вьетнаме. Мать Тернера из семьи эмигрантов, перебравшихся в Штаты из Ирана. Отец – американец, оставил семью сразу же после рождения сына. Мать вскоре умерла. Воспитывался в семье деда и бабушки. Владеет восточными языками – фарси и арабским, специалист по Ближнему и Среднему Востоку, Внешностью, да и ты, Джон, это отметил, скорее, походит на араба или на иранского еврея, а не на перса. Есть в нём что-то «семитское…»
– К сожалению, я недостаточно внимательно слежу за событиями в мире, – признался молодой человек. – Отец говорит, что в России начались реформы под названием «перестройка» и скоро там начнут покупать наши товары, в том числе автомобили и самолёты. Вы что-нибудь слышали об этом, мистер Ролсон?
– Разумеется. Следить за новостями – моя профессия. Я ведь журналист. Не только слышал, но и видел. СССР, который вы упорно называете Россией, постепенно становится «открытой страной». К власти в этой стране пришла новая формация руководителей – образованных людей, не делавших революцию и не воевавших во Второй мировой войне, а потому не страдающих «догматами коммунизма», – усмехнулся Ролсон, удачно найденным словам. – Наконец-то появилась надежда, что страна встанет на путь демократических преобразований и восстановит право наиболее энергичных и способных людей на частную собственность и бизнес.
Русские сами себя загнали в тупик. У них отличная военная техника, мощная тяжёлая промышленность, энергетика, космическая отрасль. Неплохое машиностроение и в то же время отсталая лёгкая и пищевая промышленность, неэффективное сельское хозяйство. Это, несмотря на то, что СССР по-прежнему занимает первое место в мире по производству пшеницы, треть которой пропадает из-за бесхозяйственности , и согласно заявлениям советских лидеров Советский Союз уже обогнал США по сбору хлопка , который, впрочем, уступает по качеству американскому и тем более индийскому хлопку. Не тот климатический пояс. 
Для преодоления отсталости в СССР началась так называемая «перестройка», инициированная партийным руководством, которая пока привела к тому, что товарный голод в стране нарастает, вызывая недовольство населения. Впрочем, новому руководству это на руку, так будет легче разрушить сложившуюся систему.
Многолетняя политика экономической изоляции ни к чему хорошему не привела. Время мобилизационной экономики прошло. В настоящее время в СССР нет сильных лидеров, и плановая экономика забуксовала, – попытался кое-что разъяснить молодому человеку его новый американский друг, но, похоже, что безуспешно. Вопросы экономики его мало интересовали. Мысли молодого человека были заняты другим. Он морально готовился к предстоящему перелёту и Ролсон сменил тему.
– Первый раз мне довелось побывать в СССР в мае прошлого годы. С тех пор я там частый гость. Позавчера покинул Ленинград и вот случайно познакомился с вами, – солгал на этот раз Ролсон, прилетевший в Хельсинки из Гамбурга. – Когда-то сам мечтал стать лётчиком. Не пришлось, – опять солгал, для дела. – Увы, не всё в порядке со здоровьем, совершенно не переношу качки.            
– Глядя на вас, трудно в это поверить,  – Сделал комплимент Ролсону молодой немец. – Впрочем, жаль, что вы не переносите качки. В противном случае я бы с удовольствием полетал вместе с вами над морем. Погода великолепная! При полном баке можно облететь всё Балтийское море и полюбоваться островами. Борнхольм, Готланд, Аланды  – они очень красивы!
– Тем не менее, это так, – вздохнув, развёл руками Ролсон. – С детства не переношу качки. От каруселей и от морских прогулок меня тошнит. Даже в «Боинге» или в советских «ТУ» или «ИЛ», которые не совершают сложных пилотажных фигур, я не чувствую себя комфортно. Увы, – Ролсон попытался изобразить на лице грустную улыбку и задал вопрос:
– А видели ли вы, молодой человек, с высоты орлиного полёта острова Хийумаа, Сааремаа , Рюген, наконец, Куршскую косу?
– Первые два труднопроизносимых слова мне ни о чём не говорят. Что касается Рюгена, то это часть Восточной Германии и в этот район лучше не залетать. Куршская коса прежде принадлежала Германии, но теперь там русские. Несколько дней назад я видел её издали, пролетая над нейтральными водами. Пожалуй, даже нарушил границу, но без последствий. Издали видел Пиллау, Раушен, Кранц, Мемель . Появился какой-то охотничий азарт! – с блеском в глазах признался молодой немец. 
– Азарт? Вы чего-то не договариваете? – спросил Ролсон, впрочем, не надеясь на ответ. Он был удовлетворён. Десять к одному, что юноша осуществит ненавязчиво предложенный ему план, который он, несомненно, уже полагал собственной задумкой – сделать то, на что до него не решался никто! Отличиться и прославиться – разве не цель для молодого и амбициозного человека?
Уже сегодня, через несколько часов Ролсон свяжется с Гамбургом и скажет «O’Key» тому, кто возьмёт в руки трубку. Он знал, что этим человеком будет Бен Тернер.   
– Мне пора, мистер Ролсон, – взглянув на часы, ответил молодой человек. – Чтобы прилететь вовремя, следует поторопиться. Пожелайте мне удачного полёта! – С этими словами немец, пожал протянутую руку Ролсона и, слегка пригнувшись, вошёл в кабину самолёта. На одном из кресел Ролсон заметил парашют – очень полезная вещь, если не дай бог что-нибудь случиться…
– Так куда же вы летите? – Попытался для порядка уточнить Ролсон.
– Жаль, что вы не пожелали стать моим пассажиром. Многое потеряли! – посочувствовал молодой человек американцу, представившемуся журналистом, так и не ответив на его вопрос. – Впрочем, по всей вероятности вы скоро об этом узнаете и напишите о нашей встрече в своей газете, – загадочным тоном пообещал немец, продолжавший по оценке Ролсона пребывать в состоянии нервного возбуждения.
Американец отошёл в сторону, и самолёт вырулил на взлётную площадку. Закрутился пропеллер, «Цессна» разбежалась и, взлетев в небо, скоро исчезла над Финским заливом среди множества белоснежных облаков, плывущих с запада на восток по бескрайнему голубому майскому небу.
«До скорой встречи в Москве!» – помахав рукой вслед самолёту, подумал Ролсон и взглянул на часы, убедившись, что потяни пилот «Цессны» с отлётом ещё полчаса и он не смог бы его проводить, поскольку через час пятнадцать вылетал самолётом советской государственной и единственной авиакомпании «Аэрофлот» из Хельсинки в Москву.
Из Шереметьева сразу же на Красную площадь, – решил Роулинг, впрочем, не надеясь застать там немецкого парня, которому суждено стать разменной пешкой в большой геополитической игре.
Незадачливого пилота к тому времени арестуют, но почувствовать настроение людей, которые вряд ли так скоро разойдутся с главной площади страны после увиденного, Ролсон всё-таки  надеялся.

4.
После ЧП с АПЛ, случившегося в Баренцевом море, экипаж поставленного на ремонт подводного крейсера был расформирован, а старшего лейтенанта Алексея Васильева, пострадавшего при радиационном выбросе из аварийного реактора, после реабилитации в морском госпитале Североморска признали годным к дальнейшему прохождению службы в ВМФ.
Васильева направили для дальнейшего прохождения службы на Балтику, на военно-морскую базу, расположенную в маленьком эстонском  городке Палдиски .
Такая неудача в самом начале службы могла серьёзно повлиять на дальнейшую карьеру молодого морского офицера. Одно дело служить на Северном или Тихоокеанском флоте, так сказать на океанских просторах, другое дело служить на маленьком и мелководном Балтийском море, откуда нет свободного выхода в открытый океан через узкие датские поливы, контролируемые силами НАТО. Да и дизельная подлодка далеко не АПЛ океанского класса, которыми был увлечён старший лейтенант Васильев, надеясь, что в Палдиски он всё же надолго не задержится и вернётся на Северный флот.
На военно-морские базы, расположенные на Кольском полуострове, с верфей кораблестроительного предприятия «Севмаш» , где была построена знаменитая «Золотая рыбка» , поступают подводные крейсеры новых проектов, оснащённые баллистическими ракетами, способными поразить любую точку земного шара. 
Отец, Алексея, Владимир Иванович Васильев – капитан 1-го ранга в отставке, у которого, проездом к новому месту службы побывал Алексей, советовал сыну не отчаиваться и служить верой и правдой в любом месте и в любой должности.
– Я, Алексей, начинал морскую службу рядовым матросом на тральщике перед самой войной, а заканчивал войну в звании старшего лейтенанта на дизельной подводной лодке, ходившей в рейды по всему Балтийскому морю и топившей немецкие транспорты. После войны служил на Северном флоте, в Гремихе, где ты, Лёшка, родился, и не будь в конце пятидесятых годов крупных сокращений в армии и на флоте, вполне мог бы стать адмиралом. Как думаешь, Ольга Владимировна? – подмигнув жене, спросил Владимир Иванович.
– Пожалуй, мог бы стать адмиралом, прослужи ты ещё «верой  и правдой» лет пять, – улыбнулась Ольга Владимировна и поцеловала сына в гладко выбритую щёку. – А я могла бы стать адмиральшей. Жаль не пришлось. Зато ты, Лёшенька, будешь служить недалеко от дома. И девушек в Палдиски много. Выберешь себе приглянувшуюся дочку старшего морского офицера, женишься, а мы понянчим ваших деток.
– Я ему о службе, а ты о дочках морских офицеров, – попытался возмутиться отец, да не смог устоять против аргументов супруги, у которой меньше чем через месяц юбилей – шестьдесят лет. Возраст не малый, а по-прежнему статная и красивая женщина…

* *
Раздался телефонный звонок, и дежурный по части старший лейтенант Васильев, упрятав подальше свои мысли и воспоминания, поднял телефонную трубку.
– Отдельная бригада подводных лодок, дежурный по части старший лейтенант Васильев! – представился Алексей, офицеру, звонившему по внутренней связи.
– Капитан-лейтенант Шумилин, – назвался офицер. – Я только что от погранцов . У них сегодня праздник , но наблюдатель не проспал, заметил неизвестный самолёт. Нарушил государственную границу. Вынырнул из облаков со стороны моря и куда-то пропал. То ли сел, то ли летит невысоко над землёй. Так что доложи, лейтенант, по команде!
Шумилин положил трубку, а Васильев немедленно доложил о происшествии командиру бригады и вышел из дежурного помещения на воздух. Прямо перед окнами дежурного по части на плацу маршировали, отрабатывая строевой шаг проштрафившиеся матросы, отправленный под арест на гауптвахту. Матросы, которых нечем было занять, топали по бетонным плитам грубыми ботинками под барабанный бой. Скучающий сверхсрочник – старшина 2-ой статьи, служивший барабанщиком в команде музыкантов отдельной бригады дизельных подводных лодок, задавал ударами барабана ритм строевых занятий.
– Не сачковать, салаги! Выше ногу! – как и полагалось, дежурный сделал замечание провинившимся матросам, отбывавшим по несколько суток на гауптвахте, и присел на скамеечке под окном так, чтобы слышать звонок телефона.
– Кто тут салага? – возмутился известный своими проделками, старослужащий матрос по фамилии Белоконь, которого знал весь дивизион.
– Прекратить разговоры! – прикрикнул на матроса Васильев.
– Есть прекратить разговоры, товарищ старший лейтенант! – нарочито громко заорал Белоконь и пнул маршировавшего позади матроса первого года службы, который сбился с ритма и чуть не наступил ему на ногу.
– У, салага! Придётся тренировать тебя строевому шагу на губе ! – прорычал старослужащий матрос.
На реплику матроса Васильев не обратил внимания. К такому начинали привыкать. Год от года старослужащие матросы всё больше и больше помыкали молодыми. Такое явление уже получило название «дедовщина» и начало проявляться в нашей армии и флоте с середины семидесятых годов. Впрочем, точно никто сказать не мог, когда это началось, но пока с этим было терпимо, не обращали должного внимания на такое позорное явление, свойственное и зарубежным армиям и бывшей царской армии.
Старшие офицеры, служившие с пятидесятых и шестидесятых годов, вспоминали, что прежде отношения среди матросов и солдат были иными, можно сказать товарищескими, а «дедовщина» если и имелась, то была незаметна. Появление «дедовщины» связывали с заменой штатных политруков на замполитов, которые были нагружены боевой работой и мало времени уделяли воспитанию солдат и матросов, а так же отсутствием хорошо подготовленных сержантов и старшин из числа сверхсрочников. От таких младших командиров, стали отказываться в шестидесятые годы во времена во многом непродуманных армейских реформ, затеянных Хрущёвым, заменяя профессионалов одногодками из числа призывников, подготовленными в учебках .
Такие сержанты и старшины не пользовались должным авторитетом у старослужащих солдат и матросов, которые демонстративно не подчинялись тем, кто прослужил меньше их. Конфликты в ротах, батареях  и экипажах гасили офицеры, поддерживая относительный порядок, но долго сохраняться такое положение в армии и на флоте не могло.
Буквально за последние пару лет состояние дисциплины в армейских и флотских коллективах резко ухудшилось Рядовые матросы и младший комсостав – они, словно барометр. По ним судят об армии и флоте. А это значит, что ветры перестройки достигли воинских частей, только вот позитива с собой не принесли…
На базе располагался дисциплинарный батальон Балтийского флота и был он укомплектован полностью – столько развелось среди матросов злостных нарушителей дисциплины. Недавно в дисциплинарный батальон едва не направили группу матросов из бригады подводных лодок за драку, учинённую с местной эстонской молодёжью.
Старший лейтенант Васильев в бригаде офицер новый, но и он жалел матросов, полагая, что они наказаны незаслуженно. К счастью за старослужащих матросов, выслуживших установленные сроки службы и ждавших со дня на день демобилизации, вступился командир бригады, посчитав, что матросы дали достойный отпор националистам, которые оживились в последний год и, по словам командира  «повылезали изо всех щелей».
Эстонцы встретили группу матросов, решивших провести последние часы увольнения в местном кафе, криками «оккупанты» и «убирайтесь к себе в Россию». Такого здесь ещё не было, да вот случилось. Очевидно ветры «перестройки» достигли и маленького городка на Балтике. Провокаторы из местных, которыми явно кто-то руководил, завязали драку, в которой матросы одержали верх, проучив немало местных парней. Ремни и пряжки матросов против стальных прутьев и ножей зачинщиков драки оказались эффективнее, если не считать порезанного матроса, которого увезли в госпиталь в Таллин и к счастью спасли парню жизнь. А вот шестерых его товарищей едва не отправили на полгода в дисциплинарный батальон. Повезло ребятам, отсидели по десять суток на гауптвахте и неделю назад демобилизовались. Разъехались по домам, и будут вспоминать службу всю оставшуюся жизнь. Всё, что было в ней плохого, постепенно забудется, останется в памяти только хорошее…
 «Не стало нигде порядка!» – частенько, словно заклинание, повторял эти слова заведующий столовой для матросов и старшин срочной службы или камбузом, как принято называть на флоте помещение для приёма пиши, старший мичман Деев, прослуживший на базе более двадцати лет. Матросы и офицеры называли Деева «дедом бригады». Тогда же, лет двадцать назад Деев женился на местной эстонке, которая за прошедшие годы настолько обрусела, что по-эстонски уже и не говорила. То ли забыла язык, то ли не хотела. Родила Дееву двух сыновей, один из которых служил срочную где-то на Дальнем Востоке, а второй заканчивал школу. 
«Порядок только в хозяйстве Деева», – подумал Васильев, питавшийся в отдельном зале для несемейных офицеров, находя флотскую кухню очень даже хорошей. Только на Севере всё было куда как лучше. И с дисциплиной и с питанием для матросов и никаких обидных лозунгов типа «оккупанты, убирайтесь домой» не могло и быть. Служили и жили среди своих, русских людей…         
Прикрыв рукой глаза, старший лейтенант принялся осматривать небо, полное кучевых облаков, сквозь которые вместе с солнечными лучами пробивалась весенняя лазурь. Время спокойное, предобеденное. Основные занятия и работы на территории базы закончились. Впереди обед, политзанятия с личным составом, затем вечерняя физическая подготовка, игры в футбол и волейбол, ужин и смена караула.
Подремать ночью Васильеву не удалось. Звонили ему, звонил он, проверял посты. В общем, было всё, что выпадает на долю дежурного по части. После сдачи караула и ужина он отправится в общежитие, заберётся в постель и будет отсыпаться до шести утра, когда по расположению бригады разнесётся команда «подъём» и он начнёт новый день с физзарядки, которую проведёт с матросами своей БЧ .
Каждый день одно и то же, однако, скучать некогда, а в плавании жизнь ещё веселей. Корабли Северного флота ходят в дальние походы, заглядывая за экватор и даже за южный тропик, а на Балтике дальше Балтийска или Рюгена идти некуда. Тесно на Балтике. Это в далёкие времена для извечно враждовавших между собой славян и варягов море казалось бескрайним. От северного берега Ботнического залива до Мекленбургской бухты всего две тысячи километров – часов сорок  ходу для подводной лодки, которой местами и погрузиться негде – мелко, не то, что в океане.
В училище курсант Алексей Васильев подробно изучал военные действия советского и германского флотов на Балтике. Вот что особенно запомнилось. В сентябре 1941 года на дальних подступах к Ленинграду, который штурмовали войска Вермахта, появились главные силы немецкого флота – Линкоры «Тирпиц» и «Адмирал Шеер» с отрядом крейсеров и эсминцев .
Германская эскадра готовилась принять капитуляцию кораблей КБФ, которые с неизбежной, по мнению немцев, потерей Ленинграда и Кронштадта, лишались своей последней базы на закрытой со всех сторон Балтике и попадали в ловушку.
Однако Ленинград выстоял, а «Тирпиц» и «Адмирал Шеер» даже не смогли войти в Финский залив. Их не пропустили крупнокалиберные дальнобойные орудия военно-морской базы Ханко  и острова Осмуссар . Так и ушла немецкая эскадра из Балтики, не увидев Ленинграда и русских кораблей, которые огнём своих орудий отбивали очередной немецкий штурм, поддерживая части Красной армии, оборонявшие бывшую столицу  Российской Империи.

* *
Около девяти часов вечера Васильев, наконец, добрался до койки и через несколько минут заснул. Но уже через час его разбудил сосед по комнате лейтенант Ковалевский, который явился с дамой – своя, хорошо знакомая женщина, вольнонаёмная уборщица в офицерском общежитии.
– Выручай, Лёша. Мы тут с Танечкой на часок. Ладно? Погуляй или посмотри в холле телевизор. Там фильм какой-то, вроде кинокомедия…
Таня, с которой гуляли многие несемейные офицеры, ничуть не смущаясь, посмотрела Алексея.
– Товарищ старший лейтенант. Если надумаете, я вас подожду. Мне одного Ковалевского на сегодня не хватит! – не удержалась, прыснула от смеха бесстыжая двадцатидвухлетняя женщина к тому же явно «под градусом», которая редко кому отказывала и охотно принимала подарки от своих ухажёров, к числу которых пока не принадлежал недавно появившийся в части симпатичный старший лейтенант.
– Не беспокойтесь. Я лучше посмотрю телевизор, – поспешно одеваясь, ответил Васильев.
– Ну что ж, смотрите на телевизор, если вам ничего другое не интересно! – рассмеялась Татьяна, обдав лейтенанта горячим дыханием и запахом коньяка.
– Ты уж извини, Лёша. Вчерашней ночи нам с Танечкой не хватило, а послезавтра в плавание. Говорят, что на месяц. Возвращайся через час, а лучше через полтора. А вообще-то, брат, тебе надо жениться. Правда, Таня?
– Правда. Женитесь, Алексей. Вашей будущей жене можно позавидовать Вы будете верным мужем, – как показалось Васильеву, с грустью произнесла Татьяна и, обняв Ковалевского, увлекла его на кровать.   
 
5.
Днём маленький спортивный самолёт американской фирмы «Цессна» летел над территорией Эстонской ССР на юго-восток, прижимаясь к лесным массивам. До поры до времени, пилот держался в стороне от автострад и железных дорог, ориентируясь по компасу. В приграничной полосе самолёт было легче обнаружить.
«А как дальше поступят русские? Вдруг все заверения о том, что полёт пройдёт без всяких происшествий и послужит интересам влиятельных людей не только на Западе, но и в России, ничего не стоят?» – пилот поёжился, вспоминая судьбу корейского «Боинга», сбитого три года назад на Дальнем Востоке , усилием воли взял себя в руки и постарался успокоиться.
Не тут-то было. Мимо промчалась пара истребителей, от звука реактивных двигателей которых задрожала хрупкая «Цессна».
«Вот сейчас ударит ракета или снаряды из скорострельной пушки!» – Пилот инстинктивно пригнулся. «Пронесло…» Облегчённо вздохнул и с жадностью выпил из бутылочки несколько глотков «Кока-колы». Истребители, обладавшие в сравнении с «Цессной» огромной скоростью исчезли и больше не появлялись. Возможно, не заинтересовались маленьким самолётиком или получили приказ не трогать «неопознанный летающий объект». А быть может, и вовсе не заметили маленький спортивный самолётик. «Кто знает, что на уме у этих русских?» – облегчённо вздохнув, подумал пилот.
На горизонте показались обширные кучевые облака и «Цессна» поспешила укрыться в них. Пилот набрал необходимую высоту и сверился с компасом. Эстония осталась позади. Он забирался всё дальше и дальше вглубь России. Вероятность случайного столкновения с каким-либо препятствием в виде горы, высотного здания или летательного аппарата – самолёта, вертолёта или воздушным шара, была ничтожна. Под крыльями самолёта расстилалась пустынная по европейским меркам и плоская как стол Великая Русская равнина, простиравшаяся до Урала и занимавшая  добрую половину территории Европы.
«Чёрт подери, ведь на такой высоте не спасут никакие облака! Обнаружат радары!» –  опомнился пилот и пошёл на снижение. Часы на приборной панели показывали четырнадцать сорок. По расчётам пилота самолёт пролетал восточнее Пскова, и чтобы не сбиться с курса следовало повернуть на Восток к озеру Ильмень и городу Старая Русса, в районе которого была запланирована посадка и получасовой отдых. Карту предстоявшего маршрута пилот выучил наизусть. Посадка была запланирована с целью сбить русских с толку, которые, потеряв цель на экранах радаров, возможно успокоятся.
Наибольшую опасность представляла система ПВО, защищавшая воздушное пространство над Московской областью и ближайшими районами соседних областей, поэтому пилоту настоятельно рекомендовали лететь последние триста километров над прямой, как стрела железнодорожной магистралью Ленинград – Москва, прикрываясь помехами от движения электропоездов и ЛЭП . 
Внизу показалось зеркало крупного озера под названием Ильмень. Пилот взял чуть южнее, чтобы не оказаться в небе над Старой Руссой, и через четверть часа, выбрав лужайку на опушке соснового бора подальше от жилья – ближайшая деревня находилась километрах в трёх – пошёл на посадку.
Самолёт приземлился среди цветущего разнотравья, видеть которого молодому человеку ещё не доводилось. От ароматов цветущих трав перехватило дыхание, защекотало в носоглотке и от избытка незнакомых городскому европейцу запахов, пилот расчихался. Присев на захваченный с собой шезлонг, молодой немецкий пилот забросил руки за голову и залюбовался природой. Лёгкий ветерок перебирал ветки сосен, в высоком небе пели жаворонки, над луговыми цветами жужжали шмели и пчёлы, порхали бабочки, которых практически не осталось в густонаселённой, закатанной асфальтом Европе…
Очнувшись от созерцания окружавшей его красоты, пилот открыл термос и, наполнив пластиковую кружку горячим кофе, основательно подкрепил силы тремя бутербродами с ветчиной. До ужина в Москве было ещё далеко…
Покончив с трапезой, молодой человек встал, убрал в самолёт шезлонг и термос и прошёлся по лугу, с удовольствием приминая ногами сочные майские травы.
«А это что такое?» – услышав чьи-то голоса, вздрогнул пилот и огляделся, заметив двух девушек не старше пятнадцати лет, приближавшихся к самолёту. По-видимому, подружки гуляли вдоль опушки леса и, заметив приземлившийся самолёт, из любопытства поспешили к месту посадки.
Убедившись, что пилот ненамного их старше, девушки осмелели и о чём-то шептались между собой, ожидая, когда пилот вернётся к самолёту. Посматривая на парня, который неизвестно откуда взялся, подружки улыбались, одёргивали коротенькие ситцевые платья и поправляли на головах венки из цветов, которые сплели по дороге.
– Здравствуйте! А кто вы? – В один голос спросили девушки. 
«Хорошенькие блондинки», – подумал пилот, кивнув в ответ головой – «не отвечать же им по-немецки.  Пора улетать, не то появятся следом за ними…»
Кто мог появиться следом за девушками, пилот не стал уточнять даже в мыслях и жестом попросил подружек отойти подальше от винта. Вскочив в кабину, зарыл дверцу и завёл мотор.
Самолёт тронулся с места и, пробежав воль опушки леса, оторвался от земли. Пилот взглянул на землю и увидел, как девушки помахали ему вслед венками.
«Хорошенькие девчонки, свежие как утренняя роса, крепкие, белые, подрумянившиеся  на майском солнышке!» – провожая подружек взглядом, подумал пилот. – «В Европе такие девушки – редкость…»
В шестнадцать тридцать самолёт пролетал над Валдаем. Внизу расстилался красивейший лесной и озёрный край, напомнивший пилоту Финляндию. По причудливым очертаниям он узнал русское озеро, название которого звучало как-то по-немецки – Селигер. Пилот и не предполагал, что его «Цессну» снова засекли радары, операторы которых идентифицировали обнаруженный объект как вертолёт поисковой службы, планер и даже «неизвестное метеообразование».
Приближался самый опасный участок маршрута, попадавший в зону действия ПВО Москвы, и самолёт летел на предельно низкой высоте   
 «Вот и она!» – обрадовался пилот, увидев полотно прямой, как стрела железнодорожной магистрали Ленинград – Москва. Скорректировав курс, самолёт завис над скорым поездом, мчавшимся в Москву, обошёл его и устремился к столице России, в которую зимой сорок первого года так и не удалось вступить победоносным германским войскам…
Дух захватывал от мысли, что часа через полтора он приземлится на одной из московских площадей, лучше всего, конечно же, на Красной площади, под стенами Кремля. Пилот изучал карты и планы Москвы, просмотрел немало хроники о московской жизни, удивляясь тому, как мало автомобилей на московских улицах, а это значит, что легче выбрать свободную площадку и посадить «Цессну». Зато на Красной площади автомобилей нет совсем. 
Уже сегодня он и его самолёт станут известными всему миру. О его беспримерном полёте сообщат в телевизионных новостях во всех странах и на всех континентах, а завтра выйдут газеты с крупными заголовками, с его фотографиями и с фотографиями самолёта.
«Отличная реклама!» – подумал пилот. «После такого полёта эту модель «Цессны» станут охотно покупать во многих странах…»
Интересно было наблюдать с небольшой высоты за поездами, бежавшими в обе стороны, из столицы бывшей Российской Империи Санкт-Петербурга в столицу СССР Москву и обратно. Обладая острым зрением, пилот замечал приветливо махавших ему руками людей вышедших из прилегавших к железной дороге домов и строений. Теперь ему уже не мерещились ракеты и снаряды, способные разнести в клочья маленький самолёт. Пилот уверовал, что всё будет, как ему обещали «в полном порядке», и у стен Кремля его уже ждут иностранные журналисты, которые постоянно дежурят на Красной площади в ожидании любых происшествий.

6.
Хождение по магазинам в конце восьмидесятых годов – непростое испытание. Товарный голод не просто ощущался, он, как грустно пошутила Галя, – «достал!». А ведь ещё пару лет назад было вполне терпимо, не говоря уже о семидесятых годах, когда родились её дети.
– Просто какой-то саботаж! – возмущалась измученная полная дама средних лет, вытирая платочком пот с крупного лба. – Третий час здесь по очередям. Дышать нечем, взмокла! Всё в дефиците! Простых колготок не купить, и это в Москве! Что уж тогда говорить о Нижнем Тагиле, в котором кроме копоти от заводов уже ничего не осталось! Дымят заводы, дают стране продукцию, да всё уходит куда-то, как в прорву! Африке что ли помогают? – предположила гражданка с Урала, которую занесла нелёгкая в Москву.
– Все в Москву лезут, вот и нам, москвичам, ничего не достать! – огрызнулась на приезжую с Урала коренная москвичка, не успокоилась, продолжила о наболевшем. – Я вот работаю в научно-исследовательском институте. Нас прикрепили к универмагу «Прага»  –  филиал ГУМа у нас в Чертаново. Раз в три месяца дают талон на посещение магазина и только тогда можно кое-что купить – туфли чешские, костюмы, трикотаж...  В обычный день хоть не ходи в магазин. В очередях одни цыгане, да кавказцы. Всё скупают с переплатой и увозят к себе, перепродают, спекулянты проклятые! – продолжала возмущаться коренная москвичка, на что ей заметил мужчина лет пятидесяти.
– Чешские им подавай ботинки и туфли. Вон, свою отечественную обувь некуда девать. Покупайте. По три пары на человека, включая грудных младенцев, производят наши фабрики в год. Покупайте отечественную обувь. Вот я привык к нашим ботинкам. Не слишком красивые, зато родная колодка для ног удобнее и полезней. Что касается спекулянтов – давить их надо паразитов!
– Нет уж, спасибо, – не обратив внимания на совет «давить паразитов», не успокоилась коренная москвичка. – Мы с мужем привыкли к чешской, немецкой и итальянской обуви. Отечественную пусть носят другие! – сказала и, гордо подняв голову, пошла по секциям детского универмага.
– Вот что, Галя и Оля, здесь нам больше делать нечего. Пойдём к выходу. Зайдём ещё в ГУМ, – предложила подругам Васильева. С Олей она познакомилась у входа универмаг «Детский мир» и женщины подружились с первых минут знакомства. Делать какие-либо покупки Ольга не планировала, зато убедилась, что в ГДР выбор детских вещей значительно лучше. Галя приобрела летние рубашки для детей, а Лена – цветастое ситцевое платьице и туфельки для дочери.
Погода была великолепной! В сквере у Большого театра цвела сирень, наполняя воздух ароматом последнего самого яркого месяца весны. Ольга взглянула на афиши главного театра страны, сожалея, что не удастся в него попасть и посмотреть балет «Лебединое озеро». Вдоволь нагулявшись по Москве и посетив Кремль, вышли на Манежную площадь и под конец продолжительной прогулки по центру Москвы прошли к ГУМу.
– Пройдёмся по ГУМу, посмотрим что там, – предложила Васильева.
– Лена, давай купим торт и вино, побалуем себя самым лучшим в Москве мороженым, которое продают в ГУМе. Если повезёт, купим хорошее вино, которое ещё можно купить в главном магазине страны. Вечером перед проводами Андрея и Оли в Крым, выпьем по бокалу вина, почаёвничаем с тортом, – предложила Галя. – Ты заглянешь к нам на часок?
– Хорошо, Галя, уговорила, – согласилась Васильева. – Загляну на часок, а к десяти вечера должна вернуться домой. Ну что ж, пройдёмся по первому этажу, а потом заглянем в продовольственный отдел главного магазина страны, из окон которого видна Красная площадь.
– И твоя, Оля, любимая Спасская башня с часами, которую ты рисовала в детские годы перед зимними новогодними каникулами, – напомнила подруге Галя.
ГУМ не добавил ничего существенного к купленным в «Детском мире» детским вещам, зато удалось купить «Хванчкару» и свежайший, любимый детьми торт «Сказку».
Они уже покидали ГУМ через выход в сторону храма «Василия Блаженного», когда Елена обратила внимание на оживление в торговых залах. Возбуждённые покупатели заторопились к выходам.
«Что-то случилось?» – подумала она, и словно услышав её вопрос, пожилой мужчина сообщил:
– Самолёт сел на Красной Площади! 
– Самолёт? Какой самолёт? – удивилась Василева, и женщины поспешили к выходу.

* *
Со всех сторон на Красную площадь стекался народ. Галя, Лена и Ольга оказались в первых рядах невольных зрителей, удивлённо рассматривавших небольшой лёгкий самолёт, из которого на брусчатку главной площади страны вышел невысокий худощавый молодой человек, на вид не старше десятиклассника. Пилота и его самолёт, только что приземлившийся на Красной Площади, обступили люди. Царило всеобщее оживление и удивление. Щёлкали фотоаппараты гостей столицы, среди которых Елена Васильевна заметила иностранных журналистов, буквально дежуривших под стенами Кремля, в ожидании чего-либо «горячего».
Неожиданно Васильева заметила среди граждан, обступивших самолёт, Владислава Райкова. – «Он-то, что здесь делает? Неужели оказался случайно?»
«А вот и ещё сюрприз!» – едва не вскрикнула Елена Васильевна, увидев ещё одного знакомого, пробиравшегося в их сторону через толпу с небольшим кожаным чемоданом в руке и фотоаппаратом на груди. Это был Генри Ролсон, примчавшийся на такси из аэропорта «Шереметьево» и успевший к посадке «Цессны» на Красную площадь. Увидел Васильеву, узнал, машет рукой.   
– Добрый вечер, миссис Васильева! – раскланялся перед женщинами Роулинг. – Это ваши подруги? – Никак не ожидал увидеть вас здесь! Надо же, на Красной площади приземлился самолёт! Да ведь это сенсация!
– И я не ожидала увидеть вас, Генри, на Красной площади. Вовремя здесь оказались. Фотографируйте приземление этого странного немецкого самолёта на главной площади Советского Союза. Ведь это ваша работа?
Вопросительная интонация последней фразы смутила Ролсона. – «Неужели она догадывается? Вряд ли, просто напомнила о моей профессии журналиста».
– Почему вы решили, что самолёт немецкий? – спросил Ролсон.
– На фюзеляже цвета немецкого флага – красный, чёрный и жёлтый. Прилетел не иначе как из Западной Германии. Самолёт американский спортивный, кажется «Цессна».
– Кто это? – спросила Галя, не понимавшая английского языка.
– Мой знакомый американский журналист по имени Генри. А вот и ещё один мой знакомый, увидев подошедшего к ним Райкова, – добавила Васильева. – Этот товарищ наш, зовут его Владислав.
Ролсон и Райков обменялись рукопожатиями.
«Неужели заранее намеченная встреча?» – подумала Васильева. – Галя, Оля, это вторая моя встреча с мистером Ролсоном и товарищем Райковым после прошлогоднего визита иностранных журналистов в издательство «Правда». Не правда ли, крайне удивительная встреча?
– Да уж! – подтвердила Галина и что-то шепнула на ушко Ольге.
– Здравствуйте, Елена Васильевна, – поздоровался Владислав. – Привет вам от Ильи Яковлевича.
– Жаль, что он не пришёл посмотреть на это безобразие и ограничился заранее заготовленным приветом в мой адрес, словно предвидел нашу встречу, – указала Васильева на самолёт.
– Илья Яковлевич в командировке, в Ленинграде, – ответил смущённый Райков.
– И вы, Генри, наверное, много путешествуете, – заметила Васильева, кивнув на чемодан Ролсона..
– Да, только что прилетел, – признался Роулинг. – Профессия такая, журналист…
– И сразу на Красную Площадь?
– Из Аэропорта добирался на такси. Обычно я останавливаюсь в отеле «Россия», – кивнул американец в сторону крупнейшей московской гостиницы .
– Ну, если вы оказались здесь именно сейчас, то может быть, объясните, что это за представление? Зачем? – поинтересовалась Васильева, – указав глазами на самолёт. – Зачем четырёхместная «Цессна» из Германии приземлилась в центре Москвы на Красной площади?
– Прилетела из ГДР? – удивилась Ольга.
– Нет, из Западной Германии, – ответила Васильева.
– Смотрите, милиция! – заметила Галя приближавшихся к пилоту милиционеров и офицера госбезопасности. – Сейчас они арестуют пилота, – догадался Райков и оказался прав. Приложив руку к козырьку фуражки, один из милиционеров потребовал документы у растерявшегося молодого человека.  С его лица сошла улыбка, которой он только что награждал обступивших его москвичей, но документов не предъявил. То ли не понял, чего от него хотят, то ли не имел при себе документов.
– Ich komme zu ihnen mit der Goodwillmisson angoflogen. Ich schlage der Ost-West-Bruecken! Stoeren mit nicht! Sind sie nicht benachrichtigt?  – попытался возразить пилот, но второй милиционер и офицер госбезопасности взяли молодого человека под руки.
– Вы задержаны за незаконное нахождение в воздушном пространстве города и посадку на многолюдной площади, что явилось серьёзной опасностью для жизни граждан, –  заявил пилоту офицер. – Пройдёмте с нами для выяснения вашей личности.
Из того, что ему сказал офицер, пилот, не владевший русским языком, ровным счётом ничего не понял. Догадался лишь, что радушной встречи не предвидится и то, что он арестован. Милиционеры и офицер повели задержанного в сторону Спасской башни, а на площади появились солдаты кремлёвского полка и милиционеры, требуя от граждан не приближаться к самолёту, который было необходимо убрать с площади как можно скорее.
– Надо же такой молодой, почти мальчик. Что он сказал? – спросила Галя.
– Заявил, что прилетел к нам с визитом доброй воли, открыл мост между странами Востока и Запада. Требовал, чтобы его не трогали. Удивился, что мы не были предупреждены о его полёте, – ответила Елена Васильевна и подозрительно посмотрела на Ролсона и Райкова.
– Что вы на нас так смотрите? – забеспокоился Райков.
– Странная встреча. Мистер Ролсон и вы, Владислав. Оба на Красной площади, да ещё во время прежде невиданного события! Случайная ли?
– Но ведь и вы с подругами оказались именно здесь? – не растерялся Райков, взглянув на Ролсона, который фотографировал уводимого милиционерами пилота и самолёт, который обступили солдаты.
Повинуясь просьбам милиционеров, они отошли от самолёта на значительное расстояние, наблюдая за тем, как солдаты обступили со всех сторон «Цессну» и покатили её вручную по площади в сторону Васильевского спуска к набережной Москвы-реки. 
Рядом прошла группа молодых людей в майках или обычных рубашках и с зелёными фуражами на головах – бывшие воины-пограничники, отмечавшие в этот майский день свой праздник.
– Откуда он взялся? – наблюдая, как солдаты кремлёвского полка убирают самолёт с Красной Площади, – возмущался бывший пограничник. – Не могли пограничники не заметить его среди белого дня. Сообщили куда следует. Южнокорейский самолёт над Сахалином уделали по полной программе, а этакую мелочь из рогатки можно сбить! Тьфу! – едва не выругался бывший пограничник, но заметив женщин, сдержался. – Или измена где завелась, или?..
– Пошли, Колян. Выпьем пивка и поедем в парк Горького, – взяв товарища за руку, не дал выговориться бывшему пограничнику, другой парень в зелёной фуражке. – И в самом деле, как-то погано вышло, – вздохнул он. –  Сопляк какой-то немецкий посадил самолёт на Красной Площади! Ну и дела. Того и гляди – всплывёт американская подлодка на Москве-реке...
– Ежели всплывёт возле парка Горького, то мы её там и потопим! – Заявил третий парень в зелёной фуражке и подмигнул Васильевой, сделав ей комплимент:
– Ох, и красивая вы! Это я говорю вам, сержант Селиванов.
Подгулявшие парни в зелёных фуражках помахали женщинам руками и свернули к ГУМу.
– И у вас сегодня праздник? – Поинтересовался Райков, заметив, наконец, в одной руке у Гали коробку с тортом, а в другой руке пластиковую сумку с бутылкой красного вина. 
– Проводы друзей в Крым, – ответила Васильева и посмотрела на Ролсона.
– Уверена, Генри и Владислав, что после этой встречи на Красной площади, мы ещё встретимся и не раз.
– Непременно, миссис Васильева! Теперь я бываю в Москве довольно часто и обязательно побываю в издательстве «Правда». У вас сейчас «перестройка». Заканчивается «холодная война», СССР становится открытой страной и наших граждан интересует всё, что у вас происходит! – заявил Ролсон.
– Заканчивается? Что-то я сомневаюсь в этом, – возразила Васильева. – Боюсь, что вы, я имею в виду Америку и её союзников, воспользуетесь теми процессами, которые разворачиваются в нашей стране, чтобы её ослабить и захватить единоличное лидерство в мире.
У Ролсона перехватило дыхание. Эта мудрая красивая русская женщина,  хорошо владевшая разговорными английским и немецким языками, догадывалась, нет, пожалуй, знала о той незавидной судьбе, которая уготована её стране уже через несколько лет.
«Что, если русские вдруг опомнятся и продолжат свою перестройку не по правилам, которые разрабатываются для них за океаном, а по своим собственным правилам и с новыми руководителями?» – задумался он, однако после недолгой паузы вдруг задал вопрос, которым можно было посчитать провокационным.
– У меня складывается впечатление, что вы не доверяете руководителю своей страны, которого мы приветствуем за новое мышление? Неужели такое возможно в СССР, где привыкли к единодушию и одобрению курса, который проводит ваша партия. Вы ведь член Коммунистической партии. Я не ошибаюсь? – поинтересовался американец.
– Нет, не ошибаетесь. Я член коммунистической партии. Что касается руководства страны, конечно же вы имеете в виду Горбачёва, то лично у меня он не вызывает доверия, – сохранив твёрдость в голосе ответила Васильева. – Недостаток знаний и интеллекта, подтверждённый просчётами во многих вопросах, в том числе кадровых, тому подтверждение, – добавила она.
– Вот так заявление! – Райков едва не присвистнул от неожиданности. – Вы это серьёзно?
– Вполне.
– Хотите ещё что-то добавить?
– По-моему я выразилась вполне ясно!
– Не боитесь?
– Чего? Что вы расскажите об этом своему дяде Илье Яковлевичу? Нет, не боюсь. – Уверенность Васильевой обезоруживала, и Райков отказался от других вопросов, посчитав их излишними.
– Спасибо, миссис Васильева. Вы сильная женщина! Скажите, я могу повторить ваши слова в американской прессе? – спросил Ролсон.
– Если посчитаете нужным.
– Спасибо, однако, чтобы не причинить лично вам и вашей семье неприятностей, я изменю вашу фамилию, – пообещал Ролсон. – Кстати, в ближайшее время в Москву нагрянет Боб Стилет, помните этого энергичного старикана?
– Конечно, помню, мистер Стилет регулярно присылает мне свои лучшие статьи. Как-то прислал и ваш, Генри, очерк из газеты «Вашингтон пост» с фотографиями вашей подруги Хеллен Эйр. Откуда вам известно, что мистер Стилет будет в Москве?
– Пересекались в Лондоне.
– Простите, мистер Ролсон, но нам пора, – взглянув на Ольгу, заторопилась Васильева.
– Вы говорите, что мы стали встречаться слишком часто. Как же нам не встречаться, Елена Васильевна. Ведь мы с вами теперь соседи, – сообщил Райков.
– В каком смысле? – удивилась Васильева.
– Я ведь женился. Жену зовут Жанна. Живём мы на Проспекте Мира, зато дача её родителей в Малаховке, неподалёку от вашей дачи. Так что теперь мы соседи. Впереди лето. Если надумаете, заходите. Улица Рябиновая дом 17. Будем вам рады.
– Спасибо за приглашение, – поблагодарила  Василева, подумав,  – «вряд ли появится такое желание».

7.
– Ну что ж, что случилось, то случилось, – заключил Илья Яковлевич, выслушав подробный рассказ Владислава, наблюдавшего за посадкой «Цессны» на Красную Площадь. – Ты не зря прогулялся у стен Кремля. Видел всё собственными глазами. У нас была информация о том, что сегодня вечером на Красной Площади произойдёт нечто неординарное. Вот и произошло. Уже сегодня об этом узнают во всём мире, и в ближайшие дни Михаил Сергеевич вполне обоснованно отправит в отставку ряд противников проводимых реформ, прежде всего из числа военных .
Генералы, которые способны не подчиниться проводимому курсу, очень опасны для страны. В своё время Никита Сергеевич отправил в отставку весьма авторитетного в армии маршала Жукова, воспользовавшись его визитом в Югославию . Накануне визита в самую проблематичную из социалистических стран, строившую социализм с «особой спецификой», Жуков неосторожно пообещал «разобраться с тем, что происходит в стране». Улетал министром обороны, а вернулся пенсионером . – С явным удовольствием вспоминал Исаков, бывший свидетелем тех давних событий.    
– Неужели в партии и среди военных есть серьёзные противники назревших реформ, без которых уже невозможно дальнейшее развитие страны? – задал Райков постоянно мучивший его вопрос.
– Есть, Владислав, и таких людей не мало. Наша задача не позволить им сместить Михаила Сергеевича с поста Генсека и прекратить реформы. Мы обязаны построить, наконец, «социализм с человеческим лицом» , ну скажем «шведскую модель». Швеция – конституционная монархия, в которой есть класс крупных собственников и богатых людей, есть средний класс и, практически, нет бедных. Не исключено, что такую цель поставил перед собой Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Горбачёв и его ближайшие соратники, – ответил племяннику Илья Яковлевич.
– Швеция небольшая, однородная по населению страна. Возможно ли у нас такое? – засомневался Владислав.
– На этот вопрос, ответить не просто, – признался дядя. – Ну что ж, посмотрим, что у нас получится…
– Посмотрим, – согласился Владислав.
– С осуждения культа личности Сталина на XX съезде КПСС , Никита Сергеевич Хрущёв – далеко не ангел, руки которого были запачканы кровью многочисленных жертв довоенных и послевоенных репрессий – начал тридцать лет назад в 1957 году свою «перестройку». Человеком он был осторожным, по-своему хитрым, однако без должного образования и со слабым интеллектом.
После четырёх классов сельской школы проучился пару лет в Промышленной академии, были такие. Вот, пожалуй, всё. Не имея хороших и преданных помощников, Хрущёв совершил ряд грубых просчётов и ошибок, результаты которых сказываются до сих пор и поныне дискредитируют плановую социалистическую экономику , которая не без усилий Хрущёва зашла, наконец, в тупик.
Во время отпуска на правительственной даче в Пицунде, который Хрущёв решил, наконец, устроить для себя любимого, он был смещён со своего поста противниками реформ, хорошо хоть не расстрелян . 
– Что ты так на меня смотришь, Владислав. Я сказал что-то не так? – заметив перемены в глазах племянника, спросил многоопытный партийный функционер, в недалёком прошлом генерал-чекист Илья Яковлевич Исаков.
– Представляешь, дядя, сегодня на Красной Площади в момент приземления самолёта я неожиданно встретил Елену Васильеву. Она была с двумя женщинами. Вышли на площадь из ГУМа с покупками. Так вот, в присутствии мистера Ролсона она призналась, что не доверяет реформам Горбачёва, при этом назвала его человеком «с низким интеллектом», точно так же как ты охарактеризовал Хрущёва. Вот это меня поразило! – Признался Райков.
– Кто такой этот Ролсон? – спросил Илья Яковлевич, сделав вид, что не помнит американского журналиста, несколько публикаций которого в англоязычной прессе перевела для него секретарша, владевшая английским языком.
– Вспоминай, май прошлого года, издательство «Правда».
– Ах да, вспоминаю этого молодого симпатичного человека! – Илья Яковлевич сделал вид, что это действительно так. – И что же, он тоже стал свидетелем того, как на Красной площади приземлился самолёт немецкого юнца, возомнившего о себе, чёрт знает что?
– Да, он только что прилетел в Москву и направлялся в гостиницу «Россия», где на его имя был забронирован номер.
– Любопытное совпадение, а откуда он прилетел, не сказал?
– Нет. Я у него не спрашивал. После того, как Васильева и её подруги ушли, а с Красной Площади убрали самолёт, Ролсон пригласил меня к себе в номер в любое удобное время и мы попрощались.
– Полезное, закреплённое в Одессе знакомство. Однако, Владислав, будь с ним осторожен. Не он должен использовать тебя в своих целях. Сделать это должен ты, разумеется, когда придёт такое время, – дал дядя племяннику такой несколько туманный совет и после недолгой паузы добавил. – Практически все западные журналисты, в том числе и американские в той или иной мере сотрудничают со спецслужбами. Полагаю, что этот Ролсон связан с ЦРУ. Только ты его не спугни неосторожным словом. Для тебя он просто журналист. Посети его в гостинице, поговори с ним о жизни, о работе. В непринуждённом разговоре поинтересуйся, откуда он прилетел в Москву.  Пусть это будет твоим небольшим заданием, но постарайся это сделать так, чтобы Ролсон не заподозрил твоего излишнего внимания. Ты понял меня, Владислав.
– Вполне, – ответил Райков, хотя и не понял, зачем это дяде. Узнать откуда прилетел корреспондент агентства «Ассошиэйтед пресс» Генри Ролсон было проще простого, сделав запрос в аэропорт «Шереметьево».
– Теперь об оценке, которую Васильева сделала Михаилу Сергеевичу, да ещё в присутствии американского журналиста. Смелая женщина! Впрочем, она практически ничем не рискует. Времена репрессий давно прошли, и вряд ли она пострадает, даже если Ролсон, который обязательно сделает репортаж из того, что увидел сегодня на Красной Площади, упомянет в нём об оценке некой дамой с изменённой фамилией, интеллектуальных качеств руководителя страны, – усмехнулся Илья Яковлевич.
– Василева – непростая «штучка», – улыбка, не успевшая сойти с лица Ильи Яковлевича, приобрела неприязненное выражение.

* *
 «Ну и хитрец же ты дядюшка! Так и не дал оценки словам Васильевой, которые касались Генерального секретаря партии», – подумал Райков, возвращаясь домой в персональной «Волге» Ильи Яковлевича, которой управлял водитель по имени Володя.
«Наверное, так оно и есть. Не секрет, что многие руководители не только у нас, но и в других странах страдают тем же. Вот и нынешний президент США подчас вызывает своими словами либо улыбку, либо недоумение. Возможно, это осталось от его прежней профессии киноактёра. Зато у него грамотные советники. Есть ли такие советники в окружении Михаила Сергеевича? Вот вопрос? Впрочем, лучше об этом не думать…» – Опомнился Владислав и провёл рукой по лицу, словно избавлялся от наваждения.
За прошедший год в жизни Владислава произошли огромные перемены. Помимо всего прочего он женился, опять же по совету дяди, и стал привыкать к семейной жизни с женщиной, которую, наверное, не любил, но понемногу к ней привязался. Зато Жанне он, кажется, понравился и она его полюбила. На ласки не скупилась, охотно исполняла все его прихоти и фантазии, надеялась забеременеть. Правда пока это у неё не получалось, но врачи успокаивали, утверждая, что она вполне здорова и следует немного подождать…
Жанна заставила мужа сделать анализы и, убедившись, что у Владислава с «этим не всё в порядке» в тайне переживала, увлеклась гороскопами, выбирая благоприятные для зачатия дни, устраивая пред ними небольшие перерывы. По её расчётам конец мая приходился именно на такие «благоприятные дни», которые не следует упускать, и сегодня Жанна потребует от мужа «дополнительных супружеских обязательств». А если опять не получится, то придётся искать донора, о чём она уже намекнула мужу, и, как ей показалось,  Владислав отнёсся к этому с пониманием…
Райков взглянул на часы. Половина десятого. Неожиданно он передумал возвращаться домой. Захотелось встретиться с Ролсоном. Согласие дяди на эту встречу имелось, а американец приглашал его в любое время.
«Завтра до обеда свободен, так что успеем выспаться», – подумал он о жене. –  «Позвоню ей из телефона-автомата».
– Володя, я сойду у станции метро. Домой доберусь сам. Илья Яковлевич тебя отпустил, так что на сегодня свободен.
Из телефона-автомата Владислав позвонил жене, пообещав, что будет дома не позже полуночи, а затем заглянул в записную книжку и набрал номер гостиницы «Россия», неожиданно подумав, – «а не поможет ли мне, Генри, «в таком деликатном и важном деле»? С Жанной он знаком с прошлого года, во время поездки в Одессу и когда побывал в сентябре на даче в Малаховке.
Она ему понравилась, даром ли дарил ей комплименты в саду за шашлыками под хорошее красное вино, да и Жанна одаривала американца улыбками. Родителей Жанны в тот день на даче не было, так что «молодёжь» не была стеснена. Нашли общий язык и весь день старались общаться на английском.
«Что если пригласить Генри к нам сегодня, сейчас? Возьмём такси. Поздно? Но ведь для «таких дел» не нужен солнечный день. Никто и никогда не узнает, а я не брезглив…» – подумал Владислав, направляясь к гостинице «Россия».          

8.
Из прогулки по Москве, затянувшейся до девяти часов вечера, Галя и Ольга вернулись перевозбуждённые событиями этого незабываемого майского дня, которые разыгрались на их глазах.
– Ну, где вы пропадали! Мы уже собирались вас разыскивать. Не могли хотя бы позвонить, предупредить, – отчитывал жену Леонид. – Ведь через два часа нам ехать на вокзал, провожать Булавиных.
– Ой, Лёня, тут такие дела! Зашли в ГУМ, купили торт и вино, собирались позвонить и сразу же домой, а тут на Красную площадь сел немецкий самолёт!
– Какой самолёт? Почему немецкий? Из ГДР? Как это сел на Красной площади? – ничего не понимал растерянный Леонид.
Галя и Ольга переглянулись.
– Разве вы ничего не знаете? Телевизор не включали?
– Оля, да что случилось? – не удержался Андрей.
– Тише! Павлик спит. Уложили в семь часов. Устал малыш, заснул сразу. Антон  дома, читает «Таинственный остров», да вот и он, – из детской комнаты показался взъерошенный Антон и обнял маму. – Сергей во дворе. Вечер хороший. Сидит с ребятами на скамейке, кто-то играет на гитаре. Мы сидим на кухне, разговариваем, вас дожидаемся. Телевизор не включали, чтобы не разбудить малыша, – отчитался перед супругой Леонид.
– Мы видели Сергея. Так значит, вы ничего не знаете? – Галя вопросительно посмотрела на мужчин. – В начале восьмого на Красную площадь приземлился самолёт. Небольшой, я таких самолётов не видела, наверное, спортивный. Мы были вместе с Леной, хотела к нам зайти, но время позднее, не смогла, зайдёт в следующий раз. С Олей познакомилась, будут переписываться.
На площади помимо сбежавшегося со всех сторон народа, оказалось много иностранных корреспондентов, словно заранее собрались в ожидании чего-то необычного. Лена встретила знакомых – американского журналиста, запомнила его фамилию – Ролсон, и его московского друга Владислава. Иностранцы щёлкают фотоаппаратами, снимают самолёт и пилота, пытаются взять у него интервью. Пилот совсем молоденький. Милиционеры к нему не допускают, он растерян, говорит по-немецки. Лена перевела его слова, – «я прилетел к вам по доброй воле, открыл мост между Востоком и Западом! Разве вас не предупредили?..» – не всё запомнила, но самолёт прилетел не из ГДР, а из Западной Германии!
– Он ещё сказал, – «не трогайте меня», – добавила Ольга.
– Откуда он взялся, да ещё из Западной Германии? Как оказался здесь? Кто ему разрешил пролететь над Москвой и сесть на Красной площади? – недоумевал Андрей. – Лёня, давай включим телевизор, потихоньку, вдруг что-нибудь покажут?
– Сегодня уже вряд ли, – засомневался Леонид. – Поздно. Подробности узнаем завтра. Хвати и того, что рассказали Галя с Олей.
– Хватит, – согласилась Галя. Давайте пить вино и чай, провожать в дорогу Олю и Андрея. Торт свежайший, и вино хорошее – «Хванчкара». Такое теперь купить можно только в ГУМе и то не всегда.  – Антон, будешь пить с нами чай с тортом?
– Буду! – обрадовался Антон и поспешил занять место у стола.
Выпили по бокалу хорошего десертного вина, и Галя разрезала пропитанный ликёром торт, оставив кусочек Сергею.
– Днём позвонил Николаю Ивановичу, вместе с ним хожу за родниковой водой. Николай Иванович военный пенсионер, в прошлом пограничник. Поздравил его с Днём пограничника. Надо же именно в этот день прилетел к нам этот поганый немец! Да кто его пропустил через границу, почему не посадили, допустили до Москвы, до Красной площади? – возмущался Леонид, – подумав, – «неужели предательство?..»
Вот же огорчится Николай Иванович. Завтра утром ему позвоню, а ты, Галя, расскажешь, как было всё наяву.
– Что ж, расскажу всё, как есть, – подтвердила Галя.
– День, пограничника, – задумался Андрей. – Наш гарнизон крайний. До границы с Западной Германии километров тридцать. Есть у самой границы небольшой городок Гревесмюлен, в окрестностях которого заложены подземные атомные мины и одна из рот нашего полка охраняет этот район. Там же, неподалёку от городка, в лесном массиве на берегу озера построен добротный, срубленный из брёвен двухэтажный охотничий дом, зачисленный на баланс министерства национальной обороны ГДР. Поохотиться и половить в озере рыбу немцы приглашают и наших офицеров с супругами, но я пока не удостоился такого приглашения, видел лишь те места. Красивое озеро в окружении светлых буковых рощ. 
– Зачем же эти атомные мины? – заинтересовалась Галя.
– На случай войны, если объединеные силы НАТО и Западной Германии вторгнутся на территорию ГДР. Подобные мины есть и по ту сторону границы. На нашей стороне их скоро начнут убирать, поскольку у нас объявлена «перестройка» и грядёт эра очередной «разрядки», которая сильно ослабит нашу армию. Неизбежен и постепенный вывод советских войск и Восточной Европы…
За Гревесмюленом находится пограничный пропускной пункт, на котором служит взвод пограничной охраны ГДР. Во взводе девушки, а командует ими гауптман Барбара Мильке. Знаком с ней. Её подчинённые регулярно посещают наше гарнизонное стрельбище. Хорошие, дисциплинированные девушки, не уступающие в стрельбе нашим солдатам. Не знаю, есть ли у них свой «День пограничника», но по возвращении в полк обязательно узнаю, а придёт время – поздравлю.
– Не верю, что наши пограничники, не заметили самолёт нарушителя! Но почему его не перехватили системы ПВО? Что ты об этом думаешь? – обратился к Андрею Леонид.
– Должны были заметить и посадить или уничтожить. Самолёт не птица. Разве что был чей-то приказ – пропустить? Зачем? Ведь это позор! Теперь полетят генеральские головы, несдобровать и министру оборону. Уберут маршала Соколова, а кто на его место? Как думаешь, Лёня?
– Не знаю, Андрей, что на уме у нашего «меченого» Генсека. Наверное, дня через два узнаем, – ответил Леонид, подумав, – «а что если министром обороны назначат Дмитрия Тимофеевича? Всё-таки заместитель, но ведь не маршал …»
Ольга взглянула на часы.
– Уже половина одиннадцатого, пора собираться в дорогу. Пойду, подниму Павлика, доспит у меня  на руках.
– Жаль, что время неумолимо, – вздохнул Леонид. – Пойду, подгоню «Запорожец» к подъезду.
– Лёня, а ничего, что ты выпил вина? – озаботилась Галя.
– Ну что ты, всего-то граммов сто, да ещё прекрасного десертного вила, которое любил товарищ Сталин. – Задумался, – «как нам сегодня его не хватает…»    

9.
К первому июня, дню рождения Линды, Генри Ролсон вернулся в Штаты. Побывал в Ленгли, отчитался перед шефом о своей командировке, затем помчался на такси в вашингтонский офис агентства «Ассошиэйтед пресс» и передал редактору, напечатанный «по горячим следам» ещё в Москве подробный репортаж о приземлении западногерманского самолёта на Красной площади с несколькими фотографиями. 
Покончив с неотложными делами и позвонив отцу из офиса, измотанный последними до крайности напряжёнными майскими днями и ночами, одну из которых, хоть и приятную, провёл в доме своего московского друга, весь на нервах, Генри едва успел к вечернему праздничному столу, купив по дороге для Линды роскошный букет белых роз.
Несмотря на седьмой месяц беременности, чуть располневшая Линда выглядела хорошо, чего не сказать о муже, серое лицо и не выбритые щёки которого говорили об обратном. Обняла и поцеловала мужа, нежно погладившего её живот. Взглянув на мужа, подумала, – «устал, милый мой. Завтра поспим до обеда, отдохнёшь», – Шепнула, –  мальчик! Уснул, а днём толкался ножками… – И громче, чтобы услышали родители, –   Джон, я по тебе так соскучилась, а розы великолепные!
– Здравствуй, Жан! Позволь сегодня называть тебя, как в детстве, – обняла единственного сына, прослезившаяся Валери, – Линда хорошая жена и скоро одарит нас внуком. – Расцеловала, передав Жана отцу, деду и родителям Линды, поочерёдно обнимавшим сына, внука и зятя, вернувшегося из России, в которой продолжалась чехарда с увольнениями и назначениями в армейской верхушке.
– Прекрасная работа, Джон! – улыбался дед. – Поздравляю! Ты и твой старший напарник Тернер, я тебя предупреждал, будь с ним осторожней, может подставить, –  напомнил дед, – с блеском провернули такую важную операцию, разыгранную как по нотам! Этот немецкий глупец вряд ли осознаёт, какой мощнейший удар нанесён по престижу России, удар не менее чувствительный, чем прошлогодняя авария на атомной электростанции.
Теперь у Горби развязаны руки, уберёт из армии опасных для него генералов. Молодец, Джон, хорошо поработал, достоин награды! Помни, ты и дальше будешь работать в основном в России, так что продолжай изучать русский язык. А сейчас к столу! Не только Линда, мы все скучали по тебе, переживали. Надеюсь, ты в отпуске?
– Да, в двухнедельном.
– Вот и хорошо, проведешь отпуск с женой, а через пару месяцев станешь отцом. У тебя будет сын. Ты рад?
– Конечно, рад, – усаживаясь за праздничный вечерний стол при свечах, устало ответил офицер Центрального разведывательного управления Соединённых Штатов Джон Готфрид, оставивший на время в кругу семьи свой служебный псевдоним, к которому стал привыкать. Странно, именно в этот момент он почему-то вспомнил жену Владислава Жанну, которая возможно забеременеет и у него появится сын или дочь в России…   
– Жан, – обратилась к сыну взволнованная Валери, – Первое слово за тобой. Подними бокал с шампанским и поздравь Линду с днём рождения!













Глава 6. Миасс

1.
Дневной зной постепенно затихал. Остывающая степь дышала пряным запахом увядающих трав. Стало ещё прохладней, как только зажглись на распахнутом небосводе первые, самые крупные звезды.
Контуры ближних холмов потемнели, очертания их стали резкими, а дальние, наоборот, посветлели, разгладились, сливаясь у горизонта с небом. Их окружала величественная первобытная тишина. Звон неутомимых цикад, остался далеко внизу. Ветер покинул долину, оставив её в покое, одинокие деревья и густой тростник в пойме степной речки Караганки стояли не шелохнувшись…
Спустившись к речке, Сергей обламывал с росших у берега деревьев засохшие сучья, собирая с земли хворост для прожорливого костра и посматривая на слабый огонёк возле палатки, поставленной рядом с полуразрушенной каменной стенкой, сложенной из плоских камней неведомо кем, когда и зачем…
Возле палатки Лена и Ирочка обустраивали очаг для вечернего ужина. Костерок, разведённый из прошлогодней сухой полыни, собранной возле стенки, тлел и чадил, однако не угасал, ожидая, когда в него подкинут порцию хвороста.
– Ирочка, собирай камни, ими необходимо обложить костёр. Сейчас папа принесёт хворост, подкинем в огонь и поставим котелок с водой для чая. Разогреем гречневую кашу с тушёнкой и поужинаем. Проголодалась?
– Нет, мама, не очень, – призналась Ирочка. – А с чем будем пить чай?
– С халвой и овсяным печеньем. А вот и папа возвращается с большой охапкой хвороста!
– Ну как, любимые мои, подготовили очаг? – бросив хворост на землю, спросил Сергей. – Ух, и устал, ломая сучья и собирая хворост с земли. Надо бы поискать и срубить на дрова засохшее дерево, но это завтра, сейчас темно. Комары покусали, так и вьются возле речки над тростником, хорошо, что здесь выше и суше и их почти нет.
– Зато здесь, над нами раскрылась вселенная полная звёзд и планет. Вот и тоненький лунный серп показался из-за невысокой горы, названия которой мы ещё не знаем, а ведь это древний потухший вулкан. А там, над горизонтом вспыхнула самая яркая звезда – планета Венера. Как же красиво! – подняв кверху руки, воскликнула Елена. – Серёжа, подбрось в огонь хворост и ставь котелок, а я открою банки с консервами и разогрею ужин.
– Папа, а что это за  камень? – указала Ирочка на торчавший из земли высокий камень в виде обломанного столба, напоминавший часть разрушенной античной колонны.
– Спроси, Иришка, у мамы, в таких вещах она разбирается лучше меня.
– Напоминает менгир – ритуальный обработанный камень, врытый в землю нашими далёкими предками, – взглянув на обломок каменного столба, ответила дочери мама, задумалась и добавила.  – А что если это окаменевший дозорный? Он охраняет покой уснувшей долины, наблюдая за звездами, слушая дыхание Космоса и открывая для себя новые нити, связующие Небо с Землёй…
– Ой, Правда! Окаменевший дозорный, – прошептала Ирочка.
– Под менгиром наши далёкие предки нередко закапывали глиняные горшочки с зерном, мёдом и прочими дарами природы, такие вот приношения, – дополнила свои предположения мама.
– Вот и хорошо, покопаемся завтра под ним. Вдруг найдём что-нибудь, – пообещал Сергей.
– Обязательно покопаем! – захлопала в ладоши Ирочка. 

* *
Семья Васильевых – Сергей, Елена и Ирочка, проводили очередной отпуск на Южном Урале, в родном для Елены Миассе. От путёвок в Адлер к Чёрному морю,  которые предлагали ей на работе, в этот раз Елена Васильевна отказалась, уступив их молодожёнам. Пусть у них будет свадебное путешествие к морю.
В прошлом году они всей семьёй отдыхали в Крыму, а теперь в середине июля, после недельного пребывания в Ленинграде в гостях у родителей Сергея, отправились в Миасс, родных повидать, покупаться в прогретых летним зноем озерах, побродить по окрестным лесам и горам.
Ещё в Ленинграде Сергей и Елена прочитали в газетах, о неожиданных открытиях сделанных группой учёных и студентов из уральской археологической экспедиции, обследовавших долину степных речек Караганки и Утяганки, окружённую холмами, под которыми сохранились останки древних, давно потухших вулканов.
Причиной начала археологического обследования данной территории послужили  планы строительства  водохранилища для нужд и орошения полей соседних совхозов. Перед строительством таких крупных объектов существует неукоснительное правило археологического обследования территории будущих строек. При проведении выборочных раскопок, археологи обнаружили необычный рельеф местности, напоминавший окрестности Синташтинского поселения  эпохи позднего неолита и бронзового века. Вот и во время раскопок в Караганской долине были найдены осколки древней керамики и мелкие бронзовые изделия.
В соответствии с планом строительства все археологические объекты, расположенные в зоне строительства, должны были затопить, но благодаря активной позиции директора Эрмитажа академика Пиотровского и ряда ведущих специалистов-археологов удалось приостановить запланированное строительства водохранилища с затоплением территории древних поселений.
– Вот же, я говорила, писала, что в этих местах жили наши древние предки арии, расселившиеся из уральских предгорий по всей Русской равнине и далее по Европе и Азии, от Скандинавии до Индостана! – торжествовала Елена Васильева, обнаружившая в Центральной Исторической библиотеке материалы о двух экспедициях на Южный Урал французского астронома Джозефа Николя Делиля .
– В начале восемнадцатого века Делиль побывал в Индии, где проводил астрономические наблюдения. В Индии он познакомился с одним видным брахманом,  который рассказал ему об ариях – предках индусов, которые пришли на полуостров Индостан в третьем тысячелетии до Новой Эры. Арии пришли с южных окраин Рифейских гор . В тех краях они прожили несколько веков, прежде чем тронуться в путь на поиски новых земель, – с удовольствием рассказывала Елена мужу, дочери, свекрови и свёкру в начале месячного отпуска, неделю из которого провели в Ленинграде.
– По словам брахмана именно в тех местах, удобных для наблюдения за Космосом, находились древние обсерватории ариев. Вернувшись в Европу, Делиль оправился в Россию, которой принадлежали Уральские горы, называемые в древности Рифейскими. Делиль поступил на русскую службу, был профессором Российской академии наук и дважды за свой счёт, с проводником и слугой путешествовал по Южному Уралу, в поисках останков древних поселений ариев, однако, кроме кусочков керамики от старинной посуды с фрагментами орнамента и значками, напоминавшими руны , к сожалению, ничего не нашёл.
И вот удача, спустя два с половиной века! Наши археологи обнаружили древние поселения ариев в тех местах, где их искал Делиль! – светящимися от счастья глазами посмотрела на мужа Елена и обратилась к родителям Сергея, – Владимир Иванович, Ольга Владимировна, большое спасибо за гостеприимство, за несколько замечательных дней прожитых в Ленинграде! Повидались, а послезавтра едем в Миасс, к маме, брату, родственникам. Билеты уже на руках.
Даже не предполагала, что выпадет такая удача! Обязательно побываем в долине реки Караганки, где только что обнаружили следы древних поселений, которые искал два с половиной века назад обрусевший француз, проживший в России двадцать лет. Жаль, что не нашёл…
– Уезжаете, опять остаёмся одни, – разнервничалась и прослезилась Ольга Владимировна, обнимая и прижимая к себе свою единственную внучку Ирочку. – Трое у нас с тобой сыновей, Володя, да разве их всех соберёшь. Серёжа в Москве, Лёша на флоте, а Саша служит совсем от нас далеко, в Средней Азии. Слава Богу, пока не в Афганистане. После Серёжи детей у нас с тобой долго не было. Думала, что и не будет, а потом родился Лёша, а следом и Сашенька. Да оба в тебя, Володя, военные, а потому не рядом с родителями и никак не женятся…
– Ну, что ты, Оля, успокойся, не мучь себя. Алексей служит в Эстонии, рядом. Съездим к нему на следующей неделе, проведаем, а к концу лета приедет к нам в отпуск Саша. Погуляет по Ленинграду, Бог даст, найдёт себе девушку по душе, женится.
– Да уж, – всхлипнула Ольга Владимировна.
– Успокойся, мама. Всё хорошо, – обнял мать Сергей. – Вернёмся в Москву, приезжайте к нам, поживёте в столице, а там, если надумаете, можно поменять вашу ленинградскую квартиру на московскую.
– Нет уж, лучше жить рядом с морем, – покачал седой головой капитан 1-го ранга в отставке Владимир Иванович Васильев. – А вот к Новому году к вам собираемся.
– Обязательно приезжайте к нам в конце декабря к моему дню рождения. Отметим мой скромный юбилей! – обрадовалась Елена. – У Ирочки будут зимние каникулы, походите с ней на каток. Ещё не разучились кататься на коньках?
– Не разучились, – промокнув слёзы платочком, ответила Ольга Владимировна.
– Обязательно приезжайте к нам в Москву. Давайте все вместе встретим следующий 1988 високосный год!   
* *
Пробыв в Миассе несколько дней, Елена, Сергей и Ирочка, упросившая взять её с собой, оправились в район реки Караганки, добираясь на автобусах, попутных машинах и пешком, с рюкзаками за плечами, и прибыли на место под вечер, едва успев поставить палатку и собрать топливо для костра. Елена, возглавившая поход, планировала провести в долине два – три дня и вернуться в Миасс к приезду Леонида с сыновьями на собственном «Запорожце». Накануне отъезда Васильевых в Ленинград, Леонид позвонил Елене и сообщил, что приедет с Сергеем и Антоном в Миассе двадцатого – двадцать первого июля, а Галя остаётся в Москве «на хозяйстве».
И вот первый вечер близ  Караганки – не широкой, но довольно глубокой степной речки, питаемой многочисленными ключами, бьющими из подножий невысоких окрестных гор, скорее холмов. Поужинали гречневой кашей с тушёнкой, и с наслаждением пили ароматный, заваренный мятой чай с халвой и овсяным печеньем.
Внезапно неподалёку скатился вниз камень, за ним другой. Послышались чьи-то шаги.
– Товарищи туристы! Не пугайтесь. Можно присоединиться к вашему костру, –  окликнул Васильевых приятный женский голос.
Из мрака, на свет от костра вышли двое – парень лет двадцати и девушка. Оба с рюкзаками.
– Кто вы? – поднявшись, спросил Сергей.
– Такие же, как и вы, туристы из Челябинска. Студенты, учимся в педагогическом институте на историков. Будем преподавать в школе. Краеведы. – Ответила девушка. – Читали в газетах о недавних находках в Караганской долине?
– Читали, и вот мы здесь всей семьёй, – ответила девушке Елена. – Сергей, я, и наша дочь Ирочка, она перешла в пятый класс. – Зовут меня Еленой, можно просто Лена, –  добавила она.
– А мы – Виктор и Марина, –  представились студенты. – Витя работает и учится на вечернем отделении, а я на дневном. Окончили первый курс, перешли на второй. Сейчас на каникулах. Добирались сюда на попутках и пешком, да вот припозднились. Стемнело, к счастью увидели ваш огонёк, – рассказала Марина
– Ну что ж, молодые люди, ставьте рядом свою палатку и прошу к чаю. Вода из Караганки, наивкуснейшая!
За вечерним чаепитием у костра, в который время от времени подбрасывали ветки хвороста и сухие прошлогодние стебли полыни, наблюдая за звёздным миром, не заметили, как стрелки часов приблизились к полуночи. Однако, несмотря на усталость от прошедшего дня, спать не хотелось. Стало ещё прохладней, пришлось доставать из рюкзаков и надевать шерстяные свитера.
Тонкий лунный серп и мириады звёзд освещают контуры окружавших долину холмов. Величественная первозданная тишина пролегла между небом и сглаженными вершинами древних вулканов – ровесников станового хребта России Уральских гор, хорошо заметных в полуночном безмолвии, нарушаемом лишь постепенно затихавшим звоном цикад.
Близ подножья одной из пологих гор, которую, по словам краеведа Марины, жители соседних сёл называют горой Аркаим, горит огонёк, жадно пожирающий последние собранные Сергеем хворостины и стебли сухих трав. Уставшая за день Ирочка мирно посапывает у него  на руках и, наверное, видит добрые сны.    
Марина – невысокая, худенькая и симпатичная подруга Виктора увлечённо рассказывает о высокой энергетике, царившей в первозданном мире Караганской или Аркаимской долины, которую спас от распашки под зерновые культуры сложный и каменистый рельеф.
– Семь невысоких, но всё-таки гор, причём потухших вулканов окружают долину. В лунном свете все они хорошо просматриваются, – указывая поочерёдно на каждую из вершин, Марина рассказывала о них, всё, что ей удалось узнать, как любителю-краеведу.
– Вот там, – указала рукой Марина, – гора Покаяния. Её энергия очищает человека, взошедшего на вершину, от всего, что ему лишнее. С неё мы начнём свой утренний путь по долине.
– А эта гора – Шаманиха, которая дарует человеку здоровье, наполняет его силой и помогает в исполнении сокровенных желаний. На Шаманихе мы уже побывали перед тем, как увидели ваш огонёк, и обязательно встретим на ней утреннюю зарю.
Вон там за Шаманихой виднеется Змеиная гора, на которой водятся змеи, и тем, кто поднялся на её вершину, следует быть осторожным.
А там Грачиная гора – высокая и крутая. Говорят, что эта гора рождает любовь, – Марина посмотрела на Виктора и одарила его улыбкой.
– А та гора – гора Видения, обладающая сильной энергетикой. Мы здесь побывали в прошлом году и её посетили первой. Теперь даже не верится, но на её вершине у меня словно открылся «третий глаз», – с чувством призналась Марина. – Очень красивая гора. Очень! И вам необходимо побывать на её вершине.
А вот там, поблизости одна от другой – гора Разума и гора Счастья. И эти горы наделены энергетикой. Каждый, кто побывал на их вершинах, это почувствовал.
Наконец, мы с вами у подножья горы, которую называют Аркаим. Говорят, что название это происходит от тюркского слова «арка», что значит хребет, спина или основа. Основа чего? Как вы думаете, Сергей?
– Продолжайте, Марина. Вы хорошо знаете эти места. Ведь у вас, несомненно, есть на этот счёт своя  гипотеза? – опередив мужа, попросил Елена увлечённая рассказами девушки-краеведа.
– Спасибо, – поблагодарила Марина, и с воодушевлением принялась развивать свою мысль. – Вполне возможно, что «арка» – слово не тюркское, а если и появилось в языке тюрок, то от других народов. Вспомните Древнюю Грецию и архитектурный стиль прекрасной Эллады. Одним из главных фрагментов древних дворцов была арка – часть здания, а из арок – элементов домов состоит город. Есть ещё город Аркона – столица древней славянской Руги на острове Руян в Балтийском, в прошлом Вендском море. Жаль, что теперь он в Германии.
Ведь Аркона тоже от слова Арка! Кстати слово «арка» в качестве всем известного архитектурного элемента дошло до наших дней. Теперь вспомните имя первочеловека в древнеарийской ведической мифологии?
– Ману, он же Има , – подсказала Елена. – Отсюда и русское слово «имя», да и немецкое – «манн».
– Правильно, – согласилась Ирина. Вот  и ответ на вопрос о происхождении названия горы, на склоне которой мы устроили свой ночлег: Арка Имы или Аркаим – город или страна первочеловека, каким согласно ведической традиции являлся не библейский Адам, а Има! И не здесь ли близ горы, на которой мы сейчас находимся, в центре ведического рая – ирия, стоял когда-то легендарный Асгард, останки которого скрыты в долине между семью горами – потухшими вулканами, сглаженными за многие миллионы лет до холмов?
– Замечательный рассказ, Марина! – едва не захлопала в ладоши Елена, однако, взглянув на спящую дочь, не стала.
– Очень интересно! – подтвердил Сергей. – Верю, что всё так и было.
– Уральские горы древние, невысокие, сглаженные временем, не то, что Памир или Гиндукуш, –  вспомнил Виктор.
– Вы бывали в Средней Азии? – поинтересовался Сергей.
– Служил в ТуркВО , побывал в Афгане. Страна с древнейшей историей, а такая отсталая, словно застыла в мрачном средневековье. Представляете, ходил пешком по тем же дорогам и тропом, по которым тысячелетия назад шли к Инду ведомые Рамом пламенные арии, а спустя много веков эти дороги топтали сандалии воинов Александра Македонского! Там и полюбил историю, а как уволился, поступил в институт, где познакомился с Мариной.
– Воевали?
– Пришлось.
– Я военный журналист, дважды побывал в Афганистане, – признался Сергей. – А где вы служили Виктор?
– Под Ханабадом, в мотострелковом полку.
– Надо же, и я там побывал! Вместе с капитаном Булавиным ходил в рейд на перехват каравана с оружием. Подготовил репортаж, напечатанный в «Красной Звезде».
 – Капитан Булавин? – насторожился Виктор. – Как его имя?
 – Андрей Булавин.
– Да ведь я служил в его роте! – признался Виктор. – То-то мне показалось знакомым ваше лицо. Видел вас в полку, но в тот рейд не ходил.
– Вот так встреча! – Сергей крепко пожал протянутую руку Виктора. – Недаром говорят – мир тесен!
– Весной восемьдесят четвёртого года мы попали в засаду. Капитан Булавин был тяжело ранен и больше я его не видел. Вам что-нибудь известно о нём?
– Известно и даже многое! – улыбнулся Сергей. – Булавин поправился и теперь служит в ГДР. Женился. Лена познакомилась в конце мая с его женой Ольгой, когда проездом в Крым через Москву, они остановились на день у наших общих друзей. Не исключено, что ещё увидимся с ними.
– Передавайте Булавину привет от ефрейтора Кольцова. Возможно, он меня ещё помнит. Передайте, что работаю и учусь и, – Виктор с любовью посмотрел на смущённую Марину, – скоро женюсь.
«И тесен наш мир и бесконечны миры», – задумалась Елена, любуясь звёздными мирами-галактиками, раскинувшимися над едва приоткрывшей свои тайны спящей долиной, на южных отрогах древних Рифейских, Уральских гор – станового хребта России.

2.
– А мы вас ждали! – приветствовал Фёдор вернувшихся из похода загорелых на жарком степном солнце Сергея, Елену и Ирочку. – Сергею пожал руку, а Лену поцеловал в щёчку. – Ох, и к лицу, тебе, Леночка, наш уральский загар! И Ирочка подросла. Твоя Леночка копия! Помню тебя такой же голубоглазой с косичками девочкой, первой в школе отличницей. И ты, Ирочка, молодец, загорела, как мама! А то едет народ на Чёрное море. На пляжах там тесно, яблоку негде упасть, и море взбаламутили. Вот у нас озера чистейшие, солнцем прогретые. Словом – рай!
– Рай, – согласилась Елена. – Именно в наших краях и был ведический рай, в котором жил Има.
– Има? – удивился Фёдор, – кто это?
– Потом расскажу, – пообещала Елена. – Лёня приехал?
– Ждём, сегодня к вечеру должен подъехать, с Сергеем и Антоном. – Любовь Ивановна ждёт не дождётся сына. Пирогов напекла, в саду столы с лавками расставили, родственники подойдут,  нас к себе зовёт.
– Федя, мы с дороги. Устали, пропылились и пропотели. Сходим в баньку помыться. Зайдёшь за нами через часок?
– Конечно, зайдём вместе с женой, а там и Лёня с детьми подъедет!

* *
Натруженный «казачок» названый украинскими конструкторами автомобилей  «Запорожцем» в честь Запорожской сечи, покрытый пылью от двухдневного пробега в полторы тысячи километров от Москвы до Уральского городка Миасс, подкатил к родительскому дому к шести часам вечера.
Полковника Леонида Семёновича Прокопьева – гордость семьи Мотовиловых, дозвонившегося из Златоуста, где заправляли машину бензином,  сообщив – «Будем через час – полтора…», – вышли встречать родственники, близкие друзья и знакомые, приглашённые к праздничным столам, накрытым в саду.
Любовь Ивановна, прослезившаяся от радости, обняла и расцеловала сына и внуков.
– Слава Богу, доехали! А то мы уже испереживались. Не сломается ли машина, не перекроют ли где на ремонт дороги, как в прошлом году.
– Нет, мама, всё в порядке. Дорога свободная и машина не подвела, – успокоил мать Леонид,  обнимаясь с родными, пожимая протянутые руки, радуясь, что встречать их пришли дорогие для него люди и земляки, среди которых семья Васильевых в полном составе, успевшие помыться в баньке, отдохнувшие, загорелые. А вот и дорогой друг Федя с женой Галиной Михайловной, он тоже в летнем отпуске, а потому не на заводе. Обнялись друзья по-мужски, по плечам друг друга похлопали.
– Здравствуй, Федя!
– Здравствуй, Лёня! Хорошо, что у вас всё в порядке и машина сдюжила, шутка ли одолеть полторы тысячи километров!
 Умывшись с дороги и переодевшись в свежие рубашки, Леонид с сыновьями вернулись к праздничному столу с московскими гостинцами – двумя бутылками пятизвёздочного армянского коньяка, шоколадными конфетами, апельсинами, бананами и большим ананасом, каких и столице не просто достать в нелёгкое «перестроечное» время.
Разлили по рюмкам водку, коньяк и вино – кому что по вкусу, встали из-за стола, протянули друг к другу полные рюмки, чокаясь по русскому обычаю выпили за здравие московских гостей и всех собравшихся по такому поводу…
Ужин затянулся до сумерек. Постепенно гости прощались и расходились, оставались самые близкие. Вот уже и начищенный до блеска пузатый в полтора ведра самовар пыхтит на столе, и чашечки с блюдечками расставлены, в вазочках смородиновое и вишнёвое варенье. Пей – не хочу!
Сестры по маме Ирина и Галя, расспрашивают брата о жизни в Москве, побывать в которой пока не пришлось. Интересуются, примет ли на постой, если приедут как-нибудь на недельку посмотреть на столицу?
– Говорят, что мест в гостиницах не бывает, да и дорого.
– Конечно же, приезжайте, посмотрите на Москву, но скажу вам по правде, здесь жить куда как привольней!
– Давай, Лёня, с тобой ещё по рюмашке, за встречу и чтобы приезжал к нам почаще, –  обнял брата за плечи Николай Семёнович, заранее подъехавший вместе с супругой повидать Леонида, приехавшего в Миасс вместе с племянниками.
– Давай, Коля, только по пол-рюмашки.
– Давай, Лёня, по пол, а потом чайку попьём. Машина у тебя справная. Хоть и невелика, а одолела дорогу от самой Москвы. Шутка ли сказать, полторы тысячи километров! Прокатимся завтра?
– Прокатимся, после обеда. Прежде надо хорошенько отоспаться, – пообещал Леонид.   
– Лёня, почему же Галя, жена твоя, не едет к нам? И в прошлом году не приезжала, – поинтересовалась у внука восьмидесятипятилетняя Анна Григорьевна, сестра погибшего в войну деда Ивана Григорьевича, называвшая себя, то ли в шутку то ли всерьёз, столбовой дворянкой, последней в роду Мотовиловых, на что, несомненно, имела права. Прожила несколько детских лет в усадьбе родового имения дворян Мотовиловых в селе Воскресенском ещё Симбирской губернии, пока особняк не сгорел в смутные годы гражданской войны, разразившейся после двух подряд революций...
– Зря ты, Лёня, не сохранил свою родовую фамилию, но ничего, придёт время, вернёшь её и, как я тебе говорила, когда был ты чуть старше Антона – быть тебе непременно священником! Помяни моё слово, – не в первый раз пророчествовала Анна Григорьевна, захмелевшая после двух рюмок хорошего коньяка, от которых не смогла отказаться. – Бог даст, и я доживу до такого дня! А завтра сходи, Лёня, в нашу церковь, посмотри, как похорошела после ремонта. Всем миром собирали денежки на богоугодное дело.
– Схожу, бабушка, непременно схожу. По пути в Миасс уже под вечер, заезжали мы в село Воскресенское, где было наше родовое имение. Село большое, совхоз-миллионер. Кругом отстроены новые дома из кирпича. В домах газ, паровое отопление. А вот места, где стояла усадьба уже не найти, да и некому подсказать.
В Воскресенском заночевали в сельской гостинице – доме колхозника, а едва рассвело – в путь. Хорошо, что успели приехать к шести часам вечера. Дорога не близкая. Ещё столько же ехать от Волги до Урала. Велика наша Россия, – задумался Леонид, вспомнив как же далёк город курсантской молодости Благовещенск… 
– Так почему не привёз с собой Галю? – спохватившись, повторила вопрос Анна Григорьевна.
– Не переносит Галя езды в автомобиле, так что пока остаётся дома, на хозяйстве, –  скрыл Леонид от родичей, что ехать ей на Урал не хотелось, тянуло жену Благовещенск, к родителям.
– В этом году не собралась, так в следующем непременно слетаем вместе с детьми к родителям в Благовещенск. Можно и в зимние каникулы. Зима на Амуре славная, снежная, не что в Москве, куда зачастили зимние оттепели, – заявила Галина мужу перед отъездом на Урал.
– В машину и я бы не села, – согласилась с Галей Анна Григорьевна. – Вони бензинной не переношу, кашляю, задыхаюсь. Мне и автобус не мил. А детки твои, Лёня, хорошие, послушные, вот и приехали к нам вместе с тобой, – похвалила Анна Григорьевна, посмотрев на Сергея и Антона, пивших чай с вареньем и пирогами, отвечавших на расспросы бабушки Любови Ивановны, о жизни в Москве, о школе, каникулах и своих увлечениях.
– Только скажу я тебе, Лёня, следующий год високосный и будет для нас нехороший, хоть и крестился тысячу лет назад князь Владимир-креститель, а с ним пришла к нам Православная вера.
– Что же из того? – удивился Леонид. – Раз в четыре года бывает год високосный, а крестился князь тысячу лет назад. Осенью позапрошлого года отдыхали мы и лечились в Крыму, побывали на экскурсии в Севастополе. Рядом с городом Херсонес – музей под открытым небом. Показывали нам место, где крестился киевский князь.
– Не в князе причина, давно это было, слава тебе Господи! – перекрестилась Анна Григорьевна. – Чувствую, беду он принесёт, следующий високосный год. Тебя, Лёня, ранили на далёкой войне в високосном году, а теперь и у нас будет война.
– Почему же ты так решила бабушка Аня? Почему же будет война? В Афганистане идёт война, но почему же, у нас и где?
– Знаю! – ответила Анна Григорьевна. – Попомни слово моё! – посмотрела на Леонида и больше ничего не сказала.
– Аннушка, ну что ты пугаешь Лёню! – с укором посмотрела на тётю Любовь Ивановна. – Что будет, узнаем, хоть и я не жду добра от того, что в стране происходит. Лучше полюбуйся на наших внучат. Какие славные выросли ребята! Сергею ещё год в школе учиться, а потом можно в институт поступать. Институтов в Москве много. В какой, Серёженька, думаешь поступать?
– Окончательно ещё не решил, – ответил Сергей, налегая на бабушкино вишнёвое варенье.
– Так время ещё есть, решишь, а пока отдыхай. У нас здесь раздолье, леса, озёра кругом! Лето выдалось жаркое, вода хорошо прогрелась, купайтесь в своё удовольствие! Можно и рыбку половить Удочки у нас есть, а червей накопаешь в огороде. Хорошо, что приехали, дорогие мои! – любовалась внуками Любовь Ивановна, подкладывая им в тарелочки пирожок за пирожком.

* *
Время шло, вот и до полуночи недалеко. Разобрали лишние столы, оставив один, на который перенесли ещё недопитый самовар, оставшиеся от вечерней трапезы пироги и конфеты. От выпитого коньяка оставалось лишь лёгкое опьянение. Помимо Леонида за столом Васильевы, вернувшиеся, проводив Ирочку спать в бабушкин дом, и Фёдор с женой. Ночь тёплая, тихая, спать совсем не хотелось. Заговорились, не заметили, как где-то у соседей заголосили «вторые петухи».
– Пора, Лёня, и нам на покой, и вам Федя и Галя. До завтра, дорогие друзья-однокашники. Обязательно сходим посмотреть на нашу школу.
– Вот, что, давайте послезавтра, завтра уже не получится, проспим до обеда, съездим на велосипедах на озеро Тургояк, покупаемся на Золотом пляже, как в школьные годы. Заночуем в палатках, их я достану. Есть палатки на заводском профкомовском складе.
– А что, давайте поедем на Золотой пляж! – загорелась Елена, в которой после похода в долину реки Караганки, где челябинские археологи обнаружили следы древних городищ, после покорения хоть и невысоких вершин семи гор-холмов – останков бывших древних вулканов, и ночлега у подножья горы Аркаим, проснулось здоровое влечения к путешествиям по родному краю.
– А ты, Лёня? – спросила она.
– Конечно, поедем! Возьму сыновей. И никаких велосипедов! Доставлю всех вас с палатками и припасами на своём лихом «казачке-запорожце» в две поездки!
– Хорошо иметь машину. Мы тоже копим на «Жигули». Сергей стоит в очереди. Обещают к следующему году, – призналась Елена.
– А я позабочусь о шашлыках, – заявил Сергей. – Федя, где у вас можно купить баранину?
– На рынке, где же ещё. Казахи привозят баранину. Вместе сходим, выберем, и замочит в сухом вине. Выбор вин у нас не богатый, но красное сухое вино продают.
– Замечательно! – захлопала в ладоши Елена, – подумав, – «если кого бы я пригласила на намечающийся наш пикник, так это Боба Стилета».
Накануне её отпуска Стилет приезжал в Москву и посетил издательство «Правда». Узнав, что Елена Васильевна проведёт часть отпуска в Ленинграде, а потом с мужем поедет на Урал, искренне ей позавидовал.
– Урал или Рифейские горы, как их называли в античности – не только сердце Евразии, но и главная кузница твоей, Хеллен, страны! Завидую тебе и надеюсь когда-нибудь побывать на твоей родине, написать о ней большой и красивый очерк.
В Ленинграде я уже побывал. Красивый город, который называют Северной Венецией или Северной Пальмирой. В Венеции бывал несколько раз, но Ленинград намного больше и интересней. Оказаться в Пальмире гораздо труднее. Руины древнего города находятся в сирийской пустыне, и попасть туда крайне не просто. На Ближнем Востоке идут нескончаемые войны. Там большие запасы нефти и многим мерзавцам, обладающим огромными капиталами и разжигающим военные конфликты, это выгодно…

3.
День будний, утро, штиль. У озера немноголюдно, не то, что в выходные дни. Несколько отпускников выбрались порыбачить на дальнее озеро, да молодёжь в двух туристических палатках, поставленных на опушке соснового бора у широкого песчаного пляжа из мягкого желтоватого песка, за что и был прозван Золотым пляжем. Ребята с вечера засиделись у костра и ещё не проснулись.
– Вот хорошее место, обычно мы здесь останавливаемся, – указал Фёдор. – Здесь и палатки поставим. Кроны сосен прикроют от солнца, и до воды недалеко. Только сначала искупаемся. Замечательное у нас озеро! Тургояк называю «уральским Байкалом» за прозрачную вкустейшую воду и немалые глубины! Плывёшь и видишь сквозь прозрачную воду дно на глубине в десять – пятнадцать метров! – любовался Фёдор озёрной гладью. – Жаль будет, если когда-нибудь застроят его берега…
Оголившись до плавок, Фёдор первым окунулся в озёрную гладь и, энергично взмахивая руками, поплыл сажёнками. Следом за ним поплыл брасом младший Сергей, а Антон с Ирочкой забрались в воду по колено и с визгом обливали друг друга водой.
– Федя, не заплывай далеко! – крикнула ему супруга, раздумавшая купаться, и посмотрела на Елену в красивом купальнике.  – Рано ещё, пусть водичка нагреется.
– Ну что ты, Галя, посмотри на детей, им не холодно! – крикнула ей Елена и смело вошла в воду. – Ух, хорошо! – Окунулась и поплыла, догоняя Серёжу.
– Лёня, нам с тобой ставить палатки, – озаботился старший Сергей, так все решили величать Сергея Васильева, а младшим Сергеем, Серёжей, называли старшего семнадцатилетнего сына Леонида Семёновича.
– И я вам в помощь, – разворачивала палатки и доставала металлические колышки Галина Михайловна, отказавшаяся от утреннего купания.
К полудню, вволю накупавшись, соблазнив при этом окунуться в озере Галину Михайловну, и позагорав, наблюдая за строительство песчаного городка, затеянного Антоном и Ирочкой, собрали крупный сушняк, которого в сосновом лесу предостаточно и развели костёр.
Вот и угли поспели для шашлыка. На шампурах прожариваются аппетитные кусочки баранины с колечками лука, баклажан, помидоров и перца. Объедение под сухое столовое вино.
– Давно так не отдыхал, рядом с  красивейшим озером, вместе с друзьями, у костра и с шашлыками! – Обнял жену Фёдор. – Правда, Лёня, хорошо?
– Хорошо! – поддержал друга Леонид. – В Ливане несколько раз жарили шашлыки, но там, то ли дрова не такие, то ли дымок от костра не такой, да и баранина не такая сочная и нежная.
– Отобедали шашлыками, ещё и на ужин мясо осталось. Хорошая баранина, выбирали вместе с Сергеем. В Москве такую баранину вряд ли наёдёшь? – уверенно заявил Фёдор.
– Конечно, Федя, такой в Москве не найти, – поддержала его Елена. – А как у вас с чаем?
– С чаем неважно, только грузинский, второй сорт. Хороший чай у нас в дефиците, – признался Фёдор.
– А мы захватили с собой индийский чай из заказов, которыми время от времени отоваривают сотрудников издательства. Слово то, какое – «отоваривают». Дефицит он и в Москве дефицит, – вздохнула Елена.
– Расскажи, Лена, о вашей поездке в Караганскую долину. В газетах читали, что челябинские археологи обнаружили там останки древних поселений. Удалось вам что-то увидеть? – попросил Фёдор.
– Не столько увидеть, сколько узнать, обойти вместе с замечательными экскурсоводами – челябинскими студентами и краеведами Виктором и Мариной,   окружающую долину холмы, между которыми скрыты ещё не найденные и не раскопанные древние городища.
– Несомненно, что край наш уральский – колыбель человечества. Именно от Рифейских гор, как античные историки называли Урал, началось заселение нашими предками Европы, оттаивавшей после Ледникового периода. Вот и название уральского Ильменского заповедника, созвучное названию озера Ильмень, возле которого зарождалась наша Россия, совсем не случайное, и это не фантазия, – с уверенностью добавила Елена.
– Есть у меня один знакомый по имени Николай. Как и ты, Сергей – военкор, –  вспомнил Леонид. – Собирает карты и атласы, интересуется топонимикой – названиями рек, гор, озёр, населённых пунктов. Собирает материал для написания книги по древнейшей истории и миграции народов после окончания последнего Ледникового периода. Он уверен в том же, о чём рассказала нам Лена.
– Как его фамилия? – спросил Сергей.
– Николай Иванович Кулешов. Мы познакомились, когда я служил командиром полка в Армении, в Кировакане. Николай написал о нас очерк, опубликованный в «Красной звезде».
– Лично с ним не знаком, но фамилию помню, читал его статьи. Где он сейчас?
– Не знаю. В последнее время выезжал в служебные командировки в Афганистан, ответил Леонид, – Бог даст, ещё встретимся…    
– Все эти дни, в свободные минуты Лена сочиняла и записывала в блокнот историю  об экспедиции французского астронома и профессора Российской академии наук Джозефа Делиля на Южный Урал в поисках останков страны древних городов, о которых ему поведал индийский брахман, – с любовью посмотрев на жену, заявил Сергей Васильев.
– Сочиняла, представив, как всё это происходило в первой трети восемнадцатого века, спустя всего несколько лет после кончины первого русского императора Петра I, – призналась Елена и потянулась за блокнотом, лежавшим в кармашке рюкзака. – Думала, с чего начать, решила, что астроном Джозеф Николя Делиль, которого в России «перекрестили» в Осипа Николаевича, отправился в небезопасное путешествие на окраины русского государства, по соседству с киргизской ордой со слугой и проводником из местных жителей. И весьма вероятно, что это случилось в августе 1729 года от Рождества Христова.
– Почему же киргизской орды? Ведь рядом с нами живут казахи, – не понял Фёдор.
– В те времена так называли и казахов и киргизов, – пояснила Елена. – По сути один народ. 
– Почитаешь? – попросил Леонид.
– Почитайте, тётя Лена! – заинтересовался историей Серёжа и посмотрел на отца.
– Но ведь я ещё не закончила эту историю, – призналась Елена.
– Ничего, Лена, почитай, что есть. Всё прочитаем, когда закончишь свою повесть, –  попросил Леонид.
– Хорошо, почитаю, но давайте вечером, после ужина, ведь у нас ещё есть баранина для замечательных шашлыков, какие не подадут даже в самом изысканном ресторане.
– Вечером будет темновато.
– Дни сейчас длинные, успею прочитать до сумерек то, что успела записать, – улыбнулась Елена, отсела в сторонку и принялась что-то записывать в свой походный блокнот остро заточенным карандашом.

* *
К семи часам вечера с шашлыками было покончено. Пили замечательный индийский чай с халвой и печеньем, а Елена, раскрыв блокнот, глубоко вздохнула и начала читать неоконченную историю об экспедиции французского астронома профессора Российской академии наук и современника Михаила Ломоносова Джозефа Николя Делиля, прозванного в России Осипом Николаевичем:
 
Дневной зной затихал. Остывавшая степь дышала пряным запахом увядающих трав. Стало ещё прохладней, как только зажглись на распахнутом небосводе первые звезды, столь желанные и любимые астрономом, посвятившим их изучению всю свою жизнь.
Иван –  проводник из местных жителей, оглядел окрестности. Контуры ближних холмов потемнели, очертания их стали резкими, а дальние, наоборот, посветлели, разгладились, сливаясь у горизонта с небом. Их окружала величественная первобытная тишина. Звон неутомимых цикад, остался далеко внизу. Ветер покинул долину, оставив её в покое, и тростник в пойме Караганки стоял не шелохнувшись.
Совсем близко, и в то же время казалось что далеко, горел огонёк, возле которого неспешный и основательный слуга-немец Якоб, которого Делиль называл по-французски Жаком, собирал сухую траву для прожорливого костра и готовил ужин. Отсюда, с вершины горы, он казался древним дозорным, который охраняет покой уснувшей долины, наблюдая за звездами, слушая дыхание Космоса и открывая для себя новые нити, связующие Небо и Землю…
Вспыхнул тончайший серп нарождающейся Луны. Иван принялся устанавливать штатив для астрономических наблюдений. Почва вокруг была высохшая и плотная словно камень, и совершенно лишена растительности, бесследно выгоревшей к концу лета под лучами беспощадного солнца. Иван принялся углублять в почву железные ножки штатива, прикладывая к тому немалые усилия. Вдруг что-то звякнуло под острой железной ножкой. Показалось что не камень. Иван нагнулся и извлек из разрытой глинистой почвы осколок керамики от горшка или вазы.
Делиля заинтересовала находка. Он взял её в руки. Стряхнул остатки земли и при слабом свете разглядел на осколке керамики фрагмент незнакомого орнамента, отдаленно напоминавшего то, что он видел в парижском  историческом музее.
– Вот она Жан, так француз называл Ивана, первая драгоценная находка. Здесь уже есть рисунок и знаки. Возможно древнейший текст, который когда-нибудь удастся прочесть. Но, увы, я не специалист в таких делах. Завтра днём мы обязательно осмотрим это место. Возможно, найдем другие черепки от сосуда с вином или водой, который разбился на этой горе, по неизвестной нам причине. Эта находка, Жан, знак свыше! Но она пока нема, а вот звезды не безмолвны. Давай у них спросим?
Делиль установил на штатив астролябию и поймал в окуляр Полярную Звезду. Сверив угол наклона звезды со своими расчетами, принялся наблюдать движения планет и звезд, указанных ему бенгальским брамином. Все расчеты, выполненные им не раз и запомненные наизусть, он просчитывал ещё раз в уме.
– Знаешь ли ты, Жан, что такое географическая широта? – спросил Осип Николаевич.
– Да, господин астроном, Вы мне об этом и о том, что Земля круглая рассказывали.
– Вот как? Ты запомнил? Молодец! Но, верно, ещё не всё понял. Я потом объясню. Так вот, поверь на слово. Я рассчитал широту, и она составляет пятьдесят два градуса и тридцать девять минут северной широты! И сейчас мы с тобой это проверим с помощь прибора, который ты устанавливаешь. Это астролябия, она же используется в качестве секстанта, который позволяет определить наше местонахождение на земле по солнцу или по звездам. Но по звездам точнее.
Иван инстинктивно сохранил в памяти пока непонятные цифры, названные французом, и, опережая собственные познания, мир которых необычайно расширился за последние дни, спросил.
– А какова широта того места, где притаилась Мировая Гора, ныне утерянная людьми?
– О! Жан, ты делаешь большие успехи! Хороший вопрос. Так и быть, расскажу. Мировая Гора теперь недоступна, так как там, где по сто дней кряду длятся день и ночь, в нашу эпоху стоят страшные холода, земля скована льдом и засыпана снегом. Людям она пока не доступна. Я и сам мечтаю об экспедиции в те места, но боюсь, что мои мечты не исполнимы, – с сожалением заключил Делиль.
– А широту я вычислил, это несложно. Сто дней не заходит солнце под широтой между семьюдесятью шестью и семьюдесятью восемью градусам северной широты.
– Так нам ли, русским бояться снега и льда! – ещё не понимая, сколь он наивен, воскликнул Иван.
– Ты, Жан, ещё очень юн. Не понимаешь, что такое Арктика. Позже я расскажу тебе о ней поподробнее. А пока слушай, Всё точно, как в моих расчетах! Представь себе, что именно здесь под этой степью лежит древняя страна, значительно древнее Гомеровской Трои, которая так и не найдена  и превратилась в прекрасный миф! А здесь, у наших ног, возможно, лежит легендарный Асгард , указанный мудрым индийским брахманом! – размечтался француз. – Как называются эти речки, что орошают долину, лежащую  у наших ног? – словно спохватившись, спросил Делиль.
– Эта речка – Караганка, – указал Иван. – По её имени и долина зовётся Караганской. А другая речка, поменьше – Утяганка.
Француз силился вникнуть в названия речек, но они ему ничего не говорили.
– А как называется эта  пологая древняя гора, недалеко от вершине которой мы стоим?
Иван пожал плечами. Этого он не знал.
Вдруг в ночной тиши послышался мушкетный выстрел. Осип Николаевич и Иван разом вздрогнули и обратили взор к костру, у которого остался Якоб готовить ужин.
Там что-то происходило…
– Бог мой! Что там случилось, Жан? – вскричал Делиль. – Кто стрелял? Почему погас костёр?
– Не ведаю, Осип Николаевич. Может быть, там дикий зверь или лихой человек?
– А мы даже мушкеты не взяли! Жан, Бежим скорее вниз. Может быть, Жаку нужна наша помощь?
Они оставили тяжелые инструменты и сумки на месте и налегке устремились вниз, не чуя под ногами земли.
– Господин Делиль, здесь казаки! – наконец донеслись до них крики Жака. И, уже через несколько минут, Осип Николаевич и Иван оказались у затоптанного костра, возле которого помимо растерянного слуги и двух казаков, спешившихся с усталых потных лошадей, больше никого не было.
– Ваше благородие, господин… – старший из казаков замялся, забыв имя француза.
– Осип Николаевич, говори, в чем дело? – назвался Делиль, ожидая, что скажет казак.
– Осип Николаевич! Ваше благородие! Киргизы в округе! Орда с полтысячи, а то и поболе, конных киргизов вырезала реданки  между двумя станицами и окружила станицу Мироновскую, что верстах в тридцати отсюда. В ней укрылись жители станицы Лебяжьей, которую басурманы разграбили и сожгли. Казаки и царские воины, размещённые в станице, пока отбиваются, помощи ждут, а по степи так и рыщут конные разъезды киргизов. Набега такого давно уже не было!
Мы посланы капитаном Барановым уберечь вас от беды, и препроводить в безопасное место.
– Кто же стрелял?
– Ваш человек. Испугался конского топота, да и пальнул в темноту. Хорошо, что не попал, – объяснил казак.
Жак виновато закивал головой, подтверждая сказанное.
– Вы уж извините, ваше благородие, что костёр затоптали, и кулеш не сварился. Огонь далече виден. Как бы киргизов на вас не навёл.
– Да уж, – успокоился, наконец, Делиль. – Придётся нам, Жан, лечь спать натощак. Ничего не поделаешь…
– Ваше благородие, только нам лучше отсюда уйти. Вон там есть скала, а под ней небольшая пещера. Лучше укрыться в ней. А если киргизы появятся, то к нам смогут подобраться только с одной стороны. Там и переждём, пока казаки не отгонят киргизов за Яик .
– Нам бы вернуться на гору, забрать инструменты и вещи, – забеспокоился Делиль.
– Далеко и темно уже, ваше благородие, – принялся отговаривать его старший из казаков, назвавший себя Матвеем. – К тому же опасно. Что если киргизы нагрянут сейчас? Уж лучше завтра утром сходим и заберём.
– А если на лошадях?
– Камней кругом полно. Ноги переломают в темноте. Лучше утром.
– Хорошо. Так тому и быть, – согласился Делиль. – Веди, Матвей к пещере.
Крохотная экспедиция в сопровождении двух казаков, отправилась пешком к тёмной обрывистой гряде, где, по словам казака, находилась небольшая пещера, в которой в случае чего можно было укрыться от стрел и пуль степных воинов. Лошадей вели за собой. Верхами ехать по ночному бездорожью не решались, то тут, то там зияли глубокие ямы, а под ногами гремели камни.
Вот и долгожданная пещера. Переход занял с четверть часа, и было уже около полуночи. Лошадей укрыли за стенкой, сложенной из камней, а сами разместились у входа в пещеру, где хорошо сохранились следы от кострищ.
– От башкирцев остались, – пояснил Матвей. – И стенку они выложили. С весны и до середины лета, пока не выгорит трава, пасут табуны в этих местах.
Нелёгкий ночной переход усилил муки голода. Якоб достал сухари и лук, казаки предложили хлеб, копчёное засохшее сало с чесноком, малосольные огурцы, ключевую воду из фляг и початый штоф водки. Все, кроме Ивана, выпили, кто по чарке, кто по две. При этом Делиль, нахваливал крепкую анисовую русскую водку, которую успел оценить и полюбить за полтора года жизни в России. Этим и поужинали, после чего стали размещаться на ночлег.
– Семён! ступай, братец, в дозор, – приказал Матвей младшему казаку, ровеснику Ивана.
Семён повязал синий суконный кафтан красным кушаком, засунул за пояс пистолеты, на плечо повесил мушкет и, глубже нахлобучив чёрную овчинную папаху, отправился выбирать позицию для наблюдения. Тёплый вечер сменился ночным холодом. Делиль поёжился и принялся утепляться.
– А что, киргизы могут напасть ночью? – спросил он Матвея.
– Могут, ваше благородие. Если заметили огонь, или следили за нами, то могут подползти незаметно и броситься на нас с кривыми саблями. Не дай Бог! – Матвей истово перекрестился.
Делиль занялся своими делами, а казак пристально посмотрел на Ивана.
– А я тебя парень помню. Из Калиновки ты. Старосты Всеслава сын?
– Я Вас тоже узнал.
– Отойдём чуть в сторонку. Поговорить надо.
Ивана охватило недоброе предчувствие. Они отошли к лошадям.
– Слушай, Иван, – начал слегка захмелевший от водки Матвей, с трудом подбирая слова, – ты в Калиновку не возвращайся.
– Почему! Что случилось! – едва не вскричал Иван, томимый недобрым предчувствием.
– В Яицкий Городок  новое начальство нагрянуло. Свирепости невиданной. От него и православным муки немалые, Всё ересь ищут. Доносы разбирают. Прознали, что в крае немало старообрядцев. Мужики крепостные на рудниках и заводах мрут, как мухи. Новые им нужны работники. Хватают всех мужиков, на кого есть доносы. Порой разлучают семьи, в цепях везут горемык на рудники. А нас, казаков, который раз лишают законных прав.
Казак был явно перевозбуждён. Желваки так и играли на его коричневой, продубленной солнцем и ветром шее. Видно сильно болела душа Матвея за казацкое дело.
– Это ж до чего дошло! Атамана казаки выбрать не могут. Царь, тьфу! царица, а теперь и вовсе непонятно кто, утверждает такие законы! Иван молчал. Такие слухи ходили и в его общине.
– Вот так-то, парень, – спохватившись, что многое чего наговорил, за что в ином месте вздёрнут на виселицу, умолк Матвей, и возбуждение, вызванное выпитой водкой или чем-то иным, стало постепенно в нём угасать.
– Ты, братец, женатый?
– Нет, ещё не успел, – признался Иван. – Невеста есть. Вот рассчитает меня Осип Николаевич и поженимся осенью.
– Смотри, парень, как знаешь. Смотри, как бы не угодить на рудник, – вздохнул Матвей, – а то давай к нам в станицу. Казаком станешь, там и женим тебя. Ладных девок много у нас. А сейчас давай хоть немного поспим, пока тихо.
Ивану не спалось. Какой уж тут сон, когда не знаешь, как быть. Вернуться в родную деревню или прислушаться к совету Матвея? 
Делиль тоже не мог заснуть. То ли от волнения, то ли водка подействовала. Жак  мирно похрапывал. Жан долго ворочался, но тоже притих. Делиль успел мельком рассмотреть бледное несчастное лицо своего славного проводника, ещё не зная, как скоро они расстанутся, но расспрашивать его не стал. Француза тянуло к казаку. Они на пару допили водку, закусив огурцами, и француз принялся расспрашивать казака обо всём, что приходило ему в голову в этот ночной час.
– Скажи-ка, братец казак Матвей, что это за местность? Нет ли в ней каких останков от древних селений или захоронений?
– А что же вы ищете, ваше благородие, в наших краях? – вопросом на вопрос ответил казак.
– Понимаешь, Матвей, Есть у меня догадки, что в этих местах были древние города, и святилища, откуда наблюдали за солнцем и за звездами наши далёкие предки. Слышал ли ты что-либо об этом?
Казак, будучи не без хитринки, насторожился. Что это за местность он знал от мудрых стариков, а те, в свою очередь, от их не менее мудрых предшественников. Но открывать здешние тайны чужим не полагалось. А была здесь в стародавние времена Страна Городов, о которой говорится в древних сказах, передаваемых из уст в уста. Казаки по берегам Караганки не селились, соблюдая покой спящей под степью древней страны. Да и башкиры, проходя по этим местам с табунами, подолгу здесь не задерживались. Те сказы, где говорилось о Стране Городов, хранили как великую ценность просвещённые старцы в скитах. Француз, похоже, про это знает, а потому ищет страну древних городов…
– Может быть, что и есть, ваше благородие, да мы ничего необыкновенного в этих краях не находили, – после длительных раздумий осторожно ответил казак.
– И уж городов никаких, тем паче, не знаем, ваше благородие. Может они и были, а может и нет,  – хитро щурясь, добавил Матвей.
– Ну ладно, не знаешь, так не знаешь. – «Хотя, кажется мне, что хитришь ты братец!» – подумал  Делиль, и принялся расспрашивать про другое.
Иван притих, но не спал, и, понемногу свыкаясь с происшедшим, надеясь, всё же, вернуться в Калиновку, прислушивался к беседе астронома и казака.
– Раз уж ты местный, братец-казак, расскажи-ка мне, что это за гора, возле которой остались наши вещи и инструменты.
Как она называется?
– Гора обыкновенная, не слишком высокая. Зовется горой Аркаим. Таких, не то чтобы гор, а  холмов, много вокруг долины, – ответил казак, и название горы накрепко сохранилось в памяти Ивана, многого стоило, когда его мысли вновь собрались в порядок.
Образованный француз, захмелевший от удивительной русской водки, узнав от казака название горы, тоже задумался, но поскольку был во хмелю, принялся дальше расспрашивать Матвея, не давая спать, ни себе, ни ему.
– Знаешь, Матвей, скоро в эти края нагрянет множество государственных людей. Экспедицию готовят в Петербурге и Москве. Только вот заминка вышла… – Делиль не стал делиться с казаком своим видением на очередную смену власти в Петербурге спустя два года после кончины императрицы . 
– Я надеюсь принять участие в этой экспедиции, если Бог даст здоровья. Будут по рубежам ставить крепости, города закладывать. Ходят слухи, что Младший Жуз  просится под покровительство России.
– Это нам известно, Осип Николаевич. Хана Младшего Жуза, Абулхаирку ,  теснит хан Старшего Жуза . Это его нукеры  пошли ныне на нас набегом, – вздохнул казак, размышляя о дне завтрашнем. – Капитан Баранов сказал, – «головой за француза ответишь, если не убережёшь!»
А Делиль продолжал донимать раззевавшегося Матвея.
– И что это за такое сословие казаки? Нигде больше такого в Европе нет. Разве что в древней Индии, где мне довелось побывать, были кшатрии , да теперь их не осталось, а народ индийский томится под чужеземцами. Ты слышал, Матвей, об Индии?
– Слышал, ваше благородие. Там она, за степями киргизскими, за Арал-морем, за землями хивинскими, за городами бухарскими, да за горами персидскими… – казак показал рукой на юг. – Томится под басурманами . Путь туда ходил разведать через Хиву князь Черкасский .
В том отряде отец мой был, да пропал. И где косточки его белеют, не ведомо нам, – с грустью поведал французу яицкий казак Матвей.
– А тебе не доводилось ходить в дальние походы? – продолжал расспрашивать Делиль.
– Доводилось, – оживился Матвей. – Эх, жаль, всю водку выпили!
Делиль пошарил в походной сумке с провизией и извлёк небольшую бутылку.
– Этот напиток ты вряд ли пробовал. Держу на случай простуды.
– Что это? – казак повертел, переданную ему бутылку.
– Ром. Открывай.
– Матвей вытащил пробку зубами и разлил содержимое по чаркам. При этом Делиль незаметно перелил почти весь свой ром казаку. Выпили.
– Ну как? – спросил Делиль.
– Хороша твоя водка, барин, крепкая! Только больно уж сладкая, огурцом не закусишь. Жаль вся. Вот теперь расскажу я тебе о персидском походе . О множестве стран, где довелось побывать, о дивных местах, неизвестных плодах и красавицах персиянках. Все преклонились перед русским оружием. Сдавались басурманы со всем своим богатством, не смея воевать с нами… – казак пустился в долгие хмельные воспоминания, рисуя перед Делилем сказочные картины виденных стран, при этом правильно их называя.
– Да ты, братец, просвещённый казак! Довольно о походе. Ну а скажи, откуда пришли твои предки в эти места? Я читал «Государев родословец» , сочинения господина Байера  и ещё кое-что по русской истории. Вот мне и интересно сравнить твои познания с теми трудами.
– Да ни откуда мои предки не приходили на Уральский Камень . Тут мы всегда и жили! – твердо ответил казак, здоровьем много крепче француза, а потому уже почти протрезвевший.
– Так уж и всегда? – удивился француз.
– А как же славяне?
– Те нам родня. А мы, русы, сами по себе. Про Русколань  слышали, ваше благородие?
– Нет, не слышал, – искренне удивился Делиль. – В тех книгах, что довелось читать, о ней не упомянуто. А ты откуда знаешь?
– Старики рассказывали, – просто ответил Матвей.
– Так что же, вы значит не славяне? – заключил француз.
– Славяне и русы – одно! Вместе русские мы! Так говорится в старинных сказах. А сюда к нам, исконным казакам, прибыло немало народу славянского из-за Волги. Надо заселять народом Россию. Почти вся пустая она пока раскинулась до самого Восточного океана. Обезлюдела в вековых битвах с ногайцами, киргизами, кипчаками, и прочими татарами. С тех пор, как Ермак Тимофеевич пришёл из Сибирской земли на Русь Московскую за помощью, немало воды утекло из Яика. И вот Сибирь опять наша вся до Охотского моря! А Москва у нас ныне старшая! – заключил измученный расспросами казак.
– А как же Петербург? – опять удивился всё ещё не протрезвевший астроном.
– Извиняй меня, ваше благородие. Идти мне надо сменить Семёна. А Вы поспите до утра… – Так и не высказав своего мнения о Петербурге, Матвей скрылся в ночи и скоро к пещере подошел молодой казак с охапкой сухой травы, на которую тут же улёгся и заснул.
Уснул, наконец, и Иван, сморённый трудным днём, дурными вестями и долгой содержательной беседой Осипа Николаевича с казаком Матвеем.
Очнулся Иван оттого, что толкал его в плечо молодой казак Семён.
– Просыпайся живее, парень! Гости незваные к нам!
Делиль и Жак были уже на ногах и суетились возле огневых припасов, разложенных на разостланной по земле конской попоне. Семён укладывал на землю лошадей под защиту стенки, выложенной башкирцами.
– Вот, Осип Николаевич, разлюбезный мой товарищ! – деловито гудел в усы и бороду Матвей. – Чего я более всего опасался, случилось. Так что предстоит нам здесь баталия! Вот и Иван продрал глаза, знать сон хороший видел. Стрелять умеешь?
– Умею. На оленей, на косуль ходил. Волка бил, кабана – отозвался Иван, принимая из рук Матвея и пистолет, совсем не лишний, в пару к своему охотничьему ружью под крупную свинцовую пулю, бившую наповал крупного зверя.
– Тут не волка, а злого киргиза бить будем. Вот он, родимый! – Матвей указал рукой на конный отряд, стоявший на склоне горы, с которого они с Осипом Николаевичем прошлым вечером наблюдали за звездами.
– Пропали наши инструменты и вещи! – едва не рыдал Делиль об утрате. – Растопчут!
– Не огорчайтесь так, ваше благородие! – принялся успокаивать его казак. – Как бы они нас жизни не лишили, или в полон не взяли, что того хуже. А потому берите-ка свой мушкет и выбирайте для боя позицию.
– Может быть, они нас не заметили? – предположил взволнованный астроном.
– Заметили, ваше благородие. Они, словно волки, в степи всё видят, обо всём знают. Так что заряжайте скорее мушкет и пороха не жалейте.
– Плохой я стрелок, – признался Делиль.
– Ладно, будете вместе с вашим слугой заряжать мушкеты и пистолеты. А мы втроём займём позиции для стрельбы.
– Я никогда не стрелял в людей, – напомнил Иван.
– Да эти люди хуже зверей! – удивился Матвей. – Не робей парень. Стреляй в них, как в волка стрелял! Иначе изрубят нас на куски.
– Да видят ли они нас? – вновь засомневался Делиль. – Далеко ведь.
– Ещё как видят! Только сейчас совещаются, как им нас взять, – пояснил казак. –  Хорошо, что ночью не напали.
– Сюда бы дедовскую пищаль. Она бы их достала отсюда! – размечтался молодой казак.
– Спроси ещё пушку! Голова ты садовая, – урезонил его Матвей.
– Киргизов будет сабель с двадцать пять, – прищурив зоркие глаза, оценил противника казак. – Однако не взять им нас! – ободрил он своих соратников.
– Выстоим, если станем дружно обороняться. Да и ружей у них одно – два. Вот стрелы опасны и бьют далеко. На стрельбу из луков они большие мастера. Если не устоим, или меня вдруг убьют, то забирайтесь подальше в пещеру и обороняйтесь там. Туда им на конях не ворваться. А дальше… как Бог даст! – напутствовал опытный казак своих соратников.
Тем временем над холмистой грядой вспыхнул край восходящего солнца, и утро окончательно вступило в свои права. Конный отряд стремительно спустился вниз, несмотря на множество камней, рассыпанных под ногами у лошадей, особой древней степной породы. Теперь киргизы видны как на ладони, освещённые солнцем. До них оставалось  шагов пятьсот, не больше.
Вот расстояние сократилось вдвое, Иван занервничал, в ожидании, когда старший казак скомандует «пли». За его спиной стоял внешне невозмутимый, бледный от напряжения Жак, с заряженным пистолетом. Рожок пороха и пулю для перезарядки мушкета он уже приготовил и ждал выстрела с не меньшим напряжением. Иметь четыре мушкета и три пары пистолетов не плохо против двух десятков конников, но их могло не хватить в случае дружной атаки. У казаков имелись ещё сабли, но они были слабым утешением. Кругом валялось ещё множество камней любой величины, тоже оружие для ближнего боя.
– Укройсь! – скомандовал Матвей, когда в них полетели стрелы.
Все наклонили головы за стенку и стрелы попадали, не причинив никому ущерба.
– Вот теперь пли! – скомандовал казак.
Грянули три выстрела, и сразу трёх конников смахнуло с лошадей.
Иван заранее выбрал цель. Толстого киргиза в кольчуге поверх халата и с железным шишаком на голове, каких уже давно не носили русские воины. Целил он в грудь, зная, что его пуля порвет кольчугу, да попал чуть выше, прямо в горло. Пуля была велика, и пороха он не пожалел. Удар был такой силы, что голова киргиза отвалилась в сторону и беспомощно повисла на обрывках кожи. Степной батыр рухну коню под ноги. Лошадь споткнулась и упала на сражённого киргиза, попыталась вскочить, но на неё налетела другая. Произошла свалка.
– Да ты молодец, парень! – похвалил Ивана Матвей. – Добрый казак из тебя выйдет!
Нападавшие расстроились, и, пока приводили себя в порядок, удалось перезарядить казачьи мушкеты и ружьё Ивана. Грохнули ещё три ружейных выстрела, сбившие с лошадей ещё троих нападавших. В ответ полетели стрелы, и одна из них вонзилась в голову Жака. Обливаясь кровью, слуга Делиля замертво рухнул на землю. Помочь ему было нечем.
– Заряжай мушкеты, ваше благородие! – закричал Матвей и матерно выругался, чего никогда бы не сделал в другое время. На Делиля подействовало. Он схватил мушкеты и принялся засыпать в них порох, закатывать в стволы пули и забивать их пыжами.
Киргизы между тем перестроились, и, выпустив стрелы, устремились на оборонявшихся русских с новыми силами. Одна из стрел ранила Семёна в плечо, и молодой казак, схватившись за стрелу, торчавшую из раны здоровой рукой, взвыл от боли. В этот миг он был не боец. Положение сложилось критическое. Пистолет – не мушкет. Далеко не стреляет, да и кольчугу не пробьёт, а киргизы все как один в кольчугах. Тут грохнули два киргизских ружья, и пуля убила смирную серую кобылу Делиля, неудачно поднявшую голову из-за стенки. Казацкие кони, прирученные не подниматься с земли во время боя, не шелохнулись. Лишь учащенно раздувались их чуткие ноздри, да влажные тёмные глаза раскрылись шире обычного. Хуже было с лошадьми Жака и Ивана. Иван свою удержал, а лошадь убитого Жака поднялась, выбежала из укрытия и ускакала в степь. Киргизам было не до неё.
Нападавшие были уже шагах в двадцати. Иван хорошо различал их дикие, вымазанные салом коричневые лица с жестокими узкими глазами. Все происходило словно во сне. Летели стрелы, но Иван был, словно заговоренный. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Руки его сжимали пистолеты. Два других, заряженных, взятых у Семёна, торчали за поясом. Казак свалил ещё одного киргиза выстрелом из перезаряженного Делилем мушкета. Затем, отбросив мушкет, выстрелил сразу из двух пистолетов почти в упор, сразив двух нападавших, и, выхватив из ножен саблю, зарубил третьего. В следующее мгновение отважный казак был бы изрублен страшными кривыми саблями киргизов, да один за другим прогремели четыре пистолетных выстрела Ивана и два мушкетных, сделанных опомнившимся Делилем.
 Эти драгоценные выстрелы, сделанные в упор, решили исход скоротечного боя, смели первый ряд нападавших. Остальные дрогнули, и, развернув коней, с жуткими криками поскакали обратно.
– Ура! – закричал Матвей, потерявший папаху, забрызганную кровью зарубленного киргиза.
– Урр-ра! – подхватили в едином порыве Делиль и Иван. Осип Николаевич бросился в объятья к Ивану, восторженно бормоча что-то уже по-французски.
– Жан! Мы победили! Мы опрокинули диких варваров! Этих настоящих потомков Чингисхана!
Прекрасная Франция! Это я, Джозеф Николя Делиль, совершил этот подвиг во имя тебя о, Святая Дева Мария! – слезы радости и гордости брызнули из карих глаз француза.
Между тем, неутомимый Матвей добивал саблей и старинным извилистым бухарским кинжалом раненых пистолетными пулями киргизов. Одного самого толстого и, возможно, старшего, легкораненого, принялся деловито вязать его же арканом, приговаривая:
– Вот подвесит тебя на дыбу, капитан Баранов, да поджарит тебе пятки, всё ты расскажешь ему, басурманин!
Позорно бежавших киргизов, за которыми потянулись несколько лошадей потерявших своих всадников, и след простыл. Только тут Иван заметил полоску пыли на краю степи.
– Смотри, дядя Матвей!
Казак прикрыл глаза от солнца широкой, залитой вражеской кровью ладонью, и устремил в степь встревоженный  взор.
– Наши, казаки! Ну, слава Богу! Скоро будут здесь! Их киргизы почуяли и бежали. Нет, не все к нам, – заметив, что часть казаков отделилась от отряда, и пытается преследовать киргизов. – Но это вряд ли, не догонят…
Уже вдвоём с Иваном они крепко спутали пленного, оставив его на земле, и поспешили на помощь Делилю, который склонился над раненым Семёном.
Молодой казак морщился от боли, но не кричал и не стонал. Стрела пробила насквозь плечо, перебив ключицу.
– Это хорошо, что насквозь, легче вынуть, – оценил Матвей. Сломал наконечник и резко выдернул древко стрелы. Семён охнул.
– Терпи казак, атаманом будешь! – наставлял его старший.
– Эх, Осип Николаевич! Жаль, водку всю выпили! Было бы сейчас, чем промыть.
– Есть чем! – Француз вывернул на землю содержимое объёмистого саквояжа убитого Жака и разыскал флакон со спиртовой настойкой календулы, йода и ещё чего-то, придававшего составу бурый цвет – средство для ран, ещё не известное в России. А вот и полотно на бинты.
Рану Семёна промыли настойкой, причинив казаку немало страданий, и плотно забинтовали.
– До свадьбы заживёт! – ободрил товарища Матвей.
– Да женат я, – подал тихий голос Семён.
– Значит, быстрее заживёт! – поправился казак.
– Ты, Иван, успокой лошадок, да собери имущество, а мы с Осипом Николаевичем осмотрим добычу.
– Что за слова ты мне накричал, Матвей, когда я перезаряжал мушкеты? – дождавшись случая, спросил Делиль.
– Ох, и не спрашивай, барин! Такие слова, что совестно их сейчас повторить.
– Но они вывели меня из оцепенения, – признался Делиль. Он слышал о русской брани. Кое-что знал и сам, но такого ещё не слыхал.
Принялись считать убитых киргизов. Оказалось их двенадцать. Тринадцатый,, пленный, тихо лежал на земле.
– Пол отряда мы перебили! Ай да молодцы! И Вы, Осип Николаевич, не подкачали. Всё хочу спросить, Вы из немцев будите, или как?
– Нет, француз я. О Франции слышали, господин казак?
– Слышал, ваше благородие, не самый темный. У нас среди казаков есть два шведа и один немец, а вот французов пока не было. А то я никак не пойму, откуда вы. То-то слушаю вашу речь, немцы хуже говорят, их и понять сложно, так коверкают слова. Это хорошо, что Вы француз, – заключил казак.
– А меня ты хорошо понимаешь? – улыбнулся астроном, обнажив белые зубы, сверкнувшие сквозь черные усы.
– Не то слово, Осип Николаевич! Все понимаю, хоть и быстро вы говорите.
Собирая оружие убитых, Делиль оценил ружьё с длинным стволом и серебряной насечкой на замке.
Казак принял его из рук француза и осмотрел.
– Знатное ружьё, Осип Николаевич, бухарское. Понравилось? Берите, ваша добыча.
– Можно я ещё шлем возьму на память, и саблю, и этот кинжал? У нас это называют трофеями.
– Собирайте, что хотите, хоть кольчуги снимайте. Ваша добыча, в бою взятая, – деловито рассудил казак, рассматривая другое ружьё, короткое, похожее на мушкет, с непонятными знаками на хорошо обработанной стали.
– Увидев, что казак в затруднении, Делиль осмотрел трофей. – Английское ружьё, должно быть не плохое, – определил он по надписи:
«Maintone» 76/100 Birmingham 1723.
– Вот откуда тебя занесло! – удивился Матвей. Это ружьецо беру себе.
Заметив, что Иван выполнил его указания, казак послал парня ловить коня погибшего Жака, благо тот ускакал не так далеко, и, успокоившись, мирно щипал натощак тощую сухую траву.
– А мы будем встречать казаков, ваше благородие. Вы уж замолвите за нас слово перед начальством…
 
– Пока это всё, – закончила читать свои записки Елена, закрыла блокнот и добавила,  –  допишу, отредактирую и отпечатаю. Интересно?
– Очень интересно! – едва ли не хором ответили собравшиеся вокруг костра близкие люди, в том числе младшие дети Ирочка и Антон, захлопавшие в ладоши.
– Лена, как ты думаешь, что теперь будет в долине Караганки после первых находок археологов? – спросил Леонид.
– Думаю, что со временем там будет создан историко-археологический музей-заповедник под открытым небом, подобный Херсонесу в Крыму.
– В нашей области уже есть единственный в мире Ильменский минералогический заповедник, а теперь будет и историко-археологический! – размечтался Фёдор. – Не только полезными ископаемыми, но и древней историей богат Урал-батюшка! А как же его назовут?
– Трудно сказать? – задумалась Елена. – Я бы назвала заповедник Аркаимом.
– Почему Аркаимом? – обняв жену, спросил Сергей.
– Первую ночь в этой сакральной долине мы провели у подножья древнего потухшего вулкана Аркаим. Что если и в самом деле его название происходит от места, где жил первочеловек Има? От его имени и название горы – Арка-Имы. В те далёкие времена Аркой могли называть город или поселение. Вспомните столицу славянской Ругии град Аркону на острове Руян, откуда приплыли в Русь Словенскую ладьи князя Рюрика…
– Но ведь первым человеком был Адам? – возразила супруга Фёдора Галина Михайловна.
– Адам был первочеловекам по Ветхому завету и жил в библейском раю где-то у слияния рек Тигра и Евфрата, но гораздо раньше у нас на Южном Урале, находился ведический рай, в котором согласно древним ведам, сохранившимся в Индии, жил Има, откуда наше русское «имя»! – с удовольствием рассказывала Елена. – А теперь, кто хочет, давайте купаться. Под вечер вода самая тёплая и полезная!

* *
Прошли несколько замечательных тёплых солнечных дней последней декады июля. И вот в предпоследний июльский день почтальон принёс в дом Васильевых телеграмму из Ленинграда.
«Серёжа, Лена. У нас беда. Пропал без вести Саша. У мамы инфаркт. Приезжайте».
– Как пропал? Где? Куда пропал? – не находил себе места Сергей. А в голове так и крутилась страшная догадка. – «Неужели его эскадрилью отправили в Афганистан? Но почему он об этом не сообщил. Не мог? Не хотел тревожить родителей? Не имел права? Когда же это произошло?»
– Боже мой! У мамы инфаркт…
Спешно попрощавшись с родными, Васильевы в тот же злополучный день уехали на проходящем через Миасс поезде в Москву откуда до Ленинграда уже недалеко.
   

4.
Под вечер первого июльского дня пара советских истребителей МиГ-21 , управляемые капитаном Шпаком и старшим лейтенантом Васильевым, наносила ракетно-бомбовые удары по душманам, пытавшимся уйти через горы в сторону Пакистана. Летали истребители по хорошо отработанному профилю высоты: «большая – малая – большая». Так пилоты называли успешную тактику нанесения ударов с воздуха, хорошо себя зарекомендовавшую в Афганистане.
Время пребывания на низкой высоте, когда, выполняя роль штурмовиков, истребители наносили удар по земле неуправляемыми ракетами УБ-32  необходимо было сокращать до минимума, так, чтобы избежать поражения от «стингеров», которые имелись у душманов, щедро снабжавшихся американским оружием из соседнего Пакистана. В так называемой Северо-западной пограничной провинции , населённой преимущественно пуштунами, находились опорные базы душманов или, как их называли на Западе, моджахедов .
Атака выполнялась в пологом пикировании с максимально возможной скоростью. Ракеты, выпущенные из подвесных блоков, уходили на цель, однако точность поражения оставляла желать лучшего. Зато высокая скорость полёта затрудняла прицеливание недостаточно опытных зенитчиков, и пуски «стингеров», если таковые происходили, не достигали цели.
Отстреляв ракетами, истребители резко меняли курс и уходили на высоту, где «стингеры», предназначенные для поражения низколетящих целей, были им не опасны. Других эффективных поражающих средств у душманов не было. Если бы не граница, до которой не более двадцати километров, боевая задача была бы выполнена без потерь. Там вдоль линии, проведённой на карте британцами ещё в девятнадцатом веке и разграничивающей на две страны Афганистан и Пакистан племена пуштунов, для которых состояние перманентной войны дело привычное, дежурили в воздухе пакистанские истребители F-16 американского производства. 
Во время последней атаки, когда в блоках оставались всего восемь ракет, истребителю старшего лейтенанта не повезло, его прошила пулемётная очередь с земли, повредив систему управления самолётом. Сообщив по рации капитану Шпаку, что выходит из боя и возвращается на базу, Васильев с огромным трудом вывел «МиГ» из пике и попытался набрать высоту. Однако неполадки привели к тому, что истребитель недопустимо близко приблизился к пакистанской границе, а, возможно, и нарушил её.
Внезапно МиГ-21 содрогнулся от удара ракеты класса «воздух-воздух», выпущенной с большого расстояния пакистанским истребителем, и загорелся. Несмотря на прямое попадание, чётко сработала система катапультирования, и через несколько секунд старший лейтенант Александр Васильев завис в воздухе на парашютных стропах. Потоки воздуха понесли парашют на юго-восток, и он ничего с этим поделать не мог, понимая, что, скорее всего, приземлится на территории Пакистана.
Обнадёживало, что быстро темнело и, если он приземлится удачно, то за ночь можно было добраться до границы, которая охранялась из рук вон плохо, и вернуться в Афганистан. О том, что может случиться если он приземлится неудачно – кругом горы, если его схватят пакистанские пограничники или, того хуже, душманы, думать двадцатипятилетнему лейтенанту не хотелось. При себе было личное оружие – пистолет ПМ с запасной обоймой и лейтенант был готов дать последний бой, оставив один патрон для себя…
Не обстрелянный с земли, а это уже хороший знак, Васильев приземлился с парашютом на склоне горы, поросшей мелким редколесьем – корявыми соснами, росшими вперемешку с арчой, фисташкой, кизилом и каким-то кустарником. Впрочем, поблизости, кажется, никого нет, руки-ноги целы, и это уже вселяло надежду.
«Афганистан или всё-таки Пакистан – вот в чём вопрос? Всё тут так перемешано. Одно слово – горы…» –  размышлял старший лейтенант, освобождаясь от парашюта.
Свернув купол, засунул в щель между двумя большими камнями и закидал сверху камнями поменьше, так чтобы было незаметно. Впрочем, было уже довольно темно, и за ночь он постарается уйти как можно дальше. – «Только вот куда?»
Помимо пистолета у старшего лейтенанта имелись нож, фонарик, планшет с картами местности, пара карандашей, часы, компас и плитка шоколада. Не густо, зато нет ничего лишнего, что мешает движению.
«Где же я нахожусь?» – Васильев присел на корточках, разложил на коленях карту и включил фонарик. Посмотрел на предполагаемый район своего приземления, но при отсутствии каких-либо ориентиров найти это место на карте не смог. Оставалось лишь довериться компасу, а это значит, держать направление на север-запад. На равнине это было нетрудно, но в горах идти строго по курсу не получалось, тем более ночью. Света от звёзд и молодого месяца явно не хватало, и часа через полтора он оказался на дне ущелья, по которому протекал небольшой ручей.
Вволю напился холодной горной воды, протёр лицо и присел на камень, вслушиваясь в ночные звуки. Однако кроме журчания воды ничего не услышал. Ущелье уходило куда-то на юго-восток, а граница должна была находиться на северо-западе или на севере.
Передохнув, перепрыгнул через ручей и принялся карабкаться на противоположный склон ущелья. Потратив не менее часа и обессилев, наконец, выбрался наверх и примерно в полукилометре от себя заметил небольшой горный кишлак, откуда тотчас донёсся лай собак. С такого расстояния собаки не могли почуять чужого и, по-видимому, их привлекало нечто другое.      
Идти в кишлак, не зная, кто там, было не только рискованно, но и смертельно опасно. Даже если это был афганский кишлак – граница могла проходить и по ущелью – в нём могли находиться душманы или «духи», как этих бандитов называли солдаты из пехоты. Если же этот кишлак был на пакистанской стороне, то душманы из тех же пуштунов наверняка были там.
Пакистан, как один из важнейших стратегических союзников США, фактически вёл против народной власти Афганистана и ограниченного контингента советских войск необъявленную войну, вооружая моджахедов и предоставляя им свою территорию. Вот и тот сильно потрёпанный правительственными войсками отряд бандитов, терроризировавших кишлаки, перешедшие на сторону народного правительства, который несколько часов назад обстреливал самолёт Васильева, пытался укрыться в Пакистане. Вполне возможно, что с наступлением темноты это им удалось, и сейчас душманы зализывают раны в этом кишлаке.
Васильев прикинул, куда ему идти дальше и выбрал северное направление в обход кишлака.

5.
– Мы высоко ценим ваше участие в наших делах и вашу безвозмездную помощь, господин Варзани. Приятно иметь дело с представителем могущественной и дружественной нам страны к тому же близким по крови человеком, владеющим божественным фарси, на диалектах которого говорят все иранские народы и мы пуштуны – самые стойкие на земле воины Аллаха.
Я бывал в Америке и встречал там выходцев из Ирана, Афганистана и Пакистана, я имею в виду и пуштунов, которые неплохо устраиваются за океаном. В Америке много возможностей для трудолюбивого и делового человека. У нас с этим гораздо сложнее. Кругом горы и многочисленное необразованное население, которое способно лишь на то чтобы рыхлить землю кетменем, пасти  на горных лугах баранов или воевать. С одной стороны это плохо, но с другой стороны неграмотные люди – самые истые приверженцы ислама, и по призыву муллы готовы пойти в огонь и в воду.
Не щадя своих жизней, наши люди готовы бороться с неверными захватившими Кабул, и с ещё более неверными русскими, которые пришли к нам из страны Большого Шайтана , и устанавливают на нашей древней земле неугодные Аллаху порядки. – Учтиво склонил перед американцем бритую голову Ахмат Хекмаль – один из лидеров моджахедов, лагерь которых находился в Северо-западной пограничной провинции Пакистана.
Прошлой ночью Хекмаль прислал господину Варзани свою юную и обольстительную наложницу, тем самым подчеркнув особое расположение к американцу, свободно говорившему на нескольких диалектах фарси и обладателю «восточного лица», однако не с типичными иранскими, а скорее семитскими чертами. Теперь, через эту женщину они породнились, и Хекмаль надеялся на ещё более щедрую помощь, прежде всего деньгами, за которые в Пешаваре можно было купить не только паршивые китайские автоматы, лишь внешне походившие на те, которыми вооружены неверные шурави, но и гранатомёты и даже «Стингеры», пригодные для уничтожения вертолётов и самолётов. 
«На всё воля Аллаха, смешавшего благородную кровь избранных им иранцев с горячей арабской кровью» – помянул всевышнего чистокровный пуштун в оправдание своим непристойным мыслям относительно внешности господина Варзани, который, конечно же, имеет на самом деле иное, ему неизвестное имя. Какое? Это уже не важно.
– Где же ваши обещания, уважаемый господин Хекмаль? Где русские пленники, которых вы мне обещали? – Отпив глоток ароматного чая, спросил у Хекмаля господин Варзани. – Тех, двух солдат, которых я увидел в прошлый раз нельзя использовать по назначению. Во-первых, оба азиаты, а во-вторых, ваши люди их искалечили, а калеки мне не нужны.
– Оба были мусульманами. Один узбек, другой таджик. Простите, господин, не доглядел. И тех и других пуштуны не любят. Покалечили их, но не сильно. Я отправил обоих в кишлак, пусть работают на полях. Зато на этот раз для вас, господин Варзани, есть хороший товар, –  с удовольствие приготовился сообщить американцу Хекмаль.
– Что же вы не сказали сразу! Кто же он? – Заинтересовался Варзани, задержав на секунду пиалу в руках.
– Офицер, лётчик. Его самолёт был сбит несколько дней назад, а парашют неверного отнесло на нашу сторону. Пробирался к границе. Мои люди искали его, но он сам обнаружил себя, встретив в лесу женщин, которые собирали хворост. Пытался расспрашивать их, что это за местность, те не поняли, испугались и убежали. Он их не тронул, и женщины сообщили нам о встреченном незнакомце.
Мои люди преследовали его. Шурави отстреливался, убил двоих. Расстрелял все патроны и после отчаянной борьбы – он хорошо владеет приёмами рукопашного боя – был схвачен. Его почти не били и на этот раз вы не скажете, что я предложил вам калеку. Хотите взглянуть на пленника? Если понравится, то он ваш, господин Варзани. Забирайте и делайте с ним что хотите, – приложив руку к груди, покорно склонил перед американцем голову чистокровный пуштун Ахмад Хекмаль, мечтавший о том дне, когда Северо-западная провинция Пакистана объединится с Афганистаном и пуштуны создадут великий Пуштунистан.
Допив чай, Хекмаль и его американский гость в сопровождении охраны из двух крупных бородатых пуштунов, вооружённых трофейными русскими автоматами и старинными саблями, унаследованными от отцов и дедов, сражавшихся с англичанами в прошлом веке, отправились в местную тюрьму. Это была глубокая яма, прикрытая сверху деревянной решёткой и скрытая от постороннего взгляда высокой стеной.
В Южном Вьетнаме, о войне в котором господин Варзани знал не понаслышке, такие дешёвые и эффективные тюрьмы, куда в начале семидесятых годов бросали вьетконговцев, а позднее в них содержались американские военнопленные, называли «тигровыми ямами». На востоке их называли одним не менее страшным словом – зиндан. 
Варзани взглянул на дно зиндана, в котором содержались трое. Два пленных бойца из афганского царандоя, которых приволокли с собой душманы, ходившие в рейд по ту сторону границы, и пленный русский лётчик, которого Хекмаль приказал поместить в одну яму с этими жутко истерзанными людьми, не способными стоять на ногах, чтобы морально сломить захваченного в плен русского лётчика.
На дно зиндана упали тени. Пленник вскинул голову и увидел двух пуштунов, рассматривавших его сверху.
– Вот он, господин Варзани. Как видите, стоит на ногах и все кости у него пока целы в отличие от этих двух собак, которые подыхают в этой зловонной яме. Такой товар вас устраивает?
– Устраивает, пытаясь лучше рассмотреть лицо пленника, – ответил Варзани. – Переведите его в другое место, только не в зиндан. Больше не бейте и хорошо кормите. Он мне нужен живым и здоровым.
– Так вы его заберёте?
– Да, но не сейчас. Отвечаете за него головой, вы меня поняли?
– Да, господин Варзани, я вас понял, – приложив руку к груди, склонился перед американцем отсиживавшийся в Пакистане Хекмаль.
– Как ваше имя? – Спросил Варзани, придирчиво посмотрев на пленника.
Пленник вздрогнул, услышав английскую речь из уст человека с восточным лицом, облачённого в одежды пуштуна. Старший лейтенант Васильев неплохо владел английским языком, основам которого его обучила мама ещё в детстве. Потом была средняя школа и лётное училище, где преподавали язык наиболее вероятного противника. Вот и пригодились полученные знания. Однако горько было сознавать, что это произошло в плену…
На второй день своих странствий по горному редколесью, Васильев совершил непростительную ошибку. Он вышел к двум женщинам, собиравшим в лесу хворост, и обратился к ним на самом скверном пушту с просьбой сообщить название ближайшего кишлака, употребив весь свой словарный запас, состоявший из трёх десятков слов. По названию кишлака Васильев мог определить собственное местонахождение по карте и скорректировать маршрут.
Досадная ошибка, необдуманный поступок. Вместо ответа испуганные женщины заголосили и побежали в сторону кишлака. Разум подсказывал, что в создавшейся ситуации следовало их остановить и уничтожить, но Васильев поступил иначе, свернул в противоположную сторону и пробежал не менее двух километров, однако душманы имели неплохие средства связи, и по пути русского лётчика ожидала засада.
Первую обойму он расстрелял меньше чем за минуту. Загнав в пистолет вторую, израсходовал, сбившись в запале со счёта, и когда поднёс горячий ствол к виску, обойма оказалась пустой…
Озверевшие душманы окружили безоружного пилота, однако не просто взять молодого крепкого офицера, владевшего приёмами рукопашного боя. Выбитые зубы, расквашенные носы привели «духов» в ярость и, скопом одолев русского лётчика, могли его растерзать на месте, если бы не вовремя появившийся полевой командир, который, памятуя о приказе господина Хекмаля, не дал совершить самосуд. Так русский лётчик оказался в зиндане…
– Как ваше имя? – повторил свой вопрос человек, похожий одеждой и поведением на пуштуна, однако хорошо говоривший по-английски.
«Отвечать или нет?» – задумался русский лётчик, – «играть в молчанку или попытаться выиграть время в надежде? В надежде на что? В надежде, что своего будут искать и если не убили сразу, то, возможно, передадут в руки пакистанским военным, а с Пакистаном СССР формально не воюет…»
– Александр Васильев, – назвался пленный пилот.
– Ваше воинское звание?
– Старший лейтенант.
– Сколько вам лет?
– Двадцать пять.
– О! Да вы ещё слишком молоды! – удивился Варзани. – Как вы оказались в Афганистане?
– Направили служить.
– Напрасно. Война вами проиграна и подходит к концу, – уверенно заявил Варзани. – Проиграна война не здесь в Афганистане, а в Кремле. Скоро русские начнут выводить свои войск из этой страны. Хотите сохранить жизнь или же желаете подохнуть, как эти собаки? – Варзани брезгливо указал пальцем на рядовых бойцов царандоя, медленно умиравших в бессознательном состоянии в лужах собственной крови и мочи. На этих несчастных и на сбитого лётчика, которого не позволили забить до полусмерти, смеясь и показывая грязные задницы, мочились сверху караулившие пленных душманы.
На  заданный вопрос лейтенант не ответил. Смотреть на несчастных было страшно, к горлу подкатывала горькая тошнота. Присев на корточках, он обречёно обхватил голову руками…
«Жаль отдавать этого молодого русского офицера безжалостным костоломам Хекмаля, которые сделают с ним, то же, что и с этими подыхающими в зловонной яме афганцами. Возможно, что из него выйдет толк», – оценивая «товар», предложенный Хекмалем, задумался кадровый разведчик ЦРУ Бен Тернер он же, эмиссар этой могущественной организации, контролирующей едва ли не весь мир.
В начале года, выполняя порученную ему миссию, Тернер побывал в Саудовской Аравии, Эмиратах , Пакистане и задержался до апреля в отдалённой от внешнего мира Северо-западной пограничной провинции, в самом её сердце – Зоне расселения пуштунских племён. Эта горная территория, не очень-то подчинялась властям в Исламабаде  и была для руководства исламской страны постоянной головной болью.
Опытный офицер ЦРУ, владевший разговорным фарси и его диалектами, прибыл на Восток с конкретной миссией и под именем господина Варзани, хорошо знакомого с обстановкой, сложившейся в Центральной и Южной Азии, с перспективой работы в пока ещё советском Таджикистане, где, по мнению аналитиков, в ближайшие годы разразится гражданская война.
Кровопролитный конфликт между двумя кланами местной пока ещё «коммунистической» элиты должен был сыграть немалую роль в развале СССР. В Закавказье уже начались межнациональные столкновения. Скоро они начнутся и там, за Амударьёй. Вначале таджики передерутся между собой. Потом надлежало столкнуть их с соседями и так далее, иными словами, – «эффект домино»…

6.
– За твои дальнейшие успехи, Владислав! – Илья Яковлевич чокнулся с племянником и с удовольствием выпил коньяк, закусив долькой лимона. – Теперь ты не кандидат, а полноправный член Коммунистической партии. Считай, что мы обмыли твой партбилет.
Кстати, твой ленинградский знакомый тоже принят в ряды КПСС. Жаль, что у вас не наладились более тесные контакты. Имей в виду, он весьма перспективный и многоопытный товарищ.
– Я это понял, и со своей стороны постараюсь наверстать упущенное. Анатолий Аркадьевич весьма интересный харизматичный человек, хороший оратор. И фамилия у него многообещающая – Скачков! – пошутил Владислав. 
– Бери с него пример, Владислав, а вот харизмы тебе явно не хватает, – подчеркнул дядя, не желая этим обидеть племянника. Шутки он тоже не заметил. Фамилия, как фамилия…
Райков допил коньяк из своего бокала, который дядя наполнил до краёв любимым «Хеннеси», так что несколько капель скатились на паркет. Полный бокал, граммов на сто пятьдесят, не меньше, это за будущие успехи. Приятное тепло разливалось по телу и через несколько минут наступит не менее приятное опьянение.
На улице ноябрьская хмарь с дождём, снегом и до костей пронизывавшим ветром, а здесь, в дядюшкином кабинете, уютно, сухо и тепло. Владислав был голоден и набросился на бутерброды с икрой, салями, ветчину и прочие деликатесы, которые ему предложил дядя.
На днях торжественно отпраздновали семидесятилетие Великой Октябрьской революции, страна готовилась к зиме, к встрече Нового 1988 года, но политические страсти, разбуженные перестройкой, так и не улеглись, обещая «горячую зиму».
– Ты хорошо поработал в этом году, Владислав. Поездил по стране и многое увидел собственными глазами, познакомился с людьми, которые могут быть полезны, завёл перспективные связи. Что касается Ролсона, с которым ты подружился, то это заметная удача. После твоего вопроса, откуда он прилетел в Москву двадцать восьмого мая, на который Ролсон солгал, умолчав, что прибыл из Хельсинки, подтвердились мои весьма  веские подозрения, что журналистика не основное его занятие, скорее прикрытие. Этот Ролсон «непростая штучка» и, несомненно, агент ЦРУ. Вероятнее всего, что он принимал активное участие в операции с самолётом, а в Финляндии и в Москве выполнял контрольные функции.
– Как и я? – Райков вопросительно посмотрел на дядю.
– В некотором роде, – неопределённо ответил Илья Яковлевич. – Появилась информация, что в указанное время у стен Кремля должно случиться нечто неординарное, и я попросил тебя лично присутствовать при этом.
– Откуда появилась такая информация? – затаив дыхание, спросил Владислав.
– Вопросы, на которые нельзя ответить, лучше не задавать. Это на будущее, – дал племяннику мудрый совет Илья Яковлевич и строго посмотрел на Владислава.
– Как же теперь быть с Ролсоном? – расстроился Владислав, которому не хотелось его терять. – Ведь придётся сообщить куда следует, и дорога в нашу страну будет для него закрыта.
– А следует, ли это делать? – ответил вопросом Илья Яковлевич, чуть помедлил и сам же на него ответил. – Сотрудники Комитета, как правило, отслеживают передвижение иностранцев, тем более из капстран . Допустим, Ролсона уличат в шпионаже и перестанут пускать к нам. На его место придёт кто-то другой, нам неизвестный, а твой американский друг может пригодиться в большой игре, в которой всем нам, и очень скоро, предстоит участвовать. Как знать, возможно, Ролсону суждено стать нашим союзником.
– Как же так, ведь он не только американец, но и?.. – раскрыл от удивления рот племянник.
– Ну и что же? Американцы и русские, – дядя не использовал на этот раз обычное и устойчивое словосочетание «советские люди», – всегда были союзниками в важных делах. Вспомни Вторую мировую войну, на протяжении которой мы были рядом, – привёл Илья Яковлевич широко известным и тем не менее самый наглядный пример.
– Холодная война с её корейским, вьетнамским, афганским и прочими эксцессами – это продолжение соревнования двух систем – кто выдохнется первым? Времена меняются и перед новыми угрозами, не менее опасными, чем фашизм, мы должны быть вместе.
– Что же нам угрожает теперь? – спросил Владислав, который привык к манерам дяди излагать свои мысли витиевато и даже загадочно.
«Самовлюблённый индюк!» – Как-то невольно едва не вырвалась у Владислава такое вот крамольное сравнение, однако он тут же спрятал его подальше, глубоко уважая дядю, избавившего племянника от повседневной рутины, с который постоянно сталкивается программист, прокручивая в голове алгоритмы, воплощённые в программных кодах, приемлемых для ЭВМ.
После прожитых тридцати лет это уже совсем непросто, не всякая голова переварит. Так что спасибо дяде. Своим новым положением, не говоря уже об окладе и премиальных, Райков был очень доволен, тем более что его жизнь теперь дополняла Жанна, бывшая на шестом месяце беременности, и в новом году у них родится девочка. Жанна уже сделала УЗИ и теперь не спеша подбирала для дочки имя.
 Дополняла его насыщенную жизнь и секретарша Аллочка, которая была и моложе и аппетитнее…
Наверное, шпионила за ним, но если и «стучала», то вполне разумно. Впрочем, Владислав был надёжно прикрыт двумя такими «глыбами» в лице дяди и тестя, что не стоило обращать на это внимания, да и не враг ему Аллочка, к которой он привык, пожалуй, даже привязался и дарил подарки.
Огорчила как-то, заявив, что поработает с Владом ещё полгода, а потом выйдет замуж. Появился у неё кавалер. Сорок лет и директор большого магазина. Любить она его не любит, но ничего, привыкнет. Зато работать ни на кого больше не станет, будет жить обеспеченно, в своё удовольствие.
На шутливый вопрос – «неужели, Аллочка, ты так перетрудилась, работая на меня?» – Ответила, – «Я, Владик, не только на тебя работаю», – и рассмеялась, а потом добавила: – «Пошутила. Хватит! Хочу жить вольной птицей, нет – кисой, которая гуляет сама по себе… Тебе, Владик, пришлют другую секретаршу, постарше и умнее, чтобы ты больше не шалил, копил силы для Жанночки!»
Не смог Владислав на неё обидеться, огорчился, – «Жаль если уйдёт. Пришлёт дядя какого-нибудь пятидесятилетнего «крокодила» в брючном костюме и останется одна Жанна».
На поиски других дам у Владислава не хватало времени, да и донесут тестю доброхоты. – «Не дай бог!» – вздрогнул  от такой мысли. – «Вот, поганка, и здесь уколола…»
– Владислав, ты слышишь меня! – прервал дядя несвоевременные размышления племянника.
– Да, да! – Спохватился Владислав, возвращаясь к реальности. – Угрозы?   
– Угрозы. Третий мир готовит нам новые вызовы, и на этот раз мы должны быть вместе. Это понимают новые руководители страны, прежде всего, Михаил Сергеевич, Александр Яковлевич, Эдуард Амвросиевич и их соратники.
– Капитализм, социализм – люди устали от конфронтации, а на вопрос, где сейчас больше социализма у них или у нас, умный человек не сразу ответит. Возьмёт и назовёт, скажем, Швецию. Королевство, монархия, а качество жизни лучшее в мире! Да, есть там богатые люди, но почти нет бедных. Почему же мы не сможем иметь богатых людей при условии, что не станет бедных, а их в нашей стране не мало. Нищих, как скажем в Мексике, Бразилии или в Индии, у нас нет. Швеция и не только она, но и США легко утрут нам нос своим «средним классом».
– Мир меняется, меняемся и мы. Если не изменимся, то проиграем. Но если суждено появиться богатым, то неплохо бы стать этими людьми нам, Владислав. Надеюсь, ты понимаешь меня. Подумай, и не задавай скоропалительных вопросов, – закончил дядя
Между ним и племянником установилась долгая пауза, в течение которой Илья Яковлевич выпил чашечку любимого чёрного кофе с лимоном и несколько раз заглянул в свежий номер «Правды».
– Ты в курсе дискуссии, которая развернулась между Ельциным и его оппонентами, прежде всего Лигачёвым  и Горбачёвым на последнем пленуме ЦК? 
– Кое-что читал. Ерунда какая-то. Ельцин обвиняет правительство, председателя Совмина, своего друга Лигачёва, который способствовал его переводу на работу в Москву и самого Михаила Сергеевича Горбачёва в нерешительности, в непродуктивности реформ, в недостаточном темпе преобразований. Как будто можно что-то решить и сделать одним махом!
Непонятно на каком основании заявил, что в стране нарождается новый «культ личности», имея в виду Горбачёва, на которого к тому же негативно влияет Раиса Максимовна . Словом пошёл против системы и, естественно, был за это, подвергнут острой критике даже со стороны тех руководителей, которые его поддерживали. Потом покаялся, признался, что с критикой согласен, признал, что, выступив с необоснованной критикой, подвел Центральный Комитет и Московскую городскую партийную организацию, совершив тем самым ошибку.
Сейчас находится в больнице. По слухам, которые уже ходят среди москвичей, серьёзно поранился то ли ножницами, то ли ещё чем-то. Говорят разное. То ли несчастный случай, то ли пытался совершить суицид и даже, что это инсценировка, – перечислил Владислав, всё, что слышал за последние дни о московском градоначальнике. 
– Уберут его, отправят обратно в Свердловск, тогда и успокоится, – заключил Владислав, и посмотрел на дядю, не понимая, чем его заинтересовал Ельцин.
– Уже убрали, – усмехнулся дядя. – В вечерних новостях возможно сообщат. Удивлён, что я заговорил о нём?
– Да, несколько удивлён, – признался Владислав.
– Сейчас делаются очень большие ставки, – заметил дядя.
– На что же?
– На людей, на лидеров. Ельцин – один из возможных лидеров, которого мы с помощью народа сможем привести к власти, а он, в свою очередь, не оставит без внимания тех, кто ему помог.
– Почему именно он? – спросил несколько удивлённый племянник. – Мне кажется, что его интеллектуальный уровень не слишком высок. Руководить такой огромной страной не сможет, – выразил свои сомнения Владислав.
– У него будут молодые, умные и энергичные советники, одним из которых, возможно станешь ты, Владислав. Его задача сыграть роль тарана, который разрушит систему, противостоящую радиальным реформам. Как-то сразу же после того как Ельцин возглавил московскую парторганизацию, я беседовал с одним товарищем, хорошо знавшим Ельцина по работе в Свердловске. В непринуждённой беседе он дал Борису Николаевичу следующую характеристику:
«Властолюбив, амбициозен, ради карьеры готов на всё. Смел до безрассудности, если чувствует за собой мощную поддержку, но трусоват, если не чувствует таковой. Верный коммунист-ленинец, но может резко изменить прежние взгляды на противоположные. Любое задание вышестоящего начальства, в лепёшку расшибётся, никого не пощадит, но выполнит», – припомнил Илья Яковлевич слова одного товарища.
– Так ли это? – засомневался Владислав. – Возможно, неизвестный мне товарищ просто недолюбливал Ельцина. Бывает и такое?
– Бывает, – согласился дядя. Я наблюдал за первыми шагами нового руководителя Москвы, проявившего большую активность на новом месте. Придя на эту должность, уволил многих руководящих работников городского комитета партии и первых секретарей райкомов. Получил известность благодаря многочисленным популистским шагам, таким как широко освещавшиеся московским телевидением поездки в общественном транспорте. Устраивал внеплановые проверки магазинов и складов. Организовал в Москве продовольственные ярмарки, объявил борьбу преступности, пьянству и тунеядству. В последние месяцы его так понесло, что начал  публично критиковать руководство партии. Чем всё это закончилось, ты знаешь. 
– Страдалец, – вздохнул Владислав, – но обречён на всенародную любовь.
– Именно так! – охотно согласился Илья Яковлевич, довольный племянником, который за год их совместной работы усвоил азы «аппаратных игр». – Ельцин пострадал от партийного аппарата, который не хочет меняться или делает это под нажимом Горбачёва крайне медленно, сдавая с боем каждую из своих подготовленных за долгие годы позиций. Ельцин оказался бегущим впереди паровоза, но, надеюсь, раздавлен не будет. Номенклатура не сразу сдаёт своих «заблудших детей», даёт возможность покаяться и исправиться. На время он притихнет, но уже скоро общество созреет, и он пойдёт в новую атаку на систему. Будет ли успех? Вот в чём вопрос, – размышлял вслух Илья Яковлевич, делясь с племянником своими мыслями и планами. 
– Пленум вынес резолюцию считать выступление Ельцина «политически ошибочным», и освободил его от занимаемой должности. При этом текст выступления Ельцина не был своевременно опубликован в печати, что породило множество слухов. Так в «самиздате», с которым теперь практически не борются, появились  различные  варианты текста, гораздо более радикальные, чем оригинал. Народу это нравится, народ «разогревается». Народ убеждён, что «те, кто наверху, всё разворовывают и помогают всем кому не лень. И Польше, где царит бардак, и Африке, и Кубе, и Вьетнаму, и арабам – всех не перечесть». Недоверие к правящей верхушке растёт, по мере роста цен и опустения полок в магазинах.
Весь год принимались различные законы, призванные оздоровить плановую экономику, привнести в неё новые рыночные элементы, способные решить дефицит пользующихся спросом товаров широкого потребления и продовольствия, которого производим на душу населения едва ли не больше всех в мире, да гробим, не умея хранить. Теперь разрешено создавать совместные предприятия с участием других стран, заниматься индивидуальной трудовой деятельностью. Декларируется поддержка и развитие кооперативов. Маховик крутится, а на выходе ничего…    
– Приписки и саботаж, – уверенно охарактеризовал экономическое положение в стране Владислав, всё ещё пребываюший в состоянии лёгкого опьянения. – Недавно я побывал в Узбекистане. Там раскручивают «хлопковое дело». Сотни арестованных и судимых. Обман государства просто поражает. Приписки исчисляются сотнями тысяч тонн. Я показывал тебе отчёт, прежде чем направить его в ЦК.
– Видел, хороший отчёт, – подтвердил дядя. – Что из этого следует? Система не работает, а раз так, то она должна меняться, а если не меняется, то её следует сломать!
Ельцин покаялся, и на время его оставят в покое. Поручат другую работу. Возможно, займётся строительством, переживёт «чёрную полосу» и будет востребован в самый критический момент уже в качестве разрушителя неподдающейся системы. Думаю, Владислав, что на него следует обратить внимание. Находиться рядом, но до поры до времени соблюдать дистанцию, чтобы можно было отступить без серьёзных потерь. Трудно сказать, чем всё обернётся. Кажется, ты рассказал мне каламбур, который родился в народе:
«Перестройка – перестрелка – перекличка».
– Такие перспективы пугают, – признался Владислав.
– Ничего, Владислав, будем надеяться, что «перестрелки» не станут масштабными, а «переклички» пройдут незаметно, – успокоил племянника дядя.
– Постарайся самостоятельно определить круг перспективных людей, которые в ближайшие дни и недели будут консолидированы вокруг фигуры Ельцина. Установи с ними контакты, побывай на акциях с участием объекта нашего внимания, послушай, о чём он говорит, попытайся понять, готов ли он бороться до конца, – озадачил племянника Илья Яковлевич.

7.
– Добрый день, Елена Васильевна! Рад видеть вас в добром здравии! – приветствовал Васильеву Илья Яковлевич Исаков, неожиданно оказавшийся в редакции издательства «Правда», где она трудилась над переводами статей из англоязычных газет и журналов.
– Здравствуйте, Илья Яковлевич.  Вот уж не ожидала увидеть вас здесь! Чем обязана?
– У меня для вас и вашего мужа чрезвычайно важная информация. Найдётся ли в редакции место, где мы могли бы поговорить с глазу на глаз, без лишних свидетелей?
– Загадками говорите, Илья Яковлевич, – удивилась Васильева. – Ну что ж, давайте пройдём в буфет. Там сейчас немноголюдно. Выпьем по чашке кофе и сообщите, что это за  «чрезвычайно важная информация». Идёт?
– Вполне, тем более с чашечкой кофе.
Они спустились этажом ниже. Пятница. До окончания рабочего дня оставалось чуть больше часа и в буфете, кроме них и буфетчицы, никого. Заказав кофе, присели за столик у окна. Декабрь, до Нового года оставались считанные дни. Ранние зимние сумерки, за окном снежная метель.
– Елена Васильевна, послезавтра, в воскресный день, у вас день рождения. Поздравляю с юбилеем! В сорок лет женщины особенно привлекательны для одиноких пятидесятилетних мужчин, – попытался улыбнуться Илья Яковлевич. – В день рождения пришлю вам цветы...
– Так вы пришли, чтобы меня поздравить? – удивилась Васильева. – Спасибо, но цветы – это лишнее, да и нет настроения, отмечать свой, как вы заметили, сорокалетний юбилей. Гостей не приглашала...
– Не только, Елена Васильевна, поздравить. Скажите, вам удалось что-нибудь узнать о младшем брате вашего мужа, самолёт которого был сбит на границе Афганистана и Пакистана?
Васильева вздрогнула от столь неожиданного вопроса.
– Нет, ничего определённого. Отец Сергея, мой свёкор, а также мой муж пытались хоть что-нибудь узнать о судьбе пропавшего сына и брата, но так ничего и не узнали. Ответ стандартный, – «пропал без вести при выполнении боевого задания. Возможно, оказался в плену. Других сведений о старшем лейтенанте Александре Васильеве пока нет…»
– Неужели вам что-то о нём известно? – затаила дыхание Елена Васильевна.
– Известно и многое. Он жив и это главное, – любуясь переменами в красивом лице женщины, которая ему нравилась, ответил Илья Яковлевич.
– Слава Богу, жив! – простонала Елена Васильевна. – Откуда вам это известно? В Министерстве обороны, куда неоднократно обращался Сергей, сообщить ничего обнадёживающего не могут, и по сей день, – требовала ответа взволнованная Васильева.
– Елена Васильевна, вспоминайте май прошлого года. Делегацию американских, британских и немецких журналистов, посетивших издательство «Правда». Вы были тогда «на высоте», переводили с английского и немецкого на русский и обратно. Приятно было за вами наблюдать. Помните молодого американского репортёра Генри Ролсона?
– Да, помню. После той памятной экскурсии для иностранных журналистов я ещё дважды встречала Ролсона в Москве. В этом мае на Красной площади, куда приземлился наглый юнец на спортивном самолёте, и в сентябре, когда Ролсон вместе с вашим племянником Владиславом заходили в издательство. Тогда Ролсон передал мне пару номеров «Вашингтон пост» со своими статьями. Однако, причём здесь Ролсон?
– Дело в том, что коллега Ролсона, тоже журналист побывал в Пакистане и видел там пленного советского лётчика по имени Александр Васильев. Ведь это ваш родственник, брат вашего мужа!
– Да это он, – с дрожью в голосе призналась Васильева. – Что же вам ещё рассказал Ролсон? Жаль, что его нет рядом…
– Старшего лейтенанта Васильева захватили афганские моджахеды на территории Пакистана, куда он приземлился на парашюте после того, как был сбит его самолёт. К его счастью среди этих «головорезов» оказался американский советник, спасший ему жизнь и переправивший вашего родственника в Пакистан. Сейчас Александр в секретной пакистанской тюрьме. В нашем Министерстве обороны об этом не знают.
– Илья Яковлевич, почему же вы не сообщили в Министерство обороны о пленном советском лётчике, который томится в пакистанской да ещё и секретной тюрьме! – негодовала Васильева.
– Спокойнее, Елена Васильевна! – одёрнул её Исаков. – В буфете мы уже не одни и на нас обращают внимание. Хорошо, что из радиолы доносится приятная музыка. – Будьте любезны, нам ещё по чашечке кофе со сливками и два эклера, – попросил он буфетчицу, и уже тише. – Дело в том, что если наши военные или чиновники из МИДа обратятся к пакистанским властям с запросом на советского лётчика, сбитого над территорией Пакистана, этот запрос они просто проигнорируют или же ответят, что у них такого человека нет. К тому же, ни в коем случае нельзя ссылаться на источник информации, то есть на меня. В противном случае мне придётся всё отрицать, – предупредил Васильеву ответственный работник аппарата ЦК Илья Яковлевич Исаков.
– Что же делать? – тяжело вздохнула она.
– Через Ролсона одна компетентная служба предложила вариант освобождения пленного лётчика при определённом условии.
– Какая же это компетентная организация, не ЦРУ ли? И каково условие? – насторожилась Елена Васильевна.
– В мае следующего года у нас будет отмечаться  Тысячелетие крещения Руси. На этот праздник по приглашению советского правительства и лично Михаила Сергеевича Горбачёва в Москву прилетит президент США Рональд Рейган с супругой Ненси. В программе визита высоких гостей посещение недавно отреставрированного Свято-Данилова монастыря и встреча с патриархом Московским и Всея Руси Пименом .
Встречать и провожать у стен монастыря высоких гостей будут москвичи, допущенные до такой церемонии. Можно организовать, чтобы мать Александра оказались в списке допущенных лиц. И вот когда Высокие гости будут проходить мимо, вручить супруге президента заранее составленное прошение от матери пленного лётчика с просьбой о его освобождении. Уверен, что после этого ваш родственник будет переправлен в СССР.
– Но ведь об этом раструбят на весь мир все без исключения СМИ Запада, и эта акция ляжет тяжким бременем не только на нашу семью, но и на всю страну. Как вы этого не понимаете, Илья Яковлевич? Ведь то, на что неспособны наши дипломаты, с лёгкостью выполнят наши противники, не хочется говорить, – враги! Да и согласится ли на роль просителя мама Александра, Ольга Владимировна, которая ещё не оправилась от инфаркта. Не добьёт ли её этот гнусный спектакль? 
– Спокойнее, Елена Васильевна. Кандидатуры отца Александра или вашего мужа отпадают. Передать прошение супруге президента должна женщина. Если не сможет мать, то это придётся сделать вам от имени Ольги Владимировны, имя которой вы только что назвали. Не спешите с ответом. Время ещё есть. Поезжайте в Ленинград, передайте родителям Александра то, о чём я вам рассказал со слов Генри Ролсона. Вполне возможно вы ещё с ним встретитесь до мая следующего года, и он вам повторит всё то, что я вам рассказал. – Исаков посмотрел на часы. – Пятница, короткий день. Когда вы заканчиваете работу?
Васильева взглянула на свои часики.
– Уже закончила.
– Давайте я подвезу вас до дома.
– Не стоит. Я должна вернуться в свою комнату, убрать со стола рабочие материалы, отключить от электричества пишущую машинку и переодеться. На улице холодно, идёт снег.
– Я подожду в машине.
– Ладно, ждите, – заколебалась Васильева, подумав, –  «вот он, грядущий високосный год…» – с недобрыми предсказаниями, озвученными мудрой старушкой Анной Григорьевной за праздничным столом в день приезда в Миасс её внука полковника Леонида Семёновича с сыновьями. 

8.
– Поздравляем тебя, Леночка, с днём рождения, – сняв шапку, Леонид протянул Елене букет роз.
– Поздравляем, – обняв, поцеловала её в щёчку Галина.
– Холодно на улице? – Спросил Сергей.
– Холодно, – потёр руки Леонид. – Чтобы цветы не замёрзли, завернули в газету и сверху накрыли целлофановым пакетом.
– Раздевайтесь, мойте руки и за стол. Будем чай пить и совет держать, да Лёня? –  грустными глазами посмотрела на Леонида Елена. – День рождения, к тому же значимый, как-никак – сорок лет, отменить невозможно, однако, какой  уж тут праздник, когда беда. Не до многочисленных гостей, не до тостов, не до бокалов  с шампанским…
Сняв пальто, Леонид Семёнович предстал перед Васильевыми при полном параде с полковничьими погонами на плечах, с медалями и орденами на груди.
– Правильно, Лёня! – одобрила Елена. – А вот Серёжу я редко вижу в форме и при погонах с майорскими звёздочками.
– А где же Ирочка? – достав из сумочки плитку шоколада, спросила Галя.
– Спит доченька. Простудилась. Температура поднялась до тридцати девяти. Напоила чаем с малиной. Недавно уснула. Вот такие у нас дела. Одно к другому. Перед отъездом из Ленинграда в Миасс, пригласили Серёжиных родителей приехать к нам на новогодние праздники, не получилось. Ольга Владимировна ещё слаба после перенесённого инфаркта, а Саша в плену у душманов на территории Пакистана. Сразу же после Нового года, как только поправится Ирочка, съездим с ней в Ленинград, расскажем...
– Жаль я не смогу с вами поехать. Предстоит командировка в ГДР на совместные зимние манёвры советских, польских и немецких войск, – сожалел Сергей.
– Лёня, в пятницу вечером я тебе позвонила, кое-что рассказала. До полуночи обсуждали с Сергеем как нам быть, принять неожиданное предложение, поступившее от Исакова или не принимать?  – голос Елены дрожал, в глазах заблестели слёзы. – Ох, эта ужасная и бессмысленная война…
– Успокойся, Лена, главное, что Александр жив.
– Хотелось бы в это верить, – вздохнула Елена. – Посмотрела в глаза Исакову – лживые, лживые. Утром прислал с курьером поздравительную открытку и цветы. Вот они в вазе. Теперь у меня три букета – от мужа, от вас и от него…
– Исаков предупредил, что обращаться после этого в Министерство обороны или Министерство иностранных дел бессмысленно. При этом придётся сослаться на источник информации, на что он категорически не согласен и станет всё отрицать, а  пакистанская сторона проигнорирует требование вернуть нам пленного лётчика, заявив, что такового нет, – добавил Сергей. – Леонид, ты офицер, полковник, воевал. Подскажи, что нам теперь  делать? Что предпринять?
– Не простая задача, друзья мои. Ливан, где мне пришлось повоевать в роли советника сирийской бригады, защищавшей Бейрут от израильских войск, не Афганистан, в котором идёт одна из самых жестоких войн в современном мире, сравнимая разве что с войной во Вьетнаме, откуда, в конце концов, потерпев поражение, американцы были вынуждены вывести свои войска.
Ввод советских войск в Афганистан был спровоцирован резнёй наших  граждан в Кабуле и Герате, учинённый проамериканским ставленником Амином. Простить ему это преступление мы не могли. Амин и его ближайшие приспешники были уничтожены нашим спецназом , а дальше запылала подогреваемая местными исламскими кругами гражданская война по всей территории Афганистана, угрожая выплеснуться на территории наших среднеазиатских республик.
Тех руководителей страны, которые отдали приказ на ввод наших войск в Афганистан уже нет, а новые руководители пребывают в растерянности, делая уступку за уступкой нашим главным противникам американцам, вольготно чувствующим себя в Пакистане и вооружающим афганских бандитов.
В последние месяцы уходящего года, в котором мы все, кроме моей Галочки, перешагнули сорокалетний рубеж, Горбачёв начинает ускоренно сдавать  наши позиции в мире. Вот же, невольно скаламбурил в цепи означенных им реформ – «перестройка и ускорение». Что будет дальше, видится всё яснее – «перестрелка» на неспокойных окраинах…
Слышал уже такое от коллег-преподавателей института. Люди военные, офицеры болезненнее других воспринимают участившиеся встречи Горбачёва с президентом США Рейганом и переговоры о разоружении . Мы будем разоружаться, а они с этим затянут и не выполнят взятые на себя обязательства. Обороноспособность страны будет ослаблена, и внешнее давление на нас будет нарастать.
Вот и наш уральский земляк Ельцин недолго командовал столицей.  В ноябре смещён с должности первого секретаря Московского городского комитета партии после своего выступления с критикой с замедления проводимых реформ, то есть объявленной «перестройки». Рвётся в политику, а властью обиженных, любят в народе. Не оставляет предчувствие, далеко пойдёт Борис Николаевич. Впрочем, довольно об этом. Грядёт тревожное время. Права мудрая старушка Анна Григорьевна, впереди неспокойный високосный год, который мы встретим уже через несколько дней…
– Лёня, что же ты нам посоветуешь? Как нам поступить? – спросил у полковника майор-военкор Сергей Васильев, переживавший за брата, томившегося в  плену у душманов где-то на территории Пакистана, если, конечно, Исаков не солгал.
– Придётся ждать. Ждать и молиться,  – вздохнул Леонид. – До мая ещё несколько месяцев. Есть надежда, что к тому времени кое-что прояснится.
 – И я так думаю, – согласилась Елена. – Придётся ждать и надеяться. Давайте, друзья, пить чай, -– предложила она. – Всё-таки у меня день рождения…
В прихожей раздался звонок.
«Соседка?», – подумала Елена.
Сергей прошёл в прихожую и открыл дверь.
– Васильевы здесь проживают? – послышался незнакомый голос.
– Да, здесь, – подтвердил Сергей.
– Вам телеграмма, срочная и цветы. Распишитесь в получении и всего вам доброго!
Приняв из рук почтальона или посыльного телеграмму и букет роз, Сергей рассеянно расписался под «галочкой» и вернулся к столу.
– Текст на английском языке. Лена, это тебе, кажется от твоего британского знакомого.
Елена взяла из рук мужа телеграмму и прочитала, переведя на русский язык.

«Хеллен! От всего сердца поздравляю с днём рождения! Твой друг Боб Стилет». 

– Спасибо, Боб за телеграмму и поздравление! – улыбнулась Елена, подумав, – «как узнал, не стану расспрашивать. Если окажешься в Москве, обязательно зайдёшь в издательство. Посоветуюсь с тобой. Что подскажешь?..»      
 


















Глава 7. Високосный год

1.
Попасть в Сумгаит , где уже третий день шли армянские погромы , Сергею Васильеву никак не удавалось. Не помогали ни отчаянные просьбы, ни удостоверение военкора.
Все дороги, ведущие в охваченный беспорядками город, расположенный на берегу Каспийского моря севернее Баку и известный своими нефтехимическими предприятиями, были взяты под контроль внутренними войсками. Помогали вэвэшникам и части бакинского гарнизона. Местная милиция со своими обязанностями не справлялась, хуже того, самоустранилась и не принимала никаких мер по наведению порядка.
– Зачем вам в Сумгаит? – рассматривая удостоверение Васильева, в третий раз задавал один и тот же вопрос, измотанный майор внутренних войск. – Там творится, чёрт знает что! Людей режут, жгут, убивают! Вы тоже хотите оказаться в их числе? На армянина вы не похожи, так убьют за то, что журналист! В Сумгаите орудуют банды из бывших уголовников, которым хорошо платят националисты из местной интеллигенции. Есть такие паразиты, раскачивают ситуацию, а армян режут за то, что провозгласили выход Карабаха из состава Азербайджана. Армян в городе тысяч двадцать. Живут лучше азербайджанцев, а в городе полно озлобленных жителей, желающих выбраться из хибар «Нахалстроя» – это у них район такой, пояснил майор, – и занять квартиры армян, которые всё бросают и бегут, в основном, к нам в Россию. Знают, что там их не обидят…
– Почему же, товарищ майор, не удаётся пресечь эти преступления?
– Да потому, что местное население не только не препятствует погромщикам, а зачастую на их стороне! Такие тут, брат ты мой, дела! Мало тебе Баку? Ходи по городу, разговаривай с беженцами из Сумгаита. Их сейчас эвакуируют морем в Махачкалу и Астрахань, а далее на армейских грузовиках в Орджоникидзе и Ставрополь. Снимай здесь, записывай, а с наступлением темноты возвращайся в гостиницу, целее будешь.
В Баку мы резни, конечно же, не допустим. Тут армян тысяч двести. И в Сумгаите наведём порядок. Управимся, а убийц и погромщиков навсегда закроем в лагерях самого строгого режим! Ох, и натворили дел наши политики, а нам разгребать эту кровавую бучу! – хрипел измотанный и простуженный, тем не менее, словоохотливый майор, не спавший двое суток. Какие такие «политики» и каких «дел они натворили», майор не стал уточнять. Впрочем, Васильеву и так было ясно. Высшее руководство страны и партии во главе с Горбачёвым, уже не контролировало те перестроечные процессы, которые инициировало около трёх лет назад.
«Перестройка – перестрелка – перекличка», – так ещё год назад злые языки из числа  закоренелых пессимистов мрачно шутили, наслушавшись с высоких трибун пустого словоблудия про малопонятные для народа реформы, из которых лишь одна – «к 2000 году каждая советская семья будет жить в отдельной квартире», была понятна и желанна. Впрочем, и в это мало кто верил, как и в коммунизм, обещанный Никитой Хрущёвым к 1980 году.
Хрущёва, отстранённого от руководства страной и партией в 1964 году, в народе запомнили как «кукурузника» и строителя панельных «хрущёб», худо-бедно заметно сгладивших пресловутый «жилищный вопрос».
Зато в год обещанного коммунизма, когда советское общество возьмёт от каждого своего члена «по способностям» и отдаст каждому своему члену «по потребностям» – поди пойми, как это будет, в Москве провели Олимпийские игры. Тоже неплохо, раз уж не вышло ничего путного с коммунизмом.
Спустя пять, так и не прожитых в обещанном коммунизме лет, явился народу новый «многообещающий», однако пустоголовый Генсек, прикрытый родимым пятном, за что в народе был прозван «меченым». Объявил «перестройку», в которую вначале поверили, но быстро остыли после того, как «процесс пошёл», только вот куда?   
Опять обманет. А если и попытается сделать что-то полезное, то не дадут соратники по вырождавшейся партии, уже потиравшие загребущие руки в предвкушении дележа огромного и очень «вкусного пирога», каким была общенародная собственность. «Процесс-то пошёл!» Недаром в народе говорят, что «пессимист это хорошо информированный оптимист».

* *
– Васильев? Здорово, друг! – окликнул Сергея, вышедшего из военной комендатуры, знакомый корреспондент АПН . – Тебя-то как сюда занесло?
– Здравствуй, Вадим! Командировка в Баку. А ты как здесь очутился?
– Обещают дать пропуск. Когда неизвестно, да и дадут ли? – ответил Вадим, пожимая  руку коллеге. – Но я думаю добираться самостоятельно, не дожидаясь утра. Часа через два стемнеет. Хорошо, что встретил тебя. Одному не с руки. Был тут один парень из «Огонька», отказался. Заявил, что не трус, однако, зря рисковать, не намерен. Ты как? Пойдёшь со мной? Ночью там творятся самые страшные преступления. Народ должен знать, что происходит в его стране!
– Каким образом? – спросил Сергей. – Дороги перекрыты войсками. Из Сумгаита пропускают только беженцев. В город никого не пускают, только военных.
– Проберёмся, минуя дороги и блокпосты. В Сумгаите живёт мой старый армейский товарищ. Вместе служили в ВДВ. Азербайджанец, мужик хороший. Часа три назад я звонил ему, он дома и нам поможет. Только что пытался дозвониться повторно, предупредить, что буду вечером – не получилось, говорят, что связь нарушена. А сейчас, пока совсем не стемнело, берём  «левака» и едем поближе к Сумгаиту. Как стемнеет – пойдём пешком. Ты, Серёжа, мужик здоровый. Вот какие кулаки! Прорвёмся, сделаем репортажи!
«Да ведь порежут те репортажи в лапшу!» – Хотелось сказать Васильеву в ответ, но промолчал. Рискованное дело идти вдвоём и безоружными в ночной, охваченный погромами город.
«Но ведь ты не трус!» – спросил сам себя майор-военкор Сергей Васильев. 

* *
«Левак» на «Копейке », которую очевидно любил и содержал в порядке, заломил в качестве платы сто рублей.
– Да ты что, командир! – возмутился Коротков. – Тут ехать-то полчаса, а ты сто рублей!
– Ай, дорогой, если нет денег, то езжай на автобусе, – развёл руками хозяин машины – мужичок хлипкий, зато усатый, как едва ли не все кавказцы, и в широкой кепке на голове, какие обычно носят провинциальные грузины, но этот тип был азербайджанцем и по-русски говорил хорошо, но с неистребимым кавказским акцентом.
– Какие же теперь автобусы? Автобусы и электрички сейчас в Сумгаит не ходят! – возразил в сою очередь Сергей. – А если пятьдесят? 
– Сто рублей! – не сдавался «левак», который не желал рисковать за меньшие деньги.
– Да ты, командир, несговорчивый! Не на гулянку едем. Друг у меня в Сумгаите, –  заявил Коротков.
– Армянин? – насторожился владелец машины.
– Да нет, ваш, азербайджанец. Надир Гусейнов, вместе служили в ВДВ, а живёт Надир на улице Ильясова.
– Вот как! – удивился азербайджанец. – Я его знаю! Известная в городе личность! Ладно, только для вас. Пятьдесят рублей! Но едем, когда стемнеет. Провезу мимо блокпостов. До улицы Ильясова не получится, дальше пешком с километр. Идёт?
– Идёт! – согласился Коротков. – Ну что, товарищ Васильев, скинемся по четвертному?
– Скинемся!
Сидя в машине, с полчаса поговорили с Гасаном – так представился Коротову и Васильеву азербайджанец, рассказавший, что он зарабатывает частным извозом и с начала беспорядков, охвативших Сумгаит, уже вывез четыре армянские семьи.
– Нехорошо поступили армяне. Зачем объявили о выходе Карабаха из Азербайджана! Вместе жили веками. При советской власти не враждовали, армяне брали наших девушек в жёны, наши красивее армянок, – с гордостью подчеркнул Гасан, ничуть не сомневаясь, в своей правоте. – Тех, кто поднимал руку на соседа, забирали в тюрьму. Хорошо жили. Мы фрукты растили, нефть качали, торговали, армяне работали на предприятиях и тоже торговали. Пришла беда, откуда не ждали. Вот и бегут сейчас армяне из Сумгаита. Потом побегут из Баку и отовсюду. За ними потянутся русские. У меня родственники живут в Армении в селе под Ленинаканом. Армяне не простят нам и прогонят их. А это двести тысяч азербайджанцев! Кому от этого будет хорошо. А?
– Откуда пришла беда? – Попытался уточнить Васильев. Разговор с Гасаном его заинтересовал.
– Сам знаешь, откуда, – Гасан отвел глаза в сторону, – от вас, из Москвы. Заварили кашу… – азербайджанец виновато посмотрел на своих пассажиров, – «Дескать, не вы, конечно, а те, кто придумал эту «перестройку», ну и не знают теперь, что и как делать…»
– И вы тоже хороши, за старое взялись, – возразил Васильев, подумав: «А ведь он прав. Всё началось в Москве…»
– Вот что, Гасан, давай-ка я тебя сфотографирую и помещу твою фотографию в газете вместе с теми правильными словами, которые ты нам сейчас наговорил? – Предложил  азербайджанцу Коротков, – Сергей, не возражаешь?
– Нет, Вадим, не возражаю, – ответил Васильев. – Интересно мыслит товарищ Гасан…
– Э, нет! Так не пойдёт! – решительно запротестовал Гасан, с недоверием посмотрев на двух русских, как он теперь догадался, журналистов. – Фотографировать меня не надо. Довезу вас до Сумгаита и всё! Темнеет, поехали! – спохватился он. – Дождь пошёл, тоже хорошо! 
Дождь и в самом деле зарядил. Вообще-то конец февраля – начало марта, на юге Каспия настоящая весна, но и время дождей, чередующихся с солнечной и тёплой погодой. Снега нет и в помине, разве что в горах, но до них далеко. Земля, деревья и кустарник покрылись свежей зеленью и цветами. Словом – настоящая весна. И вот такие страшные события, происходившие в соседнем с интернациональным Баку рабочем городе.
Другие национальности худо-бедно здесь пока уживались. Кого здесь только не было, даже потомки мексиканцев, которых привезли на Апшерон  в начале двадцатого века в качестве опытных специалистов по добыче и переработке нефти. С одним из таких бывших «латинос» Сергей был знаком. Мексиканский прадед инженера-нефтяника носил испанскую фамилию Рамирес, а всех его потомков в двадцатых годах вписали в паспорта с фамилией Рамиресов, как было принято у азербайджанцев, большинство из которых получили фамилии с приходом в эти края советской власти. 
Вчера пересекался с ним, разговаривали. Рамиресов сообщил, что не позже мая вместе с семьёй покинет Баку. Приглашают в Западную Сибирь на нефтяные разработки. Добавил в сердцах. 
– Если москвичи ещё думают, что у них есть советская власть и все народы братья, то в Баку всё уже не так. И власти советской нет – осталось одно лишь упоминание, и уже не все народы братья. Появились и такие, что режут друг друга в Карабахе и Сумгаите, а там глядишь, и по всему Кавказу, а то и дальше, пойдёт такая беда.
Здесь своя «перестройка». Народ на Кавказе горячий, в старину часто хватался за нож или саблю, а теперь, когда не стало советской власти, возьмётся и за веками проверенный нож и за автомат Калашникова, не подумав о тяжёлых последствиях…
Вечер двадцать девятого, заканчивается месяц февраль. Сегодня последний зимний день в ещё заснеженной и морозной Центральной России. Не будь год високосным, уже бы наступила долгожданная весна.   

* *
– Приехали! – объявил Гасан и заглушил мотор. – Вот там, – он указал на мерцавшее пламя далёкого костра, – солдаты. Вы туда не ходите, там не попустят, задержат. На Ильясова пробирайтесь дворами. Дорогу знаешь? – спросил Гасан у Короткова.
– Знаю, неоднократно бывал у Надира, – подтвердил Вадим, передавая хозяину машины деньги. – Ты обратно в Баку?
– Заеду по одному адресу, заберу семью, если ещё живые, и в Баку, – неохотно признался Гасан.
– Сколько же тебе платят за такие дела? – поинтересовался Васильев.
– Сто рублей с человека, – неохотно признался Гасан.
– Доходное дело возить беженцев, – заметит Коротков.
– Опасное, – возразил Гасан. 
– Удачи тебе! – хлопнув Гасана рукой по спине, попрощался Вадим и вышел в промозглую ночь вслед за Васильевым.
– Вот что, Сергей, возьми-ка эту штуку, пригодиться.
– Что это? – не сразу понял Васильев.
– Кусок старой водопроводной трубы. Мы, брат, на старой свалке. Здесь много этого добра.
– Зачем?
– Вдруг придётся столкнуться с погромщиками. Ты что же, фотоаппаратом и шариковой ручкой будешь от них отбиваться? Штука очень даже удобная, если дело дойдёт до рукопашной, тяжёлая. Мужик ты здоровый, управишься. Только на нож не лезь. Оставь мне. В воздушно-десантных войсках нас учили обезвреживать вооружённого ножом противника.
Пошарив в темноте, Коротков подобрал и себе обрезок трубы с метр длиной.
– Тут этого металлолома навалено – на танк наберётся. Когда в школе учился, собирали металлолом. Сейчас это дело забросили. Железо у нас дешёвое, а здешние пионеры к тому же ленивые, – пояснил он, наверное, знал.
– Пошли!
– Пошли, если знаешь куда, – ответил Васильев. На сердце было тревожно и что греха таить, страшновато. В Афганистане так не было. Там рядом были советские солдаты и офицеры, а душманы где-то подальше. Иное дело здесь, в охваченном беспорядками городе. Ночью военные патрулировали лишь центральные улицы, а что творилось в средней части города или на окраинах?..
Коротков и Васильев пробирались к окраинам города по неглубокому захламлённому чёрт знает чем оврагу, по дну которого протекал вонючий ручей. Дождь притих, но было очень темно и скользко. Приходилось выбирать, куда поставить ногу. Одежда промокла. В куртке с болоньевым верхом было жарко, по телу струился пот.
Вот и первые пятиэтажки, прозванные «хрущобами», которых понастроили по всей стране в пятидесятые и шестидесятые годы. Окна тёмные, жильцы притаились в своих квартирах за дверями, закрытыми на все запоры, а то и с придвинутыми к ним платяными шкафами. В любой момент можно было ждать погромщиков, насильников и убийц, банды которых орудовали в городе днём и ночью. Только ночью погромы были ещё страшнее. Милиция попряталась, а солдаты не могли обеспечить охрану большого города.
– Далеко ещё? – спросил Васильев.
– Да чёрт его знает! – выругался Коротков. – Я здесь бывал раза три, но днём и не с чёрного хода. Дома все одинаковые, разве что номера разные. Только ни черта не видно. Тёмно, как у негра в заднице! – образно пояснил Вадим.
Внезапно дверь в крайнем подъезде пятиэтажки открылась и во двор вывалилась группа из четверых пьяных или обкуренных анашой мужчин, которые волокли за руки и за волосы молодую практически нагую женщину или девушку, на которой оставались лишь порванные в нескольких местах шёлковые трусики. Она тихо стонала и даже не пыталась кричать. Один из мужчин прикурил от зажигалки и пламя на несколько секунд высветил жертву. Голое тело девушки лет двадцати было окровавлено, а глаза широко раскрыты и безумны. Один из негодяев продолжал колоть её ножом, матерно ругаясь, а тот, что прикурил, принялся прижигать тело жертвы сигаретой. От ожогов девушка стонала ещё громче, и тело её вздрагивало от боли.
Негодяи смеялись, и грязно ругались. Из их азербайджанских пополам с русскими слов можно было понять, что они волокут свою жертву в овраг, чтобы там ещё раз над ней надругаться, а потом зарезать и закидать тело мусором.
До них было всего шагов двадцать. Кровь прилила к голове Васильева. Потеряв над собой контроль, с криками: «Стойте, гады!», он бросился на погромщиков, подняв своё грозное оружие.
– Куда, ты! – хотел, было остановить его Коротков, да поздно.
«Жаль…», – промелькнула досадная мысль. – «Ещё минута и их можно достать из засады! Надо же такому случиться! До Надира не добрались, а тут такое! Рыщут погромщики по квартирам армян…»
Через мгновенье, с куском ржавой трубы в руках Вадим оказался рядом с Сергеем, который уже занёс своё оружие над головой и вот-вот обрушит на одного из погромщиков. От неожиданности тот растерялся и попытался прикрыться руками.
Удар чудовищной силы обрушился на его плечо, ломая кости. Погромщик взвыл от боли и повалился на землю. Второго негодяя достал Коротков, врезав как следует поперёк поясницы. Тут уж затрещал позвоночник погромщика.
Тритий, самый крупный и старший по возрасту мужик, который колол ножом несчастную девушку, схватил её покрепче за волосы и попытался прикрыться своей жертвой. Приставив лезвие крупного самодельного ножа к её горлу, заорал, как оглашенный:
– Зарежу, бил…! 
«Что тут делать?» – растерялся Сергей Васильев, – «Как помочь несчастной девушке? Ведь убьёт, негодяй!»
Тем временем четвёртый погромщик поднял с земли крупный камень и швырнул в Васильева. Камень угодил в голову, и Сергей закачался, едва не упав. Погромщик поднял другой камень, но бросить не успел. Не сумев достать рукой, Коротков метнул в него своё грозное оружие, и труба, ударив с близкого расстояния острым ржавым торцом между рёбер, глубоко вошла в бок погромщика. Тот упал и принялся кататься по земле, загоняя трубу всё глубже и глубже.
«Этот гад, не жилец»! – порадовался удаче Вадим Коротков – бывший сержант-десантник, оценивая сложившуюся ситуацию, в которой он не имел права на ошибку. Васильев был ему не помощник. Зажал рану на голове рукой, обливается кровью, ничего не видит… 
– А ну отпусти её, гад! – приказал Коротков громиле. – Отпусти, иначе душу из тебя выну! Жилы на кулак намотаю!
В ответ негодяй принялся материться, вдавливая лезвие ножа в тело жертвы, которая, по-видимому, потеряла сознание и обмякла. Погромщик бросил девушку, переступил через неё и пошёл с ножом на неведомо откуда взявшегося русского парня в гражданской одежде.
Окна в доме напротив, откуда погромщики вывели несчастную девушку, и в других по соседству домах были по-прежнему тёмными. То ли жильцы боялись включать свет, то ли во всём микрорайоне вырубили электричество. Лишь тусклая  луна, пробивавшаяся после дождя через насыщенную влагой атмосферу, скупо освещала малое поле боя, на котором сошлись двое – сумгаитский погромщик с ножом и несколькими судимостями за плечами и московский журналист без оружия, в прошлом сержант ВДВ. Чья возьмёт?

2.
 В праздничной Москве, готовящейся отметить этим летом Тысячелетие крещения Руси, предпоследний день мая знакового для России 1988 года. День Святого Духа или «Духов День» – второй день Троицкой седьмицы, которая началась 29 мая в День Святой Троицы и закончится 5 июня.
На исходе весна. Впереди яркая пора молодого лета, столь любимого северным народом, каковым в Европе и Америке по праву полагают русских людей, неизбалованных теплом, по девять, а то и более месяцев в году знакомых с холодами, снегами или заморозками, которые даже в самой обжитой Средней полосе России могут наблюдаться до начала июня.
Минуло воскресение, Святая Троица, а вместе с этим любимым в народе праздником всех русских людей: великороссов, белорусов и малороссов, которых теперь принято величать украинцами, а также казаков, поморов, чалдонов, камчадалов, мордвы, мери, карелов, чувашей, якутов и прочих потомков восточнославянского, финского и иных сибирских этносов, начинаются празднования Тысячелетия крещения Руси.
Понедельник тридцатое мая, рабочий день. Улицы полупустые, горожане трудятся на заводах, фабриках, в научно-исследовательских институтах. Москва, которую называют первопрестольной, нередко забывая о Киеве – матери городов русских, а так же о Владимире, Новгороде и Старой Ладоге – коим довелось побывать столицами в стародавние времена, одета в свежую зелень раскрывшихся к Троице лип, клёнов, дубов, каштанов и прочих деревьев, украшающих столицу России и СССР.
И Киев украшен цветущей белой акацией и жасмином, и Старая Ладога с Новгородом, которым с приходом на Русь князя Рюрика – прадеда киевского князя-крестителя Владимира – Красное Солнышко, посчастливилось стать первыми стольными городами Руси, утопают в зелени столь милых русскому сердцу стройных белоствольных берёзок. 
В Москве доцветает сирень, на смену ей спешит душистый жасмин. На бульварах ещё можно встретить яркие бутоны поздних тюльпанов в окружении недавно высаженных виол, петуний, бархоток и прочих летних цветов. Прошумели последние майские грозы. Дышится легко, от избытка кислорода может кружиться голова.
В только что отреставрированный Свято-Данилов монастырь, основанный в XIII веке князем Даниилом Александровичем – младшим сыном Александра Ярославича Невского, ставший в год Тысячелетия крещения Руси духовно-административным центром Русской Православной Церкви во главе с Патриархом Московским и Всея Руси Пименом, приехали высокие гости – Президент США Рональд Рейган с супругой Ненси  и сопровождающие их лица, прибывшие в СССР с государственным визитом.
Погода замечательная. Солнечно и не слишком жарко. После осмотра монастыря и общения с митрополитом Филаретом и архимандритом Тихоном, встречавшим высоких гостей, согласно с утверждённым протоколом, к американцам допустили избранных журналистов и фоторепортёров.
Короткие вопросы, доброжелательные ответы, не лишённые юмора и освещённые великолепной улыбкой бывшего киноактёра, зубные протезы которого безукоризненны, и сдержанными улыбками его немолодой по-прежнему элегантной супруги.
Рядом с ними Генсек Горбачёв с Раисой Максимовной, но выглядят не столь колоритно. Супруга Генсека заглядывает миссис Рейган в глаза, что-то пытается рассказать. Тут же крутится переводчик, но Ненси не понимает, наверное, ей это не интересно…
Надолго запомнились москвичам произнесённые Дональдом Рейганом довольно редкие русские поговорки, умело подобранные для такого случая советниками президента США, в ответы на предмет разоружения и советско-американского сотрудничества:

«Родился – не торопился»  и  «Троица – весь лес раскроется»

 Под щелчки и шелест фото и телекамер президент и первая леди Америки направились к автомобилю, отвечая улыбкой, кивком головы или поднятой рукой на приветствия специально отобранных для такого случая москвичей с советскими и американскими флажками в руках.
Подходит к концу столь важное мероприятие, хорошо отрепетированное и успешно проведённое стараниями партийного аппарата, высоко ценимого на Западе за новое мышление молодого, по прежним меркам, и не обременённого «застывшими коммунистическими догмами» советского лидера, готового к открытому диалогу с Соединёнными Штатами.
Первая леди Америки – довольно высокая, не по годам стройная женщина с приятным моложавым подтянутым лицом и стандартной американской улыбкой, демонстрирующей последние достижения высокооплачиваемых дантистов, замедлив шаг, приняла букетик весенних цветов от хорошенькой девочки лет семи с огромными белыми бантами в светлых косичках. Улыбнулась чуть ярче и одарила её хорошо отрепетированным для таких случаев лёгким прикосновением руки к белокурой головке ребёнка.
От супруги американского президента, остановившейся в нескольких шагах от Елены Васильевны и Генри Ролсона, из-за которого выглядывали сосредоточенные лица Хеллен Эйр и Владислава Райкова, повеяло ароматом дорогих духов. 
Ролсон сжал руку Васильевой, давая понять, что пришло время вручить госпоже Ненси Рейган прошение, написанное от руки на русском и английском языках и уложенное в тонкую пластиковую папку. Побледневшая от напряжения Елена Васильевна стояла, не шелохнувшись, привлекая взгляд супруги президента. 
«Какая красивая женщина! – подумала Ненси и, шепнув что-то Рональду, следовавшему чуть позади, улыбнулась русской красивой даме. Однако женщина, привлёкшая внимание супруги президента, очевидно, пребывала в сильном волнении и не ответила ей улыбкой, подобной тем, которыми светились лица прочих москвичей – взрослых и детей, приглашённых на встречу с высокими гостями, посетившими Москву в светлый праздник Троицкой седьмицы и накануне празднования Тысячелетия крещения Руси киевским князем Владимиром.   
– Елена Васильевна! – Сжав до боли руку Васильевой, прошептал ей по-русски Ролсон. – Передайте ей папку! Передавайте! Что же вы?..
– Миссис Васильева, делайте, что вам говорят! – потребовала канадская журналистка Хеллен Эйр, прилетевшая в Москву вместе с Ролсоном.
– Товарищ, в чём дело? – Появился и встал за спиной у Ролсона молодой рослый и крепкий мужчина в тёмном костюме, белой сорочке, при галстуке. – Оставьте в покое руку этой женщины и стойте спокойно!
Момент был упущен, и высокие гости, одаривая москвичей натренированными улыбками, проследовали до автомобиля, дверцы которого услужливо раскрыли молодые люди в тёмных костюмах при галстуках.
– Пройдите за мной и предъявите ваши документы! – строго потребовал мужчина в костюме при галстуке – он же облачённый в штатское офицер Комитета государственной безопасности, призванный следить за безопасностью Высоких гостей и порядком среди встречавших их москвичей.
– Генри Роулинг, корреспондент агентства «Ассошиэйтед пресс», протянув офицеру удостоверение, представился на приличном русском языке американец. 
Сотрудник Госбезопасности для порядка взглянул на паспорт иностранного журналиста, не обратив внимания на канадку, которая в этот момент делала снимки американского президента и его супруги, разместившихся в салоне роскошного автомобиля.
– Всё в порядке, господин Ролсон!
Ваши документы? – перевёл взгляд строгих серых глаз на Васильеву, которую заметил давно и наблюдал за красивой женщиной, конечно же имевшей пропуск на мероприятие, каким являлась встреча москвичей с Президентом США, его супругой и сопровождавшими их лицами у выхода с территории Свято-Данилова  монастыря, где уже через несколько дней начнётся празднование, посвящённое Тысячелетию Крещения Руси.
Елена Васильевна опустила в пластиковую сумочку злосчастную папку с двумя листами, написанными её рукой на английском и русском языках с подписью и реквизитами мамы Александра Ольги Владимировны, и, раскрыв дамскую сумочку, протянула паспорт рядовому сотруднику Госбезопасности в звании не выше старшего лейтенанта.
– Мистер, ваш знакомый? – имея в виду Ролсона, спросил сотрудник Госбезопасности.
–  Нет, мы лишь обменялись несколькими фразами, – ответила Васильева.
– Он вам ничего не предлагал?
– Ничего, – Елена Васильевна обратилась взглядом за поддержкой к Ролсону.
– Я сделал всего лишь несколько комплиментов красивой даме, – процедил сквозь зубы Ролсон. – Прощайте, мэм. Не хотел доставлять вам неприятностей. Всего вам доброго? – скупо улыбнулся Генри, кивнул головой и, не оборачиваясь, направился по тротуару вдоль монастырской стены к недалёкой станции метро. Следом за ним, спешно попрощавшись с Владиславом, поспешила Эйр.
– Что у вас в пластиковом пакете? Что вы только что положили в него? – поинтересовался сотрудник госбезопасности.
– Ничего особенного. Личные письма, – едва заметно побледнела Васильева.
– Можно на них взглянуть?
– На каком основании? Вам мало моего паспорта! – Взяв себя в руки, ответила Елена Васильевна.
– Достаточно, – встретив отпор, – согласился молодой офицер в штатском, возможно не желая задавать другие нелицеприятные вопросы красивой даме, да и обращаться за поддержкой к старшим офицерам молодому человеку не хотелось.
– Елена Васильевна, вы совершили большую ошибку! – нагнал Васильеву Владислав Райков. – Ваш родственник может навсегда остаться в чужой мусульманской стране и пропасть там! Что же вы наделали…
– Уйдите, Владислав! Мне очень тяжело… – Взмолилась Елена Васильевна, которая только что могла совершить не только большую ошибку, но и предательство.
Терзали мучительные мысли.  – «Как я посмотрю в глаза Ольге Владимировны? Что ей скажу?..»

* *
5 июня 1988 года в Москве, в Свято-Даниловом монастыре начались празднования Русской Православной Церковью 1000-я Крещения Руси.
Основные торжества, которыми руководил Патриарх Московский и всея Руси Пимен при участии Патриарха Антиохского  Игнатия IV, Патриарха Иерусалимского Диодора I, Патриархов Грузинской, Румынской, Сербской, Болгарской церквей и прочих православных иерархов из многих стран, проходили 12 июня – Дня Памяти Всех Святых.

3.
На другой стороне улицы, за милицейским оцеплением и трамвайной линией, Елену Васильевну ждал муж. Сергей наотрез отказался дожидаться её возвращения дома. Позвонил Леониду и вот они вместе.
– Но что это? – растерялась Елена. Рядом с ними, – «вот уж кого совсем не ожидала увидеть, Стилет! Как он здесь оказался?..»
Собравшись с духом, быстро перешла да другую сторону улицы и огляделась. У стен монастыря трое – Генри Ролсон, Хеллен Эйр и Владислав Райков. Россон и Эйр дымят сигаретами,  переминаются с ноги на ногу, издалека видно, что нервничают. Поймав на себе взгляд Елены Васильевны, Владислав отвернулся, сделав вид, что рассматривают стену.
«Пауки!» – с неприязнью посмотрела на них, отвернулась и простонала, –  ну здравствуйте, товарищи мои, дорогие!..
– Леночка, что с тобой? Тебе плохо? – поцеловал в щёчку взволнованный муж расстроенную супругу. –  Передала?
– Прости меня, Серёженька, не смогла, – с дрожью в голосе прошептала Елена. – Спасибо, Лёня, за моральную поддержку, и тебе, Боб, спасибо. Не смогла, просто не смогла… – Посмотрев на Стилета, удивилась, – Боб, как ты здесь оказался?
– Так же, Хеллен, как и другие журналисты. Прилетел в Москву, позвонил в издательство, сообщили, что у тебя выходной. Позвонил тебе домой, там твоя дочь, куда вы ушли не знает. Вспомнил, что сегодня резиденцию православного патриарха посещает американский президент. Сам не знаю, как догадался, где вас искать. Помчался сюда на такси, не опоздал. Вот и ты подошла, – улыбнулся Стилет, пожал руку дамы, в которую был безнадёжно влюблён с первого взгляда, не сдержался и сделал ей комплимент.  – Сегодня, Хеллен, ты очень красивая, но такая печальная…
– Спасибо, Боб, есть от чего печалиться.
– Я узнал твоего британского друга по фотографиям из газет и журналов, которые он тебе присылает, и помахал ему рукой, – признался Сергей, поправив прядь волос, прикрывших шрам от удара камня, полученного в конце февраля в Сумгаите.
– У тебя, Хеллен, отличный муж и верный друг Леонид, с грозным греческим именем ! Рад был познакомиться с ними! – лицо Стилета приняло серьёзное выражение. – Мне уже сообщили, зачем ты здесь и почему здесь оказались эти наши с тобой старые знакомые из «группы поддержки» – Стилет указал на Ролсона, Эйр и Райкова и помахал им рукой. – Смотрите, уходят!
Леонид посмотрел им в след. Несмотря на приличное расстояние, он узнал в молодом мужчине, которого подхватила под руку миниатюрная женщина, американского журналиста, статью которого с фотографией из газеты «Вашингтон пост» показывала ему Елена. Подумал – «не только лицом, но и фигурой, походкой очень уж напоминает странного ливанского немца Германа, крутившегося на плато, возле замка и протестовавшего против уничтожения дерева, мешавшего прокладке дороги. Впрочем, всякое бывает…»   
– Хеллен, почему же ты не сообщила мне о беде, случившейся с твоим родственником? – спросил Стилет.
– Как я могла тебе сообщить? Послать телеграмму в Лондон? Разве это может помочь? – губы её дрожали
– Хеллен, я уже всё обдумал. Не обещаю, что это случится так скоро, но из любого, даже самого сложного положения есть выход.
– Сергей, Лена, на нас уже  посматривает подполковник милиции, – заметил Леонид. – Вот-вот подойдёт и потребует предъявить паспорта. Мероприятие, закончившееся в монастыре – режимное. Подполковник прав, он отвечает за безопасность. Подходит трамвай. Подъедем до метро?
– Да, да, едем к нам, – рассеянно добавила расстроенная Васильева – мучительно вспоминая упущенный момент, – «не смогла передать. Руки словно окаменели, не слушались…»
Спохватилась, –  Серёжа, Ирочка дома одна?
– Не беспокойся, под присмотром Марии Ивановны. Мистер Стилет, вы когда-нибудь ели наваристый борщ со сметаной? – поинтересовался Сергей.
– Наваристый борщ? Что это? – не понял Стилет, потребовав, – Серж, зови меня Боб и только Боб!
– Серёжа, Боб не до конца понимает твой не слишком хороший английский. Садимся в трамвай и едем домой. За обеденным столом, на практике, объясним ему, что такое «наваристый борщ со сметаной», – одёрнула мужа взявшая себя в руки Елена Васильевна.   

* *
Наваристый борщ со сметаной после пятидесятиграммовой стопки «Столичной» очень понравился именитому британскому журналисту, признавшемуся, что никогда не пробовал такое «изысканное» блюдо.
После домашних пельменей, которые Елена мастерила вместе с Ирочкой, и компота, сваренного из собранной на даче и замороженной в холодильнике чёрной смородины, Стилет вышел на лоджию, выкурил сигару и вернулся в комнату сытый и со свежими мыслями.
– Хеллен, Серж, Леонид и вы мисс, – улыбнулся Ирочке галантный британец, –   думаю, что смогу вам помочь, однако придётся подождать до конца года.
– Помочь? Как? Почему надо ждать конца года? – посыпались на британского журналиста тревожные вопросы.
– Что вам известно о Беназир Бхутто ? – поинтересовался Стилет.
– Дочь казнённого премьер-министра Пакистана, – ответила Елена, читавшая статьи этой сильной женщины, изгнанной из страны и жившей в Лондоне.
– Недавно Беназир разрешили вернуться в Пакистан. Её ненавидят генералы, но любит народ, и на очередных выборах уже в декабре этого года она обязательно станет премьер-министром Пакистана.
Беназир моя хорошая знакомая, я ей во многом помог. Сильная, красивая женщина. Мне кажется, Хеллен, что ты и она, очень похожие женщины, – Стилет внимательно посмотрел на Васильеву, вспоминая лицо Беназир.
– Тебе, Боб, виднее. Что же дальше? – разволновалась Елена. – Говори.
– Став премьер-министром, с помощью спецслужб, которые конфликтуют с армейскими генералами, Беназир сможет разыскать вашего родственника, а дальше я помогу переправить его в одну из стран Восточной Европы, скорее всего в Югославию, где у меня есть друзья. Из Югославии ваш родственник сможет вернуться в Россию.
В декабре у меня запланирована поездка в Пакистан. Хочу поздравить Беназир с победой на выборах и расскажу ей о вашей беде. Уверен, не откажет, поможет. Потребует от офицеров спецслужб перевернуть всю страну и разыскать взятого в плен русского лётчика Александра Васильева. Я правильно запомнил имя вашего родственника?
– Да, Боб, правильно, – подтвердила обнадёженная Елена.
– Его обязательно разыщут, если он находится в Пакистане, а заодно уничтожат тех бандитов, которые удерживают вашего родственника.
– А если она не станет премьер-министром, что тогда?
– Обязательно станет! Иного не дано. Как думаете, Леонид. Ведь вы человек военный, подполковник, – обратился Стилет к Прокопьеву.
– Ваша уверенность рассеивает всякие сомнения, однако откуда вам известно, что я подполковник, хотя уже три года в звании полковника? – удивился Леонид, укоризненно посмотрев на Васильевых. – «Неужели вы ли ему рассказали?»
        –  Нет, Леонид, не то, что вы подумали, – перехватил его взгляд Стилет. – Не забывайте, что я очень опытный или как принято говорить «прожжённый» журналист, и умею читать по глазам, –  пошутил британец. – У меня хорошая память на лица. Два года назад, в такой же погожий майский день, когда во время экскурсии по издательству «Правда» мне посчастливилось познакомиться с очаровательной переводчицей в лице миссис Хеллен, меня пригласили побывать в издательстве «Красная Звезда». Это случилось днём позже. Провели по рабочим помещениям, выложили на стол кипу журналов под названием «Советский воин».
Не владея русским языком, полистал их, рассматривая фотографии. В одном из номеров главного советского военного журнала увидел, Леонид, вашу крупную фотографию в форме подполковника. Сегодня, увидев вас воочию, долго копался в памяти, где я мог видеть вас? Наконец вспомнил за обедом после стопки отличной русской водки!
– У вас и в самом деле такая же отличная память, как и наша русская водка! – в свою очередь пошутил Леонид, подумав, –  «вот до чего доводит открытость и гласность. В моём случае ничего предосудительного нет. Наши газеты и журналы есть во всех странах, но что если станут такими же, открытыми для иностранцев, военные предприятии, научные лаборатории и конструкторские бюро, работающие на оборону страны?..»            
 
4.
В конце июня Прага встретила группу советских офицеров хорошей солнечной погодой, установившей после нескольких дождливых дней. Самолёт с десятью советскими офицерами-инвалидами, приглашёнными в Чехословакию по линии Министерства обороны государства участника Варшавского договора, приземлился в аэропорту «Рузине» западнее Праги.
Пребывание в дружественной славянской стране небольшой группы советских офицеров, которых разместили в номерах пригородного санатория Министерства обороны Чехословакии, было запланировано на месяц, в течение которого чешские мастера-протезисты изготовят для них новые протезы.
В номера санатория селили по двое, но друзья-товарищи – полковник Прокопьев, подполковник Камарин и майор Лихов уговорили администратора поселить их в одном номере. Для них выделили самый просторный номер, в который занесли диван для третьего постояльца.
– Мне нравится этот диван, – заявил Лихов. – В отдельной комнате и напротив телевизора. Буду смотреть поздние передачи, когда вы уснёте на своих койках в другой комнате, а я прикрою за вами дверь, чтобы не мешать.
– Что же ты, Миша, поймёшь из тех передач? – спросил друга Камарин. – Чешского языка ведь не знаешь.
– Ничего, Женя, за месяц изучу чешский язык, да и похож он на наш русский язык, если прислушаться повнимательней. Пока везли нас в автобусе до санатория, в окно посматривал, читал названия проезжаемых посёлков. Жаль, что латинскими буквами, но звучат прямо таки по-русски – «Княжевец», «Добровиц» и даже «Павлов»!  В аэропорту спросил у чешского пилота, как у них называется самолёт? Представляешь, совсем по-нашему – «леталка»! У нас «самолёт», а по-чешски «леталка». Здорово! – улыбался майор Лихов, которому чешские умельцы изготовят хороший протез для ноги, потерянной на Афганской войне.
– Друзья мои, завтра нас повезут к протезистам, те станут осматривать, что осталось у нас от утерянных конечностей, измерять, без чего не изготовить хороших протезов. А пока в день приезда, то есть прилёта, стоит нам прогуляться до ужина по территории санатория, зайти в ближайший магазин и купить что-нибудь к вечеру, когда посидим за столом на твоём, Миша, диване, посмотрим, что нам покажут по местному телевидению. Может быть, покажут концерт. Посмотрим, послушаем песни Карела Готта и отведаем местного пива вместе с тем, что покрепче, –  предложил друзьям подполковник Камарин. –  Не знаю, как у них с тем, что покрепче, но чешское пиво славится и колбасы у чехов отменные! В Москве чешское пиво не просто достать, сразу же раскупают.
– Дельное предложение! – отозвались Прокопьев и Лихов. – Тогда вперёд на разведку здешних достопримечательностей!

* *
Вернулись в свой номер вместе с чехословацким майором Вацлавом Новаком, который был прикреплён к группе советских офицеров, прилетевших в Прагу, в качестве сопровождающего.
Майору Новаку было под пятьдесят, по возрасту вполне мог бы выйти в отставку, однако продолжал оставаться на службе в администрации санатория Минобороны Чехословакии. Улыбчивый майор неплохо говорил по-русски и умел расположить к себе постояльцев санатория.
– Товарищи офицеры, я буду вас сопровождать во всех наших поездках и на всех мероприятиях. Помимо основной цели – изготовления протезов, мы побываем на нескольких экскурсиях. Вы увидите нашу красивую страну. Побываете в Праге, в Карловых Варах, в Пльзене, где познакомитесь с лучшими в Чехии пивоварами. Если останется время, посетим Братиславу – столицу нашей второй республики Словакии и полюбуемся Дунаем, по которому наши суда ходят в Австрию, Венгрию, Югославию, Болгарию, Румынию и к вам в СССР. К сожалению, у нас нет прямого выхода к морю, но по Дунаю можно дойти до Чёрного моря. Мне довелось отдыхать в Крыму, прекрасная земля! Прекрасное море! – с удовольствием вспоминал майор Новак. 
– В вашем номере есть холодильник, телевизор, телефон. При желании можно заказать разговор с Москвой, но следует это сделать заранее.
– А с Рязанью можно? – поинтересовался Лихов.
– Рязань это город? – спросил Новак.
– Город, в двухстах километрах от Москвы.
– Думаю, что можно.
– Спасибо, воспользуемся, – поблагодарил Новака полковник Прокопьев..
– Вижу, что вы уже побывали в ближайшем магазине и купили хорошее пиво «Крушовице», – заметив на столе несколько бутылок, оценил майор Новак.
– Есть ещё Водка «Сливовица». Купить её нам посоветовал продавец, – добавил майор Лихов.
– «Сливовица» хорошая водка, крепкая, – одобрил покупку майор Новак.
– Так что же мы стоим. Давайте попробуем и водку, и пиво. Присаживайтесь вместе с нами, пан майор, – как это принято обращаться к чехам и полякам, пригласил к столу Вацлава Новака полковник Прокопьев – старший по званию среди офицеров.
– Благодарю, – согласился Новак. – Можно понемножку на аперитив перед ужином.
Разложили ломтики ветчины, колбасы и маринованные огурчики по тарелочкам, разлили водку по рюмкам, пиво по стаканам, благо с посудой и столовыми приборами в номере был полный порядок.   
– За что будем пить? – подняв рюмку, напомнил майор Лихов.
– Первый тост – традиционный, за советско-чехословацкую дружбу! – предложил полковник Прокопьев.
– Чокнулись, выпили, закусили огурчиком и ветчиной.
– Вот и мы, ветераны и инвалиды, наконец-то собрались все вместе за столом на чешской земле, впервые, после госпиталя, где и тебя, Лёня, врачевали хирурги. Слава Богу, спасли ногу. Тогда отметили встречу соком, а теперь чешской водкой, и вместе с нами майор дружественной армии. Вот за эту желанную встречу – по второй! – предложил подполковник Камарин.
– Ничего, Женя. Скоро подам в отставку. Выслуга вместе с военными годами набирается, к тому же инвалидность. Есть планы перебраться в Москву, да и супруга этого хочет. Тётя у неё старая, болеет, говорит, что ей недолго осталось, предлагает прописаться в её квартире. Так что будем встречаться чаще, – неожиданно заявил Лихов.
– Правда, Миша! Так это здорово! – обрадовался Леонид. – Когда же переедешь?
– Планируем в начале следующего года. Вот только жаль расставаться с родным Воздушно-десантным училищем, – посетовал майор Лихов.
– Вы воевали? В Афганистане? – спросил Новак у Лихова.
– Я и подполковник Камарин воевали в Афганистане с бандитами, которых поддерживают американцы, а полковник Прокопьев воевал в Ливане с израильтянами. И этих тоже поддерживают американцы, –  ответил Новаку Лихов.
Водка закончилась и перешли к пиву.
– Хорошее пиво, – похвалил Камарин.
– У нас самое лучшее пиво варят в Пльзене. Недаром после бегства немцев в мае сорок пятого, Пльзень заняли американцы – большие любители пива. Но восставшую Прагу освободили русские. Прага – наша столица, так что пришлось американцам вернуть Пльзень. Я там родился в ночь на первое сентября тридцать девятого года, когда немцы напали на Польшу, и началась Вторая мировая война. Теперь живу под Прагой, но в родном городе, где живут родственники, бываю часто, благо недалеко, – признался майор Новак.
– Чехословакия молодое государство. Чехия и Словакия были частью Австро-Венгрии. Получили независимость и объединились в единую Чехословакию в восемнадцатом году, когда закончилась Первая мировая война и распалась Австро-Венгерская империя. Спустя двадцать лет Чехию оккупировала Германия, а Словакия отделилась и стала союзником немцев .
Опять чехи и словаки объединились в единую Чехословакию после освобождения от немецких оккупантов. У нас, чехов есть стародавняя поговорка:

«Чехи тогда станут свободными, когда конь русского казака напьётся из Влтавы»

Пока мы вместе с Россией, с Советским Союзом, но впереди что-то неясное…
– Почему вы так думаете? – спросил у Новака полковник Прокопьев.
– Читаю газеты, смотрю телевизионные программы, в которых только и разговоров о вашей «перестройке». Слушаю, смотрю и не понимаю, что это такое? Каковы конечные цели? Неужели слом сложившегося мирового порядка? Вот и у вас на Кавказе начались беспорядки, которые могут перерасти в войну, и между Китаем и Вьетнамом были вооружённые столкновения , а ведь обе страны социалистические?
– Да вы, Вацлав, внимательно следите за тем, что у нас происходите, – похвалил майора Новака  подполковник Камарин, –  и что же заметили?
– Слежу, – подтвердил майор Новак. – Глядя на то, что происходит у вас, и наши руководители во главе с президентом Гусаком, а он словак и прошлое у него мутное, затеял свою «перестройку». В войну дружил с лидером словацких фашистов, а в сорок четвёртом году во время Словацкого народного восстания против немцев стал одним из его руководителей. После войны сидел в тюрьме, после освобождения был реабилитирован и восстановлен в компартии. Быстро поднялся по служебной лестнице, и теперь наш президент. Но чехи его не любят. Боюсь, что чехов и словаков опять разделят, и, не дай Бог, вернутся в Судеты  немцы, да и у нас всё скупят. В Карловых Варах , куда мы съездим через пару дней, и вы попьёте целебные воды одного из старейших европейских лечебных курортов, полно немцев, в основном из Западной Германии. Расхаживают, высматривают, вынюхивают, ведут себя так, как будто у себя дома,  – тяжко вздохнул чешский майор.
– Только о Гусаке это между нами, – спохватившись, предупредил советских офицеров Новак. – Простите меня, потянуло на откровенность, наверно так подействовала «Сливовица». Через полчаса прошу на ужин, а мне пора домой. До завтра! – распрощался с русскими офицерами майор Новак.
– Да, неважное настроение у Новака, – заметил Леонид. – Переживает за будущее и нашей страны и своей Чехословакии.
– Как же не переживать, глядя на то, что у нас теперь творится. Полк, которым я командовал, выводится из Афганистана. Так, видите ли, решил Горбачёв. Наобещал американцам приступить к масштабному разоружению, вывести войска из Афганистана и отдать наших афганских союзников на растерзание душманам! Обещал закончить вывод войск к середине мая , только не вышло. Нельзя вот так сразу всё бросить и уйти под радостные вопли бандитов! И куда только смотрит министр обороны? – скрепя зубами, возмущался подполковник Камарин и посмотрел на Леонида, – «что мол, скажешь?»
– Язов министр обороны, а не Генсек. Так уж у нас сложилось, армия подчиняется партийному руководству. Это в странах Латинской Америки армия особая корпорация. Сильных партий в тех небольших государствах, их у нас принято называть «банановыми республиками», нет. Поэтому там часто происходят военные перевороты, власть на время переходит к генералам, проводятся новые президентские выборы и спустя некоторое время опять всё по такому же кругу. У нас это невозможно, – высказал свои мысли полковник Прокопьев, уважавший Дмитрия Тимофеевича, который не оставил его в беде, во многом помог, подумав, – «и всё-таки жаль, что остановить непродуманную, а потому опасную для страны «перестройку», затеянную болтливым Генсеком, стремительно теряющим у народа доверие, не кому…»
– Лёня, помнится, ты служил в Армении?
– Да, Женя, служил в Кировакане. Командовал мотострелковым полком. Почему спросил?
– В Карабахе не побывал?
– Нет, не пришлось. Местные армяне рассказывали о своей главной «болячке», каковой для них является Нагорно-Карабахская автономная область, входящая в состав Азербайджанской ССР. Живут там армяне, а у них вековая вражда с азербайджанцами, да и те их не жалуют.
То ли с необдуманных слов Горбачёва или его энергичной супруги, посетивших Ереван, то ли сами армяне додумались, и вот уже партийное руководство Карабаха, вдохновлённое объявленными в стране «демократизацией» и «новым мышлением», проголосовало за немедленный переход из состава Азербайджана в состав Армении. В Карабахе и по всей Армении начались националистические выступления с гонениями на азербайджанцев, а заодно и курдов. Пришлось Горбачёву срочно выступать по всесоюзному телевидению с заявлением о недопустимости национализма . Решительно осудил и призвал прекратить беспорядки, соблюдать спокойствие, да не тут-то было.
Уже через несколько дней при прямом попустительстве властей Азербайджана, местные националисты, опираясь на уголовные элементы, устроили армянские погромы в Сумгаите с многочисленными жертвами. Теперь армяне бегут из Азербайджана, азербайджанцев гонят из Армении, а в Карабахе разрастается военный конфликт между двумя советскими республиками. Каково! И ведь куда бегут те и другие, конечно же, в гостеприимную матушку-Россию!
– Да, скоро мы увидим их на московских рынках, где теперь торгуют не только овощами и фруктами со своих садов-огородов, но и заморскими бананами, ананасами и ещё чёрт знает чем, а  милиция с прочими надзорными органами этому не препятствует. Вот паразиты! – едва не выругался Камарин.
– Элементы нарождающейся «рыночной экономики», – усмехнулся Леонид.
– Какая уж тут «экономика», обыкновенная спекуляция. Взял с базы по одной цене, продал по другой, – буркнул Камарин. – Гнать бы их с рынков взашей, да и из Москвы бы не мешало…
– Спустя пять месяцев  в Москве, наконец-то, очухались, направили в Карабах, где уже не просто беспорядки, а идёт настоящая необъявленная война, предсказанная мудрой старушкой Анной Григорьевной,  армейские части  с неясными полномочиями и без права открывать огонь, да разве такие действия остановят конфликтующие стороны?
– Анна Григорьевна, кто это? – спросил Камарин.
–  Сестра моего погибшего в войну под Ленинградом деда Ивана Григорьевича Мотовилова. Разговаривал с ней прошлым летом, когда ездил к родным в Миасс.
– На «Запорожце»?
– Да на своём «казачке» вместе с сыновьями. За два дня добрались без поломок в пути. Только сдал я перед поездкой в Чехословакию своего «казачка». От ЦК ВЛКСМ мне, воину-интернационалисту и инвалиду, выделили новенькие «Жигули».
– Так это ж здорово! – обрадовался за друга Камарин. – Я уже год катаюсь на своих «Жигулях». Отличная машина!   
– Я ещё свою «тачку» не заслужил, но тоже обещают наградить колёсами за то, что потерял ногу, выполняя свой интернациональный долг в Афганистане, – пробурчал Лихов, – допил пиво из стакана и спросил. – Лёня, а что ты можешь сказать о Ельцине? Он ведь твой земляк, тоже с Урала. Что нам ждать от него?
– Миша, то, что земляк, слишком громко сказано, – поправил Леонид друга. – В последнее время многие задаются таким вопросом. Ну что тебе сказать? Прёт Борис Николаевич в большую политику, как танк! Сняли с поста московского градоначальника, не успокоился. Шумит, что де вяло идёт «перестройка», нет должного «ускорения», словом, как у нас говорят – «бежит впереди паровоза». А когда командовал Свердловской областью, был консерватором. Вот как меняются люди, окунувшись в водоворот большой политики, – образно выразился полковник Прокопьев. – В феврале Ельцина вывели из состава Политбюро. Теперь он «страдалец», «герой-мученик», а таковых любит народ. Помяните моё слово, далеко пойдёт этот «фрукт»…
– Лёня, так может быть это и хорошо? Из партии его не исключили. Поднимется, Горбачёва подвинет. Теперь у нас гласность, обещаны свободные выборы. Вот и выберут  люди «страдальца» главой государства. И я за него проголосую, – пообещал майор Лихов. – Хуже не будет.
– Как знать, Миша, как знать, – задумался подполковник Камарин и посмотрел на часы. – О! Да мы опаздываем на ужин!
– Зазвенел телефон, о котором предупредил майор Новак.
– Наверное, приглашают на ужин. – Камарин поднял трубку, удивился, – Лёня, тебя!
– Кто же? – Леонид принял из рук Камарина трубку. – Алло?
– Леонид Семёнович, это я Андрей Булавин. Здравствуй, дорогой!
– Андрей! Вот уж не ожидал! Где ты?
– Лёня, звоню из гарнизона, из Висмара. Ты же мне написал, что отправляешься в Чехословакию. Через знакомых офицеров, служащих в ЦГВ , узнал номер телефона военного санатория, куда тебя поселили, позвонил, соединили с номером. Лёня, дня через два, под вечер заёду к тебе, повидаемся. Пока всё. Жму руку!
– Кто это? – спросил Лихов.
– Друг мой, майор Булавин. Вместе лечились и отдыхали в Крыму. Тоже воевал в Афганистане. Кстати, рассказывал, что знает тебя, Миша, по Афганистану.
– Булавин? – задумался Лихов. – Нет, не помню. Увижу – узнаю. У меня хорошая память на лица.
– Сейчас майор Булавин служит в Германии. Командир батальона. Обещал к нам заехать, тогда и познакомитесь. А сейчас, товарищи офицеры, идём на ужин! – позвал друзей полковник Прокопьев.

* *
Как и обещал, Андрей Булавин появился под вечер третьего дня после интересной и содержательной экскурсии по Злата-Праге, на которую посмотрели советские офицеры в сопровождении майора Новака. По-братски обнял Леонида, познакомился и пожал руки Лихову и Камарину.
– Как же тебе удалось добраться до нас? – спросил Леонид.
– Заместитель начальник ПВО полка капитан Силюченко был откомандирован на склад ЦВГ за запчастями для самоходных зенитно-артиллерийских установок «Шилка», каких не нашлось на наших складах. Рассказал о тебе командиру полка, попросил отпустить, повидаться с товарищем. Отпустил, а через пару часов едем обратно. Утром будем на месте.
– А где же капитан? Почему не пришёл вместе с тобой?
– Остался в КРАСе  с лейтенантом Петровым. Комната на колёсах в фургоне «Урала». Пьют местное пиво, смотрят по телевизору какой-то концерт.
– Ну что, Миша, узнал Булавина? – спросил Леонид у майора Лихова.
– Узнал. Перебросили нас на север Афганистана. Вместе с солдатами мотострелковой роты выкуривали «духов» с гор на равнину, где их утюжили БМП капитана Булавина, – по-братски обнялись офицеры. – Месяцем позже я лишился ноги. Теперь вот пригласили в Чехословакию. Обещают сделать хороший протез.
– Андрей, майор Лихов остался в армии. Служит в Воздушно-десантном училище в Рязани. Обучает курсантов, вместе с ними прыгает с парашютом, – пояснил Булавину Леонид.
– Прыгаю, – признался Лихов. – Приземляюсь на здоровую ногу. 
– Рассказывай, как сам? Как Ольга, детишки? – попросил Леонид.
– У нас порядок! Ольга заботится о детях, я о своём батальоне. Недавно завершили плановые пятидневные полковые учения. Исколесили весь лесной север ГДР. По условиям полковых учений забрали с собой семьи. На этот раз женщин с детьми старше двух лет. Павлику уже исполнилось два года, так что побывал на учениях. Ночевали в лесу у костров, спали в палатках. Оле  и Настеньке понравилось, а Павлику везде хорошо вместе с мамой. Вот такие, Лёня, дела!..
– А как дела в ГДР? Чем озабочены немцы? – поинтересовался подполковник Камарин.
 – Да тем же, чем и мы, – вздохнул майор Булавин.
– Есть у меня один знакомый пожилой мастер с судоверфи, где, по необходимости, заказываем изготовление кое-каких несложных металлических запчастей для БМПешек.
Зовут его Хорст Витт. Воевал во Второй мировой рядовым, побывал в нашем плену, трудился на заводе в Нижнем Тагиле. Освоил специальности токаря, шлифовщика, фрезеровщика. Хорошо говорит по-русски, за прошлое на нас не в обиде, а сейчас сильно переживает, плохо относится к Горбачёву, называет его предателем. Уверен, что ГДР скоро сдадут на растерзание Западной Германии, повторяя при этом, что дела наши «швах». Зять у него служить в органах Государственной безопасности, так что товарищ Витт хорошо информирован. Впрочем, сегодня не стоит больше о грустном. Смотрите, что я с собой захватил. – Булавин извлёк из пластикового пакета бутылку «Столичной».
– «Столичная»? удивился майор Лихов. –  Откуда?
– Из нашего гарнизонного магазина за КПП, куда заходят и немцы. Наша водка в цене, дороже пятилетнего французского коньяка, который поставляется в ГДР. Так что выпьем по рюмке за встречу и за знакомство!
 После плотного ужина не помешает, – одобрил предложение майора Булавина подполковник Камарин, достал из буфета рюмки и наполнил их столь ценимой на западе русской водкой.
– За встречу и за знакомство! – поднял рюмку полковник Прокопьев.
– Хороша! Лучше чем местная «Сливовица», – справедливо оценил русскую водку майор Лихов.
– Экспортный вариант, – напомнил подполковник Камарин. – А в Афгане где вы служили, Андрей?
– Не надо на «вы», давай Женя на «ты», – напомнил Булавин Камарину. Все мы из воинского офицерского братства! А служил я под Ханабадом, это на севере Афганистана. Там и был тяжело ранен. Лечили в Самарканде, потом в Москве, а в Крыму, в Сакском санатории проходил курс реабилитации. Там и познакомился с Лёней. Интересно, что ещё в прошлом веке наши предки жили поблизости друг от друга, можно сказать соседи. Это в Симбирской губернии, ныне Ульяновская область,  и, несомненно, были знакомы. Вот как бывает…
– В прошлом году проездом в Миасс к родственникам, я заезжал в село Воскресенское, однако того места, где стояла наша родовая усадьба, так и не нашёл. Похоже, что место застроено новыми домами работников богатого совхоза-миллионера, – вспомнил Леонид.
– То, что Леонид Семёнович происходит из дворянского рода нам известно, но и ты, Андрей, тоже дворянского корня? – поинтересовался Камарин.
– Выходит, что так. Однако давно это было…
– Той же осенью Андрей увёз с собой из Крыма в Германию красавицу-жену, которая родила ему сына! – с удовольствием добавил полковник Прокопьев.
– А мы с Мишей служили под Кандагаром, там и лишились по одной ноге. Теперь пригласили в Чехословакию. Здесь хорошие мастера протезных дел, так что вернёмся домой с обновками, – вроде как пошутил подполковник Камарин, разливая по рюмкам остатки «Столичной».   
– Андрей, когда собираешься в отпуск? – спросил Леонид у друга.
– Если ничего не случится и не задержат, то в середине августа. Вначале заедем к моим родителям в Ульяновск. Хочу успеть искупаться в Волге и половить рыбку. Потом отправимся в Евпаторию, к Олиной маме. Пишет, что скучает по внукам. Обязательно съездим в Саки, погуляем по санаторию, где мы познакомились. Вволю накупаемся в ещё не остывшем Чёрном море! – размечтался Андрей Булавин.
– К нам заглянете?
– Обязательно! Вместе попьём водицы из Святого источника! – пообещал майор Булавин. – Долго ещё пробудете здесь?
– Обратно отправят, когда изготовят протезы, – ответил Леонид. – Надеюсь к концу июля быть дома, прогуляться по Крылатским холмам. Немного напоминают окрестности родного Миасса, хотя Уральские горы значительно выше. Побывать возле  храма Рождества Пресвятой Богородицы, где 28 июля, в день Крещения Руси, а в этом году этому знаменательному событию исполняется тысяча лет, посмотреть на праздник и православных верующих, которые соберутся у стен старинного храма, сохранившегося на месте бывшего села Крылатское. Потом поедем в Миасс к маме. Второго августа, в Ильин день, у неё день рождения.
– Мама – это святое, – подтвердил Андрей и взглянул на часы. – Однако, товарищи офицеры, мне пора. Отправляемся в ночной рейс из Чехословакии в Германию. Ранним утром будем в Висмаре, и до побудки моего батальона успею искупаться в Балтийском море. Прощайте, товарищи офицеры! Бог даст, увидимся! – пожал майор Булавин руки майору Лихову и подполковнику Камарину, обнял за плечи полковника Прокопьева.

5.
Середина сентября, в России бабье лето, столь любимое русскими людьми, прощающимися с солнцем и теплом накануне приближающейся хмурой и дождливой осени, а там и долгая морозная, снежная и вьюжная русская зима…
 Но сегодня суббота, солнечно, безветренно, тепло, хоть загорай. Васильевы пригласили Прокопьевых на дачу. Леонид и Галя приехали в Малаховку на новеньком автомобиле «Жигули», переданном полковнику в бесплатное пользование по линии ЦК ВЛКСМ на смену «Запорожцу» в начале лета незадолго до командировки в Чехословакию, где чешские мастера изготовили ветерану-инвалиду удобный протез для правой ноги. Настолько удобный, что можно было подолгу ходить без усталости.
 Леонид и Галя приехали на дачу вместе с младшим сыном Антоном, который успел подружиться с Ирочкой во время прошлогодней поездки в Миасс, и дети играли в бадминтон на лужайке возле обычного щитового дачного дома размером шесть на восемь с терраской и мансардой.
Так случилось, что в сентябре в Москве оказался Боб Стилет, которого Елена пригласила на дачу, обещая угостить шашлыками. Леонид познакомился с ним в последний майский день у стен Свято-Данилова монастыря, и на даче крепко пожал руку известному британскому журналисту, который не скрывал своих симпатий к Елене, но вёл себя предельно корректно, не оставляя Сергею повода ревновать.
Пока женщины готовили овощной салат, а в мангале, установленном на краю лужайки под сенью двух молодых чуть пожелтевших берёзок, прогорали сухие берёзовые дрова, мужчины занимались шашлыками, нанизывая на шампуры выдержанные в красном сухом вине кусочки баранины, разделяя их кольцами лука, баклажана и перца.
Стилет, изучавший с присущим ему упорством трудный для англичанина русский язык, рассказывал, что в Англии жарят на углях ломтики говядины, пояснив.
– Эта «мода» на барбекю была завезена к нам на острова из Америки. Теперь, Серж, получив на вашей замечательной вилле опыт по изготовлению шашлыков, обязательно передам его своим знакомым и друзьям, как только вернусь в Англию. У нас найдётся хорошая баранина под французское вино. Увы, в Англии не выращивают виноград и не производят собственные вина, зато у нас есть кое-что покрепче. Захватил в дорогу бутылочку отличного шотландского виски.
– Боб, ты назвал наш деревянный дачный домик виллой, пошутил? – усмехнулся Сергей, – время от времени поворачивая шампуры и сбрызгивая водой, чтобы не погорело мясо. 
– Ни в коем случае! Наш остров не велик и только у состоятельных англичан есть загородные дома с небольшими земельными участками с маленькой лужайкой и несколькими деревьями, а любое строение, преимущественно из кирпича, поскольку строительный лес у нас дорог, любовно называют виллой, – ипояснил Стилет. –  Серж, во сколько обошлась тебе эта земля для русской дачи?
– Во сколько? – удивился Сергей. – Участок площадью в восемь соток под сад и дом мы не покупали. Его выделили Лене от издательства бесплатно. Малаховка – ещё довоенный дачный посёлок, к которому присоединили часть далеко не лучших колхозных земель для наделения москвичей садовыми участками. Удобно, от города недалеко.  Платим только небольшие членские взносы на нужды садового товарищества, а недорогой дом для летнего отдыха построили за свой счёт.
Деревянный дом это здорово! Есть у меня один знакомый в Канаде, в провинции Квебек, там, где большой лесистый полуостров Лабрадор. Представляете, где это находится?
– Представляем, – подтвердили Сергей и Леонид.
– В Канаде такие же просторы, как и в России. У него есть земельный участок в лесу на берегу озера, но далеко в двухстах милях к северу от Монреаля. Есть бревенчатый охотничий домик, не больше чем у вас. Я гостил у друга, ночевал в его доме. Деревянный дом «дышит», в нём хорошо спится, не то, что в сыром каменном доме. Да и протопить кирпичный дом не просто.
 – Кирпичный дом и в самом деле непросто протопить, дров не напасёшься, –  согласился Сергей.
– А у вас, Леонид, есть русская дача? – поинтересовался Стилет.
– Нет. Мы живём в зелёном районе Москвы. Рядом с нами заповедный парк с родниками, река. Так что есть где отдохнуть. Летом выезжаем к родственникам на Урал. Вот где раздолье среди лесов и озёр!
– Мужчины, салат готов, лаваш – свежий, вино охлаждённое! Выносите стол в сад, –  крикнула с терраски Елена. – Дети, мойте руки и помогайте выносить стулья!
– И у нас, шашлык дожаривается, – ответил жене Сергей. –  Через пару минут будет готов! Боб, Лёня,  займитесь столом.
Едва все расселись за столом, Галина с Еленой вынесли из дома бутылку шампанского, бокалы и вазочку с астрами, заблаговременно собранными с цветочной клумбы, украсившей сад  яркими осенними красками.
– Сегодня у Леонида день рождения! – Торжественно объявила Елена, – Ему исполнилось ровно сорок один год! Поздравляем! Первый тост за здоровье нашего друга!
– Поздравляем! Поздравляем! – подхватили все собравшиеся за праздничным столом, в том числе Боб Стилет, которому несколько минут назад Елена шепнула на ушко, что у Леонида сегодня день рождения, и Стилет уже рылся в карманах в поисках подарка.
– Вот, Леонид Семёнович, – с удовольствием выговаривая отчество своего русского друга, Стилет протянул  ему авторучку фирмы «Паркер» с золотым пером! Как говорят у вас, от чистого сердца!
– Спасибо, Боб! – поблагодарил Стилета растроганный Леонид. – Теперь авторучка моё «основное оружие», –  пошутил он и крепко пожал руку британскому журналисту.
На природе на свежем воздухе и в такую чудесную погоду шашлыки казались особенно вкусными не только взрослым, но и детям – Антону и Ирочке, налегавшими на второй шампур, завернув кусочки баранины с овощами в тонкий армянский лаваш.
– В конце семидесятых – начале восьмидесятых мне довелось служить несколько лет в Армении, где я впервые познакомился с местным хлебом – лавашем, – вспоминал Леонид. – Помнишь, Галя, ты принесла с рынка ещё тёплый, свёрнутый рулоном лаваш. Развернула и показала мне издали – «что это?»
– И ты мне ответил, что вроде как старая местами прожжённая тряпка, – рассмеялась Галя.
– Потом привыкли, а в последние годы лаваш стал появляться в Москве, – добавил Леонид. 
Стилет ел не спеша, нахваливая нежную, хорошо прожаренную, пахнувшую дымком баранину, запивая сухим красным столовым вином, отметив, что и вино хорошее.
– Не то, что недорогое французское или испанское, которое ради дополнительной прибыли коммерсанты разбавляют водой. У вас пока этого нет или почти нет, но с внедрением рыночных отношений не только вино, но и все продукты заметно потеряют в качестве. У вас нет большого продуктового разнообразия, а сейчас повсюду дефицит, но продукты качественные, от колбас до замечательного московского мороженого.
Курс Горбачёва – главы вашей правящей партии, которую уже и не стоит называть коммунистической, направлен на поэтапный переход от социализма к капитализму. Такого поворота в истории ни одной из стран ещё не бывало. И в этом вы опять «первопроходцы», – пошутил Стилет.
– Из Лондона это видно гораздо лучше, чем из Москвы, – рассуждал вслух, тренируя свой русский язык, британский журналист, писатель и отчасти политик Боб Стилет, чьё «острое перо» попортило немало крови, как лейбористам, так и консерваторам.
– Время от времени лейбористы и консерваторы меняются у руля Британской империи, над  которой ещё каких-то тридцать – сорок лет назад «не заходило солнце», так она была велика, раскинувшаяся со своими колониями и доминионами на пол мира. Однако теперь, если выразиться по-русски, остались от Британской империи, лишь «рожки да ножки» в придачу с мелкими, зачастую безлюдными островами, разбросанными на просторах трёх океанов.
– Самые крупные британские заморские территории – Фолклендские острова, из-за которых шесть лет назад разгорелась война с Аргентиной, в основном пустынные,  подобно вашим островам в Арктике. На островах всего несколько посёлков, в которых проживают менее двух тысяч жителей. Да и мало найдётся желающих жить на сырых и холодных островах, которые мы не отдадим Аргентине.
По приказу «железной леди» Маргарет Тэтчер, которая возглавляет наше правительство и обожает вашего Горбачёва, с которым ей «приятно иметь дело», в Южную Атлантику был направлен британский флот. Война продлилась около трёх месяцев. Аргентинцам удалось потопить один из наших новейших эсминцев, после чего «железная леди» потребовала от военных нанести по Аргентине ядерный удар. Слава Богу, что этого не случилось. Прагматичные британские генералы, не без труда, уговорили её от столь безумной затеи.   
Британия отстояла суверенитет над Фолклендскими островами – немногими территориями, которые сохранила моя страна от своих былых владений. На Фолклендских островах живут подданные Великобритании, и хоть их немного, мы никогда и никому не отдадим острова, как, надеюсь, и вы поступите со своими Курильскими островами, которые ни в коем случае нельзя уступать Японии, хотя ваши либералы готовы на это пойти.
– Историю и ход военных действий в Англо-Аргентинском конфликте  изучают в советских военных институтах и академиях, – напомнил полковник Прокопьев. – Со времён Второй мировой войны нигде в мире не было столь масштабных военных действий флотов, а британский военно-морской флот, по-прежнему – один из самых сильных.

* *
– Елена Васильевна, Сергей Владимирович, откройте, пожалуйста, калитку! – послышался чей-то голос.
– Кто там? – переглянулись Сергей и Елена.
– Пойду, посмотрю, кто это к нам? – Елена, сняла цветастый фартучек, повязанный поверх спортивного костюма, и прошла к калитке, скрытой за кустами сирени.
  – Ба! Да это вы Владислав! – удивилась она. – С вами дядя, и вот уж кого совсем не ожидала увидеть в Малаховке… – Елена Васильевна посмотрела на Ролсона, который кивнул ей головой.
– День чудесный, не правда, ли? – взглянув на безоблачное небо, – заметил Владислав. – Зашли к вам по соседству. Примете? С нами Генри, он сообщит новую информацию о вашем родственнике Александре.
– Что-то случилось? – разволновалась Елена, несмотря на обнадёжившего её и Сергея Боба Стилета, который недавно вернулся из Пакистана, сообщив, что Александру удалось бежать и из граничившего с Афганистаном горного района Северо-Западной Пограничной провинции, который контролируют пуштуны, и сейчас, он скрывается в одной из крестьянских семей в районе Лахора . 
«И вот Ролсон с новой информацией. Что же от него ждать?»
– С неделю назад Генри вернулся из Пакистана. Расскажет, что ему удалось узнать. Кстати, там он увидел нашего общего знакомого. Угадайте кого? – улыбнулся с ехидцей Илья Яковлевич Исаков.
– Не стану гадать, говорите! – потребовала Васильева
– Боба Стилета!
– Мы случайно встретились в аэропорту. Я только что прилетел, а Стилет уже улетал. Спешил, не обмолвились даже парой слов, – пояснил Генри Ролсон.
– Вот как? Ну что ж, проходите в сад, раз уж пришли. Сейчас вы его увидите. Мистер Стилет у нас.
– Поистине, мир тесен! – развёл руками растерявшийся от неожиданности Илья Яковлевич. Лица Владислава и Ролсона так же выражали растерянность. – Мы захватили с собой торт к чаю и коньяк с фруктами. Не возражаете? – Взяв себя в руки, – промолвил Исаков и показал Елене Васильевне большую коробку с тортом.
– Ладно, товарищ Исаков, если с тортом – не возражаю! – ответила Елена Васильевна, метнув в крупного партийного функционера взгляд своих неотразимых синих глаз. – Послушаем, что же нам расскажет мистер Ролсон. К шашлыкам вы не поспели, ограничимся чаем.
Опередив на несколько шагов незваных гостей, Елена шепнула мужу, Леониду, Галине, чтобы случайно не проговорились о миссии, которую взял на себя Боб Стилет. В нём она была уверена, как в себе самой.
«Что ж, послушаем, что нам расскажет Ролсон…»

6.
Почти год Александр Васильев просидел в зинданах и одиночных камерах-клетках в одном из опорных лагерей душманов на территории Пакистана близ афганской границы. И вот ему удалось бежать. Как? Наверное, чудом. О нём, очевидно, забыли и опять бросили в зиндан, где он провёл в одиночестве несколько последних месяцев. Душман, карауливший его ночью, обкурился гашишем и собрался поиздеваться над пленником из неверных.
Спустил в зиндан лестницу и велел подниматься наверх. Собирался связать измождённому пленнику руки, не рассчитывая на сопротивление с его стороны. Русский был худ и слаб. Его плохо кормили, зато били и издевались всё чаще, принуждая принять ислам. Пленник не поддавался на уговоры, и это бесило мучителей. В ту ночь мучитель был один и сильно обкуренный. Глаза у пуштуна мутные, страшные…
С большим трудом Александру удалось побороть отчаянье, изловчиться и выхватить нож из-за пояса своего мучителя. Что был сил в руках, Александр ударил его ножом, забив по самую рукоятку в толстый живот.
От боли и неожиданности душман выпучил на пленника огромные мутные глаза, и вместе с хрипом кровь хлынула из его отвратительной смрадной глотки. Вынув нож, Александр добил душмана, вонзив окровавленное лезвие в сердце, и сбросил труп в зиндан…
Что было дальше, он помнил смутно. Подобрал автомат «АК» китайского производства, которыми был наводнён весь северо-запад Пакистана, и выбрался за стены дувала, укрывавшего другой ещё более глубокий и страшный зиндан, где содержался после знакомства с господином Варзани, который затевал с пленным лётчиком грязную игру, да что-то не вышло.
В этом господине Варзани, даже не будучи опытным в таких делах, Александр признал не пуштуна или иранца и даже не пакистанца, а профессионального разведчика – европейца или американца с восточной внешностью, хорошо владеющего восточными языками. А весь этот маскарад с переодеванием в одежды пуштунов был частью легенды, под которой этот «востоковед» работал в Пакистане. Если вспомнить, что помимо душманов главным противником СССР в Афганистане были США, а Пакистан был их послушным сателлитом, то становилось очевидным, что Варзани – сотрудник ЦРУ.
    
* *
Спящий кишлак старший лейтенант Александр Васильев покидал под лай собак, но погони по горячим следам за ним не было. Душман, карауливший пленника, должен был сдать свой пост утром, так что Александр, побега которого пока не хватились, мог рассчитывать на несколько часов.   
Всё ещё не веря до конца в то, что он на свободе и памятуя о первом неудачном опыте блуждания по горам, когда был сбит его самолёт, а он приземлился с парашютом на чужой территории и несколько дней проплутал вслепую, Александр опять надеялся добраться до границы с Афганистаном и перейти её. Однако на этот раз следовало обходить стороной кишлаки, избегать встреч с местными жителями и ни в коем случае с ними не заговаривать.
Летом в горах, даже ночами, он почти не мёрз, хотя спать приходилось на земле. Голодал, питался сырыми лягушками, ящерицами, дикими плодами и ягодами, словом всем, что попадалось под руку, во время блужданий. Теперь даже чёрствая лепёшка, которую ему раз в день бросали на дно зиндана, показалась бы ему манной небесной.
Он видел зайцев и птиц, однако магазин автомата оказался пустым – ни одного в нём патрона. Не имея возможность подстрелить что-нибудь и утолить голод хоть сырым мясом, поскольку спичек тоже не было, оружие выбросил. Голодному, измождённому человеку пустой автомат казался слишком тяжёлым. Оставался нож, но что можно добыть с помощью ножа в незнакомой местности?
На третий день блужданий в горной речушке удалось поймать руками довольно крупную рыбу. Наверное, это была форель. Выпотрошив добычу ножом, съел её сырой вместе с кислыми незрелыми дикими яблоками, кое-как утолив голод, да и сил как будто прибавилось. Опыт такой рыбалки пригодился. Теперь он добывал рыбу, но без огня, соли и хлеба долго так не протянешь.
Где Афганистан и как долго до него добираться, Александр не знал. Не имея карты местности и компаса, ориентируясь лишь по солнцу, он пытался идти на север, однако местность была гористой и труднопроходимой, а воспользоваться дорогами и тропами, проложенными в долинах вблизи кишлаков, не решался. Через несколько дней блужданий, сильно простуженный и сгоравший от высокой температуры, он неожиданно оказался на том же месте, где уже был, а, следовательно, всё это время блуждал по кругу…
Сел бывший лётчик Александр Васильев, которого на родине быть может уже похоронили, на землю под дикой яблоней, увешанной незрелыми плодами, и, обхватив голову руками, лишился сознания…

* *
– Считай, Саша, что тебе повезло. Слава Аллаху, что Абдулло Хан заядлый охотник. Слава Аллаху, что подобрали тебя в горах. В отличие от меня ты достался ему даром. Однако он не может тебя так долго прятать и кормить, не требуя никакой работы.
Ты понравился Абдулло Хану, который считает, что предки пенджабцев, которые расселились за Гиндукушем, пришли с севера и были как мы, русские, светловолосые и голубоглазые. Он не любит пуштунов, а потому не отдал тебя им.
У тестя есть брат. Он богат. Живёт на два дома в Лахоре и в Карачи. Лахор большой город и совсем рядом с Индией, а Карачи ещё больше и стоит на берегу океана. Мохаммед Хан – так зовут брата тестя, тоже не любит пуштунов. Абдулло Хан отправил брату письмо и рассказал ему о тебе. Мохаммед Хан готов взять тебя в работники. В середине декабря тесть собирается в гости к брату и может взять тебя с собой. В Лахоре, а это очень большой город, я там побывал, у него есть магазин. Примешь ислам, и Мохаммед Хан сделает тебе, как и мне, пакистанское гражданство. Будешь торговать в магазине. Английский язык ты знаешь, подучишь урду и пенджаби. Поверь это не так трудно, как кажется. Многие слова, если к ним прислушаться, похожи на наши. Станешь работать, заведёшь семью и будешь жить как человек. У Мохаммед Хана есть ещё несколько дочерей, так что, может быть, мы породнимся, – заулыбался Серёга-Аманулла.
– Посмотри на меня, Серёга, Какой из меня пакистанец? – Покачал головой  Александр. – Спасибо за гостеприимство. Не будь тебя и твоего тестя, меня бы уже не было на этом свете. Только не смогу я здесь жить и не хочу. Хочу домой, хочу в Россию!
– В Союз, – уточнил Аманулла. Помнишь, была такая песня: – «Мой адрес не дом и не улица, Мой адрес – Советский Союз!..» – припомнил он и напел слова. – И не называй меня больше Серёгой. Аманулла я. Тоже поначалу рвался в Союз, на Украину, в Харьков. Только вот теперь не хочу.
Родители давно считают меня погибшим. Помимо меня у них есть ещё мой старший брат, который, слава Аллаху, отслужил в армии до войны, и младшая сестра. Моя Оксана, она красивая девушка, не дождавшись меня, наверное, вышла замуж за другого парня. Я даже догадываюсь за кого, и уже родила от него детей. Зачем я им?
Что касается твоей внешности, то не думай об этом. У Аллаха нет никаких национальностей, есть только правоверные мусульмане, а все остальные – неверные. Я вот раньше пил пиво и водку, а в армии брагу и всё что попало, как говорили у нас – «пьём всё, что горит, ну и так далее…» Теперь и капли в рот не беру. Даже стыдно, что был когда-то таким, ну ты понимаешь… Хорошо-то как теперь! – Заулыбался бородатый Серёга-Аманулла, подумав: «А ведь в плен ты, Серёга, попал по пьянке. Пошёл за местной брагой в кишлак и угодил по дороге в лапы  душманов. Не пил – жил бы сейчас в Харькове и спал не с Лейлой, а с Оксанкой…»   
– Глаза у меня такие же голубые, как у тебя. Встречаются такие и в Пакистане. Редко, однако, случается. Дети часто рождаются светлыми, потом быстро темнеют. Так что решай как быть, брат Сашка. Нет у тебя выхода. Или стать правоверным и жить, или вернуться к пуштунам.
Дружок у меня был в зиндане, Лёхой звали. Тот был крещёный и носил серебряный крестик. Мама на шею надела перед призывом в армию. Так вот Лёха наотрез отказался от мусульманства. Упёртый был парень. Замучили его, забили насмерть. Так никто об этом и не узнает, что принял он смерть за веру и за Христа. По сути Лёха святой, а ведь и в исламе Иисуса Христа почитают святым… – Припомнил вслух Серёга-Аманулла и, пригладив бороду, зашептал заученную молитву.

7.
За чаепитием на даче Васильевых Леонид пристально наблюдал за молодым американским журналистом, который неплохо говорил по-русски и всё понимал, догадываясь, что журналистика его прикрытие и служит он не иначе как в ЦРУ. Подумал, – «ну и времена настали, если с ярыми врагами знакомятся и сотрудничают высокопоставленные чиновники из аппарата ЦК и ничто не может им помещать…»
– Мистер Ролсон, впервые увидел ваше фото на странице газеты «Вашингтон пост», которую мне показала Елена Васильевна, потом видел вас издали в конце мая, когда ваш президент посетил Свято-Данилов монастырь, и уже тогда отметил, что внешним видом, прежде всего лицом, вы напомнили мне одного немолодого человека, которого я знал. Его имя Герман, он немец. Фамилия его мне неизвестна. Жил в Бейруте, это в Ливане, был женат на француженке по отцу. Спустя некоторое время узнал, что они эмигрировали в Америку.
– Вы бывали в Ливане? – удивился Ролсон, однако в его лице Леонид заметил растерянность, которую уже через несколько мгновений молодой американец сумел подавить. – Мне неизвестен ваш знакомый немец по имени Герман. Похож? Ну и что же, в мире много похожих людей, а в каком году вы побывали в Бейруте?
– Ну, скажем, в 1985 году, – ответил Леонид.
Галя с тревогой посмотрела на мужа, но промолчала.
– Я там отдыхал, – стараясь сохранять спокойствие, ответил американцу полковник Прокопьев. – Море там хорошее и природа красивая. Горы, в которых растут ливанские кедры…
– Но ведь там неспокойно. Шла и всё ещё идёт гражданская война, – возразил Ролсон.
– Странно, я этого не заметил, – пожал плечами Леонид Семёнович, на котором ввиду выходного и тёплого дня вместо кителя с полковничьими погонами была обычная клетчатая рубашка, которую у нас почему-то называют «ковбойкой».
– Очень странно, – повторил Ролсон и внимательно посмотрел на Леонида, пытаясь хорошенько запомнить его лицо.
– Ну что ж, мистер Ролсон, не попадал вам на глаза пожилой немец по имени Герман, который воевал против нас, а потом отсидел лет десять в лагерях для военнопленных и значительно лучше вас говорил по-русски. Если вдруг, доведётся его повстречать, передавайте привет, – усмехнулся Леонид.
– От кого?
– Ведь вы уже слышали моё имя?
– Слышал, запомню, – опустил глаза Ролсон. 
Допив чай с коньяком, он безуспешно пытался разговориться с Бобом Стилетом, узнать с какой целью тот прилетал в Пакистан? Однако, не услышав ответа, овольно подробно рассказал о своём пребывании в Пешаваре , где брал интервью у лидеров афганских моджахедов, и беседовал с неким господином по имени Варзани.
– От него мне удалось узнать, что в июне пленный русский лётчик по имени Александр бежал из-под стражи и вероятно пропал в горах, – сожалел Ролсон, добавляя для вкуса коньяк во вторую чашку с хорошим чаем, заваренным из колодезной воды, вскипячённой в начищенном до блеска  медном тульском самоваре.
– И это всё, что вам известно? – спросила Васильева.
– Увы, это всё.
– Вот видите, Елена Васильевна, какую вы совершили ошибку, когда отказались передать супруге американского президента прошение, составленное вами и несчастной матерью пропавшего сына и вашего брата, Сергей Владимирович, – Исаков посмотрел на склонившего голову мужа Елены Васильевной, понимая, что в семье она старшая и многое зависит именно от неё.
– Хорошо, что в Кремле, наконец, осознали трагическую ошибку и начали вывод войск из Афганистана, – проглотив очередной кусочек торта, продолжил Илья Яковлевич. – Скажите на милость, что нам теперь предпринять?
– Ничего не предпринимайте, Илья Яковлевич, – строго ответила Елена Васильевна. – Всё, что могли, вы уже сделали. Допивайте чай с тортом, и прошу оставить нас в покое, –  жёстко добавила она.
– Так значит, вы смирились с потерей родственника? – сделал удивлённый вид Илья Яковлевич.
– Мне нечего вам ответить, – с неприязнью посмотрела на него Елена Васильевна.
«Хороша, особенно когда сердится!» – посмотрев на неё, криво улыбнулся Илья Яковлевич..
– Чему же вы улыбаетесь? – нахмурилась Васильева.
– Хорошей погоде…
 – Боб, ты всё время молчал, что скажешь теперь, когда они ушли? – спросила Елена у Спилета.
– Хеллен, это хорошо, что им ничего неизвестно о судьбе вашего родственника. Это хороший знак. У Беназир сохранились налаженные ещё её отцом хорошие связи в структурах пакистанской межведомственной разведки . Предвкушая уже скорую победу на выборах Беназир Бхутто, скрытно от американцев они переправят вашего родственника в соседнюю Индию, где встречать его буду я.

8.
Любого индивидуума, впервые попавшего в эти сакральные места, охватывает сильнейшее, ни с чем несравнимое волнение. Здесь, на территории Большого Лондона, в хорошо охраняемой зоне ухоженных парков и самых дорогих особняков, в которых проживают миллиардеры и финансовая элита не только Великобритании, но и всего Запада, прежде всего англоязычного, разместилась часть зародившейся в эпоху Возрождения могучей банковской империи. Происходила эта финансовая империя, раскинувшаяся ныне по обе стороны Атлантики из семьи удачливых ростовщиков, скопивших первоначальные капиталы в благословенной Ломбардии , куда их предки прибыли с Ближнего Востока весьма возможно, что ещё во времена некогда существовавшей в тех местах Римской империи.
Пришло время и этой не стародавней Римской, а новой Англо-саксонской империи огромных денег, замешанных на крови вечно враждующих между собой европейских народов, чрезвычайно выгодного финансирования феодальных, религиозных и мировых войн, а так же революций и контрреволюций, стало под силу содержать в своих корыстных интересах таинственное мировое правительство.
Этот теневой, но, тем не менее, весьма влиятельный мировой кабинет министров, о котором не принято говорить открыто, перечисляя персоналии, способен расставлять на ключевых постах почти во всех значимых странах, удобных для своих хозяев президентов и премьеров, а так, же мэров, кардиналов, депутатов и прочих назначенцев из разного рода либеральных, демократические, социалистических, а то и национальных и даже националистических партий.
Чего только стоил, казалось бы, не слишком удачный эксперимент, проведённый в Германии тридцатых – сороковых годов. Впрочем, возможно именно так всё и было задумано. Кто знает, что на уме у «сильных мира сего», в разросшихся до неимоверных  размеров мошнах, которых едва ли не все деньги планеты?.. 
Людей для всяческих подлых дел находят, как правило, на местах, подкупая их лестью и всякого рода грантами , а так же возможностью издавать за рубежом никчёмные труды, зарабатывая на печатном словоблудии и прочей чепухе огромные гонорары, а то и премии, в том числе Нобелевские. Деньги не только не пахнут, но и, подобно самому мощному оружию, рождают власть, прежде всего тех, кто их даёт.
По другую сторону океана в самой большой англоязычной стране проживает и хранит свои основные богатства другая часть всемогущего финансового семейства, способного изменять ход истории не только в одной отдельно взятой стране, но и в целой системе государств, чтобы затем надеть на них ярмо мирового правительства. Для этого ими созданы МВФ, ВТО  и прочие финансово-экономические удавки с  целью выкачивать жизненные соки из покорённых народов, посаженных на «долларовую иглу».
Современный «зелёный» бумажный доллар, с масонскими символами и знаками – страшный наркотик, порождённый выделениями «Золотого тельца», которого велел уничтожить подвластным ему иудеям ещё Моисей, сбежавший из Египта вместе со своим непослушным народом от гнева аборигенов, озлобленных коммерческими проделками хитроумных нахлебников. Однако не все подданные мудрейшего из пророков руководствовались божьими заповедями, нашлись и такие, кто в тайне молился на золото и продолжал отливать тельцов, невзирая на запрет Моисея.
– Какое ещё мировое правительство? – удивится и не поверит рассказанному вполне успешный обыватель, зарабатывающий на жизнь несколько тысяч фунтов стерлингов,  долларов, западногерманских марок или швейцарских франков – это если он проживает на Западе, или три или более сотен рублей, если живёт на Востоке, то есть ещё в СССР, пользуясь благами, о происхождении которых не задумывается, критикуя тем не менее «порочную систему социализма», которая якобы «не даёт ему развернуться». Только Куда?..

* *
Медленно вращается вокруг своей стальной оси огромный земной шар с искусно выполненными из самоцветов океанами, континентами, странами. Огромный, доселе невиданный, подсвеченный изнутри глобус диаметром в несколько метров поражает воображение.
«Сколько же может стоить такое чудо, если Англия выполнена из изумрудов, Франция из аметистов, Соединённые Штаты из сапфиров, а Советский Союз из дымчатого топаза? Из каких дорогих и драгоценных камней изготовлены прочие страны, сразу не скажешь. Тут нужен геолог, хорошо разбирающийся в минералах…» – Невольно задумался Владислав, любуясь потрясающим произведением искусства, поскольку назвать это шар наглядным пособием не поворачивался язык.
«И всё-таки, сколько же может стоить это чудо?» 
– Millions? Many millions dollars!  – Угадав мысли Владислава, шепнул ему на ухо на английском языке Анатолий Аркадьевич – ленинградский знакомый Райкова, с которым дядя настойчиво рекомендовал подружиться, самый старший по возрасту среди слушателей, единогласно выбранный старостой небольшой группы, прибывшей на туманный Альбион из СССР.
– What tell?  – Обратился Анатолий Аркадьевич к прочим восьми, не считая  себя и Владислава, коллегам по семинару – Михаилу старшему, Анатолию, Герману, Егору, Михаилу младшему, Роману, Александру и Петру.
Так уж случилось, что Михаилов здесь оказалось двое, а к участникам семинара следовало обращаться только по именам и только по-английски. Вот и прозвали двух Михаилов согласно их возрасту – старшим и младшим. С Анатолиями было проще, поскольку руководитель группы, он же и староста, имел право на отчество.
Во второй половине последнего, девятого дня семинара в британском отделении Institute of economic problems , все десять его слушателей, прилетевшие в Лондон, были приглашены в особняк одного из организаторов и спонсоров семинара, оплатившего учёбу молодых и перспективных людей из СССР, средний возраст которых не достигал сорок лет.
Их  запустили в зал, в центре которого медленно, со скоростью один оборот в час вращался огромный земной шар, дав самостоятельно осмотреть это «чудо света», инкрустированное драгоценными камнями и надписями из золотых букв, прежде чем пояснить его назначение.
Вот и огромная страна в привычных со школьных уроков географии очертаниях, выложенная на поверхности шара из тщательно подогнанных друг к другу кусочков дымчатого топаза с надписью крупным латинскими буквами, отлитыми из дешёвого южноафриканского золота – «USSR».
– It is soundly made, have not stinted!  – С нескрываемым восторгом ответил на вопрос старшего коллеги Михаил Старший – впрочем, человек ещё молодой и худощавый, выше среднего роста, темноволосый, с приятным лицом и в очках, с интересом рассматривавший территорию, которую в СССР называют Западной Сибирью.
– Expensive property!  – Покачал головой Анатолий, напоминавшей долговязой фигурой нескладного школьника-переростка к тому же с огненно рыжей шевелюрой и нежной не переносящей солнечных лучей кожей, покрытой веснушками, несмотря на вторую половину осени. Октябрь был на исходе. Его тоже называли Младшим Толиком, поскольку самым старшим в группе был Анатолий Аркадьевич, как вскоре выяснилось  ленинградский знакомый Владислава.
– On the Globe there is London, Manchester, Glasgow, Paris, Toulouse, Lyons, Berlin, Hamburg, Munich, and at us only Moscow…  – Растерянно заметил Герман – самый молодой из слушателей семинара, с простоватым русским лицом, хоть и в очках, выглядевший несколько странновато среди прочих слушателей элитарного семинара, на который были откомандированы самые перспективные молодые граждане, чем-то близкие современному высшему политическому руководству страны.
Им и ещё немногим, командированным осваивать премудрости капитализма на берега Темзы, открывался «зелёный свет» к обладанию общенародным достоянием, которое по мнению некоторых экономистов работало крайне неэффективно, словно и не было первых пятилеток , утёрших нос Западу, барахтавшемуся в мировом кризисе .
«Нет хозяина…» – увидев где-либо брошенную металлическую трубу или рассыпанные на дороге минеральные удобрения, а то и зерно скажет в сердцах и выругается для порядка простой обыватель и будет частично прав. Действительно, где взять человека ответственного по настоящему, если хозяин весь советский народ, да ещё вконец разболтанный к осени 1988 года жуткой демагогией, брызжущёй  из Кремля и из так называемого московского «Белого Дома», где окопались народные депутаты, не понимавшие, что творят?
–  Now that’s something like it!  – Заикаясь даже в коротких словах и раскрыв от удивления рот, воскликнул Егор – приземистый, лысоватый и круглолицый мужчина в расцвете сил к тому же редактор серьёзного теоретического «коммунистического журнала». Прикидывал практичный Егор, что этот земной шар не уместится по высоте и наполовину в его просторной московской квартире в  «сталинском доме» с потолками в три с половиной метра, а если на даче, то только под открытым небом.
– There will be a possibility – will get the similar Globus. Better from metal, from copper and cupronickel , – немного подумав, заявил Второй Михаил – высокий и стройный молодой человек с тонким лицом и богатой тёмной, слегка курчавой шевелюрой. Этакий красавчик, спортсмен-горнолыжник и любимец женщин и девушек. 
«Time will come, I will buy the Globe together with private residence» , – подумал про себя Роман – немногословный ловкий молодой человек среднего роста, увлекающийся футболом, хоть и без серьёзного образования, но с нахальным  лицом и плохо выбритым подбородком. Впрочем, такие лица, даже небритые, как правило, нравятся легкомысленным женщинам.
– Very beautiful Globe and very expensive.  – Изрёк Александр – мужчина солидный, с крупной, хорошо посаженной на широкие плечи и умной головой, обрамлённой порослью светлых волос. Одним словом – голова!
– Yes on such money it is possible to make not only such Globe, it is possible to create a big bank also,  – буркнул Пётр – невысокий невзрачный молодой человек в очках, с лицом тусклым, однако хитроватым и даже ехидным.
Раздался сигнал гонга и в зал вошёл хозяин.
– The Globe was pleasant?  – Спросил он, пытливо вглядываясь в лица избранных, которым после исчезновения СССР с карты мира и наверное с этого глобуса, подлежащего капитальному ремонту, строить Новую Россию, владеть её богатствами и править новой страной согласно мудрым советам оттуда, где по вечерам скрывается солнце, и конечно же в соответствии с «общечеловеческими ценностями».
  – O, yes! Yes!  – Подали голоса и закивали головами слушатели семинара, большинство из которых впервые побывали не только за границей, но и в цитадели западного мира.   
Хозяин очертил рукой круг и, взирая на глобус, озвучил свои мысли, которым было суждено глубоко запасть в головы слушателей.
– Globe is a zone of our vital interests. While the world is not homogeneous also our problem to clear away obstacles, to make the world a single whole in which there will be no place to the states in understanding habitual for us. Instead of the countries and the people the transnational corporations you, our visitors and participants of a seminar become which part also will be created.
Remember this day, misters, and this Globe, seventy five which percent of a surface are alredy supervised by us and are a zone of our vital interests.
I say goodbye to you. You have a free evening, and at midnight across Greenwich you depart to the country whish should be destroyed in the shortest terms and to build with our on-site assistance, cleared of fragment of the totalitarian past the new country.
When this problem will be executed, the zone of our general interests will extend to 90 percent, and it yet a limit!  – Закончил хозяин особняка, который так и не представился слушателем, поскольку весьма вероятно был одним из «сильных мира сего».
«Да ведь эти же мысли роились в головах пламенных революционеров начало века!» –  Задумался Владислав. – «Раздушим до основания, а затем, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем!» – Припомнил он, как оказалось пророческие и на новом витке истории слова из «Интернационала», которые следовало воплотить теперь не в коммунистической утопии, которой не суждено было сбыться восемь лет назад, как это было обещано Никитой Хрущёвым , а в транснациональных компаниях. Дух захватывало от таких перспектив. «Вот она настоящая мировая революция! Вот он мир без границ! Вот она единая семья народов под управлением мирового правительства!» – От подобных мыслей захватывало дух.
В Лондоне Владислав стал другим человеком. Теперь он крайне критически относился к своей стране, которая была «не такая, как все» и готов был делать из неё «нормальную страну» уже вполне отчётливо представляя себе какой она должна быть.
То, что он стал одним из посвящённых благодаря протекции дяди, вселяло определённые надежды…

* *
Конспекты и прочие материалы семинара, заранее разрешённые на ввоз в СССР, уложены в багаж. Через три часа, в полночь по Гринвичу, вылет из аэропорта Хитроу и прибытие в Шереметьево без четверти четыре. В полёте можно подремать. Очень удобно, а пока после краткого знакомства и одновременного прощания с историческим центром Лондона, решили посетить старейший лондонский паб , чтобы отведать напоследок знаменитый английский эль и, наконец-то, вдоволь наговориться на родном языке, обменяться впечатлениями от судьбоносной поездки. Английским языком все слушатели владели неплохо – таково было условия включения в группу, однако он всё же изрядно напрягал.
Впрочем, кто знает, возможно, что недавние слушатели семинара, мировоззрение которых радикально переменилось за девять незабываемых дней семинара, смогут побывать в одной из финансовых столиц мира ещё раз и лучше познакомиться со старинным городом, который основали ещё римляне , поскольку это толком не удалось в связи с очень плотным графиком семинара.
Паб понравился всем без исключения, в том числе и Владиславу, предпочитавшему пиву натуральное красное сухое вино и коньяк, прежде всего французский, к которому приучил его дядя.
Паб дорогой, а посему немноголюдно, несмотря на вечер. Приятный интерьер, цветные стёкла в небольших средневековых окнах, из скрытых динамиков доносится хорошая музыка. Массивные стулья, обитые кожей, столы из дуба, сдвинутые официантами по просьбе гостей, в которых признали иностранцев, изрядно удивившись, узнав спустя некоторое время, что все они из СССР.
Прощальным вечером в английском пабе руководил Анатолий Аркадьевич, кое-что знавший о знаменитом английском эле – напитке, изготовленном по старинным рецептам из ячменя и хмеля и ещё чего-то ему неизвестного.   
– Английский эль – «живое пиво», не пастеризованное, не фильтрованное, изготавливается из ячменя нередко тех же сортов, из которых делают знаменитый шотландский виски. Эль ещё называют ячменным вином, но это всё-таки пиво, причём самое лучшее, – с видом знатока пояснил коллегам Анатолий Аркадьевич, рассматривая на свет содержимое своего пивного бокала емкостью в одну пинту .
– «Портер» лучше пить без всяких закусок, в том числе солёных бараньих рёбрышек, маринованных яиц, крекера или солёных орешек, которые, обычно, подают в пабах.   
– Маринованные яйца я бы попробовал, – прищурив хитрый глаза на свой бокал, из недр которого поднимались на поверхность аппетитные пузырьки, облизнулся Роман. – У нас и яйца не маринуют, и ещё много чего нет…
– У нас маринуют огурчики, но они хорошо идут только под русскую водку, а яйца должны быть свежими и лучше их не мариновать,– ухмыльнувшись, заметил Герман персонально для Романа, которого, сразу же, невзлюбил, наверное, потому, что они были ровесниками, к тому же самыми младшими из компании.
– Водка – ещё та дрянь, – запротестовал Александр, заступаясь за младшего коллегу, пожелавшего отведать маринованные яйца. – Водку пьёт всякое быдло, а потом матерится и норовит пустить в ход кулаки…
При этих словах его левый глаз нервно задёргался и наблюдательный Анатолий младший, тряхнув рыжим чубом, тихонько хмыкнул, очевидно, догадался, что коллеге удалось побывать объектом рукоприкладства неизвестного пьяницы, которому могло не понравиться интеллигентное лицо Александра.
– Я лично предпочитаю коньяк, но от «Портера» не откажусь. Действительно, замечательное пиво, у нас такого теперь не найти особенно после затеянной борьбы с пьянством, которая сыграла положительную роль. Пить стали не намного меньше, зато озлобленность населения и неприязнь к государству заметно выросли и это немаловажный ресурс! – заявил Владислав.
– Да, сейчас такого не найти, – согласился Анатолий Аркадьевич, никак не прокомментировав «немаловажный ресурс». – Вот во времена моей юности, не то чтобы похожее на «Портер» пиво, но хорошее «Жигулёвское» приходилось попробовать, – делая небольшие глотки, пустился в далёкие воспоминания Анатолий Аркадьевич.
– Лет двадцать назад мне довелось побывать в Москве, кажется, это было в 1967 году. Только что отстроили высотный Новый Арбат, в самом начале которого открылся пивной бар «Жигули». СССР – не Англия, так что событие для Москвы немаловажное.
С двумя приятелями и девушкой одного из них, мы встали в очередь желающих посетить питейное заведение, пиво в котором стоило сорок пять вместо привычных двадцати двух или двадцати четырёх копеек. Отстояв часа полтора, оказались внутри. Интерьер ничуть не скромнее этого паба, всё новое, не исцарапанное и не загаженное. Представьте себе, к пиву подали краба размером в среднюю тарелку и большой бутерброд в виде ломтя от буханки бородинского хлеба, разрезанного вдоль с двенадцатью сортами рыбы – от сёмги и осетрины до корюшки. Всех сортов теперь даже не назову.
– Да, с такими деликатесами как краб и двенадцать сортов рыбы любое пиво покажется элем! – съехидничал Михаил Старший.
– Деликатесы здесь не причём, – не согласился с ним Анатолий Аркадьевич. – Пиво и в самом деле было хорошим.
– Повезло вам, Анатолий Аркадьевич, я бывал в «Жигулях» где-то в середине семидесятых годов, но ничего подобного там не подавали. Цена на пиво не изменилась, а вместо крабов и рыбы подавали лишь крекер. Что касается пива, то в подобных напитках я не разбираюсь и не могу объективно оценить качество «Портера», – признался Владислав. – Но мне кажется, что пиво в «Жигулях» было ничуть не хуже.
– Согласен с вами, Владислав, но это было давно и с тех пор многое изменилось, так что наслаждайтесь «Портером», который уже скоро появится в наших магазинах, – пообещал Анатолий Аркадьевич.
– Всё-таки приятно ничуть не напрягаясь говорить на родном языке! – Допив пиво и желая повторить, заявил Александр и знаком поманил официанта, наблюдавшего за компанией иностранцев, как он уже догадался по обрывкам фраз – из России. Языка он естественно не знал, но на слух мог определить основные европейские языки.
Русские туристы в Лондоне были большой редкостью, и в пабе посетителей из России пока не бывало, просто никто из персонала такого не помнил. 
– Good evening, mister Rajkov! Good evening, misters!  – Рядом с компанией преимущественно молодых иностранцев, допивавших по второй пинте в стенах дорогого лондонского паба, неожиданно появился молодой шатен выше среднего роста и положил руку на плечо Владислава.
Услышав свою фамилию, Владислав резко обернулся и к своему изумлению узнал Генри Ролсона.
– You, mister Rolson? Good evening! What destinies?
– Mister Rajkov, has learnt that you is in London. Here also has come to a pub to see you and say goodbye. However, in a week I will be in Moscow. Then will share impressions about a trip to London. And now with pleasure a bittern together with you and your colleagues a pint of  an old kind English ale. Thirst has tortured. Yes, greetings from miss Ejr to you.

9.
Конец осени столь богатого на события 1988 високосного года Джон провёл в кругу семьи. Отдыхал от «трудов» глубоко законспирированного офицера самой могущественной разведки мира и журналиста влиятельной американской газеты «Вашингтон пост», корреспондентское удостоверение от которой на имя Генри Ролсона позволяло ему перемещаться по всему миру на щедрые командировочные сразу от двух ведомств.
Однако, в основном, он перемещался по странам Восточной Европы и, прежде всего, по Советскому Союзу, охваченному доселе невиданными экономическими и политическими реформами, которые, по мнению крупнейших аналитиков США, приведут разлагавшуюся Советскую империю к неизбежному краху. В Вашингтоне уже предвкушали скорое обладание статусом единственной мировой сверхдержавы после распада ненавистного для англосаксов Советского Союза, выросшего, вопреки всем козням, из столь же ненавистной Российской Империи, осколки которой большевикам удалось в короткий срок собрать в могучую «Красную империю».
  Теперь время иное. Нет уже во главе государства неподкупных патриотов-большевиков. Их место заняли партийные перерожденцы, заинтересованные лишь в собственном благополучии. Такие руководители «сидят на высоких постах» не только в Москве, но и во всех республиках «Нерушимого Союза», о котором пока поётся в гимне с подправленным текстом, и которому уже скоро суждено  рассыпаться на множество «независимых» малозначимых государств.
Эти новые образования, раскрашенные на политической карте мира в радужные цвета, со временем станут такими же марионетками, как европейские или латиноамериканские страны для единственной мировой сверхдержавы. Такой державой будут Соединённые Штаты Америки, если их не «подвинет» набиравшийся сил Китай, сумевший вовремя избавиться от своих либералов, что всё-таки вызывало весьма обоснованную, хотя и отложенную на время, тревогу…
Об этом и многом другом за глотком лучшего шотландского виски, рассуждали мужчины, свободные в домашнем кругу от надоедливых псевдонимов: дед – Фридрих Гутлов, отец – Герман Готфрид и сын – Жан, он же Джон Готфрид,  к которому так «прилипло» его новое служебное имя Генри Ролсон, что от него уже некуда деться.
Сегодня он, наконец, рассказал отцу о странной истории, услышанной от сорокалетнего мужчины по имени Леонид, с которым довелось познакомиться в середине сентября на подмосковной даче.
– От этого мистера по имени Леонид я узнал, что очень напоминаю ему внешним видом одного пожилого немца по имени Герман, с которым он встречался в Бейруте во время якобы отдыха в Ливане, хотя какой может быть отдых в маленькой стране, где идёт гражданская война…
– Странно? – удивился отец. – Я не знаю человека по имени Леонид. Он русский?
– Да.
– Когда это было?
– Он назвал 1985 год, и ещё рассказал, что в молодости ты воевал против русских, попал в плен,  отсидел лет десять в лагере для военнопленных и хорошо говорил по-русски.
– Да, в том году мы ещё жили в Ливане, – задумался Герман. – Как он выглядел?
– В тот памятный сентябрьский день ему исполнилось сорок один год. Перед нашим приходом гости, собравшиеся на даче, пили шампанское за его здоровье. Так полагается поздравлять юбиляров у русских. Ростом с меня. Лицо обыкновенное, типично русское, каких я насмотрелся в избытке. Мне показалось, что у него что-то с ногой, возможно травма или…
– Или протез? – перебил сына отец.
– Да, я так подумал.
– Теперь догадываюсь, кто это мог быть, – задумался отец.
– О чем вы? – обеспокоился  дед.
– Старая история, напомнившая мне о тридцати годах, прожитых в Бейруте, впустую к великому сожалению. Я тебе уже рассказывал о ней, – вздохнул отец и с тоской посмотрел на сына.
– Джон, человек, который заметил наше с тобой сходство – русский военный. Толком не знаю, в каком он звании и чем занимался в сирийской бригаде, защищавшей от израильских войск Бейрут, охваченный внутренними вооружёнными разборками между религиозными общинами. – Помедлив, добавил, – наверное, был прикомандирован к бригаде военным советником.
В начале следующего года он подорвался на израильской мине. Ему оторвало одну ногу, другую прострелил снайпер. Его оперировали французские врачи в госпитале в Карнаэле, а затем переправили в Дамаск. Теперь я знаю, что вторую ногу ему спасли, и он ходит на протезе. Хорошо ходит? – спросил отец.
– Да, хорошо, без трости и почти не хромает, – ответил сын.
– Русские постоянно вмешиваются во внутренние дела государств на Ближнем и Среднем Востоке, поддерживая их и мешая продвижению наших интересов в этом стратегически важном регионе, к тому же богатом нефтью. Воюют в Афганистане, но при новом руководстве эта война уже окончательно проиграна. Русские уже начали вывод своих войск из Афганистана, и, спустя некоторое время, мы возьмём под контроль эту стратегически важную территорию в центре Азии.
«Но и американцы проиграли войну во Вьетнаме», – подумал сын, но промолчал.
–  Столкнулся я с ним, когда сирийцы прокладывали дорогу от своих позиций в горах на ровное плато, где новый хозяин, бежавший из Палестины, построил огромный дом на руинах замка крестоносцев, который восемь веков назад воздвигнул наш предок рыцарь Карл фон Готфрид и который по праву наследования, должен принадлежать нам, –  продолжил отец.
– Тридцать лет я мечтал изгнать из замка его незаконного владельца, надеялся, что евреи вот-вот войдут в Бейрут и вернут наше семейное достояние. Этим и жил, помогал евреям, передавал лейтенанту израильской разведки по имени Леви информацию о положении в городе. Не вышло. Евреи сдались и отступили от города…
Единственное, о чём я не жалею, так это о Валери и о тебе, мой единственный сын. – На глазах отца навернулись слёзы, и он потянулся к виски.
– Герман, израильтянам верить нельзя. Они тебе замок бы не вернули. Устроили бы в нём свой штаб или что другое, – задымив сигарой, заключил дед.
– Джон, ты часто бываешь в России как разведчик и как журналист. Если вдруг доведётся встретить этого человека, не рассказывай ему обо мне. Сходство, а ты и в самом деле похож на меня, ещё ничего не значит.
– Да, папа, он передавал тебе привет, – вспомнил сын.
– Не мне! – насупился отец.
«Тогда одолеть нам Россию не удалось. Сталин, оправдавший твёрдость своего партийного псевдонима, не дал одержать нам победу. Теперь Россией правит лукавый до глупости Горби. Он наш с потрохами и сделает то, что не удалось нам тогда. Штаты ему в этом помогут…» – затягиваясь сигарой, задумался ещё крепкий старик в прошлом германский барон и группенфюрер СС Фридрих фон Гутлов.   

10.
– Хеллен! Как тебе нравится декабрьский Лондон? – спросил Васильеву Боб Стилет, пригласивший в дорогой ресторан «даму своего сердца», как он, шутя, называл Елену Васильевну, впервые оказавшуюся за рубежом, да ещё в такой «проблематичной» стране, как Великобритания, куда её откомандировали вместе с делегацией глав крупнейших информационных агентств Советского Союза в качестве переводчика.
– Хеллен, ведь мы друзья?
– Да, Боб, мы друзья! – улыбнулась Стилету Елена Васильевна, обращавшаяся так к популярному в англоязычном мире журналисту, словно к старинному товарищу, с которым знакома едва ли не со школьных лет. Васильева и сама не знала, почему ей с Бобом Стилетом так легко в общении со дня их первой встречи погожим майским днём у стен издательства «Правда» на одноимённой московской улице.
Приятно было общаться с умным человеком, тем более что проблемы «языкового барьера» для них не существовало. Она отлично говорила по-английски. Именно это обстоятельство стало главным в выборе кандидатуры основного переводчика для представительной советской делегации, знакомившейся с лондонскими издательствами.
– В Лондоне тепло несмотря на начало декабря и довольно хмуро. За четыре дня, проведённых в английской столице, солнце так и не выглянуло, зато увидела на лондонских улицах немалое количество негров, арабов, индусов и прочих азиатов, идентифицировать национальность которых весьма затруднительно, – припоминала Васильева.
– Увы, это наследие Британской империи, над которой ещё недавно не заходило солнце, – грустно пошутил Стилет. – Британская империя рассыпалась не без усилий твоей страны, когда она ещё была великой и могучей. От прежде огромных многонаселённых территорий Британской империи остались лишь крохотные островки в океанах. Теперь в бывшую метрополию в поисках лучшей жизни устремились из бывших обнищавших колоний миллионы «цветных» мигрантов. Их ты и видела на лондонских улицах. Вот и Киплинг  подметил ещё задолго до распада Британской империи. – Стилет прочитал известное четверостишье английского писателя.

«Несите бремя белых, а лучших сыновей
  На край земли пошлите, за тридевять морей,
  На службу полудиким, угрюмым племенам,
  На службу полузверям, а может быть чертям»…
– Жёстко, по-расистски, но, к сожалению, это так. В африканских дебрях мы проложили железные дороги, возвели города, оборудовали порты, прорыли Суэцкий канал, освоили рудники и плодородные земли, подумывали проложить трансафриканскую железную дорогу от Каира до Кейптауна…
Теперь всё это – независимые и коррумпированные государства, неспособные прокормить собственный народ, не могут содержать в порядке, вот и устремились в метрополию в поисках лучшей жизни миллионы людей их бывших колоний.
Трудолюбивые китайцы и индусы неплохо устраиваются на новом месте, а вот африканцы и арабы не желают работать и живут на пособия, порождая наркоманию и этническую преступность. От них у нас головная боль. Увы, таково бремя белых… – Вздохнул Боб.
– Поверь, скоро такое будет и у вас. Советский Союз, ослабленный непродуманными «реформами» и с отстающей экономикой, обречён на распад, хотя ваши республики были далеко не колониями, в большинстве дотационными. В конце нашего бурного века в мире обострились национальные и религиозные проблемы, которые ведут к распаду многонациональных государств. Вот и у нас шотландцы с ирландцами так и рвутся из уз Великобритании, а когда своего добьются, то обнищают и отправятся на заработки в «старую и добрую» Англию. Там и осядут.
Лет через десять – пятнадцать и в Москве появятся сотни тысяч мигрантов, прежде всего мусульман из ваших бывших обнищавших южных республик, добившихся химерической независимости. Но эти люди хотя бы грамотные, владеют ещё не забытым русским языком, и будут трудиться, не брезгуя никакой работой, – пророчествовал многоопытный британский журналист Боб Стилет. – Впрочем, в этот вечер не хочется говорить о грустном…         
В следующий раз, Хеллен, прилетай в Лондон весной, в апреле – мае. В это время у нас всё цветёт и, как правило, солнечная погода, да и «цветные» мигранты не так заметны, как унылой дождливой зимой. А пока присаживайся за этот столик. Я здесь бываю едва ли не каждый день, и столик закреплён за мною. Я старый холостяк со стабильным доходом и могу себе позволить питаться в таком дорогом ресторане. Особенно приятно пригласить за свой столик умную и очаровательную даму, которую, будь такая возможность, англичане выбрали бы своей королевой! Присаживайся, Хеллен, наверное, ты чертовски устала?
– Ты прав, Боб, чертовски устала! Иными словами и не выразить моей усталости. Жива, только твоими комплиментами. Целый день на ногах, да ещё на высоких каблуках. Ноги и сейчас гудят…
Общение с десятками людей и едва ли не синхронный перевод с русского на английский и с английского на русский! Устала Боб! Чертовски устала! – присаживаясь в удобное кресло за столик на двоих, призналась Елена Васильевна и вытянула ноги, рассчитывая чуть позже незаметно снять туфли.
– Что будете пить, сэр? – спросил официант, явившийся так быстро, словно ждал постоянного посетителя маленького и уютного ресторанчика с высокими ценами и отличной европейской кухней.
– Пусть выберет дама, – ответил Стилет. – Заказывай, Хеллен. – Это не паб и пиво здесь не подают, зато отличный выбор сухих и десертных вин. Есть коньяк, виски и прочее.
– Боб, не надо прочего. Хочу десертное вино. У нас есть отличные грузинские десертные вина «Хванчкара», «Киндзмараули», «Апсны», «Псоу» и ряд других, но в Англии я впервые. Что вы можете предложить? – обратилась Васильева к официанту.
– Такой красивой леди я предложил бы «Аквитанское» красное десертное вино урожая восемьдесят третьего года. Редкое вино с великолепным вкусом. У нас есть две бутылки, но смею напомнить, что мистеру Стилету это будет стоить полсотни фунтов…
– Боб, – Васильева вопросительно посмотрела на Стилета, – мои командировочные не способны на такие подвиги.
– Не обижай меня, Хеллен! Считай, что я богат как Ротшильд! – рассмеялся Стилет.
– Идёт, Гарри! Неси «Аквитанское» для дамы! – непринуждённо по-британски кивнул официанту Стилет. – Мне как всегда коньяк.
– «Арди»? – уточнил официант.
– Разумеется, «Арди»! – подтвердил Стилет.
– Сок? Лимонад? Минеральная вода? – поинтересовался официант.
Стилет посмотрел на Васильеву.
– Сок апельсиновый и минеральную воду, – заказала она.
Полистав меню, Елена Васильевна, предоставила право выбора салатов опытному в таких вопросах Стилету, выбрав себе из рыбных блюд  норвежскую сёмгу.
– За что будем пить? – спросил Елену Стилет, когда официант наполнил красивой леди, настолько безупречно говорившей по-английски, что, либо она была из королевской семьи, но почему-то скрывала своё лицо от репортёров, либо была иностранкой. «Интересно, откуда?» – подумалось официанту.
– Леди из России! – словно прочитав его мысли, шепнул официанту Стилет. – Удиви её чем-нибудь, Гарри. Ну, скажем, пельмени?
– Сделаем, – кивнул Гарри и, оставив на столике салаты, отправился за горячими блюдами.      
– Давай, Боб, выпьем за эту встречу и за ту огромную помощь, которую, очень на это надеюсь, ты нам скоро окажешь. Я имею в виду Александра, – озвучила Елена Васильевна содержание тоста. – Беназир не подведёт?
– Не сомневайся, Хеллен. Верю ей, как самому себе! – улыбнулся немолодой холостяк Боб Стилет, обнажив, как это умеют делать преуспевающие англичане или американцы свои ровные белоснежные зубные протезы, стоившие уйму денег. – Провожу тебя и через день вылетаю в Исламабад. Понаблюдаю за выборами. Уверен, что Беназир одержит победу с большим перевесом. Народ её любит! Полагаю, что в двадцатых числах декабря я буду вместе с твоим родственником в Белграде, а затем доставлю его, – Стилет задумался, – Куда, в Москву или в Ленинград?
– Лучше в Ленинград, где живут его родители. Они не знают о наших планах и после твоего звонка из аэропорта Пулково мне домой или на работу, я подготовлю маму Александра. Но ведь его задержат в аэропорту?
– Задержат и передадут военным, – согласился Стилет, – но это значительно лучше, чем навсегда остаться в Пакистане. Александра непременно уволят из армии, но это не самое страшное. Будут проверки. В конце концов, от него отстанут. Главное, что он жив и на родине.
– Ты прав, Боб, это самое главное, – согласилась Васильева.
Звякнули низкий и глубокий коньячный стакан с пятьюдесятью граммами «Арди» на донышке и высокий винный бокал с «Аквитанским» – оба из дорогого стекла, и Стилет успел загадать вслух желание.
– Мечтаю видеть тебя, Хеллен, рядом с собой как можно чаще…
– Но мы и так рядом, Боб. Куда же ближе? Мы ведь друзья! – опередила его Елена, не дав сказать лишнего, и загадочно улыбнулась, смутив Стилета, которого казалось никто и ничто уже не может смутить, а тем более заставить слегка покраснеть.
– Увы, я так и останусь холостяком, – загрустил на мгновенье Стилет.
– Покорившим, судя по твоему, Боб, напору, изрядное число красавиц! – не сдавалась Васильева. – Не забывай, у меня есть муж, и я люблю его.
– Что было, то было, Хеллен, – вздохнул Стилет. – Признаюсь, женщины любили меня, но самые красивые всё-таки любили других…
– Боб, не хотела тебя напрягать, но всё же. Есть материал на криминальную тему. Это у нас в Советском Союзе. Сможешь отредактировать и опубликовать в крупной газете, можно сразу в нескольких.
– Кто автор материала?
– Считай, что я, –  ответила Васильева.
– Почему же ты не опубликуешь этот материал у вас, скажем в одной из газет вашего издательства с таким выразительным названием – «Правда»?
– Не напечатают. Слишком «большие и неудобные люди» замешаны в этом деле, а зарубежные издания наиболее резонансные в таких делах. После вас пойдут перепечатки и в наших мелких и пока ещё независимых газетах, создающих общественное мнение, а потом и крупные газеты будут вынуждены отреагировать.
– Однако, фальшивая у вас «гласность», – покачал головой Стилет.
– Увы, такая же фальшивая, как и вся «перестройка», – подтвердила Васильева.
«Катастрофические последствия которой, не заставят себя долго ждать», – подумал Стилет, искренне жалевший страну, которая была родной для этой красивой и умной женщины, но промолчал. Не хотелось огорчать Хеллен, которая ему очень нравилась.
– Так как же подписать этот материал? Своим именем? Другим? Меня всё равно узнают читатели по стилю изложения.
– Придумай, Боб, сам, – посоветовала Елена.
– Ладно, придумаю. Напечатают твой материал. Пусть хоть у вас дадут кому-то под зад хорошего пинка! Коррупция – это очень плохо. Коррупция разъедает общество похуже, чем ржавчина самую прочную сталь. У нас она тоже есть, но не в таких масштабах. В отличие от вас у нас две примерно равные по силе партии – лейбористы и консерваторы, и когда у власти одна партия, то другая яростно её критикует. Если какой-либо член парламента от партии-противника будет уличён в коррупции, то пострадает вся партия.
У вас одна партия – коммунистическая, и всё зависит от лидера. Ленин, Сталин, Хрущёв и Брежнев, исключая его последние годы, держали партию в кулаке, и коррупция была относительно невелика. Горбачёв – слабый лидер. Во внутренней политике он окончательно запутался, породив в стране хаос. Во внешней политике он полностью зависим от наших лидеров, я имею в виду руководителей США и Великобритании. Прочие страны не в счёт. Мне искренне жаль твою страну, Хеллен.
О коррупции. Все думают, что Римская империя пала от варваров? Ерунда. Рим погубила коррупция. В позднем Риме продавалось буквально всё, в том числе места в сенате и императорские посты. В прежде непобедимой римской армии практически не осталось римлян, отвыкших не только от работы, но и от службы, покупавших вместо себя наёмников, которых интересовали только деньги. Разве они станут защищать чужую для них страну?
– Боб, ты перемыл кости руководителям СССР, а затем ушёл в исторический экскурс. Увы, но в этом для меня нет ничего нового. Знаю, что мою страну ждут тяжёлые испытания. Знаю, что, по мнению ваших лидеров и тех, кто за ними стоит с огромными деньгами, мы, русские, и многие другие народы избыточны, а потому обречёны на уничтожение. Знаю, что самые ярые русофобы – ваши премьеры Маргарет Тэтчер и её коллега по консервативной партии Джон Мэйджор , обласкавшие нашего непутёвого Генсека.
У Тэтчер ненависть к России просто зашкаливает. На днях эта дама заявила на одной из пресс-конференций в Лондоне, что по оценкам мирового сообщества, то есть развитых стран Запада, экономически целесообразно проживание на территории новой России, когда она сбросит с себя все лишние республики, не более «fifteen» (пятнадцати) миллионов человек! По её мнению этого вполне достаточно для экспортно-сырьевого придатка развитых стран, роль которого уготована России. Ты знаешь, Боб, я неплохо владею английским языком.
– Не скромничай, Хеллен, ты великолепно говоришь по-английски! – перебил её Стилет.
– Я слушала это её высказывание. Поначалу мне показалось, что Тэтчер назвала цифру «fifty» (пятьдесят), что крайне мало для 150-и миллионного населения РСФСР, но ваша «железная леди» ещё раз твёрдо повторила – «fifteen!». Вот так-то, Боб.
– Её я презираю, – признался Стилет. – Я сторонник лейбористов. – В моём первом пребывании в Москве, когда я посетил издательство «Красная звезда», мне напомнили, что именно Англия в течение веков являлась главным геополитическим противником России.
– Я тоже так считаю, – подтвердила Васильева. – Британия поддерживала турок, осквернявших христианские, прежде всего православные храмы и истреблявших православных греков, сербов и болгар. Британия воевала против России вместе с турками в Крыму . Не позволила русским войскам, которыми командовал генерал Скобелев , освободить Константинополь с главной православной святыней – собором Святой Софии  от турецкого господства, послав к Босфору свой военный флот…
– Хеллен, достаточно примеров, – остановил её Стилет. – Я хорошо знаю историю, российско-британских отношений. Всё так, хоть мы и воевали вместе против немцев и в Первой и во Второй мировых войнах. Тогда Британии был выгоден такой союз.
Британией правит не король или королева, как это многие считают. Британией, да и Америкой правят «денежные мешки», многие из которых по крови далеко не англосаксы. Вот и король Георг V, кузен последнего российского императора, под их давлением отказался от своего же приглашения перебраться царской семье в Англию после вашей Февральской революции, тем самым обрекая семью отрёкшегося российского императора на гибель в пламени гражданской войны.  Поверь, простые англичане, рабочие, служащие, фермеры, да и такие писаки, как и я, не враги вашей страны.
– Верю, Боб, верю, – вздохнув, согласилась Васильева. – Твоё признание, что Британией и Америкой правят «денежные мешки» многого стоит. Увы, это так.      
Догадывалась, а теперь твёрдо знаю, что главный инструмент в развале СССР, а дело идёт именно к тому, это наше руководство современного Политбюро во главе с Генсеком, обласканным Тэтчер и Рейганом, которых наняли в услужение «денежные мешки», обосновавшиеся по обе стороны Атлантики и ненавидящие мою страну.
Этим нашим современным лидерам во главе с Генсеком, которые не совершали Октябрьскую революцию и не защищали страну во время Великой Отечественной войны, очень хочется урвать из общенародного богатства кусок пожирнее в свою личную, частную собственность. А это возможно, лишь разрушив наш общественный строй. Жаль, что тех, кто это понимает и готов этому противостоять, немного. Что ж будем бороться за свою страну! – с твёрдостью в голосе произнесла Елена Васильевна.
– Глядя из Лондона на события и процессы, которые происходят в твоей, Хеллен, стране, ко всему тобой сказанному, могу добавить, что есть так называемый Гарвардский проект  уничтожения твоей страны. Расчленения её территории на 30 или на 40 мелких государств, подвластных США и Великобритании, а ваша правящая элита делает вид, что не замечает этого. Впрочем, вполне возможно, что ваша элита уже «наша элита» и согласна с этим проектом, и озабочена лишь тем, как воплотить его в жизнь в собственных интересах. Знаешь, Хеллен, я, кажется, знаю, как они это сделают.
– Как, Боб? Поделись своими мыслями. Ты это хорошо сказал «глядя из Лондона»! – Потребовала Васильева.
– Лондон – один из главных центров ведения информационной войны против вашей страны, которую вы проигрываете, не будучи столь изощрёнными в средствах достижения своих целей, если они ещё есть у вашей выродившейся элиты.
Здесь в Лондоне и его окрестностях «наши заинтересованные лица», имен которых я вам не назову – догадайтесь сами, проводят семинары для ваших молодых и перспективных граждан, которых подбирают самым тщательным образом. Причём на одних семинарах готовят элитную публику, которая должна овладеть богатствами вашей страны, прежде всего природными. Это ваши будущие капиталисты и олигархи. На других семинарах готовят публику, которая должна сокрушить ваш общественный строй, в то время как руководители страны, не препятствующие разрушению, останутся в стороне, проделав всё, что нами задумано и ими одобрено, чужими руками. Затем, когда дело будет сделано, их оттеснят, и старая номенклатура вновь перехватит власть, оставаясь в тени. Те же, кому посчастливилось получить богатства страны, станут не хозяевами, а управляющими. Те, кто не поймут этого и не станут играть по установленным для них правилам, будут изгнаны из страны, упрятаны за решётку или уничтожены, несмотря на возросшее влияние в обществе. Будь они миллиардерами, членами правительства, мэрами городов – у вас такие скоро появятся – система их не пощадит. Вот как всё задумано, – закончил свои рассуждёния Стилет – один из старейших британских журналистов, многое повидавший на своём веку.
– Я думала об этом, Боб, и даже знаю одного молодого человека, который в октябре прошлого года побывал здесь в Лондоне на одном из упомянутых тобой семинаров, – призналась Васильева, –  и тебе, Боб, он известен.
– Кто же он! – оживился Стилет. – Как имя этого человека?
– Владислав Райков. Вспоминай, Боб, сентябрь, дачу, незваных гостей, явившихся с тортом. Все знакомые тебе лица ещё по маю восемьдесят шестого года во время экскурсии по издательству «Правда», где мы с тобой познакомились. Скажи, мне, знающий человек, что ты думаешь о Генри Ролсоне?
– Неплохой, растущий на глазах журналист. Уже научился «бить в точку» и «отделять зёрна от плевел», там, где они есть, – пошутил Стилет. 
– А ещё? – настояла Васильева.
– Твоя, Хеллен, очередь, поскольку могу ошибиться.
– Уверена, что журналистика его прикрытие. Ролсон или тот, кто скрывается под этой фамилией, сотрудник ЦРУ.
– Впрочем, вполне возможно, тем более, что ты в этом уверена. Только будь уверена и в том, что лично я не являюсь агентом Интеллидженс Сервис , ЦРУ, Моссада  и тем более Сигуранцы , – пошутил Стилет.
– Уверена, Боб, что ты стопроцентный журналист! – ответила на шутку Васильева. – Мне хорошо известно, что там, где Генри Ролсон, обязательно появится Владислав Райков. Не знаю друзья ли они, но то, что партнёры, это точно! Что же ждать нам от Ролсона? Не помешал бы тебе с освобождением Александра…
– Этого у него не выйдет! – жёстко ответил Стилет, но в Лондоне у него назначена встреча, подозреваю, что с этим самым Владиславом. Позвонил мне вчера. Откуда-то узнал, что ты, Хеллен, в Лондоне. Прилетел из Вашингтона с каким-то стариком, крупным бизнесменом..
«От кого же, как не от Владислава Райкова. Они с дядей отслеживают едва ли не каждый мой шаг», – подумала Васильева. – «Хорошо, что завтра я улетаю».
– У меня предчувствие, что они могут заглянуть к нам в это уютное заведение, –  признался Стилет.
– Боб, Ролсон знает, где ты обычно ужинаешь?
– Знает, я как-то поужинал здесь вместе с ним.
– Тогда нам следует ждать незваных гостей и в этот раз, – огорчилась Васильева. – Когда же подадут обещанные пельмени?
– Непременно подадут, стараются, – успокоил «даму сердца» стареющий холостяк.
– Четыре дня, до предела насыщенных встречами и переговорами, а Лондона так и не увидела, даже не побывала в знаменитом Британском музее.
– Не переживай, Хеллен, прилетишь в следующий раз, осмотрим Лондон вместе. Признаться, я и сам не был в Британском музее лет сорок. За это время многие экспонаты, вероятно, рассыпались в прах, – пошутил Стилет и вернулся к прерванной беседе.
– В рамках Гарвардского проекта подготовлена карта желательного расчленения СССР и России. У вас есть такой популярный журнал «Огонёк», с главным редактором, которого я знаю. Представляешь, Хеллен, в одном из номеров журнала за этот год будет опубликована карта расчленения СССР. Как ты думаешь, будет ли у вас какая-либо реакция на такую публикацию? – спросил Стилет.
– Думаю, что нет, – вздохнула Васильева. – Бесконтрольная гласность, превратившаяся во всепроникающую ложь, в зловонные помои из абсурдных публикаций и словесного поноса, порочащих мою страну, довела значительную часть населения от первоначального шока до тошноты и полного безразличия.
– Знаю, что вашему лидеру уже сделано предложение: хотите хорошо жить – подчинитесь и отдайте нам контроль над вашими ресурсами и вооружением. Вот так, – дополнил Стилет, которому было искренне жаль страну, в которой жила  его добрый друг Хеллен.   
Наконец подали обещанные пельмени под эксклюзивным соусом.
– Боб, давай сделаем передышку и съедим:  я – пельмени, а ты свой ростбиф. Я ужасно голодна! – призналась она.
– Да, Хелен, конечно. Нам следует подкрепить свои силы, – попытался Боб пошутить, но Васильева никак не отреагировала и шутка не удалась. – Признаться, я и сам голоден, – извинился, таким образом, Стилет.
– Только ещё по глотку вина. Хорошее вино, хоть и не «Хванчкара», которая несравненно лучше и стоит стократно дешевле, – предложила Васильева.
– Пожалуй, я тоже попробую, понравившееся тебе вино, – согласился Стилет. – А то эти французы больше расхваливают свои вина, чем стараются их улучшить. Англии с климатом не повезло, иначе мы бы их превзошли. Увы, нам вина приходится закупать.
Что касается упомянутой тобой «Хванчкары», то, к сожалению, не пробовал. Читал, что это вино любил ваш Сталин и угощал им нашего Черчилля. Они были непримиримыми врагами, а как припекло с этим Гитлером, стали союзниками. Привези в следующий раз бутылочку.
– Такие вина у нас сейчас редкость. Всё куда-то пропало. Стыдно сказать, на улицах прямо из наспех отмытых машин-бензовозов продают в разлив мутную спиртосодержащую гадость под название «Карабахское вино», а в магазинах ничего нет, словно слизала языком огромная чёрная корова, на боках у которой написано «перестройка», – грустно пошутила Васильева. – Водку продают по талонам и таким образом озлобляют население.
«Вот она эта самая коррупция в мелком масштабе», – подумала она и пообещала. – Если достану, и если ещё раз отправят в командировку в Англию, то обязательно привезу!
– Хеллен, а вот и предсказанные мною гости. Их даже трое! – воскликнул Стилет.
– Добрый день, миссис Васильева и мистер Стилет. Это мистер Грей, мой попутчик из Нью-Йорка и владелец крупной компании, – представил Ролсон  пожилого, но ещё крепкого американца, – а это наш общий знакомый мистер Райков, представлять которого не стоит.
Елена Васильевна пожала протянутую ей узловатую крупную руку седовласого американца с волевым лицом, изрезанным глубокими старческими морщинами.
– Френсис Грей, – представился американец и сделал даме комплимент: – В жизни вы выглядите гораздо лучше, чем на фотографии из журнала..
– Боб, Мистер Грей ваш читатель и старается не пропускать ни одного вашего репортажа. В самолёте во время полёта над Атлантикой, мистер Грей рассматривал  журнал, который захватил в дорогу, и читал ваш очерк, где были напечатаны несколько фотографий, в том числе ваша, миссис Василева. Фотография была сделана в Москве в конце мая возле монастыря, который посетил  президент США с супругой во время визита в СССР, –  пояснил Ролсон. – Увидев эту фотографию, я рассказал мистеру Грею, что вы сейчас в Лондоне. Наверное, вы ему понравились, и он пожелал увидеть вас. Учитывая его почтенный возраст и положение, я не смог ему отказать. И вот мы здесь. В полёте проголодались и зашли в ресторан, в котором обычно ужинает мистер Стилет, а сегодня он здесь вместе с вами. Вы надолго в Лондоне?
– Нет, – завтра в полдень возвращаюсь в Москву вместе с советской делегацией. Была приглашена в качестве переводчика, – ответила Васильева, – а сегодня у меня последний свободный вечер. Мистер Стилет пригласил поужинать в этом ресторане.
– Лично мне Лондон нравится. Я здесь уже во второй раз и мечтаю, чтобы Москва как можно скорее стала таким же комфортным городом!
– Мечтать невредно, Владислав. Лондона я толком не видела, однако всё же будет лучше, если Москва останется Москвой. Генри, вижу по глазам, хотите мне что-то сказать.
– Хочу, – признался Ролсон, но об этом немного позже. Вначале следует выпить по бокалу за встречу в Лондоне. Заметьте не у вас в Москве, а в Лондоне! и хорошенько поужинать. Знаете, в самолётах так плохо кормят.
Васильева взглянула на часы и покачала головой.
– Господа, у меня был сегодня нелёгкий день, а завтра в дорогу. Боб, минут через десять я покину вашу компанию. Можешь меня не провожать. До отеля доберусь на такси, а вы, Генри, не тяните, рассказывайте.
– Это о вашем родственнике, который, если он жив, всё ещё находится в Пакистане.
В самолёте я рассказал о вашей беде мистеру Грею. Его компания закупает кожу, хлопок и прочие товары в Индии и Пакистане. Там у него немало знакомых бизнесменов. Мистер Грей готов предложить свою помощь в розысках вашего родственника, если…
– И это всё? – остановила Ролсона Васильева. – Опять надо что-то писать на имя вашего президента? Нет, Генри, Увольте. Я ухожу.
– Хеллен, я с тобой, – Стилет привстал из-за стола. – Извините, господа, мы уже поужинали. Теперь ваша очередь. Угощайтесь «Арди» и «Аквитанским», коньяк и вино оплачены. Если понадоблюсь, позвоните завтра, лучше вечером.

11.
Подходила к концу четырёхдневная служебная командировка военкора «Красной Звезды» Сергея Васильева в Закавказье, во время которой он намеревался объехать сравнительно небольшую территорию Нагорного Карабаха, где разрастался вооружённый конфликт между армянами и азербайджанцами, несмотря на введённое ещё в сентябре чрезвычайное положение. Однако выбраться дальше Степанакерта , Васильеву не удалось, и побывать в районах, где шли перестрелки между двумя враждующими сторонами, возглавляемыми националистами, он так и не смог, несмотря на удостоверение военкора главной армейской газеты «Красная Звезда».
Собрав в Степанакерте не слишком значимый материал для очерка, который на сей раз, пожалуй, напечатают целиком, Васильев вернулся в Ереван на армейском вертолёте, поскольку в районе единственной дороги, соединявшей Армению с Карабахом, которая проходила в горах, были замечены диверсанты.
Самолёт в Москву улетает завтра в одиннадцать десять по московскому времени, которое отстаёт от местного времени на один час. Хотелось улететь ещё сегодня вечером, но на другие рейсы билетов не оказалось – настолько велик был поток пассажиров из южной республики в столицу СССР.
Поток пассажиров, а по сути беженцев, в центральные районы России и прежде всего в Москву усилился после ожесточённых и кровопролитных межнациональных столкновений, вспыхнувших в начале рокового високосного 1988 года в Азербайджане, а затем и в Армении.
Неудачи в попытке проведения новой национальной политики высшим политическим руководством страны во главе с Горбачёвым, оказавшимся в этом сложном вопросе совершенно некомпетентным, привели к созданию националистических, антисоветских и антирусских «народных фронтов». Первыми «отличились» республики Прибалтики, а затем «самая передовая» из них – Эстония при непротивлении центральной власти объявила о собственном суверенитете с перспективой скорого выхода из состава СССР .
Осень оказалась горячей не только в Прибалтике, где пока обошлось без кровопролития, но и в Закавказье. Дурной пример прибалтийских, прежде всего эстонских националистов оказался заразительным для закавказских националистов – организаторов резни и погромов на национальной почве, унёсших сотни жизней и вызвавших повально бегство населения из родных мест.
Уже через несколько дней после объявления Эстонией суверенитета вспыхнули чётко скоординированные не без участия зарубежных спецслужб, заинтересованных в разрастании «зоны нестабильности» на территории СССР, массовые погромы в районах Азербайджана, населённых армянами. Со стороны Армении последовали ответные действия. Две по факту советские республики вели между собой необъявленную войну .
Войска, введённые в Закавказье ещё в июне, которые местных жители обеих национальностей называли «русскими», относясь к военнослужащим враждебно, фактически бездействовали, поскольку кремлёвские руководители вели себя подобно страусам, зарывшим голову в песок, и ничего не хотели видеть. По сути политическое и военное руководство страны было парализовано и сдавало позицию за позицией, приближая распад страны и кровавые войны во многих её регионах, которые растянутся на долгие десятилетия . Впрочем, вероятнее всего такой ход событий был просчитан, но Москву сия доля не постигнет, а это главное…
То, что Ереван не такой, каким он был прошлой осенью, стало заметно отчётливее. Настроение у большинства людей подавленное, многие женщины в трауре, который согласно местным обычаям будут соблюдать в течение года.
Если о женщинах, то крашеных блондинок стало ещё больше. Во-первых, такими местные дамы больше нравились местным мужчинам и, прежде всего, тем, которые участвовали в боях, а во-вторых, приближались к «европейским стандартам», подчёркивая свою принадлежность к христианскому миру. Впрочем, тем женщинам, что постарше, приходилось закрашивать седину, неизбежную в дни глубочайших потрясений.
Кресты и крестики, чаще всего золотые и дорогие, подчёркивая свою состоятельность, стали носить даже те, кто прежде полагали себя атеистами. Особенно впечатляли крупные, весом в сто и более грамм золотые кресты на массивных цепях, украшавшие бычьи шеи молодых мужчин, возвращавшихся в город после зачисток территорий от азербайджанского населения. Несмотря на начало декабря и температуру воздуха, опускавшуюся по ночам до нуля градусов, эти мужчины, которых кое-где уже называли «боевиками», расхаживали по улицам в пиджаках нараспашку и наполовину расстёгнутых чёрных рубашках, из-под которых блестели громадные кресты. Василев уже знал, что крест по-армянски – «хач».
Не считая азербайджанцев, которые были изгнаны в ноябре, Армения была самой мононациональной республикой, и русских людей, которые заметно выделялись внешностью среди местного населения, в городе было немного. Статного светловолосого Сергея Васильева, способного соперничать внешностью с самыми известными голливудскими  героями, выделяли всюду и услужливо освобождали места в троллейбусе или метро. Причём, часто поднимались со своих мест люди пожилые.
Васильев вежливо отказывался. Тогда с ним начинали заговаривать, пытаясь убедить, что Россия не права, и Москве следовало поддержать армян в споре за Карабах, а самое главное не допустить изгнания из городов христиан, к числу которых принадлежали армяне. А вот азербайджанцы – крайне жестокие и неблагодарные люди, к тому же мусульмане, и не должны поддерживаться русскими, поскольку азербайджанцы такие же турки, как и те, что за Араксом .
Турция, к которой может присоединиться Азербайджан, всегда воевала с Россией, и поныне владеет большинством армянских земель, в том числе горой Арарат, изображённой на гербе Армении, которая во все времена была союзником России.
Сергей в такие разговоры старался не ввязываться, предпочитая отмалчиваться. Да и что он мог сказать? Васильев переживал за всю страну и полагал, что «перестройка», да ещё с «ускорением» и начавшейся «перестрелкой», заходит в тупик, угрожая большими бедами для самой большой страны мира, каковым является Советский Союз.
Сами собой подкрадывались мысли – всё, что происходит, совсем не случайно. Так было и задумано врагами его страны, которые вертят как это им выгодно никчёмными руководителями, пришедшими к власти в отсутствие сильного лидера после чехарды с назначением на пост Генерального секретаря нездоровых Андропова и Черненко, сменивших дряхлого Брежнева, которому бы уйти пораньше в отставку, передав дела человеку достойному…
Скучая в зале ожидания аэропорта «Звартноц» – главных воздушных ворот самой маленькой по размерам республики СССР, зажатой между Турцией, Ираном, пока ещё Советскими республиками Грузией и Азербайджаном, и не имевшей выхода к морю, Васильев познакомился с пожилым и довольно образованным армянином Багратом Гургеновичем Андреасяном, который летел в Москву к дальним родственникам.
Андреасян рассказал, что до недавнего времени руководил совхозом-миллионером в Северном Арцахе.
– Северный Арцах? Где это? – Спросил Сергей, полагавший, что он неплохо знает Закавказье, да не тут-то было…
– Северный Арцах – это продолжение Карабаха на севере, в предгорьях Малого Кавказа . – Андреасян извлёк из портфеля, который не сдал в багаж, атлас СССР небольшого формата, полистал, нашёл республики Закавказья и показал.
– Вот здесь Геташенский район и наше родовое село Азат, – указал Андреасян на один из нескольких маленьких кружков жёлтого цвета, окружённых со всех сторон зелёным. – Зелёное – это Азербайджан, а жёлтое – Армения, – пояснил Баграт Гургенович. – Вот так и живём в полном окружении. Раньше старались этого не замечать, но теперь, когда объявлена «перестройка» с начавшейся «перестрелкой», попасть в Армению стало не просто… – Андреасян тяжело вздохнул и продолжил. – Село наше древнее. Мои предки жили в этих местах не одну тысячу лет ещё со времён древнего царства Урарту , которое происходило от легендарной Аратты . Слышали о таком?
– Ещё бы! Историю Урарту проходят ещё в школе, а Аратта та самая страна, которую основали наши общие предки арии на пути к Инду и Гангу, – ответил Васильв, всматриваясь в карту, на которой были отмечены ещё несколько районов, охваченных со всех сторон территорией другой республики. Такие же районы, окрашенные в зелёный цвет, имелись на карте Армении. Собственно он знал о таких анклавах, которые имелись не только в Закавказье, но и в Средней Азии, да и в центральной России имелись подобные территории, когда кусочек одной области находился на территории другой области. В Закавказье и Средней Азии анклавы выделялись при образовании республик на территории бывшей Российской Империи, разделённых по национальному признаку, а вот с какой целью они были представлены в областях с русским населением, сказать было трудно.
– Из Карабаха азербайджанцев изгнали. Теперь там наша власть. Карабах большой, там это удалось, а вот у нас после карабахских событий жить стало невыносимо, хоть нас и охраняют солдаты. Иной раз из села не выйти. Стреляют, похищают скот и людей. Дошло до того, что травят посевы. Стали поджигать поля. Сады и виноградники губят…
– Да, вам не позавидуешь, – посочувствовал Сергей Баграту Гургеновичу.
 Желая хоть как-то снять напряжение, Андреасян рассказал Васильеву анекдот.
– Подаёт руководство Армянской ССР заявку в ЦК КПСС с просьбой учредить в республике Министерство морского флота.      
– Отвечают из Москвы: «Это невозможно, ведь у вас нет моря».
– В Ереване с таким ответом категорически не согласны: «Но ведь в Азербайджане есть Министерство культуры?»
Баграт Гургенович сдержано улыбается, но Васильеву не до смеха.
Уловив настроение гостя из России, Андреасян рассказал, что его совхоз, от которого почти ничего не осталось, прежде выращивал особый горный виноград, из которого производили марочный коньяк многолетней выдержки.
Слушая бывшего председателя совхоза-миллионера, Васильев вспомнил, что вчера под вечер посетил дегустационный зал при Ереванском коньячном заводе, прослушав лекцию об истории завода, основанного ещё в XIX веке , и о технологии производства армянского коньяка на основе коньячных спиртов, вырабатываемых в основном из винограда, выращиваемого в Араратской долине.
На экскурсии в этом заведении Васильев уже побывал несколько лет назад во время командировки в Ленинаканский гарнизон. Дегустируя, как и в прошлый раз, несколько марок коньяка, задал экскурсоводу вопрос, как говорится «в лоб».
– Скажите, пожалуйста, почему качество коньяка так заметно ухудшилось? Прежде коньяк был значительно лучше.
Экскурсовод, он же специалист-технолог коньячного производства, рассказавший и показавший в начале экскурсии где и как коньяк хранится и выдерживается до разлива по бутылкам, а затем продолживший лекцию в дегустационном зале, вопросу не удивился. Подобные вопросы, по-видимому, задавались нередко.
– Не могу не согласиться с вами, дорогой гость, – сделав грустное лицо и картинный жест руками, ответил лектор – жгучий брюнет с полными, чувственными губами. –  Понимаете ли, переход на рыночные методы хозяйства, снижение затрат, повышение эффективности и прочее, – что именно лектор не стал перечислять, – требует новых подходов к производству и новых технологий…
Сергей отвлёкся от воспоминаний и взглянул на встревоженного Андреасяна. В зале ожидания что-то происходило. Пассажиры и провожающие с тревожными лицами метались в проходах с вещами и без, жестикулировали, громко разговаривали, кричали, некоторые женщины и дети плакали.
– Что это? – Встревожился Васильев. – Что-то случилось? Самолёт разбился?
– Сейчас узнаем, – забеспокоился Андреасян и, схватив за руку, остановил растерянную пожилую женщину.
– Землетрясение! Только что передали по радио! Сказали очень сильное землетрясение ! И здесь трясло, разве вы не почувствовали? – вырвалось у женщины.
– Где землетрясение?
– Ленинакан, Спитак, Кировакан, У нас там родственники! – расплакалась пожилая армянка.   
– Землетрясение – это гнев земли! – пробурчал по-русски проходивший мимо мужчина с чемоданом в одной руке, поддерживая под руку маленькую сухонькую старушку в трауре, возможно мать.
«Вот ведь как сказал – гнев земли!» – невольно задумался военкор Сергей Васильев, посмотрев на метавшегося среди пассажиров Баграта Андреасяна, летевшего в Москву, с целью перебраться в столицу вместе с большой семьёй, которая дожидается вызова в какой-нибудь  съёмной халупе на окраине Еревана. Много таких беженцев появилось в стране, раздираемой уродливыми реформами. Их и прибудет…

12.
В начале третьей декады декабря за несколько дней до католического Рождества Стилет прилетел в Ленинград вместе с вывезенным из Пакистана Александром Васильевым. Как и договаривались, сразу же позвонил Елене Васильевне на работу и сообщил, что Александр задержан в аэропорту и будет передан военным властям.
– Хеллен, моя миссия выполнена успешно. Прямо из аэропорта возвращаюсь в Лондон. Жаль, что не смогу тебя увидеть. Встретимся уже в следующем году. С наступающим Новым годом! Боб.
Елена тут же позвонила родителям Александра и сообщила, что сын в Ленинграде. Задержан в аэропорту и теперь следует добиваться встречи с ним.
– Ольга Владимировна, Саша жив, здоров и это главное! Самое страшное вы уже пережили. Будут проверки, после которых Сашу уволят из армии и, надеюсь, что к Новому году он будет вместе с вами.
Тридцать первого декабря приедем к вам. Серёжа уже купил три билета на скоростной экспресс ЭР200 . Приедем, и все вместе встретим новый восемьдесят девятый и не високосный год!
В памяти вновь всплыли, к чему бы это, строки последнего письма Стилета, отправленного для Васильевой на адрес издательства «Правда». Елене Васильевне вручили его дней десять назад. Письмо было распечатано. Сотрудник Первого отдела, владевший английским языком, прочитал письмо прежде чем вручить адресату. Нехорошо, стыдно читать чужие письма к тому же с таким сугубо личным содержанием, но ничего не поделаешь. Письмо пришло из Великобритании, которая входит во враждебный для нас военный блок НАТО.
Мысленно перечитывая несколько сумбурное послание разволновавшегося Боба, она улыбнулась. Несмотря на весьма почтенный возраст Боб Стилет признавался ей в любви, уверял, что очень страдает и ждёт не дождётся новой встречи…
«Ну что ему ответить, как вежливо и тактично поступить с человеком, который сделал для всех Васильевых так много, что и не оценить? Как не обидеть его – «седина в бороду – бес в ребро» – подвернулась старинная русская поговорка, вызвавшая лишь грустную улыбку.
После скандала, разразившегося в связи с её выступлением в парторганизации с жёсткой критикой проводимых в стране непродуманных реформ, которые выплеснулись вооружёнными националистическими столкновениями в Закавказье,  поездки заграницу ей заказаны. Теперь только Стилет мог приехать в Москву.
«Ну что ж, буду ждать», – вздохнула Елена, подумав: «Всё-таки приятно читать такие тёплые, волнующие слова, только и я ведь далеко не девочка и не девушка, а сорокалетняя замужняя женщина...»
Васильева отвлеклась на время от своих нелёгких, однако приятных мыслей, и вновь вернулась к передаваемым по радио новостям, на сей раз зарубежным. Вздрогнула, неожиданно услышав фамилию Стилет, насторожилась, всматриваясь в экран телевизора и вслушиваясь в слова диктора.
«Лондон. Согласно  сообщениям британского информационного агентства BBC, вчера 25 декабря, предположительно между двадцатью двумя часами и полуночью в своей лондонской квартире был убит и ограблен известный британский независимый журналист Бобби Стилман, в течение тридцати лет печатавшийся в газетах и журналах под псевдонимом Боб Стилет. Его тело было обнаружено приходящей домработницей утром следующего дня. Полиция отрабатывает несколько версий убийства журналиста, в том числе по причине его профессиональной деятельности. Проводится расследование…
Париж, Сегодня работники городской мэрии провели часовую предупредительную забастовку, требуя повышения оплаты труда…»
Дальше Елена не слушала. Прижала руки к вискам, чувствуя нараставшую головную боль. Губы её дрожали, на глазах выступили слёзы.
 «Неужели это убийство, прикрытое ограблением, ничто иное, как месть Стилету со стороны ЦРУ за освобождение из пакистанского плена советского лётчика, вопреки замыслам этой преступной организации? Что если за убийством Стилета стояли Генри Ролсон или его подельник Бен Тернер?
 Было и ещё одно лицо, которое могло нестерпимо больно ужалить Елену Васильевну посредством убийства Стилета. Этим лицом был ни кто иной, как Илья Яковлевич Исаков...
– Боже мой, какой же страшный клубок из ядовитых гремучих змей! – простонала Елена и бессильно опустилась в кресло, содрогаясь от рыданий. Слёзы душили её…
Такой её застал вернувшийся из редакции Сергей, перепуганный состоянием жены.
– Что с тобой, Лена? Что случилось? Говори! Не молчи!
– Стилета убили, – обняв мужа, простонала она. – Только что сообщили по радио со ссылкой на BBC.
– Кто убил? За что? – ничего не понимал Сергей.
– Наши враги, Серёженька, наши враги…
Серёжа, позвони Леониду и передай мне трубку. Расскажу ему о смерти нашего друга Бобби Стилмана. Вот и узнали мы настоящее имя британского журналиста, печатавшегося под «острым» псевдонимом Боб Стилет. В Ленинград родителям пока не звони. Приедем – расскажем. Бог даст, увидимся с Александром, который стольким обязан нашему другу…
 








Глава 8. Распад системы

1.
В середине января после засыпавших Москву обильных снегопадов накануне традиционных Крещенских морозов, под вечерв уютной квартире Прокопьевых раздался телефонный звонок. Трубку подняла Галя.
– Алло! Я слушаю!
– Это квартира Прокопьевых? – послышался неизвестный мужской голос с сильным кавказским акцентом.
– Да. А вам кого? – удивилась Галя.
– Леонида Семёновича можно? Я Ашот, его знакомый по Бейруту. Я присылал вам письмо из Ленинакана.
– Помню, вы нам писали. Леонид дома. Сейчас его позову. Лёня, тебя к телефону!
– Кто там ещё?
– Твой знакомый Ашот из Ленинакана.
– Ашот? – удивился Леонид. Где он?
– Не сказал, – пожала плечами Галя.
Леонид перехватил у жены трубку.
– Ашот Давидович! Здравствуйте! Где вы находитесь?
– Здравствуйте, Леонид Семёнович! В Москве. Только что прилетели, я и внучка Люсик.
– Вы во Внуково?
– Да. Вот позвонил. Вы дали номер своего телефона в ответном письме. Больше вам не писал и не звонил, не хотел беспокоить. Вот мы и в Москве, посмотрим на столицу и поедем дальше…
– Ашот Давидович, темнеет, холодно, приезжайте к нам. Адрес наш помните?
– Помню. Только мы проездом через Москву. Завтра едем в Горький  к земляку. Неудобно…
– Глупости! Помните, в ответном письме приглашал вас к себе посмотреть на Москву. Приезжайте! Ждём! – пригласил Леонид знакомого армянина Ашота, перебравшегося в Советскую Армению из охваченного гражданской войной Бейрута. Вспомнив о недавнем землетрясении, с центром в Спитаке, от которого сильно пострадали соседние крупные города Ленинакан и Кировакан, где, к счастью, не было межнациональных столкновений, подумал, – «неужели ужасное землетрясение, унёсшее жизни десятков тысяч людей, стало причиной того, что Ашот Давидович прилетел в Москву в разгар зимы. Почему только с внучкой?»
– Галя, приготовь что-нибудь к ужину. Вспоминай Ашота, ведь мы с тобой пару раз побывали в его кофейне, когда ты приезжала из Дамаска в Бейрут.
– Да, помню. Немолодой, кареглазый, седой, с крупным носом. Он?
– Да, это Ашот, – подтвердил Леонид.
– Сварю пельмени. Свои, не то, что из магазина. У нас в Благовещенске пельмени первое блюдо!
Ашот Давидович с миловидной двадцатилетней внучкой, которой родители при рождении дали французское имя Люсик, что было весьма распространено в Ливане и Сирии, появились через час. Доехали из аэропорта на такси.
Леонид и Ашот по-дружески обнялись, а Галя поцеловала девушку в щёчку, познакомив с детьми – Сергеем и Антоном, вышедшими из своей комнаты встретить гостей.
– Раздевайтесь, мойте руки и к столу, – пригласил гостей Леонид. – Проголодались?
– Вот, Леонид Семёнович, вино из Армении, виноград, который уберегли от московского холода, лаваш, копчёная рыба, выловленная в Севане, и зелень, без которой у нас не садятся за стол, протянул Леониду большой пакет со снедью разволновавшийся Ашот Давидович.
За ужином гостей ни о чём не расспрашивали, а когда Сергей и Антон, сказав маме спасибо, вернулись в свою комнату и включили телевизор, Ашот принялся рассказывать печальную историю свой семьи, которая перебралась из Ливана в Советскую Армению после смерти жены.
– Во время землетрясения Ленинакан сильно пострадал. Рухнули едва ли не половина домов в старой центральной части города. Устояли лишь панельные пятиэтажки на окраинах, но и те покрылись трещинами и частично лишились лестничных пролётов. Незадолго до землетрясения мы поменяли квартиру в панельном доме на окраине на квартиру в старом доме, но в центре города. Зря это сделали. От толчков рухнул наш дом. Я в тот момент был на рынке, а Люсик в институте. В развалинах погибли сноха Аревик и сын-инвалид Акоп,  получивший увечья от взрыва ещё в Бейруте, когда воевал в христианском ополчении.
Старший внук Давид, призванный прошлой весной в пограничные войска и служивший в Мегри ,  дезертировал и воевал в Карабахе. По слухам погиб или пропал, не дай Бог, если оказался в плену…
Так что остались мы с внучкой вдвоём, – в карих, много повидавших на своём веку глазах Ашота Давидовича заблестели скупые мужские слёзы…
– Продав за бесценок дом в Бейруте, построенный ещё моим покойным отцом, мы бежали от войны из Ливана на историческую родину в Армению. Земля предков нас приняла, обеспечила жильём и работой, позволила мне закончить два последних класса средней школы и поступить в институт, и вот, опять война, а потом землетрясение, гибель родителей, брат пропал в Карабахе! И здесь война! Куда же мы приехали? – едва не расплакалась Люсик. Обняв внучку, Ашот продолжил свой печальный рассказ.
– С началом войны в Карабахе Азербайджан перестал поставлять в Армению газ, а в начале зимы случилось страшное землетрясение. Ленинакан наполовину разрушен. Очень много людей погибли в развалинах…
Холодно, ведь не зря Ленинакан и его окрестности, расположенные на плато высотой в полтора километра, называют «Армянской Сибирью». Многие семьи вынуждены жить в палатках или в землянках. В скверах на топливо стали вырубать деревья. Из Ирана начали строить газопровод, да только проведут иранский газ не раньше следующей зимы.
Видно судьба такова, что нам вечно скитаться. Из Карса в Ливан, из Ливана в Армению, а теперь дальний родственник, которого разыскали в Ленинакане, приглашает к себе на Волгу в город Горький. Переехал туда год назад, занялся торговлей. Говорит, что поднялся, строит на окраине города дом, и ему нужны помощники. Я стар, от меня толку мало, одна надежда на внучку, – Ашот ласково посмотрел на Люсик.
– Переведусь в Горьковский педагогический, продолжу учёбу хоть на заочном отделении, – напомнила о себе молчаливая девушка с тёмными печальными глазами и в чёрном траурном платье, потерявшая в минувший и ужасный високосный год родителей и родного брата. – Родилась я и прожила до шестнадцати лет в Бейруте, а так и ни разу не искупалась в море, невозможно было пройти через приморские мусульманские кварталы…
– Ничего, Люсик, летом будем купаться в Волге, – пообещал внучке Ашот Давидович и встал из-за стола. – Спасибо за ужин, мы, пожалуй, пойдём.
– Куда же вы, на ночь глядя? – остановил его Леонид. – Переночуете у нас. Завтра посмотрите на Москву, прогуляетесь по Кремлю, а потом уже поедите в Горький. Поезда туда ходят часто, и с билетами нет проблем, тем более в зимнее время.
– Неудобно, – попытался возразить Ашот.
– Очень даже удобно, – запротестовала Галя. – Квартира у нас трёхкомнатная. Раздвинем диван, постелю вам. Выспитесь перед дорогой.
– Спасибо за гостеприимство, – растрогался Ашот. – Век не забуду.
Галя и Люсик прошли на кухню мыть посуду. Мужчины остались одни.
– Из армии меня не уволили. Преподаю в Военном институте. Полковник. Летом вместе с товарищами и тоже инвалидами побывали в Чехословакии, где нам изготовили отличные протезы. Много хожу, временами забываю, что нога не своя. Галя преподаёт в школе, так что всё у нас как будто сложилось, если бы не неуверенность в завтрашнем дне. И куда только заведёт нас эта «перестройка»?
– Нас уже завела, – опечалился Ашот. У нас следом за вашей «перестройкой» уже началась «перестрелка». Сказали бы о таком ещё пару лет назад, ни за чтобы не поверил…
«Вот, уже и Ашот называет «перестройку» «вашей», словно живём мы в разных странах», – подумал Леонид, однако не стал ему возражать. – «Ведь и в самом деле выплеснулась вся эта напасть из Кремля…»
– Ашот, вот какое дело. Помнишь, ты писал, что странный немец по имени Герман и его жена покинули  Бейрут за неделю от вашего отъезда?
– Да, они уехали в Америку к сыну. А что? – удивился вопросу Ашот.
– Сдаётся мне, что я видел их сына в Москве. Очень уж похож на отца, несмотря на немалую разницу в возрасте. Я даже передал привет его отцу. Он удивился, насторожился,  однако не признался. Как звали их сына?
– Жан, – вспомнил Ашот. – На французском имени настояла мать. Она наполовину француженка. В последний раз Жан приезжал в Бейрут с Кипра когда ему было лет пятнадцать, но уже тогда ростом был чуть ниже отца. Как же он, если это именно он, оказался в Москве?
– Имя этого парня не Жан, а Генри Ролсон. Он американский журналист и частенько бывает в Москве. Только сдаётся мне, что журналистика – его прикрытие, а основная профессия иная – агент ЦРУ. У нас теперь «демократизация», «разрядка», политика «открытых дверей», вот и лезут в страну все, кому не лень, – вздохнул Леонид.
– У меня сохранились газеты с его статьями, которые присылал одной моей знакомой вместе со своими публикациями ныне покойный британский журналист и очень хороший человек. В газете есть фотография этого Ролсона. Посмотришь? – Леонид раскрыл книжный шкаф и достал газету, пояснив, – «Вашингтон пост». – Развернул и показал Ашоту фотографию.
– Посмотри, Ашот. Это он?
Ашот достал из кармана очки, надел и внимательно посмотрел на газетную фотографию.
– Похож. Да это он, – внимательно посмотрев на фотографию, – ответил Ашот. –Помню и родинку на его левой щеке, как у его матери. Вот она, видна на фотографии.
Перед отъездом Герман и жена его Валери прощались с соседями. Узнал, наконец, его фамилию – Фрид. Только перед отъездом Герман был, как говорят русские, сильно «навеселе». Побывал на плато возле замка, наверное, с ним попрощался. А как вернулся, выпил напоследок изрядное количество коньяка, прослезился, стал вдруг разговорчивым, чего не бывало с ним прежде. Признался, что в войну был лётчиком, а после освобождения из русского плена фамилию свою укоротил, а полная его родовое имя – Герман фон Готфрид! Предки его бароны из старинного немецкого рода, и он барон, а в Бейруте он из-за замка, который незаконно построил «чёртов палестинец», на месте останков крепости, возведённой его предком рыцарем Карлом фон Готфридом. Об этом сказано в надписи, высеченной на базальтовом блоке фундамента новостроя, и подлинная его родовая фамилия на левом плече. Наверное, там у него татуировка, – пояснил Ашот.
– Уверял соседей, что ждал прихода израильской армии в Восточный Бейрут, и вот тогда евреи прогонят проклятого палестинца и замок передадут законному наследнику, то есть ему. Да только не дождался. Ушли евреи от Бейрута. Вот чего он тогда наплёл спьяну. Тогда я ему не поверил, мало ли чего мог наговорить в таком состоянии, а вот сейчас…  – Ашот вопросительно посмотрел на Леонида.
– Наверное, всё так и есть, как он тогда наговорил вам, – подтвердил Леонид. – Не зря же он крутился едва ли не каждый день на плато возле замка, где мы его встретили, когда обсуждали как убрать старый кедр с тропы, вдоль которой наметили проложить дорогу.
Если доведётся ещё раз встретиться с американским журналистом Генри Ролсоном, обязательно расскажу ему о встрече с вами и о замке, построенном на руинах крепости, воздвигнутой их предком во время одного из крестовых походов в Палестину. Посмотрю на его реакцию. Что он на это ответит?
Бабушка, Татьяна Трифоновна, рассказывала мне, когда я учился в школе, о деде Иване Григорьевиче, погибшем в войну под Ленинградом. Рассказала, как в мае 1940 года Ивана Григорьевича командировали в Германию наблюдать за учениями Вермахта. Пригласил его к себе немецкий генерал по фамилии Готфрид, с предком которого немецким историком по имени Карл был знаком мой предок Николай Александрович Мотовилов, а было это в первой половине восемнадцатого века. Думаю, что совпадение не случайное.
У бабушки была хорошая память. Она вспоминала, как дед был приглашён на пятидесятилетний юбилей генерала Готфрида. У него были два взрослых сына, а младший, которого звали Герман, был лётчиком. На юбилее отца сыновей, к сожалению, не было. Старший сын воевал во Франции, куда накануне вторглись германские войска, а Германа не отпустили, готовили к воздушным боям в небе над Францией. Вот такая, дорогой Ашот Давидович, связь времён… – Глубоко задумался полковник Прокопьев.
– Мужчины, вы наговорились? – приоткрыв дверь кухни, спросила Галя. – А мы посмотрели вечерние новости. Хорошо, когда есть другой телевизор на кухне. Прослушали прогноз погоды на Завтра. В Москве обещают мороз – двадцать два градуса. Завтра Крещение. Лёня, пойдёшь вместе с Николаем Ивановичем на реку посмотреть, как купаются в проруби?
– Созвонимся с Николаем Ивановичем. Обязательно сходим на реку. Нам в проруби не купаться, так хоть посмотрим. Сейчас почаёвничаем, а потом спать. Как, Ашот Давидович?
– Почаёвничаем, – улыбнулся Ашот, которому так хорошо и уютно было в гостеприимном доме Леонида Семёновича.
    
2.
24 февраля, на другой день после традиционного празднования Дня Советской армии и Военно-морского флота старший лейтенант Алексей Васильев прибыл с поручением в Таллин. Завершив к полудню дела и рассчитывая вернуться в часть к ужину на служебном автобусе, Алексей отправился побродить по старинному городу, в котором отчётливо ощущалось приближение весны.
Вот уже и снега не осталось на улицах, и после небольшого моросящего дождика выглянуло ласковое северное солнце, приятно согревавшее лица прохожих. С Балтики дул обычный для этого времени года холодный ветер, однако в городе он почти не чувствовался. Старинные приморские города на севере Европы, где особенно ценилось тепло, строили так, чтобы извилистые улицы не продувались холодными ветрами насквозь.
Пятница. До конца рабочего дня и рабочей недели ещё пару часов. Однако на центральных узких улочках старинного портового города, входившего в средневековый Ганзейский союз , много народа. Молодёжь и дети, люди постарше и пожилые, среди которых выделялись немногочисленные колоритные седовласые или полысевшие старики в форменных пилотках, беретах или фуражках на головах и в мундирах, недавно пошитых по сохранившимся военным фотографиям времён Второй мировой войны, прогуливались по улицам, время от времени оказываясь в тех местах, откуда хорошо виден средневековый Вышгород . 
Мундиры на проживавших в самой зажиточной советской республике розовощёких и ухоженных советских пенсионеров, младшему из которых было не менее шестидесяти лет, были отнюдь не мундирами советских солдат и офицеров. Такие мундиры носили эстонцы, служившие в те уже далёкие времена в вооружённых силах Эстонской республики , отрядах кайцелитов , и наконец, в эстонских «Ваффен-СС» .
Возле таких ветеранов, которые избежали сурового возмездия, а, по сути, были прощены и, отбыв посильное наказание в послевоенных советских лагерях трудового перевоспитания, трудились в народном хозяйстве социалистической республики до гарантированной законом пенсии, крутилась молодёжь.
Подростки и те, кто немного постарше и уже вступили в самостоятельную жизнь, с интересом рассматривали неведомо откуда появившиеся на мундирах ветеранов «Ваффен-СС» значки и награды Третьего рейха. Возможно, что они были зарыты в землю, дожидаясь своего часа, а возможно это были муляжи, понаделанные умельцами по фотографиям. 
Этими ветеранами были пожилые эстонцы, которых за два с лишним года службы в Эстонии Алексей научился отличать не только от приезжих и туристов, но и  от русских людей живших в городе и составлявших едва ли не половину горожан.
В руках у большинства из них бело-сине-чёрные флажки. Васильев уже насмотрелся на такие флажки и флаги в Палдиски, где эстонцы буквально дразнили ими советских военнослужащих.
В этот день эстонцы размахивали своими национальными флажками с особенным рвением. Сегодня над самой высокой башней Вышгорода, которую называют Длинный Герман, был поднят флаг Эстонской республики, который был снят вслед за флагом Третьего Рейха в сентябре 1944 года, когда немцы оставили Таллин без боя, дав эстонцам двое суток на то чтобы сформировать свои органы власти и обратиться к Великобритании и США с просьбой признать независимость Эстонии. Тогда это у местных коллаборационистов не получилось. Опасаясь возмездия за сотрудничество с фашистами, они трусливо бежали следом за немцами, умоляя не оставлять их на расправу русским. 
Однако времена меняются и то, что не удалось в 1944 году, оказалось возможным спустя сорок пять лет. Обидно советскому военному моряку смотреть на такое. Дежурный офицер в штабе предупреждал, что по городу сегодня лучше не ходить, особенно в форме. Дескать начнут приставать, провоцировать, поэтому лучше сразу вернуться в часть.
Алексей не послушал совета и уже не раз ловил на себе недобрые взгляды, стараясь не обращать на них внимания. В конце концов, он советский офицер и волен свободно ходить по советской земле.
Вот ещё двое долговязых мордастых парней в студенческих фуражках подбираются к нему, ухмыляются сытыми розовыми лицами, напоминающими поросячьи морды. В руках бутылки с пивом.
– Эй, моряк! Выпей за нашу свободу! За наш флаг над Тоомпеа!
«Вот паразиты, русский язык знают хорошо, слова нарочно коверкают», – догадался Васильев и, не ответив, повернулся к парням спиной.
– Нет, ты выпей с нами! – требовали парни. – У нас сегодня большой праздник! Впрочем, тебе не понять, что такое свобода! Выпей за здоровье ветеранов, которые воевали за нашу свободу, а не хочешь – проваливая к своим русским, пока тебе не начистили рожу! – Высказав такое, один из парней с опаской посмотрел на висевшую на поясе старшего лейтенанта кобуру.
Васильев перехватил его взгляд. Кобура была пустой. Пистолет он переложил в карман брюк. В давке, если такое случится, могли вытащить. Впрочем, применять оружие он не собирался, не имел права.
«Пора уходить, пока «горячие эстонские парни», взбодрённые пивом и чем-то покрепче, чего-либо не натворили», – подумал старший лейтенант Васильев. Руки чесались дать этим уродам в морду. И ведь справился бы с обоими. Раскормленные, длинные, а слабаки. Во флоте, да и в армии таких нескладных и физически недоразвитых ребят не любили, гоняли до седьмого пота, развивали, тренировали…      
«Фу ты, чёрт возьми!» – едва не столкнулся старший лейтенант с пожилым мужчиной в наряде, пошитом под форму легионера эстонских «Ваффен-СС» времён Второй мировой войны в звании гауптмана, выглядывавшем из-под настежь распахнутого чёрного пальто.
Долговязые парни разразились бранью в адрес русского офицера. Однако ветеран остудил их пыл несколькими короткими фразами на эстонском языке, тем самым привлёкая к себе внимание старшего лейтенанта.
Был  он не один, с такой же немолодой крупной женщиной, по-видимому женой, державшей в руке два флажка. Была она рослой, а что касается веса, то превосходила своего сухощавого спутника едва ли не вдвое.
– Что, молодой человек, растерялись? – обратился ветеран «Ваффен-СС» к Васильеву на хорошем русском языке с едва заметным акцентом. – Сегодня наш праздник. Мы перебрались в Таллин пятнадцать лет назад с Хийумаа  и ещё не видели город таким нарядным и красивым, ведь над Тоомпеа развевается эстонский флаг! Ещё немного и Эстония станет независимой страной. Вот тогда мы выгоним из своей страны прежде всего всяких «советских людей» из южных республик. Захватили рынки и ведут себя по-хамски, думая, что и у нас им можно всё что угодно! Нам они не нужны. Забирайте. Пусть остаются у вас. Вы русский, вам это не нравится? – с усмешкой, обнажив вставные челюсти, спросил у Васильева ветеран.
Алексей нахмурился и промолчал.
– Вижу, что не всё нравится. Придётся с этим смириться. Вы, русские, в конечном счёте проиграли войну, а мы выстрадали свою победу!
– Кто это мы? – поинтересовался старший лейтенант, беря себя в руки в то время, как парни с пивными бутылками в руках, к которым то и дело прикладываясь, прислушивались к разговору двух офицеров – двух противников, принадлежавших к разным поколениям, один из которых воевал в войсках Германского Рейха, а другой – современный «русский оккупант».
– Мы, европейцы, боровшиеся с вами, русскими! – с гордостью подчеркнул свою принадлежность к Европе ветеран эстонских «Ваффен-СС» с острова Хийумаа, перебравшийся в Таллин лет пятнадцать назад и поселившийся в квартире, бесплатно выделенной ему советским горисполкомом.
– И Германия? – спросил Васильев.
– И Германия! – распалялся ветеран эстонских «Ваффен-СС».
– Германия Гитлера?
– А какая же ещё? – выпучил ветеран удивлённые белесые глаза. – Придёт время и европейцы, а может быть и вы, русские, поймёте, что Гитлер был прав когда боролся с коммунизмом и… – прерванный женой, ветеран не договорил.
– Вальтер, не надо так, этих то хоть не поминай! – с тревогой посмотрела на мужа супруга. – Могут донести.
– Надо, Кристина! Надо! Пришло наконец время заявить о себе! Мне нечего бояться! В России теперь гласность и перестройка! Режим Сталина объявлен преступным! Им теперь не до нас. Грызутся между собой и не успокоятся пока не сожрут из-под себя всё дерьмо, которое накопилось за время существования коммунистического режима!
Почему я должен молчать, будучи жертвой сталинского режима? Восемь лет гнил в лагерях для военнопленных. Я не один такой. Смотри сколько нас ветеранов вышло на улицы Таллина! А сколько нас погибло на войне и в лагерях? Я горжусь тем, что служил в эстонских частях, боровшихся с русским коммунизмом! За это, за правду, я гнил в сталинских лагерях! Придёт время, когда мне и всем, кто воевал против вас, русских, выплатят компенсации за потерянное здоровье! – брызгал слюной побагровевший от напряжения ветеран, на которого нашло, и которого мог хватить удар.
Их обступили со всех сторон агрессивно настроенные горожане, в том числе уже знакомые парни с красными наглыми мордами. Толпа тяжело дышала, глаза подвыпивших парней наливались кровью.
– Не слушайте их! Немедленно уходите отсюда! – подхватила молодого русского офицера под руку высокая стройная блондинки в красной спортивной куртке, финской вязаной шапочке, джинсах и белых полусапожках.
Энергичная девушка вырвала Алексея из враждебного окружения и увлекла за собой под свист и улюлюканье молодых эстонцев. Через минуту они были уже далеко, затерявшись среди прохожих.   
«Зря, тебя, недобитый фашист, бесплатно лечили, обеспечивали жильём, платили пенсию!» – подумал Васильев и обратился к девушке, спасшей его от разгневанной толпы.
– Спасибо вам за то, что помогли мне в трудную минуту. Мог сорваться. Так распоясались недобитые фашисты!
– Вам, товарищ старший лейтенант, лучше покинуть центральные улицы города, – посоветовала Васильеву девушка – типичная северянка – светловолосая, сероглазая и симпатичная.
– Как же зовут вас, моя спасительница? – Спросил Алексей.
– Анна, – улыбнувшись, ответила девушка.
– Вы правильно говорите по-русски. Вы русская?
– Не совсем. Хотя по паспорту я русская. Ощущаю себя русской, однако часто думаю по-эстонски, а так же владею немецким языком.
– Вы, наверное, наполовину эстонка?
– Тоже не угадали. На четверть или поменьше, пожалуй, да, – призналась Анна. – Видите ли, предок мой был обрусевшим шотландцем. В нашем роду были немцы, русские, эстонцы. Бабушка наполовину русская, наполовину эстонка, а мама русская. Фамилия Грейг вам ни о чём не говорит?
– Был такой адмирал.  Точно из шотландцев. Воевал с турками, – припомнил Васильев. – Так ваша фамилия Грейг?
– Да, я Анна Грейг. А как ваше имя, товарищ старший лейтенант?
– Алексей Васильев.
– Вот что, Алексей. Давайте зайдём в одно маленькое уютное кафе. Там готовят замечательный кофе и вкусные пирожные, – предложила Анна.
Васильев взглянул на часы. Время позволяло. Девушка ему понравилась, и он с радостью согласился.

3.
– Много народу! Очень много! – Покачал головой полковник Прокопьев, припарковав «Жигули» к тротуару, вдоль которого выстроились десятки автомобилей.
– Выйдем, разомнём кости и отличные чешские протезы, – пошутил Камарин, –  послушаем, что скажут москвичам доморощенные демократы и демагоги.
– Послушаем, – согласился Лихов. – Если приехали, то послушаем, как митингуют демократы  и прочие либеральные недоумки…   
Узнав от Елены Васильевой о митинге в Лужниках, куда её откомандировало начальство, Леонид созвонился с друзьями, и вот они в самом спортивном районе столицы, объятом, на сей раз, политическими страстями. Народу много, так что непросто отыскать Васильеву среди толпы москвичей, собравшихся, несмотря на хорошую погоду, поглазеть на известных всей стране демократов и послушать их выступления, которые вряд ли попадут в новостные телепередачи.
– Что же такое происходит? Почему вместо того, чтобы отправиться в этот выходной майский день на природу, москвичи пришли сюда? Неужели чтобы наглядеться на Ельцина? – пробурчал Лихов. – Зря, Лёня, мы приехали сюда, лучше бы прокатились куда-нибудь загород, полюбовались природой. Май, всё цветёт. Ландышей бы набрали, жён порадовали.
– День большой, съездим и загород, наберём ландышей, – пообещал друзьям Леонид.
– Говорят, что этот год повышенной солнечной активности, а это сильно влияет на  людей, – предположил Камарин. – Многие, наверное, пришли из-за Ельцина. Быстро растущий политик. Крупный мужик, харизматичный, не то, что тусклый Горбачёв. Хотя…
– Что «хотя»? – поймал Леонид друга на слове.
– Не вызывает он у меня доверия. Всё же не тот лидер, который нужен нашей стране. Не тот, – сомневался Камарин.
– Тот или не тот? Посмотрим – увидим, – пробурчал Лихов, будучи не в настроении.
– Давайте поищем Елену. Возможно она не одна, пришла с мужем, – предложил Леонид.
– Давай, Лёня, поищем, – согласился Камарин. – Только надо было пораньше договориться о встрече.
– Да вот и они! Увидели нас, машут руками! – обрадовался Леонид.
– Здравствуй, Лёня! Да ты с друзьями. Высматривали тебя, думали, что опоздаешь. Знакомь с товарищами, о которых наслышана по вашей совместной поездке в Чехословакию. Я Елена Васильева, можно просто Лена. Это мой муж Сергей. Я здесь по работе, что-то вроде местной командировки.
– Сергей Васильев, военкор «Красной звезды», – знакомясь, с Камариным и Лиховым пожал им руки муж Елены.
– Евгений, – склонив голову, представился красивой даме подполковник Камарин. Можно просто Женя.
– Михаил, – назвал себя Лихов. – Лёня рассказывал нам о вас.
– Лена, митинг, кажется, начинается. Готовь свой диктофон, – напомнил жене Сергей.       
– Лёня, если пожелаешь, позже передам тебе плёнку с записью, – пообещала Васильева.
– Не стоит, у меня хорошая память, послушаю, а потом почитаю твой очерк об этом событии. Давай проберёмся поближе к ораторам. Ельцин, Сахаров – люди известные, хочется рассмотреть  поближе и их, и тех, кто стоит за ними, – предложил Леонид.
– Ты прав, хотелось бы знать тех, кто за ними стоит, – согласилась Елена, – подумав, – «хотелось бы знать тех, кто так активно дёргает за ниточки этих лидеров оппозиции – обычных кукол-марионеток. Хотелось бы знать, кто их финансирует?..»
Обладая хорошим зрением, Леонид внимательно рассматривал лидеров и активных функционеров так называемой «Демократической России», окружавших коммуниста со стажем, бывшего Первого секретаря Свердловского обкома партии, Первого секретаря МГК КПСС и прочее, прочее, прочее…
– Лёня, кто это рядом с Ельциным, коренастый низенький человечек с хитрым лицом, которое он словно прячет, всё время смотрит куда-то вниз? – спросил Камарин, обладавший повышенной дальнозоркостью и сумевший хорошо разглядеть заинтересовавшего его субъекта.    
– Это, Женя, Гаврила Попов – человек из окружения Ельцина. Член так называемой «Межрегиональной депутатской группы» Что он там возглавляет, сказать не могу.
– А этот лысый и бородатый, рядом с Поповым?
– Этого что-то не помню. Лена помогай, кто это?
– Это Юрий Карякин. Литературовед, писатель, но его произведений я не читала, – призналась Васильева. – Говорят, что был исключён из КПСС, и с тех пор стал непримиримым борцом с коммунизмом…
– Спасибо, Лена, дальше не надо, – остановил её  Леонид. – А вот тот колоритный субъект в сутане и с крестом на шее?
– Глеб Якунин. Всё из того же списка. Позиционирует себя «православным священником». Насколько это так, судить не мне. Для этого есть Синод и прочие церковные инстанции. Рядом с ним Глеб Павловский. Тот ещё демагог! Слушала его, остёр на язык и вполне способен реализовать себя в качестве советника по любым вопросам, в том числе политическим, причём при любом руководстве, – предположила Васильева, продолжая называть имена и фамилии, кратко характеризуя тех, на кого ей указывали Прокопьев и Камарин.
– Прямо таки пламенные призывы отстранить от власти бездельников и взять всё в свои руки. Вот и толпа ревёт от восторга, – пробурчал Лихов. – Глупцы. Эти при власти будут не лучше, если не хуже…
– Миша, ты что-то сказал? – не расслышал Леонид последних слов друга.
– Да вот, ревёт толпа москвичей в одобрение словоблудия. Призывы стандартные. Слышал я их много раз. Выучил на память. Эти же призывы написаны печатными буквами на транспарантах. Да ты и сам их читаешь.
 
«ВСЯ ВЛАСТЬ СЪЕЗДУ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ!»
«ЗА РАДИКАЛЬНУЮ ПЕРЕСТРОЙКУ!»
«ЗА СОЮЗ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СВОБОДНЫХ И СУВЕРЕННЫХ НАРОДОВ!»
«МЫ БОЛЬШЕ НЕ ПОТЕРПИМ НИЩЕТЫ И УНИЖЕНИЙ!»
«НАУЧИТЕСЬ РАЗГОВАРИВАТЬ С СОБСТВЕННЫМ НАРОДОМ!»
«ДЕМОКРАТИЯ И ЕДИНСТВО – ПРОТИВ ДУБИНОК И ГАЗОВ!»
«ОБАНКРОТИВШИХСЯ САНОВНИКОВ – В ОТСТАВКУ!»
«РЕАКЦИЯ НЕ ПРОЙДЁТ!»

Принялся перечислять надписи на самодельных плакатах активистов «Демократической России» и прочих «Межрегиональных групп» отставной майор Лихов – военный пенсионер, переехавший во взбудораженную Москву из спокойной Рязани, о которой теперь тосковал, как и  о родном Воздушно-десантном училище.
– В Америке или в Европе за такие призывы могли бы разогнать митинг с применением дубинок, газов или водомётов, – заметил Камарин. – Как думаете, Сергей?
– Раньше у нас не били дубинками и не поливали водой, да и митингов таких не бывало. Прежде у милиции не было ни дубинок ни газов. Впервые попробовали в прошлом году, – ответил Сергей и усмехнулся. – После такого «знакомства» дубинку прозвали в народе «демократизатором».
– Как ты думаешь, Лена, почему так холодно был встречен академик Сахаров, вернувшийся из ссылки в Горьком? – спросил Леонид. – Фигура академика довольно известная не только в СССР, но и на Западе?
– И я к нему отношусь прохладно, – ответила Васильева. – В своё время он многое сделал для страны , но потом увлёкся политикой – делом не свойственным для учёного-ядерщика.
 Предлагает расчленить страну на множество маленьких государств, объединив их в некую конфедерацию. Возможно влияние супруги, весьма политизированной особы то ли с армянскими, то ли с какими другими корнями. Боюсь за его здоровье. Вокруг этого пожилого растерянного и запутавшегося человека такие «жуки», а он всё слишком близко принимает к сердцу, не понимая того, что очень многие откровенно используют его в своих корыстных целях.
– Спасибо, Лена, за исчерпывающую характеристику. – «Вид у него болезненный, долго не протянет, а эти «жуки» устроят по такому случаю шабаш…» – Подумал Леонид, продолжая рассматривать других организаторов митинга.
– Ельцин – это понятно. Кумир разогретой толпы, – продолжила о наболевшем Васильева. Нахмурилась, вспоминая пророчество убитого в конце прошлого года мудрого британского журналиста Боба Стилета, так много сделавшего для возвращения на Родину брата мужа. – Ельцина встречают бурными аплодисментами, как, впрочем, и этого человека с восточным лицом. Разоблачитель грандиозных афёр с хлопком. Жаль, что в последнее время у нас так много подобных экономических преступлений, что и о «хлопковом деле» уже подзабыли. На «перестроечной волне» махровым цветом расцветает не просто коррупция, а наглое воровство, разграбление государственной собственности в невиданных доселе масштабах!
Трудно даже представить, что достояние такого богатого государства, как СССР в кратчайшие сроки перейдёт в руки частных лиц! Ещё ни одна страна мира не переходила от социализма к капитализму! А ведь курс «перестройки» именно в этом направлении. Такого ещё не было нигде! А «хлопковое» или иное дело – это только разминка для наших будущих олигархов.
– Олигархов? – удивился Камарин, внимательно вслушиваясь в слова своей новой знакомой – красивой, умной и энергичной женщины.
– Да, Евгений, именно олигархов. Эти богачи будут управлять страной в собственных интересах, посадив на «трон» никудышного и сговорчивого руководителя страны, которого назовут, скажем, президентом. Олигархия – самая ужасная форма управления страной, самая дикая система эксплуатации народа под этот, извини, трёп о демократии, – ответила Елена Камарину. – Олигархия везде одинаковая, что в странах Древнего Мира, что в современной Южной Америке или Африке. К олигархической модели придут в конце концов и наши «демократы», отправив СССР или то, что от него останется в стан развивающихся стран, а то и в «третий мир», разрушив промышленность, сельское хозяйство и нещадно эксплуатируя природные богатства в интересах развитых государств, крайне заинтересованных в нашей «перестройке».
А ведь на рубеже шестидесятых – семидесятых годов СССР был силой с которой считался весь мир, а в США даже разрабатывалась концепция под названием «Сохранение капитализма в одной отдельной стране». Увы, темпы развития стали падать, и время было упущено. Нет слов, модернизация экономики необходима, но не такая «перестройка», по сути разрушение, слом всего достигнутого в предыдущую эпоху. 
Кое-кто из этих лжедемократов уже сейчас открыто заявляет, что для проведения дальнейших «реформ» и подавления неизбежных протестов обнищавшего населения нам необходим «свой Пиночет» . 
Как вспомню, что тогда творилось в Чили… Ужасно! – вздрогнула Васильева, вспомнив певца Виктора Хару . – Палачи истязали его несколько дней на стадионе в Сантьяго, где устроили временный концлагерь, и перед тем как убить, сломали ему обе руки, чтобы он не мог играть на гитаре ни на этом, ни на том свете... 
Евгений, вы удовлетворены столь пространным ответом? – спохватилась Васильева.
– Да, – вздохнул Камарин и с неприязнью взглянул на следующего оратора из стана демократов. – Всё так и есть…
– О! – удивился Леонид.  – Кого я вижу!
– Кого же? – Спросила Елена.
– Нашего общего знакомого Владислава Райкова, вот кого! Появился как-то незаметно и о чём-то расспрашивает Сахарова. Неужели и он готовится к выступлению? Ты удивлена?
– Ничуть, – ответила Васильева. – Было бы удивительно, если бы его там не было. – А вот и другие наши общие знакомые.
– Кто? Где?
– Полюбуйся, Лёня, вот и они – Генри Ролсон и его неразлучная подруга Эйр.
– Вижу. Для полной компании здесь не хватает только дяди Владислава.
– Не барское это дело светиться на подобных митингах. Для таких прогулок у него есть племянник
– Лена, смотри, Райков взял в руки микрофон, – сообщил Сергей.
– Вижу. Ну что ж, послушаем и этого оратора. Что скажет?
Владислав был краток, от волнения голос его дрожал и временами срывался в нервный крик. После нескольких обыденных лозунгов о демократизации, ускорения темпов перестройки и передаче всей полноты власти в стране предстоящему съезду народных депутатов, едва ли не в истеричной форме изрёк, наконец, фразу, утонувшую в бурных аплодисментах участников митинга, жаждавших радикальных перемен.
– Граждане! Запомните этот день! Начальные даты революций отсчитываются от таких митингов! Отсчёт времени пошёл! Пошёл, граждане!
Долго не стихавшие аплодисменты переросли в овации, прерываемые громогласным скандированием разогретой до идиотизма толпы:
«Революция! Революция! Революция!..»
– Вот что, друзья-товарищи, не пора ли нам покинуть это сборище? – предложил скучавший военкор «Красной звезды» Сергей Васильев.
– Пожалуй, – согласилась Елена, выключив диктофон. – Довольно лозунгов, довольно шума, гвалта одураченной толпы. Послезавтра у меня потребуют отчёт о такой вот необычной командировке на митинг «Демократической России». А пока давайте все вместе отправимся в Малаховку, к нам на дачу. Шашлыков не обещаю, чаем напою, подышим свежим воздухом.
– А растут ли возле вашей дачи ландыши? – поинтересовался Лихов, у которого разболелась голова от митингового шума.
– Найдём ландыши! – пообещал Сергей.
– Тогда едем! Сергей, вы на машине? – спросил Леонид.
– Да, обкатываем собственный автомобиль, в очереди за которым стояли два года и ещё полностью не расплатились по долгам.
«Жаль, что видел Ролсона издалека, не смог передать привет его отцу», – подумал Леонид. – «Ничего, передам в следующий раз. Неужели и этот американец замешан в убийстве британского журналиста Боба Стилета, который так много сделал для семьи Васильевых?..»

   4.
– Я так считаю, Джон. Если этот «русский медведь» станет управлять Россией, а он, похоже, произвёл хорошее впечатление и на конгресс, и на президента , то половина дел сделана! – с чувством огромного удовлетворения произнёс старина Грей, внимательно просматривая повтор выступления прибывшего в США с частным визитом скандально известного депутата Верховного Совета СССР , с короткой, но тем не менее трудной для произношения фамилией. Фамилия эта в устах американца и даже не прирождённого англосакса звучит как-то уж по-арабски и даже по-китайски – «Эль-цин».
Просмотрев запись, сделанную для американского телевидения, Грей поставил на плеер кассету с сюжетом о пребывания гостя из СССР в США в момент его выступления в Колумбийском университете, показанном в программе новостей московского телевидения .
– Русские режиссёры попытались кое-что сгладить, но это им не удалось. Только полный идиот не поймёт, что этот «русский медведь» изрядно нагрузился спиртным и, пусти его в посудную лавку, уподобится слону. Смотри, Джон, как сияет его лицо! Словно блин на сковороде! – оскалился в продолжительной улыбке довольный Грей.
– Хорош! Хорош! Именно такой лидер нужен России! Свой парень, такой же пьющий, как большинство русских. Такого поддержит большинство населения. Во-первых, в опале, во-вторых страдалец, в-третьих успеет ещё чего-нибудь натворить. Поддержат грубоватого, крупного телом и немногого юродивого. Таких, как он, жалеют. Правильный выбор сделали русские демократы. Готов поздравить твоего знакомого мистера Исакова! Очень правильный выбор!
«Только вот понимает ли он и его соратники, что этот «герой» может и их подмять под себя?» – задумался Грей, и вслух продолжил свои размышления.
– Впрочем, не важно.
– Что не важно? – Не понял офицер ЦРУ Джон Готфрид, он же журналист Генри Ролсон.
– Не важно, как он будет ломать Россию. Пусть ломает, мы ему в этом поможем! То, что нам не удалось сделать в сорок первом и сорок втором годах, сделаем теперь. Они сами погубят себя! Ради власти этот «реформатор» пойдёт на ликвидацию союзного центра во главе с Горбачёвым, который к тому времени станет нам не нужным, но за былые «заслуги» мы его обласкаем и пригласим доживать свой век в Штатах.
Уверен, ради власти этот «медведь» пойдёт на разрушение СССР. Представляешь, Джон, что будет, если Россия потеряет Украину, Белоруссию и огромный по территории Казахстан?
– Представляю. Этот всё равно, что нам потерять Калифорнию и половину территории к западу от Миссисипи, – сравнил внук, временами отвыкавший от своего настоящего имени. Имя Генри нравилось ему больше, чем банальное – Джон.
– Ещё в сорок третьем или в сорок четвертом году, точно не помню, – признался экс-группенфюрер Фридрих Гутлов, проживший большую часть жизни в Штатах под именем Френсис Грей, – когда, собрав силы, русские громили Третий рейх, Гитлер сделал в своём блокноте запись:
«Мы тогда победим Россию, когда украинцы и белорусы поверят, что они не русские».
Метко сказано. Начиная войну, он этого не учёл и проиграл. Мы не имеем права на проигрыш! – сжал кулаки старина Грей. – В СССР уже начались межнациональные войны. В Закавказье между пока ещё советскими республиками Арменией и Азербайджаном идёт война за Карабах,  в Средней Азии узбеки убивают турок . Верю, хоть и не доживу до того времени, когда и украинцы будет готовы воевать с русскими! Мы им поможем осознать, кто для них «главный враг»! – распалялся побагровевший старина Грей. Почувствовав поднявшееся кровяное давление, выпил таблетку, и пытаясь успокоиться и расслабиться, спросил.
– Что это там вещает русский комментатор? А ну-ка Джон переведи?
– Что-то о Буратино.
– Буратино? Что это? – Не понял Грей.
– Это такой сказочный герой из популярной русской сказки . Деревянная кукла – «мальчишка» с длинным носом. Я видел картинки с его изображением в Москве в детском парке, – пояснил Джон. – Голос за кадром ссылается на то, что при съёмке были допущены сильные искажения, делающие человека похожим на пьяного. Искажаются не только движения, но и растягиваются слова. Он называет эти искажения «эффектом Буратино».
– Ерунда. Что на нашей плёнке, что на той, что показывали в России, одно и то же! Он просто пьян, да это его состояние написано на его монгольском лице! Видишь, как сияет?
– Дед, он не монгол. Тебе показалось.  Присутствуют некоторые монголоидные черты, так они имеются у многих русских. Есть у них такая пословица: «Поскреби русского, отыщешь под ним татарина» или что-то в этом роде, – попытался разъяснить деду уже неплохо знавший Россию журналист Генри Ролсон, он же офицер ЦРУ Джон Готфрид..
– Пусть будет русский, но с монгольским лицом! – Отрезал Грей. – и уже мягче добавил, подумав, переиначивая на ходу только что услышанное от внука о русских, под немцев – «Поскреби немца – найдёшь под ним славянина…»
Справедливо, ведь и в жилах уроженца Мекленбурга с родовой фамилии Гутлов немало славянской крови.
– Тебе известно об ограблении и убийстве в Лондоне известного журналиста Боба Стилета? – спросил Джон, посмотрев деду в глаза.
– Да, слышал об этом. Обычное ограбление. Стилет был не беден. Помимо дорогих картин и прочих ценностей он собирал коллекцию старинных монет, в том числе серебряных и золотых. Я читал, об этом писали, – ответил Грей. – Мы тут ни при чём, хотя этот настырный Стилет перебежал нам дорогу. Не бери, Джон, лишнего в голову.
«Так я тебе и поверил», – подумал Джон. Впрочем он не осуждал деда, будучи уверен, что на такое грязное дело пошёл Тернер, которому Стилет сорвал операцию с пленным русским лётчиком. Этому парню по имени Александр всё же удалось бежать из плена, а потом его разыскали в Лахоре по приказу нового президента Пакистана Беназир Бхутто и выслали в соседнюю Индию, где русского парня ждал Стилет.      

5.
В конце сентября темнеет рано. Заканчивается удавшееся бабье лето, погода хорошая и по вечерам ещё тепло.
В типичном московском дворе между новыми многоэтажными жилыми домами, обсаженном молодыми деревьями с ещё не увядшей, по-летнему зелёной и пышной листвой, многолюдно. В основном молодёжь и подростки, разбившиеся на компании. Слышен смех, громкие голоса, музыка из транзисторов и магнитофонов, бренчанье гитары.... 
Сергей с ребятами во дворе, Галя ушла пообщаться с соседкой. Сделав домашнее задание, Антон читает приключенческую книжку. Отложив газету, Леонид взглянула на часы. Около девяти, пора включать телевизор, просмотреть и прослушать главную новостную программу «Время».
В августе Леониду предоставили двухнедельную путёвку в военный санаторий, расположенный на Рижском взморье в посёлке Юрмала. В Риге и других крупных городах Латвии не спокойно. То же самое в соседних Литве и Эстонии. В народе поговаривают о скорой независимости от СССР. В то же время распространяются слухи о неких «валаамских старцах», которым якобы было видение, что Эстония выйдет из состава СССР «тихой сапой», Литва «с большой кровью», а Латвия попытается, но не выйдет, да так и останется в составе Союза под «русской оккупацией».
Такие предсказания, откуда они бы не следовали, будоражили латышей, которым лидеры Народного фронта Латвии рисовали безоблачные картины независимости и радость, с которой Латвию примут в свои объятья дружественные европейские государства, и уже скорое и всеобщее материальное изобилие для трудолюбивых коренных жителей республики. Такой эйфории предавались и многие русскоязычные жители, убеждая себя в том, что теперь и эмигрировать никуда не надо. Вместе с Латвией эмигрируем, а попросту сбежим из опостылевшего Союза, в котором теперь творится черт знает что!
Наивные люди, не понимающие, что их ждёт. Ведь быть им тогда людьми «второго сорта», вроде негров в США, которых из-за политкорректности теперь называют афроамериканцами, но жизнь их от такого переименования лучше не стала…
А пока к очередной памятной дате 23 августа 1939 года страсти накалились до предела. В пятидесятую годовщину подписания советско-германского пакта состоялась нашумевшая акция «Балтийский путь». Жители Литвы, Латвии и Эстонии в количестве не менее двух миллионов человек выстроились в живую цепь от Таллина до Клайпеды, протянувшуюся на шестьсот километров! Такой массовой протестной акции ещё не было нигде в мире. Подразделения, недавно созданного Рижского ОМОНа, сдерживали националистов, по словам отдыхавших в пансионате офицеров, «излишне вяло, пресекая лишь самые наглые провокации, а надо бы было жёстче…»
Другое важное событие в череде предательств со стороны высшего руководства страны произошло в начале лета и стало практически незаметным для подавляющего большинства населения страны, озабоченного нарастающим дефицитом и привычными с благополучных времён планами на летние отпуска. Под несмолкаемый шум от проводимых «реформ», для успешной реализации которых надо «потерпеть», от пока ещё морской территории СССР на Дальнем Востоке оторвали весьма «жирный» кусок – богатейший морскими ресурсами шельф Берингова моря, безвозмездно переданный Соединённым Штатам .
Об этом событии не писали в главных газетах страны и не сообщали в теленовостях. О том, что произошло, Леонид узнал лишь в конце августа, когда отдыхал в пансионате на Рижском взморье   
Отвлекаясь от памятного августа, не баловавшего отдыхающих в пансионате хорошей погодой, Леонид рассеянно просматривал новости. Говорили практически одно и тоже о главных событиях дня, о том, что уже напечатано в утренних газетах. Исключением стало краткое сообщение из Подмосковья о вчерашнем падении с моста Бориса Николаевича Ельцина. Это событие, успевшее за короткий срок обрасти множеством толков и кривотолков – понимай, как хочешь – сделало для большинства граждан вымокшего в речке народного депутата героем , которому «устраивают различные козни его непримиримые противники и враги». Всё это Леонид уже знал из утренних новостей, которые прослушал по радио. Ушедший недавно на пенсию бывший майор милиции и сосед по лестничной площадке озвучил уже сочинённые неведомо кем стишки на злобу дня, подтвердив, в очередной раз, насколько талантлив наш народ и как быстро он реагирует на казусы с известными личностями.
Смешно и, в то же время, грустно слышать такое о человеке, который прошёл недавние скандальные смотрины в «вашингтонском обкоме», и с высокой долей вероятности уже скоро возглавит Российскую Федерацию. Такой будет бороться с Горбачёвым и Союзным центром, разрушая тем самым самую большую по территории многонациональную страну, собранную в единую империю ещё русскими царями и не утраченную большевиками. 

Вот мост через тихую местную реку,
С которого сбросить нельзя человека,
Поскольку, по данным замеров, река
Под этим мостом чрезвычайно мелка.

А вот и Борис, что с моста сброшен в реку,
С которого сбросить нельзя человека,
Поскольку, по данным замеров, река
Под этим мостом чрезвычайно мелка.

А вот и мешок от вьетнамского риса,
Который, по слухам, надет на Бориса,
Который был сброшен с моста прямо в реку,
С которого сбросить нельзя человека,
Поскольку, по данным замеров, река
Под этим мостом чрезвычайно мелка…
   
Энергичный, до крайности политизированный сосед, прослуживший четверть века в органах Внутренних дел, не сидел на пенсии, сложа руки, и занимался новым для страны угасавшего социализма «челночным бизнесом». Выезжал в соседние Польшу и Турцию с чемоданами, заполненными свёрлами, метчиками, плашками и прочим качественным мелким инструментом, который реализовывал в этих странах. Скупал на вырученную валюту в долларах, «ходивших» теперь по всему Союзу наравне с обесценившимися рублями, всякое дешёвое модное тряпьё, косметику с парфюмерией и прочие безделушки, на которые был в стране «товарный голод», реализовывая всё это через расплодившиеся повсюду коммерческие палатки и барахолки.
Унизительно для бывшего офицера милиции, хотя его новые заработки втрое, а то и в вчетверо превосходили оклад майора МВД.
С появлением частников, из которых нарождались будущие капиталисты, резко выросла преступность в том числе организованная, которую возглавили бывшие заключённые, вышедшие на свободу в результате многочисленных амнистий и сбившиеся в сплочённые преступные группировки нового типа, по сути, в банды. Бывшие преступники, оказавшиеся наиболее организованными и спаянными воровскими законами, подминали под себя наиболее доходные мелкие и средние предприятия нарождающегося в стране капитализма, который уже через пару лет глянет на бывших советских людей поистине звериным оскалом. Грустно осознавать такое. Грустно…

6.
Минули весна, лето, осень бурного 1990 года – время доходившей до полного идиотизма политизации широких народных масс и, прежде всего, интеллигенции стремительно разлагавшегося советского общества. Полнейшая деградация под натиском целенаправленной лжи, безудержного охаивания собственной истории, националистического угара и нестерпимое, зачастую безумное, желание немедленно разбежаться по своим «национальным квартирам», где можно будет жить «свободной, обеспеченной и счастливой» жизнью…»
Однако, на что и как жить?..
Об этом обыватели, озлобленные искусственно создаваемым дефицитом буквально на всё, а так же идиотской кампанией по «борьбе с пьянством», в результате чего по всей стране вырубались виноградники, а водку продавали по талонам, проклинали власть, желая немедленных перемен. Каких уже не важно, поскольку «так жить нельзя» .
 Всеобщее оболванивание по принципу «пипл  всё схавает» закрепляли извращённые и беспощадные СМИ, в которых засели, конечно же, не без ведома инициаторов «перестройки», ярые антисоветчики и русофобы, подкармливаемые западными спецслужбами. Смотревшие и слушавшие, ослеплённые и оглушённые чудовищною ложью , люди подчас теряли над собой контроль и не задумывались о последствиях, как не задумывается о них идиот, бросающийся в припадке ярости с кулаками на собственную мать. 
Тем немногим гражданам, устоявшим от массового психоза, сравнимого с эпидемией, тем, кто представлял себе, чем закончится этот шабаш, не верили, обвиняли чёрт знает в чём, угрожали расправой, нередко, и с невероятной жестокостью осуществляя свои угрозы.
Парад суверенитетов союзных, а затем и автономных республик, отмена действия Конституции СССР, провозглашение независимости национальных республик, многие из которых никогда не имели ни малейшего опыта собственной государственности, прокатился от Финского залива до гор Памира.
Меченый, не иначе как сатаной, распухший от предательства и нескончаемой лжи, Генеральный секретарь окончательно парализованной им партии, президент-клятвоотступник и первейший разрушитель огромной страны, которую русские люди в союзе с соседними коренными народами собирали тысячу лет, продолжал что-то блеять о «перестройке» и «новом мышлении».  Эта несносная болтовня наряду с неспособностью справиться с сепаратистскими устремлениями республик, неуклонно  приближали крах одной из мировых сверхдержав – Союза Советских Социалистических Республик.
По периметру покрывавшегося предательскими трещинами огромного государства в одну шестую часть обитаемой суши разместились малые и большие страны, наблюдавшие за судорогами, корчившегося от нестерпимой боли, окровавленного межнациональными конфликтами гиганта, кто с сочувствием, кто со страхом, кто с радостью, ликованием и с нескрываемым злорадством.
Вот уже и «братушки» чехи, забывшие народную мудрость о русском казаке, который напился из Влтавы и принёс стране свободу и государственность в мае 1945 года, глумятся над страной освободительницей. Припомнили ей и 1968 год, а ведь случись тогда победа контрреволюции, лишились бы граждане многого, в том числе бесплатно выделяемых квартир молодожёнам и всеобщей занятости. Теперь уже скоро вас этим огорчат, а немцы, которым вы задолжали Судеты , призовут вас к порядку, скупив всю вашу промышленность и заставив работать на себя, как и в годы Второй мировой войны, когда вы производили на заводах и фабриках военную продукцию для Третьего рейха… 
О Польше, которой наш недалёкий Генсек сделал «подарок» на века вперёд, отвергнув все контрдоводы и признав, что только мы виновники Катыни , а «добропорядочные немецкие парни» из СС здесь не причём, лучше и не говорить. Не помогут никакие доводы, ни спасение неразумных «панове» от немецкого ярма, ни территории Германии, переданные полякам и увеличившие их страну на треть, дав выход к морю на добрые полтысячи километров…
Вот и болгарская интеллигенция нас упрекает, что зря русские освобождали их от турецкого гнёта, поскольку болгары вовсе и не славяне, а «ославяненные» тюрки, а стало быть, всё те же «пострадавшие», а памятник, любовно названный «Алёшей»  теперь не к месту…
Сытые венгры, скажи им сейчас, не поверят, что лет через пятнадцать скатятся к нищете и не помогут им тучные чернозёмы Среднедунайской равнины.
Немцы пока молчат, им сказать нечего. Молчат, и хорошо, что хоть не разрушают могил советских солдат. Спасибо им за это.
Впрочем, довольно, не стоит всех перечислять. Пройдёт время, намучаются и поумнеют, да будет поздно…

* *
На календаре последний день уходящего 1990 года, выпавший на «трудный день», каковым у нас принять считать первый день недели, которая продолжится и завершится уже в новом году рождественским святками .
Впереди год 1991-й. Год особый, поскольку цифры расположены симметрично, и это настораживает. В последний раз такое было в 1881 году, когда так называемыми народовольцами был убит император-освободитель Александр II , и в России получили развитие процессы, которые привели к гибели Российской Империи в результате последовавших в следующем двадцатом веке трёх русских революций .
В конце ядерного и космического двадцатого века все процессы развиваются столь стремительно, что на сердце тревожно, пожалуй, как никогда. – «Неужели новая революция  с неизбежной гибелью СССР?..»







Глава 9. Палиндром

1.
1991-й не високосный год, начинающийся во вторник по григорианскому календарю. Обычно считается годом фактического завершения Холодной войны начавшейся в 1946 году. Этот роковой год стал годом распада Советского Союза – наследника Российской Империи и образования на его территории 15-и новых независимых государств, а также ряда непризнанных государственных образований. В этот год также начался фактический распад исторически близкой России православной Югославии и военные действия между её бывшими республиками. Роковой 1991 год является палиндромом (предыдущим годом-палиндромом был 1881, а следующие – 2002 и 2112).

* *
 После ликвидации СССР и содружества социалистических стран Восточной Европы. Фактически были аннулированы плоды победы народов России в Гражданской войне и иностранной интервенции 1917 – 1922 гг. и последовавшей индустриализации большой страны, сбережённой в прежних границах,  а так же победы советского народа во Второй мировой войне 1939 – 1945 гг. и послевоенном экономическом рывке, который к 70-м года прошлого века вывел СССР на передовые позиции в Мире.
Такое положение вещей не устраивало наших геополитических противников, запустивших на полную мощь маховик «Холодной войны». Обладая мощным мобилизационным ресурсом, мы имели все возможности для победы и в этой необычной войне. Однако, на смену «старой гвардии» воевавшей на фронтах Гражданской и Великой Отечественной войн, восстанавливавшей и строившей страну, к руководству СССР и КПСС пришли «на всё готовое» выросшие в «тепличных условиях» политики и партийные функционеры «новой волны», поддержанные вырождавшейся интеллигенцией – этими «пятидесятниками» и «шестидесятниками», поражёнными западничеством, упадничеством а зачастую и плохо скрытой русофобией.
Эти людям, а по сути, нелюдям, было недостаточно временных, в силу занимаемых должностей, привилегий. Они были не прочь приобщиться к «западным общечеловеческим ценностям» и прежде всего к неограниченной свободе, большими деньгам, богатству и частной собственности, распилив на части общенародное достояние, в том числе природные ресурсы и полезные ископаемые. Словом, ко всему, чего невозможно было прежде иметь и передавать по наследству в социалистическом государстве. А если так, то существующий государственный строй и источник всех благ – народное хозяйство следовало не улучшать, а целенаправленно ухудшать и разрушать всеми имевшимися в их распоряжении средствам. Довести доверчивый и недостаточно политически грамотный народ, ошельмованный предательски захваченными печатными и электронными средствами информации до готовности покаяния и отречения от всего, за что боролись отцы и деды.
В ход шли информационные рецепты, которые составили для нас после победного мая 1945 года «заокеанские доброхоты», такие, как шеф ЦРУ Аллен Даллес и прочие враги нашего государства и населявших его народов, не желавших подчиняться «Новому мировому порядку». Вчитайтесь, вдумайтесь в планы наших врагов, которые, увы, воплотились…
 
«Закончится война, всё как-то утрясется, устроится. И мы бросим всё, что имеем – всё золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей!
Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдём своих единомышленников, своих союзников в самой России.
 Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагическая гибель самого непокорного на земле народа, необратимого окончательного угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например, мы вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино – всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства – словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху.
Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и станут никому не нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу – всё это мы будем незаметно культивировать, всё это расцветёт махровым цветом.
 И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности. Будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку всегда будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать её. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов. Вот так мы это сделаем!»

Просто и цинично.    
Итог заговора – Распад на кровоточащие куски Великой страны в результате гнусного заговора и великой смуты, о которых было сказано безвестным, умудрённым годами, многое повидавшим старцем: «Бывали на Руси  тяжкие времена, но подлее времён не бывало...»

Вот основные события рокового для СССР 1991 года:
 
6 января – Южноосетинская война (1991 – 1992): в Цхинвали введены части грузинской милиции. В городе вспыхнули бои с применением автоматического оружия и гранатомётов. Части МВД Грузии были выбиты из Цхинвали 26 января.
13 января – попытка государственного переворота в Литве. Создан «Комитет национального спасения», провозгласивший себя единственной законной властью в республике.
14 января – в час ночи отряд спецназа и группа «Альфа» взяли штурмом телебашню в Вильнюсе. Население оказало массовое противодействие захвату. В результате операции погибли 15 человек.
18 января – Верховный совет Литвы принял постановление о проведении всеобщего опроса населения республики об отношении к объявлению независимости Литовского государства.
20 января – в Риге произошла перестрелка с участием рижского ОМОН у МВД Латвийской Республики. Убито 4 человека.
22 января – Кабинетом Министров СССР принято постановление «О прекращении приёма к платежу денежных знаков Госбанка СССР достоинством 50 и 100 рублей образца 1961 года и порядке их обмена и ограничении выдачи наличных денег со вкладов граждан» (т. н. «Павловская реформа»).
25 января – в СССР обнародован Указ о совместном патрулировании в крупных городах МВД и Армии.
9 февраля – референдум в Литве. 90 % опрошенного населения проголосовало за независимую демократическую Литовскую республику.
1 марта – в СССР начались шахтёрские забастовки, наряду с экономическими требованиями выдвигались и политические, в том числе отставка Михаила Горбачёва (забастовки продолжались до мая).
3 марта – население Латвии и Эстонии на референдумах проголосовало за независимость от СССР.
7 марта – в СССР распущен Президентский совет, вместо него был сформирован Совет безопасности.
14 марта – бывший лидер ГДР Эрих Хонеккер по личному распоряжению Горбачёва на советском военном самолёте был тайно вывезен из Германии, где был выдан ордер на его арест, в СССР.
15 марта – Германия формально окончательно восстановила независимость после Второй мировой войны. 4 оккупационные державы (СССР, США, Великобритания и Франция) объявили о сложении с себя последних полномочий на немецкой территории.
17 марта – состоялся Всесоюзный референдум о сохранении Союза ССР. Часть  республик (Эстония, Латвия, Литва, Грузия, Армения, Азербайджан) бойкотировали его проведение. На референдуме избиратели проголосовали за предложенный Горбачёвым проект создания обновленной федерации социалистических суверенных республик.
9 апреля – Верховный Совет Республики Грузия провозгласил государственный суверенитет Грузии и независимость от СССР.
9 апреля – начался вывод советских войск из Польши и ГДР.
23 апреля – в СССР, в Ново-Огарёве парафирован новый союзный договор (9 республик и союзный центр).
29 апреля – Карабахский конфликт: начало операции Советской армии и Азербайджанского ОМОН по взятию под контроль НКАО, предусматривавшей депортацию армянского населения. Операция, не давшая результатов, продолжалась до августа. .
7 июня – Верховный Совет Украинской ССР принял решение о немедленном переходе под юрисдикцию УССР союзных предприятий и организаций, расположенных на территории республики.
8 июня – Общенациональный конгресс чеченского народа провозгласил независимую Чеченскую Республику Нохчи-Чо. Начало двоевластия в Чечне.
11 июня – США выделили СССР новый кредит в размере $ 1,5 млрд на продовольствие.
12 июня – Борис Ельцин избран Президентом РСФСР. Первые всенародные выборы главы государства в России.
17 июня – в СССР, в Ново-Огарёво главы 9 из 15 республик, не заявлявших о своей независимости, вторично парафировали проект нового Союзного договора. 
28 июня – распущен Совет экономической взаимопомощи.
1 июля – в Праге (Чехословакия) официально расторгнут Варшавский договор.
1 июля – в СССР начата официальная регистрация безработных. В Москве и других городах открылись биржи труда.
1 июля – страны-участницы ЕЭС ввели запрет на поставки оружия в Югославию, где разгоралась гражданская война, и приняли решение направить в эту страну наблюдательную комиссию.
10 июля – Борис Ельцин принёс присягу в качестве президента России, избранного сроком на 5 лет.
31 июля – в Москве президент США Джордж Буш и президент СССР Михаил Горбачёв подписали Договор о сокращении стратегических вооружений, согласно которому в обеих странах арсеналы ракет большой дальности должны быть уменьшены на одну треть.
19 – 22 августа – Августовский путч в СССР. Руководители СССР во главе с вице-президентом Геннадием Янаевым сформировали ГКЧП и попытались отстранить от власти Михаила Горбачёва, но спустя 72 часа были сами взяты под арест, а Горбачёв вернулся из Крыма в Москву.
20 августа  – Эстония провозгласила независимость от СССР.
20 августа – в Москве у Белого дома собрались около 100 000 человек, протестующих против попытки государственного переворота.
21 августа  – Латвия провозгласила независимость от СССР.
22 августа  – Борис Ельцин приостановил деятельность Коммунистической партии на территории РСФСР.
24 августа – в СССР Михаил Горбачёв подал в отставку с поста Генерального секретаря ЦК КПСС, а 29 августа президент России Борис Ельцин запретил деятельность КПСС и наложил арест на партийное имущество.
24 августа – Украина провозгласила независимость от СССР.
25 августа  –  Белоруссия провозгласила независимость от СССР.
25 августа – Приднестровский конфликт: Верховный Совет ПМССР принял «Декларацию о независимости ПМССР». (с 5 ноября стала называться Приднестровской Молдавской Республикой.)
27 августа – Республика Молдова провозгласила независимость от СССР.
30 августа – Азербайджан провозгласил независимость от СССР.
31 августа – Киргизия провозгласила независимость от СССР.
1 сентября – Узбекистан провозгласил независимость от СССР.
2 сентября – в Москве открылся 5-й (внеочередной) Съезд народных депутатов СССР.
2 сентября – Карабахский конфликт: совместная сессия Нагорно-Карабахского областного и Шаумяновского районного Советов народных депутатов провозгласила образование Нагорно-Карабахской Республики (НКР) в границах Нагорно-Карабахской автономной области (НКАО) и населённого армянами прилегающего Шаумяновского района Азербайджанской ССР.
2 сентября – США признали независимость Эстонии, Латвии и Литвы.
6 сентября – СССР признал независимость Эстонии, Латвии и Литвы.
6 сентября – захват власти в Чечне сепаратистами. Вооружённые боевики ОКЧН разогнали депутатов Верховного Совета ЧИАССР.
6 сентября – Ленинграду возвращено прежнее название Санкт-Петербург (был переименован в 1924).
9 сентября  – Таджикистан провозгласил независимость от СССР.
11 сентября – объявлено о выводе советских войск с Кубы.
23 сентября – Армения провозгласила независимость от СССР.
11 октября – в СССР упразднён КГБ, его преемницей стала Служба внешней разведки.
27 октября – Туркменистан провозгласил независимость от СССР.
6 ноября – Борис Ельцин своим указом запретил деятельность КПСС и Коммунистической партии РСФСР.
7 ноября – опубликован пятый, последний и запоздалый вариант Договора о Союзе Суверенных Государств (СНГ).
15 ноября – Борис Ельцин сформировал новое правительство РСФСР – «кабинет реформ» – и подписал пакет из десяти президентских указов и правительственных постановлений о реальном переходе России к рыночной (капиталистической) экономике.
28 ноября – Южная Осетия провозгласила независимость от Грузии.
1 декабря – Президентские выборы на Украине и Всеукраинский референдум о независимости. 
8 декабря  – Распад СССР: в Вискулях (Белоруссия) подписано Соглашение о создании СНГ.
10 декабря – Верховный Совет Белоруссии и Верховный Совет Украины ратифицировали Беловежские соглашения.
12 декабря – Верховный Совет РСФСР денонсировал Договор об образовании СССР 1922 года и ратифицировал Беловежские соглашения.
16 декабря – Казахстан последним из республик бывшего СССР провозгласил свою независимость.
21 декабря  –  Начало гражданской войны в Грузии.
24 декабря – президент России Борис Ельцин направил письмо Генеральному секретарю ООН, в котором утверждал, что Россия должна стать преемницей СССР в ООН.
25 декабря – переименование РСФСР в Российскую Федерацию, смена советского флага на российский флаг над Кремлём, заявление Горбачёва о прекращении деятельности на посту президента СССР.
26 декабря – официальное прекращение существования СССР. На последнем заседании Верховного совета СССР официально объявлено о роспуске СССР.



2.
Хмурый августовский полдень. Кремль окружён введёнными в Москву войсками. Манежная площадь плотно, едва ли не борт к борту, так что не просто протиснуться между боевыми машинами, перекрыта бронетехникой, возле которой неторопливо прохаживаются, курят, зевают и потирают глаза не выспавшиеся солдаты и младшие офицеры. Их лица такие же хмурые, как и недобрый августовский день 1991 года, который является палиндромом, поскольку цифры расположены симметрично, что случается редко.
Покопавшись в памяти, Леонид Семёнович вспомнил, что предыдущим годом-палиндромом был 1881 год. Первого марта 1881 года так называемыми народовольцами, а по сути, врагами российской государственности был убит император Александр II. Убийство российского императора, совершённое в результате заговора масонов стало ритуальным, поскольку именно с 1881 года в России получили развитие процессы, которые привели к гибели Российской Империи в результате последовавших в следующем двадцатом веке трёх русских революций и гражданской войны…
 «Неужели новая революция  с гибелью СССР?..»
Ещё не закончившийся 1991 год оказался крайне тяжёлым, и запомнился как парад суверенитетов республик СССР. Это ничто иное, как последний сигнал к распаду страны, уже потерявшей своих последних союзников среди государств Восточной Европы. 
Германская демократическая республика – самая верная наша союзница, вероломно преданная первым и последним марионеточным президентом СССР Горбачёвым, поглощена Западной Германией – членом враждебного блока НАТО, покидать который не собирается.
Польша, Чехословакия, распадавшаяся на Чехию и Словакию, Венгрия, Болгария и Румыния переходят в стан наших заклятых врагов, обретая при этом так называемые «общечеловеческие ценности» вместе с капиталистической рыночной экономикой, становясь добровольным рынком сбыта и источником дёшёвой рабочей силы для стран торжествующего Запада…
В такой хмурый день особенно напрягает всепроникающая холодная изморозь, которая вот-вот зарядит нудным мелким  дождём – предвестником ранней осени. Солдаты кутаются в бушлаты и комбинезоны, нервно посматривают на офицеров в плащах. Вот лейтенант махнул рукой и часть солдат, кроме тех, кого назначили в охранение, начали забираться в свои бронированные боевые машины, где можно подремать после бессонной ночи. Подняли по тревоге и, ничего не объяснив, погнали в Москву, а тут такое… 
За высокими кремлёвскими стенами заседают члены Государственного комитета по  чрезвычайному положению, сокращённо ГКЧП .
Что там происходит – неясно, да ещё под непонятную, а потому тревожную музыку Чайковского из балета «Лебединое озеро» в качестве заставки информационного вакуума, образовавшегося в первые часы сформированного, как тогда казалось, в глубокой тайне, Комитета, объявившего себя Государственным с  вводом по всей стране Чрезвычайного положения .
Заволновалась толпа москвичей, собравшихся поглазеть на оцепление Кремля бронетехникой, послышались тревожные возгласы:
 – Передают заявление!
Все, кто захватил с собой транзисторные приёмники, включили их на полную мощность, напряжённо вслушиваясь в слова обращения Государственного комитета к советскому народу.
Соотечественники!
Граждане Советского Союза!
В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам!
Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность! Начатая по инициативе Горбачева политика реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократизации общественной жизни, в силу ряда причин зашла в тупик. На смену первоначальному энтузиазму и надеждам пришли безверие, апатия и отчаяние. Власть на всех уровнях потеряла доверие населения. Политиканство вытеснило из общественной жизни заботу о судьбе Отечества и гражданин. Насаждается злобное глумление над всеми институтами государства. Страна по существу стала неуправляемой.
Воспользовавшись предоставленными свободами, попирая только что появившиеся ростки демократии, возникли экстремистские силы, взявшие курс на ликвидацию Советского Союза, развал государства, захват власти любой ценой. Растоптаны результаты общенационального референдума о единстве Отечества. Циничная спекуляция на национальных чувствах – лишь ширма для удовлетворения амбиций. Ни сегодняшние беды своих народов, ни их завтрашний день не беспокоят политических авантюристов. Создавая обстановку морально-политического террора и пытаясь прикрыться щитом народного доверия, они забывают, что осуждаемые и разрываемые ими связи устанавливались на основе куда более широкой народной поддержки, прошедшей к тому же многовековую проверку историей. Сегодня те, кто по существу ведёт дело к свержению конституционного строя, должны ответить перед матерями и отцами за гибель многих сотен жертв межнациональных конфликтов. На их совести искалеченные судьбы более полумиллиона беженцев. Из-за них потеряли покой и радость жизни десятки миллионов советских людей, ещё вчера живших в единой семье, а сегодня оказавшихся в собственном доме изгоями. Каким быть общественному строю, должен решить народ, а его пытаются лишить этого права.
Вместо того, чтобы заботиться о безопасности и благополучии каждого гражданина и всего общества, нередко люди, в чьих руках оказалась власть, используют её в чуждых народу интересах, как средство беспринципного самоутверждения. Потоки слов, горы заявлений и обещаний только подчеркивают скудость и убогость практических дел. Инфляция власти, страшнее чем всякая иная, разрушает наше государство, общество. Каждый гражданин чувствует растущую неуверенность в завтрашнем дне, глубокую тревогу за будущее своих детей.
Кризис власти катастрофически сказался на экономике. Хаотичное, стихийное скольжение к рынку вызвало взрыв эгоизма  – регионального, ведомственного, группового и личного. Война законов и поощрение центробежных тенденций обернулись разрушением единого народнохозяйственного механизма, складывавшегося десятилетиями. Результатом стали резкое падение уровня жизни подавляющего большинства советских людей, расцвет спекуляции и теневой экономики. Давно пора сказать людям правду: если не принять срочных мёр по стабилизации экономики, то в самом недалёком времени неизбежен голод и новый виток обнищания, от которых один шаг до массовых проявлений стихийного недовольства с разрушительными последствиями.
Только безответственные люди могут уповать на некую помощь из-за границы. Никакие подачки не решат наших проблем, спасение  – в наших собственных руках. Настало время измерять авторитет каждого человека или организации реальным вкладом в восстановление и развитие народного хозяйства.
Долгие годы со всех сторон мы слышим заклинания о приверженности интересам личности, заботе о её правах, социальной защищённости. На деле же человек оказался униженным, ущемлённым в реальных правах и возможностях, доведённым до отчаяния. На глазах теряют вес и авторитет все демократические институты, созданные народным волеизъявлением. Это результат целенаправленных действий тех, кто грубо попирая Основной закон СССР, фактически совершает антиконституционный переворот и тянется к необузданной личной диктатуре. Префектуры, мэрии и другие противозаконные структуры всё больше явочным порядком подменяют собой избранные народом Советы.
Идёт наступление на права трудящихся. Права на труд, образование, здравоохранение, жильё, отдых поставлены под вопрос.
Даже элементарная личная безопасность людей всё больше и больше оказывается под угрозой. Преступность быстро растёт, организуется и политизируется. Страна погружается в пучину насилия и беззакония. Никогда в истории страны не получали такого размаха пропаганда секса и насилия, ставящих под угрозу жизнь и здоровье будущих поколений. Миллионы людей требуют принятия мер против спрута преступности и вопиющей безнравственности.
Углубляющаяся дестабилизация политической и экономической обстановки в Советском Союзе подрывает наши позиции в мире. Кое-где послышались реваншистские нотки, выдвигаются требования о пересмотре границ. Раздаются даже голоса о расчленении Советского Союза и о возможности установления международной опеки над отдельными объектами и районами страны. Такова горькая реальность. Ещё вчера советский человек, оказавшийся за границей, чувствовал себя гражданином влиятельного и уважаемого государства. Ныне он зачастую иностранец второго класса, обращение с которым несёт печать пренебрежения или сочувствия.
Гордость и честь советского человека должны быть восстановлены в полном объеме.
Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР полностью отдаёт себе отчёт о глубине поразившего страну кризиса, он принимает на себя ответственность за судьбу Родины и преисполнен решимости принять самые серьёзные меры по скорейшему выводу государства и общества из кризиса.
Мы, обещаем провести широкое всенародное обсуждение проекта нового Союзного договора. Каждый будет иметь право и возможность в спокойной обстановке осмыслить этот важнейший акт и определиться по нему, ибо от того, каким станет Союз, будет зависеть судьба многочисленных народов нашей великой Родины.
Мы намерены незамедлительно восстановить законность и правопорядок, положить конец кровопролитию, объявить беспощадную войну уголовному миру, искоренять позорные явления, дискредитирующие наше общество и унижающие граждан.
Мы очистим улицы наших городов от преступных элементов, положим конец произволу расхитителей народного добра.
Мы выступаем за истинно демократические процессы, за последовательную политику реформ, ведущую к обновлению нашей Родины, к её экономическому и социальному процветанию, которое позволит ей занять достойное место в мировом сообществе. Развитие страны не должно строиться на падении жизненного уровня населения. В здоровом обществе станет нормой постоянное повышение благосостояния всех граждан.
Не ослабляя заботы об укреплении и защите прав личности, мы сосредоточим внимание на защите интересов самых широких слоёв населения, тех, по кому больнее всего ударили инфляция, дезорганизация производства, коррупция и преступность.
Развивая многоукладный характер народного хозяйства, мы будем поддерживать и частное предпринимательство, предоставляя ему необходимые возможности для развития производства и сферы услуг.
Нашей первоочередной заботой станет решение продовольственной и жилищной проблем. Все имеющиеся силы будут мобилизованы на удовлетворение этих самых насущных потребностей народа.
Мы призываем рабочих, крестьян, трудовую интеллигенцию, всех советских людей в кратчайший срок восстановить трудовую дисциплину и порядок, поднять уровень производства, чтобы затем решительно двинуться вперед. От этого зависит наша жизнь и будущее наших детей и внуков, судьба Отечества.
Мы являемся миролюбивой страной и будем неукоснительно соблюдать все взятые на себя обязательства. У нас нет ни к кому никаких притязаний. Мы хотим жить со всеми в мире и дружбе, но мы твердо заявляем, что никогда и никому не будет позволено .покушаться на наш суверенитет, независимость и территориальную целостность. Всякие попытки говорить с нашей страной языком диктата, от кого бы они ни исходили, будут решительно пресекаться.
Наш многонациональный народ веками жил исполненный гордости за свою Родину, мы не стыдились своих патриотических чувств и считаем естественным и законным растить нынешнее и грядущее поколения граждан нашей великой державы в этом духе.
Бездействовать в этот критический для судеб Отечества час – значит взять на себя тяжёлую ответственность за трагические, поистине непредсказуемые последствия. Каждый, кому дорога наша Родина, кто хочет жить и трудиться в обстановке спокойствия и уверенности, кто не приемлет продолжения кровавых межнациональных конфликтов, кто видит свое Отечество в будущем независимым и процветающим, должен сделать единственный правильный выбор. Мы зовём всех истинных патриотов, людей доброй воли положить конец нынешнему смутному времени.
Призываем всех граждан Советского Союза осознать свой долг перед Родиной и оказать всемерную поддержку Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР, усилиям по выводу страны из кризиса.
Конструктивные предложения общественно-политических организаций, трудовых коллективов и граждан будут с благодарностью приняты как проявление их патриотической готовности деятельно участвовать в восстановлении вековой дружбы в единой семье братских народов и возрождении Отечества.

И вот долгожданное, переданное по радио заявление укрывшегося за стенами Кремля Государственного комитета, вызвавшее неоднозначную реакцию собравшихся возле оцепления москвичей.
Одни, а их, несмотря на правдивость прослушанного текста заявления, оказалось меньшинство, возмущались бездействием членов Государственного комитета, поскольку вслед за обращением к гражданам не последовали немедленные аресты тех, кто затеял эту проклятую «катастройку», обагрённую кровью тысяч пока ещё советских людей, погибших в войнах и конфликтах, вспыхнувших на окраинах Союза.
– Воистину смутное время! – выслушав заявление укрывшегося в стенах Кремля Государственного комитета, – тяжко вздохнул и прослезился интеллигентного вида седовласый старик, возможно учёный-историк. – Был на нашей земле феодализм, потом нарождающийся капитализм, потом социализм, а теперь, вместо обещанного коммунизма, будет у нас опять капитализм да в придачу с криминализмом. – Сгорбился и, опираясь на трость, побрёл прочь, не веря в возможность что-либо исправить…
Другие, а их, вконец оболваненных демократической демагогией, оказалось явное большинство, называли членов Комитета «хунтой», пытающейся совершить «путч» с отстранением от власти и арестом президента Горбачёва, которого нет в Москве, а потому такое возможно. Поносили членов Комитета последними словами, называя «фашистами». Утверждали, что Ельцин, Руцкой  и их соратники не допустят переворота и возвращения очищенной от «коммунистических догм» страны опять в «совок» со всеми вытекающими последствиями…
Эти более организованные демократы пришли к стенам Кремля с трёхцветными красно-сине-белыми флагами и предлагали всем, кому дорога «демократия», собираться у Дома правительства, известного больше как Белый дом на Краснопресненской набережной, Там находится кабинет первого всенародно избранного президента России Бориса Ельцина и заседает правительство России.
Вот среди них появились энергичные мужчины и женщины средних лет с мегафонами.
– Граждане! Позор «путчистам»! Все на защиту демократии! Все на защиту Белого дома! Все на защиту президента Бориса Ельцина!
– Товарищ старший лейтенант, – пробиваясь сквозь возбуждённую толпу прикрытых от мелкого дождя зонтами и плащами москвичей, окруживших бронетехнику, обратился полковник Прокопьев к офицеру, нервно курившему возле БМП.
– Откуда вы прибыли? Почему допускается такое безобразие?
– Извинтите, товарищ полковник, не велено отвечать на такие вопросы. Мы люди военные, поступил приказ…
Офицер повернулся спиной и, плюнув, загасил огарок, дав понять, что разговаривать ни с кем не намерен.
Взглянув ещё раз на кремлёвские стены, Леонид тяжко вздохнул и, поправив на кителе боевые награды – советский орден «Красного знамени» и сирийскую медаль «Боевое содружество», пошёл прочь. Он желал вступать в разговоры, а то и в перебранки с собравшимися возле оцепления возбуждёнными, преимущественно молодыми москвичами, жаждущими перемен, истинной сути которых не понимали…

* *
Этим утром Леонид Семёнович проснулся, едва начинало светать. Побаливала голова. Подумал, – «наверное, к перемене погоды…»
Выпил таблетку цитрамона и выглянул в окно. Пасмурно, сыро. Взглянул на часы. До обычного подъёма ещё час, потом физзарядка, завтрак и прогулка по Крылатским холмам. Вот уже полгода, как Леонид Семёнович военный пенсионер-инвалид. Со службы в Военном институте уволился по собственному желанию и добровольно вышел из партии, которую теперь возглавили разрушители страны, а с этим полковник Прокопьев смириться не мог. Он верой и правдой служил своему Отечеству, воевал, пролил кровь за её интересы на горячем Ближнем Востоке…
Постепенно головная боль затихала. Вернулся в постель. Осторожно, так чтобы  не разбудить супругу, прилёг, но спать не хотелось. Всего лишь неделю назад вернулся в Москву из Миасса, где устоялась тёплая, временами жаркая, солнечная погода с редкими и короткими ночными дождями. И вот она – промозглая холодная Москва, куда нагрянул с Северной Атлантики очередной дождливый циклон.
После увольнения с военной службы несмотря на хорошую пенсию, бюджет семьи сократился почти вдвое, так что на многом пришлось экономить, и, вспоминая покойную бабушку, могилку которой навестил  дважды – в день приезда в Миасс и в день отъезда, возложив к православному кресту цветы, Леонид стал задумываться о собственным будущем, ведь ему ещё не исполнилось сорок четыре года и он по-прежнему молод и полон сил.
Как видно в память о бабушке, признанной в округе целительницей, он стал интересоваться народной медициной, читать редкие книги, какие удавалось разыскать в библиотеках. Появился интерес к русскому Православию, тысячелетие которого отмечали три года назад. И ведь не зря мудрая, много повидавшая на своём веку сестра деда Анна Григорьева Мотовилова предсказала ему быть священником…
Дождь постепенно усиливался и, взглянув ещё раз на бронетехнику, окружавшую Кремль, Леонид Семёнович направился к станции метро «Библиотека имени Ленина». Остановился возле телефона-автомата. Появилось острое желание встретиться с друзьями, обсудить происходящее. Позвонил Камарину. Застал его дома. Знал, что Евгений простудился, температурил.
– Здравствуй, Женя! Ещё не поправился?
– Как же, поправился! – возмутился Камарин. – Температуру сбил, а тут ГКЧП. Толком неподготовленное дело, а потому провальное. Голова раскалывается. Пью таблетки, вроде помогают. Где ты, Лёня? Как сам?
– Прошёлся по Манежной площади, посмотрел на бронетехнику, которую вывел на охрану Кремля маршал Язов. Укрылся вместе с соратниками за кремлёвскими стенами и руки сложил. Тут действовать надо, решительно действовать, а не отсиживаться!
– Только что прослушал последние новости по «Маяку» . Слушал? – спросил Камарин.
– Слушал. Всё правильно. Цели у членов Комитета хорошие, только хватит ли у этих людей решимости довести задуманное до конца? Хватит ли у них смелости и напористости? Да только люди уже никому и ничему не верят. С этой вседозволенной гласностью народ окончательно сбит с толку. Вот такие, Женя, дела…
– Лёня, у меня Миша. С час, как пришёл. Звонили тебе домой, Галя сказала, что надел форму с наградами и ушёл. Куда не сказал. Дома у меня никого нет, жена на работе, я на больничном. Подъезжай, ждём!

3.
Камарин жил на Красной Пресне неподалёку от Белого дома, занятого сторонниками президента России Бориса Ельцина . Возле временной резиденции первого президента России уже собралась многотысячная толпа из защитников – преимущественно молодых людей с трёхцветными флагами и транспарантами в поддержку президента России. В ожидании возможного штурма Белого дома спешно возводились баррикады из всего, что попадалось под руку, в том числе из металлической ограды  соседнего стадиона.
Обойдя стороной этот суетливый людской муравейник, который никто не разгонял, хотя несколько милиционеров наблюдали за возведением баррикад, время от времени докладывая по рации своему начальству о текущей ситуации, Леонид направился к дому, где жил Камарин. Там его уже ждали друзья, обеспокоенные событиями последних часов.
– Здорово, Лёня! Заходи, снимай фуражку, – пожал другу руку подполковник Камарин..
– Здравствуй, дорогой! – обнял Леонида за плечи Михаил Лихов, как и Прокопьев военный пенсионер. – Ходишь по Москве в форме с полковничьими погонами. Не пристают сопляки, которые собрались вокруг Белого дома и подбирают для  баррикад всяческий хлам?
– Бог миловал, не приставали. Вижу, Миша, что и ты в форме и при погонах.
– В форме! – ответил Лихов. – Шёл, понимаешь, к Камарину. По пути прицепились трое юнцов лет по восемнадцать – двадцать. Им бы в армии служить, ума – разума и сил набираться, а они «откосили» и сидят на шее у родителей. Стали задевать, дескать, за кого я, за Ельцина или за «хунту», что засела в Кремле? Послал их, «куда подальше» на самом ядрёном армейском языке, а самому наглому с противной нерусской рожей, заехал по ней  кулаком! Хлипкими и трусливыми оказались. Подхватили побитого под руки, и с руганью ретировались! 
– Сюда бы пару бээмпешек или танков, быстро бы всех разогнали и снесли весь этот собранный мусор, полагая, что строят баррикады! Революционеры хреновы! – возмущался бывший офицер ВДВ Михаил Лихов.
– Остынь, Миша. Дело не в баррикадах и не в тех, кто их возводит из всякого мусора. На них и милиции хватит, да только милиция та ещё, лишь наблюдает. Ничего у тех, кто сидит в Кремле, не выйдет. Янаев не способен взять на себя ответственность за судьбу страны и арестовать Горбачёва, Ельцина и их приспешников. Это надо было сделать немедленно после создания Государственного комитета спасения, а не Чрезвычайного положения. Все прогнило, командующие войсковыми округами не подчиняются министру обороны Язову и его заместителю, командующему сухопутными войсками Валентину Варенникову. В ведомствах Крючкова  и Пуго  положение ещё хуже. Там засели многочисленные сторонники Ельцина. Так что дела у Янаева плохи. Остальные члены этого Комитета не в счёт, – с болью за страну высказался подполковник Камарин. – Лёня, ты согласен со мной?
– Согласен, Женя, – тяжко вздохнул Леонид. – Всё и в самом деле прогнило насквозь за последние годы. Сочувствую Язову. С этой идиотской «демократизацией» не дают ему не только укреплять армию, но и контролировать сложившееся положение.
– На какие силы опирается Янаев и его сторонники? – возмущался бывший десантник майор Лихов, потерявший ногу в Афганистане. – На «Альфу», на ОМОН, дивизию МВД Дзержинского, тульскую дивизию ВДВ и на подмосковные Таманскую и Кантемировскую дивизии.
Главная сила – воздушно-десантные войска, которыми командует Пашка Грачёв. Знаю его, как облупленного. Храбр до безрассудства, но с хитрецой, хоть и глуповат. «Героя» получил за Афганистан, однако «мутный» мужик. В любой момент может предать, переметнуться, если почувствует, чья берёт! Да и по слухам «нечист на руку», прибирает, всё, что плохо лежит .  Не верю ему, перебежит на сторону Ельцина, если уже не перебежал , – выдохся побагровевший от напряжения Лихов. – Женя, что-то в горле пересохло. Есть у тебя? Налей граммов сто!
– Есть, как не быть. – Камарин прошёл на кухню и достал из холодильника початую бутылку «Русской». Налил водку в рюмку и передал Лихову. – Лёня, будешь?
– Спасибо, Женя, не хочется, – отказался Леонид. – Неужели это начало новой революции – четвертой по счёту в двадцатом веке?
– Будем надеяться, что этого не случится, – ответил Камарин. – Народ устал от потрясений и воевать уже ни за что не захочет. С коммунизмом у нас не заладилось, не готовы к нему. Не воспитали людей для жизни при коммунизме, да и вряд ли такое возможно – «от каждого по способности – каждому по потребностям». Чушь какая-то, потребности у каждого будут большие, а вот способности?..
С социализмом прощаемся, впереди капитализм, до которого толком не доросли ещё в аграрной общинной Российской Империи. Теперь попробуем жить с частной собственностью на всё, что приносит доход, вместе со всеми прилагающимися «общечеловеческими ценностями»…
Растащат по своим бездонным карманам общенародную собственность власть предержащие, упрятав подальше, на память, свои партбилеты, да и КПСС, скорее всего, запретят. Опять мы самые передовые. Ведь никому ещё не удавалось перейти от социализма к капитализму! Да только и там мы не нужны со своей могучей промышленностью. Быть нам первое время полуколонией, источником сырья для стран Запада и рынком сбыта для их самой дрянной продукции. Однако Россию не так-то просто сломать. Бог даст, намучаемся и поднимемся, заставим считаться с собой!
– Да ты, Женя, прямо пророк, – скупо похвалил друга Леонид.
– Пророк! – подтвердил Лихов. – Налей-ка ещё! В горле першит.
– И мне чуток, – согласился Леонид.
– Тебе, Лёня,  и мне – по рюмке, вот и пустая бутылка. Хватит?
– Миша, чем ты теперь занимаешься? – спросил Леонид у друга.
– Работаю на общественных началах в недавно созданном Союзе воинов-интернационалистов и инвалидов войны в Афганистане. Ты, Лёня, не «афганец», так что не приглашаю тебя в наш Союз. Сам-то чем намерен заняться после увольнения с военной службы? И чего это ты ушёл из института?
– Ушёл. Скажу проще, противно стало работать в коллективе преподавателей, часть которых из коммунистов стали отъявленными демократами и либералами, осуждающими не только советскую, но и едва ли не всю русскую историю. Сейчас отдыхаю от лекций, получаю от жены выговоры за то, что сильно сократился семейный бюджет, и на многое теперь не хватает, читаю духовные книги, в которых хранятся извечные истины, вспоминаю свою бабушку, занимавшуюся целительством, вот и хочу посвятить себя народной медицине, а дальше, как Господь подскажет. Кое-какие успехи уже наметились, – признался Леонид, – но об этом потом, не ко времени…
– Ты промолчал, однако от Гали твоей узнал, что не только уволился, но и вышел из партии. Почему? – спросил друга Камарин.
– Скажи, Женя, стоит ли оставаться в одной организации с предателями страны, которые возглавляют эту самую организацию?
– Ты прав, не стоит, – задумался Камарин.
– Я тоже вышел из партии, добровольно, – признался Лихов. – По тем же причинам.
– Лёня, а где сейчас твоя землячка умница и красавица Лена Васильева? – поинтересовался Камарин. – Что она думает о последних событиях? Давай ей позвоним и спросим. Ведь и она член партии и ответственный работник издательства «Правда».
– Уже не член партии. Месяца два назад её исключили на расширенном партийном собрании издательства за резкую критику проводимых в стране реформ и лично Горбачёва, которого она публично назвала главным разрушителем страны. Из издательства «Правда» пока не уволили. Заменить её пока некем, поскольку владеет английским и немецким языками.
Позвонить ей не получится. Васильевы сейчас в отпуске в Ленинграде у родителей Сергея. Вернутся через несколько дней. В Москве верх, похоже, одержат сторонники Ельцина. Однако, Россия велика. Как отнесутся к этим событиям в регионах? – ответил Камарину Леонид, и задумался о судьбе Советского государства, свободу и независимость которого отстаивал в боях с интервентами и фашистами родной дед – комдив Иван Григорьевич Мотовилов, погибший в 1942 году под Ленинградом.
 

4.
– Елена, Васильевна? Вот уж не ожидал увидеть вас здесь и в такое время! – выкатив противные маслянистые глаза неопределённого цвета, прикрытые, сползающими на нос очками, искренне удивился появлению Васильевой в своём кабинете, выглядевшем так, словно здесь только что побывали неведомые погромщики, ответственный редактор и парторг отдела пропаганды Алексей Вениаминов.
Крупнотелый пятидесятилетний мужчина с выпирающим «пивным животом» и красным потным лицом, лихорадочно копавшийся в ящиках огромного письменного стола, очевидно в поисках документов, компрометирующих его как партийного функционера низшего звена, растерялся при виде женщины, которую ещё сравнительно недавно откровенно побаивался.
Елена Васильевна нередко подвергала острой критике его методы работы, находя весомые аргументы. Это продолжалось вплоть до её исключения из партии в середине июня после выборов президента России, победу на которых одержал Ельцин. Васильева выступила на собрании партийной организации издательства, потребовав осудить внутреннюю и внешнюю политику, проводимую Горбачёвым и набиравшим политический вес Ельциным, припомнив его пьяные выходки во время первого визита в США в сентябре 1989 года.
«Пожалуй, тогда она была права», – вспоминал теперь Вениаминов. – «Вот ведь до чего дошло. «Отмывали» пьяницу, придумав какой-то «эффект Буратино»…»   
Бумаги, которые он укладывал в раскрытый объёмистый портфель, посыпались на пол из его непропорционально маленьких, холёных рук, не державших до сего времени иных инструментов или орудий труда, кроме ручек, карандашей, рюмок и прочих столовых приборов. Потные полосатые руки Вениаминова, дрожали так, словно прикасались не к макулатуре, которой теперь грош цена, а к оголённым электрическим проводам.
В эти августовские дни коллективный Запад торжествовал. Наконец-то уничтожен Советский союз – наследник такой же ему ненавистной Российской Империи, территорию которой не удалось поделить интервентам в годы гражданской войны, не удалось завоевать в результате всеевропейского похода на Восток во главе с фашистской Германией. Несостоявшегося, по ряду причин, нового военного похода на СССР объединённой коалиции стран Запада, возглавляемых Великобританией и США спустя всего лишь два месяца после разгрома «тысячелетнего» Третьего рейха. Войны на уничтожение России, идеологом которой был ярый русофоб и антикоммунист Уинстон Черчилль, давший ей кодовое  название «Ranken», что в переводе с английского означало «Немыслимое».
Вот и сейчас, спустя сорок шесть лет после окончания Второй мировой войны, творилось что-то «немыслимое». Похоже, что планы покойного премьер-министра Великобритании удалось осуществить его последователям, разрушив страну, победившую фашизм, изнутри после предательства правящей верхушки СССР. И предотвратить катастрофу, обезвредить разлившийся по стране яд предательства, уже не могли никакие ГКЧП. Слишком поздно…
– Как вы сюда прошли? У вас ведь нет разового пропуска, которые выписывались в эти тревожные дни! – беря себя в руки, Вениаминов повторно удивился появлению Васильевой.
– Внизу никого нет, вахтёр прокинул свой пост, – ответила Елена Васильевна.
– Зачем вы здесь? Вы одна? – забеспокоился Вениаминов пока ещё ответственный, никем не отстранённый от дел редактор отдела пропаганды и руководитель первичной парторганизации, которую теперь, несомненно, запретят , а потому опасавшийся расправы, которую могли над ним учинить «распоясавшиеся элементы». Исходя из этого, следовало поскорее наполнить портфель документами, которые следовало уничтожить, сжечь где-нибудь в укромном месте, и отсидеться дома хотя бы в течение нескольких дней пока всё не уляжется…
– Проходила мимо, вот и зашла по старой памяти посмотреть на своё прежнее рабочее место. Где же сотрудники? Неужели всех распустили? В редакции пусто.
– Какая уж тут работа, Елена Васильевна! Все разбежались по домам. Кругом твориться чёрти что! Провокационная затея с ГКЧП провалилась. Теперь Ельцин фактически отстранил Горбачёва от власти, и непременно выйдут указы о приостановлении и полном запрете деятельности КПСС.
Толпа рушит памятники бывшим руководителям страны , вот-вот начнутся аресты партийных руководителей и активистов! Поверьте, желающие для таких дел найдутся. Ещё вчера Терёхин, помните такого тихого человечка и весьма посредственного работника? Так этот Терёхин призывал к отстранению членов партии от работы и даже к аресту собственными силами! Пытался создать дружину из беспартийных! Слава Богу, его не поддержали. А что будет завтра, послезавтра? Столько повсюду развелось ненавистников, готовых вешать коммунистов на электрических столбах! – негодовал Вениаминов, нагоняя страху прежде всего на себя любимого.
– Вот и вы, Елена Васильевна, наверное, теперь так же ненавидите нас за то, что вас исключили из партии. Теперь вы пострадавшая и не станете препятствовать расправам! – плаксивым голосом пожаловался Вениаминов.
– Алексей Венедиктович, выбросьте всякую чушь из головы, если она у вас ещё  имеется! Или уже потеряли от страха?! – с гневом ответила Васильева. – Такие, как вы не представляют опасности. Те лица, что с помощью спровоцированных ими членов ГКЧП, показавших свою полную беспомощность, совершили государственный переворот, члены той же партии, в которой пока ещё состоите вы, состояла я. Эти перевёртыши, давно изменили данным клятвам, и ради корпоративных и личных интересов готовы на слом существующего строя. Они напомнили мне о тех членах Германской компартии, которые после тридцать третьего года сжигали свои партбилеты и, публично покаявшись, вступали в перспективную Национал-социалистическую партию. Таких предателей называли «бифштексами» – коричневыми снаружи и красными внутри.
– Что вы имеете в виду, Елена Васильевна? – не поинтересовавшись ни перевёртышами из Германской компартии, ни «бифштексами», спросил, застёгивая портфель, набитый документами, несколько успокоившийся Вениаминов, размышляя, как бы ему теперь покинуть здание издательства, не привлекая к себе внимания «распоясавшихся элементов» жаждущих немедленной расправы с партийными функционерами.
– Неужели вам, парторгу и идеологу, не ясно, что Ельцин и его окружение с одобрения «вашингтонского обкома», даром ли Борис Николаевич – этот типичный «перевёртыш», посещал США, спешно закрывают коммунистический проект и инициируют возврат к капитализму, рассчитывая присвоить государственную собственность, прежде всего, самую доходную её часть – нефть, газ и иное сырьё.
Помимо этого эти отечественные «перевертыши», опираясь на провозглашённые союзными республиками суверенитеты, готовы распустить Союз, надеясь, что России без союзных республик будет легче перестроить экономику на капиталистический лад и не допустить социального взрыва среди населения, которому грозят нелёгкие испытания.
– Развалят СССР? – не поверил своим ушам Вениаминов. – А как же Ново-Огарёвский процесс? Заключение нового Союзного договора?
– Об этом просто-напросто забудут, и Союз похоронят уже в этом году, – вздохнув, подтвердила Васильева.
– Средняя Азия – это действительно балласт. Можно обойтись без Кавказа и Прибалтики, но Казахстан, Украина, Белоруссия останутся с нами? – как-то неуверенно высказал своё мнение Вениаминов и вопросительно посмотрел на Васильеву.
– И они уйдут, – вздохнула она, – а кто ослушается, тех выдавят !
– Если бы я не знал о том, что ваши пророчества обычно сбываются, не поверил бы ни за что, – вздохнул, в свою очередь, Вениаминов, вытер платком пот с лица  и поправил очки. – Думаете, никаких репрессий не будет?
– Не будет, – подтвердила Васильева.
– А редакцию закроют?
– Думаю, что нет, но тем, кто не уйдёт по собственному желанию, придётся основательно перестраивать свою работу, особенно вам, «ответственному идеологу», да и с финансированием будет не так вольготно.
«И ведь перестроится, и приработок найдёт…» – подумала Елена Васильевна, собираясь уходить. Вид раскисшего Вениаминова внушал ей отвращение. 
– Елена Васильевна, я думаю, что нам следует выходить из здания вместе, –   выглянув в окно, предложил Вениаминов.
– Это почему же?
– Понимаете, если там, на улице кто-то поджидает сотрудников редакции, угрожая расправой, подумает, что мы муж и жена. Понимаете, так будет безопаснее для нас обоих и следует воспользоваться представившимся случаем, – признался Васильевой Вениаминов, умоляюще заглядывая ей в глаза.

– Партработники перепугались и наделали в штаны: 
Всё, ребята, отплясались на балу у сатаны…»

Прочитала на память пару строк Елена Васильевна, ответив Вениаминову презрительным взглядом.
– О чём это вы? – обиделся он, вспоминая фрагмент вечернего концерта «в честь победившей России», переданный из Ленинграда в вечерних новостях, и песню, которая заставила его передёрнутся перед экраном и по настоянию жены выключить телевизор, так что фамилию исполнителя Вениаминов, никогда не интересовавшийся подобной музыкой, так и не запомнил, хотя лицо певца было узнаваемым.
– Слова из песни не выбросишь, – добавила от себя Васильева. – Ну что ж, гражданин Вениаминов, рвите свой партбилет и идёмте вместе, если опасаетесь расправы! – пожалела она своего бывшего коллегу и партийного руководителя.
– Мне до метро, а вам?
– Мне тоже, – обрадовался Вениаминов, пытаясь взять Васильеву под руку свободной от портфеля рукой.
  – Это лишнее! – Одёрнула его Елена Васильевна. – Не отставайте!

* *
Вчера вечером, прощаясь с Ленинградом, который ещё не был переименован в Санкт-Петербург несмотря на июньский референдум , Елена вместе с мужем, дочерью и вызвавшимся проводить их до вокзала младшим братом Сергея Александром, трудившемся теперь в малой авиации на территории соседней Архангельской области, побывали на Дворцовой Площади. Елене было жаль тех ленинградцев, которые праздновали «победу», не задумываясь о том, что в ближайшем будущем ожидает и их и страну.
На Дворцовой Площади был устроен вечерний «праздничный» концерт. Запомнился Игорь Тальков с его жутковатой песней, которая и сейчас назойливо донимала.

Кончен бал, погасли свечи,
Не успевшие поджечь
Всю планету,
И не вечным
Оказался красный меч,
Пропитавший кровью землю
Невиновной стороны,
Что бельмом сияла белым
В чёрном глазе сатаны.

Сатана гулять устал,
Гаснут свечи, кончен бал.

И на площади на Красной,
Над которой бес кружил,
Перестанут поджигаться
Те, кого допёк режим.
И слетит шароголовый
С пьедестала прямо в ад,
И ему там черти новый
Мавзолей соорудят.

 Сатана гулять устал,
Гаснут свечи, кончен бал.

Партработники перепугались
И наделали в штаны:
«Всё, ребята, отплясались
На балу у сатаны».
У чертей на сковородке
Вы будете, как караси,
Ой! Лихо вжаривать чечётку
За предательство Руси.

Сатана гулять устал,
Гаснут свечи, кончен бал.

Сатана гулять устал,
Гаснут свечи, кончен бал!

С новой эрой вас, господа!

Закончил свою песню Тальков…
Тот вечер, мокрый от холодных августовских дождей, запомнится навсегда, а спустя некоторое время за августом надолго закрепится дурная слава, как о «месяце катастроф».
В тот вечер они ни с кем не вступала в споры о будущем страны. В той эйфории, которая царила на площади, это было совершенно бесполезным занятием.
Исключением стал лишь Тальков. Покидая сцену, он мимоходом заметил красивую женщину средних лет с пронзительно грустными глазами и поинтересовался.
– Мадам, отчего вы такая грустная в этот праздничный вечер?
– Жаль мне людей и вас жаль, Игорь, – ответила Елена Васильевна. – Воистину, бал Сатаны!
– Это почему же вам меня жаль? – удивился Тальков. – Разве это не здорово, что Россия, наконец-то, сбросила с себя проклятое иго коммунизма, ненужные ей республики и становится нормальной страной?
– Сомневаюсь, что «нормальной». Не для того всё это затеяно, да и что вы понимаете под «нормальной страной»? Ваши глаза полны ненависти, но уже очень скоро, окунувшись в новую, жестокую реальность, вы поймёте, Игорь, что заблуждались, что обмануты. Вас мне особенно жаль. Вы молоды и ещё очень много не понимаете. Вас безжалостно используют. Некоторыми своими песнями вы нанесли тяжёлые раны родной стране. Очень скоро вы опомнитесь, но будет поздно. Прозрения вам не простят и новых, иных песен, спеть не дадут. Увы, Игорь…

« Сатана гулять не устал, и не окончен жуткий бал…»

Побледнев, перефразируя слова автора, напомнила ему Елена Васильевна, и добавила.
– Впереди я вижу ещё более жуткий бал…
– Знаете, уважаемая госпожа, не знаю вашего имени отчества, но вы тоже ничего не понимаете! – разозлился задетый за живое Тальков. – О потерянном «коммунистическом рае» жалеют только задубевшие «совки » или впавшие в маразм члены КПСС! Интересно, кто мне посмеет угрожать? Чего же мне не позволят петь? Неужели о Чистых прудах?
Елена Васильевна не ответила, с состраданием посмотрев на известного барда, купавшегося в лучах славы этим августовским вечером.
– Прощайте, Игорь…
Идёмте, – взяв Ирочку за руку, позвала она Сергея и Александра, который не без труда привыкал к новой жизни после своего освобождения из плена, стоившего жизни замечательному журналисту и человеку Бобу Стилету.
– Нет уж, ответьте, почему же вам жаль именно меня? – продолжал яростно настаивать закипавший Тальков, ощущая себя «героем дня». – Какая такая жестокая реальность? Кто мне угрожает? Что-то не пойму! – В голосе  певца послышались жёсткие, угрожающие нотки и в то же время плохо скрытая тревога.
– Этого я вам не скажу, пожалею, – обернувшись, ответила Васильева, отчётливо видевшая печальную судьбу известного и, несомненно, талантливого барда, ставшего кумиром толпы и собравшего после своего «эпохального выступления» бурю оваций .
Впрочем, Талькова уже окружила толпа преимущественно молодых людей, среди которых преобладали девицы в джинсах или коротеньких юбках, протягивавшие певцу открытки, а то и просто пачки от сигарет или клочки бумаги с просьбой подарить свой автограф. А одна бесстыжая девица сбросила майку и сияла от счастья, показывая окружающим автограф Талькова на левой груди чуть ниже сердечка, нарисованного красным фломастером.

5.
Элитное Вашингтонское кладбище. Ранний вечер, чуть прохладнее жаркого и душного августовского дня. Американская столица, расположенная едва ли не в субтропическом поясе, на тех же широтах, что и Средиземное море, далеко не Москва, где в конце августа в преддверии скорой осени обычно дождливо и довольно прохладно.
У могильного памятника в виде большого тщательно отшлифованного мраморного креста четверо посетителей кладбища. Пожилая и молодая супружеские пары с букетами алых роз, которые женщины – Валери и Линда аккуратно укладывают на могилу супругов Грей, скончавшихся в феврале. Первым, ровно полгода назад, умер от третьего по счёту инфаркта девяностодвухлетний Френсис, приходившийся Герману Готфриду – старшему по возрасту посетителю кладбища, неродным дядей. Следом за Френсисом, всего лишь через неделю, тихо скончалась во сне девяностолетняя Анна, приходившаяся Герману мачехой по первому браку с его отцом генералом Вермахта Адольфом фон Готфридом, погибшем ровно полвека назад в августе 1941 года под Ленинградом.
Обычно на американских могилах устанавливают каменные англиканские, такие же как и  римско-католические, кресты с именами покойных, датами их рождения и смерти. На могильном кресте супругов Грей небольшие фотографии в фаянсовых овалах. Лица на фотографиях лет на сорок, а то и на все пятьдесят моложе и Анна выглядит настоящей красавицей.
Так уж случилось, что оба похоронены не под своими родовыми фамилиями, которые известны лишь пришедшим почтить их память. Здесь под толстым слоем американской земли лежат бывший группенфюррер СС Фридрих фон Гутлов под именем Френсис Грей и его вторая супруга Анна Ласка. Она же фрау фон Готфрид по первому мужу и миссис Грей по второму, рядом с которым легла навечно, прожив большую сложную и нелёгкую жизнь в России, Польше, Советском Союзе, Германии и завершив её в Америке…
– Очень жаль, дядюшка, что ты не дожил до того судьбоносного дня, когда, наконец, СССР пал на колени перед Америкой, Германией и Европой. Из него уже посыпались республики – новые государства, которые скоро станут нашими союзниками и врагами оставшейся в одиночестве России с порушенной экономикой и обессилевшей армией. В этом есть и твоя немалая заслуга, дядюшка Фридрих, – склонил над могилой седую голову семидесятилетний Герман, которого держала под руку печальная Валери, лицо которой прикрывала траурная вуаль..
Их единственный сын Жан, он же Джон, так его перекрестил покойный старина Грей, служил в ЦРУ под псевдонимом Генри Ролсон и только что вернулся из командировки в Москву якобы по заданию редакции газеты «Вашингтон пост», работа в которой стала прикрытием его службы в разведке.
То, что в эти августовские дни творилось в Москве, он видел собственными глазами и теперь готовил отчёт о командировке в свою основную контору, разместившуюся в Ленгли – тихом «спальном районе» пригорода Вашингтона. Параллельно сдал в редакцию газеты «Вашингтон пост» написанную во время перелёта через Атлантику статью о московских событиях с крупными фотографиями баррикад, возведённых выступившими против ГКЧП москвичами вокруг огромного правительственного здания, который прозвали «Белым домом», так же как и резиденцию президента США в Вашингтоне.
В Москве Генри встречался с Владиславом Райковым и его дядей Ильёй Яковлевичем – активными организаторами митингов против «путчистов», которые готовились заранее и основательно, не считаясь с затратами – щедрыми денежными вливаниями не только из бюджета молодой суверенной России, но и пожертвованиями от частных лиц и неких организаций, в том числе зарубежных.
Этот «спектакль» с ГКЧП, спровоцированный влиятельными лицами в Москве и за рубежом, удался, и в «гроб с коммунизмом был забит последний гвоздь». Именно такой яркой фразой заканчивалась статья очевидца московских событий журналиста Генри Ролсона, которая уже напечатана в сегодняшнем номере «Вашингтон пост».
Помянув покойных супругов Френсиса и Анну Грей, старший из мужчин, прощаясь,  надел шляпу. В это время его окликнул неожиданно появившийся господин в тёмных очках, закрывавших едва ли не половину его узкого смуглого лица с тонким, несколько «крючковатым» носом.
– Добрый вечер, мистер Герман!
Машинально поправив шляпу, старик обернулся и удивлённо посмотрел на назвавшего его имя мужчину.
– Кто вы? Я вас не знаю.
– А сейчас узнаёте? – Мужчина снял очки, призванные защищать глаза от солнечного света, однако в этот вечерний час в них не было необходимости.
– Господин Леви! Вы? – ахнул от неожиданности Герман, качнулся, но его поддержал сын.
– Да, это я. По неотложным делам оказался в Вашингтоне. Наконец, захотелось вас проведать, расспросить, как поживаете в Америке после тридцати с лишним лет прожитых в Бейруте?
– Герман, кто это? – схватила мужа за руку встревоженная Валери, недобро вспоминавшая о жизни в Бейруте, хоть и родилась в этом городе.
– Его ты не знаешь. Это один мой знакомый по Бейруту, – прошептал Герман жене на ушко.
– Мистер, что вам собственно надо от моего отца? – поинтересовался сын, с неприязнью взглянув на худощавого и невзрачного на вид мужчину, которого отец назвал Леви. Смуглым и узким лицом этот неизвестно откуда взявшийся тип походил на араба. – С Бейрутом мы давно распрощались. Мы уходим.
– Вас я знаю по публикациям в «Вашингтон пост». Печатаетесь под псевдонимом Генри Ролсон. Прочитал в свежем номере вашу статью о московских событиях с фотографиями. Вы неплохой репортёр и фотограф. Впрочем, это не основное ваше занятие. Неправда, ли? – Леви растянул в ехидной улыбке свои красноватые полные губы.
– Мистер Генри Ролсон, несомненно, что у вас такая же фамилия, как и у отца. Правильно вас называть Жан или Джон Готфрид. Я угадал? Уверен, что вы не пригласите меня в свой дом, а потому попросите ваших дам пройти к автомобилю и посидеть в нём с четверть часа. Думаю, что этого времени нам хватит, чтобы кое-что вспомнить.
– Что он имеет в виду? – спросил у отца озабоченный сын.
– Валери, Линда, подождите нас в машине. Нам надо переговорить с этим человеком, – попросил Герман женщин.
– Хорошо, только не долго, – взяв Линду под руку, предупредила мужа, встревоженная Валери, подумав, – «и что надо этому неприятному типу?» 
– Мы подождём вас в машине. Идём, Линда.
– Как вы нас разыскали? – спросил Герман у Леви. – Зачем?
– Мистер Готфрид, неужели вы думаете, что нам неизвестно, где вы поселились в Америке после того, как покинули Бейрут? Вижу, что в Америке вы разбогатели за счёт покойного дядюшки. Заехал в ваш дорогой особняк, ненамного меньший в размерах бейрутского особняка, по-вашему, замка, построенного якобы на месте разрушенной крепости крестоносцев. Ведь вы мечтали им завладеть после того, как мы возьмём под контроль восточную христианскую часть Бейрута, чего нам тогда, к сожалению, сделать не удалось… 
«Но мы народ терпеливый и непременно вернёмся. Придёт время, создадим великий Израиль от Нила до Евфрата, как нам завещал Соломон» – додумал про себя Леви, добавив, – Думаю вам интересно узнать, что прежний владелец этого замка продал его одному ливанскому толстосуму и уехал, кажется в Иорданию, где жизнь гораздо спокойнее.
Дома я вас не застал. Служанка сообщила, что вы отправились вместе с сыном на кладбище навестить могилу мистера Грея и его супруги. Дожидаться вашего возвращения мне не с руки, вот и отправился следом за вами на кладбище. К тому же любопытно взглянуть на могилу вашего родственника и бывшего группенфюрера СС Фридриха фон Гутлова, которого мы безуспешно разыскивали долгие годы…
Помог нам в этом ваш сын в прошлом морской офицер, а теперь сотрудник самой могущественной разведки мира, с которой активно  сотрудничает наш скромный Моссад, вот почему у нас теперь нет претензий к мистеру Грею, служившему верой и правдой в ЦРУ, тем более, к покойному. «О покойных либо хорошо, либо ничего», так, кажется, говорят русские? – Леви внимательно посмотрел на Германа, который двенадцать лет провёл в русском плену и поэтому стал немножечко «русским».
– Что же вам нужно от нас, от меня? – Насторожился Герман, растревоженный, даже напуганный  неожиданной встречей и здравыми рассуждениями израильского разведчика, вспомнив, как лейтенант Леви, дослужившийся за прошедшие годы до капитана или майора, напомнил ему в послегрозовом ночном горном лесу близ линии фронта между израильскими и сирийскими войсками, – «не забывайте, Герман, вы наш агент, а это пожизненно. Если понадобитесь, разыщут вас и в Америке». – Вздрогнул, – «Неужели это время пришло?..»
– Я не о том, о чём вы только что вспомнили и подумали, – уже доброжелательнее улыбнулся догадливый господин Леви. – Пока вы нам не понадобились, и, пожалуй, уже не понадобитесь. Живите спокойно, любите вашу жену, которая, несмотря на свой возраст, по-прежнему стройная и красивая женщина. Удачное сочетание французской и арабской крови. Любите своего сына, выбравшего достойную профессию разведчика, к тому же, он хороший журналист. Любите своих внуков.
Что касается вас, Генри Ролсон, то, надеюсь, мы с вами будем сотрудничать. Советского Союза – нашего главного противника скоро не станет. В этом деле есть и наша заслуга. Уже в этом году СССР рассыплется, как карточный домик, однако, останется Россия, всё ещё самая большая по территории страна с непредсказуемым будущим, поскольку время идёт, и в России могут появиться новые, неподконтрольные нам сильные лидеры. Так что работы нам хватит на долгие годы…
Кстати, мистер Ролсон, вы прилетели из Москвы. Удалось встретиться с Владиславом Райковым и его дядей Ильёй Исаковым? – задал совсем уж неожиданный вопрос столь же неожиданно появившийся на кладбище господин Леви.
Повисла долгая пауза, Потрясённый Генри на время лишился дара речи. – «Неужели они знакомы? Но как!..»
Взяв себя в руки и возвращаясь к реальности с мыслями, – «впрочем, чему же удивляться, цель ведь у нас одна…» – ответил. – Да, видел их обоих, мельком. В те переломные для России дни у них было слишком много работы…
Леви взглянул на часы.
– Как и обещал, уложились в четверть часа! Мне пора, господа! С вами, мистер Ролсон, я не прощаюсь. Надеюсь, ещё увидимся. Да, чуть не забыл. Привет вам передавал Бен Тернер. Помните своего бывшего напарника? – уходя, обернулся господин Леви.
– Отец, что же тебя связывает с этим евреем, которого я вначале принял за араба? – спросил Джон, провожая взглядом покидавшего кладбище Леви.
– Не мудрено. Арабы и евреи – родственные народы. В Израиле говорят на иврите, который весьма похож на арабский язык. Сравни хотя бы арабское приветствие «Салям алейкум» с приветствием на иврите – «Шолом алейхем». А об этом Леви, кто он такой, я расскажу тебе позже. А сейчас поспешим к женщинам, они нас заждались в машине и беспокоятся, – напомнил сыну отец.

 
6.
К исходу дня 22 августа члены ГКЧП были арестованы. «Путч», о котором взахлёб вещали резко поменявшие ориентацию телеканалы, радио и пресса, был подавлен. Демократическая Россия во главе с Ельциным одержала полную победу. Но выиграла ли от этого страна и её столица Москва, вопрос небесспорный…
Уставший, замотанный и осунувшийся за прошедшие пять августовских дней и ночей, однако довольный собой, Илья Яковлевич пригласил к себе племянника, чтобы отпраздновать победу, в которую оба вложили немало сил, и расслабиться.
– Мы оба хорошо поработали. Я доволен тобой, Владислав! – Илья Яковлевич по-отечески обнял племянника, рано лишившегося родителей, и похлопал его по плечу.
– Я бы назвал эту поистине знаковую революцию «ювелирной»! – рассуждал дядя, возбуждённый не только одержанной победой, но и парой рюмок любимого «Хеннеси», которые не удержался и выпил до прихода племянника. – Практически бескровная, поистине «Великая» революция! Всего три жертвы, принесённые на алтарь победы. Молодые ребята, которым в истории отведена роль «мучеников» …
Помянем их! – Илья Яковлевич наполнил рюмки коньяком. Владислава мутило со вчерашнего дня, хотя спиртного не пил. Наверное это от перенапряжения и хронического недосыпа в последние дни, да и нервишки пошаливали. Однако помянул вместе с дядей трёх парней и попросил кофе со сливками.
В отличие от тебя, Владислав, все погибшие ребята отслужили в армии. Один, из них, точно не помню, кажется, Крамарь, даже воевал в Афганистане. Двое из погибших защитников демократии – русские, третий парень – мой тёзка, еврей. Так уж случилось и это символично. Русские и евреи вместе защищают нарождающуюся демократию! Илья Кричевский подавал большие надежды в области архитектуры. У него интеллигентные родители. С ними я был знаком, но это было довольно давно. В связи с гибелью сына обязательно их навещу, выражу своё глубокое соболезнование. Можем навестить вместе, окажем им материальную помощь…
– Не Крамарь, а Комарь, – поправил дядю Влдадислав.
– Да, да, Комарь, – согласился Илья Яковлевич. – Всего не запомнишь.
Захмелевший от выпитого коньяка Илья Яковлевич не удержался, наполнил и выпил четвёртую рюмку.
– Дядя, больше не пей, а то тебе будет плохо, – озаботился Владислав. – Я больше не буду. Устал, буквально валюсь с ног.
– Не время, Владислав, для усталости. Впереди большие дела и очень напряжённая работа. Революция победила! Теперь ничто не мешает созданию крупной частной собственности, которая окажется в руках наиболее энергичных людей,  уже попавших в список на приватизацию самых доходных кусков пока ещё государственной собственности, но очень скоро так называемая «общенародная собственность» перейдёт в частные руки. Ты понимаешь меня, Владислав?
– Да, дядя! Надеюсь, что и нам кое-что достанется.
– Достанется, если не прозеваем делёжа, которого ещё не бывало в истории ни одной страны. С переходом  от социализма к капитализму мы опять впереди всей планеты. Есть ещё Польша, Чехословакия, Венгрия и прочая мелочь, но у них нет, ни богатейших недр, ни мощной промышленности, не говоря уже о науке. Процессы, происходящие в этих маленьких странах, не так заметны. А вот у нас просто дух захватывает от перспектив! Представляешь, уже через год, максимум через пару лет, у нас появятся миллиардеры, а их предприятия станут флагманами нашей экономики!
Помнишь Анатолия младшего, вместе с которым и с другими перспективными молодыми людьми ты побывал в Лондоне, на девятидневном семинаре по экономике?
– Конечно, помню. Семинар на многое открыл мне глаза, – подтвердил Владислав.
– На все богатства нашей страны, ему поручено подготовить так называемые ваучеры, количество которых строго привязано к численности населения России. Эти документы будут розданы всем без исключения по одному ваучеру в руки – от дряхлой старухи, до только что родившегося младенца. Таким образом, населению попытаются объяснить, что каждый может получить свою долю от общенародной государственной собственности. Вкладывай свой ваучер в акции создаваемых компаний или самостоятельно приобретай собственность на свой ваучер, или же в складчину на ваучеры своих родственников. Можно и прикупить ваучеры у тех, кто не сумеет ими распорядиться. Но это так, мелочь. Главные богатства страны будут переданы тем, кто в списке. В этом списке и ты, Владислав. Поверь, мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы ты оказался в нём.
– Спасибо, дядя, – растерялся Владислав. – Почему я, а не ты?
– Я слишком заметная фигура, но мы всегда будем вместе, – ответил племяннику Илья Яковлевич.
– И что же? Почему эти ваучеры будут розданы только гражданам России, а как же граждане Белоруссии, Украины, Казахстана и других союзных республик?
К Новому году не будет никаких союзных республик. Они уже объявили о своих суверенитетах, так что пусть выживают сами. «Из Союза долой – России легче» ухмыльнулся  «хитрый лис» Илья Яковлевич, переиначив известную русскую поговорку.
– Ты получишь в собственность то, что тебе достанется при дележе бывшей социалистической госсобственности, которую будут передавать в частные руки за символическую плату при условии, что эта собственность заработает, и государство станет получать от неё налоги. Задача не простая, и здесь можно прогадать. Ну, скажем, ты получишь в собственность предприятия лёгкой промышленности. Однако наши товары не конкурентные по сравнению с теми товарами, которые хлынут на наш рынок из других стран. Нет, лёгкая промышленность нам не годится. Машиностроение, пожалуй, тоже может обернуться убытками и разорением. Пищевая промышленность тоже под вопросом. Что же тогда остаётся?
– Природные полезные ископаемые, прежде всего нефть с нефтехимией, природный газ, цветные и редкие металлы, минеральные удобрения, лес, рыба и морепродукты, загибая пальцы, перечислял Владислав.
– Довольно перечислять. Этот перечень можно дополнить, но главное ты отметил, –  остановил Владислава Илья Яковлевич. – Нефтяные месторождения будут приватизировать, газ – нет, остаётся в собственности государства. Месторождения цветных и редких металлов тоже будут приватизироваться, но ты забыл о финансовой сфере. Вспомни, кто самые богатые люди планеты? Конечно же банкиры с их банковскими империями, которые созданы многими поколениями. Мы начинаем с нуля, но все когда-то так начинали, даже Ротшильды. Будущее за коммерческими банками, которые наполнятся средствами, в том числе и валютой от продажи нефти и нефтепродуктов как внутри страны, та и за рубежом. Нефть – это кровь экономики, и она востребована всегда и повсюду. Ты понял меня, Владислав?
– Как не понять, я думал об этом. Вот только сомневаюсь, удастся ли выдержать сильнейшую конкуренцию? – признался племянник.
– Не сомневайся, я помогу тебе и не забывай, что твоё имя в списке,  – покачиваясь от выпитого, пообещал довольный собой Илья Яковлевич и налил себе пятую рюмку любимого коньяка.
– Наливай себе, Владислав. Выпьем за нашу победу!


7.
– Старший лейтенант Васильев! На выход! – приоткрыв дверь комнаты офицерского общежития, временно выделенной под помещение для «домашнего ареста», крикнул дежурный по части капитан-лейтенант Божко.
Николай встал с койки, покрытой грубошёрстным одеялом, и принялся застёгивать пуговицы кителя.
– Куда меня теперь?
– Ступай, Лёха, ко всем чертям! – оскалился Божко. – Уволен под чистую! Вот твои документы. За твои, брат, проделки командир дивизиона получил от начальства такую взбучку, что видеть тебя не желает! Мне велел передать. – Капитан-лейтенант Божко протянул Васильеву военный билет со штампом и записью, сделанной кадровиком: «Уволен из вооружённых сил в связи с сокращением…»
– Повезло тебе, братишка! – сменив тон, уже миролюбиво продолжил капитан-лейтенант. – Мог бы на гауптвахте отсидеть пятнадцать суток, могли бы и замытарить, под суд отдать, а так – отоспался за неделю в общаге, и уволен! Свободен под чистую! Беги, братишка, до дому. В одну руку – жену, ей привет! В другую руку – чемодан, и лети белым лебедем хоть – в пасмурный Таллин к родне жены, хоть – в солнечный Питер!
Счастливчик, и там у тебя родня! – растянул рот в улыбке капитан-лейтенант Божко, мужик в общем неплохой, обрусевший за годы службы, хоть сам и родом из Тернополя, а это на Западной Украине, где сейчас заворошились недобитые бандеровцы и их потомки , готовые «рвать глотки проклятым москалям ».
– Знаешь, Васильев, не держи на нас зла, за то, что не поддержали, промолчали, утёрлись!.. – Божко смачно выругался, не желая дальше продолжать, поскольку и сам остро чувствовал за собой вину, которую теперь вряд ли исправить.
– Янаев с Павловым  – идиоты! Язов – не Жуков, Крючков – не Лаврентий Павлович , струсили, растерялись перед штатскими демократами! Вот и профукали страну, гэкачеписты хреновы! Пуго  жаль, застрелился вместе с женой. А ночью прошла такая вот информация. Ахромеева   нашли удавленным в форме, при полном параде и орденах. Но не верю, чтобы сам. Маршалы не вешаются, маршалы стреляются! Остальных повязали! 
Трусы! Жаль. Союзу теперь крышка! Разбегутся республики, вот и я поеду скоро к себе в «неньку незалежную Украину». Будет у нас и такая держава, а не на какая-то там, «на окраине»! Бог даст – дослужу в Севастополе офицером уже Украинского военно-морского флота! – спешил выговориться о наболевшем капитан-лейтенант Божко, заступивший в наряд со вчерашнего вечера дежурным по части, подумав, – «только будет ли хорошо Украине, не придётся ли ей ссориться с Россией, а то и воевать?..»
– Прощай, Лёха! – грустно улыбнулся он, и, красиво козырнув, отдал старшему лейтенанту честь.
– Прощай, Божко! – ответил капитан-лейтенанту только что уволенный из флота старший лейтенант Алексей Васильев и, покрыв голову фуражкой, вышел в сопровождении дежурного по части на пустынный, покрытый лужами плац дивизиона. С моря дул пронизывающий  ветер, моросил мелкий противный дождь, так что пришлось прибавить шагу, чтобы не промокнуть.
По пути к жилым домам, где размещались семьи офицеров, попался на глаза лишь матрос-первогодок со шваброй и ведром. Бегал салага убирать чью-то квартиру. Были в дивизионе и такие офицеры. Не выпуская швабры и ведра из рук, не отдав офицеру честь, матрос растерянно взглянул на старшего лейтенанта и проворно побежал дальше по своим делам.
У подъезда никого не было, но из окна квартиры на первом этаже его заметила и сочувственно покачала головой  жена мичмана Агеева.
Одним махом Васильев преодолел два лестничных пролёта и, оказавшись на площадке второго этажа, где тоже никого не было, позвонил в дверь однокомнатной малогабаритной квартиры, где жил с женой.
Открыв дверь, Анна бросилась в объятья мужа. Плечики её тряслись, но глаза были сухими.
Алексей прикрыл за собой дверь и увлёк жену в комнату.
– Успокойся, Анечка! Тебе нельзя так волноваться! Слава Богу, обошлось! Уволен, под чистую! С формулировкой «в связи с сокращением»! Вот так! Был военный моряк Алексей Васильев, и нет его!
Они присели на диван, и Анна прижалась к мужу.
– Лёшенька, что же теперь будет?
– Не знаю, Анечка! Ничего не знаю! Голова идёт кругом!
Утром двадцатого августа по собственной инициативе собрал матросов, выступил перед ними, зачитал обращение ГКЧП к гражданам, призвал поддержать членов Комитета, а политрук, скотина, побежал по начальству, заложил… – Вспоминая, как было дело, рассказывал жене потомственный военный моряк старший лейтенант Васильев, поступивший так по велению сердца…
«Просчитался, но мог ли я вести себя иначе? Да и сколько их, таких же, как я, офицеров по всей стране, изгнаны в эти ужасные августовские дни с военной службы? И вот итог. Как же я теперь без флота?» – задумался он, обхватив голову руками.
– Что же ты умолк? Говори! – встряхнула мужа Анна! – Что же с нами теперь будет?
Алексей вздрогнул, отвлекаясь от тяжких мыслей.
– Дежурный по части передал последний приказ командования – взять тебя в одну руку, чемодан в другую и немедленно покинуть часть! – горько пошутил Васильев. – Вот так-то, Анечка! Мебель, холодильник и телевизор у нас казённые, своих вещей наберётся на чемодан. Собирайся, родная моя. Как малыш? – Алексей осторожно прикоснулся к животику жены, которая была на седьмом месяце беременности.
– Шевелится, словно что-то почувствовал, – грустно улыбнулась Анна. – Куда же мы теперь?
– Заедем к твоим в Таллин, попрощаемся. Затем в Ленинград к Владимиру Ивановичу и Ольге Владимировне. На Новый год, когда мы у них гостили, словно предчувствуя, что такое случится, отец приглашал к себе. Квартира у них большая, комнату выделят. Так что, Анечка, одевайся, возьмём такси – и в Таллин, а оттуда поездом в Ленинград. Дверь закроем, ключи оставим у соседей.
– Верно, вначале в Таллин! – согласилась Анна, понимавшая, что оставаться в Эстонии в такое смутное время мужу не стоит, опасно. – Лёша, выслушай меня внимательно! – ухватив супруга за руку и усадив на диван, потребовала она. – Утром звонила мама, велела тебе передать, что к ним заходил один человек. Хочет с тобой встретиться по важному делу. Не важно где, в Таллине или Ленинграде.
– Что за человек? По какому такому важному делу? – удивился Васильев. – А твои родители знают, что случилось?
– Нет, я им не говорила, что ты под арестом, – призналась Анна. – И ещё, этот человек передавал нам привет от тёти Лизы.
– Тёти Лизы? Кто это? – Не понял Васильев.
– Извини, я не рассказывала тебе о ней, и мама не могла всего рассказать по телефону, разговор могли прослушивать, но я догадалась, что привет передавала тётя Эльза Тамм, которую я знаю лишь по рассказам мамы и видела её фотографию.
 Ей она приходится двоюродной сестрой. Ещё пред войной, когда Эстония была независимым государством, тётя Эльза, ей тогда было восемнадцать лет, вышла замуж за молодого морского офицера, а незадолго до присоединения Эстонии к СССР они эмигрировали в Аргентину. Это всё, что нам известно, поскольку связь оборвалась на добрых полвека. И вот неожиданный привёт от тёти Эльзы?..   
– Ну конечно! Так значит человек, который хочет со мной встретиться, прибыл из Аргентины! – удивился Васильев. Что ему надо?
– Успокойся, это мы скоро узнаем. Едем, Лёшенька, в Таллин! Едем! Только, пожалуйста, переоденься в штатский костюм. Ехать в Таллин в форме небезопасно.
Пока Васильев переодевался в штатское и укладывал аккуратно сложенные брюки и китель на дно объёмистого чемодана, Анна, державшаяся молодцом – ни слезинки в светлых серо-голубых глазах – поспешно собирала свои вещи, раскладывая по целлофановым пакетам.
– Ну что, Анечка, ничего нашего не забыли? – Алексей бегло осмотрел комнату.
– Ковёр, – глазами указала на стену Анна, держа в руке пальто, – и барометр, а ещё постельное бельё и цветы на подоконнике, фиалки…
– Пусть остаются, новое наживём! – махнул рукой Васильев.
– Нет, цветы я заберу. Они живые! – запротестовала Анна и принялась укладывать три горшочка с фиалками в красивых кашпо в пластиковую сумку.
Присев по русскому обычаю «на дорожку» и, окинув последним взглядом комнату, в которой прожили больше года, супруги вышли на лестничную площадку попрощаться с соседями и передать им ключи.

* *
Таксист оказался эстонцем и, признав Анну, которая с ним договаривалась о цене за проезд до Таллина, за эстонку, с расспросами не приставал, однако с подозрением посматривал на Васильева, молчавшего всю дорогу.
В салоне работало радио и таксист, неплохо говоривший по-русски, перешёл с таллиннской волны на московскую, поймал программу «Маяк», внимательно вслушивался в последние новости и, ни к кому не обращаясь, их комментировал.
– Ельцин молодец! Раздавил этих гадов из ГКЧП! Теперь Москва окончательно признает нашу независимость! Скоро все республики выйдут из СССР, и Россия останется одна! Так русским и надо! Кончилось их время! – скалился от удовольствия таксист, водивший «Волгу», изготовленную в городе Горьком, которому уже в прошлом году вернули историческое название Нижний Новгород.
– Избавимся от гнёта России, потребуем с неё компенсации за полувековую оккупацию. Думаю, что много насчитают, хватит республике не на один год. Русские военные базы закроем. Если понадобится, передадим их НАТО. Сами вступим в эту организацию, которая нас защитит! – На хорошем русском языке, который изучал в школе и на котором общался с сослуживцами во время службы в Советской армии, где получил навыки вождения автомашиной, размечтался таксист. Догадался, что молчаливый пассажир офицер с военно-морской базы и, конечно же, русский.
«Русский, однако, женат на эстонке, и это не хорошо!» – уже про себя додумал таксист, опасаясь «задеть за живое» молодого хорошо физически развитого русского офицера, который мог и «двинуть по мозгам» ему, сорокалетнему эстонскому парню, располневшему от неумеренного потребления свинины и пива.
«Похоже, беременная, скоро родит от оккупанта», – с неприязнью подумал о молодой и красивой женщине стопроцентный эстонец, родившийся и живший до призыва в армию на хуторе среди лесов и озёр центральной Эстонии.
– А вы что думаете по такому поводу? – Всё же не удержался и обратился таксист к пассажирам, провоцируя их на ответ.
– Ничего не думаем! У нас достаточно других проблем! – резко на эстонском ответила ему Анна. – Лучше найдите хорошую музыку и следите за дорогой, дождь, скользко!
– Дождливо, скоро осень, – перейдя на родной эстонский язык, согласился таксист с неразговорчивыми пассажирами, заплатившими, не торгуясь, за проезд в оба конца, пока ещё «оккупационными рублями», на каждый из которых можно было залить в бак пять литров бензина. Покрутил ручку настройки приёмника, нашёл запись концерта шведского квартета «АББА» и умолк до самого Таллина, лишь на окраине залитого дождём города попросил напомнить ему адрес, но тут вдали показался блокпост, которого прежде не было.
Таксист притормозил и обернулся, вопросительно посмотрев на пассажиров.
Перехватив его взгляд, Анна с тревогой взглянула на мужа.
– Вот, что «командир», мы передумали, поезжай-ка до Нарвы и ещё сотня твоя, –  решил Васильев. – Твоих, Анна, родителей  навестим позже, когда всё уляжется.
– Нарва далеко. Сотни мало. Давай две сотни, – потребовал таксист.
– Хорошо, пусть будет двести, – согласился Васильев. Он знал, что его документы обязательно проверят местные националисты у блокпоста при въезде в Таллин, и у них могут возникнуть серьёзные неприятности. – Поехали!

8.
День хмурый, тихий. Температура воздуха на пару градусов ниже нуля. Не холодно, сухо и комфортно для прогулок на свежем воздухе, настоянном на хвое роскошных столетних сосен. Где-то стучит дятел, пролетели несколько соек, по неглубокому снежку скачет белочка.  Навстречу ей – другая. Встретились, пошептались и поскакали вместе, не обращая внимания на людей.
За оградой просторного вольера, сваренного из металлических труб под могучим раскидистым дубом, которому не менее полутысячи лет, разместилась семья зубров: бык, пара взрослых самок с приплодом этого года и тёлочка постарше, которой до зрелости ещё год, а то и два.
Зубры разрыли снег и отдыхают на подстилке их опавшей листвы. Повсюду рассыпаны жёлуди. Две нахальные сойки прыгают между зубрами, питаются, выбирая жёлуди покрупнее и вскрывая их крепкими клювами. Зубры не обращают на них внимания, ворошат листья, лениво жуют, выбирая траву. От их огромных тёплых тел восходит пар. 
По присыпанной свежей порошей тропинке, проложенной среди сбросивших листву многовековых дубов, неторопливо прохаживаются двое. Оба в камуфлированных ватных куртках с меховыми воротниками, в заячьих шапках,  с охотничьими ружьями за плечами. Ружья не заряжены, так, для полной охотничьей экипировки.    
Хорошо, Владислав! Век бы не уезжал отсюда! Как дышится! – нахваливал окружающую природу Илья Яковлевич Исаков. – Беловежская пуща – один из немногих уголков Европы, где природа сохранила свою первозданность, можно сказать девственность! Каково сравнение нетронутой природы с девичьей невинностью! А?
– Не такая уж она и не тронутая, здешняя природа, – указал Владислав на жилые корпуса правительственной резиденции Вискули  – одной из охотничьих баз союзного значения, на которой отдыхали и охотились бывшие руководители СССР, члены Политбюро, ЦК КПСС и их гости, в том числе зарубежные.
– Здесь строили аккуратно, сберегая каждое дерево, – пояснил племяннику дядя, прислоняясь спиной к крупной берёзе. – А вот и кортеж с Борисом Николаевичем! – Илья Яковлевич указал на автомобили, подкатившие к главному корпусу. – Давай-ка подойдём поближе.
– Так и знал! Вот, Владислав, полюбуйся! – не удержался дядя от осуждения. –  «Дед» опять «нагрузился» и сегодня вряд ли на что-то способен, – наблюдая за потугами офицеров республиканской госбезопасности, извлёкших из машины и провожавших, подхватив под руки, грузного шести с лишним пудового президента России в приготовленный номер люкс, – переживал Илья Яковлевич. Укоризненно покачал головой и обратился к вышедшему из корпуса без пальто и головного убора высокому худощавому человеку средних лет с узким лицом и прибалтийской фамилией, выпросившему у президента должность госсекретаря, доходчиво разъяснив, что это «по-американски». «Дед» уважал Америку и, помимо представительного вице-президента с пышными усами, обзавёлся госсекретарём, который неплохо исполнял роль советника по особо важным вопросам.
– Геннадий, как же вы не уследили? – сокрушался Исаков. – Эдак он долго не протянет. Отравит печень, сляжет. Тогда командовать вами будет вице-президент. Генерал, а значит самодур. Крут. Одни усы чего стоят! Вот уж натерпитесь от этого солдафона…
– Вы же знаете, Михаил Яковлевич, что временами он практически неуправляем. Вот и сегодня как с цепи сорвался. Настроение – отвратительное. Брюзжит, ругается, мрачный, как туча, и это неудивительно. Понимает, что придётся взвалить на себя такой тяжкий груз, вот и оттягивает…
В Минске разошёлся. Белорусы приготовили роскошный стол. Плотно поел, и как водится – рюмка за рюмкой… Зубровка-то отменная, – вздохнул госсекретарь. – Но не впервой, отоспится, поправится. Завтра мы его додавим…
– Да уж, додавите. Оттягивать дальше нельзя. Есть информация, что зашевелились военные. Хоть Язов и изолирован , но упустить время – смерти подобно! Шапошников  слаб и может не удержать ситуацию под контролем. Время подходящее. В декабре СССР собрали, в декабре его и распустят ! Жалко, но надо. Россия – локомотив реформ, но республик в том виде, как они существуют, не потянет. Как Кравчук  и Шушкевич ?
– С ними, с Фокиным и Кебичем , всё в порядке. Подготовлены, – подтвердил госсекретарь, в душе обижавшийся на то, что Исаков называет его по имени, в то же время, одаривая Егора отчеством, тем самым как бы приближая к себе.
«Вот он, снобизм москвичей» – переживал госсекретарь, родом с Урала. Впрочем, и «Дед» – тоже оттуда. «Так что недолго вам спесивиться, москвичи. Сядет Борис Николаевич в Кремле – хвосты подожмёте …»   
– Учтите, всё надо сделать быстро, не допустив до подписания документа ни малейшей утечки, – напомнил  Илья Яковлевич, – и не трусьте, Геннадий. Вискули – место глухое, рядом граница. Если вдруг возникнут серьёзные осложнения, на время можно укрыться в Польше. Но я уверен, дело до этого не дойдёт.
– Спасибо, Илья Яковлевич, успокоили, – кисло улыбнулся госсекретарь. – Будет ли легитимно такое решение? Признает ли его Горбачёв? Что скажут остальные республики? – в очередной раз задал ряд таких неудобных вопросов вечно во всём сомневающийся госсекретарь.
– Перестаньте сомневаться! – одёрнул его Исаков. – Прибалтийские республики уже вышли из Союза , остальные республики тоже провозгласили свои суверенитеты и независимости , так и рвутся из Союза. Хотят попробовать вкус собственной государственности. Пусть попробуют. Попросятся назад, тогда мы им выставим совсем другие условия! – заранее злорадствуя, ухмыльнулся Исаков.
– Мы не заговорщики. Документ о роспуске Союза, подписанный первыми лицами ведущих республик, учредивший Союз в двадцать втором году, легитимен. Сергей Михайлович – наш главный правовед и разработчик конституции в этом уверен. С американцами проконсультировались. С их стороны возражений нет при условии, что Российская Федерация будет объявлена правопреемницей Союза, и всё ядерное оружие будет перемещено на её территорию.
В настоящее время помимо России ядерное оружие размещено на Украине, в Белоруссии и Казахстане. Кравчук и Шушкевич дали на это согласие. Назарбаев в Вискули, по-видимому, не приедет, слишком привязан к Горбачёву, в дружеских с ним отношениях. Казахстан – единственная республика, так и не провозгласившая независимость, но ядерное оружие с территории Казахстана уже выводится под контролем американцев.
– Не проболтается ли Назарбаев Горбачёву? – переглянувшись с госсекретарём, озаботился Владислав Райков, прибывший в Вискули в качестве помощника Ильи Яковлевича Исакова. – У них ведь особые отношения.
– Ни он, ни Руцкой, ни Хасбулатов не в курсе наших планов . Оба думают, что в Вискулях будут подписаны экономические соглашения между тремя республиками.
Илья Яковлевич, меня беспокоит, что ещё нет текста документа. Боюсь, что они (госсекретарь имел в виду глав государств) не способны составить его самостоятельно. К тому же в целях конспирации с собой не привезли ни черновиков, ни даже пишущей машинки.
– Машинку и бумагу найдёте здесь, а составить документ поможет Егор Тимурович. Он был главным редактором главного партийного журнала. Поднаторел на статьях, ему и карты в руки. Да вот и он сам!
– Здравствуйте, Илья Яковлевич! Здравствуйте, Владислав! Рад вас видеть! – Заулыбался облачённый в пальто и шапку невысокий, плотный, большеголовый Егор Тимурович, вяло пожимая руки Исакову и Райкову. – Давно в Вискулях?
– Со вчерашнего дня. Вас поджидаем, – ответил Исаков.
– Охотились?
– Собирались. Вот и ружья нам выдали вместе с экипировкой, да только не хочется. К тому же темнеет. Просто гуляем.
– Вам можно позавидовать. Погода чудесная. Небольшой снежок, сухо, не холодно…
– Завтра, Егор Тимурович, предстоит очень важная работа. Постарайтесь всё сделать как надо, и немедленно переслать подписанный документ по факсу в Москву и Вашингтон. Там его ждут и знают, что делать, а послезавтра поохотимся вместе. Егеря предлагают охоту на косулю.
– Будет сделано, Илья Яковлевич, – заверил Егор Тимурович.
– Вот и хорошо, а пока ступайте, не то Геннадий простудится, и подумайте, как правильно и грамотно составить документ, который войдёт в историю! – напутствовал Исаков успевшего продрогнуть госсекретаря и бывшего главного редактора партийного журнала, которому уже скоро предстояло возглавить правительство «реформаторов».
– Илья Яковлевич, вы будете присутствовать при подписании? – спросил Егор Тимурович.
– Зачем? Я вам доверяю, – пожав плечами, ответил Исаков и предложил Владиславу пройтись по кругу ещё раз, подышать свежим воздухом.
Темнело. Декабрьский день короток.

* *
Следующий день прошёл в тревожных ожиданиях. Илья Яковлевич и Владислав остановились в отдельном коттедже и кроме утренней и послеобеденной прогулок не проявляли активности. Исаков лишь дважды звонил госсекретарю и один раз Егору Тимуровичу, что-то уточнял. Владислав просматривал газеты и журналы, и ни о чём его не расспрашивал. Дядя не посвящал племянника в суть кратких разговоров.   
Короткий зимний день клонился к концу, когда, наконец, к одиноко стоявшему коттеджу, где разместились «охотники», подошли госсекретарь и Егор Тимурович, усталые, но довольные.
– Илья Яковлевич, всё в порядке! – доложил Егор Тимурович. – Документ подписан  и разослан по факсу в Москву, Киев, Минск и Вашингтон! Измучились! Сто раз переписывали, прежде чем утвердили! – сняв шапку, сгорая от восторга и брызгая от удовольствия слюной, рассказывал раскрасневшийся и вспотевший Егор Тимурович, поправляя на крупной рано полысевшей голове росшие по бокам слипшиеся пряди жидких волос.
– Победа, Михаил Яковлевич! Теперь Россия воспрянет и через год станет одной из самых процветающих стран мира! – светился он от собственной значимости.
Госсекретарь помалкивал, полагая, что Егор Тимурович слишком преувеличивает и до процветания ещё далеко. Не одобрял он и клятв Бориса Николаевича «лечь на рельсы», если жизнь россиян не улучшится.
«Дай Бог, чтобы не стало хуже» – подумал острожный госсекретарь, полагая, что и Исаков не разделяет большого оптимизма своего «любимчика».
– Как самочувствие Бориса Николаевича? – поинтересовался Илья Яковлевич.
– Как только подписали документ и разослали по факсу, Борис Николаевич закрылся в комнате и позвонил Бушу . Разговаривали около часа. К тому времени Кравчук и Шушкевич уехали. Из комнаты вышел довольный и заказал обед. Как водится, выпил несколько рюмок и теперь отдыхает, – опередив расчихавшегося Егора Тимуровича, доложил госсекретарь. – Через полчаса отбываем в Минск, потом в Москву. Так что, пришли попрощаться.
– Ну что ж, товарищи, поработали вы хорошо! – Улыбнулся Илья Яковлевич. – Россия вас не забудет!
– Илья Яковлевич, опять вы по старинке! Господа, а не товарищи, – сделал обиженный вид, отчихавшийся и утиравший нос Егор Тимурович.
– Господа, конечно же, господа! – продолжал улыбаться Исаков дистанцировавшись от простуженного Егора Тимуровича на расстояние, недоступное для брызг от его слюны, полной простудных вирусов.
– Ступайте, господа, я вас не задерживаю и проследите, чтобы в дороге «Дед» больше не пил. Есть у него такая дурная привычка. А вам Егор, по прибытии в Москву следует лечь в постель. Не дай бог разболеетесь.
– Да, да, – охотно согласился сникший Егор Тимурович. – Устал, насморк, наверное простудился. Непременно лягу. Илья Яковлевич, мы пошли. До встречи в Москве.
– До свидания! – Госсекретарь, бывший в отличие от коллеги в полном здравии, пожал на прощание руки Исакову и Райкову.

* *
– Ну что, Владислав, теперь и нам можно отпраздновать это событие! – Потёр руки Илья Яковлевич, предвкушая несколько рюмок любимого «Хеннеси» и чёрный кофе «под лимончик».
– Событие, напоминающее тайную вечерю на троих, – усмехнулся Владислав, лицо которого оставалось мрачным.
– С чего ты взял? – удивился дядя. – Во-первых, была, как ты изволил выразиться, не «вечеря», а день. Если хочешь – «утренник». Во-вторых, подписанный документ не был тайной и был немедленно опубликован. Дело сделано Владислав! Знаешь, какой груз свалился с моих плеч?
– Догадываюсь, – согласился с дядей Владислав. – И мне стало легче, но в то же время и тревожно. Трудно поверить, что страны, в которой родился и прожил большую часть жизни, больше нет, её просто не существует! – племянник затрясся от нервного смеха.
– Успокойся, Владислав, и не паясничай! Смех твой совершенно неуместен, – остановил племянника Илья Яковлевич. – Я прожил в этой стране больше, чем ты, но знаешь, не жалею. Мир меняется, и такой неповоротливый монстр как СССР становится нежизнеспособным. Такая страна может развиваться только в условиях мобилизационной экономики, как это было при Сталине. Теперь это невозможно. Народ устал, и это отчётливо показали два последних десятилетия. Да и партия уже не та, впрочем, её уже нет. Послушно сама распустилась после указа Ельцина, который был абсолютно уверен, что протестов, а, тем более, вооружённого отпора ни со стороны армии, ни со стороны КГБ, не последует. Между нами – «Дед» трусоват и никогда бы не пошёл на такое, если бы не был уверен в личной безопасности.
Известно, что когда Янаев, Павлов, Язов, Пуго, Крючков и их компания клюнули на подставу и затеяли ГКЧП, Борис Николаевич, не предупреждённый в целях конспирации о неизбежном провале переворота, спешно выехал из Москвы и в дороге сильно переживал за собственную безопасность. Ему мерещился то снайпер, то автоматчики, которые вот-вот обстреляют машину и лишат его жизни.
Зато когда путчисты проявили слабость и ту же трусость, полетев в Форос  объясняться с Горбачёвым, «Дед» пришёл в себя и даже в стиле Ленина залез на танк чтобы произнести речь победителя.
Слава богу, что в это время не было в Москве Варенникова, который звонил в столицу их Киева и возмущался тем, что Борис Николаевич всё ещё не арестован. Этот солдафон и герой парада Победы вполне мог совершить настоящий переворот, а не опереточный. Впрочем, всё это в прошлом, всё это уже история, – вспоминал дела минувших дней Илья Яковлевич, положив руку на плечо племянника.   
– Не переживай, Владислав, всё будет хорошо. Хватит нам, истинной элите общества, довольствоваться крохами. Разойдёмся с республиками, а в следующем году поучаствуем в приватизации. Мы с тобой хорошо поработали и уже скоро станем владельцами весьма доходных предприятий, приносящих миллионные доходы, естественно в долларах.
Всё просчитано. Развод с республиками будет цивилизованным и бескровным, а межнациональные конфликты между такой мелочью как Армения и Азербайджан или внутренний конфликт в Грузии – издержки, пустяки.
На месте канувшего в Лету СССР, появится качественно иной союз – экономический, в котором Россия, Украина и Белоруссия будут главенствовать по праву .

* *
Декабрь только начинался. Народ российский и, прежде всего привилегированные россияне – москвичи, озабоченные грядущими экономическими реформами, дефицитом практически на всё и бешеным ростом цен, в большинстве своём не обратили должного внимания на ликвидацию страны, которая их вырастила, защитила, выучила, трудоустроила, обеспечила бесплатным жильём, образованием, медициной и так далее…
Окончательный приговор стране, прожившей 74 года и 47 дней, неправда ли, удивительная, поистине мистическая симметрия – палиндром, как и в случае 1991 года, был вынесен 25 декабря, в день католического и протестантского Рождества…
Вот трагическая хронология того смутного времени: 

25 декабря 1991 года в первой половине дня состоялось заседание Верховного Совета РСФСР, утвердившего Закон РСФСР № 2094 «Об изменении названия государства Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика» на новое название «Российская Федерация».
В тот же день этот закон подписал президент Российской Федерации Борис Ельцин.
ВС РСФСР также ратифицировал Соглашение между Республикой Беларусь, Республикой Казахстан, Российской Федерацией и Республикой Украиной о совместных мерах в отношении ядерного оружия, подписанное 21 декабря 1991 года в г. Алма-Ата.
Около 17.00 состоялись два телефонных разговора президента Советского Союза Михаила Горбачева: с президентом США Джорджем Бушем и министром иностранных дел Германии Гансом-Дитрихом Геншером.
В разговоре с Джорджем Бушем Михаил Горбачев сообщил, что через два часа сделает заявление об уходе с поста президента СССР. Горбачев выразил надежду, что страны Европы и США окажут поддержку недавно созданному СНГ как межгосударственному образованию, а также общими усилиями поддержат Россию.
Также Горбачев проинформировал президента США, что передает право на использование ядерного оружия президенту Российской Федерации Ельцину. «Так что вы можете спокойно праздновать Рождество, спокойно спать этой ночью. Что касается меня, то я не собираюсь прятаться в тайге. Я буду оставаться в политике, в общественной жизни», – заключил Горбачев.
В ответ Джордж Буш заверил, что Америка сохранит заинтересованность в российских делах. «Ты будешь желанным гостем, мы рады будем тебя принять после того, как все уляжется», – обещал Буш Горбачеву. Ганс-Дитрих Геншер поблагодарил Горбачева за его вклад в объединение Германии: «Сердца и благодарность немцев навсегда останутся с Вами». Горбачев заверил министра, что будет и дальше содействовать сближению Востока и Запада.
Около 19.00 Горбачев подписал указ «О сложении президентом СССР полномочий Верховного Главнокомандующего Вооруженными силами СССР и упразднении Совета обороны при президенте СССР».
В 19.00 президент СССР Михаил Горбачев выступил в прямом эфире центрального телевидения с заявлением об отставке.
«В силу сложившейся ситуации с образованием Содружества Независимых Государств я прекращаю свою деятельность на посту президента СССР. Принимаю это решение по принципиальным соображениям. Я твердо выступал за самостоятельность, независимость народов, за суверенитет республик. Но одновременно и за сохранение союзного государства, целостности страны. События пошли по другому пути. Возобладала линия на расчленение страны и разъединение государства, с чем я не могу согласиться», – говорилось в заявлении.
Далее Горбачев дал свою оценку пройденного с 1985 года пути в качестве сначала генерального секретаря ЦК Коммунистической партии, а затем президента СССР и поблагодарил всех граждан, которые поддержали его политику обновления и демократических реформ.
В 19.38 с флагштока Кремля был спущен государственный флаг СССР и поднят государственный флаг Российской Федерации. После телевизионного выступления Горбачев вернулся в свой кабинет в Кремле, чтобы передать президенту Российской Федерации Ельцину ядерные шифры. Прощальная встреча между ними не состоялась. Вместо Ельцина Горбачева встречал министр обороны СССР Евгений Шапошников.
Ельцин, недовольный содержанием последней речи Горбачева, отказался принимать ядерные шифры в кабинете бывшего президента и предложил провести эту процедуру в другом помещении Кремля, на «нейтральной территории». Но Горбачев не согласился с этим предложением и без всяких телекамер передал в подчинение Шапошникову двух полковников, которые везде и постоянно сопровождали главу государства, отвечая за «ядерный чемоданчик».
Никаких других процедур проводов президента СССР не было.
Последний прощальный ужин прошел в Ореховой гостиной в окружении пяти человек из самого близкого окружения Михаила Горбачева.

9.
На календаре 30 декабря. Пять дней назад 26 декабря 1991 года Совет Республик Верховного Совета СССР принял декларацию о прекращении существования СССР в связи с образованием СНГ. С Кремля был спущено алое знамя СССР и поднят трёхцветный красно-сине-белый российский флаг, придуманный в качестве коммерческого флага для торговых кораблей российским государем Петром Первым, учившимся в Голландии корабельному делу.
Перевернул царь-реформатор понравившийся ему цветастый флаг Голландии и поменял местами синюю и белую полосы. Однако государственным имперским штандартом вплоть до февральской революции 1917 года оставался чёрно-жёлто-белый флаг, унаследованный вместе с гербом в виде двуглавого орла от канувшей в историю православной Византии…
Итак, послезавтра новая либерально-демократическая Россия – самый крупный осколок Советского Союза, разделившего, спустя пять веков, печальную участь Византии, вступает в новый опять-таки високосный 1992 год, ознаменованный «шоковой терапией», подготовленной новым либерально-оккупационным правительством «обновлённого» государства, сбросившего с себя все западные и южные территории, столетиями собираемые русскими людьми в могучую Российскую Империю.
С территории в одну шестую часть обитаемой суши, в двадцать два с половиной миллионов квадратных километров правопреемница Российской Империи и СССР стараниями либералов, приверженцев сомнительных «общечеловеческих ценностей», сократилась до одной восьмой части обитаемой суши размером в семнадцать миллионов квадратных километров. Тоже не мало, однако едва ли не половину её территории занимают полярные пустыни и заболоченные тундры. 
Ну а что такое либерализация цен или «шоковая терапия», замотанное навалившимися проблемами и обнищавшее население нарождающейся капиталистической России, занятой хлопотами по подготовке к встрече Нового года, узнает уже 2 января, когда будет объявлена эта самая либерализация цен…
Прежде плановая экономика рванула с места и в карьер в рыночную капиталистическую экономику. Гайдаровская «шоковая терапия» при катастрофическом росте цен практически на всё при бешеной инфляции, ударила по наивным людям, ждавшим от всенародного избранного президента России, заявившего, что он «ляжет на рельсы, если жить народу станет хуже»,  благоденствия и процветания.
А в это кризисное время «избранные» и одобренные «Вашингтонским обкомом» россияне, а так же сплочённые жёстокими воровскими законами криминальные структуры активно растаскивали общенародную собственность, превращаясь в долларовых миллионеров, миллиардеров и олигархов, управлявших погружавшейся в хаос страной.
Закрывались заводы и фабрики, порождая безработицу, о которой прежде знали только понаслышке, рушилось сельское хозяйство, на окраинах новой либеральной России тлели, разгораясь, вооружённые конфликты, словом страна впадала в глубочайший кризис.
Дорвавшиеся до власти демократы оправдывались применением «шоковой терапии» тем, что России угрожает голод, утверждая, что запасов мяса и рыбы в розничной торговле к концу 1991 г. оставалось всего на 10 дней. Запасы своего зерна в январе составили около 3 млн. тонн, при потребностях в 5 млн. тонн в месяц. В шестидесяти из восьмидесяти российских регионах запасы зерна были исчерпаны, хлеб пекли «с колёс» сразу после завоза импортного зерна. Иссякли разворованные и вывезенные на Запад валютные резервы страны, и зерно в бывшую мировую житницу покупалось за счёт внешних займов под немалые проценты. Словом, стране угрожал голод, если не принять срочных «остро необходимых и непопулярных мер» .

* *
Ранний вечер предпоследнего дня рокового для страны 1991 года-палиндрома. За окнами разливаются зимние сумерки. Ясно и холодно.
Отложив надоевшие газеты, от которых уже тошнит, Леонид листает географический атлас СССР, рассматривая карты бывших союзных республик, ставших независимыми государствами. Жаль утраченные территории, пока ещё дружественные, населённые всё ещё советскими людьми, да и русских людей за пределами новой России осталось не менее двадцати пяти миллионов. Им-то каково? Неужели всё бросать и уезжать? Что-то будет дальше?..   
Галя хлопочет на кухне. Непросто приготовить ужин к встрече с дорогими гостями из того, что удалось достать при острейшем дефиците на все продукты, да при таких-то, «взлетевших до облаков» ценах! Разве что соль пока не подорожала. Хоть ею запастись. Жалуется мужу.
– На улице мороз, а возле метро, расстелив поверх утоптанного снега газетки и выложив на них всё что в доме нашлось – от настольной лампы и посуды до молотка и напильников, согреваясь, притоптывают и ругают власть обнищавшие москвичи, которым не платят зарплату обанкротившиеся заводы и фабрики, надеясь хоть что-то продать и купить себе хлеба и молока. Хорошо, что пенсии пока платят и нам – учителям хоть что-то перепадает. Да как прожить на эти деньги при таких-то ценах?..   
Старший сын Сергей, женившийся в прошлом году, живёт с молодой женой вместе с её родителями. И им туго, приходится помогать. Антон – на каникулах, прикрыл дверь в своей комнате, смотрит по телевизору какой-то фильм.
Прокопьевы ждут семью Булавиных, которые в Москве, проездом из Ульяновска в Крым. Обещали встретить Новый год в Евпатории вместе с Олиной мамой, а потом отправиться к месту новой службы Андрея под Николаев. Так решили ещё в Министерстве обороны СССР, направляя подполковника Булавина, в связи с начавшимся выводом советских войск из Германии, объединённой усилиями лауреата Нобелевской премии и «лучшего немца» , к новому месту службы на Украину. Только теперь Украина стала независимой страной, а не какой-то исторической окраиной Русского государства, а потому теперь следует называть новое «незалежное» государство с приставкой «в», то есть, служить Булавину теперь предстояло в Украине. Только вот как? 
Обидно, что Булавины побудут в гостях всего несколько часов, а потом поздним вечером отправятся с Курского вокзала в Крым, успевая к проводам старого года и встрече нового високосного 1992 года, от которого не стоит ждать ничего хорошего…
Андрей позвонил с вокзала. Взял такси, и их ждали с минуты на минуту. В прихожей раздался звонок.
«Да вот и они!» – вздрогнул Леонид и отложил атлас.
– Галя! Встречай гостей!
Супруги поспешили в прихожую и открыли дверь, которую к весне собирались заменить на железную. Теперь такие двери устанавливали многие, вот и соседи по лестничной площадке недавно установили такую. Столько развелось повсюду воров и бандитов…
Булавины прибыли в полном составе, с детьми – заметно подросшей дочкой Настенькой, учившейся во втором классе, и шестилетним Павликом, не выпускавшим из рук новую игрушку – самолёт.
– Говорит, что когда вырастет, станет лётчиком, – поцеловав сына в щёчку, –  сообщила Ольга. – В Москве холодно, а в Ульяновске ещё холоднее. Погреемся в Евпатории, а потом отправимся в Николаев к новому месту службы. Знакомая жена офицера, они уже там, написала, что часть, где предстоит служить Андрею, не обустроена, расположена среди голой степи неподалёку от моря. Солдаты спят в палатках и строят бараки, а офицеров селят в спешно возводимых щитовых домиках.
В Германии жили в добротных домах, которые теперь передают немцам, решающим за наш счёт свои жилищные проблемы. Так что переезжаем с побережья Балтийского моря на Черноморское побережье. Одна отрада, к маме теперь ближе, навещать её будем…
– Отправили служить из торжествующей объединённой Германии в незалежную Украину, – недовольно добавил Андрей. – Был у нас СССР, а теперь СНГ. Кто-то по этому поводу уже пошутил – «Сбылись Надежды Гитлера», вот как расшифровал наш «новый Союз» неизвестный шутник. Грустно всё это…
– Грустно, – согласился с другом Леонид. – До вашего приезда разглядывал большой атлас СССР, приобретённый в магазине «Атлас» на Кузнецком мосту. – Очертил красным карандашом новые границы России. Привык к прежним очертаниям на картах нашей недавней Великой Державы, а теперь она какая-то выщербленная, лишённая больших территорий на западе и на юге.
От Москвы до новых западных рубежей всего-то четыреста – пятьсот километров. Пока разошлись республики мирно, но что будет дальше, одному Богу известно, – тяжко вздохнул полковник в отставке, военный пенсионер и инвалид, служивший верой и правдой распущенному несколько дней назад Советскому Союзу – правопреемнику Российской Империи, которой служили его предки…
– Направили служить под Николаев, но ведь это уже другая страна, – искренне сожалел подполковник Булавин, которому присвоили очередное воинское звание, в начале ноября этого года, приурочив к последнему, отмечаемому ещё в СССР, главному советскому празднику – 74-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. – Тревожно. Как нас там примут? Не потребуют ли принимать новую присягу и по по всей форме, стало быть Украине?  Не заставят ли, разговаривать по-украински?
– Да нет никакого украинского языка! Есть только южный диалект русского языка, – напомнил Леонид. – Жаль, что многие не понимают этого и пытаются представить жителей Малороссии другим народом. Жаль...
А ведь к этому стремятся наши исконные враги, мечтающие натравить одну ветвь триединого русского нарда на другую. Натравить малороссов на великороссов. Вот и вспоминаются досужие мысли, которые приписывают Адольфу Гитлеру: 

«Мы тогда победим Россию, когда украинцы и белорусы поверят, что они не русские».

– Известное высказывание, – подтвердил Булавин. – ГДР как государство просуществовало немногим более сорока лет, но за это короткое время восточные немцы стали другими, и это признают немцы с запада, которые презрительно называют восточных немцев «осси».
Сейчас с запада возвращаются бывшие престарелые собственники, в основном недобитые фашисты, бежавшие с приближением Красной Армии в американскую и британскую оккупационные зоны. Осматривают своё оставленное в сорок пятом году имущество, прежде всего дома, квартиры и загородные виллы. Им и их наследникам всё возвращают, выселяя бывших граждан ГДР.
Несколько таких семей уже переселили в гарнизонные жилые дома, построенные нашими строителями. Одну из таких семей уже переселили в нашу бывшую квартиру. Мы уезжали, они вселялись.
Обычная немецкая рабочая семья с двумя малолетними детьми. Глава семьи – бывший докер. Строили гражданские суда для Советского Союза. Теперь он безработный, получает крохотное пособие, на которое трудно прожить, и счастлив уже тем, что не оказался вместе с семьёй под открытым небом. Когда прощались, он прослезился. Рассказал, что его брата – офицера, служившего в «Штази», арестовали. Ему грозит до шести лет тюремного заключения. Вот такие дела…
– На днях Галя купила настенный календарь на новый 1992 год. Повесили на кухне. Пойдём, посмотришь, – предложил другу Леонид.
– Пойдём, посмотрим, – согласился Андрей. – Что же такого интересного в новом календаре?
Они прошли на кухню.
– Взгляни, – указав на стенной календарь, попросил Леонид Андрея. – Что здесь не так?
– Красное знамя с серпом и молотом над куполом Большого кремлёвского дворца! –  удивился Булавин. – Но ведь его уже заменили на новый трёхцветный флаг? Жаль, что не на имперское чёрно-жёлто-белое знамя с двуглавым орлом, если уж и пришлось что-то менять…
– Вот и я о том же. Новый флаг над древним Кремлём, конечно, яркий, красивый, но осквернённый предательством Власова и созданной им армии из предателей, которые воевали на стороне фашистской Германии. – Подумал, – «впрочем, пройдёт время, привыкнут…»
– Хороший календарь, памятный. Напечатали ещё, не зная, что к концу рокового 1991 года распустят СССР. Сохрани его, Лёня, и атлас тоже сохрани. Теперь это раритеты, – напомнил Андрей.
– Сохраню, хоть и  тревожно на душе за будущее нашей России, очень тревожно…
 Они вернулись в большую комнату, которую на Руси величают горницей, где за столом их ждали женщины и дети.
– Однако верю, что как и в былые времена смута пройдёт, и Господь наш не оставит Россию, – продолжил Леонид. – Видно, суждено ждать нам нового Святослава Храброго , способного создать всемогущее русское войско и сокрушить антирусское мировое правительство, этот сатанинский Мировой каганат! А ведь уже носит его под сердцем русская красавица в глубинной России! О том знает и астроном, открывший в Космосе новую звезду, – с глубоким чувством, обращаясь не иначе, как к Богу, молвил он, и перекрестился на привезённую из Миасса старинную икону, подаренную Анной Григорьевной. 
– А пока правы те мудрые валаамские старцы, которые так и сказали о наступивших чёрных, лихих временах:

«Бывали на Руси времена хуже, но подлее времени не бывало».

Преодолеть это страшное лихолетье, не дать исчезнуть русскому, да и всему славянскому миру вместе с другими, заблудшими, хоть и не чужими для нас народами одряхлевшей Европы, оставившей своих лучших сыновей и дочерей на полях бессмысленных сражений, навязанных нам мировыми чёрными силами.
Преодолеть, чтобы не уйти в небытие под восторженные и отвратительные крики новых варваров, нетерпеливо ждущих, когда закончится «белая эпоха». И если не станет на земле сберегающей её светлой России, то деградировавшим миром придут править другие, тёмные и жадные, агрессивные расы.
– Для крепости государства необходима национальная идея, – задумался вслух подполковник Булавин. – В Российской империи таковой был девиз – «За Веру, Царя и Отечество!». В советский период, время которого истекло, национальной идеей было строительство Коммунизма. Да только вряд ли такое возможно. До общества всеобщего процветания люди ещё доросли. Вот и угасла эта идея…
  Царя давно уже нет и не будет. Ну, где теперь отыскать достойного Рюриковича или Романова? Повыродились. Да и время монархов прошло. Что тогда остаётся? – «За Веру и Отечество!»?
– «За Веру и Отечество», а там как Господь Бог нам русским и православным подскажет. Верю! Сам Господь вновь возвеличит Россию, ибо ещё Святым Серафимом Саровским было предсказано, – с глубоким чувством повторил вещие слова мудрого старца православный воин России Леонид Семёнович Прокопьев:

– Россия сольется в одно море великое с прочими землями и племенами славянскими, она составит громадный вселенский океан народный, о коем Господь Бог издревле изрек устами всех святых: Грозное и непобедимое царство всероссийское, всеславянское!..
С Богом!..

















































Глава 10. Окаянные дни

1.
Осень 1993 года. Подходит к концу второй год «автономного плавания», в которое отправилась одинокая Россия, сбросившая с себя огромные территории, по сути, осколки самой большой на планете страны, сократившись при этом с одной шестой части обитаемой суши до её восьмой части. Да и население России, принявшей на себя нелёгкую ответственность правопреемницы СССР, теперь вдвое меньше, чем было в могучей Красной империи, стремительно опускавшейся в забвение, словно легендарная Атлантида,  скрывшаяся в океанских пучинах…
Минут века, а то и тысячелетия и Её, возможно, отыщет и раскопает новый  Шлиман , на удивление новым «homo sapiens» – отдалённым потомкам современного человечества, если, конечно, от этого неразумного рода людского, играющего в термоядерные, вирусные и прочие чрезвычайно опасные «игрушки», хоть что-то останется к тому далёкому времени...
А пока в этом новом рукотворном «потопе» утеряны единокровные братья-славяне – украинцы и белорусы. И вот уже «мать городов русских» – древний Киев-град оказался по воле истых безумцев в ином немалом осколке, который хитроумные западные политтехнологи натравливают на самый крупный осколок бывшей империи – Россию-Великороссию, где назвавшиеся новой властью олигархи растаскивают природные и иные бывшие общенародными богатства. Эти «новые русские» или же, совсем нерусские ни по крови, ни по духу, кто их теперь разберёт после ликвидации в паспортах пресловутого пятого пункта, так и норовят управлять «либерально-демократической» страной посредством влияния на недалёкого, к тому же злоупотребляющего алкоголем президента.      
Воистину были правы большевики, возвестившие сто лет назад в своем партийном гимне  актуальный для всех времён лозунг – «Кто был никем, тот станет всем»!
Вот такие пришли времена, которые теперь без тени сомнения называют «лихими девяностыми», памятными разгулом преступности и «шоковой терапией », введенной в стране победившего капитализма чмокающим и.о. премьера, ничуть не сомневавшимся в том, что «Россия, как государство русских, не имеет исторической перспективы».
Помимо такого русофобского откровения, это лицо неопредёлённого рода-племени, запомнилось другими не менее идиотскими измышлениями:
«Кризис лечит. А кто не лечится, тот погибает»;
«Если колбасы нет в магазине – она должна быть, по меньшей мере, в телевизоре»;
«Рабочим платить зарплату желательно».
На другие измышления дипломированного горе-экономиста, у которого явно «поехала крыша», не стоит тратить страницы книги. Хоть и пробыл этот «чмокающий субъект» в исполняющих обязанности премьер-министра всего полгода, но «главное дело» его недолгой жизни  народ запомнит на долгие годы…
 Впрочем, не только этакий «фрукт» ратовал за немедленную либерализацию цен, опираясь на советы хозяев мировых денег и их пособников из «учёных-экономистов», когда мигом взлетели цены на всё и про всё, превратив рубль в ничто, и наводнив страну заокеанской валютой, которая оседала в закромах олигархов, обзавёдшихся собственными коммерческо-воровскими банками и собственными силовыми структурами, не уступавшими по численности бойцов армиям небольших европейских государств. Ну а простому народу от такой благодати осталась разве что ваучеры-пустышки и нищета, от которой хоть плачь, хоть вой, хоть возводи баррикады…
И ведь прав был поэт Владимир Маяковский, написав, словно  отлитые в бронзу строки:
«Одному – бублик, другому дырка
от бублика,
Это и есть демократическая
Республика».


2.
Поздний осенний вечер. Холодный не отапливаемый особняк на тихой улочке старинного московского района, названного в память об одном из соратников Петра I – первого российского императора, названного ещё современниками Великим.
Лефортово , неширокая тихая улица Радио. За окнами темень. От редких тусклых уличных фонарей толку немного. Вот в сторону Курского вокзала прогромыхал последний пустой трамвай. В особняке, откуда съехали прежние владельцы, двое.
Леонид здесь впервые. С любопытством рассматривает пустое помещение, в котором сохранились лишь старый потрескавшийся стол, пара стульев и обшарпанные стены. Беседуют на мирские и богословские темы. С месяц как знакомы, не раз встречались, да разве хватит для таких душевных бесед одной только встречи?      
– Отвечу на твой вопрос, Леонид, хоть и задал ты мне его не в первый день нашего знакомства. Предки мои из армян. Бежали от турецких гонений и поселились в Российской империи в начале прошлого века. И дед мой, и отец, и я сам – на принявшей нас новой Родине давно обрусели. Лишь фамилия, унаследованная от предков, напоминает об армянских корнях, да и та давно переиначена на русский лад, – признался Леониду этим вечером во время одной из памятных бесед «по душам» Эдуард Фёдорович Саркисов.
Пребывал он в сане священника – архимандрита Русской Православной церкви , наследнице Катакомбной Церкви, возникшей после крушения Российской империи и неприятия большинством православных священников богоборческой коммунистической власти.
– Ныне сброшена выродившаяся коммунистическая власть, погубившая не только православную Российскую империю, но и Советский Союз. Враги наши – истые бесы, как верно заметил пророк наш Фёдор Михайлович Достоевский, ликуют, топча своими грязными «копытцами» руины собираемого веками Российского государства, в одночасье рассыпавшегося на осколки стараниями предержащих власть паразитов. Извечное им проклятье! – тяжко вздохнул Эдуард Фёдорович, посмотрев на собеседника печальными карими иконописными глазами. Наверное, такие глаза были и у многих библейских святых…
– Лишь одно только радует, да и то ненадолго, – вздохнув, продолжил он. – Новое Российское законодательство гарантирует каждому гражданину свободу совести и вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими людьми любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними.
Это право закреплено в новой Конституции и верующие нашей Русской Истинно-Православной Церкви вышли, наконец, из катакомб…
Впрочем, и поздняя советская власть нас словно не замечала. Формально Православная церковь была вне государства, хоть и защищала, по мере сил и возможностей, его интересы. Вот в Российской империи Православная церковь была одним из столпов государства. В те времена национальная идея звучала чётко и ясно – «За Веру, Царя и Отечество!». Точнее не скажешь.
Теперь национальная идея похоронена. Новой идеи нет. К чему она предателям-перевёртышам из властной верхушки, озабоченным разграблением общенародного достояния, которое бесстыдно растаскивают по бездонным карманам. А что же церковь? Молчит, не значит ли, что потворствует? Дали ей право беспошлинно ввозить в страну заморский табак с алкоголем и продавать, наживаясь на здоровье народа. Бизнес и только…
Ключевая проблема всей истории христианства – проблема взаимоотношений Церкви и государства. Причём государство старается подчинить себе Церковь, лишить её свободы и благодати, дарованной ей от Бога и Иисуса Христа. Церковь либо сопротивляется, подчас подвергаясь гонениям, либо послушно работает на государство.
Нашей Истинно-Православной Церкви то не касается, её по-прежнему, словно не замечают, однако и не хотят…
Нет во главе и достойного Предстоятеля. Вот бы тебе, Леонид Семёнович, со временем возглавить её? – архимандрит испытующе посмотрел на Леонида Прокопьева, бывшего полковника, когда-то воевавшего близ тех сакральных мест, где родился, жил, проповедовал, был предан, распят и вознёсся к небесной обители сын Всевышнего Иисус.
– Я? – растерялся Леонид. – Но ведь я был коммунистом, из партии вышел по своей воле накануне развала страны, инвалид после тяжёлого ранения. По мне ли такая высокая честь и ответственность?
– Воевал ты, друг мой, на Святой Земле, там и пострадал от злейших врагов Православия. Случилось это в ночь на Православное Рождество. Верю, что сам Господь заметил тебя и сохранил. Кому же, как не тебе, принять на себя тяжкий крест Предстоятеля?
– Мне трудно на это ответить, – задумался Леонид. – В последние годы стал я глубоко верующим человеком. Перечитал немало книг о русском Православии, но разве этого достаточно? Посмотри, что нынче творится в нашей России-матушке. Совершён новый государственный переворот и вот-вот разразится гражданская война! Либералы, захватившие власть, народ одурачили и возвели на трон жестокого тирана, который ломает Россию и не остановится не перед чем. Им издан Указ о роспуске Верховного Совета и Съезда народных депутатов . Разгон органов власти, пытающихся остановить произвол засевших в Кремле русофобствующих либералов.
Верховный Совет в осаде, там на Красной Пресне собрались члены Верховного Совета России и тысячи противников президентского указа, открывающего путь к диктатуре. Отключено электричество, водоснабжение, связь. Перекрыты пути доставки продовольствия и медикаментов. В Москву стягиваются части Внутренних войск и ОМОН со всех регионов. Вот-вот начнётся штурм, сопровождаемый сотнями невинных жертв… – выговорился Леонид о глубоко наболевшем.
– Согласен с тобой, Леонид Семёнович, ибо ещё Достоевский более века назад, предельно точно  высказался в адрес либералов:

«Русский либерализм не есть нападение
на существующий порядок вещей,
а есть нападение на саму Россию
с целью её окончательного уничтожения».

Ох, и любят современные бесы надругаться над святыми православными днями. Спровоцированный ими ГКЧП, случился 19 августа – двунадесятый праздник Преображения Господня .
Издание указа номер 1400 президентом Ельциным, которого подтолкнули к этому советники-бесы, приурочили к 21 сентября – к празднику Рождества Пресвятой Владычицы Богородицы , что совсем не случайно.
Именно в этот святой день «всенародно избранный» преподнёс свой гнусный «подарок» и – истое беззаконие! – возмущался Эдуард Фёдорович. – В ответ на Указ президента, грубо попиравший принятую Конституцию, Верховный Совет принял постановление о прекращении полномочий президента. Началась острейшая фаза конфронтации сбросившей либеральные маски бандитской исполнительной власти чиновников с Верховным Советом, который подержали тысячи простых граждан, съехавшихся в Москву на защиту Дома Светов, где заседает не подчинившийся президентскому указу Верховный Совет. И надо же, это огромное здание на Краснопресненской набережной, по некой иронии, стали называть «Белым Домом», как в Америке.
– Эдуард Фёдорович, среди граждан, приехавших на защиту, Белого Дома, как окрестили его по цвету стен москвичи, есть и мои друзья – подполковник в отставке Андрей Булавин, уволенный из армии после отказа принять присягу новообразованной  незалежной Украины, и супруги Васильевы – Сергей и Елена, – признался Леонид. – Булавин приехал в Москву из Ульяновска, а Васильевы из Петербурга. Сам было собрался к Дому Советов, да что-то тогда удержало, а потом Верховный Совет и его защитники были заблокированы частями дивизии Дзержинского и ОМОНом, окружены колючей проволокой. Такая вот осада в центре Москвы, истый концлагерь!
Андрей Булавин и Сергей Васильев сейчас там, а Елене по настоянию мужа удалось вырваться из окружения. Сейчас она в Крылатском, рядом с моей Галиной. Измучилась, переживает за мужа, за всё то, что творится в столице, куда стягиваются войска, бронетехника…
– В первые дни противостояния митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский  Иоанн высказался против творимого властями беззакония и в поддержку Верховного Совета. Призвал граждан к сопротивлению самовластному произволу , да только власть к его словам не прислушалась, словно и не заметила, – напомнил Эдуард Фёдорович. – И ведь творится то же, что и после Октябрьского переворота, когда русское Православие возглавлял Патриарх Тихон , многое выстрадавший, не согнувшийся и расстрелянный безбожниками в двадцать пятом году. 
– А что же  Патриарх? Почему так долго отмалчивался Алексий Второй? – досадовал Леонид. – Ведь мог попытаться остановить в самом начале весь этот беспредел, который уже обагрился кровью простых граждан! Только 30 сентября, когда время было упущено, встречался с Ельциным, пытался его образумить, да видно всё тщетно…
– И это после жестокого массового избиения граждан, собравшихся днём раньше на Тверской у памятника Пушкину. Свидетелем этого избиения безоружных людей случайно оказался и я, – признался Эдуард Фёдорович. – Командовал отрядом погромщиков в военной форме какой-то здоровенный майор с красной мордой, от которого разило спиртным. Людей, пытавшихся протестовать, избивали до крови дубинками, валили на землю, пинали ногами в голову и в лицо. Тащили в свои автобусы и снова били уже на полу. Словно люты звери прыгала на распластанные тела. Не щадили ни строго, ни малого. Лишь меня не посмели тронуть, поскольку был я в церковном одеянии и с православным крестом на груди. Однако угрожали, оттеснили, загнали в метро. Позор Ельцину и его сатрапу Ерину ! – негодовал Эдуард Фёдорович, остро переживавший события окаянных дней осени 1993 года, которые назовут в новейшей истории России малой гражданской войной…
– Вот уже и третий октябрьский день наступил, – взглянув на часы, задумался он. –  Заговорились мы с тобой, Леонид Семёнович – друг ты мой сердешный. Ночь на исходе, четвёртый час уж пошёл. Тревожно. Москва на осадном положении, как и в октябре сорок первого года, когда враг стоял у ворот столицы. Введён комендантский час. Что-то готовит нам день грядущий?..
 Архимандрит оглядел обшарпанные внутренние стены старого дома-особняка на улице Вознесенской, переименованной в 1929 году в улицу Радио, которой так и не вернули её прежнее историческое название. Наверное, просто забыли…
Дом пустой, прежние владельцы из него съехали. В доме нет ни радио, ни телевидения. Тихий старинный район Лефортово, куда не доносятся звуки стрельбы возле телецентра Останкино. Здесь не слышны команды офицеров «Витязя» и ОМОНа, командовавших расстрелом мирных граждан, среди которых оказались и засланные вооружённые провокаторы, спровоцировавшие эту бойню. Не слышны крики разбегающихся в разные стороны безоружных людей, падающих на землю, спасаясь от  пулемётного и автоматного огня. Не слышны стоны раненых, их отчаянные вопли о помощи.
«Что там сейчас творится?» – переживал в душе Леонид, догадываясь, что Андрей Булавин и Сергей Васильев сейчас там…
– Вижу, душевные муки одолевают тебя, заметив перемены в лице Леонида, – молвил Эдуард Фёдорович. – Не спрашиваю отчего. Догадываюсь, что близкие тебе люди сейчас там или в ином месте опасном в эти тревожные дни. Поистине окаянная выдалась осень, окаянные дни...
Хорошо, что дом пуст, нет ни радио, ни телевидения. Да и что можно сейчас услышать? Лишь выматывающую душу ложь, ложь и ложь…
– Ложь и ложь… – соглашаясь, задумчиво повторил Леонид.
– Минет немало времени, прежде чем хотя бы морально осудят тех, кто повинен в этом безумии, когда в центре Москвы томятся в осаде за колючей проволокой тысячи мирных людей, поддержавших Верховный Совет – главный орган законодательной власти. Развязка близка, если даже Патриарх Алексий Второй не смог убедить президента остановиться, отменить свой указ о роспуске Верховного Совета и снять осаду Дома Советов. Воистину безбожные ныне творятся дела… – тяжко вздохнул архимандрит и внимательно посмотрел на Леонида.
– Смотрю на тебя, думаю. Вот и имя у тебя, Леонид, грозное. По-древнегречески  означает – «Подобный льву»! Ты, Леонид, и славные предки твои – все из древнего дворянского рода, верой и правдой служили России. Славный предок твой, Николай Александрович Мотовилов, был близок к Святому старцу Серафиму Саровскому – одному из самых почитаемых православных Святых. Кому же, как ни тебе, воину, пролившему кровь в Святой Земле, послужить ныне Богу.          
Верю, придёт такое время. Быть тебе, Леонид Семёнович, Предстоятелем нашей Истинно-Православной Церкви, да только надо набраться терпения. – Помедлил, осматривая опустевшее помещение. – Как тебе этот дом, из которого переехали в иное место мастерские психоневрологического диспансера?
– Дом как дом. Просторный особняк едва ли не в центре Москвы. Стены крепкие, строили на века. Вот только капитальный ремонт бы не помешал. Здание прямо-таки в аварийном состоянии. Зачем спросил?
– Да вот, думаю приобрести этот дом, который стоит на Вознесенской улице, стало быть, и название говорит о себе. Радио – это излишне. Многое было утрачено, не всё пока восстановлено. Директор диспансера – мой хороший знакомый О цене сможем договориться. Выйдет не намного дороже просторной трёхкомнатной московской квартиры в новом доме.
– Деньги не малые, – покачал головой Леонид.
– С деньгами поможем, а тебе Леонид, надо покупать. Дай время, будет здесь резиденция Предстоятеля Истинно-Православной Церкви, быть которым тебе суждено, сколько бы ждать не пришлось. Верю! Господь сохранил тебя, Леонид, под Рождество, ставшее главный христианским праздником, и служить теперь тебе Господу Богу. Иного тебе не дано!
«Да уж, пожалуй…» – Задумался Леонид, – «Вот и сестра деда, Анна Григорьевна – полагающая себя последней столбовой дворянкой из старинного рода Мотовиловых,  говорила  о том же…»
– Согласен ли ты? – спросил Эдуард Фёдорович.
– Согласен! Хоть и трудную задал ты мне задачу. Справлюсь ли?
– Справишься, ведь ты, Леонид – воин! Ведь ты офицер! Тебе ли отступать! – одобрил решение Прокопьева архимандрит вышедшей из катакомб Русской Истинно-Православной Церкви.

3.
Оставив «Волгу» в переулке и озираясь по сторонам в ночном сумраке плохо освещённого города, затаившегося после вчерашних кровавых событий вокруг телецентра Останкино, Илья Яковлевич Исаков и Владислав Райков направились к входу в здание гостиницы «Мир». Гостиница, где разместился временный штаб «обороны Москвы», был взят под охрану военнослужащими дивизии Дзержинского и вооружёнными милиционерами в кургузых бронежилетах и с хмурыми не выспавшимися лицами.
Предъявив пропуска, поднялись на второй этаж, где их поджидал подполковник Леви, находившийся в охваченной беспорядками Москве второй день вместе с тремя молодыми чернявыми мужчинами в спортивных костюмах вместо привычной для них воинской формы.
– Здравствуйте, господа! – прожав руки, приветствовал Леви Исакова и Райкова. – Наконец-то мы встретились! А это мои парни, указал он на загорелых темноволосых  и кареглазых  мужчин в одинаковых спортивных костюмах и белых кроссовках.
– Остановились в гостинице «Мир» рядом с вашим Белым Домом. Гостиницу не покидаем, наблюдаем за тем, что происходит из окон. Только ночью ни черта не видно. В Белом Доме отключено электричество. Не белая, а чёрная громада в центре Москвы.
Ваш мэр молодец, не побоялся отключить Дом Советов от отопления, водоснабжения и электричества. А ведь буквально накануне ваш Верховный Совет был близок к победе в противостоянии с президентской властью, – изъяснялся на довольно хорошем русском языке прилетевший из Израиля подполковник Моссад господин Леви, с которым Илья Яковлевич был знаком с конца восьмидесятых годов.
– Владислав, – проводи «наших гостей» в буфет. Выпейте кофе. Можно с коньяком, – распорядился Илья Яковлевич.
– Идёмте, господа в буфет, – позвал Владислав парней, прибывших в Москву вместе с Леви.
– А мы пройдём в наш номер, посмотрите, как мы устроились, – пригласил Леви Илью Яковлевича.
– Хорошо говорите по-русски с акцентом, который позволяет принять вас за приехавшего в Москву кавказца. Да и внешним обликом вы походите на грузина, чеченца или азербайджанца, – заметил Илья Яковлевич. – Загар вам к лицу.
– Мне об этом уже напоминали, а русский язык, которым владели мои предки, перебравшиеся в Палестину из России, точнее из Варшавы, после окончания Первой мировой войны, мне необходим, поскольку моя основная «специальность» – Россия и другие государства, собранные в СНГ  после распада Советского Союза. Но СНГ – это химера. Такое объединение недолговечно.
– Согласен с вами, Леви, недолговечно. Однако не это нас сейчас беспокоит, –  вздохнул Илья Яковлевич. – Страна как никогда близка к гражданской войне, которая, не дай Бог, если начнётся, то это на долгие годы…
– Ни в коем случае нельзя этого допустить! – повысил голос Леви. – Гражданская война в огромной стране, обладающей ядерным оружием, недопустима! Пострадает весь Мир. Я был свидетелем, – из политкорректности Леви не назвал себя участником и интервентом,  гражданской войны в Ливане, продолжавшейся более десяти лет. – Мы пришли на помощь ливанским христианам. Наши войска стояли на подступах к Бейруту и были остановлены сирийскими войсками, вмешавшимися во внутренний ливанский конфликт.
Советский Союз поддерживал Сирию. Военным советником Сирийской механизированной бригадой, оснащённой советской техникой и оружием был русский подполковник. Его фамилия Прокопьев. Наступил на мину, установленную нашими сапёрами, и получил тяжёлое ранение, однако выжил, став инвалидом. Лично с ним не был знаком, но у нас есть общие знакомые, – пояснил Леви.
– А ведь я его знаю, – усмехнулся Илья Яковлевич.
– Кого?
– Бывшего советника сирийской бригады. Теперь он военный пенсионер. Живёт в Москве.
– Вот, господин Исаков, и здесь у нас появились общие знакомые! – торжествовал Леви. – То, что накануне распада СССР  Прокопьев оставил военную службу в Военном институте и вышел из КПСС ещё до того, как она была запрещена , нам известно. Теперь он на заслуженном отдыхе и нас больше не интересует.
– Пожалуй, – согласился Илья Яковлевич, – вспомнив о Елене Васильевой, которую продолжал любить стареющей безнадёжной любовью…– Однако вернёмся к нашим проблемам, – очнулся он от воспоминаний, возвращаясь к реальности. – Вы человек со стороны, как вам видится текущее положение в России, сложившееся после указа о роспуске Верховного Совета? Москва на осадном положении. Введён комендантский час. В Москву введены войска. Из провинции в столицу съехались тысячи недовольных президентским указом, да и среди москвичей таковых, очень много. Всё-таки, не стоим ли мы на пороге новой гражданской войны, которая ввиду нашей огромной территории и неоднородности населения может затянуться на долгие годы, породив невиданную доселе разруху, как вы заметили в стране напичканной ядерным оружием? Вы понимаете нашу тревогу?
– Понимаю, господин Исаков. Очень даже понимаю. Есть такие опасения, однако на этот случай разработан план взятия под контроль всех без исключения ядерных объектов на всей территории России силами НАТО. Наготове мобильные силы, которые это осуществят в течение кратчайшего времени, если ситуация выйдет из-под контроля. Возможен и ввод войск НАТО в отдельные регионы при условии нейтрализации частей российской армии. Но будем надеяться, что эти меры не понадобятся, и президентская власть устоит. Впрочем, иного ни вам, ни нам не дано. Мы не имеем права на проигрыш, а малые и не опасные межнациональные и межрелигиозные конфликты – малые гражданские войны на окраинах не опасны. Да и большинство таковых конфликтов уже за рубежами новой России. Передерутся между собой и успокоятся. Если нет, то совместными усилиями мы им поможем найти компромисс, а главным миротворцем естественно станет России, –  пообещал Леви.
– Карабах, Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия и Чечня, где назревает, пожалуй, самый серьёзный конфликт, неизбежны во время политического и экономического слома всей громоздкой системы, каковым был Советский Союз. Этот процесс затянется надолго, но не стоит паниковать. Главное, что ваши бывшие республики, имевшие по Конституции право выхода из Союза, отправились в «автономное плавание», иначе конфликты с центральной властью были бы многократно  опаснее. Была же у вас просуществовавшая чуть больше года Горская республика,  Была бы она воссоздана на правах союзной республики – тоже стала бы независимым государством, освободив Россию от многих проблем…   
– Согласен с вами, господин Леви, – мы не имеем права на проигрыш, пропустив аналитические рассуждения опытного разведчика о конфликтах на окраинах и за границами новой России, – согласился Исаков, взбодрённый откровениями полковника и специалиста по России.
– Попытка сторонников не подчинившегося президентскому указу Верховного Совета захватить телецентр в Останкино, к нашему глубокому облегчению, не увенчалась успехом. Отлично сработали верные президенту спецслужбы, спровоцировавшие поход неорганизованной толпы к телецентру, к которой примкнули многочисленные зеваки.
Этот стихийный поход, который поддержал, совершив непростительный промах, теперь уже бывший вице-президент Руцкой, был вынужден возглавить генерал Макашов – соперник Ельцина на президентских выборах . Можно себе представить, куда бы свернула Россия после труднейших реформ, если бы к власти пришёл этот солдафон! 
Слава Богу, что противостояние возле телецентра закончилось разгоном толпы сторонников Верховного Совета с применением оружия, что и предусматривалось, в крайнем случае, – уточнил хорошо информированный подполковник Леви. – Даже ваш разжалованный накануне усатый вице-президент, которого когда-то выкупили из афганского плена за немалые деньги , поддался на провокацию, выступив с призывом захватить телецентр . При попытке захвата не обошлось без кровопролития. Есть убитые и раненые, среди которых есть иностранцы. Их имена уточняются.
– Да, мне это известно, – с грустью подтвердил не менее информированный Илья Яковлевич. – Увы, случилось непоправимое, – тяжко вздохнув, добавил он. – Шальной пулей убит наш общий знакомый Генри Ролсон. Мне искренне жаль молодого и перспективного журналиста, который ввязался в этот крайне опасный поход на Останкино…
– Убит Генри Ролсон! Не может этого быть! – растерялся Леви. – Генри человек осторожный. Быть может это ошибка! Откуда такая информация? Возможно, он ранен, а не убит.
– Увы, информация самая что ни на есть точная. У Генри был с собой спутниковый телефон. Рядом с его телом оказалась Хеллен Эйр. Помните такую шуструю канадскую журналистку?
– Да, видел её пару раз, – припомнил Леви миниатюрную хорошенькую женщину.
– Они неразлучны. Где Генри, там обязательно появится Эйр. Несомненно, они любовники, но это теперь уже в прошлом, – от себя добавил Исаков. – Хеллен перехватила спутниковый телефон из рук умиравшего Генри, который вёл по телефону прямой репортаж о событиях в Останкино, передавая увиденное и услышанное своему шефу в редакцию «Вашингтон пост». Хеллен набрала мой номер и, рыдая, сообщила о гибели Ролсона. Мне очень жаль Генри, – склонил седеющую и лысеющую голову Илья Яковлевич.   
– Жаль, очень жаль, господин Исаков. Примите моё глубокое соболезнование, – в свою очередь склонил голову Леви, к которому мысленно присоединился Владислав, пивший кофе в буфете и потрясённый нелепой гибелью своего американского друга, которого не удалось удержать от опасной затеи, закончившейся трагедией.
«Жаль отца двух, нет трёх детей», – поправился он, вспомнив о Жанне. – «Ей не стоит знать о его гибели», – решил измученный Владислав, оберегая ранимую душу жены, которую, не то чтобы полюбил, просто к ней привязался. – «Газет она не читает, по телевидению смотрит только «мыльные сериалы», так что не скоро, возможно, и никогда не узнает о смерти Генри…» 
– Я знаю родителей Жана или Джона, если назвать его на англосаксонский лад. Это настоящее имя офицера Генри Ролсона, – припомнил Леви. – Не стану называть ведомства, где он служил. Оно вам хорошо известно. С его отцом я встречался под Бейрутом, когда там шла гражданская война. Немец, побывал в русском плену, потом оказался в Ливане. Настоящая его фамилия Готфрид. Был там у него свой интерес, но это уже неважно. Последний раз видел их всех вместе два года назад в Вашингтоне на кладбище, где похоронены родственники отца Жана. Видел его мать. Красивая женщина, несмотря на немалые годы. Удачная смесь французской и ливанской кровей. Генри был похож на мать. Видел его жену. Теперь она вдова, хотя об этом ещё не знает. Жаль их…
Илья Яковлевич, позаботьтесь о том, чтобы тело Ролсона передали в американское посольство и переправили в Штаты. Тело доставят в Вашингтон и похоронят рядом с родственниками, один из которых, представляете, был группенфюрером СС! Мы долго его разыскивали, чтобы привлечь к суду и повесить по обвинению в холокосте, однако он исчез и был случайно обнаружен спустя много лет под другим именем в штате той же конторы, где служил Генри. Так что суд не состоялся…       
– Вы плохо выглядите, Илья Яковлевич. Лицом осунулись, не бриты, под глазами тёмные мешки, – заметил Леви.
– Плохо, – вздохнув, согласился Исаков. Признался, – с двадцать первого сентября весь на нервах. Ставки очень высокие. Либо – они, либо – мы. Слава Богу, президентская власть пока устояла, однако завтра будет решающий день. К Белому дому, – именно так, не иначе, Илья Яковлевич называл теперь Дом Советов, – подтягиваются части подмосковных Кантемировской и Таманской дивизий с бронетехникой. Наутро назначен решающий штурм. Ваши парни были в деле? – взглянув на вернувшихся из буфета вместе с Владиславом смуглых мужчин в спортивных костюмах, спросил Исаков.
– Да, вчера, когда сторонники вашего парламента попытались захватить гостиницу и отчасти им это удалось. Однако прибывшие на помощь милиции солдаты внутренних войск из дивизии имени основателя ВЧК Феликса Дзержинского, который проклял бы их,  если бы дожил до наших дней, отбили штурм. Мои парни, а так же те, снайперы, которые засели на верхних этажах гостиницы «Украина» и на крыше американского посольства хорошо поработали, – с удовольствием пояснил Леви. – Во что бы то ни стало, мы не можем упустить исторический шанс вырвать Россию из «коммунистического рабства» и вернуть её в цивилизованный мир!
– Не можем, не имеем права упустить такой шанс, – опустив воспалённые от хронического недосыпа глаза, согласился Илья Яковлевич, уже отхвативший «жирный кусок» бывшей государственной или как её ещё называли «общенародной собственности», терять которую не намерен.
– Не упустим! – подтвердил Владислав слова офицера Моссад, прибывшего в трудную минуту вместе с этими симпатичными загорелыми парнями поддержать новую демократическую Россию. Подумал, – «мало ли чего можно было ждать от этого по сути уже разогнанного Верховного Совета, где всё ещё сильны позиции коммунистов?..»
Леви прислушался, уловив за рекой со стороны Кутузовского проспекта отдалённый грохот мощных моторов и лязг танковых гусениц. Взглянул на часы.
– Без четверти пять утра. До рассвета ещё пару часов. Подходят танки, –  пояснил он. – Пока всё идёт по плану.
– Будут стрелять из пушек? – спросил Владислав.
– Будут, когда получат приказ! – жёстко подтвердил Илья Яковлевич. – Залпы из танковых орудий приведут в чувство зарвавшихся политиканов, не подчинившихся указу всенародно избранного президента.
– Ваш Гайдар молодец! – похвалил Леви Егора Гайдара, бывшего исполняющего обязанности премьер-министра. – Для поднятия боевого духа силовиков перед решающим штурмом вашего Белого Дома организовал для них щедрое денежное вознаграждение. Прошлой ночью из хранилищ Центрального банка тоннами вывозили деньги, а вчера поздно вечером прослушал его выступление, переданное во время беспорядков возле телецентра, где ещё продолжалась стрельба. Запомнились его точные выверенные слова. Даром ли он редактировал прежде ваш самый идейный журнал «Коммунист», – ухмыльнулся Леви.
– Какие же это слова, – заинтересовался Илья Яковлевич, уважавший Егора Тимуровича, на плечи которого легла огромнейшая ответственность в такой нелёгкий переходной период. – Мы с Владиславом настолько задёргались, что не слышали его выступление .
– У меня неплохая память, – самовлюблённо похвалил себя Леви. – Запомнил один из фрагментов выступления его едва ли не слово в слово. Вот что вчера вечером сказал «истинный патриот» новой России:

«У Останкино идет бой, противоположная сторона применяет гранатомёт, тяжёлый пулемёт, пытаются захватить узлы связи, средства массовой информации, добиться силового установления контроля в городе. Правительство предпринимает усилия с тем, чтобы подтянуть силы, необходимые для того, чтобы остановить успех реваншистов. Сегодня вечером нам нужна поддержка. Сегодня мы не можем переложить ответственность за судьбу демократии, за судьбу России, за судьбу нашей свободы только на милицию, на внутренние войска, на силовые структуры. Сегодня должен сказать свое слово народ. Должны сказать свое слово те, кому дороги свобода России, её демократическое будущее…»

С удовольствием повторил подполковник Моссад запомнившийся фрагмент из выступления бывшего исполняющего обязанности премьер-министра.
– Молодец! Назвал мятежников реваншистами! А это почти что фашисты. Там же в Белом Доме укрылись молодые люди со свастиками на рукавах, которые непременно отпугнут обывателя от вашего уже низложенного Верховного Совета. И этот факт нам на пользу. В Белом Доме засели не просто «красные», а «красно-коричневые», я имею в виду коммунистов и националистов Баркашова  со свастиками на рукавах. И они будут уничтожены! – торжествовал Леви. Посмотрел на сникшего, засыпавшего на ходу Исакова, который, похоже не оценил его красноречия. 
– Вижу, уважаемый Илья Яковлевич, что вы совсем скисли, едва держитесь на ногах. Да и Владислав не в лучшей форме. Не пора ли и нам пройти в буфет и выпить по рюмке коньяка за нашу грядущую победу, а потом поспать хотя бы пару часов до восхода солнца. Синоптики обещают ясный, солнечный день.
– Пора, – согласился Илья Яковлевич, окончательно вымотанный за эти тревожные осенние дни.
«Надо же, как изложил речь Гайдара этот Леви», – подумал Владислав. – «Позже обязательно прослушаю целиком, а пока спать. Впрочем, и рюмка хорошего коньяка не помешает. А Генри жаль, очень жаль. И что его туда понесло?»
Хоть и сильно устал, но долго не мог уснуть. Ворочался. Ныли ноги и поясница. От выпитого коньяка – вместо одной рюмки, выпил две, закусив лишь долькой лимона –  побаливала голова. Прикрыл глаза, а в голове – Генри, которого искренне жаль. Владислав попытался себе представить, как это случилось. Подумал: – «обязательно разыщу Эйр, расспрошу…»

* *
Днём позже, прослушав в записи речь Гайдара о событиях в Останкино, Владислав подивился незаурядной памяти Леви, подумав: – «всё-таки офицер одной из сильнейших разведок мира с отлично натренированной памятью…»

4.
– Генри, я давно привыкла к твоему журналистскому псевдониму. А как тебя называет Линда? Генри, Жан или Джон? – по пути к телецентру Останкино поинтересовалась  любопытная Эйр, немого ревновавшая Генри к его жене.
– Хеллен, не бери в голову, по-разному. В конторе, – так попросту он нередко называл ЦРУ, – я тоже Генри Ролсон. Есть и ещё один псевдоним, но знать его тебе не следует. Мама зовёт меня Жаном, отец и Линда зовут – Джоном.
– Мне больше нравится Генри, – улыбнулась Эйр, которая не просто привязалась к красавцу, каким был Генри, но и полюбила его, понимая, что ей всегда придётся делить любимого мужчину с его законной женой Линдой, которую Генри частенько называл «ледышкой». Жаль, но ничего не поделаешь, жена, мать его детей.
Эйр взгрустнула. Она была хорошей любовницей, но не могла стать хорошей женой, иметь детей. В пятнадцать лет наделала много глупостей, о которых не стоит и вспоминать…
– А Ролсон? – не унималась Эйр. – Кто придумал для тебя эту фамилию?
– Хеллен, ты слишком много обо мне знаешь. Не дай Бог, где-нибудь проболтаешься, подведёшь.
– Ну что ты, Генри, ни в коем случае! – возмутилась Эйр. – И всё же?
– Хорошо, если не проболтаешься, скажу. Фамилия Ролсон – это по настоянию моей покойной бабушки Анны. Бабушка не родная – вторая жена моего деда, мачеха моего отца. Судьба у неё непростая. Анна подружилась с моей мамой, и многое рассказала ей о себе. Кое-что я узнал от мамы. Представляешь, Анна – русская.
– Русская! – воскликнула изумлённая Эйр.
– Тише! Хорошо, что мы на улице, а не в номере гостиницы, где наверняка припрятаны «жучки», да и прохожих немного. Не услышат. Ладно, Хеллен, расскажу, вдруг не придётся, –  пошутил он
– Анна – русская, – подтвердил Генри. – Впрочем, не совсем. Отец у неё поляк, мать – украинка, но она всё-таки русская. В начале тридцатых годов мой дед побывал в длительной командировке в России, где познакомился с красивой зеленоглазой блондинкой, служившей официанткой. Это была Анна. Дед влюбился в неё и добился, чтобы зарегистрировали их брак, несмотря на то, что в те времена браки с иностранцами в России не поощрялся, по сути, был запрещёны.
– И что же? – заинтересовалась Эйр, пытаясь себе представить, как в те далёкие годы выглядела мачеха отца Генри.
– Много позже выяснилось, что Анна была завербована русской разведкой. Вот почему ей разрешили выйти замуж за деда – офицера Вермахта. Они уехали в Берлин, где спустя несколько лет Анну разыскал агент британской разведки и её любовник Генри Ролсон, с которым она была знакома раньше, чем с дедом.
От провала, мучительных допросов в гестапо и казни, её спас дядя отца –  Фридрих, занимавший в те времена высокий пост. Спас не ради Анны, а ради деда, которому присвоили звание генерала.
Дед погиб в сорок первом году под Ленинградом, которому власти новой России вернули историческое название, приятное немецкому уху. Так уж случилось, что после войны Анна стала женой моего «второго деда» Фридриха, который спас её от провала. Вот и настояла она в память о своём любовнике, британском разведчике Генри Ролсоне, на моём новом имени-псевдониме, с которым согласилось и руководство ведомства, где я служу. Пару лет назад, я пересекался по службе с британской разведкой. Удалось выяснить, что Ролсон умер в пятьдесят шестом году от тяжёлой болезни. Однако не стал рассказывать Анне о его смерти, – закончил Генри свой рассказ.       
 
* *
Днём, получив информацию о планах руководителей восставшего против президентской власти Верховного Совета, не теряя времени, они отправились к телецентру, несмотря на предупреждение Исакова о том, что это опасно. Однако Генри не внял ни собственному разуму, ни предупреждениям Ильи Яковлевича и отправился в Останкино вместе с Эйр. В нём проснулся азарт журналиста.
– Ни в коем случае нельзя пропустить такое зрелище! Из такого материала получится потрясающий репортаж! Хеллен, ты со мной?
– Конечно же, Генри, я всегда с тобой! – не сомневаясь, откликнулась Эйр. – Где ты – там и я! Сделаем совместный репортаж о штурме главного информационного центра России с массой фотографий и заработаем кучу денег! Ведь этот потрясающий репортаж опубликуют многие ведущие газеты и журналы мира. Представляешь, каковыми будут наши гонорары!.. 
Генри Ролсон, аккредитованный в России в качестве корреспондента влиятельной американской газеты «Вашингтон пост» прилетел в Москву второго октября, передав своему коллеге по ЦРУ, обосновавшемуся в посольстве США, секретные инструкции. Передать эти инструкции иным способом было нельзя, поскольку ещё с советских времён в стенах посольства могли сохраниться всякого рода «жучки», и в русских спецслужбах ещё не перевелись глубоко законспирированные патриоты-коммунисты, поддерживающие связь с Домом Советов, несмотря на его осаду верными президенту войсками.
Вместе с Генри в Москву прилетела и Хеллен Эйр. Они были неразлучны. Переночевали в гостинице при посольстве и на следующий день, как только начинало темнеть, отправились на метро к телецентру, к которому стекались сторонники Верховного Совета и любопытные москвичи. 
Окончательно стемнело, когда, пробившись сквозь неорганизованную толпу, Генри и Хеллен заняли удобную позицию метрах в ста от главного входа в аппаратно-студийный комплекс телецентра, полагаясь на самую современную аппаратуру для съёмки и звукозаписи. Ближе не получилось, да и было небезопасно, поскольку после отснятого эпизода с грузовиком, выбившим двери, куда вместе с несколькими дружинниками, вооружёнными захваченными в мэрии автоматами, ворвался возглавивший поход на Останкино генерал Макашов – соперник Ельцина на выборах первого президента России.
Макашов и его соратники пытались перетянуть на свою сторону прибывших на охрану телецентра бойцов из отряда «Витязь» и милиционеров, но те подчинились своим офицерам и не поддались на призывы сторонников Верховного Совета. Началась беспорядочная стрельба, и макашовцы были вынуждены отступить.
Прозвучали первые одиночные выстрелы с разных сторон, потом раздался грохот разорвавшейся гранаты, за которым последовал шкал пулёмётно-автоматного огня вначале поверх голов, а затем и на поражение в безоружных людей, метавшихся по площади, прилегающей к аппаратно-студийному комплексу. Охваченные паникой, люди падали на асфальт, вскакивали, перебегали несколько метров, снова падали и ползли к скверу в надежде укрыться в темноте среди кустарника и деревьев.
– Хеллен, нам пора отходить, сворачивая аппаратуру, – по-военному жёстко приказал Генри своей спутнице, отснявшей не одну сотню кадров, из которых она потом выберет лучшие.
Однако выбраться под защиту неблизких жилых домов оказалось не так-то просто. Добрались лишь до простреливаемого сквера, заметив  группу наиболее решительных демонстрантов-мужчин, сливавших горючее из нескольких брошенных водителями грузовиков, и заливавших бензин в попавшие под руку, рассыпанные по земле пустые бутылки от лимонада, пива и пепси. Затыкали бутылки пропитанными бензином скомканными обрывками газет, поджигали и бросали эти наспех изготовленные «коктейли Молотова» в сторону аппаратно-студийного комплекса, пытаясь поджечь бронетранспортёры, прикрывавшие разбитый грузовиком проход в студию. Однако больших возгораний не последовало. Смельчаков, метавших бутылки, отогнали пулемётным огнём поверх голов. Однако шальные пули всё-таки поразили одного из нападавших. Мужчина упал и больше не подавал признаков жизни.
– Постой, Хеллен! Я должен это снять! – Генри схватил её за руку и, пытаясь наладить кинокамеру, внезапно обмяк и опустился на землю…
Эйр ахнула и присела возле него. Из груди Генри, куда чуть ниже сердца угодила шальная пуля, хлынула кровь. Он судорожно глотал воздух, инстинктивно пытаясь зажать рану свободной рукой… 
– Сергей, отходим! Не отставай! – крикнул другу Андрей, бросив последнюю бутылку, которая не долетела до цели и упала на тротуар. Вдребезги разлетелось стекло и вспыхнувший бензин «поплыл» по асфальту, стекая через чугунную решётку в  водосточный коллектор.
Пригнувшись, добежали до сквера и наткнулись на бездыханное тело Генри и рыдавшую над ним Эйр.
Чуть выше голов молниями сверкнули трассеры, срезая ветки с деревьев. Сергей споткнулся о выпавшую из рук Генри камеру и упал, едва не уткнувшись лицом в лицо убитого.
– Ролсон! – вскрикнул Сергей, узнав американца, хоть и видел его воочию всего лишь пару раз. В конце мая восемьдесят восьмого года возле Свято-Данилова монастыря, куда заглянул президент США, прилетевший в Москву с официальным визитом, приуроченным к празднованиям тысячелетия крещения Руси, и позже на даче в Малаховке, которую было жаль продавать перед переездом в Ленинград. Затем читал статьи Ролсона с его фотографиями, которые Елена переводила на русский язык.
«А это кто рядом с ним? Вся в слезах, сотрясается от рыданий? Конечно же, это Хеллен Эйр! И она была вместе с ним в тот майский день. Вот так встреча с убитым американцем и его подругой со спутниковым телефоном в руках!»
Плачет, не обращая внимания на споткнувшегося мужчину – сколько рядом таких. Дрожащими пальцами пытается набрать чей-то номер.
– Вставай, Серёжа! Надо уходить! – подал ему руку Андрей. – Кто такой Ролсон? Кажется, так ты назвал убитого. Иностранец? Ты его знаешь?
- Да, Андрей, он американец. Уходим. Кто – потом расскажу.

5.
– Нет больше сил смотреть на то, что творится в Останкино, и слушать этого чмокающего урода! – Галя решительно выключила телевизор после прерванных коротким выступлением Гайдара ужасающих кадров событий возле телецентра Останкино, сопровождаемых холодными расчётливыми комментариями невидимого за кадром либерального обозревателя.
– Морда круглая, словно блин, испуганная. Лопочет не то, о чём думает. Ведь знает, что люди его ненавидит за «шоковую терапию», вот же название придумали паразиты! Ещё больше возненавидят за то, что творят! Даже школьники рвут и выбрасывают книжки всех трёх Гайдаров! Не доглядели родители за своим чмокающим чадом, и поделом!
Ой! о чём это я? – спохватилась Галя, испуганно посмотрев на подругу.   
– Сердце подсказывает, что Сергей с Андреем сейчас там, – простонала Елена. Глаза у неё сухие, да столько в них муки, что и не высказать. Раскашлялась, простудилась, горло болит. Хорошо, что хоть не ангина.
– Что ты, Леночка! – обняла её Галя. – Нельзя так себя изводить! Слава Богу, что сама убереглась от насильников и убийц.
– Сергей настоял, чтобы покинула Дом Советов. Простудилась, температура поднялась. Вышла. Едва не задержали омоновцы. Сказала, что здесь оказалась случайно. Заглянули в паспорт и отпустили. Душил кашель и слёзы. Вышла из оцепления и ещё долго не могла оторвать глаз от Дома Советов, над которым развевался красный флаг, – вспоминала Елена Васильевна, переживая за мужа, Андрея и всех граждан, оказавшихся в осаде за колючей проволокой…
– Утром часть наших прорвали кольцо окружения. Пошли на Останкино, чего нельзя было делать. Нельзя было оставлять Дом Советов, и вот что теперь там происходит …
– Так может быть, их там нет. Может быль Сергей и Андрей всё же остались в Белом Доме? – предположила Галя.
– Вот и ты, подруга, называешь Дом Советов Белым Домом, – вздохнула Елена, подумав, – «а ведь будут так называть…»
– Прости, Лена, оговорилась. Дом хоть и белый снаружи, но пока ещё Дом Советов, – извинилась Галя.
– Двадцать восьмого сентября мы примчались из Ленинграда, всё ещё так называю Санкт-Петербург, в Москву, где встретились с Андреем, приехавшим из Ульяновска. Ольга с детьми осталась дома. Чувствую, переживает, рвётся к мужу, да разве оставишь детей.
Дом Советов был уже в оцеплении, однако удалось пробиться через милицейский заслон.
– Идите, все там подохнете! – кричал нам вслед раскормленный офицер с красной поросячьей мордой, от которого разило спиртом, табачищем и смрадом, – вспоминала Елена Васильевна.
– В огромном здании холод и мрак. В ходу свечи. Защитники Дома Советов живут коммуной. Нас зачислили на скудное осадное довольствие, на котором долго не протянуть. Сергей и Андрей записались в добровольную дружину, меня не приняли. Направили работать в медпункт и в хозчасть.
Ночевали в опустевших кабинетах, спали, не раздеваясь, на полу. Наступил октябрь. Ночами холодно. Простудилась, и вчера Сергей уговорил меня покинуть Дом Советов. Ушла. Не помню, Галя, как до тебя добралась. А где Леонид? Неужели он тоже там?
– Нет, Лёня не там. Где точно – не знаю, но не там. Переживаю, как бы чего не случилось, ведь инвалид, а в Москве введён комендантский час. Что, если задержат? Знаешь, Лена, за прошедший год Лёня сильно переменился. Читает церковные книги, встречается со священниками. Говорит, что хочет посвятить себя служению Богу. А ведь был коммунистом. Полковник, и вот такие намерения. Якобы Анна Григорьевна, сестра его покойной бабушки Татьяны Трифоновны, предрекла быть Леониду священником.
– Да это так, – подтвердила Елена. – Знаю Анну Григорьевну, не раз сбывались её вещие предсказания. – А ты, Галя, как относишься к этому? – откашлявшись, спросила она.
– Ой, даже не знаю, –  вздохнула Галя и призналась подруге. – Я жена офицера, и если Лёня станет священником, с ним не останусь. Да что я говорю, – всхлипнула она. –  Сама не знаю, что говорю!
– Успокойся, – обняла Елена подругу за плечи. – Чему быть, тому не миновать…
– Лена, вчера позвонила Оля Булавина. Сообщила, что на другой день после отъезда Андрея в Москву, а она не смогла его удержать, в Ульяновск приехала его прежняя жена Маша с пятнадцатилетним сыном Егором. Уехали из Израиля, где прожили десять лет.
Рубин – её муж – окончательно разорился, разболелся и умер от инфаркта. Сама она ни дня не работала и ничего не умеет. Продала всё, что смогла, и на вырученные деньги купила билеты на самолёт до Москвы. Но родные её не приняли, и она вместе с сыном поехала в Ульяновск, узнав, что Андрей уволен из армии и вернулся в родной город. Сейчас Маша там, временно проживает на квартире вместе с Ольгой. Трудно представить каково Ольге. А Егор заявил, что хочет остаться с отцом. Почти взрослый парень. Как у них теперь всё сложится, не представляю…
– Не переживай, сложится, – успокоила подругу Елена. – Ольга – сильная женщина, справится. Если Егор решил остаться с отцом, значит останется, а Маша здесь лишняя, сама во всём виновата. Уедет.
– Да, Лена, надеюсь, что всё образуется. Только бы ничего не случилось с Серёжей и Андреем. В Останкино стреляли, и вряд ли на этом остановятся. Дом Советов окружён, и озверевшая от крови власть не остановится ни перед чем. Не жалеешь, что переехала из Москвы в Ленинград, фу! В Санкт-Петербург? – поправилась Галя. – Никак не привыкну к новому названию.
– И я не никак не привыкну,  – согласилась с подругой Елена. – Если менять название, то лучше на Петроград. Нет, не жалею, что переехали. В Ленинграде спокойнее, да и Сергей хотел вернуться в родной город. В августе девяносто первого года, после его увольнения из «Красной звезды» и моего изгнания, – Васильева нахмурилась, – из «Правды», в Москве нас больше ничто не удерживало. Продали дачу и обменяли московскую квартиру на равноценную. Зато живём теперь в центре Ленинграда на Васильевском острове неподалёку от родителей Сергея. Так что теперь я уже трижды Васильева, – грустно пошутила Елена Васильевна.
– Повезло, устроилась учителем в среднюю школу. Преподаю английский и немецкий языки в старших классах. Кроме того занимаюсь переводами с английского. Такая работа неплохо оплачивается. Сергей с немалыми трудами и при поддержке отца устроился на работу в газету-многотиражку на Кировский завод. Ирочка учится в одиннадцатом классе, сейчас живёт у бабушки.
– А братья Сергея. Как они? – поинтересовалась Галя.
– Александр – пилот малой авиации. Живёт в Архангельске. Летает на АН-2 на крайнем севере и в Арктике.  Женился на северянке из небольшого посёлка Мезень. Мечтает летать на больших пассажирских лайнерах, но пока его не берут из-за несмываемого «пятна» в личном деле…
Алексей открыто поддержал ГКЧП и после увольнения из флота остался не у дел. Его эстонская жена Анна Грейг уговорила Алексея принять предложение некоего вербовщика, появившегося в Таллине, и переехать в Аргентину, где ещё до войны обосновались её родственники. Ценят там наших офицеров. Так что служит теперь Алексей в аргентинском военно-морском флоте. Плавает на эсминце. Вот таковы судьбы большой семьи Васильевых.
Анна и Алексей шлют письма своим родственникам в Таллин, а те пересылают их нам. Теперь в нашу жизнь входит интернет с электронной почтой. Мы собираемся приобрести компьютер, так что скоро будем переписываться через интернет. Удобно, письма доходят до адресата в любую страну мира почти мгновенно.  – Закончила Елена Васильева рассказ о братьях мужа.   
Настенные часы пробили полночь. Наступил судный день – четвёртое октября 1993 года.
«Что-то готовит нам день грядущий?» – содрогнулась Елена, вспомнив о муже, от которого третий день нет никаких вестей. Раскашлялась, расчихалась.
– Вот что, Леночка, засиделись мы с тобой, а ты кашляешь, чихаешь. Болит горло?
– Болит, – призналась Елена, – но не ангина. Пройдёт.
– Напою тебя чаем с лимоном и мёдом. Храню, как лекарство. Потом спать, сил набираться. Вернётся Лёня – вылечит. Знаешь ведь, есть у него дар целителя. 
 
6.
Звёздная ночь. Ясно и холодно. Озираясь по сторонам, Сергей и Андрей выбрались из подвала, где укрывались до наступления темноты. С самого начала учинённого побоища со стрельбой из танков по Дому Советов они держались вместе. Автоматная пуля угодила в плечо Сергея. К счастью кость не задета, но рана серьёзная, разорваны ткани, обильное кровотечение. Приложив антибактериальный марлевый пластырь, Андрей умело перевязал рану друга бинтом. Пластырь и бинт ему выдали в медпункте. Пригодился.
Справа за проломленной в нескольких местах оградой стадион. Оттуда доносятся душераздирающие крики и вопли, трёхэтажный мат и стрельба озверевших карателей.
– Хоть бы один автомат! – прохрипел Андрей, с ненавистью посмотрев в сторону стадиона, где палачи издевались над захваченными сторонниками разгромленного Дома Советов, откуда не замаранным кровью бойцам «Альфы» удалось вывести большинство бывших депутатов Верховного Совета. Но это днём, а с наступлением ранних осенних сумерек в громадное здание, почерневшее от пожаров, вызванных попаданием снарядов из орудий танков, бивших прямой наводкой с моста через Москву-реку, на этажи Дома Советов вошли каратели. Что там тогда творилось, так и останется на их совести. Тех, кто не погиб от пуль и снарядов, тех, кто не смог пробиться в город, каратели вылавливали и гнали, избивая дубинками, на стадион…
Левее, в кустах возле крайнего подъезда жилого дома, в квартирах которого затаились охваченные ужасом жители, послышались сдавленные женские крики и грубая матерная ругань. В окнах дома ни огонька.
«Как тогда, в Сумгаите», - припомнил Сергей. - «Только рядом не Вадим Коротков, а Андрей Булавин».
- Давай, Серёга, за мной! – пригибаясь к земле, тихо скомандовал Андрей.
В кустах двое, оба в камуфляже. На земле рядом с женщиной, которой один громила зажимает рот, а другой срывает с жертвы одежду, сброшенные бронежилеты и короткоствольные автоматы. От обоих, потерявших человеческий облик озверелых самцов, разит спиртом. Никого рядом с собой, кроме жертвы, насильники не видят, не  слышат, не замечают…
Сделав Сергею знак укрыться за деревом, Андрей подхватил с земли автомат и двумя резкими ударами в безумные головы вырубил обоих насильников, стащив одного из них  –  первого с тела несчастной жертвы. Подхватив кричавшую женщину под руки, Андрей обернулся к Сергею.
– Не отставай!
– Колян! Лёха! Вы где? – послышался издали чей-то грубый окрик. – Кончайте, и марш ко мне!
– Серёга, не отставай! – тихо повторил Андрей. Повертев, бросил автомат, с пустым магазином, и, зажав рукой рот пытавшейся вырваться женщины, успел рассмотреть, как она молода – девушка, недавно окончившая школу.
За спиной послышался стон. Андрей обернулся. Один из насильников шевелился, подавая признаки жизни.
«Чёрт с тобой, гад! Живи, паразит, и помни – попадёшься ещё – зарою!   
Открыв дверь второго от края дома подъезда, они оказались на тёмной лестнице.
– Поднимаемся выше. Только осторожней, темно, – распорядился Андрей. – Нас могут искать. Попробуем укрыться в одной из квартир. Только бы впустили. Если нет, попробуем выбраться на крышу, а там – как получится.
В кромешной тьме, нащупывая руками двери квартир, жали на кнопки звонков, прислушиваясь, не появится ли кто? Гробовое молчание. Охваченные страхом жильцы не решались подходить к дверям. И лишь на четвёртом этаже в квартире, до которой ещё не добрались, открылась дверь и выглянула старушка со свечкой в руках.
– Входите, товарищи, укрою, – прошептала она.
Андрей осторожно поддерживал рукой девушку, которая начинала приходить в себя, понимая, что рядом с ней люди, спасшие её от надругательства, после чего насильники могли и убить. Что для вкусивших крови нелюдей человеческая жизнь?..
– Здесь у меня уже есть один ваш товарищ. Теперь вот и вы, бедолаги мои. Да вы с женщиной!
– Девушка, – ответил Андрей, – и товарищ мой. Он ранен. Хорошо бы хозяюшка согреть воды, промыть и перевязать рану.
– Ранен! Куда?
– В руку выше локтя. Кость цела, но потерял много крови.
– Ничего, почти не болит. Потерплю до врача, – подал голос Сергей.
– Какого врача? Да ты что! Пулевое ранение. Сдадут тебя костоломам, – возмутился Андрей. – Придётся обойтись без врача.
– Воды согрею, а свет зажигать не стану, а то пойдут изверги по квартирам. Если начнут звонить и стучать, не открою. Нет никого, – решительно заявила хозяйка и представилась.
– Мария Ивановна, член партии с тысяча девятьсот сорок первого года. Фронтовичка, имею награды.  Вас-то как называть?
– Меня Андреем, друга Сергеем, – ответил Булавин. – Сильно рискуете, Мария Ивановна. – Не пощадят изверги, не посмотрят, что воевали, а партия теперь под запретом. Не боитесь?
– Мне уже семьдесят пять. Вдова. Дети взрослые, живут отдельно, а здесь я осталась одна в двухкомнатной квартире. Бояться мне нечего. Пусть убивают. Фашист не убил, а эти хуже фашистов. Будь прокляты матери, которые их породили! И откуда такая жестокость?..
Андрей промолчал. Уж он-то знал, как за прошедшие годы изменились многие люди…
– А тебя, как звать? – обратилась хозяйка к сидевшей на полу, прижавшейся к стене девушке.
– Ирина.
– Надо же, зовут девушку, как и нашу Ирочку, – подумал Сергей. – Почти ровесницы. Хорошо, что дочь сейчас в Ленинграде.
– Ты цела? – спросила Мария Ивановна
– Спасибо им, спасли. Спасибо вам, товарищи Андрей и Сергей, – поправилась она, назвав своих спасителей по именам. – Только щека саднит, ободрали, да синяки по телу…
– Йодом щёку помазать? – предложила хозяйка.
– Нет, не надо. Промою тёплой водой. Так незаметнее. Завтра попробую пробрать к метро, и уехать домой, если получится.
– Не получится, – покачала головой Мария Ивановна. – Побудешь пока у меня, а как только снимут оцепление, уйдёшь. 
– А позвонить от вас можно?
– Можно. Телефон есть. Звони. Родители переживают.
- Телефон! Как же я сразу не догадался! – обрадовался Андрей. – Серёжа, позвони Гале и Лене, надеюсь, она добралась до дома. Скажи, что сейчас мы у хороших людей и при первой возможности вернёмся в Крылатское. Попроси её позвонить Ольге в Ульяновск, пусть Лена её успокоит.
Хотелось Сергею спросить девушку, которая поднялась с пола и поспешила к указанному хозяйкой телефонному аппарату, – «как же тебя занесло в Дом Советов?» Однако промолчал, не стал отвлекать нелепым вопросом. Ведь и он по велению сердца приехал из Ульяновска на защиту Дома Советов. – «Пусть позвонит родителям, успокоит. Позвоню после неё». 
– А вы кто? – спросил Андрей, не видя в темноте лица мужчины, которого укрыла отважная пенсионерка Мария Ивановна, воевавшая в Великую Отечественную войну.
– Депутат бывшего Верховного Совета. Зовут меня Олег, – нехотя признался мужчина. – Впрочем, теперь уже бывший депутат…
– А фамилия? Быть может, слышал о вас?
– Теперь это неважно. Нет Верховного Совета России. Разогнан, расстрелян…
– Большую часть депутатов вывели из Дома Советов бойцы «Альфы». Почему же вы не вышли вместе с ними?
– Не вышел, не получилось. До темноты скрывался в подвалах, надеялся выбраться ночью за оцепление. Не повезло. Вместе с дружинниками, среди которых были и женщины, был схвачен омоновцами. Пытался объяснить, что я депутат.
Получил в ответ удар дубинкой в придачу с матерными словами: - «Врёшь! Ваших уже вывели, а ты ... остался… » 
Избили и ограбили, вывернув все карманы. Вместе со всеми погнали на стадион. Сам не знаю, как удалось вырваться. Бежал, вслед стреляли. К счастью не попали. Забежал, как и вы в подъезд. Спасибо Марии Ивановне, укрыла.
– Что намерены предпринять?
– Право, не знаю, – голос депутата дрожал, казалось, что он вот-вот разрыдается.
– Не трогайте его. Переживает, – посоветовала Мария Ивановна, – хлопотавшая возле газовой плиты. – Воду я согрела. Промоем рану вашему товарищу. Только темно, рану толком не осмотреть.
– Ничего, промоем и перевяжем на ощупь. Не впервой, – вспомнив Афганистан, ответил Андрей. – Как ты, Серёжа?
– Нормально. Почти не болит. Промывай, перевязывай. Потом позвоню, успокою Лену. Вспоминаю, Андрей, как ходили вместе с тобой в рейд по пустыне на перехват каравана с оружием. Вспоминаю жуткую резню, учинённую душманами в дружественном кишлаке. Зверски убитых женщин, детей…
Жутко, даже сейчас. И вот, спустя десять лет такие же зверства творятся в Москве. Непостижимо! – мучился Сергей, страдая не от телесной боли, когда Андрей и Мария Ивановна снимали пропитанные засохшей кровью бинты, а от боли душевной. – «Хорошо, что Лена не видит этого. Где сейчас она? Удалось ли выбраться из окружения, добраться до Крылатского? Позвоню, узнаю…»
– Потерпи, Серёжа. Сейчас промоем рану, присыплем стрептоцидом. Хорошо, что нашёлся в аптечке у Марии Ивановны, и перевяжем чистым бинтом. Ничего, заживёт,  – успокаивал друга Андрей. – В Афгане всё было иначе. В тылу у нас была родная держава, которая не выдаст, которая защитит. Был враг, которого, не оглядываясь, уничтожали, исполняя, как нам внушали свой «интернациональный долг».
Теперь всё не так. Нет бывшей державы. Лютый враг в собственном доме. Насилует, убивает. А ведь это наши люди, многие из них в прошлом соратники. Есть среди них и те, с кем бок обок воевали в Афганистане. Вот такие нынче дела…
Андрей посмотрел в сторону не назвавшего фамилию притихшего бывшего депутата расстрелянного из танковых орудий Верховного Совета, во многом повинного в том, что произошло. Те лица, которые возглавили противостояние, вылившееся в войну с президентской властью, эту же власть укрепляли. По сути, два года спустя закончился второй акт государственного переворота.
В первом акте трагедии первый и последний вице-президент СССР Янаев возглавил борьбу с набиравшим силу президентом России Ельциным и устранившимся от этого поединка таким же первым и последним президентом СССР Горбачёвым, так и не понёсшим наказания за развал страны. А ведь он был гарантом целостности Союза согласно последней советской Конституции.
Вот такая трагедия в двух актах…
– Спасибо, Мария Ивановна, позвонила, – всхлипнув, поблагодарила Ирина хозяйку квартиры. – Мама плачет, у отца поднялось давление. Ругают меня – зачем оказалась на Пресне, зачем пришла к Дому Советов? Успокоила, как смогла, сказала, что сейчас у хороших людей и, как только смогу, вернусь домой.
– Сергей, звони, – напомнил другу Андрей.
– Набрав на ощупь номер квартиры Прокопьевых, где они остановились, приехав из Ленинграда, Серей стал ждать ответа.
– Алло! – послышался голос Гали. – Я слушаю.
– Галя, это я, Сергей.
– Серёжа! – узнав голос Васильева, вскрикнула Галя. – Где ты? Как ты? Андрей с тобой?
– Со мной.
– Четвёртый день от вас никаких вестей. Места себе не находим! Извелись. Лена плачет. Рвёт трубку из рук. Даю.
– Серёжа, где ты! – почему не позвонил раньше? – рыдала в трубку Елена. Сергей уже не помнил, когда видел её слёзы. Разве что, когда она узнала из новостей о смерти, убийстве своего британского друга Боа Стилета, так много сделавшего для семьи Васильевых.
– Успокойся родная моя. Извини, раньше позвонить не могли. Не было связи. Мы у хороших людей, целы, невредимы, – Сергей скрыл своё ранение, – и здоровы. Как только сможем, вернёмся в Крылатское. Леонид дома?
– Нет. Сейчас он в доме знакомого священника Эдуарда Фёдоровича. У него часто бывает. Отправился к нему ещё днём после стрельбы из пушек по Дому Советов. Ужасно! Что же такое творится? Переживаем за вас. Ведь вы там… – всхлипнула Лена. – Леонид вечером позвонил, останется у него на ночь. В Москве введён комендантский час.
Нетерпеливая Галя перехватила трубку у Лены.
– Серёжа, Лёня не был дома и прошлой ночью, когда была стрельба возле телецентра в Останкино. Опять встречался с Эдуардом. Не знаю, что мне и делать, – призналась разволновавшаяся Галина и спохватилась, вернув трубку Елене, которая взяла себя в руки и постаралась успокоиться. Хотя какое же тут успокоение?..
– Серёжа, ты был вместе с Андреем в Останкино?
– Лена, не надо об этом по телефону. Встретимся – поговорим. Вот что, попробуй позвонить Ольге в Ульяновск, успокой её. С Андреем всё в порядке.
– Хорошо, Серёжа, обязательно ей позвоню.
– Лена, второй час ночи. Ложитесь спать, отдыхайте. Не сегодня – завтра встретимся, тогда и поговорим. А пока до свидания. – Сергей положил трубку. – Спасибо, Мария Ивановна, позвонил, успокоил. – Андрей, ты слышал, Лена созвонится с Ольгой.
– Слышал, спасибо. Ей сейчас тяжело вдвойне. Меня рядом нет, а тут ещё первая жена приехала в Ульяновск на следующий день после моего отъезда. Хорошо, что вернулась из Израиля вместе с сыном. Не выгонять же их. Вернусь – объяснимся. Мы разведены и у меня нет никаких обязательств, а Егор хочет жить с нами. Он уже взрослый, скоро ему исполнится шестнадцать. Сын получит российский паспорт.
Помолчали, каждый задумался о своём. 
Сергей посмотрел на бывшего депутата Верховного Совета.
– Олег, вот вы, депутат, на ваших глазах разыгрывалась трагедия развала Советского Союза, растаскивания государственной собственности и, наконец, расстрел из танков Верховного Совета – главного законодательного органа страны. Что у нас теперь? Неужели полуколониальный капитализм?
– Хуже. Теперь у нас наступила эпоха криминализма – последняя тупиковая историческая формация, в которой мы оказались опять впереди всей планеты, – тяжко вздохнул бывший депутат.
– Криминализм? – Удивилась Мария Ивановна. – Неужели?
– Именно так, – подтвердил бывший депутат и признался, – У меня два высших образования – юридическое и историческое, мне ли не знать. Когда-то на земле был первобытнообщинный строй или «первобытный социализм». Его сменили рабовладельческий строй и феодализм. Затем наступила новая общественная формация – капитализм. После Великой Октябрьской революции в России и ряде других государств на несколько десятилетий утвердился социализм. И вот после краха социализма грядёт замешанный на криминале дикий капитализм, по сути  – криминализм…
– Да невесёлую рассказали вы нам историю, – вздохнул Васильев, подумав, – «нечего возразить…»
– Так и есть, – подтвердил Андрей Булавин.
– Товарищи, ведь вы, наверное, голодные? – озаботилась хозяйка.
– Не обедали и не ужинали. Было не того, – подтвердил Андрей.
– Ночь. Хотя до рассвета ещё далеко, накормлю вас всех ранним завтраком. На продукты я не богатая. Варю для вас макароны, большую кастрюлю.  Есть маринованные огурцы со своего огорода. Есть садовый участок у сына – шесть соток. Получил от завода. Завод закрыли, а участок остался, – пояснила Мария Ивановна. – Днём сын звонил несколько раз, спрашивал – как я? Ведь живу рядом с Домом Советов, по которому на глазах зевак стреляли из танков, и это транслировали по телевидению в прямом эфире! Успокаивала. Сижу дома, откуда ни шагу.
Вот и макароны подходят. Есть маргарин, на сливочное масло пенсии не хватает. Ешьте, гости мои горемычные, – приговаривала гостеприимная хозяйка, накладывая макароны в тарелки, – а потом спать. До рассвета ещё несколько часов. Отдохнёте, а там решим, что всем нам делать…

* *
– Сергей, ты не спишь?
– Нет. Мучаюсь, никак не могу заснуть, – признался Васильев. – Два дня словно слились в одни ужасные сутки, в которых было и ликование, как могло тогда показаться в грядущей победе, и жуткая горечь, как потом оказалось, неизбежного поражения...
Вспоминается позднее утро третьего октября, за несколько часов до рокового похода в Останкино. Перед глазами обряд крещения в помещении Дома Советов – такая вот удивительная походная церковь. В присутствии окроплённых Святой водой Руцкого и Хасбулатова крестили тех защитников Дома Советов, кто не был крещён в младенчестве. В обряде крещения участвовал и священник, приехавший в Москву с Украины, а вот имени его не запомнил, – сожалел Сергей. – А ты, Андрей?
– Помню. Отец Виктор. Мученик. Днём позже, теперь уже вчера, ещё до рассвета он вышел из Дома Советов к оцеплению, пытаясь вразумить, остановить готовившихся к штурму карателей. Тщетно. Прогоняли его офицеры, грозили убить. С иконой в руках вышел навстречу громыхавшему по мосту танку. Танк, ведомый неизвестным мерзавцем, которому нет возврата в часть, его там забьют сослуживцы как бешеную собаку,  раздавил священника, протащил на гусеницах несколько метров и отбросил тело в сторону, словно ветошь. Из окна видел такое, вовек не забыть, – вспоминал Андрей.
– После крещения Руцкой призвал защитников Белого Дома к походу в Останкино. Поход, оказавшийся роковым, вынужден был возглавить генерал Макашов, которого я уважаю. По пути захватили здание мэрии. Было и ликование от первой победы, были и первые жертвы…
Затем стремительны бросок через всю Москву на захваченных по пути автомашинах, прежде всего вместительных грузовиках. Незабываемый поход под красными советскими и бело-жёлто-чёрными имперскими флагами, объединивший на короткое время «белых» и «красных», выступивших против либералов.
Потом уже в сумерках была попытка захвата телецентра и возможность прямого обращения к народу страны лидеров Верховного Совета России,  не подчинившегося произволу исполнительной власти.
Неудачи последовали одна за другой. Провокаторы в толпе. Поражающий огонь провокаторов-снайперов, засевших на крышах соседних домов, по солдатам, милиционерам, сторонникам Верховного Совета и москвичам, сбежавшимся поглазеть на доселе невиданное зрелище. А далее – беспорядочный пулемётный и автоматный огонь по разбегающимся людям…
Придёт время, возможно и изложу в подробностях на бумаге, всё, что увидел тогда. Оставлю на память потомкам, – признался Андрей, и спросил у друга, получившего боевое, хоть не тяжёлое, ранение. 
– Сергей, когда мы уже отходили, ты бросился к убитому парню в джинсовом костюме с выпавшей из его рук съёмочной камерой. Рядом с ним, упав на колени, рыдала невысокая женщина. Что-то кричала, кажется на английском языке. Пыталась позвонить по спутниковому телефону. Ты их знаешь? Почему не рассказал?
- Не нашлось тогда для этого времени. Видел их пару раз лет пять назад, и жена рассказала об американском журналисте по имени Генри Ролсон и его подруги Хеллен – тоже журналистки. Лена знает их лучше.
Американцы. Ролсон не только журналист, кстати, не плохой. Читал его статьи. Лена переводила с английского языка по заданию редакции. Несомненно, что этот Ролсон так же офицер ЦРУ. Агенты западных спецслужб теперь чувствуют себя вольготно по всей России, не говоря уже о бывших союзных республиках..
– Вот каков это сукин сын! Тогда ему и поделом, – выругался Андрей Булавин, уволенный из армии за то, что вместе с другими русским офицерами, переведёнными из бывшей ГДР служить на Украину ещё за несколько месяцев до распада СССР, отказался принимать новую украинскую присягу. Не нашлось ему места и в разваливавшейся российской армии.
Перебрались на родину, в Ульяновск. Кое-как обжились, собираясь со временем забрать Олину маму из Евпатории.

7.
Первое время после увольнения Андрея из армии и переезда из Украины в Ульяновск, они жили у родителей Андрея. Однако, жить вшестером в двухкомнатной малогабаритной квартире в старой панельной «хрущёбе» тесно.
Андрея приняли на работу на военный завод, который оставался пока «на плаву» поскольку выпускал военную продукцию, в отдел технического контроля, а Ольга устроилась вахтёром на тот же военный завод. Думала, что временно, однако кругом закрывались многие предприятия и появились безработные, число которых росло. Так что не до выбора. Хорошо, что есть хоть какая работа и за неё платят деньги.
Сняли небольшую двухкомнатную квартиру в старом доме, зато неподалёку от родителей, и переехали в неё с двумя чемоданами. В Германии вся мебель, холодильник, телевизор и прочее – были казёнными. Своего ещё не нажили, да и ни к чему, поскольку в любой момент офицера могли перевести по службе в другое место, а переезд «налегке» – гораздо проще.
Дети учились в школе. Настенька – в пятом классе, а Павлик пошёл в первый класс. После уроков внуков забирала из школы бабушка. Так что кое-как обустроились, хотя жили скромно, не так как в Германии, где жалование подполковника Булавина, выплачиваемое в марках, в несколько раз превосходило постоянно съедаемый инфляцией  семейный рублёвый бюджет.
С двадцать седьмого сентября, не выдержав информационной пытки о событиях вокруг Дома Советов, передаваемых по радио и телевидению в преднамеренном искажении, Андрей взял отпуск и на скором поезде помчался в Москву. Ольга не пыталась его отговорить, только сильно  переживала за мужа, а на следующий день – вот уж никак не ждали! – в их съёмную квартиру пришла вернувшаяся из Израиля бывшая жена Андрея с пятнадцатилетним Егором.
Московские родственники – родной брат и двоюродная сестра – их не приняли. По словам Маши, которую бил нервный озноб, брат наорал на неё – «убирайся обратно в свой поганый Израиль!»
– С тяжёлым сердцем поехали мы в Ульяновск к родителям Андрея. Удивились, встретили нас холодно. Только бабушка обняла Егора и прослезилась. Не стали им ничего объяснять. Ушли. Нет нам места нигде… – на глазах Марии выступили горькие слёзы.
– Вот ты какая, Оля. Красивая, счастливая. Андрей тебя любит. О том, что он женился, и у вас дети, не знала. Мы разошлись, и в этом повинна только я. Ушла к богатенькому еврею, который намного старше меня. Захотелось обеспеченной жизни в Москве, где Рубин занимался коммерцией и рос «как на дрожжах». Едва не попал под статью за связь с криминалом. К счастью, пронесло…
Эмигрировали в Израиль. Андрей нам не писал, да и не знал нашего адреса. Вначале мы жили в Хайфе, там много эмигрантов из Союза. Потом были вынуждены перебраться в Ашдод, это рядом с сектором Газа, где арабы. Жить там небезопасно, из Газы проникают террористы, а иногда залетают ракеты, напичканные взрывчаткой. В городе полно военных.
Вместе учили иврит, в Израиле без иврита не проживёшь. Всюду требуется знание языка. Без иврита не устроиться на хорошую работу, но дома продолжали разговаривать по-русски.
Поначалу дела у Рубина шли неплохо. Я нигде не работала, сидела дома, любила прогулки по набережной, меняя дорогие красивые платья. Любовалась морскими пейзажами, купалась, выслушивая от чернявых мужчин комплименты в свой адрес. Завела молодого любовника…
Однако уже скоро дела у Рубина – в них я не вникала –  настолько ухудшились, что дошло до банкротства. Муж сильно переживал, много пил, заболел и скончался у меня на руках. Сердце не выдержало, – исповедовалась перед Ольгой вдова эмигранта-неудачника.
– Продала последнее и вот – вернулись. Куда нам теперь? – расплакалась Маша, искренне завидуя Ольге.
– Мама, я больше никуда не поеду. Останусь с отцом! – твёрдо заявил Егор. – Буду работать!
Егора увезли из России в возрасте шести лет, но родной язык он не забыл, да и дома разговаривали по-русски. Вот только как быть с образованием? Как наверстать упущенные годы? Ведь большинство из того, чему учили в израильской школе здесь никому не нужно…
– Пожалуй ты прав, Егор. Ты уже взрослый, а я не заметила, как ты вырос. Если тебя здесь примут, то оставайся. Можно пойти учиться в вечернюю школу. Одной мне будет легче. Поеду на Украину. Под Донецком живёт родная тётя – сестра покойной мамы, которую бросил отец, когда мне было три года. Где он сейчас, жив ли, не знаю, да и знать не хочу. Надеюсь, что тётя примет. Дом у неё частный, большой, с садом. Выделит комнатку. Устроюсь на работу, хоть в шахту, а там как выйдет…
– Андрей уехал в Москву вчера и не знает, что вы здесь. Давайте ему позвоним. Что он скажет? – обеспокоилась Ольга.
– Слышала, что в Москве сейчас не спокойно. Только не называй меня, Оля, на «вы», – попросила Мария.
– Хорошо, не буду. Маша, позвонить в Москву лучше из почтового отделения по междугороднему телефону. Собирайся. Андрей уже в Москве и остановится у друга. Надеюсь, что застанем его там. Что он скажет?
 
8.
Весь следующий день просидели в квартире Марии Ивановны, которая сильно рисковала. Огромное ей человеческое спасибо за спасительное гостеприимство.
Утро второго дня вынужденного сидения на «конспиративной квартире», как пошутил Сергей, выдалось пасмурным, накрапывал мелкий дождик.  Первой ушла Ирина, которой хозяйка выдала свой старый зонтик.
– Прикройся, милая моя, но к метро не иди, там могут проверять документы, а ты не местная, и у тебя на лице синяки с царапинами. – Ступай, с  Богом! – Прощаясь, Мария Ивановна перекрестила, обняла и поцеловала девушку.   
Осторожно, так, чтобы не заметили соседи, Ирина спустилась на первый этаж и вышла на улицу. Андрей и хозяйка наблюдали за ней из окна. К счастью, ни милиции, ни солдат поблизости не было.
– Слава Богу, ушла, – облегчённо вздохнула хозяйка. – Кто их вас следующий?
– Попробую я, – вызвался Сергей.
– Правильно, лучше выходить по одному, – одобрила Мария Ивановна, покачав седой головой. – Ну как в войну, на оккупированной врагом территории! Вот до чего дожили…
– Я следом за Сергеем, – решил Андрей.
– Не сразу, потерпи с полчаса, – остерегла хозяйка.
– Разумно, – согласился Андрей. – Серёжа, где нам лучше встретиться?
– Давай на углу Малой Грузинской улицы возле булочной. Пройдём пешком до станции метро «Улица 1905 года». Надеюсь, что там поменьше милиции и больше людей. Спешат москвичи на работу. Им не до наших проблем.
– Хорошо, жди меня там, а потом вместе на метро в Крылатское. – А вы, Олег? –  обратился Андрей к бывшему депутату со следами побоев на припухшем небритом лице.
– Куда ему такому. Пусть отсидится у меня ещё денёк, – решила Мария Ивановна. – Такого непременно задержат. Одежда порвана, лицо побитое, на бомжа похож, хоть и депутат. Ничего, найду, во что его переодеть. Костюм от покойного мужа остался. Не жалко для бывшего депутата, хоть и Верховный Совет тоже повинен в том, что у нас происходит. Да что теперь поделаешь…
С дороги Сергей позвонил из телефона-автомата, сообщив, что не позже, чем через час, они будут в Крылатском, и Леонид вышел во двор встретить друзей. Не стал ни о чём расспрашивать. Дома расскажут, что пережили в эти тяжёлые, воистину окаянные дни, как назвал их Эдуард Фёдорович – друг и духовник Леонида Прокопьева.
– Слава Богу, вернулись!

* *
Сергей снял пропитанную кровью рубашку.
– Вот, задела шальная пуля. Плечо выше локтя, – виновато опустив глаза, пояснил он. – Кость не задета. Андрей перевязал, потом у Марии Ивановны, где отсиживались весь вчерашний день, рану промыли, перебинтовали свежим бинтом, присыпали порошком стрептоцида.
– Боже мой! Серёжа, что же ты наделал? Ведь тебя могли убить! – испугалась Елена. Тебе срочно надо к врачу! Вдруг заражение?
– Успокойся, Леночка. Не убили, и рана пустяковая, заживёт, – попытался Сергей успокоить жену.
– К врачу ему нельзя. Ранение пулевое. Могут сообщить в милицию, – озаботился Леонид. – Снимай бинт, осмотрю твою рану.
– Снимай бинт, Серёжа. Давай помогу, – вызвалась помочь Галя. – Лёня у нас наделён даром целителя. Многим помогает. Осмотрит и промоет рану. Заживёт.
Отстранив жену, Леонид сам развязал бинт.
– Ну что? – затаив дыхание, спросила Елена.
– Думаю, что ничего страшного, – успокоил Леонид. – Очищу рану от гноя, хорошенько промою и пока не зажила, кровоточит, зашью. Шрам будет почти незаметен. Есть у меня специальные нитки. Только, Серёжа, придётся тебе потерпеть.
– Потерплю, – согласился Сергей. – Зашивай.
– Прежде очищу и промою особенной целебной водой. Беру воду из источника Рудненской Божьей Матери, бьющего из подножья горы, на которой стоит храм Рождества Пресвятой Богородицы. Недалеко от нас, на Крылатских холмах. Регулярно хожу к источнику за водой. Пьём целебную воду и не хвораем. В воде – особая целебная сила, – пояснил Леонид.
Промыв рану целебной водой, вдел нитку в иглу.
– А теперь потерпи, казак, атаманом будешь!
Закончив мучительную для Сергея операцию и перебинтовав зашитую рану чистым бинтом, потребовал.
– Вот теперь, Серёжа, рассказывай, как всё было. Ты журналист, теперь редактируешь заводскую газету. Тебе и слово. Если что-либо забыл, дополнит Андрей.      
С полчаса Сергей рассказывал о трагических событиях в Останкино и Доме Советов, участниками которых были он и Андрей.
– Восстание, вспыхнувшее в Москве, подавлено, так и не став всенародным. Закончилось двумя днями расстрела – у телецентра Останкино и у Дома Советов. Сколько всего погибших, к сожалению, мы никогда не узнаем , – вздохнув, добавил Андрей  к рассказу друга.
– Сергей, ты рассказал, что видел убитого у телецентра Генри Ролсона. Ты не ошибся? – спросила Елена.
– Нет, Лена, не ошибся. Это был именно он. Рядом с ним была Эйр. Её я узнал. Рыдала, пытаясь кому-то позвонить по спутниковому телефону. Это были они. Я упал, споткнувшись о выпавшую из рук Ролсона портативную кинокамеру. Понимаю Ролсона. Им овладел азарт репортёра снять кровавое побоище возле московского телецентра. Ну что ж, в результате такая вот «награда», и по заслугам!
– По заслугам! – поддержали Сергея Леонид и Андрей. Женщины промолчали. Остывая, Леонид всё-таки посочувствовал своему ливанскому знакомому Герману, который, спустя некоторое время, перебрался вместе с женой следом за сыном в Америку. – «Жаль родителей, потерявших единственного сына…» 
– В новостях передавали, что зачинщики во главе с Руцким и Хасбулатовым арестованы и помещены в изолятор. Серёжа, как ты думаешь, что их ждёт? – спросила Елена.
– Ничего я не думаю, – ответил Сергей. – Но если спросила, отвечу. Долго их там не продержат. Суда над ними, скорее всего не будет, поскольку и власть в этих кровавых события, как говорится, замарана «по уши». Через несколько месяцев всех выпустят и восстановят в правах. И у них «рыльца в пушку». Многое сделали для разрушения Союза и утверждения в новой России неограниченной президентской власти, настоящей диктатуры. Выйдут на свободу, и некоторые из них, пожалуй, будут востребованы на новых высоких государственных постах .
Символично, что выбравшись на волю после двух дней, проведенных в квартире добросердечной Марии Ивановны, мы добрались до станции метро «Улица 1905 года», названной так в память о Первой русской революции, подавленной в начале нашего века. Тогда всё было куда как серьёзнее. В начале века народные волнения прокатились по всей России и не затихали в течение двух последующих лет после подавления Декабрьского вооружённого восстания в Москве. Закончились потрясшие Россию революционные события и начался экономический подъём, прерванный Первой мировой войной и последующей второй революцией…
Теперь не так. Большинство граждан не поддержали Верховный Совет с его бесполезными, по сути, антинародными законами, не способными остановить стремительное обнищание населения, с одновременным неслыханным обогащением избранного меньшинства за счёт растаскивания государственной общенародной собственности. Вот таковы итоги недавних событий. Экономика России отброшена назад на десятилетия. Стоит ли ожидать стабилизации и подъема?
– В этом веке, до окончания которого осталось меньше семи лет, вряд ли, – предположил Леонид. – Разве что, когда к власти в России придут новые люди, незапачканные пролитой кровью и прочими преступными деяниями, стоит нам ждать экономического подъёма, а пока всем необходимо терпеливо сберегать то, что ещё не утрачено. Сохранить народ, сохранить армию – защитницу государства.
Обманутые люди, не верящие в обещания властей, потянулись в храмы. Во время службы в храме Рождества Пресвятой Богородицы на Крылатских холмах прихожан теперь много, не в пример прошлым годам. Идут люди в храмы, идут люди к Богу…
– Верно, сказано, – согласился Сергей. –  Идут люди в храмы…    
– Ну что ж, Лёня и Галя, спасибо за гостеприимство. Пора и нам по домам. – Завтра с утра мне в Ульяновск, где предстоит встреча с бывшей женой и сыном. Егор останется с нами, и это радует, а Маша пусть уезжает, куда хочет.
– А нам ехать сегодня вечерним поездом, – решила Елена. – Я уже пропустила несколько уроков в школе, и предстоит нелёгкий разговор с директором. Надеюсь, что всё же не уволят, – добавила она, взглянув на часы. – Спасибо за гостеприимство. Как надумаете, ждём вас в Ленинграде. Извините, что зову город по-старому, никак не привыкну к новому названию бывшей столицы России, которую теперь называю Северной столицей. Часа через полтора отправимся на вокзал. Осенью проблем с билетами не бывает.
Неожиданно раздался телефонный звонок.
– Кто бы это? – Леонид взял в руки трубку. – Алло?
В ответ послышался не слишком уверенный мужской голос.
– Будьте любезны, позовите к телефону Елену Васильевну.
– Извините, а вы не ошиблись? – удивился Леонид просьбе неизвестного абонента. – «Откуда ему известен наш номер?»
– Нет, не ошибся. Позовите, пожалуйста, Елену Васильевну. Я знаю, она у вас –  потребовал мужчина.
– Лена, просят тебя.
Удивлённая Елена перехватила трубку.
– Кто вы? – спросила она.
– Ваш друг.
– Илья Яковлевич! Вот не ожидала! Чем обязана?
– Елена Васильевна, я рядом. Выгляните в окно, увидите мою «Волгу». Уважьте, выйдите на несколько минут.
– Вы один, без племянника?
– Да один.
– Хорошо, выходите из машины. Присаживайтесь на скамеечке. Я подойду, знаю, что не отстанете, – согласилась Васильева и виновато посмотрела на мужа. – «Извини, Серёжа, вот прилип противный», – говорил её взгляд.
– Я пойду с тобой.
– Серёжа, не надо. Я ненадолго. Не похитит же он меня? – улыбнулась Елена и выглянула в окно. Исаков вышел из «Волги» и направился к садовой скамейке.
Елена накинула на плечи плащ и вышла в прихожую. Леонид вышел следом, прикрыть дверь.
– Откуда ему известен номер моего телефона?
– Лёня, ты забываешь, в какой он служил конторе, название которой хоть и поменялось, но суть осталась. Таким, как этот «фрукт», всё известно.
– Понаблюдаем за вами из окна, – предупредил Леонид.
– Хорошо, понаблюдайте. Я скоро вернусь, – пообещала Елена Васильевна, застёгивая на ходу пуговицы плаща.
– Лёня, вспомнила. Когда тебя не было дома, позвонил Женя Камарин. Он сейчас в госпитале Бурденко. Говорит, что ничего страшного, на обследовании. Проходит курс лечения. Спросил где ты, не у Дома Советов? Успокоила, что нет, не там, в гостях у священника. Женя рассказал, что общий ваш друг Миша Лихов, вместе с которым вы побывали в Чехословакии, сейчас в Рязани. Гостит в родном Воздушно-десантном училище.
– Спасибо, Галя. Обязательно навещу Камарина. Можем навестить его вместе, вспомнишь, как я там проходил курс реабилитации, а ты дежурила в проходной госпиталя.
– Ладно, навестим вместе, – согласилась Галя. – Смотри, Лена вышла из подъезда.

* *
– Илья Яковлевич, – всё-таки, чем же обязана? – повторила свой вопрос Елена Васильевна.
– Вы давно в Москве? – спросил Исаков.
– Несколько дней, – собираясь с мыслями, ответила Елена Васильевна. – Приехали вместе с мужем проведать старых друзей. Леонида Семёновича знаю с детства. Вместе учились в одной школе.
– Знаю, вы мне об этом рассказывали. Неужели надумали просто так приехать в такое неспокойное время? В Санкт-Петербурге куда как спокойнее. Впрочем, кажется худшее позади. Непокладистый Верховный Совет распущен, виновные в кровопролитии возле телецентра и Белого Дома задержаны и взяты под стражу.
– Только ли одни они виновны? – возразила Васильева.
Исаков промолчал.
– Илья Яковлевич, сегодня мы возвращаемся домой. У нас мало времени, надо собраться, купить билеты. Никак не ожидала встретиться с вами. По вашему внешнему виду заметно, что не мало «потрудились» в эти тревожные дни…
– Не надо так, Елена Васильевна, – остановил её Исаков. – Вы даже не представляете, что могло бы всех нас ожидать, в случае если бы верх в схватке двух ветвей власти одержал Верховный Совет. Страна на долгие годы погрузилась бы в хаос, в новую гражданскую войну…
– Не стану оспаривать, что могло бы произойти. Зачем вы здесь, Илья Яковлевич? Неужели чтобы разъяснить мне ситуацию, сложившуюся в стране после разгона Верховного Совета?
– Нет, Елена Васильевна. Вы умная женщина и всё понимаете. Просто хотел вас увидеть. Когда ещё придётся? – вздохнул Исаков, безнадёжно влюблённый в Васильеву.
– Если нечего больше сказать, то я пойду, а то муж беспокоится.
– Вы приехали в Москву поддержать Верховный Совет? – неожиданно спросил Исаков.
– Если отвечу – нет, всё равно не поверите. Да.
– Вы были там?
– Была, но ушла до расстрела. Муж настоял.
– А он?
– Пережил весь этот кошмар. Вот что, давайте, Илья Яковлевич, на этом закончим и я пойду собирать вещи в дорогу.
– Постойте, я не сказал главное, – остановил Исаков Елену Васильевну. – Во время попытки штурма телецентра в Останкино шальной пулей был убит наш общий знакомый репортёр газеты «Вашингтон пост» Генри Ролсон.
– Мне это известно. Жаль молодого и, несомненно, талантливого журналиста. В то же время, нет жалости к агенту ЦРУ! – резко ответила Елена Васильевна.
– Вот и вам известно кем он был. Спасибо, что хоть похвалили его как журналиста. Откуда же вы узнали о гибели Ролсона?
– От мужа. Он видел его тело и рыдавшую рядом с ним Хеллен Эйр, – призналась Васильева. – Пыталась кому-то позвонить по спутниковому телефону. Возможно вам?
– Возможно, – вяло ответил Исаков. – Как и вы, Елена Васильевна, этим вечером отправляюсь в дорогу. Только значительно дальше. Лечу в Штаты. С удовольствием пригласил бы вас в увлекательное путешествие за океан, да ведь откажетесь.
– Откажусь, Илья Яковлевич. Ведь нам не по пути. Вас ждёт Америка, а меня ждут мои ученики. Преподаю английский и немецкий языки в средней школе.
 – Первый раз лечу в Америку, с которой необходимо налаживать деловые связи. Хочу осмотреть всю страну от океана до океана, встретиться с бизнесменами, установить с ними контакты. Надо поднимать экономику страны.
– И племянник летит вместе с вами?
– Владислав всегда рядом со мной. Мы – одна копания.
– Ну что ж, пожелаю вам успешного перелёта за океан. Прощайте, Илья Яковлевич.

9.
Тихая аллея элитного вашингтонского кладбища, обсаженная аккуратно подстриженными голубыми туями. Ранний вечер. Тепло несмотря на октябрь. На кладбище не многолюдно.
Возле усыпанной розами свежей могилы Джона Готфрида, похороненного рядом с умершими два года назад супругами Грей, несколько человек. Молодая женщина – вдова покойного, его пожилая мать с тёмными выплаканными глазами и невысокая стройная симпатичная канадка – коллега журналиста Генри, которого она никогда не назовёт Джоном. На неё искоса и недобро посматривает Линда, располневшая после родов…
Рядом с женщинами четверо мужчин. Отец покойного – Герман Готфрид. Крепится старикан, в серых глазах ни слезинки. Рядом с ним господин Леви, частенько бывающий «по делам» в Вашингтоне. Леви поддерживает отца покойного под руку, посматривая на Эйр, которая ему нравится.
«Хорошенька, миниатюрная, словно девчонка-подросток», – любуясь понравившейся ему молодой женщиной, размышлял Леви – офицер Моссад, холостяк и опытный ловелас. –  «Надо бы познакомиться с ней поближе. Жаль Ролсона, но ничего не поделаешь, такова судьба многих разведчиков, к тому же, неуёмный азарт репортёра понёс его чёрти куда. Зато очаровательная крошка Хеллен теперь свободна и не следует упускать такую возможность…»
Ближе к женщинам двое знакомых Леви мужчин. Прилетели из Москвы, где силовые структуры предотвратили попытку государственного переворота и отстранения от власти первого президента России, кандидатуру которого одобрили в Штатах.
Эти «новые русские» – мистер Исаков и мистер Райков, допущенные к разделу самого «вкусного пирога», каковым были природные ресурсы и самые выгодные предприятия новой демократической России, объявившей приватизацию госсобственности, прилетели в Штаты на «смотрины», и, оказавшись в Вашингтоне, изъявили желание посетить могилу трагически погибшего американского друга. Оба в строгих тёмных костюмах.
– Спасибо вам, мистер Исаков, за соболезнования и щедрую материальную помощь, – вытирая слёзы, поблагодарила мать покойного прилетевшего из Москвы высокого гостя. – У меня было недоброе предчувствие, болело сердце. Так и случилось… – всхлипнула Валерии и прижалась к мужу.
– Миссис Готфрид, сегодня одиннадцатое октября, девятый день со дня трагической гибели вашего сына. Не знаю, как у вас в Штатах, а у нас, в России, принято в этот день поминать покойного.
– Да, да, – я слышала об этом, – ответила Валери. – Вернёмся в дом и помянем моего мальчика, обняв Линду, – разрыдалась безутешная мать.    
   
10.
Вечером шестого января наступившего нового 1994 года, накануне православного Рождества Эдуард Фёдорович пригласил Леонида к себе домой. Сам приболел, однако, храбрился и принял Леонида не в постели, а в комнате, отведённой под кабинет.
– Сильно простыл, кашляю, температурю, – признался архимандрит. – Так что в праздничный сочельник не служу. С каждой минутой близится великое таинство – рождение Иисуса Христа – Спасителя нашего. Захотелось увидеть тебя, друг мой, этим рождественским вечером.
– И я рад нашей встрече! – обнял Леонид друга. –  С Рождеством!
– Слава Богу, закончился тяжкий год. – вздохнул Эдуард Фёдорович. – Уберёг Господь нас от братоубийственной смуты. И те, что сидят в Кремле, и те – такие же депутаты-безбожники, что заседали в Верховном Совете – не правы. Верю, вмешался сам Господь, остановил кровопролитие, призвал народ опомниться, к корням своим вернуться, к Православию…
– Сильно сказано, Эдуард Фёдорович!  – поддержал Леонид своего друга и духовника. – Вернее и не скажешь! Да только нет у нас единого Православия, нет православного единомыслия, оттого нет и единства, утерянного в трудном, ныне уходящем веке. 
Есть Русская Православная Церковь Московского Патриархата, смирившаяся после жестоких гонений с ныне свергнутой властью безбожников, вынужденных обратиться к православным святыням в труднейшие для страны дни, когда злейший враг стоял у ворот Москвы. Вот и икона Божией матери, с которой трижды облетел Москву самолёт, помогла русским воинам отстоять столицу России в сорок первом году .
Есть Зарубежная Русская Православная Церковь, не примирившаяся с правлением большевиков. Церковь, ставшая родной для миллионов русских людей, вынужденно оказавшихся за рубежами России.
Есть Русская Истинно-Православная Церковь, не покинувшая Россию и русский народ в тяжёлые годы гонений, ушедшая в катакомбы…
Ведь все они и есть Русское Православие, это и есть Русский Народ, принявший Веру Христову от князя Владимира-крестителя, памятник которому установлен в Киеве на Днепровских кручах, да нет его в Москве.
– Будет и в Москве памятник князю Владимиру-крестителю. Не сомневайся. Будет! – с уверенностью пообещал Эдуард Фёдорович.
– Сольются ли когда-нибудь три главные ветви Русского Православия в Единое Русское Православие, утерянное после гибели Российской Империи? – вопрошал Леонид, обращаясь к своему духовному наставнику.
– Сольются, но до этого судьбоносного для народа нашего дня пройдёт немало времени. Бог даст, перепробовав все формы государственного правления, Россия вернётся к монархии, избрав на Всенародном Соборе достойного Императора, возможно, и из рода Рюриковичей, способного вновь объединить в единой Российской Державе все народы, отпавшие от неё в смутные, ещё не окончившиеся  времена.
Ведь кандидатов в президенты часто выдвигают заинтересованные влиятельные финансовые группы, и избранный при их поддержке президент обязан защищать интересы своих выдвиженцев, нередко игнорируя интересы голосовавших за него людей, интересы вверенного ему государства. Такое видим мы во многих странах. Иное дело монарх, ответственный лишь перед Богом, и долг его – хранить, преумножать Державу и передать её наследнику в сохранности.
– Но ведь смогли масоны и их британские покровители добиться отречения последнего российского императора Николая Александровича, – попытался возразить Леонид.
– Смогли. Николай был слабым императором, отягощённым бедами своей августейшей семьи: тяжкой, смертельной болезнью малолетнего наследника царевича Алексея и невозможностью стать жёнами и матерями своих дочерей, в генах которых затаилась гемофилия. Как такое случилось, что императору была посватана носительница губительной болезни принцесса Алиса Гессен-Дармштадтская , и нашей разведке о том не было известно –  так и останется тайной…
Поддался слабовольный император нажиму собственного окружения, и Церковь его не защитила, Синод, по сути, самоустранился. Не возглавлял в то время нашу Православную Церковь сильный Патриарх, ведь патриаршество было отменено  ещё царём Петром Алексеевичем за двести лет до царствования последнего российского императора Николая Александровича.   
То, что случилось в семнадцатом году, больше не повторится. Верю, придёт, наступит это время! – провозгласил Эдуард Фёдорович и посмотрел на своего послушника. – Веришь ли ты?
– Верю! – подтвердил Леонид.
– Пришёл ты ко мне в особенный, знаковый день, – продолжил архимандрит. – Минуло ровно десять лет, как на твою долю выпали тяжкие испытания, случившиеся в Святой Земле.
«Десять лет», – задумался Леонид. – «И ведь ныли и болели ноги прошлой ночью…»
 – В судьбу твою, Леонид, вмешался сам Господь. Спас тебя и сохранил для великих дел. Это Божий знак. Вот и быть тебе, Леонид Семёнович, Предстоятелем одной из ветвей Православной Церкви, ныне вышедшей из катакомб. Веришь ли ты?
– Верю! – набравшись духу, подтвердил Леонид







Глава 11. Миллениум

1.
До окончания второго тысячелетия от Рождества Христова – чуть больше года. Столько же – до конца трагического двадцатого века, вместившего в себя две мировые войны, три революции, гибель Российской империи, опустошительную гражданскую войну, недолгий по историческим меркам триумф, выстроенной из обломков монархии Красной империи, названной Советским Союзом, первым в мире государством, прорвавшимся в Космос.
И вот, казалось бы внезапный, ужасающий и поныне распад в конце века и тысячелетия, отбросивший Россию – осколок двух бывших империй едва ли не в допетровские времена …
Минули тяжёлые для России «лихие девяностые», памятные развалом экономики, банкротством промышленных предприятий и сельского хозяйства, небывалым прежде разгулом преступности и террора, хищническим переделом бывшей общенародной собственности, ожесточёнными войнами на окраинах бывшего Союза и в самой России, где следом за Первой чеченской войной , разразилась Вторая кровопролитная чеченская война …
А ведь был ещё дефолт 1998 года , вызванный шестью годами разрушительных «гайдаровских реформ», подтвердивший «дурную славу» месяца августа, когда спустя три дня после едва ли не клятвенных заверений президента о «твёрдости рубля»:
–  «Девальвации не будет. Это я заявляю четко и твердо. И я тут не просто фантазирую, это все просчитано», – грянул дефолт, к которому заранее подготовились «свои люди» из президентского окружения и олигархи, обменявшие приговорённые к «закланию» рубли на американские доллары.
Рубль обесценился в три с половиной раза, обогатив выше перечисленных особей на фоне стремительно нищающего народа, слегка «взбодрённого» за полгода до дефолта денежной деноминаций , после которой для рядовых граждан, невольно побывавших до неожиданной реформы нищими «миллионерами» ввиду стремительной инфляции, ничего не изменилось. Даже новый рубль, деноминированный в тысячу раз, так и не догнал по стоимости советскую копейку.
Только представьте себе, что до деноминации в масштабе 1 к 1000 вам выплатили в аванс один миллион рублей, что не так уж и много, едва хватит на месячное пропитание, и выплатили в металлических (железных) рублях, каждый из которых весит 3 грамма. В этом случае вам придётся заказывать самосвал, чтобы довезти до дома ваш аванс общим весом в 3 тонны!..      
Помимо прочих внутренних российских бед и неурядиц исконные западные враги России, рядившиеся на тот момент в «овечьи шкуры», продвигали свой военный антироссийский союз НАТО на восток, поглощая одну за другой бывшие социалистические государства Восточной Европы , прежде входившие в организацию Варшавского оборонительного союза, распущенного ещё президентом-разрушителем Горбачёвым. Ну, разве не идиот? – воскликнет порядочный гражданин. Да нет –  предатель…
Следом за всеми бывшими союзниками СССР кроме разрушенной, как и Советский Союз, Югославии, от которой к концу века осталась лишь одна Сербия с незаживающей раной Косово, в объятья НАТО бросились наперегонки бывшие прибалтийские республики СССР. Да и ставшие независимыми Украина и Грузия размечтались о том же, и с нетерпением ждут приглашения в этот антироссийский военный блок.
Впереди миллениум. Что-то принесёт православной России знаковый, с тремя нулями, последний год второго тысячелетия от Рождества Христова и следующее третье по счёту тревожное тысячелетие?.. 

2.
Тихая неширокая улочка Радио в старинном историческом московском районе Лефортово, куда, звякнув и осыпавшись искрами, свернул трамвай, проследовавший по Елизаветинскому переулку от Набережной Академика Туполева, протянувшейся вдоль одетого в гранит левого берега Яузы.
Ранние осенние сумерки. С затянутого тучами ноябрьского неба сыплет мелкий снежок. Холодно. Насквозь пронизывающий ветер подхватывает и гонит по мокрому асфальту последние опавшие пожухлые листья. 
– Нам скоро сходить, – напомнил Андрею Булавину Николай Иванович Кулешов –  мужчина средних лет и плотного телосложения с моложавым симпатичным, располагающим к доверию лицом. С Кулешовым Андрей познакомился этим утром, оказавшись в Москве, впервые после осени девяносто третьего года. По дороге Кулешов рассказал о себе.
– С Леонидом Семёновичем Прокопьевым я познакомился много лет назад во время его службы в Закавказском военном округе, в Армении. Он командовал мотострелковым полком, а я был военным корреспондентом окружной газеты. Написал репортаж о действиях его полка на учениях. Позднее подполковник Прокопьев был направлен в качестве военного советника в Сирию, и связь с ним оборвалась.
Неожиданно встретились спустя много лет в 1996 году в Москве в Болгарском культурном центре на конференции, посвящённой славянскому единству. После тяжёлого ранения и инвалидности Леонид Семёнович не сломался, несколько лет преподавал тактику в Военном институте, а затем после распада Союза оставил службу, принял монашеский постриг,  став православным священником и целителем, к которому приходят люди за излечением, устав от пустого хождения по поликлиникам.
– Да, мне это известно. Я знаком с Леонидом с сентября восемьдесят четвёртого года, когда мы проходили курс реабилитации и отдыхали в крымском санатории, – пояснил Андрей Кулешову.
– Ну вот, значит, и вы знаете Леонида Семёновича, а теперь владыку Рафаила не хуже меня! – обрадовался Кулешов. – Хорошо, что оказались в Москве, он будет рад вам!
Булавин собрался в Крым за Ольгиной мамой, которая, продав за бесценок свой домик на окраине Евпатории, дожидалась приезда зятя, чтобы вместе с ним уехать в Ульяновск. Всего лишь в двух стареньких чемоданах уместились самые ценные вещи из тех, что нажили вместе с покойным мужем за полвека, прожитых в Крыму. Теперь она оказалась в другой стране, где новая киевская власть косо посматривает на русских людей…
– Здесь у Леонида свой дом, резиденция, куда мы войдём через несколько минут. Теперь он владыка Рафаил, а в миру по-прежнему друг наш Леонид Семёнович Прокопьев.  Служит Господу Богу, возглавил Русскую Истинно-Православную Церковь.
– Да мне это известно, Леонид писал нам о себе, – подтвердил Андрей Булавин.
– А вы, Андрей, человек верующий? – спросил своего нового знакомого Кулешов в настоящее время, как и Булавин, военный пенсионер, служивший военкором и вышедший на пенсию в звании полковника.
– На пути к Богу, – просто ответил Булавин.
– Понимаю, – согласился Кулешов. – Вот что, Андрей, мы ведь оба офицеры, так что давай, друг, «на ты».
– Давай, – охотно согласился Андрей, которому нравился этот располагающий к себе человек
Сошли на остановке.
– Здесь рядом, с полсотни шагов. А вот и храм Рафаила Архангела и резиденция Предстоятеля Русской Истинно-Православной Церкви, – указал Кулешов на табличку, прикреплённую к стене добротного недавно отремонтированного московского особняка. – Нам сюда, во двор. Вот и дверь открыта. Нас ждут.

* *
По-братски обнялись. Владыка в церковных одеяниях, с полагающейся по статусу окладистой бородой, украшенной благородной сединой. Рядом с ним Сергей Васильев и ещё один мужчина, лицо которого Андрею знакомо, а как звать не помнит.
– Вот, приехал на пару дней из Петербурга, в командировку от заводской многотиражки. Первая командировка в моей гражданской жизни, – пояснил Сергей, обнимая друга вместе с которым шесть лет назад оборонял Дом Советов, где теперь вместо Верховного Совета разместилось правительство России во главе с новым премьер-министром Владимиром Путиным .
Молодой энергичный человек, ленинградец, в ещё недалёком советском прошлом офицер КГБ, возглавивший на исходе века правительство. Был назначен на эту высокую должность с поста руководителя ФСБ после чехарды с менявшимися после дефолта в течение года премьерами Кириенко, прозванным в народе «киндер-сюрпризом», Черномырдиным, Примаковым и Степашиным, не усидевшими в «своём кресле» и нескольких месяцев.       
– Давненько не виделись, друг мой! Рад, что в Москве. Когда тебе ехать в Крым?
– Завтра утром.
– Вот и хорошо, переночуешь в моём доме. Передаю тебя Сергею! – улыбался Леонид-Рафаил, довольный долгожданной встречей с друзьями. Напомнил, – сегодня среди вас, друзья мои, я не владыка Рафаил, я – Леонид – ваш старинный друг и товарищ. – А это мой старинный друг Евгений Камарин, ветеран Афганской войны, как и я –инвалид. Вспоминай, Андрей, Прагу?
– Как же, конечно помню! – улыбнулся Булавин, пожимаю руку Камарину.
– Вот только нет рядом с нами Миши Лихова, – тяжко вздохнул Леонид Семёновч. – Сегодня десятое ноября – пятая годовщина со дня его трагической гибели – злодейского убийства, учинённого подлецами, каким нет прощенья. И ведь мало было им убить одного Лихова. Два года спустя, день в день, когда родственники Михаила пришли на кладбище к его могиле, раздался взрыв. Погибли люди и среди них вдова Лихова. Ну что за звери, найти и задержать которых не могут и поныне…   
Жаль, что нет рядом верного друга Фёдора, поддержавшего меня в самое трудное время. Век не забуду его доброты. Тяжело болен Фёдор Михайлович. Летом по обыкновению бываю в Миассе, родных навещаю. Недавно Галина Михайловна – жена Фёдора прислала письмо. Пишет, что плох супруг. Застану ли друга?.. – посетовал Леонид Семёнович.
– Раздевайся Андрей. Покажу тебе свои хоромы, где теперь живу сам, где проводим с прихожанами службы. С Николаем Ивановичем ты уже познакомился. Как и Серёжа, Николай бывший военкор. Сейчас на пенсии, но никак не успокоится, – обняв Кулешова, пошутил Леонид. – Изучает славянские древности, пишет книги о наших предках. Приняли его в Союз писателей России. Возглавил международную общественную организацию «Всеславянское содружество». Подбивает меня к совместной поездке на Урал с посещением Аркаима – древнейшей прародины не только славян, но и прочих родственных нам народов – европейцев, иранцев, индусов.
Прислугу из прихожан и сослужителей я отпустил, стряпухи накрыли стол, так что  прошу пройти в трапезную. Помянем Мишу Лихова. Столько сил он отдал Фонду инвалидов войны в Афганистане, который возглавил после разоблачения прежнего руководства, легализовавшего через Фонд доходы, полученные преступным путём. Привлёк внимание общественности и правоохранительных органов к деятельности прежнего преступного руководства Фонда, добился заведения уголовного дела, за что и был убит подлецами. А ведь многие из них, как и Миша, воевали в Афганистане, кровь проливали, инвалидами стали. Такое вот «воинское братство» в «лихие девяностые» годы. Да что там! Деньги затмили им совесть и разум! – тяжко вздохнул Леонид. – Вот только придёт время, накажет Господь злодеев…
Не чокаясь, выпили по пятьдесят грамм, помянув Михаила Лихова, помолчали, а дальше пошли душевные разговоры, как это принято на русских застольях.
– Как Лена? Давненько её не видел, – вспомнил Елену Васильевну Леонид.
– Внучку нянчит. Лена тебе писала, что наша Ирочка вышла замуж и через год родила девочку. Так что Лена ушла из школы, нянчит малышку и занимается переводами, а Ирина продолжила учёбу в институте. А твоя, Лёня, Галя. Не вернулась?
– Нет. Как принял духовный сан, отдалилась. Оба сильно переживали. Так и сказала, –  я была женой офицера, быть женой священника не смогу. Прости, Лёня, не смогу…
Пока Галя живёт в Крылатском вместе с Антоном. У Антона есть любимая девушка, собираются пожениться, а для Гали коплю деньги, хочу купить для неё однокомнатную квартиру, – признался Леонид. – А Ольга? – обратился к Булавину, – как она?
– Работает экскурсоводом в Доме-музее Ленина. Работа ей нравится, хоть и жалованье скромнее. Дети учатся в школе. Вспоминаем годы жизни в ГДР, наверное самые счастливые годы в нашей жизни…
– А сын твой, Егор? Ольга писала, что служит в армии.
– Егор у меня молодец! Трудился с шестнадцати лет, не гнушался никакой работы. Как только исполнилось восемнадцать, пошёл работать на железную дорогу. Работа тяжёлая и зарплата невысока, но не жаловался. Перебрался в общежитие. Говорит – «не хочу вас стеснять». Параллельно с работой закончил вечернюю школу, хоть и пришлось ему нелегко навёрстать упущенное, ведь в Израиле учили другому.
На время учёбы Егор получил отсрочку от призыва. На службу был призван в двадцать лет. Егор парень крепкий, призвали его в ВДВ. Сержант, служит в Пскове, а сейчас его рота на Кавказе. Полагаю, что в Чечне. Пишет редко, а о том, что там происходит, ни слова. Письма просматривают.
Самое удивительное, что Егор служит в роте капитана Семёнова! Это мой боевой товарищ по Афганистану! Младший сержант Семёнов служил в моей роте. Хорошо его помню. С тех пор минуло пятнадцать лет. Семёнов прикипел к армии. Теперь капитан. Бывает же такое!
– Бывает, – согласился с другом Леонид, вспоминая годы своей армейской службы. – Ещё и не такое бывает. Как утверждали ещё древние мудрецы – мир тесен…
– Внимательно слежу за событиями на Кавказе. Полагаю, что Егор участвовал в боях за Гудермес , а после сдачи чеченцами этого ключевого города роту могут перебросить под Грозный, штурм которого неизбежен, и опять под Новый год, как в конце тяжёлого девяносто третьего. Переживаем за сына. У Егора и Ольги сложились тёплые отношения. Пятого ноября Егору исполнилось двадцать два года. Поздравили в письме. Ольга считает Егора своим сыном. Оба переживаем за него, ведь война на Кавказе не менее жестокая, чем в Афганистане… 
– Жестокая война, в которой участвуют наёмники из арабов и тех же афганцев, с которыми воевал и ты, Андрей. Там же за деньги воюют женщины-снайперы из Прибалтики, Украины. Есть такие мерзавки и из России, готовые убивать за деньги русских ребят. Не добили чеченских сепаратистов, не зачистили Грозный в январе девяносто четвёртого года. Позволили установить в Чечне свои порядки, не подчиняться центру, копить силы для новой схватки с федеральной властью, запалив на этот раз весь Кавказ, – добавил от себя Леонид Семёнович, продолжив о наболевшем.   
– Штурм Грозного в новогоднюю ночь, которым руководил тогдашний министр обороны Грачёв , требовавший от подчинённых взять город к первому января, к своему дню рождения, провалился. По словам генерала Рохлина , которого я уважаю, разгром был полный. Командование находилось в шоке. Главной заботой стали поиски оправданий случившегося. Иначе будет трудно объяснить тот факт, что на связь с ним, а Рохлин командовал группировкой «Северо-восток», никто не выходил. С момента начала неподготовленной операции, ставшей провальной, Рохлин не получил ни одного приказа. Начальники словно воды в рот набрали, а Грачёв, как потом рассказали Рохлину, не выходил из своего вагона в Моздоке  и пил беспросветно...
Никуда не годный план операции, разработанный под руководством Грачёва, стал по факту разгромом собранной едва ли не со всей страны группировки наших войск, до предела ослабленных преступными реформами. План операции по взятию Грозного не был обоснован никакими оперативно-тактическими расчётами. Такой план – настоящая авантюра. А учитывая, что в результате погибли сотни наших солдат и офицеров, сожжена бронетехника – преступная авантюра. Вот так оценил генерал Рохлин «стратегические и тактические способности» Грачёва, которому не только командовать армией, но и пасти баранов я бы не доверил! – добавил в сердцах Леонид Семёнович, преподававший несколько лет тактику в Военном институте. Выпил глоток минеральной воды, продолжил.
– Доверить Грачёву Министерство обороны – настоящее преступление. Стратег он никудышный, да и новый министр обороны Игорь Сергеев  – сторонник ракетно-ядерных сил сдерживания, сменивший своего тёзку Игоря Родионова  – опять же чехарда с назначениями! – слабо разбирается в наземных операциях, так что повторный штурм Грозного будет нелёгким, а принуждение противника к миру затянется надолго. Уйдут боевики в горы, перейдя к тактике террора.
– Согласен с тобой, Леонид, Грачёв – никудышный стратег. Все его заслуги – в преданности президенту, – подтвердил Камарин. – Да и Сергееву сейчас непросто, – В Чечне идёт, не прекращается война не менее жестокая, чем война в Афганистане, и ведь это в России, где помимо чеченцев живут русские люди, которых грабят, убивают, насилуют. Жгут казачьи станицы по Тереку, а ведь им уже сотни лет. Те, кто выжил, бегут с обжитых мест, покидая дома и могилы предков. А власть не способна остановить побоище, которое едва не перекинулось из Чечни в соседний Дагестан . Да что Кавказ, если террор захлестнул Москву! Взрывают многоэтажные дома. Два жилых дома взорваны в Москве, один в Волгодонске . Гибнут сотни ни в чём не повинных людей, а заказчики и исполнители так не найдены. Да и найдут ли, не свалят ли всё на непричастных к взрывам. Найдут таких среди боевиков, и не только чеченских, каких по милости нашего мэра в кепке, открывшего город для выходцев из ближнего и дальнего зарубежья, сейчас и в Москве полно …
– Все беды, которые выпали на долю России и не только на неё, начались не вчера и не позавчера. Начались с заявленной иудой – помеченным Сатаной Генсеком – предательской  «перестройки», конечной целью которой было разрушение Советского Союза. «Либерализация» и «новое мышление», в кавычки беру эти мерзкие слова, – в свою очередь пояснил Кулешов, – и погубили страну.
Как думаешь, Леонид Семёнович, удастся ли новому президенту разгрести либеральные «перестроечные» завалы? Удастся поднять Россию с колен? – задал Николай Иванович свой непростой волнующий, идущий от сердца вопрос. – Поможет ли нам Господь Бог?
– Ответить на твой вопрос, ох как не просто, – задумался владыка. – Совершив в девяносто первом – девяностом третьем годах государственный переворот, мерзкая олигархическая либеральная власть, поддержанная заинтересованными инородцами, как внутри, так и вне России, вдруг обнаружила, что проповедуемые истинной Христовой Церковью бессеребренность, жертвенность и нравственная чистота абсолютно не соответствуют целям и смыслу их видения земной жизни. Однако, как оказалось, новой власти весьма подходят католические приземленные ценности, оправдывающие нравственные преступления, невоздержанность, несправедливость, что и поставило католицизм в ряд с опасными ересями! А ведь всему этому злу противостоит Православие. Запретить, отменить Православие невозможно, народ этого не примет, а потому на Православие надо влиять, постепенно приближая к догматам католицизма, намечая те, пока ещё отдалённые времена, когда и русская церковь попадёт под влияние Папы. Увидит ли в этом одну из главных опасностей для России новый президент – большой вопрос?
Ещё до рождения Иисуса Христа древнеримский поэт и мыслитель Вергилий заметил – «Выбирая Богов, мы выбираем судьбу…». Тысячу лет назад русский народ выбрал Христа и Православие и этим спасётся, ибо сказано – «Народ – это Вера! Подмена Веры – подмена народа!»
– Что ж, будем надеяться, – вздохнул Кулешов, – подумав, – «в духовных проблемах и кознях либерального окружения новому президенту разобраться непросто. Для начала хотя бы поприжал олигархов, поднял экономику, воссоздал армию, способную защитить Россию…»      
– Николай, ты упомянул не только Россию, на которую обрушились все беды. Я не ослышался? – спросил у Кулешова Андрей Булавин.
– Нет, не ослышался. Не стану вспоминать гражданские войны в Абхазии, Приднестровье, Таджикистане и других «горячих точках» бывшего Союза. А Югославия? Ведь эта братская славянская и православная страна был разрушена, как и Советский Союз с куда более кровавым, растянутым по времени финалом .
После многолетней гражданской войны, в которой участвовали наёмники из многих стран, в том числе мусульманских, и последующей интервенцией вооружённых сил НАТО, от Югославии осталась только Сербия, столица которой – Белград – был подвергнут варварским бомбардировкам и ракетным ударам, причём одна из ракет угодила в китайское посольство ! Вот он беспредел со стороны НАТО, когда спустя полвека после окончания Второй мировой войны, бомбы и ракеты коллективного Запада падают на европейскую столицу! Они бы и по Москве нанесли ракетный удар, да, слава Богу, сохранились у нас ещё ракеты для ответа, не все ещё распилили на металлолом.
– Но и сербы молодцы. Ещё в марте сбили во время налёта новейший американский самолёт !  – порадовался за братьев-славян Камарин.
– Молодцы, – согласился Кулешов, – да только жаль православную славянскую страну, сражавшуюся по сути один на один с многоглавым чудовищем НАТО, не получив должной поддержки от новой либеральной России. Даже Черногория, имеющая выход к морю и населённая такими же сербами, вышла этим летом из состава обглоданной со всех сторон бывшей Югославии . Так что нет больше в недалёком прошлом успешной европейской страны.
А ведь сербы от черногорцев отличаются не больше, чем скажем туляки от калужан. Не народ Черногории принял такое решение, а предательская правящая верхушка крохотной горной республики, прикормленная их западными антирусскими, антисербскими, антиправославными покровителями. Ведь в прошлом и позапрошлом веках Черногория не покорилась даже туркам, дошедшим до Вены. После Российской империи Черногорское княжество было в те времена единственным независимым славянским государством. Недаром ещё недавно черногорцы полагали себя сербами «самой высшей пробы». Полагают ли сейчас?.. – Задумался Кулешов, написавший несколько книг по истории славян. – И ведь вступит Черногория в НАТО и откажется от кириллицы в угоду латинскому алфавиту .
Что же касается бывшего автономного края Косово, откуда и начиналась история Сербии, то теперь на этой территории с пришлым албанским населением размещена крупнейшая американская военная база на Балканах. А на то, что Косово превратилось в криминальную территорию, через которую в Европу хлынул поток наркотиков из Афганистана, Запад закрывает глаза.
– Как думаешь, Николай, будет ли конец тому беспределу, который творится не только в Югославии, но и в России? – спросил Леонид у своего друга-славяноведа, с которым был знаком со времён службы в Армении, в Кировокане.
– Нынешний президент-разрушитель, назначенный править Россией с одобрения «вашингтонского обкома» и поддержанный кучкой продажных силовиков и проходимцев, стремительно обогатившихся за счёт растаскивания государственной собственности, окончательно утратил доверие народа. Даже Государственная Дума, созданная по его указу вместо расстрелянного из танковых орудий Верховного Совета, добивается отрешения Ельцина от власти и добьётся, если он сам не уйдёт .
– Но кто же будет управлять страной после него? Неужели такие проходимцы, как Чубайс, которого генерал Лебедь , тоже «тёмная лошадка», назвал «ржавым Толиком»? – поинтересовался  Камарин.
– Согласен, Женя, с тобой. Лебедь и в самом деле «лошадка тёмная». После неудач при штурме Грозного, был направлен миротворцем на Кавказ, заключил с Чечнёй позорное перемирие. Помог Ельцину переизбраться в девяносто шестом году, за что был властью обласкан. Возглавил Совет Безопасности, но и хочет большего.
Губернаторства в Красноярском крае ему мало. Однако такие непомерные амбиции до добра не доводят . Назначая Путина на должность премьера, Ельцин, усидевший в своё кресле после демарша Госдумы, назвал его своим преемником, нанеся тяжёлейшую обиду Лебедю, полагавшему, что преемником станет он, – поделился своими мыслями Кулешов.
– Да мало ли что сказал наш непредсказуемый президент, у которого на неделе семь пятниц. Да и трезв ли был? – усомнился Андрей Булавин. – Кто такой Путин? Что мы о нём знаем. Серёжа, он ваш, питерский. Что можешь сказать? – обратился Андрей с Васильеву.
– Владимир Путин, как и я, коренной ленинградец, теперь петербуржец. Работал в правительстве Петербурга, был одним из заместителей мэра города Анатолия Собчака   – одного из соратников президента Ельцина. Теперь в Санкт-Петербурге не мэр, а губернатор. Такая вот особая административно-территориальная единица наш город на Неве, бывшая имперская столица России.
Воочию видел Путина один раз, когда он приезжал на Кировский завод. Брал у него короткое интервью. Немногословен, однако, предельно конкретен. Года три назад после проигрыша Собчака, обвиняемого в махинациях с недвижимостью, на выборах городского главы Санкт-Петербурга, Путин был отозван в Москву, занимал руководящие должности в администрации президента, потом был назначен главой ФСБ. Но недолго руководил безопасностью государства и с подачи президента был назначен премьер-министром России. А это второе лицо в руководстве станы. Так что может сменить Ельцина, если тот  подаст в отставку по состоянию здоровья или же добровольно.
– Ну что ж, поживём – увидим, кто придёт на смену нашему одряхлевшему и неадекватному президенту, – подытожил Кулешов. – Будут назначены президентские выборы, вот тогда и узнаем подробности биографий всех претендентов на самый высокий пост. Кто возглавит страну, решать народу. Только бы справился со своими обязанностями новый президент…
«Если выборы будут честными» – подумал Андрей Булавин, но промолчал.
– Однако довольно обо всех наших бедах и о том, что нас ждёт в будущем. Как сказал Николай, поживём – увидим. Рассказывай, Леонид, как тебе в новой высокой должности Предстоятеля Русской Истинно-Православной Церкви? Каковы дальнейшие планы? – обратился к другу бывший подполковник, воевавший в Афганистане, а ныне военный пенсионер-инвалид Евгений Камарин.
– Ну и задал же ты, Женя, задачу! – задумался Леонид. – Церковь основана на Вере народной в Господа Бога. Ему мы все служим: и священники, и прихожане, каковых немало по всей матушке России. Я – один из верующих людей, и сам Господь благословил меня возглавить Русскую Истинно-Православную Церковь.
Что касается, как ты выразился, «дальнейших планов», то Господь призывает нас нести миру свет Православия. К чему мы придём, покажет время, а пока готовим Учредительное собрание по созданию  из разрозненных церковных ветвей объединённой Истинно-Православной Церкви , куда со временем войдут и многие зарубежные епархии. Но это не столь близкие перспективы, хотя уже находим понимание в Греции и в ряде других стан, где исповедуют Православие. А это истинное Христово учение распространено по всему миру.
А пока задумка ближняя. Вместе с прихожанами собираем средства на покупку земельного участка в Подмосковье. Есть такой участок неподалёку от Бронниц в деревне Денежниково.
– Денежниково? Однако хорошее название для деревеньки! – удивился Андрей Булавин. – Богатая деревня?
– Какое там! Бедная, как и все в округе деревни и сёла. Одно название и только, –  замахал руками Леонид. – Рядом с деревней Денежниково разрушенный до основания бывший пионерский лагерь от московского завода «Прожектор», от которого тоже мало что осталось. Продают задёшево. Других покупателей нет. Как только соберём нужную сумму, выкупим. Думаем основать на месте бывшего пионерского лагеря загородную резиденцию и монастырь. Уже и название для монастыря есть – Обитель Святого Иоанна Предтечи.   Но это планы отдалённые. Как придёт время, милости прошу, друзья мои, отдохнуть в Святой обители, когда отстроимся с Божьей помощью.
Места там красивейшие, а пока нам с тобой, Женя, если ты не забыл, ехать в январе в подмосковный санаторий «Русь» для инвалидов Афганской войны, основанный покойным Мишей Лиховым.
– Ну что ты, Лёня, конечно, не забыл, да и пора нам подлечиться.
– Николай тоже едет с нами. И ему не помешает пройти курс санаторного лечения.
– Едем. Думаю на отдыхе продолжить работу над книгой о славянах междуречья Одры и Лабы, откуда по зову своего деда Словенского князя Гостомысла приплыл на Русь по Балтийскому морю Светлый Князь-Сокол Рерик . Жаль, что теперь на этих онемеченных землях уже не дружественная ГДР,  а объединённая Германия в НАТО и с американскими базами, – вздохнул Кулешов.
– Отвлеклись мы. Вернёмся к главному и помянем, друзья мои, Михаила Лихова, – ещё раз напомнил Леонид, осенив крестом фотографию покойного друга в траурной рамке.
– Помянем…   


3.
До наступающего Нового 2000 года – второго по счёту миллениума от Рождества Христова оставалось менее трёх часов. Ясная звёздная ночь. Далеко на юге за осаждённым Грозным на фоне чёрного, усеянного звёздами неба едва просматривается ломаная линия заснеженного главного Кавказского хребта. Вот и тонкий лунный серп стыдливо выглянул из-за двуглавого Казбека, изображённого даже на коробке папирос, которые по-прежнему предпочитают многие курящие старшие офицеры.
Тихо и холодно, подмёрзшая земля слегка припорошена вчерашним снежком.
В обесточенной тёмной столице мятежной Чечни, в которой помимо чеченцев, ожесточённо борющихся за независимость от России, не понимая, что одним им не выжить и провалиться в мрачное средневековье, в вассальную зависимость от сильных соседей, а то и от «Большого Шайтана », затаились непримиримые исламские наёмники-моджахеды. Разными легальными и нелегальными путями прибывают на Кавказ эти воины воображаемого всемирного халифата из многих мусульманских стран от Магриба  до Синьцзяна,  щедро проплаченные и вооружённые за счёт, исправно поступавших долларов из нефтяных арабских монархий Персидского залива. Если бы только они. Среди таковых «моджахедов» появились и выходцы с Украины. Вот тебе и «братский славянский народ»…
Испещрённое пулями одноэтажное кирпичное здание с выбитыми стёклами окон, спешно заколоченных чем попало. Построено с полвека назад у железнодорожной станции-полустанка на восточной окраине Грозного, осаждённого федеральными войсками.
В помещениях заброшенного разграбленного здания, разместилась неполная рота десантников, переброшенная из Пскова в Моздок по воздуху и далее на БМД  по единственной разбитой бронетехникой дороге с жалкими остатками твёрдого покрытия. Другие грунтовые дороги, проложенные в чернозёмной степи, разбухли от осенних дождей, и их старались избегать.
В одном из помещений, отапливаемом самодельной обложенной кирпичами печуркой, вместе с комроты капитаном Семёновым собрались офицеры и старшина рты в звании прапорщика. В других помещениях разместились отдыхающие бойцы, свободные от караульной службы. За стеной, вырабатывая для освещения электричество, трещит генератор.       
– Ну и денёк сегодня выдался! – бурчал довольный комроты, от которого попахивало спиртным, однако по факту он был почти трезв, на ногах держался твёрдо, как и полагается боевому командиру и с нескрываемым удовольствием поглаживал свою новенькую блестящую серебряную награду – орден «Мужества»,  вручённый несколько часов назад прилетевшим на Кавказ премьер-министром.
Вертолёт с Владимиром Путиным, наделённым президентскими полномочиями , прилетел в расположение российских войск в последний день уходящего года. На борту вертолёта помимо наград были и новогодние подарки для военнослужащих.
– Уходит «Дед» с поста президента. Слава Богу, что сам уходит. Много чего натворил, да видно совесть заела, и здоровье изрядно подорвано неумеренным потреблением горячительного. Клялся строгим соблюдением Конституции, забывая, что незаконно разогнал, а потом расстрелял Верховный Совет. Как говаривал один мудрец, не запомнил его имени –  «Конституция – продажная девка, которую имеют все, кто в том заинтересован…»
Попрощался с народом, попросил прощения у граждан за допущенные ошибки, закончил признанием, –  «я устал, я ухожу». – Наказал напоследок – «берегите Россию». – Так что товарищи, офицера, это и нас касается. Уходя, передал свои полномочия товарищу полковнику Путину, в придачу с  «ядерным чемоданчиком».
Молодец, Путин! Офицер, полковник, хоть и в отставке. На носу наступление Нового Года, а он оставил семью, прилетел к нам с наградами и подарками. Вот они, подарки, на столе, – указал глазами комроты гвардии капитан Семёнов на мясные и рыбные консервы, пряники, шоколад, фрукты и две бутылки шампанского, к которым офицеры добавили от себя ещё пару бутылок водки не самого лучшего ставропольского розлива. 
– Все обмыли свои награды?
– Мой замкомвзвода сержант Булавин, ещё не получил заслуженную медаль, –  ответил капитану командир взвода лейтенант Сенцов. – С часу на час должен вернуться с двумя бойцами из вылазки в тыл противника. Если повезёт, вернутся с «языком».
– Сержант Булавин был представлен к медали «За отвагу». Заслужил за Гудермес. Вручить медаль поручено мне. Последняя медаль в нашей роте. Вот она, его боевая награда, – капитан звякнул медалью о стакан с остатками остывшего чая. – Ждём Булавина, и хорошо бы, с «языком». – Семёнов взглянул на часы. – На моих двадцать один час двадцать пять минут. До наступления Нового ещё два с половиной часа. Не знаю, празднуют ли наступление Нового года в Грозном, но мы проводим старый год и отпразднуем наступление Нового года, в котором нам предстоит взять Грозный, окончательно зачистить город от местных бандитов и прочей паразитов из иных стран, сбежавшихся в Чечню на кровавый пир.
Всех зароем в отместку за гибель наших боевых товарищей под наступающий девяносто четвёртый год, когда вслепую, без разведки и должной подготовки пытались взять Грозный. Командование в Моздоке во главе с тогдашним министром обороны Пашкой Грачёвым, полагало, что нам не окажут серьёзного сопротивления, однако мы попали в капкан на городских улицах, потеряв  едва ли не половину подбитой из гранатомётов сгоревшей бронетехники и сотни погибших солдат и офицеров. Сам тогда чудом выжил, – вспоминал Семёнов. – Хуже чем в Афгане. Неподготовленный штурм затянулся до темноты. Нас всё время подгоняли, требовали взять и зачистить Грозный к утру первого января, ко дню рождения Грачёва – этого жулика, разъезжавшего на дорогом немецком автомобиле. За это его и прозвали «Паша-Мерседес».
Наступая со стороны Ханкалы , ближе к центру города уперлись в завалы из железобетонных блоков и, встретив сильное сопротивление противника, перешли к круговой обороне. Инженерная техника для разбора завалов так и не пришла. Подразделения внутренних войск МВД, которые должны были установить блокпосты в тылу наступающей Восточной группировки также не подошли. Понеся большие потери, с трудом вырвались из центра города на окраины. Вот так новогодний штурм Грозного провалился, и вытеснить противника из города удалось лишь к середине февраля.
Добить не удалось, заключили перемирие. Думали, возьмутся за ум, да не тут-то было. Вернулись, установили свои порядки. Теперь опять брать нам Грозный, но без Пашки Грачёва. Теперь возьмём, наведём по всему Кавказу конституционный порядок. Путин бандитам спуску не даст!  – Семёнов протёр глаза и допил остатки холодного чая.   
– Сенцов, тебе через полчаса менять часовых, – напомнил лейтенанту комроты. –  Этой ночью выставлены усиленные караулы. «Чехи»  могут нагадить и в новогоднюю ночь. Да и нам следует быть наготове, так что много не пить. Проводим ста граммами старый год и встретим стаканом шампанского новый, а бойцам – лимонад. Проверю! Если кто напьётся – накажу! – Для убедительности комроты повертел своим увесистым кулаком. – В половине первого – отбой.
В коридоре послышались шаги дежурного по роте сержанта. Приоткрыл дверь.
– Товарищ капитан, из поиска вернулся сержант Булавин с бойцами. Приволокли «языка». Чёрный как жук, вонючий, на араба похож, по-русски не понимает. Куда его?
– Бойцы пусть отдыхают, а Булавина с «языком» ко мне! – приказал капитан. – Посмотрим, кто таков этот «язык», почему не понимает по-русски, а потом отправим в штаб. Пусть допросят. Там есть военные переводчики, расколют любого гада, хоть он араб, хоть сам чёрт с рогами!
– «Языка» бы не надо, – замялся дежурный по роте сержант.
– Что значит «не надо?» – повысил голос капитан.
– Обделался…
– Не понял?
– Да обосрался, – пояснил,  хмыкнув, сержант.
– Тогда отставить! Булавина ко мне, а «языка» в штаб, а то у нас провоняет от паразита всё помещение!
– Есть отправить «языка» в штаб! – козырнул дежурный по роте.

* *
– Товарищ гвардии капитан, сержант Булавин прибыл по вашему приказанию!
Нами захвачен «язык», только не «чех», а араб. По-русски не понимает. Захватили его у сортира, да только не успел опорожниться, – Булавин виновато посмотрел на комроты.
– Раздевайся герой, снимай маскхалат! Спасибо за «языка». Объявляю вам, товарищ сержант, благодарность!
– Служу России!
– Как «язык», не растрясли по дороге?
– Да нет, цел. Рот кляпом заткнули. Грузный, пузатый, вонючий, едва доволокли.
– Ничего, в штабе с ним разберутся. Отмоют, допросят, потом в расход…
Почему решил, что араб?
– Иврит похож на арабский. Кое-что можно понять, – пояснил Булавин.   
– Иврит? – удивился недавно прибывший в роту Семёнова лейтенант Черных. – Да ведь на иврите разговаривают в Израиле. – Вы что же, сержант, владеете ивритом?
– Владею. Почти десять лет прожил в Израиле, – ответил лейтенанту сержант Булавин.
– Так вы что же, еврей?
– Никакой он не еврей. Разве похож? – усмехнулся Семёнов. – Да я с его отцом гвардии капитаном Андреем Булавиным воевал в Афганистане. Тогда я тоже был сержантом. А Егор Булавин сын капитана Булавина. Так уж случилось, попал служить в мою роту.
Для вас, лейтенант Черных, расскажу, чтобы не было кривотолков. Шестилетним мальчишкой после развода мать увезла Егора в Израиль. Вышла замуж за богатенького еврея, а они любят русских баб. Еврей там помер, вот и вернулась мать с подросшим сыном в Россию.
Так что сержант Булавин, с которым мне повезло, вполне может поступить в Военный институт иностранных языков и стать офицером – военным переводчиком с арабского языка и иврита. Очень востребованные языки, особенно арабский. Рекомендацию я ему дам, командование поддержит. Всё так, товарищ сержант?
– Так точно! – подтвердил Егор Булавин, подумав, – «только насчёт военного переводчика я ещё не решил».
– Теперь главное. Товарищ сержант, мне поручено вручить вам правительственную награду – медаль «За отвагу». Вот она – заслуженная боевая награда! Булавин – замкомвзвода. В Великую Отечественную войну ему бы присвоили офицерское звание младшего лейтенанта, так что останется с нами. Вмести встретим Новый год, послушаем, что Путин скажет народу, а в половине первого – отбой!
Комроты приложил медаль к груди сержанта. – Обмоем, потом сам приколешь. – Это за Гудермес и за снайпера, то бишь снайпершу, – пояснил комроты для лейтенанта Черных. – От её пуль погибли трое наших бойцов...
Кругом руины – славно поработала наша артиллерия. Туман, слякоть от зарядивших дождей. Где прячется снайпер, в какой точке – поди разбери? Миномётом обработали предполагаемые места. Не помогло.
Сержант Булавин вызвался ликвидировать снайпера. С тяжёлым сердцем его отпускал. День рождения у сержанта, когда мог бы отдохнуть, отоспаться, а он ни в какую. Да видно сам Господь Бог помог, сохранил.
Вернулся с бабой! Притащил её волоком, связал по рукам и ногам, завернул в плащ-палатку. Сам весь в грязи, с ног до головы, а снайперша – чистая. Пожалел, сержант, что баба, не прикончил на месте.
У соседей слева похожая история. Только там оказалась «Шилка»  и разнесла в куски тоже снайпершу. По оторванной голове опознали. А Булавин взял свою снайпершу в плен. Оказалась эстонкой из Таллина.
Нас ненавидит, вот и отправилась воевать против России. Хорошо ей платили, за каждого убитого – премиальные. И откуда у бабы такая ненависть? Красивая сучка… – скрипел зубами комроты Семёнов. – Жаль, пришлось передать её в штаб. Сами бы с ней разобрались…

* *
Дорогие друзья! Сегодня в новогоднюю ночь я, как и вы, с родными и друзьями собирался выслушать слова приветствия президента России Бориса Николаевича Ельцина. Но вышло иначе. Сегодня, 31 декабря 1999 года, первый президент России принял решение уйти в отставку. Он попросил меня обратиться к стране.
Дорогие россияне! Дорогие соотечественники! Сегодня на меня возложена обязанность главы государства. Через три месяца состоятся выборы президента России. Обращаю внимание на то, что ни минуты не будет вакуума власти в стране. Не было и не будет.
Я хочу предупредить, что любые попытки выйти за рамки российских законов, за рамки Конституции России, будут решительно пресекаться. Свобода слова, свобода совести, свобода средств массовой информации, права собственности  – эти основополагающие элементы цивилизованного общества будут надежно защищены государством. Вооруженные Силы, Федеральная пограничная служба, органы правопорядка осуществляют свою работу в обычном, прежнем режиме. Государство стояло и будет стоять на страже безопасности каждого нашего человека.
Принимая своё решение о передаче власти, президент действовал в полном соответствии с Конституцией страны. По-настоящему оценить, как много сделал этот человек для России, можно только через какое-то время. Хотя уже сегодня ясно: в том, что Россия пошла по пути демократии и реформ, не свернула с этого пути, смогла заявить себя как сильное независимое государство – его огромная заслуга.
Я хочу пожелать первому президенту России Борису Николаевичу Ельцину здоровья и счастья.
Новый год – это самый светлый, самый добрый, самый любимый праздник на Руси. В Новый год, как известно, сбываются мечты. А в такой необыкновенный Новый год – уж тем более. Все доброе и все хорошее, задуманное вами, обязательно сбудется.
Дорогие друзья! До наступления 2000 года остались считанные секунды. Давайте улыбнёмся нашим родным и близким. Пожелаем друг другу тепла, счастья, любви. И поднимем бокалы за новый век России, за любовь и мир в каждом нашем доме, за здоровье наших родителей и детей.
С Новым годом вас! С новым веком!

Молча выслушав новогоднее поздравление исполняющего обязанности президента России, офицеры, старшина-прапорщик и награждённый медалью «За отвагу» замкомвзвода роты, переброшенной под осаждённый Грозный, дождались боя кремлёвских курантов, и разлили по стаканам шампанское. Чокнулись, выпили шипящий напиток и задумались, каждый о своём.
– Что скажете, товарищ прапорщик? – обратился комроты к самому старшему по возрасту старшине роты Василию Ивановичу Бойко с «чапаевскими» усами на загоревшем скуластом лице. – Не стесняйтесь, говорите всё, что думаете.
– Не будет вакуума власти в стране, – повторил прапорщик слова исполняющего обязанности главы государства, подумав, – «а что он может ещё сказать. Ведь ещё не президент, а только исполняет обязанности. Выборы через три месяца, могут не избрать, да и подобрать другого кандидата есть время. Всякое может случиться…».
– Собственность изымать не станут, стало быть, богачам пока опасаться нечего. Одно радует, Ельцин ушёл, хоть и много чего понаделал, за что не будет ему прощения. Поживём – увидим, как всё обернётся. Надеемся, – тяжко вздохнул старшина роты, подумав о Путине, – «ох и многое придётся ему исправлять…»
– Хотите что-нибудь добавиться, товарищи офицеры? – спросил у своих подчинённых капитан Семёнов.
Вместо ответа – молчание.
– На этом и покончим, – подытожил комроты. – Новый год наступил. Пока тихо, так что отбой. Подъём в шесть утра, завтрак, физзарядка и тактические занятия, а там будет видно…   
Несмотря на усталость, Егор долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Свою первую боевую награду, ещё бы медаль «За отвагу»! зажал в руке, ощущая тепло исходившее от металла. Вспоминал, как это было в ноябре под Гудермесом, занятом федеральными силами спустя пять дней после его вылазки в чеченский тыл, на которой сам настоял после гибели своего друга младшего сержанта Селиванова от пули снайпера, затаившегося в развалинах частных домов. 

* *
Моросящий холодный дождь был в помощь сержанту. Булавин залёг среди обгорелых развалин частного дома на дальней окраине Гудермеса. Осмотрелся. Рядом ни души. Соблюдая предельную осторожность, принялся наблюдать.
Где-то здесь засел снайпер, однако его убежище должно быть защищено от дождя. В сырости долго не просидишь, а опытный снайпер часами высматривает свою жертву, чтобы бить наверняка.
Метрах в двадцати возле лежавшей на земле исковерканной железной крыши, снесённой взрывом с разрушенного дома, качнулась ветка куста, не успевшего сбросить пожухлые листья.
«С чего бы?» – подумал Булавин. – «Ни ветерка. Неужели он там? Место удачное, укрытое от дождя…»
Припав к окулярам бинокля, принялся наблюдать. По спине, взмокшей от напряжения и от сырости, пробежал холодок. – «Только бы не заметил. Тогда конец, не промахнётся…»
Бинокль сократил расстояние до трёх-четырёх метров. Вот и обмотанный полосками от брезента ствол винтовки. – «Точно, там!»
Место, где залёг снайпер, следовало обойти, зайти к нему с тыла. Задача непростая, требующая особой осторожности. Хорошо, что усилился дождь. Рискуя привлечь внимание затаившегося снайпера, Булавин пополз, вжимаясь всем телом в грязную жижу, в которую превратился разбухший от дождей чернозём. Добрался до полуразвалившейся стены другого брошенного жителями дома и огляделся. Неподалёку глубокая канава, как нельзя кстати.
Пригибаясь, пополз по канаве, заходя к снайперу с тыла. Неожиданно для себя заметил прикрывавшего снайпера молодого чернявого парня в ватнике защитного цвета с автоматом в руках, прижавшегося к стволу туи, худо-бедно защищавшей его от дождя нижними густыми ветвями, и «клевавшего носом», несмотря на то, что промок до нитки. От него до точки где залёг снайпер метров тридцать. В любой момент мог очнуться от дрёмоты, поднять тревогу, тогда всё пропало.
«Открыть огонь из автомата, попытаться расстрелять обоих? Не получится». – Снайпер хорошо укрыт. Его он не видит, а стрельбой выдаст себя. – «Будь, что будет…» –  решил Булавин, зажав в руке нож, которым неплохо владел на занятиях, но убивать ножом человека, хоть и врага ещё не приходилось. – «Только бы не очнулся от дрёмы…»
Перекинув ремень автомата через голову и плечо, так чтобы не потерять, Булавин осторожно подкрался к жертве и, зажав левой рукой рот, полоснул по горлу стальным лезвием, решив, что если снайпер услышит предсмертный хрип «чеха» или шум и выглянет, то он успеет его расстрелять, а там как выйдет…
Ни хрипа, ни шума не последовало. Ничего не подозревавшего снайпера, укрытого от дождя крышей, слетевшей с разбитого дома и лежавшего к нему спиной на разложенных овечьих шкурах, Булавин взял без больших усилий, навалившись всём телом и зажав ему рот. Занёс для удара нож, но тут с головы снайпера слетела вязанная шерстяная шапочка и по камуфляжу рассыпались длинные светлые волосы.  Женщина! – едва не ахнул Булавин и опустил руку с ножом.
Застигнутая врасплох, женщина-снайпер пыталась сопротивляться, укусила Егору ладонь. Убрав нож, он нанёс ей удар в пах, от которого женщина сникла. Заткнул снайперше рот наспех сделанным кляпом и, связав крепко-накрепко руки и ноги, завернул в плащ-палатку.
Молодая невысокая светловолосая женщина, пожалуй, девушка, возможно, ровесница и уже хладнокровная убийца – весила не более пятидесяти килограммов – вес Егору по силам.
Схватил её в охапку. Осмотрелся, нет ли кого поблизости, и понёс свой нелёгкий трофей по канаве, моля Бога, чтобы их не заметили. Потом полз до своих позиций по открытому участку, заросшему метровым бурьяном, с тревогой ожидая выстрелов в спину.
Повезло. В помощь Булавину слева от позиций, занятых его ротой, соседи открыли по противнику пулемётно-минометный огонь, отвлекая внимание от сержанта, которого «чехи» могли заметить и расстрелять. Слава Богу, пронесло…   
4.
В канун Нового 2000 года-миллениума в шикарном загородном особняке «нового русского» олигарха Ильи Яковлевича Исакова отстроенного турками в элитном посёлке Барвиха , собрались самые близкие люди. 
Вальяжный процветающий полный сил олигарх, едва перешагнувший пенсионный  возраст, в дорогом чёрном смокинге и сорочке от Версаче, гордящийся своим новым «титулом», каким его нарекли такие же, как и он, новые хозяева страны победившего капитализма.
Рядом с ним племянник Ильи Яковлевича Владислав Райков – совладелец миллиардных активов своего дяди с супругой Жанной и одиннадцатилетней дочкой Кристиной, учившейся в элитной гимназии, с перспективой продолжить образование в Оксфорде , и гости Исакова, прилетевшие из Тель-Авива в Москву по туристическим визам.
В этот раз гостями Исакова были мистер Леви и его подруга Хеллен Эйр, перебравшаяся из-за океана в солнечный Израиль, сохранив на всякий случай канадское гражданство, разумно решив, – «мало ли что может произойти в таком нестабильном мире?..»
  Ради близких друзей Илья Яковлевич отказался встречать Новый год в компании себе равных нуворишей, которых теперь развлекали самые дорогие эстрадные звёзды Москвы и прочих столиц стран ближнего и дальнего зарубежья.
«Там будет слишком шумно» – разумно решил Илья Яковлевич. – «Навещу коллег завтра, а Новый год встретим в кругу самых близких людей. И всё-таки жаль, очень жаль, что нет рядом по-прежнему любимой женщины, так и не одарившей его взаимными чувствами.  Ей уже пятьдесят два и она бабушка очаровательной внучки…»
Неожиданно в памяти олигарха всплыл нелепый куплет из песенки скандально известной примадонны – «Всё могут короли, всё могут короли, но что не говори, жениться по любви не может ни один, ни один король…»
Вот и он – разве не король, активы которого оцениваются в миллиарды долларов?   
В последние дни Исаков просматривал в свободное время в своём кабинете за рюмкой любимого «Хеннеси» фотографии малышки и Елены Васильевны, скрытно сделанные на городских улицах своим личным фотографом, откомандированным в Санкт-Петербург в пору цветения сирени. Вот и теперь он послал Елене Васильевне авиарейсом с самым шустрым курьером букет роскошных роз.
«Примет или не примет – не имеет значения. Главное, увидит цветы и вспомнит о том, кто их прислал…
И всё-таки, жаль, что она встретит Новый год в промозглом городе на Неве, куда нагрянул очередной циклон из Атлантики, жадно съедая остатки грязного снега. То ли дело в Барвихе, куда ещё не дошёл циклон и пока белым-бело, по колено чистого снега!» – рассуждал про себя господин Исаков, радушно принимая дорогих гостей, прилетевших из тёплых краёв, куда он обязательно отправится весной, поправить здоровье в элитном пансионате на берегу Мёртвого моря. Затем посетит Иерусалим во время Пасхальных празднеств в компании с Аллой, которую подобрал несколько лет назад.
Не то чтобы Илья Яковлевич пожалел женщину, у которой не сложилась семейная жизнь, и ей недолго довелось побывать в роли обеспеченной «кисы, гулявшей сама по себе». Просто позаботился о собственном ещё далеко не растраченном мужском здоровье, которое надо беречь…
Аллу Илья Яковлевич хорошо знал, сам когда-то рекомендовал её Владиславу в качестве секретарши, сам же настоял, чтобы она ушла от племянника, опасаясь, что Жанна узнает о чересчур близких отношениях мужа с хорошенькой секретаршей.
Появлению рядом с дядей хорошо ему знакомой Аллочки, которая была зачислена в штат прислуги на высокое жалование со строго определёнными хоть и «несупружескими обязанностями», Владислав не удивился. То, что между ними было в середине восьмидесятых, когда начиналась его карьера успешного чиновника, давно прошло.
За прошедшие годы Аллочка почти не изменилась, была по-прежнему симпатичной чуть располневшей аппетитной брюнеткой, вполне подходившей дяде по возрасту женщиной. Так что теперь, из уважения, Владислав называл свою бывшую секретаршу и любовницу не просто Аллочкой, а Аллой Моисеевной. И она не оставалась в долгу, называя его строго по имени-отчеству.
У Аллы была собственная квартира в центре Москвы, однако чаще она жила рядом с Ильёй Яковлевичем в его роскошном загородном доме, поначалу мечтая, что её сказочно богатый благодетель однажды решится и позовёт её замуж. Однако узнав о его безответной и безнадёжной любви к некоей Елене, фотографии которой, забытые Исаковым на письменном столе не закрытого кабинета, она однажды увидела и поняла, что мечтам её не сбыться. Переживала, потом успокоилась, решив, что, видно, такова её доля играть роль то ли современной гетеры, то ли гейши, от чего ей полегало и даже стало смешно. Но не сегодня, в последний день уходящего года, когда ей так горько и грустно…
Утром после завтрака в ожидании гостей из Израиля и племянника вместе с женой и дочерью, Илья Яковлевич отправил Аллу Моисеевну в своём роскошном персональном «Майбахе»  из Барвихи в Москву, обрекая на одиночество в новогоднюю ночь.
«Не место мне рядом с ними. Только и остаётся напиться «до чёртиков» и уснуть у телевизора под дурацкие песни, шутовские кривляния и нелепые пляски размалёванных, разодетых эстрадных поп-звёзд…

* *
Пока Владислав и Жанна занимали Хеллен Эйр, приводившую себя в порядок после перелёта из Тель-Авива в Москву и поездке в шикарном «Майбахе» с мигалкой от аэропорта Шереметьево до Барвихи, Илья Яковлевич и Леви уединились в курительной комнате. Исаков не курил, давно бросив эту вредную для здоровья привычку. Комната предназначалась для курящих гостей, каковым в этот раз оказался господин Леви. 
 – Как восприняли в Израиле известие об отречении от власти президента России Бориса Ельцина? – первым делом спросил Илья Яковлевич у Леви.
– Сдержанно, осторожно, – ответил Леви, совершенствовавший свой русский язык, рассчитывая со временем на одну из дипломатических должностей в России, откуда в лихие годы гражданской войны перебрались его предки в Палестину, освобождённую от турок, потерпевших поражение в Первой мировой войне, и перешедшую под покровительство Британии.
До возвращения на Библейские земли предки Леви прожили не одну сотню лет в Умани , которую и сейчас, далеко не в шутку, называют «маленьким Израилем». Теперь, когда уже нет тоталитарного СССР, Умань вновь становиться местом притяжения состоятельных израильтян, покупающих в окрестностях тихого, утопающего в зелени садов городка земельные участки и строящих дома, где можно проводить свободное от трудов время, наслаждаясь прохладой после палестинского зноя. Правда, теперь в тех почти что «библейских» местах появилось новое амбициозное государство Украина, с которой у России немало проблем, нарастающих год от года.
«Что поделаешь, время идёт, умирают империи, погубленные своими правителями. На их месте появляются новые государства. Вот и Израилю, основанному переселенцами из Европы на обломках Османской империи, чуть больше пятидесяти лет», – размышлял Леви.
И ведь было еврейское государство, воссозданное при неоценимой помощи англосаксов, всего лет на десять старше сорокалетнего холостяка Леви, жившего с такой же свободной от брачных уз и искусной любовницей Хеллен Эйр, которую он обрёл после трагической гибели своего друга Генри, родившегося в Бейруте и похороненного в Вашингтоне…
– И я такого же мнения, – согласился с Леви Илья Яковлевич, терпеливо переждав затянувшуюся паузу о чём-то задумавшегося своего израильского друга. – О намерениях Бориса Николаевича оставить пост президента было известно заранее. Изношенное здоровье, зачастую неадекватное поведение подгоняли такие намерения, и вот свершилось.
Подтолкнул президента к уходу и его стремительно падающий рейтинг, особенно после опубликования скандально известной книги, написанной его бывшим начальником охраны генералом Коржаковым . Книга под названием «Борис Ельцин: от рассвета до заката»  вышла в позапрошлом году. Переведена на несколько языков, вызвала немалый резонанс. Переиздаётся и доступна для массового читателя. Лично с автором не знаком, с ним знакомы некоторые мои друзья и коллеги. Рассказывали всякие байки о Ельцине, который злоупотреблял спиртным. Потом сам прочитал книгу автора, который, по сути, был «постельничим» при президенте.
– Постельничий? Что это такое? – не понял Леви.
 – Это такая старинная должность придворного, в обязанности которого входила охрана сна монарха, в России – царя. На такую высокую должность обычно назначался боярин, – как мог пояснил Илья Яковлевич.
– Так значит генерал Коржаков – боярин? – усмехнулся Леви.
– Вроде того. Пожалуй, при Ельцине был таковым, – согласился Исаков, – да только был разжалован и уволен, а потому обижен.
– И что же это за такие байки? Напомните. Книгу читал невнимательно, так, полистал, – попросил Леви.
– Вот, пожалуй, самая любопытная. Перескажу своими словами, – уточнил Илья Яковлевич.
– Как-то просыпается Борис Николаевич с тяжелой головой. Не удержался, перебрал вечером. Требует от начальника своей охраны, который всегда рядом:
– Вот тебе сто долларов,  – в курсе рубля президент не разбирался. – Купи бутылку, надо поправиться. Начальник охраны поручает своему подчинённому сбегать в магазин за бутылкой, купить за свои деньги, а сотню долларов оставить себе.
Посыльный вернулся и передал бутылку шефу, у которого есть собственная машинка по раскупорке и закупорке бутылок.
Раскупорил, разбавил наполовину водой и, закупорив, передаёт Ельцину.
– Какая-то, некрепкая, – жалуется Борис Николаевич.
– Мягкая, успокаивает президента начальник охраны…
– Смешно? – посмотрев на Леви, улыбнулся Илья Яковлевич.
– Смешно, хоть и не очень, – согласился Леви. – Хорошо, что уходит.
– Хорошо, что уходит вовремя, – подтвердил Илья Яковлевич. – Главные задачи он выполнил. Разогнал КПСС и сбросил с России ненужные ей республики, освободив от тяжкого груза дотаций . Однако теперь придётся многое восстанавливать, создавать конкурентоспособную рыночную экономику. Вот только загвоздка, оставил ли он после себя достойного приемника?
– Насчёт приемника – большой вопрос… – Согласился Леви. – На мой взгляд, были более подходящие кандидатуры, однако, дождёмся выборов, посмотрим, кто составит на них конкуренцию назначенцу из недр организации, в которой служили и вы, Илья Яковлевич.
– Служил, – согласился Исаков, – впрочем, не жалею. Вот и преемник в лице Путина, прослужившего пятнадцать лет в Комитете, набрался немалого жизненного опыта. Да и работа в администрации правительства Санкт-Петербурга под началом мною уважаемого мэра Анатолия Александровича – хорошая школа. С происхождением у Путина всё в порядке. Предки из крестьян, отец – участник Отечественной войны, защитник блокадного Ленинграда. Русский. За него вполне могут проголосовать на предстоящих выборах . Его выдвижение, конечно же, согласовано с заинтересованными лицами. Неужели вас, Илья Яковлевич, обошли? – ехидно улыбнулся Леви.
Повисла неприятная пауза.
– Не улыбайтесь, Леви, не отвечу. – Лично я и многие мои коллеги по бизнесу возлагали большие надежды на Кириенко. Председатель Правительства России – второе лицо в государстве. Однако его подставили под дефолт и отстранили от руководства Правительством, за что и прозвали в народе «киндер-сюрпризом». Да и с происхождением у него не всё в порядке. Фамилия отца подкачала . Хорошо, что мать дала сыну свою украинскую фамилию, что тоже не плюс, учитывая сложные отношения с дорвавшейся до самостийности Украиной.
– Согласен. С такой отцовской фамилией, созвучной с названием моей страны его бы не избрали. Конкуренты бы отыгрались на происхождении кандидата, – согласился Леви, в душе ненавидевший любые проявления антисемитизма, которые ему чудились едва ли не всюду. – Впрочем, проехали неприятную историю с дефолтом. Преемник назван, так что  теперь вам, крупнейшим в России бизнесменам, работать с ним, уважаемый  Илья Яковлевич. Работайте, влияйте…   
А что касается создания конкурентоспособной рыночной экономики, то это надолго. Вашей огромной и малонаселённой стране нет необходимости, да и невыгодно производить то, что можно купить на мировой рынке, в том числе многие виды продовольствия. К примеру, помидорами, апельсинами, рядом медикаментов, медицинским оборудованием и некоторыми видами электроники вас обеспечит Израиль. Нет больше необходимости тратить огромные деньги на вооружение. Россия, которая вошла в дружественную семью развитых стран Запада и которой теперь никто не угрожает, богата природными ресурсами. Добывайте, продавайте и богатейте. Остальное можно закупать в других странах. Разве не так?
– Пожалуй, – вынужденно согласился с Леви Исаков, подумав, – «Кое-что производить всё же надо. Да и на оборону придётся раскошелиться. Мало ли что может, случиться, не позарятся ли жадные соседи на российские ресурсы и территории? Японцы и китайцы не скрывают своих претензий на наши восточные территории, наделённые немалыми природными богатствами. Так можно и потерять то, что имеем, в том числе и собственные активы…»
– Вы о чём-то задумались? – заметив перемены в лице Исакова, спросил Леви.
– Нет. Так, ничего. – Вы прослушали прощальную речь Ельцина?
– К сожалению нет. Сборы, самолёт…
– Я записал. Желаете прослушать?
– Давайте, мне это интересно. Ведь Россия, её часть Украина, уютный городок Умань, куда мы отправимся второго января, для меня и моих родственников – места не чужие. Недавно получил весточку от одного дальнего родственника, обосновавшегося в Одессе. Пишет, что прикупил земельный участок возле Умани. Строит дом. Вот и меня потянуло в те места, откуда перебрались в Палестину мои предки.
В средствах не стеснён, а земля на Украине, где реформы идут пока весьма туго, ввиду повального воровства чиновников всех уровней, подешевела в несколько раз. Думаю приобрести гектар чернозёма, построить небольшой домик и развести фруктовый сад, виноградники. Израиль беден плодородными почвами и водой, не то, что Украина, часть которой по праву принадлежит нам, и вам, Илья Яковлевич, тоже, – Леви вопросительно посмотрел на Исакова.
– Да, вы правы, – согласился Илья Яковлевич, предки которого были выходцами из-под Винницы и перебрались в Москву ещё в конце девятнадцатого века, пережив без потерь все три революции и гражданскую войну. Отец называл себя «украинцем», а в старом советском паспорте Ильи Яковлевича было записано – «русский». – «Теперь новые российские паспорта без указания национальности, как это принято в цивилизованных государствах, и это правильно», – домыслил Исаков. Дружески похлопал Леви по плечу и включил магнитофон. Из динамика послышался знакомый голос:
      
«Дорогие россияне!
Осталось совсем немного времени до магической даты в нашей истории. Наступает 2000 год. Новый век, новое тысячелетие.
Мы все примеряли эту дату на себя. Прикидывали, сначала в детстве, потом повзрослев, сколько нам будет в 2000-ом году, а сколько нашей маме, а сколько нашим детям. Казалось когда-то – так далеко этот необыкновенный Новый год. Вот этот день и настал.
Дорогие друзья! Дорогие мои! Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с новогодним приветствием. Но это не всё. Сегодня я последний раз обращаюсь к вам, как Президент России.
Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку.
Я много раз слышал — «Ельцин любыми путями будет держаться за власть, он никому ее не отдаст». Это — враньё.
Дело в другом. Я всегда говорил, что не отступлю от Конституции ни на шаг. Что в конституционные сроки должны пройти думские выборы. Так это и произошло. И так же мне хотелось, чтобы вовремя состоялись президентские выборы – в июне 2000 года. Это было очень важно для России. Мы создаем важнейший прецедент цивилизованной добровольной передачи власти, власти от одного Президента России другому, вновь избранному.
И все же я принял другое решение. Я ухожу. Ухожу раньше положенного срока. Я понял, что мне необходимо это сделать. Россия должна войти в новое тысячелетие с новыми политиками, с новыми лицами, с новыми, умными, сильными, энергичными людьми.
А мы –  те, кто стоит у власти уже многие годы, мы должны уйти.
Посмотрев, с какой надеждой и верой люди проголосовали на выборах в Думу за новое поколение политиков, я понял: главное дело своей жизни я сделал. Россия уже никогда не вернётся в прошлое. Россия всегда теперь будет двигаться только вперёд.
И я не должен мешать этому естественному ходу истории. Полгода ещё держаться за власть, когда у страны есть сильный человек, достойный быть Президентом, и с которым сегодня практически каждый россиянин связывает свои надежды на будущее!? Почему я должен ему мешать? Зачем ждать ещё полгода?
Нет, это не по мне! Не по моему характеру!
Сегодня, в этот необыкновенно важный для меня день, хочу сказать чуть больше личных своих слов, чем говорю обычно.
Я хочу попросить у вас прощения. За то, что многие наши с вами мечты не сбылись. И то, что нам казалось просто, оказалось мучительно тяжело. Я прошу прощения за то, что не оправдал некоторых надежд тех людей, которые верили, что мы одним рывком, одним махом сможем перепрыгнуть из серого, застойного, тоталитарного прошлого в светлое, богатое, цивилизованное будущее. Я сам в это верил. Казалось, одним рывком, и всё одолеем.
Одним рывком не получилось. В чём-то я оказался слишком наивным. Где- то проблемы оказались слишком сложными. Мы продирались вперёд через ошибки, через неудачи. Многие люди в это сложное время испытали потрясение. Но я хочу, чтобы вы знали.
Я никогда этого не говорил, сегодня мне важно вам это сказать. Боль каждого из вас отзывалась болью во мне, в моём сердце. Бессонные ночи, мучительные переживания: что надо сделать, чтобы людям хотя бы чуточку, хотя бы немного жилось легче и лучше? Не было у меня более важной задачи.
Я ухожу. Я сделал всё что мог. И не по здоровью, а по совокупности всех проблем. Мне на смену приходит новое поколение, поколение тех, кто может сделать больше и лучше.
В соответствии с Конституцией, уходя в отставку, я подписал указ о возложении обязанностей президента России на председателя правительства Владимира Владимировича Путина. В течение трёх месяцев в соответствии с Конституцией он будет главой государства. А через три месяца, также в соответствии с Конституцией России, состоятся выборы Президента.
Я всегда был уверен в удивительной мудрости россиян. Поэтому не сомневаюсь, какой выбор вы сделаете в конце марта 2000 года.
Прощаясь, я хочу сказать каждому из вас: будьте счастливы. Вы заслужили счастье. Вы заслужили счастье и спокойствие.
С Новым годом!
С новым веком, дорогие мои!

– Хорошая прощальная речь, – одобрил Леви. – Свои слова или прочитал по бумажке то, что ему написали спичрайтеры, уже не важно. Покаялся и ушёл, получив гарантии от преемника.
Времена меняются. Судить его не будут, не посадят, не расстреляют, как это было принято при Иосифе Сталине. Семью не репрессируют, будут жить в полном достатке за счёт государства, в том числе и за ваш счёт, Илья Яковлевич. Налоги исправно перечисляете в бюджет государства?
– Да ну, вас! – возмутился Исаков. – Покаялся, попросил у народа прощения, да только вряд ли будет всеми прощён. Хорошо, что ушёл досрочно, а то, не дай Бог, вспыхнул бы бунт в нищих провинциях. Москву и нас, москвичей, там не то, что не любят, подчас ненавидят! Что если найдутся новые Минины и Пожарские?
– Да успокойтесь, вы, Илья Яковлевич! Пар выпущен, а если в России вдруг начнутся беспорядки, наши западные друзья помогут вам навести порядок. Заговорились мы, я уже выкурил третью сигарету, да и вам, некурящему, вреден табачный дым. Вернёмся к скучающим дамам, вашему племяннику Владиславу и вашей хорошенькой внучке, вся в маму…
Леви было известно, кто на самом деле был биологическим отцом Кристины. Впрочем, об этом знали все, в том числе и Илья Яковлевич, однако эту запретную тему обходили молчанием.
– А с каким новогодним поздравлением обратится к народу исполняющий обязанности президента Владимир Путин, послушаем за пять минут до наступления нового года-миллениума, – напомнил Леви Исакову.
– Послушаем, – вздохнул Илья Яковлевич, вспомнив Аллу, которую отправил в Москву, встречать в одиночестве наступление Нового года. – «Может быть зря…»   


5.
В трудах и заботах минули первые напряжённые годы наступившего третьего от Рождества Христова тысячелетия.
В 2000 году скончался Фёдор Михайлович – верный друг Леонида Семёновича.
В 2001 году после тяжёлой болезни, не дожив две недели до своего семидесятипятилетия, умерла мама Любовь Ивановна Мотовилова и была похоронена рядом с мужем Николаем Павловичем Быковым, который ушёл из жизни четверть века назад…
В том же году женился младший сын Антон. С ним после того, как Сергей занялся бизнесом и от родителей отдалился, у Леонида Семёновича установились тёплые доверительные отношения. Антон вместе с молодой женой часто навещал отца в его резиденции – храме Архангела Рафаила, названном так в честь одного из библейских святых. Под этим же именем служил в храме Предстоятель Русской Истинно-Православной Церкви владыка Рафаил, в миру Леонид Семёнович Прокопьев, подумывавший вернуть материнскую родовую фамилию, когда придёт время…
В подмосковной деревне Денежниково на расчищенной территории бывшего заброшенного и порушенного пионерского лагеря приступили к возведению строений монастыря – Обители Святого Иоанна Предтечи, и заложили фундамент главного храма монастыря – церкви Иоанна Предтечи .
Обнищавшие, уже ни во что не верящие люди, хоть и не единодушно проголосовавшие на мартовских выборах  знакового года-миллениума, всё же доверили управление раздираемого противоречиями государства молодому и энергичному кандидату, выходцу из Комитета государственной безопасности. Кому же, как не ему…
За первые два с половиной года молодой и энергичный президент проделал большую работу, расчищая завалы «лихих девяностых» когда экономика России «дышала на ладан». Помимо добычи нефти, газа, угля, цветных металлов и леса, экспорт которых едва поддерживал российскую экономику на плаву, заработали, хотя пока и в не полную силу сохранившиеся, не разрушенные преступными реформами предприятия, постепенно наращивая производство.
Олигархи, опирающиеся на экспорт сырья и повязанные с зарубежными транснациональными компаниями, практически поделившими Россию на зоны влияния, присмирели. Осознав, «кто в доме хозяин», стали исправнее пополнять бюджет страны, а тех, кто по-прежнему пытался уклоняться от необременительных налогов в тринадцать процентов – такие налоги платят обычные работяги, которым едва хватает лишь на плохую еду и дешёвую одежду «made in China », потянули в судебные органы.
Пока таких банкиров и бизнесменов не сажали, ограничиваясь штрафами и условными сроками наказания. Но уже скоро начались и обещанные президентом «посадки», тех, кто заранее не эмигрировал в Англию, Израиль или прочие страны, с которыми у России не было соглашений о выдаче преступников . 
Но главным «сидельцем», который не успел перебраться на свою историческую родину или в туманный Лондон, охотно подбирающий богатых жуликов, сколотивших огромные состояния преступным путём, «сидельцем», который не только уклонялся от налогов, но и строил свой бизнес на костях конкурентов и тех, кто ему мешал, с помощью наёмных убийц, оказался самый богатый российский олигарх. Имя и деяния этого «сверхнового русского» олигарха, вмешивавшегося в политику государства – в прилагаемой к тексту сноске .
С окончанием весной 2000 года острой фазы Второй Чеченской войны , началось постепенное восстановление российских Вооружённых сил – самого большого, обескровленного предательскими реформами осколка бывшей могучей и непобедимой Советской армии.
Из писем Сергея Васильева из Санкт-Петербурга и Андрея Булавина из Ульяновска Леонид Семёнович узнавал, что оставшиеся «на плаву» оборонные предприятия начали получать новые госзаказы и это радовало. Однако на Западе стали «косо посматривать» на преемника прежде послушного и теперь уже экс-президента, отдыхавшего и поправлявшего расшатанное здоровье за счёт казны едва не пропитого им государства в перестроенном шикарном  двухэтажном особняке с колоннадой – ну чем не усадьба богатого помещика на трёх с лишним гектарах дорогой подмосковной земли.
Владельцев усадьбы обслуживают оплачиваемые из казны государства домработницы, повар, садовник, охранники, дворники. Словом, хоть и не библейский, но всё-таки подмосковный рай. А ведь когда-то в этой не столь помпезной усадьбе жил и работал главный пролетарский писатель Максим Горький. Вот бы удивился Алексей Максимович, узнав, что в его доме будет жить семья человека, разрушившего страну, которой писатель беззаветно служил…
Иные времена, замешанные на демократии. Вот и не сдающееся, подкармливаемое западными покровителями либеральное окружение принуждает экс-президента, всё ещё полагающего, что именно он «отец нации», вмешаться в действия преемника, однако, вежливо «получив по рукам», на время притихло, исподволь готовя президенту и обновлённой России всевозможные «грязные пакости».
Чего же ещё ждать от прозападных либералов, суть которых весьма точно охарактеризовал Великий русский писатель Фёдор Михайлович Достоевский, тёзка по имени-отчеству верного друза Леонида Семёновича, похороненного в год-миллениум на уральской земле…

* *
А пока в России жаркий июль 2002 года. В середине месяца владыка Рафаил и его старинный друг, в недалёком прошлом военный журналист, а теперь писатель-историк Николай Иванович Кулешов отправились в поездку на Урал. Причём, Кулешов уговорил своего друга обязательно побывать в обустроенном после сенсационных археологических раскопок на юге Челябинской области в восьмидесятых годах прошлого века историко-археологическом музее-заповеднике «Аркаим». Эти открытия челябинских археологов и историков перевернули ещё одну страницу в исторической науке, доказав, что задолго до древних цивилизаций долины Нила, междуречья Тигра и Евфрата, Средиземноморья и долины Инда, на Южном Урале существовала древнейшая индоевропейская цивилизация.
Именно отсюда из центра Мидгарда  от отрогов Южного Урала, от границы Европы и Азии разошлись на прохладные европейские равнины, на жаркий Ближний Восток, Иранское нагорье и знойный полуостров Индостан предки современных индоевропейских народов – светлые ликами арии, верящие в духовное совершенство…
В поездке по родным местам владыка Рафаил попросил называть его чаще мирским именем. Посетили памятные места детства и юности Леонида Семёновича, проведали многочисленных здравствующих родственников и друзей, одарив сладкими и прочими подарками детишек. Помолились, посетили могилы усопших родичей и мамы, тихо скончавшейся в прошлом году. 
Позади Аша и Миасс. Из Челябинска выехали поутру. До полуденного июльского зноя ещё несколько часов. Неутомимая запылённая «Волга» мчится по неширокому шоссе, проложенному через увядающую степь, чередующуюся с массивами созревающей пшеницы, по кратчайшему пути к загадочному Аркаиму. Впереди древнейшая на земле «Страна городов», как окрестили это сакральное место археологи и историки.
За рулём «Волги» Дмитрий Иванович – двоюродный брат Марии Дмитриевны – предпринимательницы из Мордовии, которую владыка Рафаил исцелил от тяжких недугов, и с тех пор она его не забывает, пишет, шлёт дары мордовской земли. Довезла в своей новой «Волге» от Москвы до Нижнего Новгорода, передав автомобиль и пассажиров Дмитрию Ивановичу.
В Челябинске к ним присоединился старый знакомый Леонида Семёновича – Андрей Свиридов, влюблённый в историю родного края, неоднократно посещавший «Аркаим» – всемирно известный историко-археологический музей-заповедник под открытым небом, названный так по имени одной из гор окружающих долину, в которой были обнаружены останки древней цивилизации.
Ещё один поворот, и перед москвичами открылась огромная котловина в кольце невысоких возвышенностей, которые с большой натяжкой можно считать горами – останками сглаженных временем вулканов, погасших миллионы лет назад. В центре котловины  возвышенность, огибаемая речкой Караганкой с её притоком Утяганкой. На возвышенности в тех местах, где не велись раскопки, разместился недавно выстроенный комплекс административных зданий, крытое здание музея, небольшая гостиница, автостоянка, где рядом с туристическими автобусами можно припарковать «Волгу», и туристический лагерь.    
Из Челябинска Свиридов позвонил своему знакомому директору историко-археологического заповедника «Аркаим» Геннадию Борисовичу Здановичу, ожидавшему московских гостей в музее, где он принимал очередную группу туристов, приехавших на туристическом автобусе из Челябинска. Среди них было несколько иностранцев. В глаза бросалась семья индусов – супруги средних лет с дочерью, хорошенькой смуглолицей девочкой лет десяти-двенадцати в ярком цветастом платьице.
По случаю приезда в историко-археологический музей Леонид Семёнович надел белый клобук с атласным шлейфом и своим церковным одеянием и статью привлёк всеобщее внимание. Оставив на время в покое индусов, вездесущие тележурналисты поспешили к священнику с вопросами:
– Что привело вас, православного священника в места, где некогда жили язычники? – задал вопрос один из них – мужчина неопределённого возраста с жидкой косичкой на затылке в затёртых джинсах и таком же затасканном джинсовом жилете с многочисленными чем-то напичканными карманами и карманчиками.
– Язычество не самое лучшее название древнейших верований наших предков. Я предпочитаю называть религию древних славян и не только славян, но и других народов  – ведизмом. Мне, как и любому русскому человека, интересна история родной страны, – ответил владыка. – Несомненно, что несмотря на ведическое прошлое этих сакральных мест именно здесь зарождалось единобожие. Христианский, прежде всего, православный мир не замыкается в себе, он открыт для контактов с другими мировыми религиями – исламом, буддизмом, индуизмом, иудаизмом…
– Вы уверены в этом? – удивился тележурналист, в то время как его коллега снимал интервью, которое возможно будет показано в новостной программе областного телевидения. – А как же индуизм с его многобожием. Я только что беседовал с гостем из Индии господином Радживом Шастри – доктором истории и философии, приехавшим в Аркаим, откуда, по его мнению, предки индийцев более четырёх тысяч лет назад отправились на поиски новых благодатных земель и после нескольких десятилетий и даже веков пути основали древнеиндийскую цивилизацию на полуострове Индостан.
Господин Шастри не упоминал о единобожии в индуизме. Можете спросить у него. Образованный человек, преподаёт в университете,  неплохо владеет русским языком. В России не впервые. Путешествовал по русскому северу в Вологодской и Архангельской областях.
– Обязательно с ним познакомимся, – ответил владыка, переглянувшись с Кулешовым.
– Главный Бог индийского пантеона – Вишну, которого на Руси с ведических времён и поныне называют Всевышним, – продолжил Николай Иванович. – У Всевышнего много имён. В дохристианской Руси верховного Бога называли Дыем или Сварогом, у древних греков он Зевс, а у латышей  он Девс. Вот и ответ на ваш вопрос. А с принятием на Руси Православия, нашего Бога зовут Саваофом. Прочие «божества» индийского пантеона – это обожествлённые великие предки индусов. Вы удовлетворены ответом?
– Не совсем, – вяло признался тележурналист, не достаточно хорошо разбиравшийся в религиозных воззрениях. – А вы кто по профессии?
– Как и вы, журналист, только военный, а в настоящее время писатель. Изучаю историю славян и других индоевропейских народов. Один из центров их формирования перед расселением на просторах Евразии находился именно здесь, в Аркаиме.
– Вы в этом уверены? – вновь засомневался тележурналист.
– А вы вдумайтесь хотя бы в название заповедника, названного так по имени одной из гор, окружающих долину. Сложное, составленное из двух слов название – «арка» и «има», а ведь первочеловеком согласно ведической традиции и был Има, если точнее –  «Йимя». Отсюда современное русское слово «имя». Что касается слова «арка», то это парадная часть храма, поселения или древнего города. Ведь был такой древнеславянский город-храм Аркона на острове Руян. Надеюсь, что вам известно об этом?
– Да, известно, – не совсем уверенно подтвердил тележурналист, вспомнив остров Буян из сказки в стихах Александра Сергеевича Пушкина.
– Так что Аркаим и есть храм или град первочеловека Имы. Это сакральное, совсем не случайное, на Земле место – южное основание Уральских гор, которые древнегреческие учёные называли Рифейскими горами, протянувшимися от арктического архипелага Новая Земля до центра Евразии, описано в сохранившихся до наших дней иранских и индийских ведах.
Вот что сказано об этом в иранской Авесте изречением Верховного Бога древних персов по имени Ахура-Мазда, чьё имя можно перевести как «Великий Асур», а «Асур» у арьев означает «Небесный», к имени которого воинственные арии добавляют «воин». Вот и до наших дней самых опытных пилотов-истребителей называю «асами», – пояснил Николай Иванович, окинул взглядом прекрасную долину, где тысячелетия назад поселились арии,  и торжественно произнёс:
   
«О, Йима прекрасный, а ты сделай здесь Вару… Размером в бег лошади на все стороны для жилищ людей, размерам в бег лошади на все четыре стороны для укрытий для скота. Проведи там воду, устрой дуга, пашни. Построй дома, ограды…»

Так сказал Ахура-Мазда. Вара и есть Страна городов, как теперь называют наш Аркаим. Верно, Андрей? – Кулешов обратился за поддержкой к Свиридову – знатоку этих мест.
– Верно. Вот и Геннадий Борисович может это подтвердить. Аркаим – поистине жемчужина человечества, где поселились наши предки. Давайте послушаем его рассказ.
Услышав своё имя, Зданович, кивнул московским гостям, беседовавшим с челябинским тележурналистом, и поспешил к ним.
– Рад, что вы к нам приехали! Наслышан о вас владыка! – Геннадий Борисович энергично пожал руку Леониду Семёновичу. – Вам, уроженцу Урала, просто необходимо побывать в Аркаиме, в этих сакральных местах, где жили наши далёкие предки.
– Вот и собрались, Геннадий Борисович. Рад познакомиться с вами! А это мой друг – Кулешов Николай Иванович, писатель-историк, возглавляет международную общественную организацию «Всеславянское содружество».
– Это замечательно! – пожал Кулешову руку директор музея. – Лето, отпуска, день выходной. Сегодня у нас много гостей. Товарищи, присоединяйтесь к основной группе туристов. Продолжим знакомство с нашим музеем, где представлены артефакты, собранные археологами во время раскопок древних городищ.
Территория заповедника занимает более четырёх тысяч гектаров. Холмистая и каменистая местность предохранила долину реки Караганки от распашки. Прежде здесь выпасался домашний скот. Соседние совхозы, страдавшие от нехватки воды, планировали перекрыть Караганку плотиной и затопить долину, создав водохранилище. Но прежде здесь поработали археологи из Челябинска, обнаружившие следы древних поселений. Строительство плотины и затопление Караганской долины не состоялось. Теперь на этой территории музей-заповедник мирового значения. Помимо туристов, к нам приезжают учёные из других стран. Знакомьтесь – наш гость из Индии доктор Шастри, приехавший к нам вместе с супругой и дочерью, – представил Зданович своего индийских гостей.
На территории историко-археологического заповедника обнаружено более семидесяти городищ разных исторических эпох – от неолита  до ранней бронзы.
Знакомство с Аркаимом я предлагаю начать с осмотра музея, а потом все вместе поднимемся на гору Благодатная, затем подъедем на туристическом автобусе к раскопкам Аркаима – главного поселения древней Страны городов, осмотрим останки жилищ каменного века, медеплавильные и кузнечные мастерские, а так же усыпальницу сарматского вождя.
Кто из вас может сказать несколько слов о сарматах, следы древнейшей культуры которых здесь повсюду? – спросил у экскурсантов Геннадий Борисович. – Что скажете? – обратился он к Андрею Свиридову.
Сарматы – потомки индоевропейцев, арьев, если хотите арийцев –  предки славян, иранцев, германцев, индусов…
– Так уж и арийцы? – попытался было возразить настырный тележурналист с косичкой. – Ведь на этот термин наложено табу.
– Глупости, – возразил Кулешов, возглавлявший международную общественную организацию  «Всеславянское содружество». – Если это одно из названий наших общих предков умудрились обгадить вожди разгромленного Третьего рейха, то это не значит, что оно под запретом. Термин «арийцы» был введён в историческую науку задолго до появления германского нацизма. Ввели его в науку просвещённые англичане, в число которых входит и небезызвестный Герберт Уэллс, употребивший термин «арийцы» в своей книге «Краткая всемирная история». А термин «индоарийские народы» – укоренившийся научный термин, – ответил Николай Иванович на упрёк челябинского тележурналиста, подумав: 
«А ведь англосаксы – самые что ни на есть нацисты и создатели первых концентрационных лагерей для буров во время англо-бурской войны . В генах англосаксов столько всего намешано, что полагать их чистокровными потомками арьев, не стоит. Одно лишь название – англосаксы от имён двух германских племён англов и саксов, переселившихся в пятом веке из низовьев Эльбы. Возможно под давлением славян, населявших в те времена территорию между реками Лабой и Одрой от Рудных гор до Северного моря. Переселились англы и саксы на Британские острова, покорив бриттов, и растворились среди них, переняв от бриттов ментальность, отличную от прочих европейцев ».
– Не случайно Аркаим был основан нашими предками в этих местах не столь пустынных как в настоящее время. Тогда климат был более благоприятный и не столь засушливый, – продолжал свой рассказ Геннадий Борисович. – Древние поселения окружали великолепные леса, по берегам Караганки были распаханы плодородные земли, на склонах холмов выпасался скот. Здесь, добывалась медная руда, изготавливались металлические орудия труда, оружие, процветало гончарное дело и прочие ремёсла, проводились астрономические наблюдения.
Аркаим расположен примерно на той же широте, что и знаменитый британский Стоунхендж – астрономическая обсерватория древних бриттов. Широта в пятьдесят два градуса наиболее удобна для наблюдений за планетами и звёздами. Причём Аркаим значительно древнее Стоунхенджа, что, крайне не нравится зарубежным историкам, принижающим открытия, сделанные на Урале. Аркаим являлся не только городом, но еще и храмом, и астрономической обсерваторией.
Аркаим – природное место силы, расположенное на месте естественного тектонического разлома земной коры в сердцевине Евразийского материка в жерле гигантского вулкана, погасшего миллионы лет назад. Это место для своих поселений наши далёкие предки выбрали совсем не случайно.
Археологический памятник Аркаим отличается уникальной сохранностью оборонительных сооружений, наличием геометрически правильно размещённых могильников и целостностью исторического ландшафта. Многие учёные, и не только они – признают Аркаим сильнейшим местом силы, городом Солнца за невероятно сильные энергетические потоки, исходящие из этих мест. Побывав в таком месте, человек обретает сильнейшие ресурсы для своего духовного роста, творческого и интеллектуального развития.
Если вам когда-нибудь придётся пролететь над Аркаимом в вертолете, самолёте, на дельтаплане, то вы увидите два огромных концентрических круга, выделяющихся на поверхности степи. Вас охватит чувство удивления, смешанное с восхищением и ожиданием приобщения к тайне. Ведь перед вами поселения людей, живших, трудившихся и защищавших свою землю сорок веков, четыре тысячи лет назад! Вот где затаились истоки цивилизации. Быть может, в то далёкое время Боги еще жили среди людей, как гласят древние легенды…
Безусловно, здесь жили индоевропейцы. Это была одна из древнейших индоевропейских цивилизаций, подтверждённая масштабными раскопками, и генетическими исследованиями останков аркаимцев, несомненно, арьев, оставивших по себе память в виде замечательных образцов арийской культуры.
Это мир Авесты и Ригведы, мир вед, мир древнейших пластов индийских и иранских источников. Это очень глубокие корни. Начало,  истоки не только иранской и индийской, но и европейской философии, культуры, – так на пределе собственных эмоций Геннадий Борисович посвящал затаивших дыхание экскурсантов в тайны Аркаима – древнейшей на Земле Страны городов.
– Восхищает инженерный гений древних строителей. Аркаим строился по заранее спроектированному плану как единый сложный комплекс, причем сориентированный на четыре стороны света с величайшей точностью! Рисунок, образованный четырьмя входами, проделанными  во внешней стене Аркаима, представляет собой свастику.
В переводе с санскрита слово «свастика» означает «благоденствие», «добро», «удача» – один из наиболее архаичных сакральных символов, встречающийся уже в верхнем палеолите у многих народов мира. Это и Индия, и древняя Русь, Персия и Парфянское царство, Согдиана и Бактрия , Китай и Египет, и даже государство загадочного народа майя в центральной Америке – вот далеко неполная география этого символа. Свастику можно видеть на старых православных иконах, мужских и женских одеждах, на полотенцах, коврах, на стенах христианских и мусульманских храмов. Наконец на денежных купюрах Российской империи и даже на нарукавных повязках красноармейцев восемнадцатого года, воевавших на Восточном фронте, ведь свастика – символ Солнца, удачи, счастья, победы!
Кто же были эти загадочные арии, населявшие Аркаим в те далекие времена? Давайте отследим их исторический путь.
Древняя Индия, в те времена в неё входили современные Афганистан и Пакистан. На территории Афганистана в те времена была страна, называвшаяся Арианой, а в Индии есть современный штат Харьяна.
На рубеже третьего и второго тысячелетия до нашей эры эти территории были заселенны людьми черной расы. Это были дравиды – проникшие на Индостан из Африки. И вот с севера, продвигаясь в повозках на деревянных колёсах, запряжённых прирученными быками, приходят арии.
Белая раса высоких, светлокожих людей несёт с собой Ригведу – самую древнюю из вед. Арии, потеснившие дравидов, большая часть которых откочевала на юг Индостана, сразу же занимают высшее положение в обществе благодаря владению уникальными знаниями и технологиями. Это, прежде всего, касты священников-брахманов и князей-раджей. Вспомним изображения Кришны и Рамы. Кришна черный, Рама – светлый. Или, например, Бог Рудра – единственный из индуистских божеств, изображаемый с русыми волосами.
Такое же и в древней Персии. Здесь примерно в это же время расцветает Зороастризм. Прекрасное жизнеутверждающее учение пророка Заратуштры, принесённое той же арийской расой. Многие исследователи древних персидских вед полагают, что родина Заратуштры – Южный Урал, наш Аркаим! – с удовольствием продолжал свой удивительный рассказ директор историко-археологического заповедника Геннадий Зданович.   
– Древняя Авеста, как и древнеиндийские ведические источники, помещают родину древних ариев где-то на севере, в стране Арйана-Вэджа, название которой можно истолковать как «арийский простор» или «арийский рай». В описании этой страны мы видим все приметы её северного расположения – крупные животные, обитающие в реках, возможно бобры, а тк же деревья, свойственные далёкому северу. В одной из частей Авесты говорится, что у Богов, живущих ещё севернее, всего один день, и одна ночь, составляющие год. Ведь это полярный день и полярная ночь!
Известный индийский ученый, знаток санскрита, Бал Гангадхар Тилак, исследуя древние веды, пришёл к выводу, что прародина арьев – современная Арктика, где прежде был тёплый благодатный климат. Но в результате некоей вселенской катастрофы, по-видимому, столкновения Земли с огромным астероидом, сместились северный и южный полюса земли. Арйана-Вэджа стала непригодной для жизни людей. Внезапно землю сковал великий холод, она покрылась снегом и льдом, в который вмёрзли огромные мамонты. Выжившие арии ушли на юг, продвигаясь вдоль Уральских гор и задержались в Аркаиме, где основали новую Арйана-Вэджу, прожив в ней несколько веков, набираясь сил и знаний, прежде чем разойтись по просторам Евразии.
Вот и сейчас, спустя тысячелетия индусы помнят о своей северной прародине. Спросите едва ли не каждого, где живут Боги? Укажут на север. В современном мире  Новый год начинается первого января, однако индийцы продолжают отмечать начало Нового года по ведическому календарю в конце марта – начале апреля. Ведь именно в это время после полугодовой ночи над Северным полюсом появляется солнце. Это ли не родовая память? Да на Руси было время, когда Новый год наступал первого марта.
В результате своих исследований, Тилак написал и издал книгу «Арктическая родина в Ведах», которая была впервые издана в Англии в начале прошлого века и только недавно переведена на русский язык известным учёным-санскритологом Натальей Гусевой .
Но вернёмся к Аркаиму – центру Страны городов, как назвали археологи Южный Урал, где весьма возможно и находилась древняя Аратта, откуда вышли легендарные троянцы, шумеры, ахейцы, наши предки – русичи и многие другие народы, заселившие Евразию от прохладных Британских островов до жаркого Индостана и долины Нила.
 
 «… Мы пришли из края зелёного. А до этого были отцы наши на берегах моря у Ра-реки. Так род славен ушел в земли, где Солнце спит в ночи… Мы сами арии, и пришли из земли арийской…»

Так повествует «Велесова книга» , одна из немногих дошедших до наших дней славянских, русских вед, где «Ра» – древнее название реки Волги. Из зеленого края, находящегося где-то к востоку от Волги, предки древних русичей шли на запад, вслед за солнцем, заселяя территорию восточной Европы, дав начало многим европейским народам, которых по сходству языков мы сейчас называем «индоевропейцами».
Теперь уже становиться ясно, почему такое сходство у индийских и русских народных мотивов, почему так схожи древний санскрит и русский язык. Причем, схожи не только некоторыми словами, как многие языки мира. Удивляет то, что в двух наших языках схожи структуры слова, стиль, синтаксис и правила грамматики, что может подтвердить наш индийский гость доктор Раджив Шастри.
– Подтверждаю! – улыбнулся Раждив. – Вот и русский поэт-символист Николай Гумилёв в своём стихотворении «Прапамять» восклицает:

«Когда же, наконец, восставши
Ото сна, я буду снова Я, –
Простой индиец,  задремавший
В свящённой роще у ручья?..    

– Спасибо вам, доктор Шастри за символические строки русского поэта, объединяющие наши народы, – от имени всех поблагодарил индийского гостя Геннадий Борисович. – Я закончил свой рассказ об истории Аркаима, и теперь вы сможете самостоятельно осмотреть древние памятники нашего музея под открытым небом, – попрощался Геннадий Борисович с экскурсантами. – Андрей Александрович! – окликнул Зданович Свиридова. – Я буду у себя в кабинете. Когда закончите осмотр, подходите ко мне. Угощу чаем. И вас, господин Шастри, приглашаю к себе вместе с женой и дочерью! Слышите меня? – Геннадий Борисович помахал индийцам рукой.
– Слышу, господин Зданович! Спасибо, зайдём! – поблагодарил директора музея Раджив Шастри.
– Андрей Александрович! А пока идите к нам! – По примеру Геннадия Борисовича Свиридову помахали руками мужчина и женщина средних лет, не отходившие от Раджива Шастри.
– Знакомые? – спросил Кулешов.
– Да, знакомые челябинские ребята. Я уже говорил, оба историки, преподают историю в средней школе. Влюблены в Аркаим. Бывают здесь часто. О чём-то разговаривают с доктором Шастри. Идёмте, познакомимся с ними.
– О, да вы брахман! – пожал руку владыке доктор Шастри – невысокий плотный человек в очках и в неизменном индийском тюрбане на голове, который правильнее называть дастар.
– Православный священник, – поправил индуса владыка. – Хорошо говорите по-русски. Учились в Союзе?
– Нет, учился в Дели, а русский язык изучал самостоятельно. В России второй раз. В первый раз, помимо Москвы и Санкт-Петербурга, я побывал в ваших северных Вологодской и Архангельской областях. Проехал по тем местам, где в двадцатых годах прошлого века по приглашению советского правительства побывал мой дед Дурга Прасад Шастри . Он посвятил свою жизнь изучению корневых структур и грамматики в санскрите, хинди и европейских, в том числе русском, языках.
– И что же нашёл ваш дед в тех местах? – спросил у доктора Шастри Николай Иванович Кулешов.
– Удивлению его не было пределов, когда в дальних сёлах и деревнях, затерянных в бескрайних еловых лесах, из уст пожилых людей он слышал санскрит чистейшей воды! Теперь не так. Повсюду радио и телевидение. Старики уходят, а молодёжь забывает северный говор. Разговаривают на том же языке, как и в Москве, – посетовал доктор Шастри. – Знакомьтесь, моя супруга Рашми, – представил Раджив своим новым русским друзьям жену не в традиционном индийском сари, а в летнем европейском платье. А это наша дочь – Аша, – отец погладил хорошенькую темноглазую девочку по гладким, чёрным как смоль волосам.
– Аша! – удивился Леонид Семёнович. – У нас, на Урале есть город с таким названием! Там живут мои родственники. Мы были там несколько дней назад.
– Аша – распространённое в Индии женское имя. Если перевести с санскрита или хинди  на русский язык, то – «Надежда», – пояснил доктор Шастри. – У нас все имена что-то значат. Имя жены – Рашми –  «Солнечный луч», а моё имя – Раджив – «Цветок лотоса».
– Надо же! – Буду в Аше, обязательно расскажу родственникам, как звучит имя города уральских металлургов на санскрите. Надежда – славное название! – обрадовался владыка.
– Вот и ещё одно индийское слово наводит на мысль о сходстве топонимики Южного Урала, где находилась Страна городов с центром в Аркаиме,  с топонимикой Индостана, –  заметил Кулешов, изучавший подробные карты различных районов Евразии в поисках схожих названий рек, гор, озёр. Пошутил, – так, что, уважаемый владыка, твои родичи живут в хорошем городе с обнадёживающим названием – Надежда.
«В Авесте упомянута таинственная Хара Березайти . Что это как не мифологическая гора Березань в Рифейских, Уральских горах?» – припомнил Николай Иванович одну из своих находок. 
– А это мои челябинские знакомые Марина и Виктор Кольцовы, – представил Свиридов ранее упомянутых педагогов, преподававших историю в средней школе. – Влюблены в Аркаим, уверяют, что побывали здесь в год, когда было сделано величайшее открытие, а в следующем году начались археологические раскопки.
– Да, мы здесь побывали летом 1987 года, когда были приостановлены работы по сооружению плотины, – подтвердила Марина. – Встретили здесь семью москвичей с дочерью. Девочке тогда было примерно столько же лет, как Аше. Они приехали из Миасса, откуда родом Елена Васильевна.
– Елена Васильевна Васильева? – переспросил Леонид Семёнович.
– Да, Елена Васильева. Её мужа звали Сергей, а дочь Ириной. А что? – удивилась Марина.
– Елена Васильевна моя старинная знакомая. Мы одногодки. Вместе учились в школе. Сейчас Васильевы живут в Петербурге. Она уже бабушка, воспитывает внучку.
– Надо же! – Марина переглянулась с Виктором. – Как жаль, что они не приехали вместе с вами. Передавайте им огромный привет от Марины и Виктора Кольцовых! Надеюсь, что нас ещё не забыли. Или, если можно, дайте нам их адрес. Можно почтовый, а можно и электронный. У нас есть компьютер, сможем переписываться.
– Почтовый адрес дам. У вас есть на чём записать? – спросил Леонид Семёнович.
– Есть! – Виктор достал из кармана блокнот и карандаш.

* *
Вечером после чаепития и дружеской беседы – познавательной и задушевной, в компании директора историко-археологического музея Геннадия Борисовича Здановича и индийских гостей Аркаима – супругов Шастри  переполненные яркими  незабываемыми впечатлениями московские гости отправились в обратный путь.
Дневной зной спал. Степь, раскинувшаяся по обе стороны шоссе, дышала вечерней прохладой. Вот-вот на темнеющем небосводе следом за голубой Венерой покажутся первые самые яркие звёзды, за которыми тысячи лет назад наблюдали жрецы-астрономы Аркаима.
«Хорошо-то как!» – задумался Леонид Семёнович, любуясь степью через открытое боковое стекло машины и вспоминая Аркаим, в котором зарождалась Русь – Россия!
«Верю! Стряхнёт наша матушка-Русь всю грязь и заморскую гниль, и пойдёт намеченным Богом путём! Верю!..»      






Глава 12. Свет Православия

1.
Подходит к концу втрое десятилетие, пока не омрачённое мировой пандемией от смертельного вируса, который, то ли вырвется из неведомой лаборатории, где сатанисты изобретают новое «тихое» оружие, то ли на погрязшее в грехах бездуховное человечество может пасть Божья кара…
Невзирая на прежние невзгоды, новая Россия постепенно возвращается к духовности. Русские люди, в том числе молодёжь, стали чаще посещать и старинные храмы, пережившие богоборческие времена, и храмы новые, построенные в последние годы. Россия неуклонно наращивает утерянную в «лихие девяностые» годы экономическую мощь, укрепляет обороноспособность страны, столкнувшись с сильнейшим давлением коллективного Запада, антироссийский тон которого задают Соединённые Штаты Америки, превратившие прочие страны «старой» и «новой» Европы в своих послушных вассалов и союзников по агрессивному блоку НАТО.
Россия крепнет, а это не устраивает её главного заокеанского противника. И если крупные континентальные экономически развитые страны «старой» Европы – Германия, Франция, Италия ещё пытаются хоть в чём-то не соглашаться с политикой Вашингтона, то островной придаток Соединённых Штатов – Великобритания, объявившая план поэтапного выхода из Евросоюза ,  всё дальше и дальше отчаливает от континента в сторону этнически близкой и бездуховной Америки.
Удастся ли главной мировой «хищнице» девятнадцатого и начала двадцатого века, дряхлеющей год от года и растерявшей помимо «клыков» практически все свои заморские территории, выжить в новом мире, где прежде зависимые от неё страны становились лидерами в мировой экономике и политике, покажет время, которого остаётся не так уж и много.
К этим новым экономическим гигантам, прежде всего к Китаю, с тревогой, присматриваются Соединённых Штатов Америки – недавний мировой гегемон, которому не только предсказатели и гадалки, но и серьёзные политологи предрекают неизбежный распад. Столько накопилось противоречий в этом государстве, населённом мигрантами всех цветов кожи, традиций, религий, что взрыв неизбежен и по силе, пожалуй, не уступит извержению Йелоустона , пребывающего в неспокойной дремоте.
Что касается так называемых стран «новой» Европы – бывших союзниц СССР:  Польши, Чехословакии, распавшейся на Чехию и Словакию, Венгрии, Болгарии, Румынии, осколков от разорванной в клочья Югославии и бывших республик Советской Прибалтики, принятых в ЕС и НАТО, то эти «задворки Европы» – те самые «шавки», которые по любому поводу лают на Россию, надеясь на увеличение помощи от Америки и стран «старой» Европы. Вот и братскую православную Сербию – самый крупный осколок от Югославии всеми силами тянут туда же в ЕС и НАТО, обещая обильную помощь. Устоят ли братушки-сербы от «заманчивых предложений» войти в зону евро?
Всего обиднее, что к этим «шавкам» присоединилась и Украина, назвать которую теперь «братской» просто не поворачивается язык. Власть в Киеве, который когда-то был центром православной Руси, совершив государственный переворот , захватили махровые русофобы, искореняющие всё русское – язык, культуру, народ, гибнувший от непрерывных обстрелов со стороны националистов на востоке уже бывшей Украины, где русские люди по крови и духу провозгласили две небольшие крепкие духом независимые республики . 
На остальной территории «незалежной», которую взял под свой контроль Вашингтон, националисты захватывают православные храмы, передавая их униатам . Несмотря на всю немощность порушенной ими же Украины, угрожают войной России, пребывая в роли отнюдь не застрельщика, а сопливого хулигана, надеющегося на военную поддержку со стороны заокеанского покровителя.
Восьмого августа 2008 года, в памятный день из трёх «восьмёрок», включая и год, наверное, так загадали то ли неведомые старушки – ворожеи-гадалки, то ли такие же малоизвестные и вальяжные англоязычные политики из мест весьма отдалённых от Кавказа, вооружённые силы независимой Грузии вторглись на территорию Южной Осетии, взятой под российское покровительство.
Случилось такое вторжение, по сути объявленная России война с целью прощупать боеготовность российской армии, в тот год, когда управлять страной выпало не слишком успешному премьеру, передавшему на четыре года свой пост Владимиру Путину, сосредоточившемуся на экономике .
Необъявленная война, за Кавказским хребтом, планируемая как, однодневный, максимум двухдневный блицкриг, не застала врасплох руководство страны, прежде всего в лице премьера, если по-русски – председателя правительства. На помощь российским миротворцам, контролировавшим границы маленькой непризнанной республики, отгороженной от России горами Кавказа, пришли российские войска, дислоцированные на Северном Кавказе, которых вскоре пришлось останавливать, поскольку после изгнания захватчиков с территории Южной Осетии, могли сгоряча захватить и Тбилиси. Вот только что делать со столицей побитой, но по-прежнему «гордой» страны? Пришлось разворачивать русские танки в обратном направлении.
В Сирии – не чужой для Леонида Семёновича стране, начиная с 2011 года, разрасталось вооружённое противостояние между сторонниками президента Башара Асада – сына президента Хафеза Асада, с которым был знаком подполковник Прокопьев, и противниками президента, по сути – межконфессиональное противостояние алавитов, которых поддержали шииты, и суннитов. В войну тут же влезли заинтересованные в развале Сирии разномастные иностранцы, в том числе боевики-исламисты, цель которых создание на Ближнем востоке «Исламского Государства Ирака и Леванта» (ИГИЛ), а по сути, террористы, напичканные американским оружием. В войну вмешались соседние  враждебные Сирии государства Турция и Израиль, поддержавшие противников президента Асада. Из Ирака в нефтеносные восточные районы Сирии вторглись американцы.
Сирия издавна дружественная для России страна и для предотвращения распада государства, по просьбе президента Сирии в страну был введён ограниченный контингент российских войск, прежде всего авиация, поддерживающая наземные операции верных президенту войск. В результате российской помощи в течение нескольких лет удалось взять под контроль Дамаска большую часть территории Сирии. Однако для окончания войны, которая выгодна, прежде всего, американцам и израильтянам, ещё далеко.    
Такие вот теперь времена…

* *
Однако вернёмся в Россию, где по-прежнему не унимаются, гадят и гадят либералы, рядящиеся в тогу «отечественной интеллигенции», несмотря на вольготную жизнь, которая вряд ли возможна для них в той  же Америке или в Европе.
 Такие хулители всего русского, подчас занимают или же занимали высокие государственные посты. Среди таких русофобов и бывший министр культуры РФ Михаил Швыдкой, заявивший, пребывая вроде бы в здравом уме, что «русский фашизм страшнее немецкого». Неужели же он, ввиду случайной забывчивости, упустил из виду холокост народа, бесславным представителем которого он является, напрочь забыв о Советской (русской) Армии, которая разгромила немецкий фашизм и спасла миллионы этнически близких ему людей от газовых камер и крематориев? Что-то не верится…
В пику несомненному русофобу, когда-то побывавшему по явному недоразумению в должности министра культуры России, а не Третьего рейха, адекватные представители еврейской общины в РФ заявили несколько позже, что в то время, как евреи из Западной Европы, напуганные ростом антисемитизма, перебираются в Израиль, в Россию из Израиля вернулись 60 тысяч евреев и поток возвращающихся не иссякает, поскольку по словам уважаемых раввинов: «евреи еще никогда не чувствовали себя так комфортно в России, как сегодня».
Признание такого факта можно назвать как угодно – толерантностью или отсутствием у подавляющего населения России, в которой русских людей всё ещё свыше 80%, национальной или религиозной нетерпимости. Тогда за что же наши либералы, несогласные даже с раввинами, так поносят Россию и русский народ, ставят нам в пример «ведущую демократию» Запада, естественно США, насаждающую «демократические ценности» путём бомбардировок, секретных тюрем и пыток? Последний пример – война против собственного народа, развязанная киевской хунтой, пришедшей к власти в результате подготовленного и поддержанного американцами государственного переворота.
По этому поводу невозможно не привести высказываний ныне покойной Валерии Новодворской: «США и Великобритания – это опора человечества. И я не понимаю, что вас не устраивает в таком раскладе. Они тратят колоссальные деньги на свой военный бюджет и благосостояние Европы, которая тратит очень мало, зиждется на их щедрости и на их благородстве». А вот ещё, это уже о нас: «Русская нация – раковая опухоль человечества».
Увы, угомонившаяся «демократка» не одинока, ей вторят другие, солидарные с ней либеральные русскоязычные писатели, юмористы, артисты и даже один шахматист.
Вот скандальное заявление распухшего то ли от «неуёмного таланта», то ли от «изобильного питания» весьма средненького, зато раскрученного писателя Дмитрия Быкова: «Нынешняя Россия многим представляется более актуальной угрозой, нежели тогдатошний фашизм», и следующее высказывание этого улыбчивого усатого толстячка: «Одна из возможных миссий России в мире – демонстрация глупости и обречённости».
Его более осторожная коллега «по перу» Людмила Улицкая, уже мягче: «Во мне нет никакой ненависти к России  – есть стыд и бессилие…».
Себя бы постыдилась, гражданка Улицкая, за такие слова…
А вот господин Веллер – гражданин либеральной Эстонии, своей неуёмной брехнёй зарабатывающий на пропитание в России, которую так не любит: «Смиритесь, русские, – Россия умерла» или: «Многие историки считают (кто они, Веллер умалчивает) и, думается, совершенно справедливо, что если бы не было на свете вообще Александра Невского, если бы Русь вступила в союз не с Ордой, а с Западной Европой (очевидно, позволив крестоносцам оккупировать свои земли). Если бы Русь, оставаясь христианской, предпочла византийскому религиозному ордеру римский религиозный ордер, то не было бы многовекового отставания русской культуры, не было бы откола Руси от общего течения европейской культуры, не было бы специфического азиатско-византийского российского варварства, и было бы лучше для всех нас». Это откровение болтливого либерала о нашем национальном герое и о Православии.
О том же историк и писатель-беллетрист Григорий Чхартишвили, печатающийся под псевдонимом  Борис Акунин: «Лес и христианство (у нас Православие) виноваты в том, что мы такие угрюмые и не желаем принимать «всех ценностей» «весёлого» Запада»». Какие там теперь «ценности» и как они «веселятся», мы хорошо знаем, а у нас, по мнению этого либерала, в виновных  оказались лес и христианство, естественно Православие.
А вот недавно почивший престарелый юморист Михаил Жванецкий, с его недобрыми для России словами, в которых вместе с его личной мечтой проглядывают реальные планы «западных демократий»: «Моя мечта – разровнять место, где была Россия, и построить что-то новое. Вот просто разровнять...». Сам-то он ничего путного за свою долгую жизнь не построил, только трепал языком, а туда же – разровнять…
Ему вторит писательница и журналистка Юлия Латынина: «Если бы Россия разделилась на части, то в некотором количестве частей началась бы нормальная жизнь». Наивные мысли. Вот если бы вдруг разделилась на штаты Америка, то там, вряд ли бы наступил земной рай. Скорее наоборот, перессорились или даже передрались бы между собой «разъединённые штаты Америки», однако другим государствам стало бы немного спокойнее. Впрочем, похоже, что дело идёт к тому. Так что наберёмся терпения…
Вот и Виктор Шендерович, тоже юморист со стажем, категорически не воспринимающий патриотизм, утверждал: «Любой патриотизм опасен и кровав» и пожелал стране своего проживания всеми фибрами либеральной души необратимого упадка: «Россия движется в средневековье», превознося при этом Америку: «Я считаю США вектором прогресса». Такой же трепач, как и его старший почивший приятель и юморист Жванецкий. Упаси нас Боже  хотя бы от гендерного «прогресса»… 
Гарри Каспаров, в прошлом чемпион мира по шахматам, а ныне перебравшийся за рубеж эмигрант, призывает поступить с Россией так же, как с Ливией, очевидно подразумевая бомбардировки, которые имели место в этой стране, разбомблённой авиацией «цивилизованных государств», членов НАТО: «Никогда не бойтесь противостоять диктаторам, потому что они понимают только язык силы».
Конечно же, это о нас, а под диктатором шахматист, у которого вроде бы «все ходы просчитаны и записаны», понимает, конечно же, президента России.
Вот и непримиримая в отношении русских людей либеральная дамочка средних лет к тому же блондинка и внучка деда-раввина, «талантливо» сыгравшая роль Евы Браун в идиотской комедии либерального режиссёра Вайсберга «Гитлер капут, которую все, кто ещё возжелает, могут лицезреть на экранах своих телевизоров, поясняет: «Люблю евреев, потому, что все русские – быдло!».
Зачем же так, Ксюша! Любите их, сколько вам угодно, меняйте «любимых» мужей, но не трогайте русских людей, к числу которых, возможно, хоть иногда и себя причисляете, говорите вы ведь по-русски. Да за такие суждения терпеливые русские люди могут и не сдержаться, обругать вас вполне толерантными по нынешним временам, тем не менее  «крепкими словцами».
Ну что тут сказать, либерал в понятии русского человека уже давно превратился, мягко сказать, в «нехорошее существо». Разве что стоит добавить «до кучи» высказывание Альфреда Коха – одного из активнейших либералов из старой, ельцинской гвардии, а ныне отсиживающегося в зарубежном «либеральном окопе». Вот его «пламенные» слова о русских мужчинах, вбивших  последний гвоздь в гроб немецкого фашизма:
 «Русский мужчина деградировал и превратился в малоинтересный отброс цивилизации – в самовлюблённого, обидчивого, трусливого подонка. Я могу сказать твёрдо, на основании своих собственных наблюдений: русский мужчина – самый мерзкий, самый отвратительный и самый никчемный тип мужчины на Земле...».
Впрочем, «подонка» и «мерзкого типа» следует переадресовать автору произнесённой им гадости.
И вот совсем недавно известный либерал и телеведущий, Владимир Познер, полагающий себя «опытным политологом», в беседе на YouTube-канале заговорил о «негативном влиянии» Православия на развитие России:
«Если сравнивать разные аспекты того, как живёт тот или иной народ, то выяснится, что, с моей точки зрения, разумеется, в протестантских странах люди живут значительно лучше по самым разным параметрам, чем в католических. В католических лучше, чем в православных, а в православных – хуже всех. И я это объясняю именно религией, а не чем-то другим».
Не прав этот престарелый либерал. Сознательно или нет, умолчал о том, что уровень жизни населения православной Руси до монголо-татарского вторжения был значительно выше погрязшей в междоусобицах и эпидемиях, грязной в полом смысле этого слова католической Европы, где даже короли не мылись годами.
Другой пример – блестящая столица православной Византии – Константинополь, которую на Руси звали Царьградом. В те времена Константинополь был процветающим городом в сравнении с захолустными, грязными и полными нищеты католическими городами Лондоном или Парижем. И это несмотря на не прекращавшиеся грабежи и разрушения Константинополя и его владений сворами католиков-крестоносцев, шедших в сторону Палестины и Иерусалима через византийские владения. 
Русь – наследница Византии, непрерывно подвергалась давлению со стороны католического Запада, прежде всего из-за Православия, и, приняв на себя удар монголо-татарской орды, спасла католиков от полного разорения. Да и православная Российская империя с восемнадцатого и до начала двадцатого века развивалась динамично, вызывая тревогу у западных соседей.
Тоже и в советские времена, когда СССР был второй по экономической мощи державой, пугавшей Запад своими достижениями. Недоволен Запад и ростом экономического и военного могущества новой России после развала и стагнации в девяностые годы прошлого века. Недовольны этим и доморощенные либералы, так и гадят в адрес приютившей их православной России и терпеливого русского народа. Уж лучше бы помолчали, послушали хотя бы раввинов, однако для этого надо хоть чуточку верить в Бога.
И ведь трижды прав был великий русский писатель Фёдор Михайлович Достоевский, – знаток человеческих душ, обвинив либералов не только из инородцев, но и русских по крови, в маниакальном, сатанинском желании погубить, уничтожить, в конечном счёте, собственную страну. Ради чего?..
Удивляет, что, несмотря на злобную клевету, народ наш по праву гордится своей историей, верит в свою страну, ничем не уступающую, во многом превосходящую другие страны, и близко к сердцу не принимает бред озлобленных, морально убогих, а возможно и психически неполноценных, не верящих в Бога людей.
Очевидно, из чистого любопытства некоторые из русских людей всё ещё продолжают читать их тусклые, смердящие книги, слушают их серенькие, откровенно глупые юмористические концерты, смотрят скудные телепередачи с их участием, по инерции слушают «Эхо Москвы». Однако, всего этого всё меньше и меньше. Надоели…
Неблагодарные. Если вам совсем невтерпёж, то покиньте матушку-Россию следом за бывшим олигархом Ходорковским, шахматистом-пенсионером Каспаровым, и бывшим председателем Госкомимущества Кохом, объявленным в международный розыск по линии Интерпола. Заберитесь в другие толерантные ко всяким гадостям страны и грызите их, помогайте таким же местным либералам и прочим идиотам разрушать свои государства, приглашая на жительство агрессивных, не желающих трудиться беженцев из Африки, Азии и ещё, чёрт знает, откуда с многодетными семьями, которые, в конечном счёте, вас и сожрут. 

2.
Второе десятилетие нового века и нового тысячелетия принесло горькие невосполнимые утраты. Скончался друг и наставник Леонида Семёновича Эдуард Фёдорович Саркисов, спустя три года умер друг Евгений Камарин…
Однако в эти годы были и немалые достижения. В подмосковном  селе Денежниково отстроен монастырь Святого Иоанна Предтечи, утопающий в зелени и цветах разбитого на его территории прекрасного сада. В монастыре около 30 послушниц – монахини, инокини, трудники. В монастыре – духовном центре Истинно-Православной Церкви основано духовное училище имени первосвятителя Русской Истинно-Православной Церкви Иосифа Петровых . При монастыре открыт и дом для престарелых немощных людей. Воистину дела богоугодные…
Старший сын владыки, Сергей – предприниматель или, как теперь принято говорить бизнесмен. Живёт и трудится на экзотических Сейшельских островах. У него четыре дочери, одна из которых подарила владыке правнука.
Младший сын, Антон, рядом, в Москве и у него в семье полный порядок – двое детей, зато сыновья, унаследовавшие, как и отец, родовую фамилию Мотовилов.
Изданы книги о русском Православии и биографические романы, посвящённые славным предкам предках Предстоятеля Истинно-Православной Церкви: Монтвилу, Монтвиду, Николаю Александровичу и Ивану Григорьевичу Мотовиловым. 
Летом знакового 2011 года в день Собора святых всеславных Двенадцати Апостолов в духовном центре Истинно-Православной Церкви монастыре Святого Иоанна Предтечи  встретились Предстоятели и иерархи Истинно Православных Церквей России, Греции, Болгарии, Украины, обеих – Северной и Южной Америк и Британских островов, принявшие акт о присоединении к Томосу о каноническом общении Истинно-Православных Церквей.
Спустя два года в результате плодотворного канонического общения Архиепископ Московский Митрополит Всероссийский, Предстоятель Истинно-Православной Церкви был избран первым сопредседателем Синаксиса объединённой Истинно-Православной Церкви. Вторым сопредседателем Синаксиса был избран владыка Ангел – Митрополит Авлонский и Беотийский.
Это ли не благие дела в годы созиданий?   

3.
В аэропорту владыка Серафим, летевший в Афины вместе с архимандритом Трифоном по приглашению своего греческого друга  Ангела – митрополита Авлонского и Беотийского, неожиданно встретил знакомого ему Владислава Райкова в компании журналистки Хеллен Эйр, которую видел пару раз лет тридцать назад, и невысокого худощавого мужчины с узким смуглым лицом. Эту троицу опекали два дюжих телохранителя Владислава, личные миллиардные капиталы которого, пополнились после гибели дяди едва ли не вдвое.
– Леонид Семёнович, здравствуйте! – узнав владыку, несмотря на прошедшие десятилетия и церковные одеяния, поздоровался Владислав. – Тогда у вас не было окладистой бороды, которая вам к лицу.
– И вам не хворать, а борода к духовному сану, – ответил владыка. – Примите мои соболезнования. Узнал о гибели вашего дяди из теленовостей.
– Спасибо, – тяжко вздохнув, поблагодарил Владислав. – Похоронили. Илья Яковлевич многим перешёл дорогу, так что заказчика вряд ли найдут, а исполнителей тем более. Таких свидетелей либо прячут подальше где-нибудь заграницей, либо ликвидируют. Теперь так принято. Без охраны ни шагу.
Вот, лечу вместе с друзьями в Тель-Авив. После окончания пасхальных празднеств там спокойнее. Устал, хочу развеяться, отдохнуть, позагорать на весеннем солнышке. В Тель-Авиве сейчас тепло. Морская вода прогрелась ещё недостаточно, но искупаться можно.
«Нелегка, однако, жизнь олигарха. Грызутся между собой, словно собаки, продолжая передел разграбленного общенародного достояния», – с неприязнью подумал владыка, вспомнив Исакова, погибшего вместе с водителем в своём новом роскошном «Майбахе» последней модели от взрыва «неустановленного взрывного устройства». – «Не иначе как заказали конкуренты. Такие разборки теперь не редкость…»
– А вы куда летите? – спросил Владислав.
– Поближе, в Афины, – ответил владыка, собираясь проститься со случайно встретившимися знакомыми.
– А я вас знаю, владыка Серафим. В миру вы господин Прокопьев, нет уже господин Мотовилов , – внимательно разглядывая Леонида Семёновича, неожиданно заявил худощавый человек с явно выраженными семитическими чертами смуглого лица, которого взяла под руку Хеллен Эйр.
– Откуда!? – удивился владыка. – Я вас не знаю, вижу впервые. – По-видимому, вы иностранец, но хорошо говорите по-русски.
– Да, я израильтянин, живу в Тель-Авиве, но в Москве бываю часто. Не желаете побывать на Святой земле, посетить Вифлеем, Иерусалим?
– Пока нет, – ответил владыка.
«Стало быть – еврей, на кавказца не похож», – подумал ворчливый по натуре, но в душе добрый спутник владыки Серафима архимандрит Трифон, приглашённый посетить Афины, а затем православные монастыри возле святой горы Афон.   
– Вспоминайте Бейрут, конец восемьдесят третьего – начало восемьдесят четвёртого года, – продолжил израильтянин. – Вы тогда были подполковником и военным советником сирийской механизированной бригады, прикрывавшей Бейрут от израильских войск. Так? Я не ошибся? – озадачил удивлённого владыку неизвестный ему израильтянин.
– И что же? Откуда вам это известно? Наконец, кто вы такой?
– Как и вы, господин Мотовилов, в недалёком прошлом я тоже полковник, а теперь бизнесмен. Мои капиталы, размещены в одной из совместных с господином Райковым компании. Производим и продаём медицинское оборудование. Мне известно, что помимо служения Богу вы занимаетесь целительством и весьма успешно. Могу предложить вам новейшие медицинские приборы по самой выгодной цене.
– Вам и это известно? – продолжал удивляться владыка.
– Известно. Вот видите, как много мы о вас знаем, – шутливо скривив неприятное лицо с крючковатым носом, подтвердил израильтянин.
«Ну и торгаш!» – подумал Трифон, посмотрев с неприязнью на не назвавшего своё имя богатенького еврея. – «Нечасто встретишь такую противную рожу. Тьфу на тебя!..»
– В этом нет необходимости. Лечу людей молитвою и освящённой водой, – ответил владыка. – Так вы что же, следите за мной? Зачем?
– Так, из любопытства. Заглядываю иногда в интернет. Там много интересного, – не меняя неприязненного выражения лица, пояснил израильтянин. – Меня с вами заочно познакомил известный вам по Бейруту господин Герман, который пытался отстоять повреждённый молниями старый кедр, а вы велели его срубить, прокладывая дорогу на плато для занятий солдат сирийской бригады. Мест ровных в окрестностях Бейрута не так много, вот вам и приглянулось плато, на котором сохранился лишь замок. Его по просьбе Германа наша артиллерия не обстреливала. Помните Германа?
– Вот оно что? Припоминаю этого немца – защитника мешавшего нам дерева. Слышал, что следом за сыном он перебрался в Америку.
– Да. Скончался в Вашингтоне двенадцать лет назад. Сильно переживал гибель своего единственного сына, корреспондента газеты «Вашингтон пост». Бедняга Генри погиб от шальной пули осенью девяносто третьего года возле телецентра Останкино во время беспорядков в Москве. Владислав оплатил перелёт спецрейса с покойным из Москвы в Вашингтон. Мы были на похоронах Генри…
– Да, мне известно о его гибели, – подтвердил владыка. – Я был с ним знаком. Владислав и покойный Исаков приходили вместе с Генри, его журналистская фамилия или псевдоним – кажется Ролсон, на дачу Елены Васильевны в Малаховке. А вас, госпожа Эйр, я видел вместе с Генри и Владиславом возле Свято-Данилова монастыря в мае восемьдесят восьмого года, когда начинались празднества в честь тысячелетия крещения Руси. – Владыка посмотрел на сильно изменившуюся за прошедшие тридцать лет уже немолодую худенькую и невысокую женщину.
– А вы, господин из Израиля, бизнесмен и в прошлом полковник, вы мне так не представились. Что вы тогда делали в Бейруте? – поинтересовался владыка.
– Зовите меня просто Леви, – назвал своё имя израильтянин. – Как и вы, господин Прокопьев, я воевал. Был тогда лейтенантом, встречался с Германом на одной из горных троп, – признался Леви. – Давно это было. Теперь вы священник, а я бизнесмен,  да и ваша страна уже совсем другая. А Хеллен – моя жена.
– Выходит, что Герман шпионил?
– Немного. Информировал нас о том, что происходит в Бейруте. Вот, пожалуй, и всё, – пояснил Леви. – Давно это было, очень давно. С тех пор уже минули треть века. В Ливане по-прежнему неспокойно, а в Сирии идёт многолетняя гражданская война, и вы, русские, опять ввязались в эту войну.
– Вы тоже не остались в стороне! Обстреливаете позиции правительственных войск, поддерживаете бандитов всех мастей, развязавших войну! – жёстко отреагировал владыка.
– Ну что вы, мы поддерживаем оппозицию и наших американских союзников, которым не безразлична судьба сирийского народа.
– Это уж слишком! Прекратите паясничать! – возмутился владыка.      
Хотел Леви ещё что-то сказать, однако владыка прервал его.
– Нам пора на регистрацию. Прощайте…
– Владыка, кто они такие? – поинтересовался Трифон. – Этот настырный еврей всё про тебя знает, даже то, что ты принял схиму с именем Серафим, и то, что вернул свою родовую фамилию. Не агент, ли он израильской разведки Моссад?
– Несомненно, агент, пожалуй, что в прошлом. Просто интересуется по старой привычке, признался, что заглядывает в интернет. Там про нас много чего понаписано. Сам знаешь. Впрочем, не знаю. Неприятнейший тип, да и все они глубоко неприятные люди, враги, – признался владыка. – Встреча случайная. Надеюсь, что больше такое не повторится. Потерпи, Трифон, в самолёте кое-что тебе расскажу.

4.
Позади солнечные Афины – столица Греции или Эллады, как любовно называют греки и многочисленные туристы овеянную мифами и легендами древнюю землю юга Балканского полуострова – центр европейской и мировой цивилизации.
Кажется, бывший премьер-министр Великобритании и заядлый русофоб Уинстон Черчилль, назвал, а быть может, повторил кем-то ранее сказанное – «Балканы – задворки Европы», от которых «извечная головная боль». Однако он был не прав, поскольку именно отсюда и начиналась Европа, получившая своё название от ясноглазой красавицы-Европы – дочери царя Финикии , которую похитил, обратившийся в быка, небожитель Олимпа грозный Зевс , переплывший с похищенной финикийской царевной Средиземное море.
Несмотря на то, что Балканы, где начинались многочисленные войны христиан с магометанами-турками, не стоит забывать и Первую мировую войну, запалом которой послужило убийство в Сараево эрцгерцога Австро-Венгерской империи Франца Фердинанда , прозвали «пороховой бочкой Европы», в Элладе по-прежнему сохранились многочисленные, пережившие тысячелетия, прекрасные памятники античной и ранней христианской культур, которые не смогли до конца уничтожить османские завоеватели, терзавшие Элладу в течение почти четырёх веков .
Однако после освобождения православной Греции от османского ига, а в этом благом деянии главная роль по праву принадлежит России – освободительнице балканских народов, большинство бесценных произведений античной культуры из тех, что уцелели после турецких погромов, растащили по своим музеям и частным коллекциям британские, французские и прочие «европейские благодетели». Разве что сильно пострадавший от времени Парфенон остался на прежнем месте в виду своих колоссальных размеров.


* *
И вот она знаменитая озарённая солнцем Святая гора Афон  венчающая глубоко вдающийся в Эгейское море узкий полуостров, на котором в двадцати монастырях разместилась единственная в мире православная монашеская республика .
Завершая путешествие по монастырям Афона, владыка Ангел и его русские гости – владыка Серафим и архимандрит Трифон повторно, после осмотра русской Свято-Пантелеймоновой обители, где покоится глава святого великомученика Пантелеймона и часть мощей пророка Иоанна Предтечи, посетили самый древний православный монастырь, основанный в 963 году, преподобным Афанасием Афонским. Монастырь был воздвигнут на небольшом плато, возвышающемся над берегом моря, на юго-восточном окончании полуострова, на месте разрушенного завоевателями античного городка Акрофи.
Выходец из Каппадокии  Афанасий Афонский привнёс в дотоле пещерное и отшельническое монашество систему монашеского общежития – киновию, ставшую основным монашеским образом жизни, как на Афоне, так и в иных монастырях по всему православному миру, а основанный им монастырь и есть Великая Лавра. Сооружалась она на немалые пожертвования византийских императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия .
– Здесь, на этом берегу между Великой Лаврой и Иверским монастырём, где мы побывали вчера, согласно древнему местному преданию, передаваемому из уст в уста первыми на Афоне монахами-отшельниками, в 49 году от рождества Христова пристал корабль из Палестины. На этом корабле плыла по Эгейскому морю мать Иисуса Христа вместе с апостолом Иоанном Богословом, и было это весной.
Корабль попал в бурю, и его прибило к берегу полуострова, над которым возвышалась гора Афон с ещё не растаявшей снежной вершиной. Богородица была так поражена красотой этих цветущих мест, что попросила у Бога это прекрасное место себе в удел. На что получила ответ:
«Да будет место сие уделом твоим и садом твоим и раем и гаванью спасения для желающих спастись». 
С тех пор Святую гору Афон и весь полуостров называют  уделом и садом Святой Богородицы, – пересказал русским гостям своими словами древнее монашеское предание владыка Ангел.
– И в самом деле, здесь очень красиво! – согласился с Ангелом восхищённый владыка Серафим, любуясь окрестностями Великой Лавры, над которой в безоблачном небе возвышалась озарённая солнцем Святая гора, сверкающая остатками ещё не растаявших на вершине снегов. Перевёл взгляд с вершины горы на свежую, умытую весенними дождями зелень горных склонов, любуясь цветущими деревьями и кустарниками, а ниже раскинулось красивейшее Эгейское море.
– Воистину прекрасный сад Богородицы в синем морском и небесном голубом ожерелье! – воскликнул владыка.
– Согласен с тобой! Поистине райское место – истинный цветущий сал Богородицы! – любуясь окрестностями Великой Лавры, подтвердил архимандрит Трифон. – Нигде ещё не приходилось видеть таких красот!
– Если подняться на одну из смотровых площадок поближе к вершине Афона, то в ясную погоду, такую как в этот день, можно увидеть наш большой остров Лемнос.  Неподалёку от него уже турецкий остров Имроз. Дальше на востоке виден берег утерянный Византией, ныне берег турецкий, на котором ваш русский купец раскопал остатки легендарной Трои, погибшей в междоусобной войне из-за женщины. Об этих событиях записано в тексте «Илиады»  со слов великого Гомера. Так ли это было на самом деле, мы никогда не узнаем, но посещать афонские монастыри женщинам запрещено, – напомнил владыка Ангел.
– Спиридон, помнишь тот день конца лета, когда измученные зноем, истоптав все ноги, мы поднялись почти до вершины Афона, – обратился владыка Ангел к сопровождавшему их иеромонаху, которого пригласил для общения, поскольку тот хорошо владел русским языком. Спиридон был родом из Македонии, однако большую часть своей жизни прожил в монастыре и полагал себя уже почти греком. – Помнишь, как  увидели мы тогда берег турецкий, где когда-то стояла прекрасная Троя?
– Помню, владыка. Давно это было. Старый я стал, теперь мне туда уже не подняться, – посетовал начитанный книжник иеромонах Спиридон, помнивший о своих славянских корнях и хорошо говоривший по-русски, регулярно общаясь с русскими монахами Свято-Пантелеймонова монастыря.
В Великой Лавре большая, собираемая веками библиотека, в которой хранятся редкие старинные книги, ради которых, соблюдая строгие монастырские правила, сюда приезжают учёные историки со всего христианского мира. Многие часы, свободные от служб и молитв проводил в библиотеке иеромонах Спиридон за чтением редких книг, слывя среди монастырской братии первейшими книгочеем и знатоком истории Православия.
– Нам туда не подняться, ни по возрасту, ни по ногам, – вздохнул владыка Серафим, вспомнив свои молодые годы, когда занимался спортом, был о двух собственных крепких ногах и мог подняться не только на сравнительно невысокий Афон, но и на Эльбрус, да только не пришлось. Задумался, – «а хорошо бы увидеть собственными глазами то место, где когда-то стояла легендарная Троя…» – Только теперь там берег турецкий, а ехать в Турцию не хотелось.
Владыка вспомнил своего друга Николая Ивановича Кулешова – большого знатока древней истории, полагавшего предков греков, которые прежде называли себя эллинами, ближайшими родичами вендов, а значит славян. Вспомнил рассказы Кулешова о Чёрном море, на берегах которого он прежде любил отдыхать и к которому вернулся. Оставил шумную и хмурую Москву, и теперь строит дом в окрестностях Сочи неподалёку от побережья, к которому в незапамятные времена приставали корабли аргонавтов .
Вот и Спиридон, прочитавший множество книг, старинных и новых, пополнявших библиотеку Великой Лавры, и влюблённый в Россию – главную защитницу православного мира, не уступит ему в своих исторических знаниях. Разговорился иеромонах на хорошем русском языке, обнаружив свои глубокие познания древнейшей истории этих сакральных мест.
– Троя – наследница древнейшего Дарданова царства , порушенного сильнейшим землетрясением, когда сквозь провалы, позже ставшие черноморскими проливами, в огромное почти пресное озеро хлынули солёные воды Эгейского моря, затопив большую часть прибрежных городов, которые теперь открывают подводные археологи.
Древнеримский историк Плиний  писал: «венеты от троянского народа происходят», а просвещённый римский император Юлий Цезарь помышлял о восстановлении Трои, разрушенной в войне из-за жены царя Спарты прекрасной Елены, похищенной сыном царя Трои Парисом, и переносе в неё столицы империи. Да не сложилось, был убит в результате подлого заговора сенаторов. Спустя годы место, где находилась Троя – один из уцелевших после потопа городов Дарданова царства, было забыто, только один из черноморских проливов сохранил имя царя – пролив Дарданеллы.
Вернуть православному миру Константинополь-Царьград вместе с черноморскими проливами, а значит и с останками легендарной Трои, открытой миру обрусевшим немцем и русским купцом Генрихом Шлиманом, помышляли многие российские императоры.
В царствование императора Александра Второго Россия вела войны с турками за освобождение балканских славян. Разгромив турок, войска генерала Скобелева были всего в одном переходе от Константинополя, на защиту которого подошёл мощный британский флот. Из Петербурга пришёл приказ об отмене штурма Константинополя. Жаль, не готова была Россия воевать с англичанами…
Ближе всех к тому был последний российский император Николай Александрович, надеявшийся после разгрома в Первой мировой войне союзной Германии Турции получить Константинополь и черноморские проливы, да только грянули одна за другой две революции и Россия вышла из мировой войны, погрязнув в разразившейся гражданской войне и отдав плоды победы над Германией и её союзниками – Франции и Британии. Французы и англичане поделили между собой бывший турецкий Ближний Восток , а Советская Россия победивших в гражданской войне безбожников-большевиков даже утратила Карскую область , сорок лет входившую в состав Российской империи, где были основаны казачьи станицы, – искренне сожалел славянин-македонец Спиридон, любивший Россию не меньше, чем родную Македонию.
– Был бы Афон вдвое выше, могли бы с вершины увидеть Константинополь. Язык не поворачивается назвать столицу православного мира Стамбулом!  – И Святую Софию могли бы увидеть, – размечтался о невозможном иеромонах, полагавший, что великий полководец Александр Македонский, как и он – славянин, но с греками этого не оспаривал. – «Пусть будет грек. Славяне и греки – православные братья…»
– Святая София теперь не музей, теперь в ней опять мечеть . Эх! – с болью в сердце переживал иеромонах Спиридон.
– Сейчас Вселенский Патриарх Варфоломей , Грек отуреченный, служил офицером в турецкой армии . Лоялен не только к турецким властям, но и к Америке, даже к Риму, что невозможно для православного патриарха, – тяжко вздохнул владыка Ангел. – Не лучшие для Православия времена…
– Полно тебе, Ангел. Всякие бывают времена, – владыка Серафим по-дружески обнял за плечи своего загрустившего греческого друга-соратника Митрополита Авлонского и Беотийского. – Ничто не в силах погасить божественный свет Православия! Взгляни на Афон, озарённый полуденным солнцем! Вот он, Свет Истинного Православия!

Январь 2020 – апрель 2021.      
 

          













Владыка Серафим.
ПОСЛАНИЕ ПРАВОСЛАВНОМУ МИРУ

Дорогие братья во Христе, жажду подчеркнуть, что Православие в России было, и на сегодняшний день является наиболее распространённым вероисповеданием. На протяжении более чем тысячи лет Православная вера играла и играет ключевую роль в развитии русской культуры и русского государства. Федеральный закон № 125-ФЗ от 26.09.1997 г. «О свободе совести и о религиозных объединениях» в преамбуле содержит «признание особой роли православия в истории России, в становлении и развитии ее духовности и культуры».
В то же время Греко-Кафолическая ортодоксальная /правоВерная/ церковь (ныне РПЦ) стала называться "православной" только с 8 сентября 1943 года (утверждено указом Сталина). Что же тогда именовалось Православием в течении нескольких тысячелетий?
«В наше время в современном русском просторечии в официальном, научном и религиозном обозначении термин «православие» применяется к чему-либо относящемуся к этнокультурной традиции и его обязательно связывают с Русской Православной Церковью (РПЦ) и иудохристианской религией.
На простой вопрос: «Что такое православие» современный человек, не задумываясь, ответит, что "Православие – это христианская вера, которую приняла Киевская Русь во времена правления князя Владимира от Византийской империи в 988 году нашей эры. И что Православие, т.е. христианская вера существует на русской земле уже больше тысячи лет". Ученые от исторической науки и христианские богословы в подтверждении своих слов заявляют, что самое раннее использование слова Православие на территории Руси якобы фиксируется в «Слове о Законе и Благодати» 1037 – 1050-е года митрополита Илариона.
Православие — миролюбивая религия, ревностно сохранившая свои традиции практически неизменными с момента возникновения христианства.
На сегодняшний день Российское Православие представляет собой различные по составу, но весьма значимые традиционные конфессии: Русская Православная Церковь; Старообрядческая Православная Церковь; Истинно-Православная Церковь и Русская Православная Церковь Заграницей. Каждая из которых основывается на вере в Иисуса Христа, имеет некоторые расхождения с другими, во внутри церковной политике и отношениях к государству.
Обращаюсь к вам, мои дорогие православные соратники, которым дорога Россия, которым небезразличны ее историческая судьба. Пастырь, а тем более архипастырь, должен проповедовать слово Божие, освещающее стези человеческие, и открывать волю Божию о мире и человеке. Поэтому я постараюсь говорить, руководствуясь ревностью о славе Божией, заботой о благостоянии святой Церкви Православной, благоустроении и процветании великой державы Российской "в свободу славы детей Божиих" (Рим. 8,21).
Существенным признаком нашего времени является то, что человечество все более и более увлекается материалистическим развитием, безраздельно порабощая себя "вещественным началам мира" (Гал. 4, 3), причем, не только в ущерб духовной жизни, но даже и до полного забвения о Боге, о своей душе, о подлинном смысле жизни. Современное человечество доходит до ниспровержения богоустановленного в мире порядка и открытого богоборчества. В этот эсхатологический процесс вовлечена и Россия. Поэтому мы должны озаботиться о сохранении нашего Отечества в Православии и святорусских традициях.
Мы знаем, что для возрождения нашего Отечества прежде всего необходимы: покаяние, восстание от греховного падения, воцерковление, христианская жизнь.
В этой связи с особой силой звучат слова великого исповедника XX века, благостного учителя и отца нашей святого российского православия, Святейшего патриарха Всероссийского Тихона: "Конечно, нужны и преобразования, нужны и реформы. Но главное не в этом. Главное - это возрождение души нашей, об этом надо позаботится прежде всего. Как Иов Многострадальный потерял все, что имел, был терзаем, страдал, но не терял веры в Бога, и вера эта спасала его и возвратила ему все потерянное и утраченное, так и нам Господь попустил переносить великое страданье, поношения и обиды, попустил потерять многое из того, что мы имели раньше. Но была бы только крепка вера православная, только бы ее не утратил русский народ. Все возвратится ему, все будет у него, и восстанет он, как Иов от гноища своего. Пока будет вера, будет стоять и государство наше".
Но есть и другая сторона этого вопроса. Уже сейчас очевидно, что разрушение традиционных христианских духовных ценностей как у нас, так и во всем мире, осуществляется спланированно и направленно.
Почему-то стало общепринятым не называть вещи своими именами. В смутное время XVII века летописец писал, что люди "измалодушествовались". В наше же время надо сказать, что люди изолгались. Правда и ложь, честь и бесчестие, вера и лицемерие, верность и предательство преднамеренно смешиваются и подмениваются для того, чтобы духовно оглушить и ослепить людей, вызвать в их душах замешательство, растерянность и беспомощность, подмять заблудших и обессиленных под чужую власть. Сегодня, в эпоху величайшей смуты и мнимого торжества лжи, мы обязаны хранить чувство правды как зеницу ока и требовать от себя и от людей права на правду. Ибо без чувства правды мы не узнаем лжеца, а без права на правду мы потеряем всякую истину, всякое убеждение, всякое доказательство и все священное в жизни.
Но готовы ли мы для того, чтобы обсуждать вопросы и искуса и возрождения России? Ведь, это можно делать только на взаимном доверии. Если русские люди будут лгать друг другу, они погибнут от взаимного недоверия и предательства. Евангелие не напрасно говорит о диаволе, что он "человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины" (Ин. 8, 44). Господь же, напротив, желая нас оживотворить, призывает последовать истине, и через то последовать Ему, ибо Он Сам есть "путь, и истина, и жизнь" (Ин. 14, 6). Православие - это прежде всего стояние в истине, свидетельство истины в этом падшем мире, поработившем себя диаволу посредством всеобщего греха, всеобщей лжи, лукавства и обмана: "всякий, делающий грех, есть раб греха" (Ин. 8, 34). Только истина, воспринятая сердцем, может освободить человека от ига диавола: "познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Ин. 8, 32).
Главная задача Православия - свидетельство истины, а историческая миссия России - быть православной державой. Таким образом, главная задача России перед всем православным миром, и перед всем человечеством вообще, состоит в свидетельстве истины и стоянии в ней.
Этого от нас требует Бог. Этого от нас ждут все люди. И горе нам, если мы побоимся обличать ложь и не будем благовествовать истину. Необходимо назвать вещи своими именами.
Истинными целями христоненавистников являются: разрушение христианского мира с его духовными ценностями и традициями; всеобщая компьютеризация и создание всемирного сетевого общества; построение богоборческого Нового Мирового Порядка - царства антихриста, предреченного святым апостолом и евангелистом Иоанном Богословом в Откровении.
Настало время говорить об истинном положении в стране и в мире. Молчанием предается Бог. Молчание - это содействие лжи и потворство творящим зло. Молчанием зло стремительно усиливается и умножается. Православных христиан призывают быть толерантными - терпимыми, но терпимыми однако только ко греху и богоборчеству. Таковыми быть нельзя! Это - измена Богу. Нельзя допустить, чтобы Православие использовали, как инструмент апостасии. Православный мир должен отказаться от участия в строительстве Нового Мирового Порядка. Мы будем созидать Православный мир и будем стараться сделать его сильным и независимым. Мы никого не должны бояться. "С нами Бог! Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог!".
В настоящий исторический момент абсолютно все, происходящее в мире, имеет причины духовные, а последствия - апокалиптические! Без учета этого невозможно правильно понять суть происходящих в мире событий.
Всему православному миру, в том числе и России, брошен вызов глобализма. В этом понятии сконцентрирована вся мировая ложь, и обличение этой величайшей лжи нашего времени является на сегодняшний день главной задачей Православия.
Секулярный мир давно устремился к построению "рая на земле", что ведет к поклонению человекобогу - антихристу. Поэтому мы должны остановить ниспадение России в бездну исторического небытия, а мир, если угодно воле Божией, сохранить от скорого обладания "сыном погибели" и "человеком греха" (2 Сол. 2, 3).
Церковь, в лице своих пастырей, обязанных иметь попечение о духовной жизни людей, непременно должна давать духовную оценку всем происходящим в мире событиям. Только основываясь на православном мировоззрении и миропонимании, можно дать истинную оценку процессу глобализации, посмотреть на него "сверху", выйдя из плоскости политико-экономических и товарно-денежных отношений между странами. В истории человечества существовало множество различных государственно-политических систем: монархических, республиканских, тоталитарных, демократических, основанных на диктатуре идеологий, личностей, партий. Но глобальное общество строится именно сейчас. Подобного никогда не было, за исключением, может быть, Вавилонского столпотворения. Путь этот, несомненно, является регрессивным, тупиковым, ведет к самоуничтожению цивилизации. Нынешний процесс глобализации несомненно приведет к воцарению антихриста и кончине мира. Это мы должны свидетельствовать перед всеми как непреложную данность. Политическая, экономическая, этическая и мировоззренческая база будущего царства антихриста строится уже сейчас, а весь совокупный процесс построения этой базы и обозначен термином "глобализация".
С духовной точки зрения, не существует процессов, происходящих как бы неким "естественным" образом. Признание существования так называемых "естественных" процессов является скрытым атеизмом, отвержением Промысла Божия над миром и человеком, поэтому мы утверждаем, что процесс глобализации не является естественным. Этот процесс является реализацией "тайны беззакония", о которой говорил святой апостол Павел во втором Послании к Фессалоникийцам.
Величайшей ошибкой является утверждение, что принятие внешних знаков, символов, правил поведения, навязываемых новым временем, не может нам повредить. Они как раз и созданы по внушению диавола, для того, чтобы посредством их повредить и "прельстить, если возможно, и избранных" (Мф. 24, 24). Но повредить все предлагаемое глобализацией можно только тогда, когда оно вовсе не принимается, или, после опрометчивого принятия, тотчас отвергается.
Сейчас происходит всемирная компьютеризация, стремительное развитие глобальной сети Интернет - "мировой паутины". Создаются мощнейшие биотехнологии, способные управлять человеческой психикой и манипулировать сознанием огромных масс людей. Во всем мире вводится цифровой учет населения через присвоение идентификационных кодов. В этой системе создается возможность контролировать и управлять каждым человеком.
Обличая ложь глобализма, мы должны заявить, что глобализм - это антихристианская идеология. Это система мирового зла, от которой не только нельзя ждать каких-либо взаимовыгодных отношений, но и с которым невозможно мирное сосуществование. Любые компромиссы с этим злом будут использованы им лишь для расширения своего влияния в мире.
Всему православному миру пора, наконец, осознать, что в действиях Мирового правительства проявляется осознанное антихристианство. Главные идеологи глобализма (Бжезинский, Печчеи, Зангер, Киссинджер и другие) открыто объявили, что после развала СССР врагом N 1 для них будет Русское Православие. По Бжезинскому, "новый мировой порядок будет строиться против России, за счет России и на обломках России".
Силы зла, строящие Новый Мировой Порядок антихриста, сознают, что только Россия - могучая православная держава, правопреемница истинной веры и истинной государственности, - может помешать им. Поэтому в их план входит и окончательное разрушение и расчленение России, чтобы не допустить ее возможного возрождения. К сожалению, даже сейчас в России не все политики достаточно правильно понимают раскладку мировых сил. С каждым годом Россия несет геополитические потери, позволяя США и НАТО как орудию "тайны беззакония" создавать новые плацдармы на исторической территории Третьего Рима.
Третьим Римом мы называем Россию, как потенциальную хранительницу православной государственности.
В настоящее время единственно спасительным путем для России и стран с православным населением может быть выход из системы глобально насаждаемых греховных законов мирового развития - по повелению святого апостола Павла: "выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не прикасайтесь к нечистому; и Я прииму вас" (2 Кор. 6, 17).
В практическом осуществлении такая государственная идеология должна ставить своей целью защиту добра и противодействие злу во всех сферах общественной жизни: законодательстве, экономике, культуре, церковной жизни. И единственно православной стратегией в таком случае является автаркия, т.е., максимально возможная самодостаточность и самоизоляция от опасных внешних влияний при опоре на собственные силы и средства, конечно, без ущерба для развития всех полезных взаимоотношений с внешним миром.
Это не бегство от реальности, не национальная гордыня и не мракобесная утопия, а необходимая государственная оборона, основанная на православном учении о сопротивлении злу. Ведь мы обязаны не только бороться с внутренним злом в себе, но и ограждать себя и своих близких, свой народ от внешнего зла как в открытых войнах - силою оружия, так и в скрытых - силой законодательства. Причем степень ограждения от зла должна зависеть от степени его нарастания.
Однако автаркия - не самоцель, а лишь вспомогательное средство сопротивления глобальным силам зла. Это сопротивление может принести реальные плоды только тогда, когда оно осуществляется на основе любви к Божественной Истине.
Нынешнее состояние мира требует от России активного духовного сопротивления антихристианской глобализации. На последнем этапе исторического противоборства между православной, "удерживающей" богоустановленный порядок в мире цивилизацией и антихристианской глобализацией. "Тайна беззакония" использует все средства лжи и насилия, перед которыми большинству народов трудно устоять. Россия и русский народ должен применить самые бескомпромиссные волевые усилия по разоблачению действий зла более для свидетельства истины. Такое служение возложено Богом на православную Россию как лидера перед всем миром.
Православие является исторической религией державообразующего народа, создавшего Российское государство, а значит и единственной государственной религией. Это необходимо признать на законодательном уровне. Так называемое "отделение Церкви от государства" опасно и разрушительно, поскольку в мире не бывает нравственного вакуума: отказ от истинной религии всегда ведет к тому, что государство подпадает под воздействие религии ложной, которая заключается в узаконенном неразличении добра от зла. Такое положение для Российского государства является самоубийством.
Чрезвычайно важно, что Русское Православие - единственная структура, которая сегодня объединяет почти все былое геополитическое пространство России (включая Украину, Белоруссию, Среднюю Азию, Прибалтику). Именно Церковь должна быть сегодня собирателем лучших сил народа и его духовным вождем. Только высший авторитет Церкви способен объединить многочисленные международные и внутригосударственные православно-патриотические организации.
Давно назрела необходимость консолидация православных государств. Прежде всего необходимо единение с Россией Украины, Белоруссии, среднеазиатских и кавказских народов, которые ранее пребывали в составе Русского Царства. Затем в этот блок государств могут войти балканские государства и Греция.
Мы никогда не должны забывать, что миссия России прежде всего - духовная, то есть Россия всегда должна опираться на духовные ориентиры, должна отвращаться от греха и последовать правде Божией. Эта система координат абсолютна и незыблема! Внешняя политика России должна вестись на позициях борьбы сил добра и зла, при раскрытии миру подлинного смысла истории.
Православие должно показать миру очевидную реальность того, что с одной стороны Господь и сонм ангелов, а с другой - диавол с бесами стараются найти в человечестве свои инструменты, своих носителей и исполнителей. Осмысленная таким образом мировая история раскрывает истинные цели различных политических и государственных механизмов. Православная государственность служит добру и основывает свои законы на Законе Божием. Лжедемократическая же система уравнивает добро и зло, облегчая господство "тайны беззакония".
Поэтому внешняя политика России должна быть направлена на противодействие всем структурам мировой закулисы для создания альтернативных международных удерживающих структур, становясь мировым оплотом для них. Для этого необходимо пересмотреть внешние связи России, найти союзников в числе тех стран, организаций и общественных структур, которые будут готовы поддержать новую политику России.
Православной Церкви необходимо решительно порвать с экуменизмом. Ни под какими "благовидными" предлогами не следует участвовать в экуменических сборищах - этим Русская Православная Церковь подрывает свой авторитет среди других Поместных Церквей, вышедших из участия в экуменизме, а также среди всех искренне верующих православных людей, не идущих на компромиссы с ложью. Все усилия нужно направить не на единение с еретиками, а на единение с другими Поместными Православными Церквами - для выработки единой стратегии в отношении к глобализационным процессам и совместному противодействию им. В этом - первостепенный долг Русского Православия перед другими Поместными Православными Церквами.
В рассмотрении национального вопроса необходимо отказаться от нынешнего его понимания, когда державообразующий русский народ, в отличие от большинства национальных меньшинств, искусственно тормозится в выражении своих национальных устремлений, что выражается, в частности, в деятельности государственных СМИ, в системе образования и в культурной жизни.
В школах непременно необходимо иметь обязательное, по меньшей мере факультативное изучение Закона Божия. В детях нужно воспитывать национальное самосознание, прививать им православные традиции.
В новой России средства массовой информации должны осуществлять свою деятельность в традиционных национальных интересах, а не в интересах мировой закулисы. Все СМИ должны быть поставлены под государственный и нравственный контроль. Российские СМИ должны вести разъяснительную политику о мировой раскладке сил, о сущности правительственной политики и опровергать все случаи дезинформации, фальсификации и клеветы.
Необходимо укрепить и повысить обороноспособность доблестных Вооруженных Сил России. В них нужно восстановить традиции русского христолюбивого воинства, отличающегося от всех остальных армий мира. В каждом государстве армия призвана защищать ее интересы, но только Русские Вооруженные Силы, в отличие от других, были призваны защищать именно православную государственность, которая удерживала бы распространение мирового зла и являлась опорой РусскогоПравославия. Этот высочайший уровень служения понятен только в рамках православного учения о смысле истории, поэтому русскому воину для убеждения в правоте своего дела необходимо восстановление и укрепление православного самосознания.
История давно показала, что Запад никогда не любил Россию, а всегда боялся и унижал ее, когда ему было это возможно. Русский Государь Александр III не случайно говорил своему наследнику, будущему страстотерпцу царю-мученику Николаю, что у России только два союзника: ее армия и флот.
Россия не раз спасала мир от угрозы разрушения и уничтожения. В XIII веке Русь, ценой собственного разорения, спасла Европу от татаро-монгольского нашествия. В начале XIX века Россия освободила Европу от тирании Наполеона. Во Второй Мировой войне Россия спасла мир от коричневой чумы - фашизма.
Единственное, что реально может противостать мировому злу - это православная Россия и у нее есть для этого все.
Наши надежды на возрождение России основываются и на том, что Россия - единственная в мире страна, которую Бог наделил столь обширной территорией, богатыми ресурсами и уникальными качествами ее народа, что она может быть экономически самодостаточной и духовно ведущей независимо от материального уровня жизни. Перечислим главные сохранившиеся преимущества России, хотя они и тают с каждым годом:- высочайший духовный, нравственный, научный и культурный потенциал народа; традиции русской науки, сочетавшей способность к основополагающим фундаментальным открытиям с прикладной изобретательностью в труднейших условиях и с усваиванием лучших мировых достижений; значительный производственный потенциал, пусть отчасти и неконкурентноспособный в сравнении с высокотехнологичным западным, но способный работать для внутреннего рынка на основе внутренних национальных критериев эффективности и рентабельности, обеспечивая все потребности для достойной жизни народа; высококвалифицированные человеческие кадры в науке и производстве;- богатейшие природные ресурсы всех видов, позволяющие компенсировать технологическую отсталость в некоторых отраслях более дешевыми энергией и сырьем, что по многим видам продукции обеспечивает конкурентноспособность; выход к трем мировым океанам и важнейшие сухопутные транспортные пути, соединяющие восточные и западные страны евразийского континента; эффективные традиции русской системы хозяйствования, коллективизм, готовность к жертвенной взаимопомощи, способность к выживанию в трудных условиях; сохранение подлинного знания о смысле жизни, смысле истории и о должном идеале государственности - это и есть та готовая национальная идеология, которую достаточно лишь сделать действующей и применить к современности; наличие достаточного числа союзников во внешнем мире, готовых, защищая свою самобытность, оказать совместное с нами сопротивление Новому Мировому Порядку; к тому же сотрудничество России с ними позволит закрыть торгово-экономические и технологические бреши, которые возникнут в первое время вследствие возможной блокады или сокращения экономического обмена с апостасийным миром.
Мы видим, что нынешняя Россия сохраняет в себе потенциальные вселенские качества удерживающего Третьего Рима и поэтому сохраняет возможность его восстановления, предсказанную нашими святыми отцами.
Святитель Игнатий Брянчанинов, Святейший патриарх Тихон, преподобные Серафим Саровский, Анатолий и Нектарий Оптинские, Кукша Одесский, Лаврентий Черниговский, святой праведный Иоанн Кронштадтский, преподобный Серафим Вырицкий, святитель Феофан Полтавский и другие подвижники благочестия предсказывали грядущее возрождение России и вместе с ней православного мира.
Патриарх Тихон говорил: "Ныне совершается над Отечеством нашим суд Божий. Приступим к церковному строительству без злобы и лукавства, как соработники Божии. При этом каждый пусть смотрит, из чего он строит. Если строить будем из материала крепкого, то и строение будет крепкое и прочное, а если строить будем из материала хрупкого, то и дела наши будут непрочны. Это твердость особенно необходима в наше время, когда повсюду видятся разрушения. Разрушается строй общественный, строй экономический, разрушаются устои семьи. Наш долг - призывать всех к преданности вере, к верности канонам, к единству, порядку, труду. Будем строить на твердом основании, еже есть Христос - на основании святого Евангелия, апостольских, соборных и святоотеческих правил и церковных преданий".
Святейший патриарх Тихон мыслит государственное строительство и церковное строительство в единой неразрывной связи. Разделить Русскую Церковь и Святоотеческое русское государство невозможно - их навеки спаяли общая судьба, общие трагедии и взлеты, их скрепили молитвы, труды, пот и кровь бесчисленных подвижников благочестия, исповедников, мучеников, благоверных государей - собирателей земли русской, праведных угодников Божиих - истинных патриотов великого нашего Отечества. В этом монолитном единстве Церкви и народа - разгадка всех наших исторических побед и свершений. В нем залог несокрушимости Святой Руси - оплота всемирного Православия.
XX век стал временем "огненного испытания" для Русской Церкви и державы, когда из бездны восстал "проклятьем заклейменный" апокалиптический зверь, пытаясь стереть с лица земли само имя Бога, "разрушить до основанья" духовные и государственные основы Руси. Но как Неопалимая Купина, Русь выстояла в этом мировом пожарище. Испытания лишь укрепили ее духовное могущество.
Величайшая нравственная сила и авторитет русского православия вызывают особую заботу и ожесточенность тайных вершителей нынешней геополитики. В последнее десятилетие Церковь Российская подверглась особо изощренному гонению и шельмованию со стороны ее явных и скрытых врагов, которые пытались использовать распад СССР и внутреннюю смуту на постсоветском пространстве для ее ослабления и расчленения. Для этого использовались колоссальные силы и средства. Однако нечестивые потуги эти рассыпались "яко прах пред лицем ветра". И если государство, объединявшее в одной семье многие братские республики и народы, не выдержало этого натиска и распалось, то Церковь в основном, сохранила свою монолитную крепость и стала, по сути, единственной структурой, удержавшей в своих материнских объятиях всех разрозненных чад своих, "посредством взаимно скрепляющих связей,... для созидания в любви" (Еф. 4, 16).
По вопросу в отношении Украинской Православной Церкви не может не удивить хотя бы то, что до сих пор вопрос о юрисдикционной принадлежности Украины не беспокоил Вселенский Патриархат. Константинополь более трех веков соглашался, что Украина – каноническая территория Русской Церкви. А теперь его представители вдруг вспомнили, что якобы здесь что-то не так!
Вселенский Патриарх полагает, что без ущерба своей репутации он может принимать в своей резиденции представителей ПЦУ, которые действуют на территории канонической Церкви-сестры. Как видно из текстов обращений Патриарха Варфоломея, он может позволить себе называть их «собратьями», а кто, в таком случае, архиереи канонической Церкви Украины? А между тем, ПЦУ эти действия Патриарха Варфоломея воспринимают не просто как вежливость, но именно как одобрение своих действий. Они широко публикуют его приветствия, письма, ответы на свои послания.
Истинно-Православная Церковь России поддерживает Украинскую Православную Церковь. Напомню, на полуострове действует Крымская митрополия УПЦ под руководством митрополита Крымского и Симферопольского Лазаря. Состоит она из трех епархий: Симферопольской и Крымской, Керченской и Джанкойской. Крым был и остается частью единой многонациональной церкви, что подтверждают все конфессии Русского Православия после вхождения Крыма в состав России. То есть церковь изменение госграниц не затронуло. Но ей, как и другим религиозным организациям в Крыму, включая ИПЦ, нужно было пройти перерегистрацию по российским законам. Чем сейчас там все активно и занимаются.

Украинская Православная Церковь - неотъемлемая часть Русского Православия, - является серьезной силой, связывающей Украину с Россией, препятствующей превращению Украины в антироссийское государство. Неоднократные попытки отторжения Украинской Православной Церкви от Русского Православия, сопровождавшиеся внешней и внутренней агрессией враждебных Православию сил, бесславно провалились.
Все наши архипастырские послания, проповеди и поучения направлены к единству святого Православия, ко всему, что "служит к миру и ко взаимному назиданию" (Рим. 14, 19). Мы призываем в них "к любви и добрым делам" (Евр. 10, 24), к добрососедству, взаимному уважению, к созиданию, ибо "честь и мир всякому делающему доброе" (Рим. 2, 10). В то же время мы свидетельствуем, что Православие не может быть измерено политическими мерками и националистическими воззрениями, что оно осуществляет надвременную миссию, "да будет Бог все во всем" ( 1Кор. 15, 28).
Сегодня осуществляется беспрецедентная в новейшей истории экспансия римо- и греко-католиков на нашу многострадальную землю. Наступление инославия идет с изощренной агрессией. Появилась, впервые в истории этой исконно православной земли, католические епархии. В кафедральном римо-католическом костеле недавно состоялась хиротония католического епископа. Также создаются униатские экзархаты.
Именно с целью ослабить, расчленить русское православие, предпринят новый демарш Ватикана – поддержка вновь созданной ПЦУ. И здесь речь идет не об удовлетворении нужд католиков - они и так удовлетворены. Речь идет о фактическом объявлении Украины "зоной активного прозелитизма", "территорией прямых жизненных интересов Ватикана". Как видим, Римо-Католическая церковь, еще недавно декларировавшая признание Православной Церкви "Церковью-Сестрой", сняла все маски. В сложившейся ситуации невольно вспоминаются слова Ф. М. Достоевского: "Католичество римское хуже самого атеизма... Римский католицизм даже и не вера, а решительно продолжение Западной Римской империи, и в нем все подчинено этой мысли, начиная с веры. Папа захватил землю, земной престол и взял меч; с тех пор все так и идет, только к мечу прибавили ложь, пронырство, обман, фанатизм, суеверие, злодейство,... все променяли за деньги, за низкую земную власть". Истинность этого взгляда на католичество подтверждается средневековой историей насаждения латинства огнем и мечем в Украине. И сегодня все мы видим, как осуществляется папистами старый иезуитский принцип: "Цель оправдывает средства".
Духовенство и верующие Истинно-Православной Церкви выступили с решительным протестом против инославной экспансии. Православной общественностью были направлены обращения в различные органы власти, в управление администрации Президента РФ, откуда к сожалению была получена формальная отписка. Была созвана пресс-конференция, на которой православные Истинно-Православной Церкви заявили: нам известен истинный смысл происходящего наступления на Православие. Но нам известно также и то, что все попытки подобной агрессии обречены на провал, ибо непреложны слова Господа нашего Иисуса Христа: "Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее" (Мф. 16, 18). Несомненно, что создание в православной России католических "епархий", "экзархатов", конечной целью которых является победа над Православием и подчинение Православия Ватикану и идеологам "нового мирового порядка", может только дестабилизировать обстановку, но и вызвать острый межконфессиональный конфликт.
Нашему народу дано великое сокровище - святая православная вера, и за сохранение ее несет он ответ перед Самим Богом. Необходимо решительно встать на защиту истины, помня слова святителя Марка Эфесского, сказанные им латинянам: "Вопросы веры не терпят компромиссов". Не напрасно православные протестовали против приезда Папы Римского, предвидя начало римо-католической экспансии в нашей стране. После этого визита, как грибы после дождя, могут начаться появляться католические, униатские и другие не православные не только общины, но и центры. В России практически нет людей греко-католического вероисповедания, паствы у униатов тоже, соответственно, нет. Жаждуя раскола Православия, или по меньшей мере ослабления его, они объединили усилия и вступили в теснейший контакт с римо-католиками и протестантами, образовав своеобразный экуменический "интернационал". Для рекламы своей деятельности они привезли в города копию Туринской Плащаницы. Враги святого Православия возят эту псевдо-святыню по разным приходам с целью совращения в раскол и ересь человеческих душ. Спекулируя на устремлении людей к святыням христианского мира, они представляют эту фотокопию как аналог оригинала. Однако эта копия Туринской плащаницы - одна из семи, изготовленых специально для католиков Белоруссии и Украины. Копия, прибывшая в Одессу, была "освящена" во время мессы, на которой отлученный от Церкви Михаил Денисенко "отслужил молебен" с иезуитским кардиналом Любомиром Гузаром в Свято-Владимирском соборе Киева, что противоречит всем церковным канонам. Священноначалие Украинской Православной Церкви не благословило своим чадам прикладываться к этой лжесвятыне и призвало не допустить в наших богоспасаемых градов, имеющих множество истинных святынь, пребывающих в православных храмах, распространение латинской ереси. Согласно святым канонам, любое молитвенное общение с еретиками и раскольниками, равно как и молитва в их так называемых храмах, ведет к отлучению от Церкви, а следовательно, к гибели души. Господь предупреждает: "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные" (Мф. 7, 15).
Истинно-Православная Церковь - неотъемлемая часть святого, великого, благодатного русского Православия, единая частица Святой Руси. Народ православный с надеждой взирает на народ могучей Росси, верит в ее богозаповеданную миссию - сохранение харизмы III Рима, "а четвертому - не бывать; как сказал древнерусский старец Филофей. Подводя итоги, необходимо сказать, что Россия стоит на пороге новой жизни. Поступки отдельного человека выражают внутреннее состояние его души, сокрытое от других людей. Поэтому историческая миссия России перед православным миром, в частности, и перед всем миром вообще, должна выражать главную идею ее великой задачи, возложенной на нее Богом в наше предантихристово время - явиться объединителем всех православных народов, обособив их от апостасийного глобализующегося мира.
Возрожденная перед концом истории Россия должна поставить в своем противостоянии весь мир перед наглядным выбором между добром и злом, чтобы дать достойным людям во всех народах последнюю возможность спасения. Россия не в силах обернуть вспять апостасию, но в силах стать последним маяком Истины: "И свет светит во тьме, и тьма не объяла его" (Ин. 1, 5).
Мы должны твердо заявить, что верховная власть, служащая Богу, должна сочетать, на принципе симфонии, государственную и духовную власть. Православная Церковь должна быть государственной религией. Так называемое "партнерство" Церкви и демократической власти, для которой понятия добра и зла относительны, в принципе невозможны. Партнерство - это соучастие, сочетание. Какое же сочетание света с тьмой, Церкви - столпа и утверждения истины, со строем, признающим равноправие лжи и истины? Остановить это стремительное скольжение мира к царству антихриста и всеобщей катастрофе можно только раскрытием миру всей правды о происходящем - на государственном и международном уровне. Это будет по силам только России, если она восстановит свою православную государственность. От этого зависит судьба всего мира.
Итак, России и православному миру прежде всего нужно консолидироваться в противостоянии апостасийному миру, решительно обособившись от всемирного процесса антихристианской глобализации, храня как зеницу ока: чистоту православной веры и благочестия, святоотеческий календарь - старый стиль, установленные Церковью посты, богослужебный церковнославянский язык, православные традиции в жизни.
Конечно, хранить Божественные истины веры, ее благодатные дары и древние святоотеческие устои - а именно такова обязанность народа русского, промыслительно возложенная на него Самим Богом, - непросто и нелегко. Для этого необходим тяжелый душевный труд - труд христианского подвижничества и покаяния, державного мужества и стойкости. Но лишь такой труд придает духовный смысл человеческой жизни, показывает ее высшую ценность и проясняет ее великую, вечную, небесную цель.
Только созидательный труд, христианский подвиг истинного благочестия, которое сильнее всего в этом мире, по свидетельству Священного Писания (Прем. Сол. 10, 12), патриотизм, направленный на созидание Отечества, станут реальной опорой русской государственности и явятся тем цементом, которым может быть скреплено здание всеправославного дома во главе с Россией. Видя же наше благое произволение, Господь подаст нам разум и силы для своего служения. Такова воля Божия о России.
Пусть знают все народы мира, что мы - народ богоносец, что Россия - Дом Пресвятой Богородицы.
Предстательством Пречистой Богородицы, молитвами всех святых, в земле Российской просиявших, да поможет Господь Бог России!

Апрель 2021.