Советская военная угроза

Сейчас уже не помню точно, где мы тогда по Средней Азии на катамаранах-двойках буровили, рек было несколько точно. Соответственно столько же было подъёмов на неподъёмные перевалы с неподъёмным грузом под сороковник за спиной, плюс в руках железо, точнее самодельный дюраль, наших верных надувных кораблей. Закончили где-то на подступах к Ташкенту, плавно вплыв в самое верхнее водохранилище целого каскада горных ГЭС. После этого начиналось не менее интересное. После отправки всего сплавного инвентаря грузобагажом на родину те, у кого ещё оставалось время от отпуска и желание посмотреть на мир, уходили по одному, по двое в "автономку", т.е. самостоятельное скитание по необъятным просторам нашей необъятной и такой мирной Родины. К ним, как правило, относился и я.
Заглянув ненадолго к знакомой даме в Чарвак, я отхватил там не самый приятный сюрприз в виде её замужества и недавнего появления на свет законного потомства от местного лейтенанта танковых войск, которого, к счастью, не оказалось дома. На мой вопрос, почему даже в последнем письме, полученном мной буквально за месяц до выхода в путь, об этих милых обстоятельствах ни слова сказано не было, хотя я накануне однозначно указывал на реальную возможность своего визита, был получен трогательный в своей непосредственности ответ: "Я не думала, что ты правда сюда приедешь". Попив чайку в компании моей, теперь уже бывшей, ненаглядной и её не менее милой сестры, мы обнялись уже по родственному и тихо расстались.
Дальше в планах был Чирчик. Там на охране стратегического объекта аэродрома – учебной базы ВВС Советской армии служил мой давний кореш. Его история тоже заслуживает отдельного упоминания. Залетел он на службу Родине почти по недоразумению – по собственному раздолбайству не сдал какой-то из экзаменов уже на III курсе электротехнического института. Хотя голова у него всегда была светлая: после окончания техникума по той же специальности он уже работал на совсем не рядовом производстве, где делали генераторы для ГЭС и ТЭЦ, состоял на хорошем счету и был направлен на учёбу на вечернее отделение ВУЗа. В своём предмете, электро- и радиотехнике парень разбирался настолько, что мог позволить себе небольшой бизнес. Он покупал в соседнем магазине "Юный техник" некондиционные магнитофоны, телевизоры, усилители и прочую серьёзную технику, с которой не смогли сладить специалисты по месту её производства, и доводил её до рабочего состояния в своём "болоте".
"Болото" представляло из себя комнату в квартире его родителей почти по всем четырём стенам, включая половину окна, заставленное огромными аквариумами от пола до потолка, в которых непрерывно булькали пузырьки подачи свежего воздуха и плавали многочисленные обитатели. В центре за рабочим столом с настольной лампой сидел наш герой и паял, смотрел в осциллограф и другие приборы что получилось, сверялся со схемами, распаивал и снова паял. Подсветка аквариумов, проникая через воду, придавала всему окружающему нереальный подводный изумрудно-зелёный цвет, пузырьки булькали, рыбы и гады неспешно шевелили плавниками всплывая и погружаясь, над столом поднимался дым канифоли, по экрану осциллографа бегали такие же изумрудно-зелёные синусоиды… "Болото" жило…
На 28-м году жизни, буквально за пару месяцев до завершения законного призывного возраста, мой приятель был безжалостно выдернут из своего прекрасного водного мира и брошен сначала в учебку где-то в районе Чимкента, а по её окончании с перерывом на пребывание в местном госпитале с гепатитом (хлебнул водички из арыка на марш-броске), определён на постоянное место службы  на базу ВВС под Чирчиком. Там он быстро стал уникальным специалистом по ремонту всякого рода электрических сетей: силовых, осветительных, следящих за периметром, которые регулярно рвала и грызла местная фауна: кабаны, лисы, тушканчики и т.п. Несчастья с повреждениями и отключениями происходили естественно в ночное время, и преимущественно ночной образ жизни стал для него обычным делом. По этому случаю командование подразделения даже выделило ему закуток на ближайшем складе для дневного отсыпа после ночных трудов. Основной же службой у него по-прежнему была охрана аэродрома, где он в звании сержанта командовал аж целым отделением славных советских мотострелков.
В наличии у меня был только номер полевой почты, номер воинской части и очень примерные ориентиры места службы на местности. Стараясь не привлекать внимания немногочисленных патрулей, уже ближе к вечеру я вышел к КПП нужной мне воинской части. Дежурный меня ожидаемо послал, сказав, что розыск военнослужащих даже по просьбе родственников не входит в его обязанности, но потом, услышав вроде знакомую фамилию, сказал, что мой друг скорее всего правит службу здесь, но задерживаться на КПП мне не стоит, извини – служба, опять же офицеры туда-сюда шастают. Жизнь и Скорая помощь неплохо меня научили проходить через запертые двери, и я приступил к самостоятельному решению поставленной задачи. Двинув вдоль периметра в/ч, я уже через полверсты обнаружил хорошо натоптанную тропу, которая вела к малозаметной дыре в бетонном заборе со спиралью колючки поверху. Проникнув внутрь, оглядевшись и не найдя ничего угрожающего, я пошёл к зданию с большим строевым плацем перед ним. Вяло бродившие по территории редкие воины внимания на меня почти не обращали, хотя выглядел я как самый настоящий моджахед и диверсант: обросший, опалённый солнцем, с носом, сожжённым этим солнцем до мяса, в убитых вибрамах и с приличным рюкзаком за спиной в котором запросто мог быть десяток килограммов динамита. К слову сказать, моя и без того недостаточно арийская внешность  обычно к концу походов была настолько убедительной, что местное азиатское население почти всегда начинало общаться на своём языке и только после моего смущённого ответа переходило на русский. А за моей спиной в Афгане в ту пору была самая заваруха – 1987 год, осаждённые гарнизоны, ночные обстрелы, бесконечные засады и мины на дорогах. Стингеры и ДШК чуть не из-под каждого куста исправно валили обратно на грешную землю всё, что отваживалось с неё взлететь. Но здешних воинов можно было понять: ужин и вечернее построение уже миновали, все офицеры отправились по домам, старослужащие жарят картошку на кухне и обсуждают планы на дембель, нападения врага пока не предвидится, можно расслабиться.
Пройдя по плацу и зайдя в здание, я увидел ещё одного воина, но уже с автоматом у ноги, который стоял на широкой площадке центральной лестницы рядом с зачехлённым, как выяснилось, знаменем части. На мой вопрос, где найти такого-то, он мне сквозь зубы простонал, что это пост №1 и он не имеет права. Я отнёсся с пониманием и тихо вышел. На фронтоне здания на самом деле красовалась крупная надпись, что это штаб нужной мне воинской части.
Дальше я уже общался с защитниками отечества, которые сидели по курилкам возле входа в казармы или не спеша передвигались по территории части. Не помню с какой попытки мне посоветовали постучать в дверь во-он того склада, но громко, иначе мой друг, который возможно там, не откроет. Стучал я громко, долго, но безрезультатно, поэтому опять пришлось вернуться к казармам. К этому времени в часть приехала сменившаяся охрана объекта и мне сказали, что искомая мной личность заступила в ночной дозор всего-то в паре километров от этого места и указали точные ориентиры на маршруте. Делать нечего, покинув территорию части через ту же дырку в заборе, я тронул по указанным ориентирам на закат. Было ещё почти светло, когда я наконец по-братски обнялся со своим приятелем, одетым во всё армейское. Наскоро обсудив сложившееся, мы расстались, поскольку посты периметра регулярно проверялись патрулями, и я обрёл покой в своём спальнике в кустах неподалёку – дело привычное.
Ещё до восхода, сложив имущество в рюкзак, я снова появился около поста рядом со сваренными из арматуры воротами с железной звездой и следами  многократных касательных контактов с Уралами и ЗиЛами, регулярно летавшими сквозь них. Снижать при этом скорость ниже 80 км/час каскадёры из местного автобата считали ниже своего достоинства. Они и так всю ночь гудели клаксонами и моргали фарами за целых пару-тройку сотен метров до поста, давая, по их мнению, часовым вполне достаточно времени чтобы не только распахнуть створки ворот, но и самим отскочить в сторону.
Подошёл к посту я в аккурат к утреннему построению. Доблестное воинство понуро стояло вдоль стены караулки, ёжась от утреннего холода в помятых за ночь, видавших виды шинелках и х/б, опавших зелёных панамах и пропылённых ботинках явно не первого срока носки. Смотреть на этих заморённых службой и бессонными ночами, шмыгающих  мокрыми носами вчерашних десятиклассников  без сердечной скорби было невозможно. Когда едва дернувшиеся в ответ на команды "Равняйсь" и "Смирно" покрытые панамами головы бойцов вновь бессильно опали подобно увядшим цветам, мой приятель, оглядев строй, гордо сказал: "Смотри, Бузунов, – советская военная угроза. Весь мир дрожит." Мальчишки дружно прыснули – служба на сегодня для них закончилась.
Через час я уже ехал в автобусе на Ташкент - время автономки заканчивалось, надо было возвращаться домой. А в моём сознании так окончательно и застыло, что Советская армия - это такой очень своеобразный гибрид зоны (где зэки) и пионерского лагеря. На зоне мне не раз приходилось бывать по Скорой, недолгий, по счастью, опыт пребывания в пионерлагере я имел в детстве тоже.