Быть молью в собственном платье 2

Быть молью в собственном платье 2. Анализ романа Милорада Павича "Хазарский словарь".

Нетрудно заметить, что история звукорежиссёра священного соляного вещания, изложенная в «Строителях музыки», и содержание APPENDIX II вырезаны по общему контуру. За убийство мусульманина, совершённое в Стамбуле, еврейка Дорота Шульц неизбежно должна быть казнена, однако поскольку жизнь православного серба ничего не стоит ни в Турции, ни в самой Сербии, ни где бы то ни было ещё, признание в синхронизированной с выстрелом в доктора Муавию расправе над доктором Исайло Суком обеспечивает ей жуткое алиби и смягчение вердикта в связи с малозначительностью деяния. Сам доктор Сук и подсказывает Дороте способ избежать смертного приговора, когда объясняет, почему его научные достижения активны преимущественно в ночные и сумеречные часы и почти незаметны для глаза: без поддержки со стороны мощных космополитических надсемейств современного мира – еврейского, исламского или католического – академической карьеры не сделаешь и известности не добьёшься. Рудиментарные правовые органы Турции и подавно не предназначены для объективного расследования гибели одного из певцов золотой пеперуды. Заподозренный в убийстве сочинитель минеральных мелодий, которому пришлось отложить метео-ноты и искать себе оправдание, по счастью лишь слегка спрятанное в складках сюжета, размышляет о тех, кто виноват с трёх сторон, и эти размышления, конечно, касаются хазар (кого не защищает ни греческий, ни еврейский, ни исламский закон, того не защитит и хазарский), но одновременно они дублируют реестр корыстных интернационалов, ведомый Исайло Суком, и подтверждают идентичность сербов и хазар в романе.

С горечью называя себя молью в собственном платье, непререкаемый авторитет в археологии намекает и на приниженное положение сербов в Югославии, и на свой несоответствующий реальным достижениям статус в обществе и в научной среде (как будто его профессорское звание отделилось от его личности и начало жить отдельной жизнью), но эти слова по мере прочтения «Хазарского словаря» претерпевают в сознании читателя метаморфоз, и после переключения абонента оператором памяти на статью, открывающую Зелёную книгу, оказываются пророчеством о смерти, ибо прикидывающийся философствующим сторожем султанского мавзолея Ябир Ибн Акшани находит сходство между прихлопнутой им молью и человеком. Все случаи упоминания моли в романе скованы, конечно, одной цепью и являются надёжным ИсайлоСукомаркером. Арабист, проснувшийся с золотым ключом во рту, перехватывает и видоизменяет демагогическое сравнение с чешуекрылым домашним вредителем: если человек живёт как моль в чужом платье, то он, Исайло Сук, даже в своём собственном платье чьей-то злой волей принужден чувствовать себя чужаком и нахлебником (Господи, как же всё это знакомо).

Синантропный демон убивает закусившего гребень усов хазароведа-тупоконечника дважды с перерывом в 293 года. Подобно шелкопряду, доктор Сук должен погибнуть, чтобы жила спрядённая им книга. Бабочка и шёлковая нить не могут существовать вместе.