В вихре времени Глава 40

Глава сороковая

У Саньки ёкнуло сердце — письмо из Петербурга. Наконец, хоть кто-то вспомнил про него. В последний месяц было скучно. Как уехал товарищ Бухарин, так время словно застыло на месте: бесконечные уроки для рабочих, ничего не понимающих ни в математике, ни в марксизме; ревнивая Варька и тоскливая пьянка за кружкой пива в трактире. Даже новость, что Елагина арестовали — не радовала, да и просидел-то он всего два дня.
Санька быстро поднялся к себе в комнату и зажёг керосиновую лампу. Письмо было от Силы: звал на собрание большевиков. В открытую Моховой не мог такое написать, но "встреча" и "большие люди" могли означать только это. "А не туда ли отправился товарищ Сивцов? Вот гад, а меня не позвал, хотя знал, что я давно мечтаю съездить в столицу."
По лестнице застучали женские каблучки — Варька возвращалась с работы. Пешков с досадой повернулся к двери.
— Привет, Саша, — Варвара прошла в комнату и поставила тяжёлые сумки на стол. — А от кого письмо? — ревниво спросила она.
— По работе, — буркнул Санька. Варя не поверила и выхватила у него конверт.
— Ты в своём уме? Чего лезешь в мои дела?
— Саша, не ругайся, как подумаю, что у тебя появилась другая, так схожу с ума.
— Ну что, убедилась, что это не от бабы?
— Убедилась, — тихо сказала она, виновато наклоняя голову.
Пешков взял письмо и ещё раз внимательно прочитал. Сила звал не просто так — там затевается что-то масштабное, не то что здесь... Надо ехать. Главное, подать телеграмму Тамаре, пусть встречает, а то он уже подзабыл, как добираться до её дома...

Петербург встретил на удивление ясной погодой. Помня прошлый опыт, Санька оделся теплее, чем в Москве, но ласковое солнце столицы заставило поначалу снять куртку, правда, до первого дуновения невского ветра. Как только местный распорядитель погоды захолодил шею и грудь, Санька тут же напялил куртку обратно, да ещё и поднял воротник.
Тамара ждала у памятника Александру третьему. Заметив его, просияла, но вид у неё был болезненный.
— Привет, восточная красавица, — чмокнул её в щёчку Санька, — чегой-то выглядишь больной? Простудилась?
Тамара неожиданно покраснела от простого вопроса.
— Да, наверное, видишь, какой ветер...
— Да уж... Ты хоть ждала меня? У тебя никто не появился? — ревниво спросил Пешков.
Девушка странно усмехнулась.
— Без тебя никто не появился... Поехали, Саша, вот наш трамвай.
Они снова долго ехали, и Санька не отрываясь смотрел в окно. Петербург не переставал удивлять — уж больно он был не похож на Москву. Иногда казалось, что это и не город вовсе, а берег полноводной реки с гранитными валунами вместо дворцов. Тяжёлые тучи за время поездки успели заползти на солнце, и когда Пешков с Тамарой доехали до нужного дома, Санька уже забыл, что ему здесь показалось теплее, чем в Москве.

В квартире было тихо. Было видно, что Тамара еле сводит концы с концами — в комнате было ознобно, а на столе только чай, хлеб и жалкий кусок колбасы.
— Ты из-за меня что ли никого не подселяла? — догадался он.
Тамара кивнула, глядя на него с любовью.
— Написала бы, я бы помог деньгами. Я ж адрес оставил...
— Саша, я писала, но ты не отвечал. Я думала, ты забыл меня, — тихо сказала девушка.
— Как писала? Я ничего не получал...
И тут он догадался — Варвара... Вот почему она так реагировала на конверт, значит, перехватывала письма. Ну, получит на орехи... Санька порадовался, что у него имелось немного денег.
— Тома, возьми деньги и купи нормальной еды, а я съезжу к товарищам и вернусь вечером. Санька чмокнул девушку и не мешкая отправился к Моховому.

Сила его встретил как родного. Он был, по обыкновению, в тельняшке, но, в отличие от прошлого раза, когда они виделись после ограбления казначейской кареты, сейчас смотрелся уверенным и спокойным — его чёрные усы лихо торчали вверх на обветренных морским ветром щеках. Преобразилась и комната. В углу появился аккуратный письменный стол, на котором красовалась чернильница с английским матросом. Повсюду царила чистота, что свидетельствовало о заботливой женской руке в доме приятеля.
— Смотрю, ты не бедствуешь, Сила. Не только мебелью, но и бабой обзавёлся, — огляделся в квартире Пешков.
Моховой рассмеялся.
— У тебя глаз намётан на женщин... Рад тебя видеть. — Сила ещё раз обнял Саньку. — Я часто вспоминал нашу последнюю операцию, фартовый ты парень. А как ловко с этой помощницей придумал... Молодец.
Они сели пить чай. Санька приготовился слушать, какие будут дальнейшие указания.
— Расскажи толком, зачем меня вызвал?
Сила не спеша отхлебнул из стакана.
— Понимаешь, намечается операция. Завтра важные люди приедут за взрывчаткой в Политех — нужна дополнительная охрана. А я давно тебя хотел представить руководству партии. Покажешь себя хорошо, глядишь, сразу к серьёзным делам привлекут, а это масштабы знаешь какие...— Сила многозначительно развёл руками.
— А сбежать-то можно будет, если спалимся?
— Не волнуйся, там, где мы собираемся, есть секретный выход. Правда, главный взрывник Головчинский вызывает в последнее время подозрение... Кто-то говорит, что он в охранку стучит... В общем, там и проверим. Жду тебя завтра к пяти. Вместе пойдём.

Когда Санька зашёл в квартиру Тамары, то не сразу понял, почему такая пронзительная тишина. Он прошёл в комнату и увидел накрытый стол. Уставшая хозяйка спала на стареньком диване под клетчатым пледом и смешно посапывала во сне.
"Странно, мне кажется, или она пополнела, — мелькнуло у него в голове. — А ей так даже лучше..."
Санька сел рядом на диване и начал целовать её лицо. Он вдруг подумал, что Тома первая женщина, которая вызывает у него нежность... Она открыла глаза и обняла его за шею.
— Милый, я так соскучилась...
Ужин был отложен на некоторое время...
Потом они сидели за столом при свете уличных фонарей, не включая свет, как два заговорщика, и уплетали колбасу с хлебом, жадно запивая остывшим сладким чаем. Санька одел только брюки, а Тамара, с уже отросшими густыми волосами, завернулась в простыню и выглядела, словно античная богиня. Она сначала ела наравне с ним, а потом будто поперхнулась и побежала в ванную комнату.
— Что случилось, ты заболела? — легкомысленно спросил Санька, отрезая себе ещё кусок колбасы.
Тамара не ответила и села рядом с ним, бледная и измождённая.
— Санечка, я жду ребёнка. Твоего ребёнка.
Рука Пешкова застыла в воздухе.
— Вот это новость... А ты уверена? — Она кивнула. — И у тебя после меня никого больше не было?
Тамара погрустнела от такого вопроса, но проглотила обиду и уверенно покачала головой.
— Как тебя встретила, так больше ни на кого и не смотрела.
Санька отложил бутерброд и обнял Тамару двумя руками. Он не знал, что сказать. Это было неожиданно, но в сердце словно кто-то зажёг тёплый огонёк...
Он погладил её по плечам.
— А я-то думал, что ты поправилась...
Тамара взяла его руку и прижала к животу.
— Уже толкается тихонько. Чувствуешь?
Санька не чувствовал, но мысль, что внутри этой женщины живёт его ребёнок, глубоко растрогала душу, и ему захотелось стиснуть Тамару изо всех сил...
Они не спали до поздней ночи, строили планы и к утру решили, что Санька закончит дела в Москве и переедет в столицу не позже июня.

Общежитие Политехнического института гудело, как пчелиный рой.
Это было недавно построенное светлое четырёхэтажное здание. Студенты сновали по лестнице вверх и вниз, но Сила уверенным шагом прошёл через проходную и повёл Саню в подвал.
— Ты уверен, что нам туда? — засомневался Пешков.
— А ты думаешь, мы на кроватях общежития взрывчатку собираем? — усмехнулся Моховой.— Не боись. Там есть второй выход. Пойдём, покажу.
Они зашли в тёмное помещение. Сила зажёг свет, и Санька увидел нечто среднее между мастерской и лабораторией: множество стеклянных колб и стаканов, небольшой станок, тюки с непонятным содержимым. В воздухе пахло чем-то горелым.
 Сила указал на дверь в углу.
— Смотри, это запасной выход наружу. Чтобы открыть, надо дверь приподнять рывком, а потом ещё раз дёрнуть. Я тебе говорю на тот случай, если меня ранят или убьют.
— Прекрати каркать... Я не убегу без тебя, — испуганно произнёс Пешков, отодвигаясь от выхода.
Дверь открылась, и в лабораторию зашли три человека. В одном Санька узнал товарища Бухарина, в другом Сивцова, а третьим был незнакомый человек грузинистого типа с неприятными жёлтыми глазами. Он настороженно огляделся и, ни к кому не обращаясь, спросил с акцентом:
— А что здэсь дэлает этот молодой человек, Бухарчик?
Бухарин огляделся и узнал Саньку.
— Это наш человек, Коба. Я работал с ним в Москве.
К удивлению Пешкова, и Бухарин, и Сивцов подошли к нему и поздоровались за руку.
— Познакомьтесь, товарищи, Коба — наш друг из Тбилиси, Сила — глава Петербургской ячейки, а это товарищ Пешка из Москвы.
Коба  противно усмехнулся.
— Пешка, значит? А в дамки хочешь?
Санька стиснул зубы.
— Хочу, конечно, а что — нельзя? — с вызовом спросил он.
— Нужно, нужно, товарищ Пешка, стрэмится в дамки, а лучше в генералы.
Бухарин взял Кобу под руку, подвёл к мешкам, стоявшим неподалёку и что-то зашептал. Они достали из мешка часовой механизм, и Сивцов стал объяснять его устройство. Санька стоял в стороне и ждал, когда позовут. Моховой уселся на пустой ящик. В это время снова открылась дверь в подвал и зашёл, видимо, Головчинский, которого все ждали — среднего роста, худощавый человек, в кепке, как у рабочего.
— Здравствуйте, товарищи, — он подошёл поближе к Бухарину и стал вглядываться в его лицо. — Здесь так темно... не могу вас узнать, товарищ...
— Николай Иванович.
— А-а, товарищ Бухарин, очень рад... А это кто с вами?
Коба прищурил свои жёлтые глаза и грубо спросил:
— Вы всех переписать пришли?
Головчинский дёрнул лицом и отвернулся, словно что-то обдумывая. А потом медленно пошёл к выходу. Сила заподозрил неладное. Он встал с ящика и перегородил Головчинскому путь, засучивая рукава на жилистых руках.
— Пустите, молодой человек, мне нужно выйти...— нерешительно попросил подозрительный товарищ.
— Позвольте поинтересоваться, что вы так заспешили? Уж не ожидают ли вашего сигнала господа жандармы, а? — с вызовом спросил Сила.
Он грозно наклонился над Головчинским и показал кулак, но в следующий момент прозвучал выстрел, и Сила упал как подкошенный. Никто не понял, как в руках сексота оказался револьвер, и на лицах товарищей появилась растерянность. Сила схватился за ногу и заругался площадными словами, а Головчинский ловко перепрыгнул через него и юркнул за дверь.
Санька не растерялся и, подбежав к двери, задвинул массивную щеколду, а потом бросился к запасному выходу. Он приподнял дверь и дёрнул со всей силы, как научил приятель. Та поддалась и со скрипом открылась.
— Быстрее, товарищи, — крикнул Пешков, — сейчас здесь будет охранка!
Бухарин, Коба и Сивцов бросились к запасному выходу. Санька подбежал к Силе, тот истекал кровью, и было видно, что он не сможет идти. Что делать?
— Иди, Саня, тебе меня всё равно не утащить... — прохрипел Сила, — а вместе мы погибнем.
В дверь уже ломились жандармы. Санька поглядывал на запасной выход и всё-таки попытался поднять приятеля, но тот был слишком крупный для него. Эх, надо было попросить товарищей помочь, но тех и след простыл... Ему было и страшно от яростного стука в подвал, но и бросить раненого невозможно... В конце концов, он решил бежать.
— Прости, друг, — прошептал Пешков теряющему сознание Силе и ринулся к выходу.
За дверью был длинный коридор, по которому он бежал со всех ног, пока не выскочил в пустынный двор, а оттуда на улицу. Как ни странно, здесь не было никакой полиции. Санька заметил Бухарина и Кобу, садящихся в пролётку.
— Давай сюда, Пешков, — крикнул Бухарин.
Саньку уговаривать было не надо. Он запрыгнул в пролётку, и они поехали.
— Куда поедем, Бухарчик? — спокойно спросил Коба. Теперь Пешков разглядел как следует рябое лицо грузина, его пронзительные глаза и неприятную надменную усмешку. Коба задал вопрос Бухарину, но смотрел на Саньку. И он, словно загипнотизированный, открыл рот:
— Поехали ко мне, товарищи, моя подруга — надёжная женщина, не выдаст.
— Отлично, Пэшка, скажи там извозчику адрэс.

Тамара не удивилась, а без памяти обрадовалась, что Санька вернулся живой и невредимый. Она быстро соорудила ужин и, усадив мужчин, ушла на кухню, чтобы не мешать.
Коба одобрительно посматривал, как она хлопочет, как накрывает на стол, а Санька вдруг заревновал. Но Тамара вела себя безукоризненно, как подобает восточной женщине — ни разу не подняла глаза.
— Хорошая у тебя подруга, товарищ Пешков, — опять усмехнулся грузин, — с такой не пропадёшь. А чем ты здесь прославился в прошлый раз, что о тебе так восторженно отзывались товарищи?
Вспомнив про Силу, Санька поник. Он угрюмо рассказал о прошлой операции с казначейской каретой, и о том, как ему удалось бежать с мешком денег. Во время рассказа Пешков видел одобрительный взгляд Бухарина и Кобы.
— Отлично, отлично... Бухарчик, а тебе не кажется, что этот молодой человек подходит на роль руководителя ячейки вместо Мохового?
— Кажется, Коба, я уже давно предлагал Сане переехать из Москвы.
— Ну и не тяните... На революцию нужно много денег, а такой, как этот молодец, их добудет. Так ведь? — Санька кивнул. — А чего ты такой кислый? Скорбишь по другу? — было странно, что акцент Кобы то появлялся, то исчезал...
— Если бы вы не убежали, мы могли бы вытащить Силу вместе, и он бы не погиб.
Коба прищурился и закурил. Он дымил беспрестанно, не выпуская папиросы из рук, и смотрел на Саньку, словно удав на мартышку. За его взглядом и поведением угадывалась железная воля, которой хотелось повиноваться. Бухарин пил чай, косясь на товарища. Было видно, что этот маленький грузин подчинил и его.
— Запомни, товарищ Пешков, кодекс революционера, который составил великий Нечаев. Революционер — человек обречённый, у него нет ни чувств, ни личной жизни, ни друзей, ни даже своего имени. Революционер должен забыть мораль и жить только по законам революции. А ты знаешь, какой первый закон революции?
Санька покачал головой, слушая, как заворожённый, этого властного человека.
— Всё, что полезно революции — всё законно, всё, что мешает — отбросить и забыть. Ты понял меня? — Санька кивнул. — Забудь мораль, нравственность, жалость. Убей в себе это...
— А как же друзья? — осмелился спросить Пешков осипшим от волнения голосом.
— Когда товарищ попадает в беду, как сегодня, революционер должен руководствоваться только холодным расчётом: помочь, если товарищ архиважный для партии человек, или оставить, если разум подсказывает, что погибнешь вместе с ним, а значит, не сможешь продолжить дело революции. Это только для толпы нужны лозунги про равенство и братство, а большевистские лидеры знают — нет никакого равенства в нашем деле. Наоборот, Нечаев говорил, что у каждого революционера первого разряда должны быть в подчинении товарищи второго и третьего разряда — революционный капитал, и приходится жертвовать ими для пользы дела. Сейчас ты — пешка, — Коба ткнул крючковатым пальцем Саньке в грудь, — а будешь главой ячейки, уже повыше разрядом. Дальше от тебя зависит — чем больше пожертвуешь ради дела, тем быстрее поднимешься. Понял?
Санька ошеломлённо кивнул. Он чувствовал себя словно на посвящении. Голова гудела, но в груди разгорелся огонь. Захотелось стать таким же, как Коба... Как же Саньке повезло встретиться с ним!