Максимилиан Волошин... Между белыми и красными

   Одиннадцатого августа 1932 года в Коктебеле в двенадцать часов пополудни скончался поэт Максимилиан Волошин.
   Марина Цветаева потом напишет: "Поэту всегда пора и всегда рано умирать, и с возрастными годами жизни он связан меньше, чем с временами года и часами дня. Но (он ушёл), во всяком случае, в свой час суток и природы. В полдень, когда солнце в самом зените, то есть на самом темени, в час, когда тень побеждена телом, а тело растворено в теле мира, – в свой час, в волошинский час.

   И достоверно – в свой любимый час природы, ибо 11 августа (по-новому, то есть по-старому конец июля), – явно полдень года, самое сердце лета..."

   "Таково и творчество Волошина, в котором, по-женски-гениально-непосредственному слову поэтессы Аделаиды Герцык, меньше моря, чем материка, и больше берегов, чем реки. Творчество Волошина – плотное, весомое, почти что творчество самой материи, с силами, не нисходящими свыше, а подаваемыми той – мало насквозь прогретой, – сожженной, сухой, как кремень, землей, по которой он так много ходил и под которой ныне лежит..."

   Выжил бы он, Макс Волошин, если бы дожил до 37-го или 38-го? Ибо из 2500 поэтов и писателей, являющихся членами Союза советских писателей в 1934 году, к концу тридцатых 2000 было репрессированно, из которых наиболее талантливые были расстреляны. Это прежде всего поэты, по духу близкие убитому в 1921 году Сергею Есенину, его самые верные друзья Сеогей Клычков (1889-1937), Николай Клюев1884-1937), Пётр Орешин (1887—1938), Иван Касаткин(1880-1937), Алексей Ганин (1893-1925), Василий Наседкин (1895-1938), писатель Артём Весёлый (1899-1938), а также более молодые поэты Павел Васильев (1910-1937) и Борис Корнилов (1907-1938).

   Почему гибнут самые талантливые? Всё очень просто. Талант - это прежде всего искренность и честность - правда жизни без всякого лоска, какая есть, какой бы уродливой или прекрасной она, эта правда, не была. А творчество Максимилиана Волошина именно таким и было. Философ и мудрец - неподкупный художник гражданской войны... Войны, в которой победителей, оказывается, не бывает, а настоящий враг с удовлетворением наблюдает со стороны, как брат убивает брата.

И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас — тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами».
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
(«Гражданская война», 1919)

   Максимилиан Волошин... Его стихи о России разрешали и запрещали как при белых,  так и при большевиках. Стихотворение «Русская революция» вызывало одновременно восхищение у монархиста Пуришкевича и революционера, одного из создателей Красной Армии Льва Троцкого. 20 января 1919 года Волошин направляется Одессу, где провел три с половиной месяца. У Южной Пальмиры в лихолетье пробуждается второе дыхание, золотая пора для контрабандистов и спекулянтов.  В том году белые и красные, беря по очереди Одессу, свои прокламации к населению начинали  одним и теми же словами стихотворения Максимилиана Волошина  «Брестский мир»:

С Россией кончено... На последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях.

Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.

О Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада, монгол с востока.

Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
ИУДИН ГРЕХ ДО СТРАШНОГО СУДА.

   Гражданская война превратили Одессу в Вавилон, куда от голода и холода бежали не только дворяне, но и бандиты с необъятных российских просторов. Образовалась, несмотря ни на что,  гремучая смесь, требующая зрелищ и «красивой» жизни. Одесса гуляла, выходили юмористические журналы, при полных аншлагах проходили концерты оперных и эстрадных певцов. Публика «валила» на выступления  Александра  Вертинского, Леонида Утесова и Изы Кремер. Эта одесская певица оперы и оперетты  была прекрасным исполнителем песен и романсов.  В 1919 года она вместе с мужем, редактором «Одесских новостей» Хейфецом иммигрировала во Францию. В зените славы была Надежда Плевицкая, исполнительница русских народных песен и романсов. В Одессе образовалась литературная компания из местных и  пришлых гостей Эдурад Багрицкий, Леонид Гроссман, Вера Инбер, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Алексей Толстой и его жена-поэтесса  Наталья Крандиевская, Иван Бунин и Влас Дорошевич.  В цирке выступал Иван Поддубный.

   И  это на фоне репрессий белых и красных, экспроприаций и расстрелов. Волошин выступает как «адвокат» Разума и Милосердия, в частности в защиту арестованного белыми Осипа Мандельштама (умер в лагере в 1938 году) и спасает поэта от расстрела. Благодаря Волошину не удалось расстрелять «красного генерала» Маркса, избранного в конце 1920 года  первым ректором Кубанского университета.

   Волошин оказался свидетелем «Варфоломеевской ночи», продлившейся несколько лет в Крыму. Красный террор вызывал белый и наоборот.  Это нашло отражение в стихотворении «Террор»:

Собирались на работу ночью. Читали
Донесенья, справки, дела.
Торопливо подписывали приговоры.
Зевали. Пили вино.

С утра раздавали солдатам водку.
Вечером при свече
Выкликали по спискам мужчин, женщин.
Сгоняли на темный двор.

Снимали с них обувь, белье, платье.
Связывали в тюки.
Грузили на подводу. Увозили.
Делили кольца, часы.

Ночью гнали разутых, голых
По оледенелым камням,
Под северо-восточным ветром
За город в пустыри.

Загоняли прикладами на край обрыва.
Освещали ручным фонарем.
Полминуты работали пулеметы.
Доканчивали штыком.

Еще недобитых валили в яму.
Торопливо засыпали землей.
А потом с широкою русскою песней
Возвращались в город домой.

А к рассвету пробирались к тем же оврагам
Жены, матери, псы.
Разрывали землю. Грызлись за кости.
Целовали милую плоть.

26 апреля 1921 Симферополь

   При советской власти было наложено табу на информацию о красном терроре в Крыму. Когда это стало достоянием гласности, большинству граждан, оказавшихся в другом государстве на грани выживания, было уже не до этого. Писатель Иван Шмелёв утверждал: «Если бы случайное чудо и властная международная комиссия могла бы получить право произвести следствие на местах, она собрала бы такой материал, который с избытком поглотил бы все преступления и все ужасы избиений, когда-либо бывших на земле». Гражданская война сменилась уничтожением не только уже беззащитного противника, но в первую очередь генетического кода русского дворянства.

   Настоящие "буржуи", элита российского капитала, очень своевременно со всеми своими семьями и деньгами благополучно покинули страну. А в мясорубку красного террора угодили те граждане Российской империи, кто имел неосторожность, образно говоря, появляться на улице с чистым белым воротничком. И кого эта участь миновала в 18-20-х, того не обошла в 37-38-х. Конечно, за некоторым счастливым исключением. Например, замученный в фашистском плену в Маутхаузене советский генерал Дмитрий Михайлович Карбышев был потомственный дворянин, подполковник царской армии, родом из сибирских казаков, а Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников в прошлом был полковником царской армии.

   А вот как об этом написал Максимилиан Волошин:

Буржуя не было, но в нем была потребность:
Для революции необходим капиталист,
Чтоб одолеть его во имя пролетариата.

Его слепили наскоро: из лавочников, из купцов,
Помещиков, кадет и акушерок.
Его смешали с кровью офицеров,
Прожгли, сплавили в застенках Чрезвычаек,
Гражданская война дохнула в его уста…
Тогда он сам поверил в свое существованье
И начал быть.

Но бытие его сомнительно и призрачно,
Душа же негативна.
Из человечьих чувств ему доступны три:
Страх, жадность, ненависть...

   1920 год. Начало красной эры не предвещало ничего ужасного. В Феодосию вошла стрелковая дивизия сибиряков. Никто никому не мстил. Выдавали пайки и определяли на службу.  Начался учебный процесс в Народном университете, ректором которого стал писатель  В. В. Вересаев. Инициатором его создания  выступил Волошин.

   Советская власть гарантировала белым офицерам и солдатам, решившим остаться с семьями на Родине и не уйти с армией Врангеля в эмиграцию, — амнистию и жизнь. Осталось по разным оценкам до шестидесяти тысяч военнослужащих белой армии и дворян. Всем было предписано  зарегистрироваться в советских органах власти на основании положения о всеобщей трудовой повинности. Списки стали расстрельными.

   16 ноября 1920 года был образован Крымский ревком, председателем которого был назначен член Реввоенсовета Южного фронта венгр Бела Кун. Он вместе с «пламенной» революционеркой Розалией Землячкой  (Залкинд) стал организатором жесточайшего террора против бывших военнослужащих Русской армии, а так же женщин, детей и стариков.

   Конечно, в Крыму бандитизм в то время рос и нес серьезную угрозу обществу. Наибольшее развитие получили банды Ялты и Алушты – их к лету 1921 года насчитывалось уже около двадцати. Преступники нападали на прохожих, грабили дома, делали вылазки на дорогу, ведущую из Симферополя на южный берег. Временами она становилась недоступной для сообщения из-за деятельности банд. Грабили также на пути из Карасубазара в столицу, на Севастопольском шоссе. Портили телеграфные и телефонные провода, связь на линии Симферополь-Ялта-Севастополь порой не работала по нескольку дней. В Ялте дошло до того, что бандиты осуществили налет на тюрьму. В конечном итоге, борьба с бандитизмом переросла в тотальный красный террор, под каток которого попали и виновные, и невиновные.

    По официальным советским данным, опубликованным в википедии, только в крупнейших городах полуострова было расстреляно более 56 000 человек[1]. Писатель Иван Шмелёв, участник этих событий, ссылаясь на материалы союзов врачей Крыма, оценивает число жертв террора в 120 000 человек[2]. Редактор «Нового Журнала» Роман Гуль в одной из глав своей книги «Я унес Россию…» (Сент. 1978) приводит приблизительно те же цифры[3]. Историк С. Мельгунов так же называет число 120 000 жертв[4]. Другие современники событий называли числа до 150 тыс. жертв. Историк И. С. Ратьковский в своём исследовании приводит цифру 12 000 человек[5]. Число казнённых и замученных граждан в одной только Феодосии приближалось к десяти тысячам.

«Брали на мушку», «ставили к стенке»,
«Списывали в расход» —
Так изменялись из года в год
Речи и быта оттенки.
«Хлопнуть», «угробить», «отправить на шлёпку»,
«К Духонину в штаб», «разменять» —
Проще и хлеще нельзя передать
Нашу кровавую трепку.
Правду выпытывали из-под ногтей,
В шею вставляли фугасы,
«Шили погоны», «кроили лампасы»,
«Делали однорогих чертей».
Сколько понадобилось лжи
В эти проклятые годы,
Чтоб разъярить и поднять на ножи
Армии, классы, народы.
Всем нам стоять на последней черте,
Всем нам валяться на вшивой подстилке,
Всем быть распластанным с пулей в затылке
И со штыком в животе.

   В 1921 году Розалия Самойловна Залкинд-Замлячка в награду за свои «подвиги» получит орден боевого Красного Знамени. Благополучно пережив сталинские репрессии, она умрёт своей смертью в 1947 году.

   12 февраля 1921 года Волошин писал матери: «Пришлось переживать это время и видеть то, что стоит за пределами ужаса». Согласно волошинской  статистики  за первую зиму в Крыму «было расстреляно 96 тысяч — на 800 тысяч всего населения, т. е. через восьмого. Если опустить крестьянское население, не пострадавшее, то городского в Крыму 300 тысяч, т. е. расстреливали через второго. А если оставить интеллигенцию, то окажется, что расстреливали двух из трёх»…Жизнь самого поэта могла оборваться в любую минуту. В августе 1921-го  Волошин писал А. М. Петровой: «Кто меня раньше повесит — красные за то, что я белый, или белые за то, что я красный?..»[2].

   По официальным советским данным, в 1920-1921 годах в Симферополе было расстреляно около 20 тысяч человек, в Севастополе – около 12 тысяч, Феодосии – около 8 тысяч, в Керчи – около 8 тысяч, в Ялте – 4–5 тысяч, всего в Крыму – до 52 тысяч человек. По оценкам Максимилиана Волошина, террор 1920-1921 годов пережил только один из трёх крымских интеллигентов. В доме у Волошина в то время квартировали чекисты. Не совсем понятно, по какой причине, но они предоставляли ему такую возможность: прочитвть расстрельный список и вычеркнуть из него две фамилии, что Волошин и делал. Хорошо зная многих из тех, кто был в этих списках, и не имея возможности спасти всех, кого спасти было надо, Волошин только плакал, когда оставался один.

   Но на этом трагедия Крым не закончилась, террор сменился небывалым голодом, трупоедство стало реальностью.

   Вслед за террором в Крым пришёл голод, продолжавшийся с осени 1921 года, то затихая, то вспыхивая с новой силой, до весны 1923 года. За это время в Крыму от голода умерло около 100 тысяч человек, или 15% от общего крымского населения 1921 года. Основной массой умерших было наиболее уязвимое бедное сельское население, крымско-татарское по своему национальному составу, – крымских татар погибло около 76 тысяч.

Землю тошнило трупами, — лежали
На улицах, смердели у мертвецких,
В разверстых ямах гнили на кладбищах.
В оврагах и по свалкам костяки
С обрезанною мякотью валялись.
Глодали псы оторванные руки
И головы. На рынке торговали
Дешевым студнем, тошной колбасой.
Баранина была в продаже — триста,
А человечина — по сорока.
Душа была давно дешевле мяса...

   Информация для размышления. На карте Санкт-Петербурга Вы не найдете улицы, названной в честь великого российского историка Льва Гумилева, несмотря на обращение общественности к местным властям.  Говорят это не возможно из-за  существующего правила переименования улиц. Другое дело — улица, названная в честь палача Тавриды Белы Куна. Верный  исполнитель воли  государственной власти, которая приказала вешать недобитую белую гвардию, он и вешал. Это ценится при  любом государственном устройстве. Лев Гумилев этими качествами не обладал и никогда не являлся  слепым исполнителем воли власти, поэтому увековечивать  его имя в названии улицы или в памятнике в Северной Пальмире  посчитали  не уместным. Но, как известно,  революция пожирает своих верных палачей. В 1938 году очередь дошла до Бела Куна...

   Бела Кун родился в семье трансильванского сельского нотариуса, этнического еврея, и кальвинистки[4] (религиозное меньшинство в католической Венгрии). Не состоявшийся народный комиссар Внгерской советской республики и убеждённый русофоб, он хорошо подошёл на роль главного организатора русского геноцида в Крыму. Позднее, в 1936—1937 годах активно писал доносы на товарищей по Коминтерну в партийные инстанции и органы НКВД. На момент ареста 28 июля 1937 г. проживал в Москве и являлся заведующим Социально-экономическим издательством. Был обвинён в «руководстве контрреволюционной террористической организацией в Коминтерне». Дело велось следователями 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР. На допросах подвергался пыткам; по воспоминаниям М. П. Шрейдера, Кун был «настолько избит и изувечен, что на нём не оставалось ни одного живого места»[5]. 29 августа 1938 года приговорён Военной коллегией Верховного Суда СССР к расстрелу вместе с группой руководящих сотрудников НКВД СССР и партийно-хозяйственных работников. Место захоронения — спецобъект НКВД «Коммунарка». Без комментариев.

   Я могу не поверить истроикам, ибо история никогда не была наукой. История (из Торы) - идеология. Меняется власть, меняется идеология, меняется история. Но Максимилиану Волошину я верю, как себе. Ибо он не историк, а поэт. А у поэта что душа велит, то он и пишет, что и явилось причиной массовых расстрелов и репрессий поэтов в конце тридцатых. Душа, в отличие от ума, никогда не лжёт... А что касается истории, как науки, я бы хотел сказать о ней словами того же Максимилиана Волошина:

Бродила мщенья, дрожжи гнева,
Вникают в мысль, гниют в сердцах,
Туманят дух, цветут в бойцах
Огнями дьявольского сева.
Ложь заволакивает мозг
Тягучей дремой хлороформа
И зыбкой полуправды форма
Течет и лепится, как воск.
И, гнилостной пронизан дрожью,
Томлюсь и чувствую в тиши,
Как, обезболенному ложью,
Мне вырезают часть души.
Hе знать, не слышать и не видеть…
Застыть, как соль… уйти в снега…
Дозволь не разлюбить врага
И брата не возненавидеть!