Легенды Орловского края

Шекспировские страсти Болховского уезда. – Орловский вестник. 2006. 29 марта (№ 13)

"Орловские края дышат старинными преданиями. Каждое из них имеет свой особый колорит, а все вместе они окутывают наши места неким флером таинственности, добавляя очарования или внося свою долю волнения в являющийся вашим глазам пейзаж. Легенды окрашивают этот пейзаж, при этом часто возникают очень причудливые тона...
В своем прелестном рассказе «Льгов» Тургенев пишет, как он ожидал своих спутников около льговской церкви. Коротая время, он рассматривал могилы на старом погосте у храма. Но вот его взгляд упал на «почерневшую четырехугольную урну» с французской надписью «Ci git Theophile Henri, Vicomte de Blangy». Ниже, как пишет Тургенев, он увидел стихотворную эпитафию, которую и привел в своем рассказе:
Под камнем сим лежит
Французский эмигрант:
Породу знатную имел он и талант,
Супругу и семью оплакав избиянну,
Покинул родину, тиранами попранну;
Российския страны достигнув берегов,
Обрел на старости гостеприимный кров;
Учил детей, родителей покоил...
Всевышний судия его здесь успокоил.

Сейчас такой могилы на льговском кладбище нет. Но некоторые жители Льгова и соседнего Ильинского уверяют, что ранее они «совершенно точно» видели здесь надгробный камень графа. Так или иначе, французский поданный виктонт де Бланжи оставил о себе в орловских краях особенную память, будь то прекрасный рассказ Тургенева или странное предание, до сих пор не забытое в Орловском Полесье, которое еще, бывает, рассказывают шепотом по вечерам от Болхова до Хотынца.
В 1895 году в номере 119 «Орловского вестника» князь А.Л.Голицын впервые опубликовал одну любопытную легенду, связанную с неким учителем, служившим у барина Алексея Денисовича Юрасовского. Три года спустя хранитель дел Орловской ученой архивной комиссии Александр Константинович Юрасовский также опубликовал версию этого же происшествия, в котором некую роль сыграл его предок А.Д.Юрасовский. Она оказалась связанной с гувернером, тогда также неназванным по имени. Литературовед Раиса Митрофановна Алексина в обычной для нее блестящей манере провела исследование и доказала, что тот самый граф де Бланжи, о котором пишет Тургенев в своем «Льгове» и тот учитель Юрасовского, с которым связывают одно из известных болховских преданий – это одно и то же лицо. Если вас занимают такие вещи, вы получите истинное удовольствие, прочитав статью Алексиной «О сюжете рассказа «Льгов» (к истории рассказа в рассказе)», помещенную в Тергеневском ежегоднике 2000 года. Благодаря Алексиной мы можем теперь называть главного героя несколько странного происшествия его настоящим именем – именем виконта Теофиля де Бланжи.
История виконта, иначе именуемым графом, завораживает. В ней присутствуют и огненные страсти, и холод мистического ужаса, и подлинная человеческая трагедия, замешанная на расчетливом коварстве, и торжество языческого невежества, случившегося от горестной безысходности.
Бежавший из революционной Франции, граф де Бланжи, вероятно, в полной мере испытал кошмар ее катастрофических дней. В России, в глухом Болховском уезде Орловской губернии ему удалось стать гувернером и учителем подрастающих барчуков в семье Алексея Денисовича Юрасовского в сельце Морозове, в десятке километров от Болхова. Бланжи, находившийся тогда уже в достаточно зрелом возрасте, неожиданно влюбился в дочь зажиточного крестьянина Семена Карнеева, крепостного Юрасовского, и попросил ее руки. Девушку, вероятно, очаровала и необыкновенная галантность француза, наверняка несвойственная большинству молодых болховских крестьян, и подлинная тонкость обращения, и безграничное восхищение ее достоинствами, которое всегда так подкупает нас, женщин. Она ответила на столь сильное чувство и единственное, чего она боялась – что батюшка не отдаст.
И была права. Крестьянин и слышать не хотел о таком непонятном для него, странном, и, самое главное, невыгодном в экономическом смысле браке. Тогда участливый Юрасовский подарил Бланжи, или как его называли русские, Бланжию, семью крепостных Карнеевых. Влюбленные, наконец-то, смогли соединить свои судьбы. Но отец молодой женщины, Семен Карнеев, никак не мог примириться с тем, что от известного в округе барина, крупного помещика, состояние которого позволяло ему наживаться, подворовывая, он перешел в собственность какого-то бедного учителя иностранного языка, хоть бы и графа. Карнеев наливался злобой и строил коварные планы.
Предание говорит, что однажды Бланжий должен был отвезти Юрасовскому в Карачев крупную сумму денег из имения. Эта поездка оказалась для него последней. Видимо, не без участия своего тестя, осведомленного о ней, несчастный граф был ограблен и зарезан в Сурьянинском лесу, а затем похоронен близ села Руднева. Голова Бланжи оказалась отрубленной. Предание говорит, что отрубил ее лично Сенька Карнеев.
После проведенного полицией следствия на каторгу были отправлены все участники этого преступления за исключением его инициатора, сумевшего подкупить власти. Но и он, как говорят, не избежал наказания...
Однажды тихой лунной ночью Карнеев, к тому времени еще более неправедно разбогатевший на ростовщических операциях, возвращался из Карачева в Болхов. Он уже проехал село Руднево и оказался в Сурьянинском лесу. Вдруг, захрапев, лошадь встала посреди дороги. Карнеев вгляделся в темноту и увидел то, что заставило его остолбенеть от ужаса. Навстречу ему по дороге, освещенной бледным светом луны и перерезанной древесными тенями, медленно шел покойный учитель в залитом кровью платье немецкого покроя. Даже и теперь призрак был учтив, как и прежде. Аккуратно сняв с плеч свою голову и взяв ее в руки, учитель поклонился тестю. И обомлевший Карнеев услышал, как эта самая голова, поддерживаемая призрачными ладонями, зовет его на суд Божий... Не помня себя от страха, Карнеев прискакал в Болхов.
С тех пор он нигде не мог найти успокоения. Никакие меры, предпринимаемые болховскими священниками и лекарями, не помогали ему. Призрак учителя преследовал убийцу даже в церкви. И Карнеев, не выдержав напряжения, повесился. Якобы в час его гибели в Болхове сам по себе ударил тысячепудовый колокол и некоторое время «ревел» так, что в домах дрожали стены и плясали стаканы на столах.
Яркие галлюцинации Карнеева заставлявшие его рвать на себе волосы, умолять, чтобы «увели учителя», кричать и бегать по тихому Болхову произвели неизгладимое впечатление на болховчан, несильно избалованных происшествиями. Не было дома, где бы не обсуждались подробности этого дела и не высказывались собственные догадки на его счет. Неудивительно, что разговоры о призраке учителя вызвали волнение и в окрестных селах, где тоже якобы начали его наблюдать.
Призрак кланялся встречным, снимал перед ними голову и призывал их в свидетели, указывая перстом в небо. Уверяли, что Бланжий якобы начал показываться даже днем, а однажды насмерть перепугал молодежь в селе Сурьянино, собравшуюся вечерком потанцевать в хороводе и попеть песни. (Думается, что, читая эти строки, не один школьный учитель иностранного языка позволяет себе мстительно усмехнуться).
Не беря в расчет обстоятельств, относящихся, как говорил Лесков, к «средствам народной поэзии», мы, тем не менее, с грустью должны констатировать, что граф-француз тогда в действительности не обрел покоя. В холерный 1831 год крестьяне, отыскивая причины «мора», который, как ни странно, в Орловской губернии начался с села Сурьянино Болховского уезда, рассудили, что «все зло идет от иностранца-учителя». И последнее пристанище графа подверглось неслыханному разорению. Рассказывали, что пять мужиков, вооружившись осиновым колом, с черным петухом в руках ночью подошли к могиле Бланжи. Они задушили петуха, отрезали ему голову и окропили куриной кровью проведенную около могилы черту. После этого мужики разрыли могилу, вскрыли гроб, произнесли над ним сильные языческие заклинания, вытащили труп и всадили ему в сердце осиновый кол. А потом все они разбежались от страха в разные стороны.
Первый же житель, отправившийся на кладбище навестить покойных родственников, с криком вернулся в обратно, перепугав всех односельчан. Из Болхова прибыла полиция. Интересно, что ее сотрудники, в частности, становой пристав, были сильно смущены разными привходящими обстоятельствами и подбадривали себя, как умели: от них пахло сложной смесью ладана и водки. На месте разрытой могилы полиция обнаружила брошенные заступы, обезглавленного английского бойцового петуха и клок бумаги с заклинанием.
Интересно, что сурьянинские мужики в непростой для себя час обратились к приемам, связанным с древней магией вятичей. Известно, что свои жертвы темным богам вятичи приносили ночью, выбрав для этого перекресток дорог и животное черного цвета, например, козу, петуха или овцу – по обстоятельствам. Противоборство злым темным силам, которые, как казалось в случае с холерой и мором, насильно забирают с собой живых, также сопровождалось древним обрядом, в котором присутствовало животное черного цвета и его кровь. (Заметим в скобках, что пожар Москвы 1547 года москвичи объяснили себе тем, что бабка Ивана IV Анна Глинская, обернувшись вороной (черной птицей), кропила мертвой кровью город, «отчего та Москва и загорелась»). Конечно, XVI век ближе к вятичам, чем XIX-й, однако в народе всегда существовали знатоки и хранители обычаев, передаваемых из поколение в поколение в течение целого ряда (!) веков). А уж XXI век с его знахарями и целительницами вообще бьет все рекорды в этом смысле.
Тогда же, в 1831 году болховская полиция провела полное расследование и по его результатам отправила мужиков на каторгу. Известны имена двоих из них – Никиты Хромина – он вернулся с каторги и впоследствии постригся в монахи – и Михаила Саутина, ставший кучером у тюремного смотрителя в Омске.
Возможно ли, однако, чтобы после всего этого надгробный памятник Бланжи каким-то образом оказался на льговском погосте, где его увидел Тургенев? Да еще с такой умиротворяющей эпитафией, которая вовсе не свидетельствует о столь трагическом конце? Если это все-таки так, то перемещение памятного знака в Льгов представляется достаточно таинственным. Тем не менее, какие-то ниточки все же, наверное, связывали француза с этим селом.
 Тогда же, в 1831 году болховская полиция провела полное расследование и по его результатам отправила мужиков на каторгу. Известны имена двоих из них – Никиты Хромина – он вернулся с каторги и впоследствии постригся в монахи – и Михаила Саутина, ставший кучером у тюремного смотрителя в Омске.
Возможно ли, однако, чтобы после всего этого надгробный памятник Бланжи каким-то образом оказался на льговском погосте, где его увидел Тургенев? Да еще с такой умиротворяющей эпитафией, которая вовсе не свидетельствует о столь трагическом конце? Если это все-таки так, то перемещение памятного знака в Льгов представляется достаточно таинственным. Тем не менее, какие-то ниточки все же, наверное, связывали француза с этим селом. Предание говорит, что призрак учителя однажды явился льговскому священнику. Вежливо поклонившись и держа свою голову в руках, Бланжий начал жестами звать иерея к себе и указывать на небо. Легенда говорит, что призрак видели все члены семьи священника. Рассказывали, что батюшка бесстрашно подошел к учителю, но тот исчез, а священник упал замертво.
Живший тем самым летом 1831 года в Спасском-Лутовиново, Тургенев вполне мог слышать историю Бланжия. Имя несчастного графа было тогда у всех на устах. Орловские помещики, скорее всего, не раз обсуждали между собой тему полицейского разбирательства в связи со вскрытием могилы иностранца-учителя.
Но, может быть, Тургенев ничего и не слышал об ужасной участи француза, однако знал Бланжи до его гибели, а стихотворную эпитафию придумал сам. Похожая эпитафия была на памятнике гувернеру, также французу в имении Лутовиновых. Как католик гувернер был похоронен не в ограде старого кладбища в Спасском, а за его валом.
Или Тургенев и впрямь видел во Льгове могильный камень Бланжи? Так или иначе, в рассказе «Льгов» писателю захотелось вспомнить имя изгнанника, чья жизнь была столь сильно изломана событиями Великой Французской революции и, как мы знаем теперь, оказалась трагичной во всем, даже в ее конце.
Древние предания живучи, и в полесских краях, к которым принадлежали раньше болховские села, вы и сейчас услышите, как странен иногда бывает сурьяниновский лес в лунные, да и в безлунные ночи..."
 
 
ГОРОДИЩЕ ГАТЬ               
Впервые городище Гать, которое находится у места впадения реки Цон в Оку, упоминает в своей работе «Древние городища и курганы в Орловской губернии» (1877 г.) секретарь Орловского статистического комитета, краевед А. Г. Пупарев. Он отмечает, что, по преданию, записанному П. И. Якушкиным, городище носит название Литовского кургана, потому что в 1615 г. литовцы под предводительством А. Лисовского расположили здесь свой укрепленный лагерь.

В 1896 г. А. Н. Шульгин — генерал-лейтенант от инфантерии, член (а впоследствии председатель) Орловской ученой архивной комиссии — организовал за свой счет раскопки курганов рядом с городищем Гать. Результаты он обобщил в работе «Остатки старины в окрестностях города Орла», приложив подробную карту городища и курганов.

Это место можно увидеть, проезжая по объездной дороге из Орла в Знаменку. А каким оно было 110 лет тому назад, мы можем представить благодаря описанию Шульгина: «Между Курским шоссе и старой большой дорогой из Орла в Кромы, в 400 саженях от впадения р. Цона в р. Оку, между двумя проселочными дорогами из д. Гать к мельнице и хутору Цон тянется небольшой продолговатый бугор (гряда) глинистого лесса, покрытый мелким дубово-березовым кустарником. На гребне этой гряды находится система курганов, а через дорогу — другая. В одной насчитывалось 16, а в другой 5 курганов. Возможно, их намного больше, но пространство, занятое этими курганами, очень сильно поросло кустарником, и потому, весьма вероятно, что их там найдется еще несколько».

Курганные насыпи были небольшими: от 6 до 11 м, высотой примерно 1-2 м. Их окружали неглубокие рвы, давно заплывшие. Исследователь вскрыл три кургана. В одном был обнаружен скелет человека ростом 180 см. На лбу — прямой рубец, след от удара мечом. В другом кургане рядом с полуистлевшим костяком нашли черепки грубой посуды и кремневый наконечник стрелы. В третьем кургане скелет почти истлел. На месте пояса лежала медная решетчатая пряжка, а на правой руке был браслет, свитый из трех прутьев красной меди. Шульгин сделал вывод, что скелеты «принадлежат аборигенам страны до VII века».

Завершив эти раскопки, краевед приступил к осмотру городища Гать — места, где жили люди, похороненные в курганах. Вот как он его описывает: «На склоне левого берега реки Оки, при впадении в нее реки Цона, находится укрепление, состоящее из подковообразного вала, высотой до 5 м в середине и до 2 м по концам, с основанием около 11 м. С наружной стороны этого вала имеется ров, шириной около 8 м и глубиной от 2 до 3 м. Концы вала упираются в обрыв берега реки, расстояние между этими концами около 5 м, ширина внутреннего пространства 35 м. В средней части вала есть проход с крутыми боками, видимо, для установки ворот. Против этого прохода, во рву, есть как бы широкая ступенька для более удобного подъема в укрепление из рва, для подъема же из рва в поле имеется против прохода небольшое углубление».

Внутри городища обнаружили девять ям — остатки от жилых и хозяйственных строений. В них были найдены истлевшее дерево, уголь, черепки от посуды, кремневые отщепы, кости животных и птиц.

В 1903 году Шульгин повторно побывал в городище Гать вместе с краеведом Н. Г. Тетерой. В то время генерал проводил обследование ряда городищ по р. Оке. Результаты исследований были опубликованы в статье «Археологические остатки в окрестностях города Орла», опубликованной в «Трудах Орловской ученой архивной комиссии». Раскопки позволили обнаружить находки, идентичные прежним. Повторно осмотрели и две группы курганов.

Подводя итоги исследований городищ и курганов на р. Оке, Шульгин сделал вывод, что люди жили в этих местах «еще до времени мамонтов», а славяне-вятичи заселили бассейн Оки к концу I тысячелетия. Они совершали обряд погребения, сжигая умерших на костре, а останки затем собирали в урны. На покойника надевали все его любимые украшения. Городища же возводили «как оборонительные меры против соседних аборигенов».

В 1907 г. городище Гать привлекло к себе внимание нового исследователя — профессора, председателя Орловского церковного историко-археологического общества И. Е. Евсеева. Уже на глубине 20 см удалось обнаружить многочисленные находки: прослойки угля, жженый камень и шлаки, множество колотого кремня, кремневые скребки и ножи, рог оленя, челюсть какого-то крупного животного, фрагмент
мастикового черного ожерелья. Черепки глиняной посуды были украшены ногтевым, щипковым и линейным орнаментом.

Обследовали и курганы рядом с городищем. Если Шульгин насчитал здесь 21 курган, то Евсеев — 29. Он раскопал три насыпи. Интересной находкой стало женское погребение. Костяк лежал головой на запад. На скелете были украшения: витой браслет из проволоки с расплющенными неспаянными концами и пять семилопастных височных колец из низкопробного серебра. Сохранились волосы темно-каштанового цвета и почти истлевший головной убор из грубой шерстяной вязи.

Кроме Гати Евсеев обследовал целый ряд городищ и курганов и обобщил полученные данные в работе «Археологические поиски в Орловском крае летом 1907 года». Он заметил, что его целью было «уяснение, кто были первоначальные насельники Орловского края», и пришел к выводу, что это были славяне-вятичи. До их прихода здесь жили «меланхлены», которые вели «скифский образ жизни», а затем — «финское население», предшественники славян.

Исследования городища Гать продолжились лишь через 14 лет. В 1921-м, а затем в 1923 году профессиональный археолог и художник П. С. Ткачевский раскопал два кургана и провел небольшие раскопки на городище. Были найдены кремневые осколки, глиняные черепки с линейным и ямочным орнаментом и кости животных. Кроме того, Ткачевский собрал весь имеющийся архивный и печатный материал об археологическом комплексе Гать, сделал обмеры, чертежи, рисунки городища и могильников. Исследователь также пришел к выводу, что наличие в верхнем течении Оки таких городищ и курганов, как на Гати, свидетельствует о «пребывании здесь вятичей».

Через 15 лет, в 1938 году, сотрудники Орловского краеведческого музея под руководством московского археолога Н. П. Милонова «с целью решения вопроса о возможности пополнения фондов музея новыми материалами феодального времени» обследовали около десятка археологических объектов, в том числе и Гать. Прибыв сюда, они обнаружили, что на мысе — месте расположения городища — ведутся каменные разработки. В отвесной стороне мыса было несколько пещерообразных проходов в глубь берега.

Помимо керамики и костей животных, были найдены остатки каменной кладки фундамента жилища. Четыре стенки были выложены из известняковых плит. В углу находились остатки печи в виде полукруглого каменного основания из валунов и известняковых плит, промазанных густым раствором глины. Верх печи состоял из глиняного свода, сохранились большие куски глины закругленной формы, закопченные с одной стороны. Пол в жилище состоял из мелкой речной гальки и глины.

Также были обнаружены остатки еще двух жилищ, одно из которых, возможно, являлось некогда металлургической мастерской, т. к. здесь нашли крицы, шлаки металлических изделий, остатки кузнечного горна. Кроме того, были найдены медный витой и обломки многочисленных стеклянных браслетов, железные ножи, ключи, кресала (служили для добывания огня), кремневые скребки и наконечники стрел, керамика каменного века. Последние находки свидетельствуют о наличии здесь стоянки. Интересно, что она располагалась на очень высоком берегу реки, что резко отличает ее от типичных неолитических стоянок, находящихся близко к воде, на низких берегах рек.

Исследователи сделали заключение, что городище относится к XII веку, а нижний слой — к периоду неолита (IV — начало III тысячелетия до н. э.).

В 1959-м и 1967 гг. археологический комплекс Гать обследовала Т. Н. Никольская — руководитель Верхнеокской археологической экспедиции Института археологии АН СССР. Ее раскопки позволили выявить еще один культурный слой на древнем городище (кроме нижнего — неолита и верхнего древнерусского) — это мощинская культура середины I тысячелетия н. э. Находки были самые разнообразные. В нижнем культурном слое — фрагменты круглодонных сосудов, кремневые наконечники стрел, отщепы и пластины. Более поздние периоды истории заселения городища представлены железными наконечниками стрел, ножами, кресалами, ключами, стеклянными и бронзовыми витыми браслетами, решетчатыми перстнями и даже серебряной подвеской с изображением зверя в геральдической манере.

Никольская охарактеризовала городище Гать как остатки феодальной усадьбы ХII-ХIII вв., возникшей на месте укрепленного поселения середины I тысячелетия н. э. Она исследовала и курганы. В первом курганном могильнике, расположенном в урочище Шанцы, обнаружили останки людей, а также семилопастные височные кольца, разнообразные бусы, браслеты, гончарные древнерусские сосуды.

Начиная с восьмидесятых годов прошлого века орловские археологи Л. Н. Красницкий и С. Д. Краснощёкова выявили рядом с городищем несколько новых археологических объектов. Наиболее интересные из них — стоянка эпохи неолита, поселение эпохи бронзы и селища ХI-XIII вв. Найдены кремневые ножи, наконечники стрел, дротиков и копий, скребки, нуклеусы, каменные топоры и тесла, разноцветные стеклянные и металлические украшения, каменные и металлические нательные крестики, предметы быта и вооружения.

Сегодня территория археологического комплекса Гать застраивается домами, используется под дачные участки. Интереснейший памятник, имеющий богатейшую историю, постепенно погибает. Несомненно, он заслуживает лучшей участи и мог бы стать прекрасным музеем под открытым небом, достопримечательностью, привлекательной для туристического бизнеса.

(Материал из Интернет-сайта)