Глава III. 7. Битый небитого

                7. «Битый небитого».

         
   Однажды летом она шла по вестибюлю главного корпуса. Была жара, накаленным казался сам воздух и предметы интерьера – от больших зеркал во всю стену до каменного пола – в самом разгаре был прием документов в приемной комиссии.

    Вдруг на минуту она замерла – так велико было впечатление от увиденного – впереди нее, вся распаренная до кончиков волос в  убогом обыденном перманенте шла на костылях ее родная сестра по несчастью. Это была корпулентная тетенька, скорее всего, деревенская, которая привезла, видимо, свою  дитятю поступать. Позади у нее долгий путь в автобусе, поэтому ее ситцевое двухшовное платье без затей в цветочек, собралось сзади в поперечные складки – где там инвалиду с костылями в обеих руках  еще и платье обдергивать, таким же неправильным гофре оно было измято и на животе. Из-под платья виднелись жуткие синие тренировочные штаны, знаменитые  «треники», заправленные в высокие заношенные ботинки на шнуровке почти до колен, с разными подошвами из-за разницы в длине ног – жуткое  изделие областного заводика ортопедической обуви.
    В довершение всего она рдела щеками со сбегающими струйками пота и вертела головой, чтобы их смахнуть. Жалкое привычное зрелище отечественного инвалида. Она, помнится, тоже собиралась шить себе там обувь, но Володю отговорил главный механик этого предприятия, бывший директор завода, на котором Володя и продолжал работать:
  - Ты знаешь, я хоть здесь и работаю, но тебе бы не посоветовал здесь ничего заказывать, ведь я же помню твою жену – изуродуем – и не узнаешь.  Все шьется из грубой свинятины, подошва в вашем случае будет из деревяшки, без всякой амортизации, потом нужно будет приезжать несколько раз на примерки, а там такого насмотришься – и ампутированных, и спинальников и церебральников – зачем вам это?
  - А как же быть?
  - А искать сапожника или на фирму по ремонту и пошиву, у них и подошвы можно разные подобрать, и верх одинаковый красивый присобачить – вроде так и надо. Врагу не пожелаешь эти наши шнурованные ботинки таскать. Да, еще чтобы их заказать надо десяток подписей разных специалистов и социальников собрать, для чего их всех объездить.

    Так она в основном и поступала – и шила, и покупала обувь на платформе, а потом переделывала одну из туфель пары, и нашла  лабораторию на обувном заводе, где проектировали образцы-прототипы будущего ассортимента, где изготавливали ее «инженерную» пару с одной примерки – от шлепанцев до сапог…

  - Ах, сестрица ты моя по несчастью, крепись! Тебе, похоже, неизмеримо трудней и еще более несладко идти по этой жизни - только и прошептала она в спину  матери абитуриента – и пошла себе по своим делам, однако запомнив этот эпизод как ярчайший пример того, что все познается в сравнении. А характер закаляется в терпении, и что инвалидность инвалидности рознь, поскольку условия жизни у всех разные.

                ----------------------------
               
     А тем временем жизнь текла стремительно, и у них с Володей было уже двое внуков от старшего сына, а младший сын уже учился в старших классах, вернее, иногда присутствовал на уроках, совершенно не желая грызть гранит наук.  При этом был умным, но крайне самонадеянным максималистом, а они с отцом и сердиться на него долго не могли – чем бы младшее дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, да еще и их продолжало умилять своими выходками, но, однако, не всеми.
 
     А «мальчуган» уже с детства имел одну, но пламенную страсть, хотела написать, ко всему, что движется, но побоялась, что это будет истолковано превратно, ведь она имела в виду, любое средство передвижения – от мотоциклов до автомобилей. Да он, едва начав говорить, не умея читать, абсолютно четко различал  одинаковые фургоны, безошибочно называя одни машины как «Подукты», а другие – «Писевая». Ну, что ты с ним поделаешь? Лет с 10 он конструировал немыслимые щитки к велосипедам вместе с приятелем постарше, в 14 имел пару неработающих мотоциклов, и постоянно возился с этим хламом во дворе, лишь изредка изрыгающем  мотоциклетные звуки без глушителя, а родители были этому только рады – чем меньше будет ездить, тем лучше, зато научится терпеливо возиться со всеми деталями, бесконечно их промывая и смазывая.
 Собственно, такой же путь проделал и средний сын. Помнится, он был  классе в 9-м, когда выкатил со двора усовершенствованный им самим мотик, который сразу же обступила мелкая ребятня с улицы, и один, очкастый  типичный «киньлокш» из «Пионерской правды» - помните такой персонаж в очках, который читается задом наперед как «школьник», серьезно обратился к нему на «вы»:
  - Скажите, вы рокер или байкер? – и в это самое историческое мгновение Сережа увидел тогда ее, маму, в открытом окне,  и несказанно застеснялся, едва выдавив любознательному  карапету:
  - Ни то, и ни другое! Я такой же школьник, как и ты! – чем очень разочаровал  ребятенка, зато насмешил и себя, и ее. Правда, осталась историческая фразочка, очень часто находившая применение: - Скажите, вы рокер?
     А старший сын и вовсе заявил им с отцом, вернувшись из армии:
 - Вот если бы у меня в детстве был мотоцикл, мне бы  в армии в автовзводе служилось бы проще.

    Потом в центре внимания были ее болячки, потом развал Володиного завода, его смешное акционирование, долги по зарплате, зарплата  газовыми плитами из области,  концентрация собственности в одних руках, кои даже из бесхозных деревьев абрикоса, растущих на заводской территории,  сделали статью дохода – продавали в счет зарплаты компот из абрикосов тем самым людям, которые эти деревья и посадили когда-то, и плодами которых могли раньше полакомиться в сезон все работники завода, придя на лавочку в перерыв. Но Володя уже ушел к этому времени совсем и два года пробыл дома, не работая.  Что такое неработающий глава семьи, который всегда хорошо зарабатывал и любил побаловать их всех славными обновками и «яствами», как он говорил о вкусной  еде, в наших реалиях знает если не каждый второй, то каждый пятый- это точно.

     Поэтому в столь трудный период вся надежда была на нее, ведь она оказалась тягловой силой в семье, где есть студент и школьник. Ничего, тянула и не ныла, еще и боролась изо всех сил с унынием и перепадами настроения у мужа, который превратился в домашнего сидельца, правда, походы по магазинам и готовку почти полностью взял на себя.  Жизнь продолжалась, хоть и роли были перераспределены в их семейной труппе. Да какая, в конце концов, разница! Зато как хорошо, что в доме есть постоянно живой человек, который и собаку с  котом накормит, и членов семейства с ужином вечером будет ждать, ожидая новостей с работы и учебы.
    Но потом и работа нашлась, только все это было не то – каково это человеку, всю жизнь ходившему на завод пешком – ехать в любую погоду тремя видами транспорта к черту на кулички, а там еще идти пешком, чтобы попасть в почти неотапливаемое помещение без соблюдения всяких норм производственной санитарии и техники безопасности,  и что-то там еще производить, а зарплату опять частично получать теперь уже автомобильными аккумуляторами.

    Тем временем закончил учебу Сергей и пошел добывать опыт работы, получая за свои 120 рэ шишки и синяки. Потом, правда, еще дважды поменял эту самую работу, пока не попал в новую живую струю крепкой хозяйственной структуры нового типа, практически капиталистического, которая все набирала обороты, а вместе с этими оборотами  росли и ее работники, имевшие некоторые льготы и гарантии, не сравнимые с таковыми же у работников  государственных организаций, предприятий и учреждений. Ну, и, слава богу!

     А папа тем временем еще раз поменял место работы, гораздо ближе и приличней, на бывшем опытном заводике большого НИИ, который создал и возглавил бывший научный сотрудник, обеспокоенный тем, что никто ничего не производит и решивший возрождать промышленность в своих, пусть малых, но масштабах.

     А на месте родного завода уже велся снос зданий и сооружений, и велись изыскательские работы  под какое-то грандиозное строительство – будущий, как потом оказалось,  торгово-развлекательный центр «Д-ск-Сити». И чего тут удивляться – какое  может быть производство на главной городской улице. Как оно  могло сохраниться в наши дни, когда и земля дорогая, и тысячи экспертиз о чистоте воздуха от небольшого завода  были явно не в пользу последнего.
   
   Как-то очень теперь незаметно прошли счастливые десять лет Сашкиной школы, омраченные только тем, что за два года до ее окончания  тяжело  заболел Володя, и тоже с ногами, хотя причиной его болезни был диабет, диагностированный еще лет десять назад, когда он попал в хирургию с незаживляющейся  гематомой  от ушиба.  Да, они действительно были счастливыми, потому что все неприятности этих лет были просто мелочью по сравнению с последующими  поистине страшными пятью годами.
               
    Дело в том, что  теперь появилась  «диабетическая стопа» с постепенным ослаблением всех жизненно важных органов. В течение пяти лет он много раз попадал в больницы, то с сердцем, то с глазами, но более всего – с ногами.
    Уже было перенесено частичное «членовредительство», как они, невесело смеясь,  это называли – отсутствие мизинцев  на ногах. Но раны удавалось залечивать. Не сразу, но постепенно, за полгода, а то и более, всеми методами, от лазера до варварских «знахарских».

    А перед первым членовредительством она тогда обратилась за помощью к ректору, благо он  сам позвонил по какому-то вопросу в минуту ее полного смятения.
  - Да, помогу, можете на меня рассчитывать, я вам позвоню, мы же дружим все-таки с медиками, - он имел в виду медицинский институт, вернее, теперь университет. Через день он действительно позвонил, когда она уже не знала,  что делать, ведь лечащие врачи настаивали на ампутации пальца, а это было страшно, поскольку лиха беда начало в этой болезни.
 - Так, Ольга Витальевна, я тут переговорил с кем надо. Вам надо обратиться к Марьянову Михаилу Кирилловичу, только вот то ли в 16-ю, то ли в 19-ю больницу.
    Она половину суток провела в телефонных поисках этого самого Марьянова, но ни в той, ни в другой больнице его не оказалось. Совершенно удрученная, она не знала, что делать, пока не догадалась позвонить в кадры медицинского университета, ведь, скорее всего, он был практикующим доцентом или профессором  кафедры в какой-то иной больнице.
    Услышав ответ, она не могла сдержать удивления – Марьянов, дедушка 70 с лишним лет, не имел никакого отношения к лечебному процессу ни в какой больнице – он был зав. кафедрой фармакологии. Одним словом, ректор помог так помог, после ее неимоверной суеты – результат на нуле. На следующий день Володе сделали операцию, на этот раз терапевтическими средствами  с прижиганиями не обошлось.
 Когда операция уже началась, ей позвонил Геннадий Павлович, и как ни в чем не бывало, продиктовал ей фамилии двух специалистов в нужной области, которые сегодня же проведут консультацию прямо в той больнице, и продолжат лечение с тамошним профессором. Она терялась в догадках, что бы это могло означать, то ли бумажку не ту ей прочел, то ли этих специалистов только сегодня ему нашли, кто его знает, только время было упущено.
  Единственное, что поимелось от этих хлопот,  так это испуг Володи, очнувшегося после операции в абсолютно новой, аж светящейся палате с евроремонтом и всеми  новейшими причиндалами  для одноместной комфортной палаты, с развевающимися легкими шторами  над головой и прохладной простыней, скользящей по атласному матрацу. Его замутненному еще сознанию в этот миг тогда показалось, что все, его песенка спета, и он уже на небе – и первой реакцией была не радость, а нешуточное смятение  от этого великолепия.

     Теперь в доме было двое инвалидов, и оба – с ногами. Но они не теряли присутствия духа, много шутили и хохотали. Когда кто-нибудь приносил другому чай или тарелку с чем-нибудь прямо к телевизору, любимой подначкой было:
- Ну, вот, опять «битый небитого везет»!

    Самыми страшными были дни, когда после относительного благополучия вдруг резко поднималась температура, бедного ее Володеньку трясло всего с ног до головы – это начинался новый процесс, поэтому главной задачей было остановить, обезопасить его продвижение и развитие, и начинались сразу же  таблетки и уколы, кроме обычных снадобий, сильные антибиотики и прочая, прочая.  Но этот момент еще надо было поймать, поскольку взрослый мужчина замыкался в себе, прятался под  одеяло с головой, вместо того, чтобы кричать, что плохо ему, и снова началось.

    За это время папиной болезни Сережа уже  женился, жил недалеко, продолжая возить маму на работу, теперь уже вместе с женой, бывшей одноклассницей, однажды случайно встреченной им в обладминистрации.

    Родители никогда не вмешивались в личную жизнь своих сыновей, тогда давно уже наладились отношения и со старшей невесткой, которая в окружении родных мужа и сыновей каждую пятницу приходила к ним на week-end, но в данном случае отец только вздыхал иногда:
 - Ну, что он в ней нашел, ни кожи, ни. И умолкал, недоумевая.

   А маме еще и приходилось ездить с ней каждый день, наблюдая, как меняется ее сын – и разговоры какие-то все мелкие – кто что купил и куда ездил, и хвастовство у девочки не по чину и не по внешности, зато апломбу! Вот ей, например, вздумалось защитить диссертацию, хоть и работала она просто экономистом в одном чиновничьем управлении. Видимо,  для самоутверждения,  вместо того, что не рожала детей. Это уже потом одноклассники проболтались, что в первом браке она сделала аборт, не считая себя готовой рожать для того мужа, с которым собиралась разводиться.
    Возможно, она и не могла теперь, но серьезно лечением не занималась, пару раз возила сына к каким-то знахарям, и так прошло пять лет.  У девушки, к слову сказать,  были очень симпатичные родители, которые изо всех сил ее баловали,  да и к Сереже относились очень хорошо.

    Жизнь все рассудила по-своему – пока Люся защищалась, Сережа полюбил другую, познакомившись с ней на работе. И девушка Оля уже ждала от него ребенка. А тут начался форменный кавардак – случилось, что папу накануне выписали из больницы, он бледный и несчастный лежал у себя в спальне, тут Сережа должен был приехать к 8 утра, чтобы ехать с женой по диссертационным делам, а он опоздал, еще младший на тот момент внук Рома ночевал у них, они вместе с бабушкой завтракали и ворковали на кухне, как вдруг фурией влетела  корреспондент журнала «Коневодство», как за глаза называли эту крысу-белобрысу. Оба прозвания имели свою историю – более короткое вырвалось у Ольги Витальевны, когда она впервые ее увидела из машины после работы, а первое впечатление, говорят, самое правильное.
      А про корреспондента, это вообще курьез - однажды в гостях у старшего сына все фотографировались бессчетное количество раз, пока папа не сказал: - Ты что, корреспондент журнала «Коневодство»?  На что их Люся, без пяти минут кандидат наук, сморщив носик, заявила: - А я что-то не припомню у нас такого журнала! - на что все разразились долгим несмолкающим хохотом, ведь кто же не знает знаменитую цитату из Ильфа и Петрова? У них – знали даже детишки в количестве трех человек.
    Комизм усиливался еще и тем, что она работала в управлении по делам печати и считала себя докой в этом вопросе. Так и хохотали, где открыто, где таясь, придумывая причины смеха, каламбуря и блестя глазами. А еще как штрихи к портрету можно было добавить абсолютное отсутствие вкуса и связанное с этим неумение одеваться. Так, на свою свадьбу с Сережей она вырядилась в золотистую узкую юбку и вишнево-фиолетовый жакетик, а в обыденности запросто надевала белые туфли и босоножки с черными колготками.
 
     И проскакала тогда по всем комнатам, даже не боясь потревожить больного свекра, и посыпала, как потом оказалось, какую-то гадость по углам, и кричала, что она этого так не оставит, что Сергей ее обманул и вовремя сегодня не приехал.  Ольге оставалось только посоветовать ей научиться проигрывать достойно и не терять лицо. На что она тут же закричала:
 - Я - проигрывать? Да никогда! Приползет как миленький, на коленях, - на это матери оставалось только предложить ей отправиться вон из дома, поскольку ее никто не звал и не ждал для разборок, и что взрослые люди должны сами разбираться между собой, не вмешивая больных и детей.

     А тут и предмет скандала появился, выведя жену из дома и поехав по ее диссертационным делам, как и обещал. А через день в понедельник они опять все разместились в машине, поскольку Сергей продолжал развозить их на работу.
     Последней забрали тещу, и у Ольги Витальевны была еще надежда, что она утихомирит свою дочь, ведь она от нее тоже немало терпела всякого такого – и резкости, и высокомерия, они не раз это видели. Но надеждам не суждено было сбыться – мамаша, едва усевшись рядом с водителем, начала проповедь в их адрес – и как им не стыдно, и как она могла выгнать невестку из дома, и какие они все безбожники и прочая, и прочая.
 Еще дома мама заявила Сергею, что она только один раз подняла голос  на его бывшую жену, а теперь, даже если она и будет провоцировать ее, она найдет в себе силы сдержаться, тем более, что он уходил, все оставив жене, и даже обещал оставаться с ней вплоть до ее защиты и банкета после нее – она же не могла остаться без машины… кстати, машину тоже забирала себе, правда, тесть обещал вложенную зятем  часть ему компенсировать.

     Заранее оговоримся, что все, что было обещано, Сергей выполнил с лихвой, ушел, в чем был, остальную одежду она отдала в испорченном виде – с земелькой и соломой во всех карманах… очень по-божески. Развод длился целых полгода, в суде, куда бывшая жена не являлась, хотя мог произойти просто в загсе, тем более, что назад дороги не было.  Да еще эти «божеские» люди всячески пытались опозорить Олю  новую, разузнав ее адрес и телефон, звоня и подкидывая письма с угрозами, и даже размещая в ее районе мерзкие объявления. Дело дошло до того, что  знакомые,  облеченные властью люди  обращались к руководству той организации, где работала тетя  Люси, взявшая на себя такие мерзкие функции, чтобы все это прекратить.

      Но это было потом, а тогда они ехали вчетвером в одной машине, причем двое из них молчали, а двое кричали, пока образованная невестка не крикнула своей мамаше про бывшую свекровь:
  - Да что ты распинаешься перед ними, она вон сидит себе и ухмыляется. Сережу они не трогали, он за рулем, а вдруг еще и вернется, а вот она-то и есть главная виновница их бед, и ее кажущееся самообладание, стоившее ей немалых усилий, бесило обеих склочниц  хуже всякого крика и скандала, более им понятных и близких.

                ----------------------

     Несмотря на затянувшийся развод в ноябре весело сыграли свадьбу. Невеста была хороша, как  «гений чистой красоты», вся белоснежная, в великолепном открытом платье с меховой накидкой. Родителям понравился проявившийся сильный характер новой невестки, заявлявшей:
 - Когда бы ни произошел развод, все равно будет свадьба, - и ее заявление не разошлось с делом, торжество прошло красиво и достойно, хоть и стоило большого для нее напряжения – ведь совсем непросто не только отплясывать на 8-м месяце, но и вообще выдержать в роскошном наряде, на высоких каблуках, с привлечением максимума внимания большого скопления людей  все свадебное  многочасовое  действо.

     В конце января у них родился  сын, уже третий внук Дорониных. Ольга была примерной матерью, женой, дочерью  и даже невесткой, что признали за ней новые родственники. И красивая, и серьезная, и в работе хваткая, а уж заботливая! Правда, свекор, недавно так обжегшийся вместе с ней на Люсе, говорил со смешком:
  - Не говори три дня, говори три года!- а три года еще нужно было прожить.    Внука назвали Владимиром, да  потому,  что  у Оли новой, будем ее так называть, других вариантов не было вовсе. Так звали не только свекра, но и ее родного брата, и просто это имя ей нравилось практически  с детства.
 Когда уже значительно потеплело, ему было уже около 4-х месяцев, и это уже был абсолютно ангельский ребенок с тонкими и нежными чертами лица в Олину родню.  Молодые весной стали часто приезжать к ним, и Вовчик гулял во дворе в своей коляске, подставив солнышку  крепенькие ручки и ножки,  и являл всем своим видом великую гармонию  природы, когда новый житель планеты абсолютно уверен  в своей защищенности  и улыбается всему миру.  Папа  его папы, а попросту дед частенько поговаривал:
  - Нет, ты посмотри только, сколько он в минуту делает всяких движений, да таких энергичных, а сам так уверен, что он пуп земной, и такой важный от этой своей уверенности!

                --------------------------

     В конце мая  должно  было состояться торжество – Володе стукнет 60. Подготовка шла полным ходом, хоть и перенесли  празднование на следующую субботу, а это уже был июнь. Снимали столы с чердака летней кухни, выносили мебель из большой комнаты, затаскивали диваны изо всех комнат, чтобы всем было комфортно – Ольга Витальевна терпеть не могла сидеть на досках, лежащих на двух табуретках, вплотную фьюг фьюгу, как это зачастую бывает на юбилеях и свадьбах – неудобно и неустойчиво, тем более, что началась жара, такая тяжелая и труднопереносимая первая летняя жарища.
     Попутно с переносом и выносом всяких предметов шла большая уборка всех углов за мебелью, в общем, в большой комнате остались только столы под белыми скатертями  с диванами, креслами  и стульями вокруг них. В доме было хорошо – прохладно  и приятно после зноя и яркого солнца во дворе – дом еще не успел прогреться  за эти несколько дней жары, да и ночи еще были прохладными.  Все это установили еще в четверг, а с пятницы взялись за готовку – жарили, парили, нарезали и крошили на пару в четыре руки на кухне, и вели свои нескончаемые разговоры, прерываемые взрывами веселости для разрядки усталых спин и склоненных голов.
  Терпели уже многодневную усталость, изредка отдыхали, даже  мимолетно целовались – все это один нескончаемый день рождения, с самого понедельника. В субботу был выполнен основной объем работы, приехавшим Сереже с Олей досталось многое перетаскать на столы перед самым приходом и приездом гостей, и частично прибрать на уже вполне прилично выглядящей кухне. У Ольги Витальевны была фишка – все должно быть готово к приходу гостей, а на месте побоища – полный порядок. Она терпеть не могла, когда приходишь в гости и еще ждешь самого застолья не меньше полутора часов, а то еще и тебя обряжают в фартук – и вперед, нарезай или заправляй, а то и мой посуду. Осталось только переодеться, но на это тоже требовались силы и время.

                -----------------------------
            
     Не забыли они и устроить изрядный прикол для гостей – установили во дворе, на самом солнцепеке стол для пинг-понга и накрыли его скатертью, и оставили его абсолютно пустым, хотя  начавшим подходить гостям устало сообщали, что все идет полным ходом – сейчас и накрывать начнут, от чего у всех практически вытягивались физиономии – ведь накрыть стол для пинг-понга – это, доложу я вам, задача не из легких. А дальше они, смеясь, всем сообщали, что это стол для вечернего чаепития из самовара, когда и солнце уйдет, и чайную посуду с тортом и конфетами не в пример легче накрыть, чем все праздничное застолье.

     Гости поздравляли, все целовались, обнимались, затем проходили в затененный прохладный дом, где витали упоительно-аппетитные запахи вокруг красивого и торжественного стола, вернее, трех.  Кто-то задерживался во дворе, на веранде, приветствовали друг друга, размышляли, куда бежит их жизнь, интересовались здоровьем – в общем, все, как обычно.

     Застолье  снималось на видеокамеру, было много тостов, в том числе в стихах. Когда она начинала застолье, так сама себя растрогала, что вдруг не удержалась от слез, от этой самой растроганности или от усталости. А может, от всего вместе. Как они погуляли в тот день, помнят все присутствовавшие – и Володины друзья, ставшие их общими друзьями, и Галя Долгова, что из Н-ска, работавшая с ней когда-то на фабрике и бывшая свидетельницей их знакомства   в воинской части на «Огоньке», давно уже замужем за Володиным  товарищем по работе.

   А также новые сваты, Олины родители, и родственники – брат с семьей и прилетевшая тогда из Швеции Люда, племянница моложе  Володи ровно на 30 лет.  Да и сама семейка Владимира Доронина, включающая в себя трех сыновей, из которых двое с женами, и трех внуков.

     Гуляли допоздна.  Замечательно удалось и позднее чаепитие во дворе с дымящим и булькающим самоваром. Уже перед полночью уехали все друзья и родственники. Задержались только самые близкие, старший сын с невесткой, любители погулять до упора. Пока шло застолье, вроде и усталость куда-то улетела, взамен нее были   нерв и оживление. В том числе и от горячительных напитков, хотя никто и не напился. Зато весело танцевали во дворе, но это, в основном, молодежь. Маленький Вовчик даже умудрялся поспать средь этого бедлама, а когда просыпался, заинтересованно взирал на всех голубыми глазищами в длинных ресницах.
 
       С веранды были открыты окна в темноту двора, и Володя с сыном принялся распаковывать  переносной телевизор для кухни, подаренный сватами и Сережей на пару. Подключили – и выставили в окно, показывая им с Эллой футбол к их обоюдному веселому негодованию.  Во дворе и дома было много цветов, посуду с обоих столов собрали и снесли в кухню – Ольга терпеть не могла при  гостях мыть посуду, тем более, кому-то поручать, ведь люди пришли хорошо повеселиться и пообщаться. Но и сама за полночь мыть ее не собиралась. Для этого будет утро, которое, как  известно, вечера мудренее, тем более, такой замечательной ночи. На небе – звезды, все довольны. Пора и спать.

                -------------------------

    Спать улеглись в той же большой комнате, ибо их постель  из двух мягких кушеток – бывшего углового дивана – была  растянута вокруг столов, сдвинутых в центр комнаты. Здесь же уложили и Ромку, 12-летнего внука,    частенько ночевавшего у них, особенно после общих пятниц, на диване, постоянно стоявшем в этой комнате с двумя такими же креслами.
 
     Кушетки стояли под углом друг к другу, как и задумывалось когда-то в угловом диване. Володина перекрывала вход в их спальню, непривычно пустую, а она сама расположилась параллельно одному из окон.
     Засыпая, еще чего-то обсуждали в полудреме, дед особенно восхищался малышом:
  - Я от него пропадаю просто, - с умилением  повторял он, - лежит такой важный, всех разглядывает, всем улыбочки строит, наш еще один Доронин. Слава богу, Сережа обрел свое счастье.
    Утром в 5.20 их разбудил проклятый будильник, стоявший в спальне на подоконнике.  Будильничек вопил: - Ку-ка-ре-ку, - и это повторялось без конца. Они уже смеялись, окончательно проснувшись, ведь доступ туда был только через диванную спинку с диваном, перекрывшим  вход:
  - Гадом буду, но не полезу, - смеялся Володя.
  - Да выдохнется он, наконец? – вторила она ему. Отсмеявшись, обменялись впечатлениями о самочувствии:

  - Ты знаешь, уж сколько мы вчера натрудились, напахались, выпили и съели, а все нормально. Смотри, у меня даже ноги не отекли, как было в последнее время. А я так и красное сладкое шампанское  пил от души, уже к ночи полировался. Ты подумай! – и он поочередно поднял  свои длинные ноги, на которых к тому времени не было ни одной ранки.
  - Да-а-а. Ты совсем молодец, но спи пока, а я пойду посуду разбирать и мыть, пока никто не мешает, тем более, что прокукарекало мое обычное время.
 
    И она пошла на кухню, сначала вымыв все, что наставили на котел и стиральную машинку в кладовке, где тоже была горячая вода от колонки, а затем перешла в саму кухню, и села разбирать нагромождение из посуды на тамошнем столе. За этим занятием ее и застал внук Ромка, вдруг выскочивший из двери, ведущей в жилые помещения и крикнувший:
  - Бабушка! Дедушка упал!
      Она подхватилась, возмущенная такой новостью, тем более, что находясь в кладовке, видела по осветившемуся  вентиляционному окну, что он вставал, заходил в ванну, вышел, выключил свет, а тут еще и падать надумал, после вчерашнего, что ли? - да нет, с утра ведь поговорили, он в порядке был. Все это стремглав пронеслось в голове с мыслью – вот она ему сейчас задаст – на его усеченных ногах без мизинцев надо осторожней ходить…

                ------------------------------
            
      Она распахнула дверь – и то, что она увидела в панораме большого коридора, ее просто потрясло и не оставило никакого сомнения – он сидел у входа в большую комнату на полу,  после распахнутых двухстворчатых дверей,  опираясь спиной на кресло, не дойдя одного шага до постели, и был мертв. Она сразу поняла это по неестественно изогнутым под большим углом больным его ногам, которые у живого не могли бы так изогнуться ни под каким видом.
 Она, крича, бежала к нему, из своей комнаты уже выскочили Сашка с ночевавшим у него Лешкой, и тут началась какая-то невообразимая суета, которую сейчас она видит как в замедленной съемке. Они делали Володе искусственное дыхание, брызгали на него водой, подносили зеркальце, светили на зрачки – все было безуспешно – он падал с высоты своего роста уже замертво, уже потом Ромка сказал, что только чуть поскреб одной рукой возле сердца и сразу затих, когда внук уже мчался к ней. Самой страшной была реакция сына, которому не исполнилось еще и 19 лет. Он бегал по коридору и орал:
   - Так же не может! Это неправильно! Так не должно быть! Не может и не должно! Еще вчера он был такой веселый и радостный!  А теперь вот что? – его вопли рвали душу, да и было опасно оставлять его в таком состоянии – и она поручила ему позвонить братьям. Внуки реагировали спокойней, ведь пару месяцев назад они уже встретились со смертью в семье – умер их прадед - дедушка Толя,  совершенно замечательный, но…  старик 87 лет от роду.

   Когда ты не можешь справиться со своими чувствами, спасает какая-нибудь будничная работа – и она пошла мыть посуду, позвонив только одному из вчерашних друзей и почти  в неадекватном состоянии сообщив ему о таком внезапном их горе.  Она все мыла и мыла посуду, обдумывая теперь все, что предстоит, наверное, произошедшая перегрузка всех эмоций  что-то в ней отключила, что позволяло жить и действовать как запрограммированному автомату, а иначе бы она просто сломалась.
   Все это произошло в 6.10. а уже к 7.00 и позже во дворе вновь были почти все вчерашние гости из тех, кому сообщили. К этому времени  ребята втроем  на покрывале затащили деда на его диван, и позвали ее.  Он лежал  в одних трусах, удивительно спокойный и красивый, но только непривычно ко всему безучастный.               
      И началась рутинная работа над следующим действом, называемым похоронами, к  которому был готов один только дом, вымытый и вычищенный к юбилею и со свободной комнатой, где только накануне «стол был яств»