Художник и его время

                Владимир Константинов               

Хорошо помню ясный вечер 1939 года, когда мой двоюродный брат Коля Полунин повел меня, шестилетнего, смотреть кино – «Доктор Айболит». Фильм показывали на открытом воздухе в Рабочем городке. Ранее всю эту территорию занимал знаменитый на всю Россию женский монастырь. В 20-е годы XX века здесь был организован «народный театр». Мой отец, Николай Алексеевич Константинов, одно время им заведовал. Спектакли ставились, но в основном молодежь приходила потанцевать под духовой оркестр. В Орле было несколько духовых оркестров, и по вечерам с разных концов города доносилась музыка. В 1939 году театра уже не было. Остались лишь танцы под оркестр да киноустановка для показа фильмов.


Отец и ученики

Брату Коле шел шестнадцатый год, и он очень увлекался живописью и рисунком, как и его друг Коля Тюрин. Часто они приходили к нам, чтобы под руководством отца писать этюды или натюрморты.

Мой отец состоял членом товарищества «Художник», которое позднее было преобразовано в художественные мастерские. Основной его работой было преподавание в школах черчения и рисования. Но и в товариществе он брал заказы. Писал «сухой кистью» портреты членов советского руководства: Молотова, Кагановича, Буденного, Ворошилова и других. Делал он и копии с картин знаменитых художников. Да еще подрабатывал в краеведческом музее: писал тексты, рисовал диаграммы. Глаз у него был верный, рука твердая. Видимо, сказались гены предков-иконописцев.

Расцвет творчества Николая Константинова пришелся на годы до моего рождения. Он активно выставлялся, часто бывал в столице, знал известных художников, был лично знаком с Владимиром Маяковским и, вообще, был полон энергии роста в живописи и графике.

Всё рухнуло, когда его отца, а моего деда репрессировали по чьему-то доносу. Дорога на выставки для папы была закрыта. Хорошо еще, что он не последовал за Алексеем Ивановичем на Соловки. Возможно, пощадили из-за богатой военной биографии отца. В 18 лет он вступил в ряды Красной Армии и храбро воевал, участвовал во взятии Перекопа, сражался с армией Махно и отрядами некого атамана Григорьева. В Отечественную войну два года воевал на передовой. А семья наша была эвакуирована в глухие леса Кировской области.

Вернулись в родной Орёл только зимой 1944 года. Дом был разграблен. Исчезли и работы отца. Соседи говорили, что картины увезли в Германию немцы... Демобилизовали Николая Константинова после тяжелой контузии. Ушел из жизни отец в 1960 году, тогда ему было 58 лет.

Перед войной

Но вернёмся в 1939 год. Жили мы по тем трудным временам довольно сносно. Моя мама, Полина Павловна, была радушной хозяйкой, и часто у нас собирались папины друзья: художники, поэты, музыканты. (Отец, кстати, отлично играл на гитаре и пианино.) Бывал у нас тогда и племянник матери – Коля Полунин. Он и Коля Тюрин старались приходить, когда гостей у нас не было. Как правило, собирались после чая в саду и под руководством моего отца писали этюды.

Судьбы ребят были трудные. Коля Тюрин был круглым сиротой. А маму Коли Полунина, тетю Анюту, сослали на Север, в Кандалакшу. Все думали, что она там погибла. И какова же была радость родственников, когда тетя вернулась живехонькой в 1947 году.

Я пишу воспоминания о художниках. Но нельзя их отделять от описания быта того времени, которое накладывало отпечаток на творчество. В конце 1940-х годов, помнится, жизнь стала налаживаться. Появились необходимые продукты в магазинах. Свободно можно было купить керосин для примусов. Но с тканями, например, было тяжеловато. Помнится, мою маму, трудившуюся на заводе, за хорошую работу наградили отрезом сукна на пальто. Сколько же было радости в нашей ceмье…

А что молодые художники? Придут – их покормят, а потом с моим отцом усядутся на травку за этюды. Почему усядутся? Да не было тогда этюдников с раздвижными ножками. Иногда они шли на зелёные холмы Нижней Пятницкой писать манящие заокские дали.

Мой отец знал многое о живописи, об истории жизни того или иного художника и с радостью делился знаниями с учениками. Моне, Мане, Сислей, Лев Бакст, Малевич, Лентулов, Ренуар, Рерих, Сомов – эти звучные фамилии врезались в мою детскую память. О творчестве многих из этих знаменитостей я узнал значительно позже. Я многого не понимал тогда, но восхищался рисунками в Библии, которая хранилась у нас под замком.

В 1941-м грянула война. Голубое небо, казалось, покрылось темной вуалью. Николай Иванович Полунин и Николай Григорьевич Тюрин ушли на фронт, хотя и в разное время. Брат после войны рассказывал о боях с фашистами, о бесчисленных потерях. Запомнился один эпизод из его рассказов.

… Мы наступали. Взрывов нет, а солдаты падали, сражённые один за другим, – снайперы. «Ложись!» – закричал взводный. И мы шлёпнулись в грязь. Лежим. Головы нельзя поднять – убьют. Так и лежали в этой мокроте до темноты. Ну, думаю, повернуться надо. Начал было поворачиваться. И тут в шею садануло – как будто обухом. Потерял сознание. Очнулся уже в кромешной тьме. Шея болела ужасно, но я всё-таки добрёл до госпиталя. Видимо, пуля, прошив рядом лежавшего солдата, ударила меня уже на излете… Шея у брата болела всегда.

Полунин и Тюрин

После войны оба Коли снова стали бывать у нас. Чаёвничали, но уже с отвратительным сахарином и, конечно, без бубликов. И опять говорили о живописи или музицировали. Брат тоже научился играть на гитаре.

Николай Тюрин никогда ничего не рассказывал о своих военных подвигах. Улыбался, молчал и слушал, о чем говорили отец и брат.

Задиристый Полунин доказывал, что нельзя развивать живопись без знания западных живописцев, а у нас их как раз не знают. Отец же возражал: «А Леонардо да Винчи? А Боттичелли? Рафаэль?» «Этого мало, – горячился Николай. – Живем как в скорлупе».

Я бывал дома у брата и всегда восхищался его рисунками: бойцов, лошадей, танков, в бою столкнувшихся в лоб, и, конечно, проникновенной живописью. Сергей Иванович ушел из жизни в 58 лет, но в краеведческом музее, музее искусств хранятся его картины и рисунки: «Переправа артиллерии вброд», «Артиллерийское орудие», «Разбитые танки под Витебском», «Разведка». Интересны его картины из прошлого нашего города: «Часовня у орловской пристани», «Новосильская улица», «Ильинка». Не знаю, почему, но многие его замечательные работы были утеряны после его безвременной кончины.

А Николай Тюрин нашёл себя в оформительском деле, книжной графике, в дизайне. Он до 1990-х годов был творцом плакатов, проспектов, программ, эмблем, календарей, значков и работ в книжной графике.

Тюрин был единственным высококвалифицированным дизайнером в Орле. Огромный труд вложил он в оформление экспозиций краеведческих музеев (орловского, мценского, болховского), музеев И.С. Тургенева, Н.С. Лескова, В.А. Русанова, Л.Н. Андреева, писателей-орловцев. Значительно позже я узнал о его славном боевом прoшлом. Он участвовал в обороне Москвы, Старой Руссы, сражался за Великие Луки, Псков. Этот улыбчивый, очень скромный человек испытал все ужасы и тяготы страшной войны с фашизмом и был награжден двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны второй степени и многими медалями.

Как-то, побывав у него в гостях, я попросил показать его работы. И был просто потрясён. Поразили точнейшие рисунки и всевозможные шрифты, выполненные ручкой и кистью. Делал он и копии с картин. Одна, подаренная в начале 50-х годов моей сестре Нонне, висит у меня в квартире. Глядя на эту тщательно выполненную копию, я почему-то вспоминаю предвоенные годы и двух Николаев – юных, жизнерадостных парней, устремленных в светлое будущее.

Мастер

В 60-х годах прошлого века брат познакомил меня с Вячеславом Алексеевичем Пуршевым, замечательным графиком. О нем и его творчестве написано очень много. Но мне вспоминается, как он радушно принял меня в редакции одной из орловских газет. Я имел смелость предложить свои услуги. Он посмотрел мои наброски, рисунки и, к моему удивлению, сказал: «Вот тебе, Володя, задание – нарисуй несколько карикатур. Я уезжаю в отпуск, а ты уж постарайся». И я старался... Карикатуры вышли так себе, но их все же напечатали. Вскоре я уехал жить в Тулу. Но успехами художественной деятельности Пуршева всегда интересовался. И был очень потрясён известием о безвременной гибели художника.

Долгое время у меня хранилась небольшая детская книжка «Тропинка», иллюстрации для которой делал Вячеслав Алексеевич. И, честно признаюсь, я всегда учился у него точности и колоритности иллюстраций, видению цвета, пониманию композиции, сюжета, да и мастерству. Уверен, с годами он бы стал художником мирового уровня.

Время стирает многое в истории жизни человека. И какое счастье, что в истории искусства остаются жемчужины его творчества.

(Материал из Интернет-сайта)