Б. Вахтин, В. Ядов, BBC и первый шаг в социологию

Начало: http://proza.ru/2022/06/26/210


Когда сегодня знаешь, что в тот – действительно – критический момент в жизни Борис Максимович Фирсов принял решение «стать социологом» и когда знаешь, как сложилась его жизнь в социологии, то хочется сказать - «естественно, так и должно было быть». Но это совсем не так, несмотря на то, что жизнь давно подталкивала Фирсова в сторону социологии, науки, призванной балансировать отношение человека и общества. Ведь, фактически, этим он и занимался как комсомольско-партийный функционер и как руководитель ленинградского телевидения. Но все равно, решение о приходе в социологию как науку не могло быть автоматическим, лишь следствием отрицания очевидных для советского номенклатурного работника путей.

Социология в СССР в тот момент не была признанной наукой, и в системе профессий не было позиции «социолог». Еще должно было пройти двадцать долгих и сложных лет, когда уже в перестроечные годы социология была конституирована, официально признана в качестве самостоятельной науки. А до того, она одновременно «и была, и не была».


Много лет спустя БМ рассказывал мне, что после изгнания c телевидения он несколько дней был «в трансе», осмысливал прожитое, думал о будущем. Но сразу было ясно – никакого возврата в партийную номенклатуру. Одни советовали ему поучиться в Академии общественных наук и подготовить диссертацию о партийном руководстве телевидением, но это было для него абсолютно неприемлемым. Другие предлагали вернуться в ЛЭТИ, где его еще помнили, и стать преподавателем. Но для этого требовалось не менее пяти лет: два года на преодоление отставания в уровне профессиональных знаний и три — на подготовку диссертации. В его 37 лет он не мог на это пойти. Некоторые друзья, добившиеся уже высокого положения на лестнице успеха, предлагали ему работу: заметные позиции, достаточно интересное дело, хорошая зарплата. Однако, для Фирсова это было – скучным, рутинным, это не манило новизной. Но два события тех дней определили его выбор, и, оказалось, что то был выбор не просто характера работы, но всей последующей жизни. Я не помню, в какой последовательности были эти события, что было «до», а что «после», но главным было то, что это были встречи с двумя незаурядными личностями и профессионалами высочайшего ранга. К тому же – ровесниками и убежденными шестидесятниками.


Сначала назову Бориса Борисовича Вахтина (1930-1981) - писателя, сценариста, переводчика-китаиста. Именно он был ведущим телевизионного «Литературного вторника», на котором приглашенные писатели, историки, культурологи попытались говорить своими голосами, что не приветствовалось. В 1966 году, когда Вахтин вел «Литературный вторник», он уже был признанным синологом и официально не признанным, но интересным писателем. В советские годы у него было опубликовано лишь три рассказа, но с 1977 года его произведения печатались в эмигрантских журналах. В 1960-е гг. Борис Вахтин был фактически неформальным лидером молодых ленинградских писателей, организовывал литературные выступления и в 1964 году инициировал подготовку (так и не изданного) сборника группы «Горожане».

Помимо Вахтина в нее входили тогда Владимир Марамзин, Владимир Губин и Игорь Ефимов. Несколько позже к ней присоединился Сергей Довлатов. В статье-манифесте «„Горожане“ о себе» они писали: «Мы хотим действенности нашего слова, хотим слова живого, творящего мир заново после Бога. <…> Нас связывает ненависть к пресному языку. С читателем нужно быть безжалостным, ему нельзя давать передышки, нельзя позволить угадывать слова заранее. <…> Любая игра, любые обманы, разрушение привычного строя фразы — все годится в этой борьбе…» [1].
Вахтин был близок к правозащитному движению, подписывал обращения в защиту политзаключённых. В 1964 году он выступал в поддержку Иосифа Бродского. Его подпись удостоверяет точность пересказа событий, происходивших в процессе суда над поэтом. В 1966 году во время суда над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем Вахтина вел записи, позже использовавшиеся в «Хронике текущих событий» - первом в СССР неподцензурным правозащитным информационным бюллетенем, который распространялся через самиздат.


Широкую известность получил фильм «На всю оставшуюся жизнь» (1975 г.), сценарий которого был сделан Борисом Вахтиным и Петром Фоменко. Они же – авторы слов песни из этого фильма, ставшей в ряд лучших песен о войне:
На всю оставшуюся жизнь
Нам хватит подвигов и славы,
Победы над врагом кровавым,-
На всю оставшуюся жизнь.
В 2000 году, в связи с 70-ю годами со дня рождения Бориса Вахтина «Общая газета» опубликовали серию воспоминаний о нем, приведу слова Бориса Фирсова: «Одно из величайших сожалений: он не дожил до времени перестройки. Вот это было бы его время, понимаете? Время Вахтина. Я, пожалуй, не могу назвать его диссидентом в классическом смысле, но по духу — да, конечно. Что такое диссидент? Прежде всего — свободный человек.
Мы познакомились в 66-м году. Я был тогда директором Ленинградской студии телевидения, Борис Вахтин снял меня с работы. Потому что он придумал и вел ту знаменитую передачу, которая называлась «Литературный вторник» и которая многим, не только мне, стоила работы. Он нарушил устав того монастыря, в котором я был настоятелем. Он пришел с целой компанией — Дмитрий Лихачев, Всеволод Иванов, Владимир Солоухин. Обещали говорить на какие-то пасторальные темы, а потом разговорились. Скандал разразился, в сущности, из-за невинных вещей. Например, тема топонимики: зачем у нас бесконечно переименовывают улицы? Или — можно ли в концертах исполнять церковную музыку?.. Все это нисколько не затрагивало основ существующего строя, но сам факт, что люди позволили себе свободно говорить, пренебречь тогдашними правилами — а передача шла по Всесоюзному каналу, в «живом» эфире, — вызвал возмущенные звонки сверху: как посмели? Что там у вас происходит? Позвонил мне председатель Всесоюзного комитета по радио и ТВ и потребовал отключить передачу от Москвы, а я ему сказал, что это они должны сделать сами, если хотят, а я не буду.
Не думаю, что Вахтин пытался совершить некий революционный переворот. Но тем не менее я лишился не просто должности — главного дела моей жизни?
Через две недели после этого мы с ним встретились, потому что его жена сказала: ты бы хоть познакомился с человеком, который из-за тебя пострадал. Он сказал: попробуем.
В общем, мы съели две сковороды котлет, приготовленных Ириной Владимировной, выпили несметное количество водки и с этого дня стали абсолютно нерасторжимыми друзьями. И только его смерть нас разлучила.
Постепенно под его воздействием я начал? как бы это поточнее назвать, проходить курс дополнительного развития. Я, как и многие, долгое время подчинялся правилам инкубатора, в котором нас выращивали, а он вырвал меня оттуда. С этого момента начался новый этап моей жизни: наука, социология, стажировки в Европе?
Он генетически был наделен способностью к раннему прозрению. Но любопытно, что в своем стремлении быть свободным он никогда не нарушал свободу других!.. Думаю, известное влияние и я на него тоже оказал, объясняя ему причины и поводы для разумной сдержанности. Но то, что я находился под его влиянием, — бесспорно. Я не был одинок: все его окружение испытывало его влияние» [2]
Действительно, несмотря на разные жизненные истории, души этих двух людей оказались родственными. В книге о разномыслии есть такие слова Фирсова о своем друге: «Судьбе было угодно спаять узами крепчайшей дружбы нас двоих, дотоле незнакомых людей. Я и по сей день живу под знаком необыкновенной вахтинской личности, не в силах примириться с внезапной смертью Бориса в 1981 г. Быть свободным всегда! Этому я с опозданием научился у него» [3, с. 440].


Вторым человеком, оказавшим тогда решающее значение на дальнейшую жизнь Фирсова, был Владимир Александрович Ядов (1929-2015), один из самых ярких создателей советской / российской социологии; именно его (об этом сказано выше) секретарь обкома комсомола Фирсов сосватал на пост секретаря Василеостровского райкома ВЛКСМ, чем задержал работу Ядова над кандидатской диссертацией, но не остановил его научного роста.
Как и Фирсову, Ядову было 37 лет, тоже – ленинградец, в начале войны его вывезли с детским домом из Ленинграда, В девятом классе он оставил школу, чтобы учиться в авиационной спецшколе, но летчика из него не вышло. Он всегда был активным комсомольцем, в 8-ом классе был избран секретарем комсомольской организации школы, рано стал членом партии. Но в 1952 год был исключен за то, что при вступлении в КПСС он «не написал правду», не сказал, что его отец в 1928 г. был в зиновьевской оппозиции. При разбирательстве дела в областной парткомиссии он говорил, что отец никогда ему об этом не рассказывал. Более того, когда он вступал в партию (на втором курсе ЛГУ), отец был не только членом партии, но преподавал в вузе историю КПСС. К тому же Ядов родился на год позже «фракционной деятельности» отца.


По итогам обучения в университете Ядов был рекомендован в аспирантуру без экзаменов, но после его исключения из партии об аспирантуре и речи не могло быть, более того, он вообще не получил никакого распределения. Нигде не хотели брать на работу исключенного из партии, наконец, на небольшом заводе станков, где нужны были грамотные в широком смысле люди, способные работать с новой техникой, его взяли. Он быстро обучился и через месяц-полтора стал лекальщиком второго разряда, так что они с мастером-наставником начали работать посменно. Поскольку цеху повезло иметь рабочего-философа, цеховая парторганизация поручила Ядову вести политзанятия и… предложила вступить кандидатом в КПСС. Биографию они, естественно, знали, но он, будучи, как он заметил, «совершенным хунвейбином» с радостью подал заявление. Далее, Ядов вспоминал: «Пока дело шло по инстанциям, помер Вождь и Учитель. Причём, я его искренне оплакивал. Заседание бюро райкома. Мне говорят: считаем, что вас надо в партии восстановить, и направляем документы в Центральную комиссию партконтроля. И получилось, как в романе — вместе с отцом нас исключали, вместе в один день и восстановили в партии».
В 1959 году Ядов защитил диссертацию по теме «Идеология как форма духовной деятельности общества», а через год вышла его книга под тем же названием. В 1961 году Ядов возглавил первую в СССР социологическую лабораторию и быстро стал известен в стране как ведущий социолог. В марте 1967 года он стал доктором наук.
Встреча с Ядовым внесла ясность в размышления Фирсова, в котором, по его словам, «сидел “вирус” телевидения». Ядов оказался нужным человеком в нужном месте и в нужное время. Он предложил старому другу поступать к нему в очную аспирантуру философского факультета ЛГУ, чтобы писать социологическую кандидатскую диссертацию по материалам изучения ленинградской телевизионной аудитории. Ниже будут рассмотрены результаты того пионерного исследования, а сейчас – лишь общая информация об аспирантском времени Фирсова.
Все развивалось стремительно, сказывалась организационная хватка Фирсова, его целеустремленность, знание предмета изучения и его желание слезть с содержания жены и мамы, которые обеспечивали жизнь «скубента». В феврале 1966 года Фирсов поступил в аспирантуру, его задумка – изучить ленинградскую телеаудиторию была поддержана в Ленинграде и в Москве Госкомитетом по радиовещанию и телевидению. Было заключено негласное соглашение о том, чтобы после защиты диссертации изыскать возможности для его работы «на телевидение». С этой целью председатель Комитета Н.Месяцев попросил Министерство высшего образования найти возможность его стажировки в Англию.


И вот, в сентябре 1967 года, Фирсов становится стажером факультета социальной психологии Лондонской школы экономики (LSE) и одновременно он «прикомандирован» к Службе изучения аудитории «Би-би-си», три десятилетия, проводившей опросы сначала лишь радиоаудитории, а с середины 1950-х – и телеаудитории. Фирсову предстояло тщательно проанализировать этот опыт и изучить возможности использования всех этих приемов при исследовании советского телевидения и радиовещания. Обе «принимающие стороны» сделали все для его продуктивной деятельности. Профессор Хильде Химмельвейт (LSE, факультет социальной психологии) помогла ему разобраться в непростой методологии анализа поведения аудитории. Сэр Хью Грин, тогдашний Генеральный директор Би-би-си, и сотрудники Службы исследований аудитории создали прекрасные условия для работы Фирсова.


В стенах Би-би-си он имел полную свободу: имел право смотреть все, что хотел, встречаться с творческими и административными работниками всех уровней, читать любые документы, о существовании которых ему становилось известно, задавать любые вопросы, будучи уверенным в том, что ему будет предложена встреча с человеком, который даст на них исчерпывающие ответ. Когда стало ясно, что время идет слишком быстро, и Фирсову не хватает рабочего дня, чтобы прочесть запрошенные материалы, ему разрешили работать в Службе изучения аудитории в вечернее и ночное время. В здании оставались лишь два человека: охранник при входе и начинающий советский исследователь аудитории.
Но в отлаженный Фирсовым порядок работы вмешались обстоятельства самого высокого уровня. Имея разрешение на продление командировки до весны 1968 г., он в декабре 1967 года получил официальное письмо Комитета по радиовещанию и телевидению при Совете Министров СССР с предложением занять должность Генерального директора Советского телевидения. Эта новая структура создавалась в связи с завершением строительства телецентра в Останкино.
Добрым советчиком Фирсова в сложившейся непростой во многих отношениях ситуации оказался специальный корреспондент советского радио и телевидения в Лондоне, очень популярный в те годы международный политобозреватель Владимир Дунаев. Они быстро сдружились и взяли за привычку примерять английский опыт к советским условиям. Предложение Комитета оказалось для Фирсова неожиданным, позиция Генерального директора ему и не снились, но все же он продолжал верить в возможность перемены к лучшему в обществе. И вот два ровесника, шестидесятника, романтика решили: «Теперь, когда стало более или менее ясно, «как надо», не использовать шанс и не попытаться сделать «как надо», было бы ошибкой». И авиационный билет до Москвы был заказан на 14 декабря 1967 г.


Первые два дня после прилета прошли в странном ожидании необходимого в таком случае разговора. Радиотелевизионный Комитет молчал, и Фирсов решил не напоминать о себе. Он уже сделал необходимое: известил Комитет о своем согласии принять предложенный ему пост и сообщил дату прилета из Лондона. В конце второго дня ожиданий ему позвонил в гостиницу ответственный сотрудник отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС и пригласил его на встречу. Уже в начале разговора Фирсову было сказано о существовании обстоятельств, которые вынуждают ЦК КПСС применить «обходную тактику» для занятия предложенного кресла. Оказалось, что все тот же Василий Толстиков возражает против нового назначения Фирсова, ведь совсем недавно Ленинградский обком настаивал на его освобождении от работы на студии телевидения.

 
Но партийный функционер заверил Фирсова в том, что он крайне нужный для Москвы человек и порекомендовал ему согласиться на «промежуточную должность», предварительно уйдя с партучета в Ленинграде и встать на партийный учет в Москве в Комитете по радиовещанию и телевидению». Тогда он, как колобок уйдет от «ленинградской бабушки» и целый и невредимый прикатится к «московским дедушкам» в лице Секретариата и Политбюро ЦК КПСС. Фирсов удивился такому развороту дел, бессилию аппарата ЦК КПСС, который не принял обходного маневра. А на вопрос своего собеседника: «Надо ли понимать так, что вы хотите въезжать на Советское телевидение на белом коне?» ответил утвердительно. В тот же вечер Фирсов уехал в Ленинград проводить эмпирическое исследование ленинградской телеаудитории, теперь он знал, как это делать.


Срок занятий Фирсова в аспирантуре истекал в феврале 1969 г., но он закончил свою работу раньше, и защита диссертации состоялась досрочно. За это ректор ЛГУ профессор К. Кондратьев наградил Фирсова премией в размере месячной аспирантской стипендии, с вычетами это составило 83 рубля 47 копеек. Не только для семьи, но и для большого числа друзей Фирсова, телевизионщиков-сослуживцев, успешная защита были знаком его победы над обстоятельствами, ответ на вызов судьбы.


Но «лондонские университеты» не только дали Фирсову знание методологии и методов изучения телеаудитории, они усилили его разномыслие. Вспоминая те годы, он писал: «В итоге жизнь в Лондоне стала причиной и источником моего моего усиливавшегося разномыслия» [3, с. 442]. 
Литература

продолжение: http://proza.ru/2022/06/29/1711

1. Горожане (литературная группа) 2. Нечаева Г. «Общая газета» // Сударь из Ленинграда, 2.11.2000 http://fomenko.theatre.ru/foma/3856/.
3. Фирсов Б.М. Разномыслие в СССР. 1940–1960-е годы. СПб.: Изд-во Европейского дома, 2008.