Дров не напилишь слов не напишешь

— Заха-а-а-р, чаю! И сахару не забудь положить. И отопление выключи. В доме жара, а никому до этого дела нет. Чего? Лето? Солнце? Так скажи, чтобы не палило! Ишь, выдумали моду - мозги кипятить. Чего говоришь? Не слышу! Чего не послушает? Солнце? А ты ему пригрози! Всё за вас, лентяев, делать приходиться. Неси перо и бумагу. Писать челобитную буду.

— Глафира, глянь, — шептал, заглядывая в щель приоткрытой двери, Захар, — барин письмо солнцу пишет, дабы оно посевы не палило, а заодно и барскую лысину.
— Да, вот бы его отправить корову доить, или две. А ещё лучше, сам коровник почистить, посмотрела бы я, как он бы вертелся. Буквы что, пиши и пиши. А вот от пыли избавиться посложнее будет. Глафира яростно натирала до блеска столовые приборы, размышляя о том, как всё же несправедливо устроена жизнь. Одни сидя на подушках, в наволочках дырку протирают, другие, как Глафира, эти самые дыры штопают и вышивают на их месте разные узоры.

— Захар, — послышался голос из кабинета, — поди сюда. Возьми письмо и отправь по почте. На обратном пути зайди к пекарю и возьми дюжину пирожных, с кремом. И что бы клубника сверху была! И крем не из сливок, а творожный! Мне худеть надо.

Захар поклонился и вышел за дверь. До почты идти полями километра два, и обратно столько же, а через парк то и поболи будет. Красота. Ежли особо не торопиться, то часа два, а то и три прогуляться можно. Глашка, без его надзору, наверняка в закуток под лестницу забьётся. Видел он, как она ещё на прошло неделе туда тюк с сеном приволокла, и дрыхнет, пока искать не начнут. Эх, за всеми глаз да глаз нужон. А барин, что барин, у него перина есть, сейчас чаю напьётся, и ежели спать не завалиться, то в сад пойдёт, думу думать. Тьфу. Только бумагу по чём зря изводит. А она по нынешним временам дорого стоит. Вон, сосед, Иван Петрович, цельную обувную фабрику открыл. Большим спросом его башмаки пользуются. А наш барин, только и знает, что пирожные лопает, да челобитные солнцу пишет.

Захар сорвал придорожную травинку, прикусил её передними зубами, и не спеша побрёл по пыльной дороге. Решив, что на дорогу и четыре часа потратить можно. А по пути заглянуть в молочную лавку, сливок прикупить. А то завтра захочет гений пера и вдохновения кофею испить, а нечем забелить будет. А муза, дама привередливая, без кофея ни в какую приходить не хочет.

Тем временем, Семён Игнатьевич, лысоватый мужчина лет пятидесяти, скинул с плеч красный бархатный халат, откусил от бутерброда с колбасой, залпом выпил чашку чаю, и натянул штаны попроще, для похода на лесопилку. Захар придёт только к вечеру, Глафира наверняка уже храпит под лестницей, а ему пора изучать все тонкости столярного дела.

Сосед, Иван Петрович, порекомендовал услуги Семёна, другу своему, Петру Сергеевичу, который держал лесопильню и фабрику по производству мебели и деревянных игрушек. За полгода, что Семён Игнатьевич изучал и писал про пошив обуви, фабрика Ивана Петровича вышла в лидеры. И ведь не скажешь, что на прямую рекламировал, сказки же писал. А вот поди ж, герои его, то сами обувь стачают, то подвиг в башмаках его фабрики совершат, то на самой фабрике что интересное произойдёт, так вся родина теперь про производство знает, и все хотят именно эти башмаки.
Очень выгодное сотрудничество получилось. Пусть теперь слава и про деревянные изделия пойдёт.

А то, что люди работы не видят в делах Семёна Игнатьевича, так то, от скромности его. Не афиширует он на сколько глубоко тему то знать надо, чтобы писать про неё. Вот и сам обувь тачать научился, и колодки выбирать, и нитки сучить, и кожу прошивать. А всё почему? А то что чужой то труд невидно, подумаешь буквы в слова складывать, эка невидаль.
А ты поди, расскажи, как правильно делать надо, если сам не в теме.

А надо будет про Горыныча написать, так мы и его сыщем и изучим! Ибо читатель должен лучшее получать, даже если и сказочное. И то правда.