Первая охота

Через узкую поляну, на которую они вышли, окружённую молодой, невысокой порослью деревьев, быстро перебегал небольшой зверёк. Герка увидел его. Вначале ему показалось, что это была белка, но присмотревшись, он узнал в нём лисёнка. Тот, посмотрев в их сторону, ловко шмыгнул в кусты.
- Давай пройдём немного то место, где он скрылся, остановимся и посмотрим, он обязательно выйдет из кустов поглядеть на нас. Молодой, несмышлёныш. Они в это время сильно любопытные, всё изучают, всё им интересно, - сказал Фёдор Георгиевич.
Всё так и получилось. Лисёнок вышел из кустов, уселся на стерню скошенной травы и стал рассматривать непрошеных гостей. Он зачем-то вытягивал вперёд, и опускал вниз свою симпатичную и, как показалось Герке, озорную мордочку. Со стороны могло показаться, что он с ними так здоровается.
А вокруг жила природа только ей одной ведомой жизнью догорающего лета. На местах полянки, где коса не коснулась травы, ярко белела ромашка, отцветал мышиный горошек, горели лиловым цветом колокольчики. Местами у деревьев поникла и пригнулась, начинала желтеть высокая трава, в которой непреклонно стояли и смотрели соцветия высохших летних цветов. В траве на солнце вовсю упражнялись кузнечики, исполняя свою нехитрую мелодию. Прислушавшись, можно было услышать и тихую песнь листвы, с которой заигрывал лёгкий ветерок. Порой он срывал ещё редкий пожелтевший лист и, играя с ним, плавно опускал его на землю. Это было время, когда дни стали короче, а ночи чуть длиннее, когда лето ещё не закончилось, но уже легонько отступало перед тихо, но настойчиво идущей на смену ей осенью. Ночью стало уже холоднее, вода остыла и не манила так своей прохладой. Над лесом всё чаще по утрам нависали кудри седого тумана.
Вдруг стайка скворцов, вынырнувшая из чащи леса, раскатилась чёрными шариками, рассыпалась по скошенной поляне.
Невдалеке сороки затеяли какую-то непонятную игру, ныряя в воздухе, при этом громко сообщая о своём присутствии окружающему миру. Они также сообщали своей руганью живому миру о непрошеных гостях леса. На всю эту картину сверху смотрели, чуть отяжелевшие облака. Они спокойно плыли по изменившему уже свой цвет небу. 
Фёдор Георгиевич громко хлопнул в ладоши. От неожиданности Герка вздрогнул, а лисёнок подпрыгнул и растворился в кустах.
- Он подрастёт к зиме. А зимой этих глупышей охотники первыми подберут, - сказал  Фёдор Георгиевич, как показалось Герке, с некоторым сожалением.
Они шли по лесной дороге, местами глубоко прорезанной колёсами трактора. В чёрном бархате колеи то тут, то там поблескивали лужицы воды.  Порой к ним кое-где склонялись кусты черёмухи с остатками несобранного сладкого урожая. Герка машинально срывал ягоды и клал в рот, наслаждаясь их вкусом.
 Не доходя до озера Дубового, лёгкий ветерок донёс до них пряный, своеобразный запах липовой коры, лыка и мочала. Там, чуть дальше, было озеро Мочилки. На протяжении долгих лет в нём замачивали стволы липовых деревьев, которые срезали здесь же, рядом с озёрами. Вот вам и названия. Вода в озере была тёмная, коричневатого цвета, и в нём, как знал Герка, рыба не водилась.  Выйдя на поляну, рядом с озером Герка увидел несколько лубяных, аккуратных шалашей одинаковой формы из липовой коры. Рядом жерди-вешала, на них висело мочало, источая свой сладкий аромат. Неподалёку от шалашей чернело кострище с вбитыми в землю кольями.  Здесь же был сооружён дощатый стол. Вокруг него сиденья.  Людей видно не было. Рядом с берегом белели стволы ободранных брёвен, сложенные в кучи. В тёмной воде озера были видны притопленные плоты из необработанных стволов липы. 
- Ну, вот, Георгий, мы и на месте, - услышал Герка голос Фёдора Георгиевича. – Что-то только никого не видно.  Садись, отдыхай.
Герка, присев к столу, вынул из мешка ружьё и аккуратно начал собирать его.
В это время совсем как-то неожиданно, тихо и незаметно  появился небольшой сухопарый мужичок. На вид ему было лет сорок. На нём был старенький, серый, местами засаленный пиджак, такие же брюки с большими заплатами на коленях. Брюки были заправлены в сильно изношенные кирзовые сапоги, давно не видавшие сапожной щётки. На голове не по размеру большая офицерская фуражка с тусклым, сломанным околышем. На лице привлекали внимание живые, с блестевшими в них озорными огоньками глаза. В правой руке мужичок держал плетёную корзинку с дикими яблоками, поверх которых лежало несколько веток чёрной смородины. За спиной у него Герка заметил кошель, таким же частенько пользовался и его дед Афанасий. 
- Ну, вот и я. Явился, как говорят, - не запылился. Здравствуйте вам. Давно ли прибыли? – поздоровался мужичок, протягивая руку.
Герка почувствовал твердое пожатие костистой,  жилистой руки, которая долгие годы, надо понимать, добывала средства существования себе и своей семье, а в войну защитила эту богом данную землю и поборола страшного врага.
- А я думаю, надо до озера сбегать. У меня там верши стоят. Вот на ушицу бог карасишек послал.
 При этом поставив корзину, он ловко снял с себя и открыл кошель. В нём, поблёскивая золотой чешуёй, трепыхались и двигали жабрами несколько красных карасей. Они старались выбраться из под кустиков лесной крапивы.
-  Так што уха у нас будет… Ну, как дошли? Говорите, нормально. Ну ладно. Да вы располагайтесь, где кому нравится. Места всем хватит. Вам, наверное, скоро идти уж надо. Так вы давайте, давайте. Открытие-то, как обычно, в пять, я слышал.  Я там мужиков у одного озера видел. Они уже галдят, мытарятся. Один, я слышу, уж заливал больно здорово и красиво. А какой ты охотник, если рассказывать не умеешь? Вы давайте, идите, идите. Я тут один управлюсь. Как говорят: «Ни пуха, ни пера!»
- К чёрту, Николай! – сказал Фёдор Георгиевич, прилаживая патронташ.
Так Герка узнал, как зовут этого разговорчивого, приветливого мужичка, который остался на выходные сторожить и заправлять этим нехитрым хозяйством. Он  неподдельно был рад им. Теперь ему было не так скучно в этом лесу, ставшем на время вторым домом. И как радельный хозяин, он старался принять их.
- Мы тут свои припасы тебе, Николай, оставим. Ты, если что надо, бери, – сказал Фёдор Георгиевич перед тем, как уйти.
- Ладно, ладно. Да у меня, в общем-то, всё есть. Мужики оставили.
Герка растолкал по карманам патроны и, взяв ружьё,  двинулся за  Фёдором Георгиевичем. 
Они направились к соседнему озеру, решив обойти его и присмотреть места для охоты. Обходя небольшое болотце, они, можно сказать, на расстоянии немного большем вытянутой руки с ружьём неожиданно в кустах увидели лосиху с небольшим лосёнком. Герка не успел даже испугаться и внимательно смотрел на животных. Те замерли и тоже с интересом и удивлением смотрели на людей, и, как показалось Герке, даже как бы спрашивали, кто и зачем нарушил привычное течение их жизни. Лосиха втягивала в себя воздух, было видно, как слегка раздувались и вздрагивали её тёмные, влажные ноздри. По её телу пробегала мелкая, чуть заметная нервная дрожь. Чувствовалось, что она превратилась в сгусток энергии, готовый мгновенно взорваться и прийти на помощь своему продолжению жизни – лосёнку. Герка вздрогнул от неожиданно прозвучавшего выстрела. Этого лосиха не ожидала, ей, видимо, был знаком этот ужасный звук, и она непроизвольно в страхе сделала огромный прыжок, дав этим сигнал лосёнку, который мгновенно последовал за матерью. Они тёмной молнией сверкнули по лесу, оставляя за собой приглушённый топот копыт и звучный треск сломанных сухих веток. Герка вопросительно посмотрел на Фёдора Георгиевича. Тот, переломив ружьё, чуть заметно вздрагивающими от волнения пальцами вынимал пустую гильзу из патронника. Его лицо, как показалось Герке, немного побледнело. Он зачем-то понюхал гильзу, дунул в ствол и, перезаряжая ружьё, сказал:
- Ну, што, Георгий? Как в том анекдоте? Пронесло? Трухнул малость? Я, надо сказать, тоже немного растерялся вначале. Корова с телёнком – это, я тебе скажу, опасно, даже очень опасно. Затоптать может. Они человека, как бумагу, копытом пробивают. Вот я и  пальнул в воздух. Теперь охотники подумают, что кто-то раньше времени охоту начал. Ладно, Бог с ней, пошли дальше.
- А как она маханула! – сказал Герка.
- С испуга маханёшь!
- Я в книжке читал, на севере за полярным кругом, на военном аэродроме механик самолёт обслуживал, а к нему сзади белый медведь. Так тот с испугу на крыло сразу запрыгнул. Потом, когда медведя прогнали, вся эскадрилья прыгала, никто не смог запрыгнуть.
- Вот так он, человек, устроен. Сколько он невозможного порой в жизни преодолевает. Разные его прыжки судьба делать вынуждает. Правда, не все их в нужном направлении делают. Порой, духом если слабоват, то…  Но русский народ суровая природа и трудная жизнь закалили. Ладно, ты давай здесь вставай, а я ещё немного пройду и тоже встану. Ты не торопись. Стреляй лучше, наверняка, когда утка на воду сядет.
Герка, оставшись один, пробрался на островок, поросший высокой травой, притащив и приладив для этого сухой ствол дерева. Место ему понравилось. Он стоял и прикидывал, как и откуда могут прилететь утки и как он будет в них стрелять. Он уже давно зарядил ружьё и взвёл курки. Часов у него не было,  и он стоял и слушал. Он знал: когда начнётся охота, будет такая канонада, это и будет означать её открытие. В это время в воздух поднималось обычно большое количество уток, которые начинали стремительно летать над озёрами и лесом, ища спасения в укромных местах.
Когда ждёшь, время тянется неимоверно долго. Герка вспомнил отца, правду говорил тот – ждать и догонять, хуже нет.
И вдруг охота началось для Герки совсем как-то неожиданно. Вначале где-то прозвучал одиночный далёкий глухой выстрел. И тут началось… Герку словно кто-то сильно встряхнул, и в нём как будто загорелся какой-то огонь. Словно кто-то раздул тлевший костёр. В нём сработал инстинкт далёких предков, занимавшихся охотой. Он почувствовал, что весь сжался в пружину, готовую с силой разжаться. Сердце вдруг сильно и часто заработало в его груди, и он почувствовал, как руки непроизвольно крепко сжали ружьё.  Слух и зрение его напряглись. Он слушал и смотрел. Он ждал. Но время шло, а утки и не думали удовлетворить пылавшее Геркино нетерпение начинающего охотника. Это чуть-чуть разочаровало его. Он начал немного даже ругать себя за то, что выбрал это место, потом за то, зачем они пришли на это озеро, где нет никаких уток. Но дуплет, два выстрела, последовавшие один за другим, в том месте, куда ушёл дядя Федя, вернули к нему надежду. И оказалось, не зря: три утки, быстро описав за его спиной полукруг, широко раскинув крылья, с шумом будоража воду, сели на спокойную гладь озера недалеко от Герки. В разные стороны от них побежала небольшая волна. Передать Геркино волнение было невозможно. Сердце так стучало, что руки сильно вздрагивали, а мушка ружья отчаянно прыгала в глазах. В голове стучало: «Вот она, охотничья удача! Сейчас я их…» Герка нажал на курок. Что произошло, он не понял хорошо в то время, да и в последующие времена тоже. Вспоминая, он так и не уяснил всего до конца. Он мог только сравнить это со взрывом бомбы на Суре, когда в половодье самолёты бомбили ледяные заторы. Его так шибануло в плечо прикладом, что он, не удержавшись на ногах, вскрикнув, отлетел и шлёпнулся плашмя на спину в воду недалеко от берега. Две здоровых лягушки выпрыгнули из воды. Ружьё, которое вырвалось из рук, подбросило в воздух, и оно несколько раз перевернувшись, упало на берег в траву. Прохладная уже вода быстро привела Герку в более-менее нормальное состояние. Он в горячке попытался сразу  выбраться из воды на берег, но не смог. Одежда его намокла и стала тяжёлой. В сапоги залилась вода. Ноги по колено провалились в тину. Вода, чуть выше пояса, своей прохладой обняла его тело. Высокая осока опутала его и не давала двигаться. Когда он брался за неё, она сильно, до крови резала его пальцы. Герка невольно совал пальцы в рот и сплёвывал кровь вместе с грязью. Покрасневшее от напряжения лицо его тоже было испачкано грязью и местами покрыто ряской. Герка напрягал свои силы, чтобы выбраться из столь недружелюбных объятий природы. Кричать, звать на помощь он не хотел, это было как-то не по-мужски в его юношеском возрасте. На какое-то время ему стало немного страшно. Он почему-то вспомнил рассказ отца, как один охотник, убив чирка, полез в болото доставать его, но вылезти не смог. Его нашли по руке, торчащей из воды и  держащей добычу. Герка, немного успокоившись, снял с головы фуражку и вытер пот, заливавший его глаза, а затем выбросил фуражку на берег. Он вновь попробовал освободить ноги, но не смог. Он вспомнил случай, когда спрыгнул весной с сарая в плотный, подтаявший большой сугроб снега и тогда тоже не мог вытащить ног, и стоял по пояс в снегу, и кричал, звал, чтобы ему помогли. Тогда его услышал отец. Взял лопату и откопал его, шлёпнув при этом лопатой по мягкому месту. Сейчас кричать Герке совсем не хотелось. Да и отца-то рядом не было. Он представил себе, что будет, если друзья узнают про эту историю, вот уж тогда ему не поздоровится. Он стоял и думал: что же делать? Что же это за тина такая? Словно в гудрон попал. Нет, надо за что-то зацепиться. А за что? Руки его саднило от порезов осокой. На правой руке сильно болели и кровоточили указательный и средний пальцы. Посмотрев на них, он понял, что это от курков ружья. «Хорошо ещё, пальцы целы. Ладно, после разберёмся, а сейчас надо выбираться», – сказал он сам себе.  Окончательно успокоившись, он внимательно посмотрел вокруг себя. Среди осоки, приглядевшись, он увидел пригнутый кустик ивняка. Он попытался до него дотянуться, но не смог. И вокруг подходящего для этого ничего не было. Тогда Герка снял с себя старенький ремень и, сделав петлю, попытался набросить её на торчащий сучок и подтянуть куст к себе. Только, наверное, с десятой попытки это удалось ему сделать. Куст был не очень крепкий, но это всё же была какая-то опора. И вот он стал сантиметр за сантиметром вытягивать вначале правую ногу, вытащив её, он подмял под неё пучок осоки, и нога уже провалилась не так глубоко. Затем он стал вытягивать левую ногу, напрягая силы, так, что ему казалось, он сейчас оторвёт ногу вместе с сапогом, но вдруг куст выскользнул из грязных рук. Герка вновь испугался, но напрасно. Потянувшись, он с трудом, но всё же смог достать до куста. Он раскачал немного ногу, и теперь дело пошло лучше. И вот, оставив за собой след примятой и вдавленной в тину травы и вспененную грязную воду, Герка наконец-то с трудом выбрался на берег. С него стекала чёрная жижа, оставляя след на берегу. Пот с ещё большей силой выступил на его лице. Он глубоко и часто дышал. По высоко и часто поднимавшейся груди изнутри словно кто-то сильно настукивал молотками. Он вначале лежал, перевернувшись на спину, затем сел, и, отдышавшись, попытался снять старенькие кирзачи, но они как приклеились к его ногам. За голенища плотно набилась тина. Носки и брюки, заправленные в сапоги, намокли и разбухли. Тогда он снял пиджак, рубашку и майку. Выжал из них воду и, встав, развесил на кустах. Затем он расстегнул брюки и спустил их до колен. Потом давнишним детским приёмом скатал трусы на ноги, и наклонившись вперёд, выставив голый зад, стал отжимать их.         
За этой процедурой застал Герку Фёдор Георгиевич.
- Ты чего это? Не фотографировать ли меня собрался? – весело спросил он, не понимая, в чём дело.
- Да вот ... - начал было Герка, которому совсем было не до шуток.
- За уткой лазил, что ли? – опять спросил Фёдор Георгиевич. – Я слышал, ты выстрелил. Только уж больно сильный выстрел был. Убил?
Смутившись, Герка отрицательно покачал головой, расправляя на себе вначале трусы, а затем брюки.
- А ружьё где? – спросил Фёдор Георгиевич.
И тут он увидел валявшуюся на берегу двустволку, поднимая её, сказал:
- Ты что бросил? Так с оружием охотники не поступают.
И тут Герка, ещё больше смутившись, рассказал, что с ним произошло.
- Так это что же, у тебя заряд, выходит, очень сильный? – сказал Фёдор Георгиевич и, разломив ружьё, попытался вынуть стреляную гильзу. Но та не поддалась. Пришлось вырезать  палку и выбивать ей. Надев очки, он внимательно стал рассматривать гильзу.
- Смотри-ка, как её разорвало!
Герка взял в руки гильзу и увидел рваную трещину во всю её длину.
- А ружьё, смотри, целое. Вот это сталь! И прикладу ничего! А то всё «Зауер, Зауер»! А вот тебе, наша «Тулка»! Да-а-а. Повезло тебе, однако. Давай-ка посмотрим, чем ты патроны-то снарядил? – не переставал удивляться Фёдор Георгиевич.
Он, не торопясь, палочкой расковырял снаряжённый патрон, вынутый из другого ствола. Сначала высыпал на ладонь дробь.
- Ну что ж, дроби нормально, - и пересыпал её в разорванную гильзу.
Потом он, с трудом вынул пыжи и так же на ладонь высыпал порох. И удивлённо посмотрев на Герку, спросил:
- Это ты где такой взял?
- У брата, а он его из Казани привёз.
- И сколько ты его бухнул?
- Мерку.
-Так это, наверно, мерка для дымного была, а этот бездымный. Он же гораздо сильней.  Ты на, сам посмотри. Я и марку-то такую не знаю. Всё, дружок. Охота твоя закончилась. Нет, я никак не пойму, как ствол не разорвало и руки не отлетели. – И, помолчав, добавил – Я, конечно, свои патроны дал бы, но у меня калибр другой. Ну-ка, ну-ка, а с руками-то что? Перевязать надо чем-то. 
Герка, конечно, был сильно огорчён такой неудачей. А если друзья узнают? Брат? Отец? Тогда никакой охоты больше не будет. И он, умоляюще посмотрев на Фёдора Георгиевича грустными глазами, сказал:
- Вы уж это, пожалуйста, только никому не говорите.
- Ладно. Только ты таких ошибок больше не делай. Не знаешь чего, ты людей спроси. Садись, сапоги-то надо снять. Давай. Сполосни всё. Выжми, и пошли к костру. Сушиться будешь. Николай ухи, наверно, наварил, закусим. И не переживай! Ты ещё легко отделался, а охота твоя вся впереди. Ты сапоги одень, и пошли. Давай я ружьё понесу. Пошли.