de omnibus dubitandum 97. 385

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ (1860-1862)

Глава 97.385. Я? НА ГОРШОК? НЕТ, КОНЕЧНО!..

    Бисмарк сидел в своем номере на первом этаже «Hotel d’Europe», пыхтел сигарой и, глядя на ночное море, слушал игру Катарины. Апартаменты Орловых были прямо над его номером, и теперь там, над ним, она играла его любимого Бетховена, Семнадцатую сонату. Но когда дошла до третьей части ALLEGRETTO…

    Музыка вдруг оборвалась, он услышал громкий стук, словно что-то упало со стула, и…

    Нет, он не мог ошибиться — разгоряченные Бетховеном, они занялись ЭТИМ прямо на полу! Да так, что люстра раскачивалась над головой Бисмарка, а Катарина стонала и вскрикивала, и эти ее стоны и крики долетали до него через открытое окно. О, этот горловой, с хрипотцой и страстью крик! Бисмарк с такой силой сжал зубы, что перекусил свою лучшую сигару стоимостью чуть ли не в целый талер!

* * *

    Конечно, на следующий день он и виду не подал, что слышал их супружеские страсти.

    Как после ночной грозы и шторма, что в кромешной тьме терзают небо и волны, рвут паруса и секут землю семяизвержениями молний и ливней, — как наутро после этих диких страстей умиротворенная природа вдруг становится тиха, нежна и невинна в лучах проснувшегося солнца, так и Катарина — буквально вся — светилась в то утро такой невинностью и кротостью, что ему хотелось отхлестать ее по персиковым щечкам. И только его аристократическое воспитание да надменная улыбка, прятавшаяся в уголках чуть припухших губ Катарины (ну, и, конечно, присутствие мужа), сдерживали его тяжелую руку.

    Но это высокомерие княгини в десятом поколении, ведущей свою родословную от участников Куликовской битвы, бесило его юнкерскую душу. Отчего эти юные стервы, едва вкусив от своей ночной власти над мужчинами, позволяют себе думать, будто царят над всем миром?

    Впрочем, повторяю, Отто фон Бисмарк не выказывал ни своего бешенства, ни мужского к ней интереса.

    Уходя от курортной толпы за скалы, поросшие цветущим вереском, они втроем наслаждались первозданной природой Биаррица. Князь Орлов, лишенный возможности плавать из-за немощи правой руки, лежал, вытянувшись на сухой траве, и курил, а Бисмарк с Катариной плескались вблизи.

    По ночам море отступает здесь довольно далеко, и прибрежные лагуны изрядно мельчают, но к утру прибой заполняет эти природные чаши чистой, прохладной и прозрачно-изумрудной водой. Катарина была в таком восторге от высокого неба, свежего утра, сиреневого марева над горами и ласково-знобящей воды, что расшалилась, как девочка, и своим озорством усмирила гнев Бисмарка.

    В XVIII веке, когда в Европе стали появляться первые курорты, появилась необходимость в одежде для купания. Тем не менее, купаться вместе мужчинам и женщинам было запрещено. А женский «купальник» того времени – это длинное платье с закрытым воротом, корсажем и иногда даже кринолином. На голове был чепец, под купальным платьем - белье, чулки и тканевые туфли. Чтобы подол платья не приподнимался, к нему привязывали различные металлические предметы. Понятия «плавать» в полном смысле слова в это время не существовало. Люди просто ходили по воде около берега, плескались, брызгались и обливались водой. К тому же даже в своем закрытом, с десятком оборок и рюшек, купальном костюме она была так пронзительно эротична, что, ныряя вокруг неё, гуляющей вдоль берега Бисмарк и на глубине, в совершенно холодной воде чувствовал горячечное помутнение разума и напряжение всех своих членов.

* * *
 
    «Никогда ни одна женщина не очаровывала Бисмарка настолько, как Катарина Орлова. Он [был] покорен не столько ее юностью и красотой — красивых женщин он встречал в жизни достаточно и проходил мимо, восхищаясь, но не задерживаясь, — сколько некой первозданностью и свежестью всей ее натуры. Ведь хотя она была дамой из высшего общества, в ней была еще и радостная, беззаботная простота, а ко всему этому — остроумная и занимательная. Она сама говорила, что в ней уживаются два разных человека — „княгиня Орлова“ и „Кэтти“. Кэтти — насмешница, плутовка, стихийная, увлекающаяся натура. Она любит всякие проделки, ей доставляет удовольствие пугать товарищей своими безрассудствами, карабкаясь по отвесным скалам или забираясь на высокий виадук… Когда Бисмарк ругает Кэтти за какой-нибудь ее очередной опрометчивый поступок, та все же очень довольна собой — ведь когда он сердится, у него не получается скрыть свой немецкий акцент, и тогда он обращается с ней как с „mechante enfant“ — непослушным ребенком… Хватило всего одной недели в ее обществе, чтобы Бисмарк оказался в плену чар этой молодой привлекательной 22-летней женщины. Он пытается обернуть все в шутку, но, по правде говоря, он начинает питать к княгине чувство, превосходящее чисто дружеское расположение» (N. Orloff. «Бисмарк и Екатерина Орлова»).

* * *

    У входа в небольшой грот князь Орлов ловко развел костер и жарил каштаны и мидии, принесенные Энгелем, слугой и кучером Бисмарка. А Бисмарк с Катариной, взобравшись на соседнюю скалу, сидели и смотрели на море, зелено-голубое в дымке от солнца.

    — Вы такой большой! — сказала она. — Похожи на скалу.

    — А вы на эльфа. Или ангела, — ответил он. — Вы… Вы, вообще, ходите на горшок „mechante enfant“?

    Она возмутилась:

    — Я? На горшок? Нет, конечно!

    — Я так и думал…

    Но она все же обиделась, вскочила и…

    — Вы дерзкий плебей!

    И побежала в море с такой высоты, что у Бисмарка сердце остановилось.
А она окунулась в воду и, принялась гневно барахтаться. Бисмарк и Николай испугались — ведь там, за скалами, уже океанские волны.

    — Назад! — закричал ей с берега Николай. — Кэтти, назад!

    Конечно, Бисмарк тут же, догнал ее, да она уже и сама выбилась из сил, но упрямо не хотела возвращаться к берегу, даже отбивалась от него…

    А вечером в гостинице она снова играла им на рояле, на сей раз Мендельсона, и Бисмарк, стоя у окна, подсвистывал ей.

    — А правда, что в молодости у вас была репутация жуира и опасного мужчины? — спросила она, не прерывая игру.

    Он усмехнулся:

    — Это ваша берлинская миссия собирает на меня досье?

    — И на вашем счету действительно тридцать дуэлей? спросила Кэтти, словно не расслышав вопроса.

    — Нет, всего двадцать восемь.

    Она в ужасе округлила глаза:

    — И вы стреляли в людей?

    — Не всегда. В основном мы дрались на эспадронах.

    — И как?

    — Двадцать семь дуэлей я выиграл. Но прошу учесть — не я же их вызывал…

    — Все равно вы ужасный! Ужасный! — И Катарина с такой силой ударила по клавишам, что этот еврей Мендельсон, наверное, перевернулся в гробу.

* * *

    «Они уже исследовали весь берег и наткнулись на совершенно очаровательные, необитаемые местечки, придумали им имена, которые будет напрасно искать на карте и которые отныне — их царство и вотчина. Так появились „Грот у башни маяка“, „Дырявая скала“, маленький островок среди утесов, который они окрестили „Гнездышко Кэтти“, и „Утес чаек“, бывший их любимым местом.

    Здесь проводят они многие часы, читают, пишут письма, мечтают и устраивают пикники. 19-го августа Бисмарк оставил нам живую картинку их маленькой группы: князь Орлов лежит, вытянувшись на сухой траве, и курит, Бисмарк и Катарина удобно устроились друг подле друга, пишут, пользуясь своими книгами, как пюпитром; она пишет своим родителям, он — Иоганне: „На четверть мили северней Биаррица, в скалах у берега, есть узкое ущелье, покрытое дерном, заросшее кустами и тенистое; невидимый ни для кого, я смотрю за двумя, покрытыми цветущим вереском скалами, на море, то зеленое, то белое от пены и солнца; рядом со мной самая очаровательная из всех женщин, которую ты тоже полюбишь, когда узнаешь поближе…“» (N. Orloff. «Бисмарк и Екатерина Орлова»).

    «Бисмарк и Орловы вместе обедали в комнатах Орловых. Кроме того, эта маленькая компания и днем была вместе… Князь, воспитанник старой джентльменской школы и несколько стесненный своей инвалидностью, предоставил своей супруге, бывшей на 13 лет моложе его, максимум свободы, практически безграничной. Для Бисмарка это была краткосрочная идиллия, но она позволила ему расслабиться и забыть о политике… Своей сестре Мэйл он открыто написал, что влюбился в эту „озорную принцессу“» (В. Рихтер. «Бисмарк». Лондон, 1964).