Моя мама

(из "В Америку")
   

        Мне думается, что жизнь каждого человека, в том числе описание его нрава и характера, заслуживает отдельной повести. И, конечно же, большой хорошей повести заслуживает душа и жизнь моей мамы, постараюсь в меру сил отразить хотя бы главное.
        В самом начале пути, может, для того чтобы уравновесить будущую скромность ребёнка, маме было подарено два щедрых, на всю жизнь, подарка.
        Во-первых, это замечательный день рождения - 8 марта. Не знаю, как широко он праздновался в далёком 1928 году, но на моей памяти всегда праздновался широко: обязательный выходной, всеобщие поздравления, цветы и в доме гости. Мама чудесным образом смогла подарить свою дату рождения и мне, за что я ей очень благодарна: так приятно знать, что в день рождения неизменно ждет выходной и праздник для всех.
        Во-вторых, я не знаю женского имени лучше, чем у моей мамы: оно красивое, благородное и сильное, уменьшительные формы его тёплые и нежные, а сходство с мужским добавляет мальчишеского задора. Думаю, такое имя досталось ей по дню крещения, именины Александры приходятся на 14 марта.
         Внешне мама была похожа на деда Игната, своего отца. Как и у него, у неё были тёмные, почти чёрные волосы и синие глаза, а также характерная для многих из нас нижняя часть лица. Наверное, благодаря ей меня всегда считали похожей на маму.
        Скорее всего мирным, внешне спокойным, терпеливым нравом своим мама тоже пошла в дедушку, с тётей Машей, её сестрой, они совсем разные. Не было у неё никаких весёлых проделок и детских хитростей, совсем маленькой ей пришлось «идти в люди» в качестве няньки, родителей она любила и слушалась, а выделенный отцом для обработки земельный участок (в Кемерово) добросовестно обрабатывала сама. Мама вспоминала, что любила читать и часто читала почти в темноте, а тётя Маша с удивлением рассказывала, как хорошо и легко мама училась в сравнении с ней. Ещё у неё был удивительный почерк, каждая буква прорисована каким-то необыкновенным образом, где она могла так научиться, не представляю.
        После седьмого класса (в конце войны, в Кемерово) мама поступила в химико-технологический техникум, но через какое-то время ей предложили работу в Госбанке, и, посоветовавшись со своей мамой, она согласилась, бабушка сказала, что «работа хорошая, в чистоте, и будешь получать зарплату». Устраиваться на работу мама пошла в платье из мешковины, которое одолжила у подруги. В банковской системе она проработала всю жизнь, не получив высшего образования, но всегда на хорошем счету и занимая нерядовые должности.
        Главными в характере мамы мне видятся две черты. Первая – традиционное русское, женское «так надо». Жизнь её была очень непростой, натура – чувствительной и ранимой, всё она сносила безропотно, переживания держала при себе, жаловаться и совершать резкие повороты не умела, разве что, если иначе никак. И на работе, и дома у неё было много обязанностей. В нашем небольшом доме часто гостили родственники, и мама всё время готовила, убирала, стирала… В детстве я часто испытывала к ней чувство любви и жалости, мне казалось, что она совсем ничего не делает для себя. Кроме того, эта черта её характера не могла не влиять на здоровье. Для нас мама была нерушимой стеной, часами могла сидеть у кровати больного ребёнка, ухаживать, и никогда я не помню, чтобы она сорвалась от недостатка времени или сил, а ругать могла только за плохое поведение, редко.
        С возрастом, возможно, потому что дети выросли и концентрация была уже не так необходима, мама стала более открытой и менее сдержанной. Тогда в большей мере проявилась другая её черта, которая, думаю, являлась основой её мироощущения. Эту черту я называю любовью к красоте. Мама бесконечно могла любоваться и восхищаться природой, деревьями, цветами… В 90-е годы родители вынуждены были уехать из Душанбе и поселиться у меня в однокомнатной половине крошечного домика (служебном, от работы) на отшибе деревни под Лугой. Условия жизни были трудные, домик отапливали нехитрой печкой, и зимой тепло быстро выдувалось, весной и летом подвал под домом был полон воды, неудобства неприятно осложнялись постоянными крысиными бегами. Транспорт в ту пору был практически упразднён, и раз в месяц в пять утра отец ходил в поселок на почту, чтобы занять очередь для получения пенсии и талонов, которые и отоварить-то было почти нечем, полки магазинов давно запылились от скуки. Здоровье у мамы тогда тоже было не очень хорошим: к сердечным проблемам добавилась сильная аллергия на пыльцу трав и деревьев, которая когда-то давно была у неё и в Душанбе, питерское могучее летнее цветение, конечно, не могло не сказаться на ней, как ежегодно на мне сказывается. И вот в это пренеприятное для страны моей время я помню маму счастливой.  Она обматывала лицо платком так, что едва видны были опухшие от аллергии глаза, и из леса её было не вытащить. Собирали грибы, чернику, малину, смородину, бруснику, клюкву, завели нехитрый огородик и что-то выращивали. Всё это ей нравилось и приносило радость. Сейчас, когда повсюду слышу жалобы на российское наше житьё, власть и политику от молодых людей, понятия не имеющих о настоящих трудностях, я с удивлением вспоминаю, что никогда ничего подобного не слышала от своих родителей, жизненные повороты они воспринимали как-то повествовательно, без логических уверток, сетований и жалоб, чем так наполнено сегодня сытое наше самосознание. Да, мама была счастлива в то время, и улыбка часто освещала её лицо.
        Потом, когда родители жили уже в Израиле, так же её радовала природа Святой земли, совсем иная. В Израиле все почти передвигаются на транспорте, а мы ходили к морю длинной дорогой пешком, часа полтора, заглушая жару водой и мороженым, любуясь пальмами и всякими диковинными деревьями, кустами в пышном цвету, кактусами выше нас ростом, ящерками на камнях, открывающейся морской панорамой… Мама говорила о разнообразии мира, и как много в нем видов животных, растений, и как всё друг к другу прилажено, разумно устроено, и о том, что такое не могло получиться само… Конечно, она верила в Бога, несмотря на воспитание в атеистической стране.
        Мама была замечательным рассказчиком и охотно вспоминала о прошлом житье-бытье. Сейчас понимаю, что слушателей ей не хватало и очень сожалею, что не расспросила о многом. А почему было не сделать этого, она так хорошо говорила, задушевно, словно пела песню?
        Думаю, что отношение к природе и миру мне во многом от мамы передалось, но вот взаимодействие с миром людей у мамы было иное, чем у меня. Она не являлась душой компании в смысле перетягивания внимания на себя, чаще даже наоборот, но её любили и людей вокруг неё всегда было много. Сама она очень хорошо относилась почти ко всем, это было в её натуре, и также хорошо относились к ней. Её дружба с подругами и их семьями продлилась всю жизнь, даже размолвок у них я не помню. В доме нашем в Душанбе часто бывали гости, родственники, оставались ночевать и даже пожить, это было как само собой, норма. В деревне под Лугой, где я ни с кем почти пару слов не сказала и где к родителям поначалу отнеслись отнюдь не доброжелательно, они умудрились подружиться с соседями, завести друзей в посёлке и, уже приезжая к нам в Питер из Израиля, частенько ехали в ту деревню (два с половиной часа на электричке) повидаться с приятелями. И так было всегда и везде, её любили даже в больнице в Израиле, медсестра называла Сашенькой. А уж сколько хороших слов мне сказала о ней женщина из социальной службы, приходившая ей помогать, в основном это были их двухчасовые прогулки, и как она переживала о ней…
        В то утро они тоже гуляли, было солнечно, мама что-то пела…  А потом, когда цифры выстроились по порядку: 11 декабря в 13 часов 2014 года, её не стало.
        … Мы были в Израиле уже несколько дней, никак не прекращался холодный дождь, всё время лил и лил... Потом настал день прощания, мы стояли в каком-то полуоткрытом помещении, ждали, вокруг было хмуро, темно и лил всё тот же непрекращающийся дождь, слёзы природы… Пронеслась нереальная мысль о том, что не может быть, чтобы дождь не закончился. И, когда мы вышли из-под крыши, не просто не было дождя – сияло солнце, это было удивительно, но меня не удивило, ведь мама была таким светлым человеком и это так соотносилось с её душой…
        Сороковой день пришёлся на Крещение. В один из ближайших к празднику дней в верхнем храме Владимирского Собора служили панихиду, в нижнем серебрилась крещенская вода, на улице с неба падал искристый снег и освещал тихий петербургский вечер...   
   
        Я знаю, мама, что твоя жизнь достойна большой и хорошей книги. Эти слова мои - краткие, неумелые – только долгое спасибо тебе, мама, бесконечное, как любовь.