Наваждение Подбрюхина

Вот уже три месяца, как Рудольф Макарович Подбрюхин упивался своим новым служебным положением. Ещё бы, не каждому дано быть генеральным директором процветающего российского филиала крупной международной корпорации! Теперь у него было практически всё, о чём может пожелать топ-менеджер: огромная зарплата, бонусы и дивиденды, независимость от местного начальства, свобода действий и почти безграничная власть над своими подчиненными. Не было над ним теперь начальника, который мог бы его заставить выполнять свои дурацкие указания. Теперь у него самого было право раздавать кому угодно какие угодно указания, в том числе и дурацкие. Конечно, где-то там в Европе существовал Совет директоров, но, до него было далеко как до Луны, заседания его проходят редко, а о российском филиале на этих заседаниях может вовсе и не зайти речь, это, во-первых. А во-вторых, у Подбрюхина теперь был карт-бланш на любые действия на период вхождения в должность. А если Совету директоров вдруг покажется, что дела в филиале идут не так, как нужно, то всегда можно свалить вину на своих предшественников, в особенности, конечно, на этого ненавистного Каламбурского.

Кроме всего, Рудольфу Макаровичу наконец-то удалось хорошо пристроить любовницу, сделав Илону Ляликову директором по персоналу. Просто ракетный взлёт карьеры для бывшей рядовой сотрудницы административно-хозяйственного отдела мелкой фирмы-однодневки. И не беда, что у неё нет никакого опыта в управлении персоналом. «Не боги горшки обжигают», как говорят у нас в России, или «это не ракетная наука», как говорят американцы. У неё теперь в подчинении целый штат заместителей и специалистов, которые знают своё дело и которые будут работать и за себя, и за неё, выкладываясь по максимуму, чтобы новая начальница их не уволила. А через полгода-год она наберётся достаточно опыта, чтобы с умным видом сидеть на заседаниях руководства и изрекать прописные истины. А больше ничего и не требуется, чтобы спокойно занимать приличную должность и получать приличную зарплату. Самому Подбрюхину от её назначения одни только плюсы: благодарная ему любовница, осчастливленная им, будет находиться у него под боком. А «производственная необходимость» для двух руководителей высокого ранга много времени проводить вместе, в том числе и после работы – достаточно легитимное основание, чтобы законная супруга не мучилась от ревности, и, главное, чтобы его не мучила.
 
Он вспомнил, что темпераментная Илона делала с ним в постели в прошлый четверг, зажмурил свои маленькие, но цепкие глазки, и по его рыхлому лицу растеклась блаженная улыбка: уголки рта приподнимались, а вслед за ними и брыли, обычно делавшие его похожим на бульдога.

Но самое большое удовольствие Подбрюхин испытывал при мысли, что ему удалось так ловко избавиться от Игоря Каламбурского. Слишком уж тот по мнению некоторых глупцов был харизматичен, и на его фоне сам Подбрюхин выглядел как-то блекло. Подчинённые Игоря не только уважали, но и обожали, что правда, то правда. Именно поэтому Рудольф не ограничился одним только увольнением потенциального претендента на кресло генерального директора. Нет, он решил его дискредитировать и унизить в глаза всего персонала компании. К счастью для Подбрюхина, у него теперь среди наиболее приближенных подчиненных были люди, готовые в угоду начальству поливать Каламбурского помоями и вешать на него всех собак. Особенно старались Наталья Стоунбридж и Коля Слизняков, получившие от Подбрюхина повышение, а ещё Гриша Слюнькин, метивший на место Чугунова. А с тех пор, как Сонечка Гольдфарб, поначалу пытавшаяся выгораживать Каламбурского, сделала для себя правильные выводы из отеческой беседы с Подбрюхиным, заткнула свой красивый ротик и теперь молчит в тряпочку, защищать репутацию уволенного директора департамента стало некому.

Особую радость Подбрюхину приносила мысль, что по данным из надежных источников Каламбурскому за три месяца так и не удалось найти себе новую работу, и теперь он вынужден сидеть дома на подхвате у жены, недавно родившей близнецов. Конечно, полученный им при увольнении «золотой парашют» позволял ему не работать ещё год, но пусть-ка он попробует устроиться на мало-мальски приличную работу с такой подмоченной репутацией.

Короче говоря, сбылось всё, о чём Подбрюхин только мог мечтать. Он теперь царь и бог и может делать всё, что ему только заблагорассудится. Он мог бы даже не ходить на работу каждый день, но он ходил, потому что осознание собственной значимости приносило ему глубочайшее удовлетворение. Его даже не пугали возможные в будущем проблемы. Конечно, Слизняков по сравнению с Каламбурским слабак и пустое место, и Подбрюхин назначил его вместо Каламбурского специально, чтобы того унизить, показать, что все его успехи – пшик, а с его работой может справиться любой дурак. Конечно, может случиться, что Слизняков завалит план своего департамента по продажам, зато у него есть заместитель Михайлин, обиженный, что это не его поставили во главу департамента. Он мужик толковый и постарается выправить ситуацию, чтоб доказать новому генеральному директору, что на самом деле он компетентнее своего новоиспечённого начальника. «Битый небитого везёт» – пришла на ум Подбрюхина присказка Ходжи Насреддина.
 
Что касается Наташки Стоунбридж, её пока вполне устраивает должность заместителя генерального директора, да зарплата у неё теперь даже больше, чем у её первого мужа-американца. Она не станет подсиживать Подбрюхина, по крайней мере, пока совсем не освоится на новой должности, а произойдет это не раньше, чем через два-три года. И Подбрюхин был уверен, что сможет в нужный момент и от неё избавиться. Уж что-что, а расправляться с неугодными он умеет. При мысли об этом его лицо сделалось жёстким, глаза прищурились, а брыли свесились ещё ниже, но лишь на долю секунды, а потом он снова расплылся в блаженной улыбке.
В кабинет зашла Даша с подносом, принесла ему копчённый чай, такой же, что по слухам нравился не то английской королеве, не то Черчилю. Впрочем, Подбрюхин только делал вид, что ему этот чай нравится, царственное положение обязывало. Чай ему всегда заваривала Даша, а вот кофе – Сонечка. У Даши кофе никогда не получался таким же вкусным с такой же пеночкой, как у Сони. Это казалось Подбрюхину странным, ведь обе девушки готовили кофе на одной и той же кофе-машине из одних и тех же зёрен. Возможно, у Сони был какой-то свой секрет. А вдруг она каждый раз плевала в его чашку? С неё, такой хитрушки, станется.

Рудольф Макарович, оглядел округлившуюся за последние недели фигуру Даши. Её круглое личико выглядело по-прежнему привлекательно.
 
«Сколько ей осталось до декрета, недели две, наверное?» – подумал Подбрюхин.
Даша действительно ждала ребёнка, но вовсе не от Подбрюхина, как утверждали досужие сплетницы, а от своего законного мужа. Уж кто-кто, а сам Рудольф был в этом уверен, ведь его с Дашей краткий служебный роман к их взаимному удовольствию счастливо и бесповоротно закончился ещё два с половиной года назад. Подумаешь, с кем не бывает: руководитель захотел поближе узнать свою новую персональную помощницу, а та была совсем не против, чтобы поскорее утвердиться на новой работе. Обычное дело! Потом они оба поняли, что всё это несерьёзно, объяснились, он подарил ей золотой браслет на ногу, который Даша и сейчас с удовольствием носит, а она ему – ту самую хрустальную пепельницу, которой он пользовался, когда проводил вечер у неё дома. С тех пор у них были сугубо деловые отношения, что устраивало их обоих. Тем более, что через пару месяцев у Рудольфа завязался головокружительный роман с Ляликовой, а ещё через два месяца Даша вышла замуж. Нашла себе жениха в Интернете.
 
У Подбрюхина не было никаких сомнений, что теперь Ляликова наймёт на замену миловидной Даше какую-нибудь невзрачную даму с тридцатипятилетним опытом работы секретарём у какого-нибудь госчиновника, отправленного в отставку. Ну и ладно. И без Даши вокруг Подбрюхина на работе немало привлекательных женщин и девушек, в том числе, и в первую очередь, сама Илона. Коллектив у них в офисе был большой и преимущественно женский, причём женщины и девушки, нанятые в своё время Натальей, были все как на подбор, так как она подбирала кандидаток, ориентируясь в основном на две параметра: внешность и знак Зодиака. Так что последние четыре года Подбрюхин работал в своего рода цветнике, и это также добавляло Подбрюхину благостного настроения.

 Он отхлебнул глоток чаю, пахнущего порохом, и отставил чашку, поскольку Даша уже вышла из кабинета, и теперь никто не мог видеть, пьёт ли он свой экзотический, жутко дорогой и противный на вкус напиток. Он даже подумал, не стоит ли вылить остатки чаю в урну для бумаг, но испугался гнева уборщицы тёти Люси. Та была, наверное, единственная, кто в их корпорации совершенно не боялся генерального директора. А вот он её немного побаивался, уж очень она была непримиримой и всегда говорила, что думает, не взирая на лица. Подбрюхину даже иногда казалось, что если сильно разозлить тётю Люсю, то можно запросто получить грязной половой тряпкой по щекам.
 
Именно в этот момент дверь кабинета открылась, и вошла уборщица. Но, как ни странно, это была не тётя Люся, а совершенно другая женщина: покрупнее, повыше, с чёрными, как смоль волосами, забранными сзади в пучок, и вроде бы помоложе. Скорее всего, ей было лет сорок, но этого Подрюхин не стал бы утверждать с уверенностью: женский возраст всегда был для него загадкой, тем более, что он даже не разглядел как следует её смуглое лицо. Одета она была в тёмно-зелёные брюки и такого же цвета удлинённую жилетку с жёлтой окантовкой и надписью «Гортензия» на спине. Женщина эта поначалу показалась ему какой-то громоздкой и неуклюжей.
 
– Добрый дня, – сказала она с сильным акцентом. Русский язык явно не был для неё родным, а сама она была, скорее всего откуда-то из республик Средней Азии.
Подбрюхин рассеяно кивнул и на всякий случай изобразил на лице улыбку.

– Мусор есть? – спросила она.
– Конечно, мы же тут не зря работаем, – ответил Подбрюхин и пододвинул к ней свою урну для бумаг, доверху набитую обрывками заявлений трудящихся на материальную помощь.
Уборщица забрала из урны пластиковый пакет с обрывками бумаг, и заменила его на пустой.
– После обед пол мыть буду, – сказала она, выходя в приёмную, – хороший дня!
– И вам того же, – ответил Подбрюхин так тихо, что она, возможно, его даже не расслышала.

– Даша, зайди, пожалуйста, – сказал он в селектор.
Даша снова вкатилась в кабинет директора. Всё в ней теперь было какое-то круглое: и грудь, и лицо, и, конечно, огромный живот.
– Кто это ко мне прибираться сейчас заходил? Где тётя Люся? – спросил он.
– Людмила Гавриловна вчера нагрубила Илоне Павловне, а та её уволила по сокращению штата. Теперь вместо неё у нас будет убирать клининговая компания «Гортензия». У них там одни мигранты работают, только директор русский. А что, плохо убрала?

– Да вроде убрала нормально. Мусор вынесла, вот и вся уборка.
– Она ещё зайдёт пыль вытирать и полы мыть, но это попозже, когда вы на обед пойдёте.
– А как её звать-то знаешь?
– Нет, не запомнила. Она что-то такое невнятное сказала, на букву «Н» начинается, я не разобрала, а переспросить постеснялась. Мне-то её имя ни к чему. Но если вам интересно, я выясню.

– Не беспокойся, зачем нам с тобой знать, как зовут какую-то там уборщицу, тем более, что она числится в другой фирме. Убирает, ну и слава Богу, – сказал Подбрюхин и жестом показал Даше, что та может идти.

До обеда было ещё минут сорок, и Подбрюхин решил немного поработать, проверить почту и дать письменные указания подчиненным, которые без его мудрого руководства ни за что сами не додумаются, что и как нужно сделать.
Указания его были очень лаконичны, он старался не транжирить драгоценное рабочее время и не увязать в деталях, а решать проблемы в целом. «Разберись с этим!» писал он одному, «Нужно решить» писал он другому, «Обещай отблагодарить» – третьему. Но даже на такие короткие письма требовалось какое-то время, потому что писем было не мало.
 
На его мобильнике зазвучал рингтон, который мог принадлежать только Илоне.
– Рудик, пойдём обедать? Правда, со мной Наталья увязалась, но ты же не против, она же нам не помешает, – прозвучал в трубке грудной голос директора по персоналу.
– Уже выхожу, – ответил Подбрюхин, встал из-за письменного стола, достал из портфеля бумажник и переложил его во внутренний карман своего дорогого костюма классического покроя.

В это время в кабинет заглянула та самая уборщица.
– Убрать нужно, только этот кабинет остался. Я убираться буду, хорошо? – спросила она.
– Убирайте, только бумаги на письменном столе не трогайте, а с остальным можете делать что угодно.
– Ходи, – сказала уборщица и начала протирать сейф, чего тётя Люся вообще никогда не делала.

Рудольф Макарович спустился в ресторан на втором этаже их бизнес-центра. Цены здесь были совершенно заоблачными, зато можно было не опасаться встретить кого-либо из рядовых сотрудников своей фирмы. Те обычно довольствовались едой, принесённой из дому и разогретой в СВЧ на кухоньке, или посещали кафе-самообслуживания на первом этаже. В ресторан же стекались из разных офисов бизнес-центра преимущественно топ-менеджеры и приближённые к ним сотрудницы. Это был своего рода дневной клуб для ви-ай-пи персон. Подбрюхину нравилось здесь обедать, готовили в ресторане вкусно и обслуживали безупречно.  А ещё ему нравилось приводить сюда свою Илону, чтобы топ-менеджеры других корпораций смотрели и завидовали, какая у него красивая спутница. И его совсем не смущало, что приходится платить за двоих: за себя и за любовницу. Правда, в тех случаях, когда к ним за обедом присоединялась Наталья Стоунбридж, каждый, включая и Ляликову, платил сам за себя. Принято было считать, что Наталья не догадывалась об их с Рудольфом интимной связи.
 
Кстати, Наталья тоже была красивой женщиной, и тоже привлекала внимание чужих топ-менеджеров, в особенности иностранцев. Правда, красота её была совсем иная, чем у Илоны, и Подбрюхин ни за что не смог бы её представить в роли своей любовницы. Было в ней что-то такое, что сдерживало его от попыток домогательств. Возможно, это был её муж-боксёр, а может быть то, что на любовном фронте Наталья сама предпочитала проявлять стратегическую инициативу, выбирая себе партнёра. И уж тогда избранному ею мужчине не отвертеться, по крайней мере, в их фирме это не удалось никому, кроме Каламбурского. Даже прежний генеральный директор Королёв, по слухам, попался в её сети. А вот Подбрюхин не возбуждал у неё желание приручить его. Так или иначе, ему с Натальей удавалось поддерживать исключительно деловые отношения, что их обоих вполне устраивало. Для двух руководителей такого высокого ранга очень важно держать хотя бы небольшую дистанцию и сохранять относительную независимость друг от друга. Плюсом в их отношениях было и то, что присутствие рядом с ним Натальи совсем не возбуждало ревности ни у его жены, ни у любовницы. Размышляя об этом, Подбрюхин мысленно поздравлял себя с тем, как ловко он сумел устроиться в жизни.

Вернувшись с обеда, Рудольф впервые за годы работы в корпорации застал свой кабинет в стерильной чистоте и абсолютном порядке. Казалось, даже стены блестели от чистоты, а все предметы, прежде разбросанные тут и там, были расставлены и разложены именно по тем местам, где им и следовало бы быть. А на полу не было ни капли влаги, остававшейся обычно после того, как тётя Люся делала влажную уборку. Нигде, кроме письменного стола не было ни пылинки, ни соринки, зато все листочки, ежедневник, авторучки и карандаши лежали строго на тех же местах, где Подбрюхин оставил их до ухода на обед.

«Надо же: такая на вид нескладная и неказистая, а как здорово справляется со своей работой!» – удивился Подбрюхин и вспомнил, что забыл за обедом спросить у Илоны, за что та сократила тётю Люсю. Впрочем, всё к лучшему: новая уборщица прекрасно делала своё дело, не ворчала и не требовала прибавки жалования.

Всю следующую неделю каждый рабочий день Рудольфа Макаровича Подбрюхина начинался с того, что через десять минут после его прихода в дверях его кабинета появлялась эта новая уборщица с пустым чёрным полиэтиленовым мешком наизготовку.
 – Добрый дня! – здоровалась она, – мусор давай.
 
Подбрюхин послушно ногой пододвигал в её сторону мусорную корзину.
Потом она закатывала в его кабинет ведро с водой и говорила:
– Можно у тебя уборка делать!
– Пожалуйста, – отвечал Рудольф Макарович.
– Ты пока к девушке ходи, – говорила она, имея в виду то ли Дашу, то ли Соню, то ли их обеих.

Подбрюхин послушно вставал со своего кресла и выходил в приёмную, и смотрел на неё оттуда, пока она убирала. Не то, чтобы это было для него увлекательным зрелищем, зато его сосредоточенный вид не позволял посетителям, ожидавшим приёма, обратиться к нему со своими вопросами прямо тут.

– Заходи, можно! Хороший дня! – говорила она своим странным говором, закончив работу.
– «Те», нужно говорить «заходи-те», – делала Соня замечание уборщице, которая в ответ только кивала головой и пожимала плечами.

– И вам хорошего дня, – автоматически отвечал Подбрюхин и снова садился в кресло, но ещё минут десять не мог сосредоточиться на работе, ощущая какое-то непонятное беспокойство.
Казалось бы, что такого? Женщина, как женщина.  Уборщица, как уборщица. Пришла, убрала всё быстро и чисто и ушла. Завтра опять придёт. Ну и что? Почему вообще он о ней думает?
 
Ещё через какое-то время Подбрюхин поймал себя на том, что не знает даже, как зовут эту женщину. Единственным человеком в компании, которому можно было задавать вопросы о ком угодно, не боясь, что об этом кто-нибудь когда-нибудь узнает, был Станислав Чугунов, начальник корпоративной службы безопасности.

– Узнай-ка, Стас, что за женщина у нас тут убирается вместо тёти Люси, ¬– приказал Подбрюхин, – пробей её по своим каналам.

Чугунов вернулся через два часа со скоросшивателем, в который было подшито не меньше сорока листов и положил Подбрюхину на стол.
– Ты, что, думаешь у меня полно времени всё это читать? – искренне удивился Рудольф, – ты давай мне самую суть, без деталей.

– Сотрудница клининговой фирмы «Гортензия». Гражданство – Таджикистан. Фамилия, имя, отчество…
– Не нужно мне её отчества! Какая мне разница? – оборвал его Подбрюхин, – и фамилия ни к чему, всё равно не запомню. Как зовут-то?

– Зовут Назокат. 34 года. Образование среднее. Разведена, имеет сына двенадцати лет, – рубленными фразами рассказал Чугунов по памяти, даже не открывая скоросшивателя, – паспорт, медкнижка и прочие документы в порядке, все разрешения имеются.
 
Рудольф махнул рукой, чтобы Станислав остановился.
– Какие будут указания? – спросил Чугунов.
– Никаких. Пусть работает, претензий к ней нету.

«А ведь я почти всё угадал, кроме возраста. Почему-то мне показалось, что она старше меня, наверное, потому что я так до сих пор и не разглядел её как следует. А на самом-то деле, она даже моложе» – подумал Подбрюхин, – «Надо бы как-то изловчиться и рассмотреть её как следует».
Он удивился, вдруг поймав себя на этой мысли и даже задал себе вопрос: «А зачем мне это?».
 
«Действительно, уборщица как уборщица, работает хорошо, дело своё делает. А какое мне дело кто она и на каком языке разговаривает? И тем более, где снимает комнату, сколько получает, кому переводит заработанное» – продолжил он задавать вопросы самому себе.

Часа за два до окончания работы в кабинет заглянула Сонечка, прикрыла за собой дверь, чтобы никто в приёмной не слышал.
– Рудольф Макарович, к вам Татьяна Перепрыжкина, – доложила она.
– Скажи ей, что я занят, пусть заранее записывается на приём, – ответил Подбрюхин, поморщившись.
– Рудольф Макарович, так она по записи и пришла, – ответила Соня.
– Вот чёрт, совсем забыл. Ну ты ей всё равно скажи, что у меня срочные дела, так что принять её я не смогу.
Соня собралась уйти, но он остановил её.

– Соня, на будущее, пожалуйста, огороди меня от этой карьеристки Перепрыжкиной. И Даше не забудь передать, чтоб Татьяну ко мне на приём ни под каким видом не допускали. А ей скажи, пусть обращается…
Подбрюхин не закончил, и Соня договорила за него:
– К Илоне Павловне?
– Нет, не к Илоне, ей с непривычки трудно будет с Татьяной. Пусть обращается к Наталье Семёновне, та у нас умеет такие вопросы улаживать. А ко мне пускай её не пускают ни под каким видом.

Сонечка понимающе кивнула и вышла к себе в приёмную. Но минут через двадцать она зашла в кабинет директора ещё раз.
– Рудольф Макарович, к вам Назокат, это наша новая уборщица, – сказала Соня, – но вроде бы уборка давно закончилась, так что я её не пустила, чтоб вас не отвлекать, но она настаивает, говорит, что ей срочно директор нужен.

«Выходит, Соня и без Чугунова знала, как эту уборщицу звать. Вот ведь хитрушка, всё знает, что надо и что не надо!» – подумал Подбрюхин.
– Пусть зайдёт, раз срочно, – сказал он, умирая от любопытства, что же могло понадобиться от него этой загадочной женщине, кроме мусора.

Сонечка вышла, и в кабинет зашла Назокат.
– На тебе 200 рублей, пожалуйста, – сказала она протягивая Подбрюхину две сторублёвки.
– Это за что? – спросил он удивлённо.

– Положи мне 200 рублей на телефон, мне надо срочно в больницу звонить, а у меня на мобильнике деньги кончились. Вот тебе наличка, бери.
– Так значит, вы хотите, чтобы я пополнил счёт вашего мобильного? А почему бы вам не сделать это через банкомат? В холле на первом этаже много банкоматов от разных банков, есть и с приёмом налички. С любого банкомата можно пополнить телефон, – начал объяснять Подбрюхин, отодвигая от себя деньги, положенные женщиной на стол.

– Я на банкомат класть не умею.
– Так там всё написано.
– Там на русском и на английском, я не понимаю, – ответила Назокат, придвигая купюры обратно к Подбрюхину.

– Хорошо, диктуйте номер вашего телефона. Куда класть двести рублей, на какой номер?
Она начала диктовать ему цифры, а он записал их на бумажку.
– Давайте проверим, правильно ли я записал номер, а то зашлю вашу наличку не туда, куда надо, – Рудольф набрал на своём сотовом номер с бумажки, и через пару секунд телефон в руках уборщицы зазвонил.

– Значит верно записал, – констатировал он, – кстати, у вас теперь есть прямой номер моего личного мобильника.
– А у тебя… у вас есть номер моего, – сказала она.
– Верно. Кстати, вы уже неделю здесь убираете, а мы даже не познакомились. Как вас зовут?
– На-зо-кат, – продиктовала она по слогам.
– Назокат? А меня зовут Рудольф, – ответил он.
– Я знаю, твоё имя на табличке написано. Приятно знакомиться.
– И мне приятно.

– Положи мне наличку на телефон, мне звонить надо.
– Да, да, конечно. Сейчас всё сделаем, – Подбрюхин стал самолично делать то, что обычно поручал Даше или Соне. Он открыл банковское приложение, выбрал оплату мобильной связи, ввёл номер телефона Назокат, сумму и нажал кнопку.

– Ну вот, денежки ушли, – сказал он удовлетворённо.
– Бери деньги себе, – Назокат пододвинула купюры ещё ближе к Подбрюхину.
– Погодите. Давайте дождёмся, пока денежки зачислятся, – ответил он, снова отодвигая купюры от себя.

Деньги подозрительно долго не зачислялись. Назокат пристально смотрела на экран своего телефона, а Подбрюхин терпеливо ждал. Потом её мобильник звякнул, и она поглядела на Рудольфа, улыбаясь.
– Спасибо! Хороший дня! – сказала она и как-то удивительно грациозно для своей громоздкой фигуры выпорхнула из кабинета.
 
Подбрюхин услышал из приёмной, как она о чём-то быстро и взволновано говорит на каком-то незнакомом ему языке.
Он забрал со стола деньги, сунул их в карман брюк, разблокировал компьютер, успевший «заснуть» за время его разговора с уборщицей, и стал проверять новые письма.

В конце рабочего дня в его кабинет снова заглянула Назокат, Она подошла прямо к столу Подбрюхина и встала справа от него. Никто из подчинённых, кроме Илоны Ляликовой или Натальи Стоунбридж не позволял себе стоять так близко к нему, да ещё по его сторону письменного стола.
– Вот смотри, пожалуйста. Это мой сын, он палец поранил, сейчас в больнице, всё хорошо! Спасибо тебе! Мне для этого скорее позвонить нужно было, ¬– она придвинула экран своего мобильника прямо к лицу Подбрюхина. Он увидел на экране черноволосого черноглазого мальчугана с перебинтованным пальцем.

– Рад был помочь, – сказал Подбрюхин, – но если вам срочно нужно было, вы могли бы кого-нибудь из девушек в секретариате попросить.
– Они у вас очень строгий, – сказала Назокат, – а ты добрый, у тебя глаза добрый.
«Это Сонечка-то строгая? Или беременная Даша?.. А я, выходит, добрый!» – подумал Подбрюхин, удивляясь, как такая нелепая мысль могла прийти в голову этой женщины.

Однажды, в конце рабочего дня он проходил к лифту мимо кладовки, в которой хранились швабры, вёдра и прочие принадлежности для уборки. Дверь кладовки была приоткрыта, и он увидел в этой крохотной комнатушке женщину, красящую губы, стоя перед небольшим зеркалом, висевшим на стене. Он не сразу узнал её, а скорее догадался, что это Назокат, а кому же ещё быть в кладовке? Вместо зелёного рабочего костюма она была одета в светло-голубые джинсы со стразами и розовую футболку с какой-то малиновой надписью на английском. Блестящие, как вороново крыло, волосы, обычно собранные в пучок на затылке, были распущены, а губы накрашены ярко-красной помадой.

– Домой пойду! – сказала она, заметив Подбрюхина, – хороший дня!
– И вам доброго вечера, – произнёс почему-то смущенный Рудольф Макарович.

На следующей неделе в Москве началась аномальная жара, и Подбрюхин наслаждался комфортной прохладой своего огромного кондиционированного кабинета.
 
В четверть первого в его кабинет вкатилась Даша. На её легкой футболке были видны следы пота, чего с Дашей, следящей за своим видом, никогда раньше не случалось.
 
– Рудольф Макарович, можно я сегодня из дому работать буду? А то у нас в приёмной кондиционер сломался, боюсь, мне плохо станет, а Соня здесь, если что, – сказала, вытирая испарину на лбу.

– Конечно, иди домой. Скажи моему водителю, чтобы отвёз тебя, – сказал Подбрюхин, пребывая в благостном настроении, – а Соне скажи, чтобы звонила в АХО, пусть пришлют кого-нибудь починить кондиционер.

– Соня уже им звонила. Но на фирме, которая наши кондиционеры обслуживает, запарка. Да и на других фирмах тоже. Ведь такая жара, кондиционеры от перегрузки ломаются, а теперь и самые терпеливые бросились кондиционеры устанавливать.

– У нас всегда так. Пока жаренный петух не клюнет, мужик не перекрестится. Ну, ты иди, иди домой. Тебе в такой духоте оставаться не стоит. А Соне скажи идти в кабинет к Слизнякову, он всё равно в командировке.

«Вот какой я добрый и заботливый! Всё решил, всем помог, обо всё позаботился. Не хуже некоторых!» – подумал Подбрюхин, имея в виду, скорее всего, конкретного Игоря Каламбурского – «а ведь кое-кому почему-то кажется, что я бессердечный самодур. А я очень даже сердечный, если меня не сердить. И совсем не дурак, дураков на руководство такой крупной фирмой не поставили бы».

В час к нему в кабинет, постучавшись, вошла Илона Ляликова.
– Рудольф Макарович, добрый день, – поздоровалась она, как всегда, официально. Кто знает, может быть у него в дальнем углу кабинета сидит какой-нибудь сотрудник или посетитель.
– Здравствуйте, Илона Павловна, – подыграл он, – вы, наверное, по какому-то важному делу?

– Конечно, по делу! По очень важному делу! Я, Рудик, так соскучилась за выходные…– пододвинувшись к нему сказала она, причём так томно, что Подбрюхин мог бы тут же растаять, если бы не работавший в кабинете кондиционер.
– Я тоже. Очень. Предлагаю сегодня уйти с работы пораньше. Давай, скажем в четыре.
– А куда мы сегодня пойдём? – продолжила ворковать Илона.
– В наше место, куда же ещё? – ответил Рудольф.
 
Он имел в виду шикарную двухкомнатную квартиру, расположенную в семи-восьми минутах ходьбы от их бизнес-центра, снятую им за счёт компании, формально – для представительских целей, а на самом деле – специально для интимных свиданий.  Хрущовка, в которой Илона была прописана вместе с матерью и двумя младшими братьями, находилась в Подольске и для свиданий не подходила. Подбрюхин великодушно разрешил Илоне пожить пока в этой квартире, чтобы ходить на работу пешком, а не ездить каждый день через весь город. Он мог бы купить ей эту квартиру в подарок, но предпочёл оформить аренду. Кто знает, как жизнь повернётся? Вдруг Илоне надоест связь с богатым, но безнадёжно женатым начальником? Тогда ей захочется поменять свой статус, она начнет качать права и ему придётся с ней расстаться. И что, ему оставлять ей квартиру, купленную за свои кровные? Поэтому он решил арендовать эту квартиру, причём, за счёт компании. Очень рациональное решение!

Дело в том, что разводиться Подбрюхин категорически не собирался, ведь его жена, во-первых, была вполне довольна их браком и ничего, кроме денег, от него не хотела, а во-вторых, она была дочерью чиновника, занимавшего высокую позицию в прокуратуре страны, чья помощь могла рано или поздно потребоваться, учитывая специфику ведения бизнеса в России.

– Любимый, а ты случайно не забыл, что мы планировали пойти в меховой салон, присмотреть нам что-нибудь? Может быть, какую-нибудь маленькую шубку? Ведь ты же говорил, что хотел бы сделать мне какой-нибудь небольшой подарок.
– Какие шубки могут быть в такую жару? – искренне удивился Подбрюхин, – тут не то что в меха кутаться, а до гола раздеваться пора.
– Во-первых, у них в салоне прекрасные кондиционеры. А во-вторых, летом на шубы сезонные скидки, зачем же тебе переплачивать. Правда, я у тебя очень экономная? А уж из салона мы поедем прямо ко мне, а там, если хочешь и разденемся до гола.

– Конечно, хочу, только давай поедем на твоём кабриолете. Я своего водителя отправил Дашу домой отвезти, иначе она могла от этой жары прямо тут родить. Так что, жди меня ровно в четыре на парковке.
 
Илона ушла, и Подбрюхин стал разбирать наиболее срочные документы, на которых требовались его визы. А где-то через полчаса кондиционер в его кабинете вдруг взбунтовался и стал гнать влажный и горячий воздух. Почти мгновенно в кабинете Подбрюхина стало жарко и душно.

Подбрюхин по очереди попробовал понажимать каждую из кнопок, имевшихся на пульте дистанционного управления, но добился только того, что температура поднялась до предельной. После этого кондиционер вообще перестал реагировать на нажатия кнопок. Подбрюхину пришлось выдернуть шнур из розетки, чтобы остановить эту обезумевшую раскочегарившуюся адскую машину. А окна в их современном бизнес-центре не открывались в принципе. Хотя, даже открытые окна могли не помочь: на улице стояла африканская жара.

Подбрюхин скинул с себя прямо на пол свой дорогущий пиджак, развязал галстук и расстегнул на груди пуговицы белой сорочки, так что наружу вылезли липкие от пота пучки густой рыжей с сединой растительности. Но, по счастью, никто из подчиненных этого не мог видеть.  Потом Рудольф достал из холодильника бутылочку итальянской минералки с газом, отхлебнул прямо из горлышка пару глотков, а оставшуюся воду вылил себе на голову. Но всё это практически не помогло: в кабинете по-прежнему нечем было дышать.
 
«Попроситься, что ли к Наташке? У неё же почти такой же большой кабинет, да и кондиционер должен работать. Не откажет же она приютить своего дорогого начальника» – подумал Рудольф Макарович.
 
Подбрюхин встал, чтобы выйти из кабинета, ставшего похожим на Геенну огненную. Он жадно вдохнул, ловя горячий воздух губами, словно рыба, выброшенная на берег. Стол, шкафы, стены кабинета вдруг поплыли перед его глазами, потолок поменялся местами с полом, и Подбрюхин потерял сознание.

Когда Подбрюхин открыл глаза, он увидел лицо склонившейся над ним женщины. Оно показалось ему незнакомым, но в то же время, у него в голове пронеслись какие-то смутные воспоминания, возможно, он всё-таки уже встречался когда-то с этой женщиной. У неё были густые иссиня-чёрные волосы до плеч, ярко красные губы и светлые, почти прозрачные глаза. На ней была фирменная бледно-розовая футболка с какой-то надписью на английском.

– Слава Аллаху, живой! А то я не знаю, что с тобой делать: или в рот дышать, или нашатырь нюхать, или скорую помощь звать.
Только тут до постепенно приходящего в себя Подбрюхина дошло, что эта женщина – Назокат. Просто теперь уборщица сменила свою зелёную спецодежду на модный молодёжный прикид, распустила волосы, накрасила губы и подвела глаза.
«А она, оказывается, вполне симпатичная, просто я раньше этого не замечал» – пронеслась в голове Подбрюхина не слишком уместная мысль.

Он захотел приподняться, опираясь на локоть, а Назокат поддержала его голову. Хватая воздух губами, он сел на полу.
В кабинет вбежала Сонечка, с пузырьком нашатыря в руках.

– Как вы нас напугали, Рудольф Макарович! Ну, ничего, скорая уже едет. А Назокат у нас такая молодец, можно сказать, вдохнула в вас жизнь, – протараторила Сонечка, поднеся пузырёк почти к самому носу Подбрюхина.

– Я уже домой пойти, принесла Даше ключи от кабинетов. А в приёмной никого нет, Даша нет, Соня нет. Я к начальнику зашёл, спросить, где все, а он лежит на полу и не шевелится.
– Это всё жара! – пробормотал Подрюхин, поднимаясь. Назокат взяла его под одну руку, Соня под другую, и они помогли ему сесть на диван. Тут в дверях показались два фельдшера в синей униформе с оранжевым пластиковым саквояжем в руках.
 
Примерно через полчаса Подбрюхин заглянул в кабинет Слизнякова, в котором теперь обитала Сонечка.
– А где эта, как её? Назокат, кажется? – спросил он, – я ведь ей даже спасибо сказать не успел.
– Она уже ушла. У неё вторая работа. Боялась опоздать. Завтра придёт, вот вы её завтра и поблагодарите.
– Точно, я ей завтра что-нибудь подарю. Как ты считаешь, что мне уместно будет подарить женщине её возраста.
– Тут и гадать нечего. Учитывая то, кем она работает и сколько зарабатывает, самым лучшим подарком будет «барашка в бумажке», ну, то есть, конверт с деньгами. Ей деньги очень нужны, она их домой регулярно отсылает. Можно даже в долларах или в рублях.

– Сколько же, интересно, стоит моя жизнь в рублях? – Подбрюхин покачал головой, – нет, деньги – это не вариант. Ещё обидится, что мало дал. А ведь сколько не дай, всё будет мало, потому что жизнь-то всё равно дороже. Ты лучше, Соня, купи ей от меня какой-нибудь большущий букет, самый дорогой, какой найдёшь, хоть за пятьдесят тысяч.
Подбрюхин достал из бумажника десять пятитысячных купюр, положил их на стол, перекинул пиджак через руку и ушёл, но тут же вернулся:
– Соня, и постарайся найти какую-нибудь фирму, чтоб завтра же нам кондиционеры починили. Жару ещё неделю обещают.

Когда он спустился в вестибюль бизнес-центра, увидел там сидящую в кресле Илону.
– Ну, где же ты, Рудик? Я тебя полчаса на парковке прождала в кабриолете с открытым верхом, вся зажарилась, вот пришла сюда, здесь хотя бы сносная температура. Поехали скорее, нас уже в салоне ждут, я им звонила, чтобы приготовили сразу несколько моделей на мой рост, чтобы разные фасоны и цвета. Вот какая шубка тебе понравится, такую и возьмём. У тебя ведь прекрасный вкус. Я думаю, голубая норка будет самое то. Или тебе больше нравится коньячный цвет? Тогда, может быть, соболь…

– Отвези меня, пожалуйста, домой, – прервал он её стрекотню, – что-то я сегодня себя плохо чувствую. Из-за жары, наверное.

Только теперь Илона заметила, что он выглядит каким-то измученным, сделала заботливое лицо, и уцепив его под руку, повела к своему красному кабриолету, подаренному ей Рудольфом ещё в прошлом году.

На следующий день к одиннадцати часам Рудольф Макарович пришёл на работу в лёгком льняном костюме и парусиновых лоферах на босу ногу. В приёмной на столе у Сонечки стояло пластиковое ведро, а в ведре огромный роскошный букет. Но самой Сонечки в приёмной не было. Зато в дальнем углу приёмной стояла стремянка, а на ней какой-то среднего возраста мужик, одетый в мешковатые джинсы и клетчатую рубашку с коротким рукавом. Он, похоже, чинил кондиционер.
 
Услышав, что пришёл директор, из кабинета Слизнякова выглянул Сонечка.
– Как вы себя чувствуете, Рудольф Макарович? – заботливо спросила она.
– С утра чувствовал себя отлично. Вчера лёг пораньше и хорошо выспался, ведь дома-то все кондиционеры исправны.
– Кстати, в вашем кабинете кондиционер уже починили, прямо с самого утра. Теперь у вас в кабинете настоящая Арктика или даже Антарктика.

– Это здорово! Спасибо, Соня, – сказал Подбрюхин.
– Это не мне спасибо, а нашему умельцу, Роману Степанычу. Мне его ещё в прошлом году Игорь Александрович рекомендовал. Он мастер на все руки, что хочешь починит. И вот, пожалуйста, с утра уже ваш кондиционер успел наладить, а скоро и наш починит. И совсем недорого, в два раза дешевле, чем на фирме.

Тут Подбрюхин вспомнил, что уже слышал об этом умельце в джинсах и рубашке, купленных на оптовом рынке. И эти воспоминания ему были не слишком приятны. Гриша Слюнькин, рассказывал, что, когда он опрашивал соседей Каламбурского, собирая на того компромат, этот самый Роман Степаныч чуть не накостылял ему за такие вопросы. Гриша потом проверял, и оказалось, что этого Мастеркова в своём время даже выперли из университета, причём именно за драку.

Но сегодня Роман Степаныч вёл себя тихо-мирно, никого не бил, возился с проводами и фильтрами и мурлыкал что-то себе под нос. «Ну и пусть он задира, мне-то что. Зато он уже успел починить мой кондиционер, так что пусть и дальше работает» – подумал Рудольф Макарович.

Браться за работу не хотелось, и он вызвал к себе Соню.
– Соня, а где эта женщина? – спросил он.
– Вы о ком, Рудольф Макарович? – уточнила Соня, перебирая в уме всех сотрудниц, которыми шеф мог интересоваться: Ляликову, Стоунбридж или Дашу.

– Ну, об этой, как её, таджичке, которая меня вчера… – Подбрюхин замялся, сомневаясь, стоит ли произносить вслух слово «спасла». Не слишком ли это будет пафосно?
– Её Назокат зовут. Сегодня ещё не приходила убирать, наверное, после обеда придёт. А я ей утром цветы, как вы велели, купила. Самый дорогой букет, что был в магазине, если не считать траурных венков.
– Да, уж, помирать нам ещё рановато. Ну, конечно, Назокат. Просто имя такое необычное, всё время вылетает из головы. То ли дело наши, русские имена: Даша, Наташа, Соня, Илона…
– Лариса Матвеевна, – вставила Соня имя супруги Подбрюхина.
– Само собой, Лариса Матвеевна, – согласился Подбрюхин, почему-то поморщившись.

В кабинет Подбрюхина энергичной походкой влетела Илона Ляликова, и Сонечка поспешила выйти и оставить её наедине с руководителем.

– Как ты, Рудик? Оклемался? Как ты меня вчера напугал! Знаешь, как я за тебя перепугалась! Сначала, когда тебя домой отвозила, а потом вечером, когда Соню допросила по телефону, и она мне в подробностях рассказала, как ты потерял сознание и тебя откачивали, делали тебе искусственное дыхание рот в рот и массаж сердца.
– Да уж, говорят, было дело. Но сегодня я снова, как огурчик. Это всё жара и сломанный кондиционер. Боюсь, что все сотрудники только и обсуждают, что со мной приключилось.

– Обсуждают, но шёпотом, потому что я эти разговоры пресекаю в зародыше. А насчёт этой уборщицы я попросила администратора клининговой фирмы перевести её на другой объект, чтобы тут не отсвечивала. Нам лишние разговоры ни к чему.
– Как-то нехорошо вышло… Она мне, как бы сказать, помогла, ей бы премию нужно выписать, а мы её отослали, – с досадой произнёс Подбрюхин.

– Не переживай, Рудик! Я ей от нашей фирмы благодарность на бланке выдала, «за образцовое выполнение ответственного задания», и премию деньгами, целых три тысячи рублей. Для уборщицы большие деньги.

«Вот значит, во сколько ты мою жизнь ценишь?» – подумал Подбрюхин – «тебе-то этих трёх тысяч только на один коктейль хватит».

– Ну, если ты, Рудик, уже в порядке, давай сегодня доделаем то, что планировали вчера. В салоне для нас уже всё отложено, я их попросила больше никому не предлагать, пока мы с тобой не выберем. А потом сразу ко мне поедем, я тебе массаж сделаю, а то ты сегодня такой напряжённый. Уж я о тебе, любимый, позабочусь как следует! – проворковала Илона.

Подбрюхин ничего не сказал, а только кивнул.
– Значит, в четыре на парковке? – спросила Ляликова.
Подбрюхин снова кивнул, и она, довольная, выпорхнула из кабинета.

Рудольф Макарович откинулся в кресло, закрыл глаза и явственно увидел склонившуюся над ним Назокат, её необычно яркие губы, распущенные волосы и светлые, словно хрустальные, глаза. Он помотал головой из стороны в сторону, словно смахивая с себя непрошенное наваждение.

В половине четвёртого в кабинет вбежала возбуждённая Сонечка.
– Рудольф Макарович! Рудольф Макарович! У нас такая новость! Такая новость! Даша родила! Мальчик.
– Погоди, как так родила? Ей же ещё несколько недель ходить оставалось? – недоумённо спросил Подбрюхин.
– Преждевременные роды, только до дому добралась, а тут началось… Хорошо дома её отчим был, он её на своей «Калине» в роддом отвез… Вот как! Слава Богу, оба здоровы, и Даша и малыш!

– Это хорошо! Наверное, коллектив будет по традиции скидываться, так что вот, возьми от меня пять тысяч Дашиному мальцу на подгузники, – сказал Подбрюхин, протягивая Сонечке купюру.

– Рудольф Макарович, а можно я Даше в больницу этот букет отнесу? Ну, который я для Назокат купила? Её, бедную, оказывается, сегодня утром перевели в какой-то другой бизнес-центр, а пока найдём, куда именно, цветочки и завянут. Так что лучше этот букет Даше подарить, – сказала Соня, – а Назокат я, если вы не против, переведу на её карточку денежки, что со сдачи за букет остались.
– Здорово придумала! А много ли осталось?
– Букет четырнадцать тысяч стоил, так что целых тридцать шесть тысяч осталась, – сказала Соня.
Подбрюхин брезгливо поморщился.
– Или мне вам эти деньги отдать? – робко спросила Соня.

– Не надо. Просто я вот что думаю. Тридцать шесть – цифра не круглая, какая-то невнятная. Не солидно как-то. Переведи ей тридцать пять, а на оставшуюся тысячу купи тортик или черешни, полакомитесь с девчатами из канцелярии. А ты, что, номер её карточки знаешь?
– Нет, карточку не знаю, я по номеру телефона переведу, так тоже можно. – ответила Соня и выпорхнула из кабинета.

«А ведь у меня тоже остался номер телефона Назокат. Я тоже мог бы сам ей денег перевести, ей наверняка пригодятся. И можно ещё позвонить и сказать спасибо и всё такое. Можно было бы даже пригласить её куда-нибудь в ресторан, угостить дорогим ужином» – подумал Подбрюхин – «правда, как это будет выглядеть: роскошный импозантный топ-менеджер в престижном ресторане с бедно одетой невзрачной уборщицей-мигранткой?».

Прозвучал знакомый рингтон.
– Дорогой, нас же ждут в салоне, уже четверть пятого, а мы в четыре собирались выехать, – услышал он из мобильника голос Ляликовой.
– Уже иду, – ответил он, перекинул через руку льняной пиджак и пошёл к лифту.

Они с Илоной поехали в меховой салон, долго выбирали и, в конце концов, купили шубку из голубой норки, а потом поехали на ту самую квартиру, которую он снял для их интимных встреч. Пока он, раздевшись, улёгся на прохладную шёлковую простыню, с удовольствием подставляя тело струям холодного воздуха из кондиционера и потягивая элитное шампанское из тонкой флейты, Илона вышла в другую комнату. Минут через пять она вернулась. На ней была новенькая шубка и лабутены.
– Ну, как на мне сидит твой подарок? – проворковала она.
– Шикарно! Ты в нём сногсшибательно выглядишь, – искренне восхитился Рудольф.
– А так? – Илона распахнула шубку и Подбрюхин увидел, что меха были надеты прямо на голое тело.

Он издал какой-то нечленораздельный звук, больше похожий на стон, протянул руку к девушке и привлёк её к себе. Она на секунду высвободилась, скинула новую шубку на ковер, встряхнула своими распущенными волосами и набросилась на Рудольфа, как голодная пантера на антилопу.

Следующие два часа Подбрюхин только стонал от наслаждения, пока она обвивалась вокруг него, как анаконда. Илона всегда была неистова в постели, именно этим она ему и нравилась, но сегодня она превзошла себя. Давно у них не было такого бурного свидания, пожалуй, со дня покупки кабриолета.

«Какие они всё таки разные, эти женщины. Лариса, когда я купил ей новую шубу, только чмокнула меня в щечку, и всё» – подумал Подбрюхин – «то ли дело, Илона».

А в завершении свидания Илона сделала ему какой-то совершенно особый массаж, так что он полностью расслабился и провалился в обволакивающую дремоту.

Ему пригрезилось, что он лежит в центре круга, а вокруг него девушки, одетые как для маскарада, и водят хоровод. Первой он увидел свою помощницу Дашу в балетной пачке, и очень удивился, ведь никогда раньше ему не доводилось видеть беременных балерин. Потом ему пригрезилась секретарша Сонечка, почему-то в блестящем обтягивающем боди из чёрного латекса, высоких сапогах, красной полумаске и с кнутом, а потом Наталья Стоунбридж, примеряющая ту самую шубку, которую он подарил Илоне, и которая была Наталье настолько мала, что того и гляди лопнет. Потом сама Илона в подвенечном платье и фате под руку его законной женой Ларисой в синем прокурорском мундире, надетом поверх розовой в горошек ночной сорочки. А потом ещё жена Каламбурского Алёна с четырьмя щенками сенбернара на руках, карьеристка Татьяна Перепрыжкина в строгом деловом костюме с депутатским флажком на лацкане и таджичка Зулфиа, новая жена Королёва, на лабутенах. А ещё уборщица Назокат, в маленьком чёрном платье от Шанель.

Она придвинула свои ярко-накрашенные горячие губы к губам Подбрюхина, и тут он открыл свои глаза, и увидел, что лежит на шёлковой простыне рядом со склонившейся над ним Илоной.
 
– Мне пора домой, киска, – сказал он ей, и стал одеваться, а она ласково посмотрела на него полупьяными глазами. Потом он наклонился к ней, чмокнул её в щёчку, перешагнул через брошенную на пол шубу и пошёл к выходу. Она не встала его провожать, а только послала ему воздушный поцелуй.

***
– Ты совсем не бережешь себя, Поросёночек, – сказала Подбрюхину Лариса Матвеевна, когда он около полуночи пришёл к себе домой.
– Работа такая, одни нервы! Столько дел, столько работы навалилось! – пробормотал Подбрюхин в ответ.

Он быстро принял душ, смывая с себя пот, смешанный с ароматом духов Илоны, и нырнул под одеяло. Ночью ему приснилось, что он падает в какую-то бесконечную узкую расщелину с вязкими липкими стенками, а когда он достиг дна, над ним опять склонилось лицо женщины с распущенными чёрными волосами, хрустальными глазами и кроваво-красными губами…