Ишь ты, Гоголь! 2

2.
Лет через пять судьба снова свела меня с бывшим пародистом-заочником.

Артистки из меня не получилось, мои занятия в драмкружке закончились задолго до премьеры готовящегося спектакля. Но защитив диплом, я стала учительницей английского языка и сценой для меня стала обычная классная комната городского профтехучилища. Я уже была замужем и мамой маленькой дочки.

Николай Васильевич Гаврильцев, уже дипломированный инженер-механик, пришел в это же учебное заведение чуть позже. Подтянутый, в классическом костюме-тройке, сдержанный, почти скромный —  прямо не узнать артиста. Однако, это было первым впечатлением. Артист в нём не умер, а затаился.
 
Назначили его вторым мастером в группу механиков. Первым и старшим мастером в этой группе был бывший военный, мне, молоденькой учительнице он казался престарелым и брюзглым отставником.

Начал новый сотрудник с того, что обошёл всех нужных людей в училище.  Я помимо занятия учительством была председателем ученического профсоюза. До сих пор не понимаю смысла этой должности, а тогда и подавно не понимала, но кабинет отдельный имела. Гаврильцев во время своего обхода зашёл и ко мне — видимо, я  тоже имела какое-то функциональное значение в общей училищной верхушке. Но это я поняла позже. В руке у него был большой шуршащий пакет с конфетами, которые он небрежно раздавал всем, кого посещал. Досталось и мне. Теперь издалека этот поход Гаврильцева в народ мне видится картинным подхалимажем: общий разговор ни о чем, со мной — без намёка на воспоминания, конфетки для подслащивания, собственно предназначенные всем женщинам. Чем-то он мне напомнил героя известного фильма, раздававшего с барского плеча сувениры новым коллегам для задабривания и в разговоре прощупывающего обстановку и натуру тех, с кем придется работать. Мне стало смешно. Слишком карикатурно смотрелся мой давний знакомый в новых обстоятельствах. Не знаю, разгадал ли мой визави природу моей весёлости, но оставался на редкость серьезным, ему же надо было многое разузнать о месте работы. Только когда заговорил о жене и о тёще, смягчил тон и заулыбался. Ага, значит женат.

Со старшим мастером группы у Гаврильцева складывались странные отношения. Этот старикашка был мне жутко неприятен — грузный, носатый, с масляными глазками и вечными намеками на какие-то неприличности. Гаврильцев полностью подчинился воле и слову этого дряхлеющего мужлана. Из разговоров с ним я постепенно узнавала, что он буквально в кабале у своего непосредственного начальника. Хотя если вдуматься, как старший мастер может быть начальником младшего мастера? Ведь то, что один ранг выше другого говорит только о мере ответственности перед руководством.

— Расскажите мне, будьте добры, — начал Гаврильцев…

Он был со мной на вы, как будто мы не знали друг друга прежде. То ли был подчеркнуто вежлив, то ли демонстративно держал расстояние. Вот глупый, он боялся, что я могла раскрыть прилюдно наше прежнее знакомство. Ни при каком раскладе я бы не стала этого делать. А он продолжал:

— … что вчера решили насчёт механиков на педсовете?

— Разве Виктор Алексеевич не рассказал вам об этом? — удивилась я. — Кстати, Вас не было почему-то.

— К Виктору Алексеевичу я с такими вопросами не обращаюсь — неудобно. Если он сам расскажет, тогда да.

Интересно, подумала я, чего уж такого неудобного в обычном вопросе по работе? Почему ко мне обратиться удобно, а к старшему мастеру нет? Вот уж фигура!
А Гаврильцев продолжал:

  — Я был в Москве, можно сказать в командировке, нужно было купить инструмент.

Гаврильцев сидел за столом лицом ко мне, но взглядом меня не касался. Он смотрел на свои руки, на носки ботинок, на стенд, висящий позади меня, но не на меня. Случайно? О нет! Я видела, как он, вытянувшись в струнку, заискивающе смотрит в глаза директору или своему напарнику, которого он сам назначил своим боссом. А я — всего лишь  профсоюзная моль, ведь находилась в самом низу иерархии заведения, и даже мои знания английского языка не спасали моего положения, ведь теперь они были Николаю Васильевичу не нужны.

— Муторно было добираться? — просто для продолжения разговора спросила я.

—  Когда ехал туда, нормально, а вот оттуда — намучился. Купил продукты, получилось тяжеловато. Одной колбасы 4 палки.

В то время из Москвы народ без продуктов не возвращался. В столице можно было купить всё, чего в твоем городе не было в достатке. В разное время это была колбаса и сосиски, майонез, сливочное масло, еще позже — растворимый кофе.

— Зачем же так много? — снова вступила я и осеклась. Может, он своих родственников балует — тёщу, сестру.

— Себе и Виктору Алексеевичу, — ответил он.

 Оказалось, что Гаврильцев выступил в роли снабженца для старшего мастера, хотя тот и не просил. Если не просил, то теперь всегда будет просить — раз молодой коллега сам выступил с инициативой. Бывший военный привык к добротному продуктовому набору в своем холодильнике. Я знала об этом, потому что тот зазывал меня в гости на красную рыбу — большой дефицит в то время. Не Гаврильцев ли доставал её Виктору Алексеевичу?

Тут я вспомнила, как Гаврильцев прогибался передо мной, когда ему была нужна моя услуга. Вспомнила торты, стоявшие торжественной стопкой в его общежитии. Сколько людей было в его списке на получение благодарности или мзды, или взятки? Все получали от просителя свою благодарственную коробку в сопровождении милейшей улыбки, услужливого жеста, комплимента, басенки, анекдота, песни, спетой «звёздным» голосом.

За что же он благодарил какого-то брюзглого Виктора Алексеевича? Почему так унижался перед ним?

А наперёд! А вдруг пригодится. Старший коллега может слово замолвить, продвинуть, порекомендовать. Во всяком случае, не останется в обиде, не забудет, не кинет.

Наверняка, сладкий и прилипчивый Гаврильцев и перед директором лебезил и с местным главным партийцем дружбу водил… Главное — всем угождать…  Даже «собаке дворника, чтоб ласкова была»!

Я недолго проработала в учебном заведении, где обычным мастером оставался Николай Васильевич Гаврильцев. Он ступил на первую ступень своего карьерного роста. Скромен, со всеми на вы, взгляд подобострастный, с вышестоящими в полупоклоне, готов съездить, выполнить, совершить, услужить, ублажить… Но потом-потом он дойдёт до своей вершины и уж тогда, и уж там он развернётся, он возьмёт своё — тогда другие будут прогибаться и ублажать его. А сейчас надо потерпеть, сейчас не до жиру, не до блажи — «в чинах мы небольших».
 
Образ бывшего почти Гоголя пополнился новыми чертами. Молчалин — заклеймила я Гаврильцева.