Оплеуха

Согласно теории рукопожатий, любые два человека на планете Земля «знакомы» не далее, чем через шестые руки. Посчитал ладошки и я. Забавно вышло. Не знаю как с австралийскими аборигенами, но, к примеру, с приснопамятным фюрером третьего рейха мне довелось поручкаться довольно коротко, всего через два рукопожатия и одну оплеуху. Тянутся к ней две довольно длинные цепочки событий, о которых я и хочу рассказать.


Перед самой войной, месяца за два, семья моего деда, из Солдатской, переехала учительствовать в станицу Екатериноградскую. Правда, власть Советов дала ей новое имя – Красноградская. Но, в обиходе, оно как-то не прижилось. Станичники, как и прежде, называли её – Екатеринкой.
 
В восьмидесятых годах восемнадцатого века, Екатеринка была губернским городом Екатериноградом, и даже столицей Кавказского наместничества. Здесь начиналась «дорога Небесного ущелья», за которой, в начале девятнадцатого века закрепилось другое, более известное название – «Военно-Грузинская».

Побывали в станице: Суворов, Ушаков, Грибоедов, Одоевский, Пушкин, Лермонтов, Пирогов, Бестужев (Марлинский) ... Перечислять всех знаменитостей листа не хватит.

Однако, после закладки крепости Владикавказ, Екатериноград утратил свое стратегическое значение на Теской линии и город вновь стал обычной станицей, получившей прозвище «разжалованная».

Теперь она лежит в нескольких сотнях метров от левого берега Малки, чуть выше места её слияния с Тереком. Но, тогда, – в 1942 году, Малка, чуть не каждую весну менявшая своё русло, извивалась кольцами у самой станицы.

Конечно, не обошлось и без красивой горской легенды про седой Эльбрус, его сына Баксана, дочь Малку и её иноплеменного возлюбленного Терека; про её побег от отца к любимому, о погоне брата, который присоединился к влюблённым и отправился с ними на восход солнца, подальше от родных мест.
 
Малка действительно берёт своё начало у северного склона Эльбруса. Бурная и чистая в своём начале, сойдя в долину она начинает блуждать, становится ленивой и мутной.

Терек сбегает с гор в Дарьяльское ущелье, чуть ниже Крестового перевала и, вобрав в себя дюжину горных потоков, «бежит» к Малке. Перед тем как встретиться, он, на протяжении двух десятков километров, по излучине, течёт рядом с ней и её правым притоком Баксаном, образуя неширокое междуречье, открытое к югу и упирающееся в Малку на севере, как раз напротив Екатеринки.

За Екатеринкой, Малка отдаёт Тереку свои мутные воды, и он несёт их дальше, на восток, – к Каспийскому морю.

Эта особенность географического положения сыграла свою роль и в этой истории, и в военной судьбе станицы.

Поскольку другого жилья в станице не нашлось, семью поселили прямо в здании школы.

В начале февраля сорок второго, когда от линии фронта до Екатеринки было ещё далеко и бои шли под Ростовом-на-Дону, вслед за старшей дочерью, засобирался на фронт и Яков Дмитриевич. Станичное небо уже дышало войной, – случались бомбёжки. Больше доставалось расположенному под боком аэродрому, но перепадало и самой Екатеринке.

Во время одной из бомбардировок, недалеко от здания школы, едва не погибли двое из его детей, – Гелия и Володя. Гелька была на четыре года старше. Она опекала младшего брата и в этот раз успела толкнуть Вовку в какую-то борозду. Упав, он прикрыл голову руками и осколок немецкой бомбы, только распорол рукав его пальто.
 
Этот звонок судьбы, заставил Якова Дмитриевича подыскать семье другое жилье, – с глубоким погребом, подальше от школы и возвышающейся неподалёку церковной колокольни. Судя по всему, первая уже стала целью, а вторая была отличным ориентиром, для немецкой авиации.

Однако война показала себя и другой стороной. Уже после освобождения станицы, в январе 1943 года, командир «ночных ведьм» из 588-го ночного легкобомбардировочного авиационного полка, шутливо прозванного «Дунькиным», – Евдокия Бершанская, выступая перед жителями освобожденной станицы, расскажет, что главным ориентиром для её летчиц, как раз и была, эта самая колокольня, а приоритетной целью в станице – та самая школа. Но, до освобождения было еще далеко…

Комнату, на пятерых, сняли на окраине, в доме пожилой казачки. Оплатили на полгода вперёд, – аккурат по август.

В августе, в ходе проведения операции «Брауншвейг», передовые части группы армий «А», наступая с севера, навалились сразу на Моздок, лежащий на левом берегу Терека в трёх десятках километров восточнее Екатеринки. Но, взяв его ещё двадцать третьего, вплоть до начала сентября, продвинуться дальше, ни на восток, – в сторону Грозного, ни на юг, – в сторону Малгобека, немцы не смогли.

 Тем временем, после ожесточённых боёв за станицу Солдатскую, двадцать шестого августа они захватили Прохладный, лежащий к западу от Екатеринки. До станицы им оставалось, чуть более десяти километров. Однако, форсировав Малку, немцы двинулись вдоль Баксана на юг, к предгорьям Большого Кавказского хребта.

Аэродром в станице опустел только тридцать первого августа. Последней поднялась на крыло 1-я учебная авиаэскадрилья Ейского военно-морского авиационного училища имени Сталина.
 
Ночью за Терек ушла и наша пехота. Это были части из состава 151 стрелковой дивизии.
 
Несколько дней в станице было тихо. Если бы не «рамы» (тактический разведчик «Фокке-Вульф» Fw 189) над головой, – совсем мирное время.

Екатеринку выручило географическое положение. Междуречье, лежащее за Малкой, было западнёй и для наступающих, и для обороняющихся. Поэтому, когда в Прохладном уже вовсю свирепствовало гестапо в Екатеринке, находящейся меж двух огней, живого фрица ещё в глаза не видели. Так она оказалось в тылу немецких войск практически в нетронутом войной виде.

Для усиления своей группировки, увязшей в боях южнее Моздока, германское командование, сняло с туапсинского направления дивизию СС «Викинг». Пятого сентября она начала разгрузку в районе станции Черноярской и передовыми подразделениями вышла к Тереку километрах в десяти восточнее «Krasnogradskaya».

Была суббота и станичники с утра вышли на бахчу. Учителя тоже имели свои участки.

В середине дня, на просёлке Вовка заметил шлейф густой пыли.  Его тащили за собой две пары мотоциклов. Это был боковой дозор «викингов».

Работу оставили. Побросали на тележку несколько арбузов вперемешку с тыквами и заторопились домой.

У ворот нашли свои пожитки. Хозяйка начала выволакивать их из дома, едва завидев в окно первого оккупанта. 

– Что мне ваши деньги теперь?
– Ну, не тыквами ж вам платить…
– Тыквами, вот, – за тележку заплатите.

И тележка, и тыквы оказались очень кстати. Вовка, с сестрами, Милькой и Гелькой, помогли маме и бабушке загрузить вещи. Женщины опять взялись за оглобли и двинулись, на школьный двор. Девочки шли по сторонам, придерживая узлы. Младшему, девятилетнему Вовке, доверили верёвку, привязанную к задней ноге кабанчика Борьки.

Начинались сумерки, но света в домах не зажигали. Станица замерла, и тишина стояла гробовая. Не нарушила её и тележка, ободья которой глубоко утонули в мягкой, бархатистой пыли. Только жизнерадостный визг Бориса, время от времени разносившийся на полстаницы, никак не соответствовал драматизму ситуации.

– Чему радуешься дурак? – думал Вовка, подгоняя бестолкового кабанчика хворостиной, выдранной им из хозяйкиного плетня.

– Разъелся на арбузных корках. Тебя-то фрицы уж точно сожрут!

Хотя немцев и ждали каждую минуту, но в Екатеринку они вернулись лишь тремя днями позже, – когда дивизия ввязалась в бои за небольшое село Малгобек (западный) и пришло время обустраивать её тылы.

Благодаря этой отсрочке, Володька успел перетащить на чердак всю школьную библиотеку и кое-что из инвентаря. Понятно было, что немцы обязательно займут здание. Так и оно и вышло.

Командовал фрицами какой-то тыловой офицер. Он лично осматривал помещения и, наткнувшись на притихших постояльцев, едва шевельнул пальцами куда-то в сторону окна, – будто пылинку смахнул: 

– Weg! (Вон!) – и, продолжая шарить взглядом по потолку и стенам, вышел из комнаты.

– Чего это он? – переспросила баба Настя.

– Вэкинштейн, говорит – пояснил Вовка.

– Да ну тебя! Нюся, что он сказал?

– Убирайтесь сказал … Худо дело, совсем schwach (худо)…

– Куда ж пойдём-то? Нюсь!

Но выбирать не пришлось. В распахнутую дверь заглянул солдат. Он пересёкся взглядом с Вовкиной мамой и мотнул головой.

– Folge mir (Иди за мной).

Солдат проследовал вдоль стадиона за школу, и остановился у старого, заваленного хламом флигеля с распахнутой дверью и сорванным замком. Кивнув на проем, он сказал:

– Ihr werdet hier leben (Жить будете здесь).

В юности Анна Ивановна училась в Гатчинской женской гимназии, поэтому немецкий знала сносно. Она попыталась было объяснить, что им будет лучше уйти вовсе. Но солдат, вытянув губы трубочкой, зацокал языком. Отрицательно покачивав указательным пальцем перед Нюсиным носом, он, не отводя взгляда, сменил указательный палец на большой и указал им в дверь флигеля.

– Und beeil dich (и побыстрее).

Нюся ответила коротким кивком.

Когда перетаскивали вещи, Вовка заметил, что один из снующих по коридору солдат, откинув ляду, полез на школьный чердак. Было видно, как он, немного привыкнув к мраку, осмотрелся, поднял какую-то книгу, повертел её в руках и, не открывая, швырнул на прежнее место. На том, к Вовкиной радости, осмотр чердака закончился. Прикрыв над собой ляду и набросив проушину на замочную петлю, солдат, бочком спустился вниз, отряхивая свободной рукой испачканные колени.

Так здание школы было занято штабом 5-ой панцер-гренадерской, добровольческой дивизии СС «Викинг». Состояла она из трёх моторизованных полков СС: «Нордланд», «Вестланд» и «Германия»; 5-го артиллерийского полка, танкового батальона «Викинг» и частей помельче, в частности, – батальона связи, одна из рот которого расположилась тут же, в станице.

Дивизия насчитывала без малого двадцать тысяч солдат СС. Значительную их часть составляли «лица родственной крови» – добровольцы из Бельгии, Дании, Нидерландов и Норвегии. Но в станице были только немцы.

Командовал дивизией группенфюрер СС, генерал-лейтенант Ваффен-СС Феликс Мартин Юлиус Штайнер.  Дивизия изначально создавалась под Штайнера и, что называется, по его чертежам. Татуировку с изображением этого идеолога «зелёных СС» и теперь ещё можно встретить, – где ни будь на заднице "свідомого" нацбатовца.

Первый раз Штайнер появился в станице уже после того, как его гренадеры овладели руинами западной части города Малгобека. Четырнадцать раз развалины переходили из рук в руки, но продвинуться дальше немцы уже не смогли. Точку в их попытках поставил встречный танковый бой на южной окраине Малгобека у села Сагопшин. Из пятидесяти восьми танков и самоходок, 28 сентября, танкисты Штайнера потеряли пятьдесят четыре машины. Наши потери составили десять танков. Итоги этого боя, поставили крест на всех надеждах фюрера сходу овладеть нефтепромыслами Кавказа.
Усилить группировку было уже нечем. Все, что было он бросил под Сталинград.

С этого времени Штайнер лишь временами покидал штаб дивизии. Если кто и выиграл от соседства с ним, так это Борька. К декабрю у станичников давно уже не осталось не то, что хрюшки, даже тощего цыплёнка. Семья ела то же, что и поросёнок, – тыквенную кашу, да семечки. Ими, с осени, был набит огромный сундук, на внутренней стороне крышки которого, давно, ещё в двоенное время, красными учительскими чернилами, было нацарапано – «Сундук Вовен».

За долгожителем Борькой пришли только под католическое рождество. Повар – немолодой солдат, в белоснежном колпаке и замызганном фартуке, предстал пред Анастасией Фирсовной, когда она, теперь уж в последний раз, кормила Бориса. Позади повара стоял другой солдат, прижимая к шинели месячного поросёнка.  Повар жестами предложил обмен. Фирсовна заупрямилась:

 – Что? Моего Борьку за этого ососка? Не отдам!

Когда на шум выглянула Нюся, она увидела повара стоящим как цапля, на одной ноге. В левой руке он держал шлёпанец, а костяшками пальцев другой барабанил о подмётку, будто пытаясь достучаться до Фирсовны. Потом он тыкал в неё пальцем, крутил им у своего виска, что-то возмущённо поясняя…

Но Фирсовне, из всех слов, было понятно только одно – «фюрер».

– Отдай мама – подойдя сказа Нюся, – не отдашь, придут полицаи, тогда и этого не получишь.

Но казачка, свое слово уже сказала, как отрезала…  И немцы ушли.

– Чой-то он всё, – фюрер, да фюрер?

– Он сказал, что, Гитлер наградил их командира и сегодня он возвращается из ставки фюрера. Вот они и мечутся, как ... Наверное, отметить хотят – пояснила Нюся. 

Через полчаса пришли полицаи … Пока двое вязали Борьке белые ноги, третий, бывший школьный учитель, наклонясь к Нюсиному уху, шепнул скороговоркой:

– Мильку прячьте. Завтра в Германию угонять будут.

Борьку резали с музыкой, – под оркестр. В это время, на школьном стадионе, шла репетиция торжественной встречи Штайнера.

Вечером Милька оказалась в тесном погребке, а Борька на роскошном банкете у группенфюрера. Отмечали его награждение Дубовыми листьями к нашейному Рыцарскому кресту Железного креста. Двадцать третьего декабря, в «Волчьем логове», Гитлер лично вручил Штайнеру грамоту с золотым орлом и небольшую серебряную клипсу на ошейник, изображающую три дубовых листочка. Рыцарский крест и сам по себе награда не рядовая, а таких, – «дубовых» рыцарей, у фюрера на то время было сосем не густо. Клипса Штайнера была сто пятьдесят девятой.

К этому времени немцы уже забыли про кавказскую нефть и получили в нос под Сталинградом. Пытаясь удержать линию фронта, они перешли к обороне. Наступил тот короткий период, о котором говорят – «на фронте без перемен».

Околачиваясь в Екатеринке Штайнер взял за правило прогуливаться со щенком. На заднем дворе он появлялся в лучах заходящего солнца и, проходя в нескольких шагах от флигеля, в последнее время стал замечать девчонку, лет четырнадцати, сидевшую бочком на перилах крылечка.
 
Сидела она всегда в одной позе, прислонясь спиной к столбу, подпиравшему серый дощатый навес. Тоненькая, легкая, с черной косой, толщиной в руку, всегда лежащей у неё на коленях. И глаза… На расстоянии они казались совсем чёрными, как уголья.

Всего через несколько лет, в Ленинграде, кто-то из поклонников, ради этих глаз ночной мотоциклистки, расколошматит огромную витрину фотоателье на Невском. Так что, видимо было в ней что-то, от чего Феликс всякий раз втягивал живот…

Да и Гелька мёрзла здесь как раз из-за этого пруссачка. Пока он тут болтался, она была «на стрёме» … В это время старшая сестрёнка могла выбраться из своего подпольного убежища, поразмяться и порадоваться заходящему солнышку. Немцы в это время готовились к ужину, да и полицаи по дворам уже не шастали. Но предосторожности не бывают лишними.  Гельке достаточно было бросить косу за спину и Милька, по Вовкиной команде, скатилась бы в подпол, – под крышку люка, с надвинутым на неё половиком.

Но однажды бомбёжка случилось прямо во время генеральского променада. Вначале затявкали зенитки, потом на аэродроме стали рваться бомбы. По опыту было понятно, что этим дело не кончится. Штаб дивизии сразу же опустел. Эсэсовцы, нахлобучив каски, гуськом ушли в глубокие извилистые траншеи, которыми предусмотрительно изрыли весь школьный двор.

На заднем дворике, «tеte а tеte», остались только двое, – Гелька и Феликс. Ощутив спиной её насмешливый взгляд, он понял, что попал в ловушку, – девчонка дожидается его позорного бегства, да ещё и на глазах у подчинённых, чего рыцарь железного креста позволить себе никак не мог. По крайней мере, он так думал… Но, приняв вызов, допустил ошибку. Группенфюрер вступил в смертельную игру, выигрыш в которой сулил смерть, а проигрыш означал – позор. Это Штайнер понял сразу. Но не сразу почувствовал, как в этой патовой ситуации превратился из группенфюрера СС в бледную пешку, оказавшуюся под боем маленькой чёрной королевы.

Дойдя до конца дорожки Феликс остановился, подтянул к ноге ошалевшего щенка, хрипящего в ошейнике, медленно развернулся, и не глядя в Гелькину сторону, нарочито неспеша, двинулся в обратном направлении.

Игра продолжалась ровно до тех пор, пока пятидесятикилограммовые фугасы не взвыли дуэтом прямо над их головами. Только тогда Штайнер взглянул на Гельку, – уже почти в упор.

Но Гелька, только чуть приподняла бровь и, не отводя насмешливых глаз, скривила едва заметную ухмылочку, будто говоря:

– Вам мат, группенфюрер…

И Феликса прорвало. Шахматы закончились. Взбешённый, с перекошенным от ярости лицом, спотыкаясь через визжащего под ногами щенка он подскочил к Гельке, и размашистой оплеухой буквально смахнул её с перил, тем же приёмом, каким в нападающем ударе кладут за сетку волейбольный мячик.

Окончательно Гелька пришла в себя уже когда поднялась на ноги. Было тихо, только звон в голове.
 
– Уши заложило – догадалась она, озираясь по сторонам.

Ни прусачка, ни щенка, только едкий сизый дымок, да, горький запах, какой остаётся от взрывчатки.

– Фу-у... Обосрался викинг! – удовлетворённо пошептала Гелька и, уже поднимаясь на ступеньки, добавила в голос:

– И дерётся, как баба!

Навеса над крыльцом уже не было, а из покосившегося столба, ровно в том месте, на которое она, всего несколько секунд назад, опиралась спиной, ощетинившись венчиком из желтых щепок, торчал серебристый осколок советской авиабомбы. Он был, величиной с Гелькину ладонь. Она прикоснулась пальцами к его рваным краям, но тут же отдёрнула руку.

Ух, чёрт! Горячий, привет Родины…

На следующий день немцы стали уходить. Вместе с ними исчезли и полицаи. Первого января 1943 года Красная армия перешла в наступление и через три дня наши части, без боя, вернулись в станицу. Как и ушли.