Разлученные навек

У меня есть друг не буду называть его имя, но это слоненок. Допустим зовут его Макс — Макс, как раз идеально ему подходит.
Так вот, мой друг Макс — мастер спорта по безысходности. Если б был такой спорт, то он бы был чемпион. Думаю, при особом желании, Макс смог бы даже переплюнуть своими историями Хемингуэя с его кратким, но очень трагичным рассказом: "Продаются детские ботиночки. Неношеные."  Кстати эту байку мне тоже поведал Макс. (Хм, как же замечательно ему подходит выдуманное имя)

Итак. Макс из тех людей, кто все время плачется о своей судьбе, но ничего не меняет. Иногда (всегда) это бесит окружающих. Однажды и я, воспротивившись его природному занудству, не выдержал и с горяча ляпнул, что Макс «потратил в пустую последние пятнадцать лет жизни». (После окончания института и по сей день он и правда объективно занимался какой-то ерундой, хотя на потоке больше всех подавал надежды, был лучшим студентом и любимцем преподавателей)
Конечно же Макс очень обиделся на эту  мою ремарку и в отместку не приезжал ко мне целый год. Но потом неожиданно нагрянул и прожил аж целые две недели. Тогда то он и поведал мне эту печальную историю.

Начинается его история так. Была у Макса большая отдушина в жизни, можно сказать его место силы — тренажёрный клуб. Каждую пятницу Макс как часы бежал занимался и пропадал там до самого вечера.
«Этот клуб, — говорил Макс восторженно, —  самый большой и лучший в городе. А ещё там хамам и сауна!» — добавлял он с особой любовью. — В нем я завсегдатай, а с  некоторых пор ещё и доверенное лицом!»
Под доверенным лицом он понимал, странную поблажку администраторов позволявшую ему сидеть в хамаме после закрытия дополнительные 10 минут. Не знаю, как объяснить для читателя в чем тут особый прикол, но для Макса, который у нас большой любитель халявы, такая поблажка была несомненной удачей.

Кроме любви к хамаму, Макс мечтал накачать себе грудь, такую, чтоб все остальные качки завидовали. Другие части тела он не особо любил качать по самым разным надуманным причинам. Например, отсутствие в его расписании упражнений для ног он объяснял так: «зачем качать ноги? В гробу их все равно накроют белой тряпочкой». (В этот момент Макс сквозь годы улыбается мне своей грустной улыбкой)
К слову были и другие части тела, которые Макс не любил напрягать. Я говорю конечно про лоб. Как зеница око, берег Макс шикарный свой лоб от морщин. С этой целью будучи ещё ребёнком принял он не легкое для себя решение. Макс никогда не удивляться. Возможно именно по этой причине однажды он лишился природного любопытства, а вследствие здорово приуныл (а может это было связано с какой-то другой из его грустных историй, например, с 138. Все свои истории он любил нумеровать). Впрочем, его большой ровный глянцевый лоб с лихвой компенсировал эту не особо нужную для взрослых людей потерю.

Будучи у меня в гостях и увидев мои новые гантели, Макс сообщил печальную новость: «моего любимого клуба больше нет». Оказалось, что некий владелец здания, по мнению Макса, ни меньше, ни больше, как «проворовавшийся депутат», решил компенсируя свои алчные запросы сдать квадратные метры поэффективней. Первым делом он арендаторов-качков выгнал со всем их экономически не выгодным черметом, но далее этого решения не пошёл, поскольку вскоре случился ковид-карантин. За оставшийся срок найти замену качкам не удалось, а дальше все дело заглохло.
Макс мог легко перевоплощаться в разных персонажей своих историй и везде подмечать упущенную выгоду. Вот и здесь прежде всего его возмущал тот факт, что депутат выгнал качков ровно за месяц до карантина. «Они бы и так закрылись! — говорил Макс возмущённо (в карантин тренажёрки тогда не работали) — ,а так «депутат» за целый месяц аренды недополучил». Любая расточительность всегда возмущала Макса до глубины души.

С тех пор прошёл год, и целый год Макс страдал, что не может качать свою грудь, Впрочем, исправить это положение дел он не спешил. Найти новый клуб не хватало душевных сил, а старый не открывался. Зато был и профит. Можно было много драматично страдать и много жаловаться, чем Макс с удовольствием и занимался. Кроме того в тот момент он «сам у себя зарабатывал» (выражение Макса) не оплачивая абонемент клуба.

Впрочем, все это лишь прелюдия, сама история начинается дальше.

Драматизм в его ситуации добавляет то факт, что у Макса на самом деле гантели имелись. В принципе, он мог качать грудь даже дома, вот только беда была в том, что по неизвестной науке причине дома оказалась лишь первая из гантелей, вторая... барабанная дробь... лежала на даче!

В течении года каждый из выходных Макс исправно посещал свою дачу, но ни разу не удосужился захватить вторую гантель оттуда.
Прошёл ещё год, ситуация не изменилась.

С тех пор он приезжал ко мне несколько раз, но потом вдруг исчез, на звонки отвечает скупо и редко. Несколько раз я пытался опять навести мосты, вернуть нашу дружбу обратно, но за последние годы Макс сильно изменился. Что-то в нем сломалось и отношения наши вряд ли будут такими же тёплыми, как прежде.
Я часто вспоминаю о нем и много  грущу. Всё-таки он оставил в моей судьбе яркий след. Иногда, поддавшись скупой ностальгии, я закрываю глаза и будто в кино вижу концовку той странной истории:

Годы идут один за другим. Хозяин гантелей стареет. Два одиноких куска чугунины лежат, разлученные навек!
Проходит так много времени, что будучи уже глубоким старцем, Макс вдруг понимает: «близок конец, а я так много не успел». Тогда, в приступе паники от грядущего дедлайна он начинает браться за все незаконченные проекты сразу: пишет музыку, пытается спроектировать и построить идеальный дом мечты, но все, за что он берётся, не спорится. То ли времени недостаточно, то ли хватка уже не та. Макс разочарован и опустошен и в момент своего отчаяния, в воображении видит две разлученные гантели. «Вот оно! — приходит к нему озарение. — Уж это то дело я завершу наверняка!» — Найдя в себе силы, он наконец свозит разлученную парочку вместе. Два разлучника лежат перед ним на полу. Он смотри на них, улыбается — теперь то можно и покачаться. В порыве нахлынувших чувств Макс пытается поднимать их обе, пробует заниматься. Но гантели не поддаются, силы уже не те. Он пробует снова и снова — и только ему удаётся немного оторвать их от пола, когда силы его окончательно покидают. Бросив пустые попытки, дряхлый и измождённый старик обессиленным ложится на кровать и тихо засыпает (возможно уже навсегда), а две гантели продолжают лежать: сведенные вместе, но так и не поднятые.
«Лежат они там ещё долго, как символ несбывшихся надежд, ошибочно выбранных путей и потерянных впустую многих лет жизни», — говорит голос за кадром. Камера отъезжает. Экран темнеет. Наступает суровый, но неизбежный финал.