Лена, Маша, Жора и никто

ЛЕНА, МАША, ЖОРА И НИКТО


РАССКАЗ

Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения случайны.


I. В КОЛХОЗ, НА ПРОПОЛКУ

           – Ну что, сдал документы? – спросил начальник механического цеха Фокин.
           – Да, Вадим Сергеевич – ответил Владик Арефьев, ученик слесаря.
           – Как Донецк поживает? – продолжал допрос Фокин. – Я там бывал пару раз. Красивый город.
           – Честно говоря, не знаю, Вадим Сергеевич. – Шесть часов на автобусе туда, ещё шесть часов обратно, и ещё два с половиной часа провёл в приёмной комиссии, пока сдавал документы и писал автобиографию. Город большой и очень шумный, с нашим Свердловском не сравнить. Устал сильно.
           На поездку в Донецк Владик потратил весь вчерашний день. В прошлом году судьба занесла его в Одессу, но в местный университет поступить не удалось, поэтому местом второй попытки стал Донецк, где намечалось «покорение» политехнического института.
           – Ну, если устал, – закончил разговор Фокин, как-то странно улыбаясь, – тогда нужно развеяться, отдохнуть, так сказать. Да и вообще, разве ходить в спецовке позволяет статус без пяти минут студента ДПИ? Быстро в баню, переоденешься – и домой. Завтра прямо с утра подходишь к нашему комбинату, садишься в автобус и отправляешься в колхоз на прополку кукурузы. Всё понятно?
           – Да, – кивнул ошарашенный Арефьев. – А куда ехать, и когда отходит автобус?
           – Не очень рано, не беспокойся, – успокоил Фокин. – В шесть утра. Куда, говоришь? Да вроде в колхоз Свердлова, около Дарьино-Ермаковки.
           В баню Владик шёл, ещё не понимая до конца, что ему предстоит завтра. Где эта Дарьино-Ермаковка, он понятия не имел. И ещё: тяпку брать или нет? Будут кормить там или нет?
           – Ты куда? – остановил его Миша Филатов, напарник.    
           Миша отличался полным, рыхловатым телосложением, но силу имел немалую, и сейчас легко нёс на плече металлическую рудничную стойку.
           Владик объяснил.
           – Нам так не жить, – сделал вывод Миша. – Может, и мне поехать на прополку? Пойду, попрошу Вадима Сергеевича: может, отпустит?
           Владик махнул рукой, не понимая, в чём прелесть прополки на жаре.
               

II. МАША

           Наутро Владик торопился, почти бежал, но всё-таки едва не опоздал.
           – Уже без пяти шесть, – встретила его разгневанная Маша Дымова. – Ты что думаешь, что если почти студент, всё должно сходить с рук?
           Комсомольская активистка невзлюбила Арефьева недавно, чуть ли не со вчерашнего дня. Причину знали только двое: сама Маша, и, конечно, Владик. Перемену отношения к нему  девушки заметили многие, но знали только, что случилось это сразу после поездки комсомольского актива на Донец. Шептались, будто Гене Кружкову, давнишнему воздыхателю Маши, под большим секретом кто-то передал о некой истории, произошедшей  между ней и Владиком, но когда Кружков спросил, что именно, рассказчик недоумённо пожал плечами и понимающе хмыкнул. Говорили даже, что этого доброхота Гена даже побил.
           Впрочем, до Владика эти слухи дойти ещё не успели. В ответ на выпад активистки он только вздохнул, поднялся в салон автобуса, и занял свободное место. Тяпку, чей острый край мама Владика для безопасности крепко увязала ветошью, положил на пол в проходе, где уже лежали другие такие же орудия сельского труда.
           Дымова уже спокойным тоном сказала водителю:
           – Можно ехать.
           И в салон:
           – Петь будем?
           Так как ей не ответили, Маша заметила:
           – Эх, вы, сонные тетери. Ну, ничего, я вас сейчас разбужу. Только чур подпевать.   
           Она села на своё место и запела красивым, глубоким голосом:
 
«Я мечтала о морях и кораллах. / Я поесть хотела суп черепаший. / Я шагнула на корабль, а кораблик / Оказался из газеты вчерашней.

           – Ну? – потребовала Дымова.
           Нестройный женский хор подхватил:
 
«Я шагнула на корабль, а кораблик / Оказался из газеты вчерашней».

           – Другое дело, – одобрила Маша. – Продолжаю:

«То одна зима идёт, то другая / И метели за окном завывают. / Только в клетках говорят попугаи, / А в лесу они язык забывают.

           Проснувшийся народ снова повторил две последние строки. Маша пела, а Владик рассматривал спутников. Автобус был почти полон, а это значило, что в салоне находилось не менее тридцати человек, в основном женщины. Кого-то он знал, кого-то видел впервые.

«А весною я в несчастья не верю, / И капели не боюсь моросящей. / А весной линяют разные звери. / Не линяет только солнечный зайчик».

           Теперь  и Владик повторил две последних строки известной песни:

«А весной линяют разные звери. / Не линяет только солнечный зайчик».


III. ПОЛЕВОЙ СТАН №3

           Ехали долго. Дарьино-Ермаковка оказалась довольно далеко от города. Исполняя известные ей песни, Маша даже успела охрипнуть, и теперь мирно дремала, приклонив голову к плечу своей соседки.   
           Однако автобус в село не заехал, а направился куда-то в сторону. Асфальтовое покрытие закончилось, и Арефьев, обернувшись, стал наблюдать, как позади закручивались клубы поднятой колёсами пыли.
           Наконец движение прекратилось. Когда облако пыли рассеялось, стало понятно, что автобус остановился около странного сооружения, опиравшегося на вкопанные в землю жердины, а стены и крыша представляли собой перевитые и укреплённые проволокой ветки деревьев, срубленные вместе с листьями, которые успели полностью высохнуть и даже частично опасть. Владик рассмотрел и прибитую к одной из жердин табличку, на которой чёрной краской по трафарету выбиты слова: «Полевой стан №3».
           Сурового вида женщина неопределённого возраста с коричневым от загара лицом стояла и переписывала в раскрытую тетрадь имена и фамилии новоявленных сельскохозяйственных работников, по одному выходивших из передней двери автобуса.   
           Владику женщина объявила монотонным голосом:
           – Владислав Арефьев, номер двадцать третий.      
           Стояла удушающая жара. Рубашка сразу намокла от пота. «Что, на таком солнцепёке нужно ещё и работать?» – с испугом пронеслась мысль.
           – Все? – спросила женщина.
           Несмотря на зной, голову её укрывала бывшая когда-то белой, а теперь бурая от пыли косынка. 
           – Итак, вас тридцать одна рабочая единица. Идите за мной.
           «Единица? – изумился Арефьев. – Мы что, винтики какие-нибудь?»


IV. ЖОРА

           Шли недолго.
           – Ваш фронт работ здесь, – указала женщина сначала себе под ноги, а затем рукой махнула куда-то вдаль. – Это кукурузное поле. Стволики растений видны хорошо, так что полоть несложно. Норма для каждого: два рядка туда, и столько же обратно. Всё понятно?
           – Туда – это куда? – спросил кто-то негромко. – Что-то я края поля не вижу.
           – Это потому, что поле спускается к речке, – меланхолично пояснила женщина. – Кстати, там есть небольшой пруд. А рядки недлинные, если вы это имеете в виду: всего какие-нибудь три километра.
          Шахтную команду женщина распределила быстро, и работа началась. Мишу Филатова Вадим Сергеевич всё-таки не отпустил на прополку, и лиц мужского пола оказалось четверо: Владик, двое немолодых рабочих с участка конвейерного транспорта, и парень лет двадцати, оказавшийся на поле соседом Владика слева, а справа колхозная руководительница поставила молодую женщину лет двадцати двух, коренастую, большегрудую, с крепкими руками и ногами, которая сразу взяла быстрый темп, и значительно оторвалась от Владика и его соседа. Солнце сильно пекло, немилосердно поджаривало кожу рук и шею, и Арефьев мысленно поблагодарил мать за матерчатую кепку белого цвета, – её отец обычно надевал, уезжая на своём мопеде ловить рыбу в близлежащих прудах. Сосед с завистью поглядывал на эту кепку, так как его обнажённая голова вскоре покраснела.
           – Тебя как зовут-то? – спросил Владик.
           – Георгий, можно Жора, – прохрипел парень.
           – Советую снять рубашку и хотя бы ею защитить голову – предложил Владик. – Ты плохо выглядишь. Можешь свалиться. Сегодня солнце просто бешеное.
           – Думаешь, получу солнечный удар? – не поверил Жора, но рубашку всё-таки снял, соорудил из неё что-то похожее на платок, и завязал концы вокруг шеи.
           Владик заметил, что лицо парня стало постепенно приобретать нормальный цвет.
           – Спину могу сжечь, – пожаловался Жора.
           – А ты через какое-то время опусти рубашку вниз, а потом – снова подними на голову.
           Между тем край поля медленно, но приближался.               
   

V. ПРУД

           Наконец рядки закончились. Владик в изнеможении сел на пыльную траву, осмотрелся, и с изумлением заметил, что основная группа далеко отстала.
           Внизу что-то блеснуло. «Пруд», – вспомнил Арефьев слова суровой колхозницы.
           Через пару минут свои рядки закончил и Жора.
           – Предлагаю освежиться, – предложил Владик, указывая на водоём.
           Жора согласился. В пути познакомились поближе. Жора оказался студентом инженерно-экономического факультета Донецкого политехнического института, перешёл на пятый курс, а на шахте проходил практику в плановом отделе.
           Владик даже присвистнул:
           – Знаешь, а я ведь отвёз документы именно в твой институт, и на этот же факультет.
           Жора только улыбнулся.
           – Ты хоть знаешь, какой у нас конкурс?
           – Пока нет.
           – Когда я поступал, было десять человек на место.
           Владик сглотнул.
           – Но ты же поступил! Значит, остальные девять просто плохо подготовились. Неужели на вступительных экзаменах выдали такие уж сложные задания?
           – Я в точности не помню, – признался Жора. – Всё-таки прошло четыре года. Я готовился с репетиторами, и задачи оказались вполне по силам. Ты говорил, что в прошлом году провалился на устной математике?
           – Да, – кивнул Владик. – Но с той осени и до самого мая я ходил на подготовительные курсы, а это то же самое, что и помощь репетиторов. Может, даже лучше.
           – Ну, что ж, – согласился Жора и тут же поморщился, прикоснувшись к своим обожжённым плечам, – давай, дерзай.    
           Говорить больше не хотелось, да и пруд уже дышал прохладой у самых ног. Небольшой водоём, со всех сторон окружённый раскидистыми ивами и кустами ольшаника вперемешку с бузиной, словно приглашал окунуться.
           Вода оказалась в меру тёплой. Жора выбрал место среди кустарника, в тени высокой ивы, и с наслаждением погрузился по плечи. Владик решил поплавать, и уже через несколько секунд оказался в центре пруда.


VI. ЛЕНА

           Арефьев заметил, что совсем рядом с их местом, за густыми кустами шумно плескалась та самая соседка, что полола справа и окончила работу раньше ребят. Она стояла спиной к Владику и резвилась: подпрыгивала, поднимая брызги, а потом приседала, погружаясь в воду с головой. Арефьев машинально отметил, что тело женщины очень красиво, и она совсем раздета. От неожиданности молодой человек даже перестал работать руками, поэтому едва не ушёл под воду, и стал отчаянно барахтаться. Шум поднялся немалый. Женщина повернулась на звук, присела в воде по шею, подняла правую руку и погрозила юноше пальцем. Вдруг её лицо стало серьёзным.
           – Ты что, тонешь? – крикнула она.
           Владик решил, что есть повод подплыть ближе.
           – Нет, я умею плавать, – объявил он, отыскав под ногами твёрдое дно.
           Женщина стояла рядом, на расстоянии вытянутой руки.
           – Давай знакомиться, – предложила она.               
           – Давай, – согласился Арефьев. – Меня зовут Владислав. Можно – Владик.
           – Лена, – произнесла она с серьёзным видом и протянула руку.
           Владик осторожно пожал её.
           Лена ответила на пожатье и засмеялась.
           – Что? – не понял юноша.
           – Да так, – перестала она смеяться и пожала плечами. – Дурацкая история. Если посмотреть со стороны, то можно умереть со смеху.
           – Почему? – удивился Владик.
           – Что ж тут непонятного? Стоят двое голых в воде и знакомятся, да ещё и руки пожимают.
           Владик смутился:
           – Я не голый. 
           – Ты что, купаешься в трусах? – округлила глаза Лена и от удивления даже привстала. – А потом пойдёшь на поле в мокрых штанах? Нам же ещё по два рядка идти, целых три километра!
           – Вот и высохнут – пробормотал Владик, старательно глядя женщине в лицо и краснея.
           Стоя лицом к берегу, он вдруг заметил, что основная масса народа уже окончила прополку и стремительно приближается к пруду.
           – Лена, – прошептал Владик, – сюда идут.             
           Она обернулась, оценила ситуацию и негромко спросила:
           – Ты где вошёл в воду?
           Арефьев указал.
           – Я пойду туда вдоль берега, а ты выйди вон там, забери мою одежду и тяпку. Хорошо? Только быстро, пожалуйста.
           Молодому человеку вторично объяснять не пришлось.


VII. ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

           Когда Владик, с женской одеждой в одной руке и тяпкой в другой, вернулся к зарослям ольшаника, среди которого, в укромном месте под огромной ивой они с Жорой облюбовали себе крошечную полянку, то увидел странную картину. 
           Жора сидел на вылезшем из земли толстом корне ивы. С него крупными каплями скатывалась влага, а на вытянувшееся от изумления лицо без улыбки нельзя было смотреть. На него из пруда грозно смотрела Лена, вышедшая из воды по пояс. Она стояла, уперев руки в бёдра, и собиралась что-то сказать.
           – Жора, это Лена, ты должен её вспомнить – поспешил разрядить ситуацию Владик. – Её рядки на прополке справа от меня. Мы только что познакомились.
           – Ну, ты даёшь, – только и смог вымолвить Жора. – И когда только успел? Теперь я верю, что ты точно поступишь.
           Владик отвечать не стал.
           – Отвернись, пусть девушка оденется, – сказал он спокойно и подал руку Лене, помогая выйти на берег.
           Женщина оделась быстро.
           – Куда это ты собрался поступать? – спросила она, расчёсывая мокрые волосы пятернёй.
           Владик рассказал, упомянув, что Жора является студентом вуза, куда и он тоже подал документы.
           – Так Вы, Георгий, скоро окончите институт? – спросила она, садясь на другой, не менее толстый корень ивы.      
           – Через год, – подтвердил Жора.
           У Владика, как говорится, и «челюсть отвисла». На него женщина больше не обращала внимания. Она принялась Жоре задавать вопросы о семейном положении (он оказался холост), о том, где живёт, о родителях, – и Жора понемногу расслабился, стал отвечать, глядя новой знакомой в глаза.
           Владик оделся, ощупал свои брюки, моментально ставшие мокрыми, горько усмехнулся, достал из кармана пачку «Ту-134», и с наслаждением закурил.
           – И мне, – протянула руку Лена. – И Георгию.
           – Я не курю, – смущённо замотал головой Жора.
           – Тогда и мне не надо, – тут же убрала руку Лена.


VIII. МАША И НЕХВАТКА ВРЕМЕНИ
      
           Владик сплюнул от огорчения и вышел из ольшаника. По тропинке, тянущейся вдоль берега, держа в руках тяпку, шла Маша Дымова, усталая и сердитая.
           – А, это ты, – только и сказала она. – Не знаешь, где здесь можно искупаться? Там, где все наши, воду уже взбаламутили, а я хочу туда, где людей поменьше, а вода почище. Ты вышел оттуда? – она указала рукой Арефьеву за спину. – Там нормально?
           – Да, – ответил Владик и вздохнул. – Но там, увы, занято.   
           Дымова внимательно поглядела на Владика, всё поняла, и сказала, уже не так сердито:
           – Что ж, давай поищем другое место. Не возражаешь?
           Владик и не думал.
           – Нам с тобой стесняться друг друга нечего, – сказала Маша. – Помнишь Донец?
           Арефьев кивнул. Почти три дня назад, когда комсомольская организация выезжала на Донец, Владик ночью переплыл реку в нетрезвом виде, еле выжил, и, выходя на берег, неожиданно увидел Машу. Что произошло дальше, ни он, ни она вспоминать не хотели. Маша посчитала себя отвергнутой и не на шутку обиделась, хотя Владику тогда было не до приключений – он остался жив, и решил, что этого вполне достаточно для одного дня. Маша неожиданно предложила:
           – Владик, давай мириться. Как говорится, кто старое помянет… И вообще, знаешь, что? Хочешь, скажу?
           Арефьев только вопросительно заглянул ей в глаза.
           – Никогда не обижай женщин. Никогда. Слышишь?
           – Да, – проговорил Владик тихо. – Не буду обижать, Маша.
           Дымова рассмеялась и потрепала его за ухо. Это было небольно.
           Она оказалась, под стать Лене, такой же раскованной, и одежду оставила на берегу. Владик, воспитанный в пуританской семейной обстановке, начал догадываться, что в жизни действуют совсем иные принципы поведения, что молодые особы женского пола склонны к любованию своим телом, и придают этому большое значение. И ещё понял Владик, что женская недоступность, о которой твердили романы русской классики, не простирается слишком далеко.
           Впрочем, времени для чего-то серьёзного явно не хватило: строгая женщина, руководившая станом №3, громким голосом уже звала купальщиков продолжить прополку. 


IX. НИКТО

           Лена попросила колхозную руководительницу выделить ей и Жоре рядки, расположенные рядом, затем укрыла его обгоревшие плечи своей косынкой. Вообще – стала всячески заботиться о новом напарнике: взялась полоть кроме своих двух ещё и рядок Жоры. Работала она споро, и вскоре эти двое оказались впереди.       
           Владик полол свои рядки неподалёку, и, конечно же, отстал. Когда, чумной от жары, он наконец закончил работу и, пошатываясь от усталости, подошёл к бочке с колодезной водой, которую только что привезли на стан заботливые колхозники, то увидел Жору, в одиночестве сидящего в тени ясеней, ошалевших от зноя и опустивших листву. Студент разложил около себя так называемый «тормозок», состоявший из варёных яиц и хлеба,  и с отвращением поглощал его, запивая водой, налитой из колхозной бочки в маленькую эмалированную кружку. Лена и Маша обедали несколько поодаль, причём первая активно жестикулировала, а вторая внимательно её слушала.
           Арефьев есть не хотел, хотя мать и снабдила его довольно тяжёлым пакетом. Он тяжело опустился на траву недалеко от Жоры, вытянул пульсирующие от усталости ноги, и вежливо спросил:
           – Устал?
           – Скорее: обгорел. Жара просто адская. Если бы не Лена, я бы, наверно, умер. Да и за разговорами время летело быстрей. Есть будешь?
           – Не хочу. Выпил холодной воды, и этого достаточно. Ты сказал: за разговорами? – переспросил Владик.
           – Да, – неохотно отозвался Жора, морщась от боли в обожжённой спине. – Эта Лена оказалась балаболкой. Представляешь, продолжала расспрашивать, где живу, и есть ли у меня девушка. Приценивалась, что ли. Где она у вас на шахте работает?
           – Я же тебе говорил, что только сегодня её увидел, – отвечал Владик.
           – А-а, – вяло отреагировал Жора, – Да, говорил. Конечно, помню. Впрочем, Бог с ней. Пусть работает. Мне тут ещё месяц ошиваться на практике. Потом напишу отчёт, – и назад, в Донецк.
           Владик пожал плечами и ничего не ответил. Солнце начало выходить из-за лесополосы, и юноше пришлось переместиться глубже в тень. Поднялся горячий ветер с пылью, оседавшей на губах. Но теперь Арефьев оказался ближе к месту, где сидели девушки, и ветер до его ушей стал доносить их разговор. Конечно, подслушивать нехорошо, и Владик хотел уже отсесть подальше, но вдруг услышал нечто, что заставило его передумать. Сначала раздались всхлипы.               
           Плакала Лена, а Маша успокаивала.
           – Ну, что ты, глупая, – шептала Маша. – Не срослось теперь, повторишь попытку позже.
           – Да, тебе хорошо говорить. А всё эта сучка-колхозница: не дала наладить личную жизнь. Представляешь, у него квартира, а через год вернётся инженером. Это значит, что зарплата высокая. Скажи, почему мне так не везёт? И фигура есть, и всё остальное при мне, а годы-то летят. Кому я буду нужна через пару лет?
           – Ну, не реви. Вот, например, Владик Арефьев. Чем не партия? Тоже сдал документы в институт. Если поступит, можешь переключиться на него.    
           – Да он же пацан ещё, – продолжала всхлипывать Лена. – Восемнадцать лет. Да и не студент он ещё, а так – никто.
           Владик закрыл глаза и прислонился спиной к стволу дерева. «Я никто, – прошептал он. – Никто». 
           Из дремоты его вывел крик:
           – Кончайте обедать! Все в автобус!
           Кричала строгая колхозница, виновная, по словам Лены, в покушении на её личную жизнь.
           Владик вздрогнул, поднялся и огляделся вокруг. Неподалёку, в клубах оседавшей пыли, стоял только что подъехавший «ЛАЗ». Около него ходила строгая женщина и потрясала тетрадкой:
           – Кто у вас тут старший? Возьмите расчёт выполнения норм прополки по каждому человеку. В тетрадке всё записано. Передадите своему начальству. Ну, кто старший?
           – Давайте мне, – сказала подошедшая Маша Дымова. – Я передам директору.
           Мимо Владика прошла Лена. Она уже не плакала, напротив, – шла, потягиваясь после сладкой дрёмы. Проходя рядом, вполголоса произнесла странные слова:
           – Эх, мусикапы!
           Из-под  опущенных ресниц молодая женщина посмотрела на Владика и неожиданно рассмеялась.
           В автобусе, опускаясь на сиденье, Арефьев легонько толкнул Жору, сидевшего рядом:
           – Не знаешь, что такое «мусикапы»?
           – Что?
           – Ну, тут одна дама, проходя мимо, сказала: «мусикапы».
           Жора подумал и предложил ответ:
           – Не знаю, как у вас, но в институте слышал анекдот, и там звучало это слово. 
           – И что оно означает?
           – «Мужика бы».
           – Да ты что? Точно?
           Арефьев обернулся. Какая-то пожилая работница шахты и Лена сидели неподалёку от второй двери автобуса. Глаза молодая женщина прикрыла, и на её губах застыла сладкая улыбка.

Январь 1974 г – 30 июня 2022 г.


Рисунок Владимира Ивановича Оберемченко, г. Макеевка