Гладиолус

       Моя бабушка обожала гладить белье. Глажка была для нее отдельным видом деятельности. Стол, стоящий в дальней (дедушкиной) комнате, был бессменно накрыт моим детским, байковым ,  выцветшем от жарких прикосновений утюга, одеялом, на котором бабушка и  совершала  священный обряд. Если белье оказывалось  пересушенным или случайно  пролежавшим на столе целый день, она  обильно  спрыскивала его, набирая в рот побольше воды, так что во время глажки  от белья шел ароматный пар, не сравнимый ни с одним современным ополаскивателем. После этого начиналось действо. Бабушка  гладила восседая, как на троне, на мягком стуле со спинкой.  Я помню ее полные руки, под которыми горячий  утюг споро бегал взад-вперед, расправляя нужные и ненужные складки. Хотя про ненужные я наговариваю. Бабушка знала толк в глажке. Она одинаково виртуозно  гладила носовые платки, складывая  их до мизерного четырехугольника,  отпаривала  сложные конструкции в виде дедова офицерского кителя перед парадом Победы и утюжила через марлю любые разновидности складок. У торжественно отглаженных ею белоснежных  пододеяльников никогда не случалось внезапных неровностей или скособоченных краев. Для мелких вещиц и отдельных снимаемых деталей  существовал  специальный  термин "быстренько прогладить". Так или иначе, попав в бабушкин дом, не было никакой возможности  выйти оттуда непоглаженным. "Проглаживая" в очередной раз  мои  детские платьица и юбчонки, бабушка  неизменно восклицала: "Моя внучка должна быть лучше всех!" 
       Быть лучше всех - это, между прочим, большая общественная нагрузка. Наверное, поэтому теперь я редко беру в руки утюг. Последнее, что я гладила регулярно, были рубашки сыну в начальной школе. Но в пятом  классе я неожиданно обнаружила, что мокрые рубашки, если их встряхнуть хорошенько, имеют свойство расправляться самостоятельно. Бабушка убила бы меня за такое открытие. Впрочем, бог и без нее покарал меня,  подсунув однажды моему взору мужчину во всем глаженном, и это была самая несчастная история в моей жизни. Потому что этот выглаженный мужчина  все время что-нибудь  убирал, мыл, готовил, строил, ремонтировал и выращивал. А по праздникам, от нечего делать, он замешивал тесто на пироги. И надо сказать, что  все перечисленное ему удавалось безукоризненно. Вот только  женщины бедняге  попадались такие, которые может и хотели, но совершенно  не могли произрастать  в его благополучном хозяйстве.  Вот и я  тоже... не взошла. К своему, как я теперь понимаю, великому счастью. Потому что весь день торчать бесполезным пеньком рядом с таким гладиолусом - такое себе развлечение. Тем более, что в отличие от бабушки, он никогда не ел скумбрию на газете, отщипывая руками  белый  хлеб от свежей буханки и  разламывая пополам спелый помидор. И никогда не ругался матом (то бишь, не сквернословил) в отличие от меня самой, и  мне всегда было очень трудно сдерживать при нём это своё, с позволения сказать,  умение.
         Так что,  теперь, едва завидя  человека в глаженном, я инстинктивно делаю шаг в сторону, предпочитая любоваться видами со стороны.