Моя жизнь моя судьба Надежда Глотова 1950 год

1950 год.
Всё шло своим чередом. В совхоз всё прибывало народу. В класс к нам пришла новенькая – Эмма Грановская. Смуглая, кучерявая, большеротая. Отличница. Что бы её ни спросили на уроке, всё-то она знала. Светка Дегтярёва сразу к ней переместилась, чуть ли не в рот заглядывала, подражала во всём Эмме, старалась быть рядом с ней, готова исполнить любое желание. Я вела себя просто, у меня своё.
Жила Эмма с матерью, отчимом, потом родились близняшки-сестрички. Когда мать уехала в роддом в Курган-Тюбе (7-8 километров от нас), Эмма пригласила меня к себе – мы делали уроки, она готовила еду, убиралась, стирала, гладила, от моей помощи отказывалась, только просила быть рядом с собой.
У них в соседях жила семья. Женщина из старых простыней делала абажуры разных расцветок и продавала людям. Мы с Эммой внимательно посмотрели, как она их делает. Эмма не поняла, а я пришла домой и сделала маленький абажур, не отличающийся ничем от её. Показала матери, думала. она похвалит и скажет сделать на наши лампочки, а она хмуро посмотрела и сказала, что не надо пыль собирать. А я с удовольствием играла в куклы, домики и вешала свой абажур.

Идём как-то из школы, грязь после дождя, я в резиновых ботиках быстро, быстро проскочила через лужи и грязь на дорогу, обувь осталась чистой. Все девчонки хотели тоже так же пройти, но не получилось. Светка и говорит: «И как это у тебя получилось? И вообще ты у нас какая-то особенная». А Эмма ответила: «Подумаешь, хитрость какая, да это просто». Пыталась так же пройти, но обляпалась почти до колен. Я ничего не ответила.
Раз девчонки решили меня научить матерному слову. Зачинщица была Эмка. Все девчонки за нею это слово легко и свободно повторили, но только не я. Молчу. Эмка стала произносить слово по слогам, думала, что я не поняла или ещё что. Я опять молчу. Тут все окружили меня, заставляют произнести слово. А я вспомнила, когда ещё в Бердюжье жили, что-то рассердилась я на палку, что-то ею делала, да не получалось, вот и выругалась на неё: «Ах, ты, б... палка». Дед услышал и зовёт мою мать: «Мать, а мать, ты слышишь, как ругается твоя дочь, а моя внучка?» Мне стало так стыдно, что убежала, спряталась и с тех пор подобные слова не то что не говорила, а если услышу от кого, мимо ушей их пропускала. А тут девчонки заставляют, да ещё по слогам. Вырвалась я из круга, да и сказала им, как отрубила: «Если вам нравится, материтесь, а я не буду, не хочу и не заставите!» И пошла от них одна, а потом Эмке крикнула: «А ещё отличница, не ожидала я от тебя».
Я всё хотела узнать, почему Эмма – отличница, как она делает уроки, что всё запоминает и получает пятёрки. Я стараль учить уроки добросовестно, но у меня на получалось. Училась я неровно. Она же так не сидела усердно за уроками. Видимо, каждому давалось свыше.

Весной мы купили ещё баранчика чёрного. Теперь у нас коза, баранчик и куры.
Коза приносила нам ежегодно по два козлёнка, их у нас сразу забирали, то есть покупали.

(Две истории, которые мама забыла записать, но рассказывала мне.
После козы Зойки у них была коза Майка. Она была вся беленькая, чистенькая. Её даже в дом пускали. Вот однажды потеряли её. Искали с матерью. Оказалось, Майка залезла на кровать и там спала – на подушке да на перине, всё белое и она беленькая, не заметили сразу. Ругать не стали козу.

Коза как-то принесла козлёнка (уж не знаю, Зойка ли, Майка ли). Ночью мама проснулась оттого, что козлёнок блеет. Ей страшно было выйти во двор и проверить. Разбудть мать тоже побоялась – вдруг заругает.
Утром оказалось, что козлёнка шакал утащил... – Примеч.ред.)

Занялись огородом, посадили всякие овощи и ягоды: арбузы, дыни, помидоры, огурцы, тыкву, лук и ещё что-то.
Двор окультурили. Вокруг посадили цветы, с одной стороны виноград «Бычий глаз», с другой –персики, абрикос, яблони.
У печки отец воткнул черенок вербы, и она стала расти.
За цветами ухаживала я, любила их.
Тепло и вода сделали своё дело – всё пышно росло, да ещё вносили удобрение (селитру), цвело. В цветах я сделала себе беседку, где играла в домики, куклы, шила или вышивала.
Кто если придёт к нам, хвалили мать и меня.
Для скотины надо было соорудить сарай. Мать сама, как могла, сделала. Надо было крышу сделать, покрыть толью. Одной ей не справиться. Пришёл отец на обед, сел за стол, была нажарена картошка. А он любил за едой читать газету. Сел, развернул газету, начал есть. Тут влетает мать и кричит: «Видишь, я делаю сарай, нет что бы помочь мне крышу покрыть, а он скорей жрать сел!» И пошло-поехало. Отец ей говорит, что после работы поможет. А ей ведь именно сейчас надо. Тут он рассердился, да как кинет сковороду с картошкой в дверь, в мать. Она увернулась. И ушёл на работу голодный. Конечно, в этот вечер отца не было дома – пошёл туда, где его уважают.
Так было всегда и во всём. В огороде мы с матерью работали – отца не было. Потом ещё землю дали – мы с матерью её обрабатывали. В одно лето засеяли пшеницей, в другое – кукурузой. Пошлёт отца, бывало, в огород прополоть. Он ряда два-три обработает и говорит: «Там тебе, Нюся, немножко осталось». Или ему физически было тяжело, или он ленился? Мать всегда его называла лодырем. Ведь она тоже после операции.
Мать устроилась на работу в МТС сторожем. Не проработала и месяца – её покусала собака. Была искусана сильно рука. Отец её вначале встречал с работы, а потом она решила сама, вот и случилось это. Уволилась, дома была. А собаки там были – среднеазиатские овчарки. Огромные, как телята. Откуда они появлялись, неизвестно. Отец как-то мог с ними дружить. Вот и тогда, в 1946 году, пришёл с рыбалки и собаку привёл. Видимо, в аилах таджики держали этих собак для охраны скота, а отец постоянно один ходил на рыбалку, подкармливал собак рыбой, вот и была у него дружба и понимание с ними.
Да, мало я что знаю об отце: он как бы и был и не был. Его я очень редко видела, а тем более – поговорить совсем не приходилось. Он матери всё время говорил, чтобы она родила ему сына. Но как она могла родить? В то время фибромиому вырезали сразу с маткой. Она тогда, когда ещё они сошлись, уже не могла забеременеть, а сейчас и подавно. Был грамотный, много читал, а таких вещей не знал. А может, искал причину своему отношению к нам. Ведь он любил свою первую жену, а с Анной жил по нужде.

На второе отделение с третьего переехали Брыкины – Николай с семьёй и Леонид. У Николая жена Вера и дочь Нелля, на год меня моложе. Леонид, похоронив жену Зою, потянулся за Николаем. Мои родители дружили с семьёй Николая. Он работал в механическом цехе токарем, а Вера была дома – она портниха. Как переехали, сразу взрослые собрались, отметили.
Мы с Неллей с этого времени стали подружками. Я к ней приходила чаще, чем она ко мне.
У них потом ещё родились дочь, сын и ещё дочь. Мы с Неллей нянчили её сестёр и брата.
Как-то её и мои родители где-то гуляли, нас оставили с малышом. Тётя Вера сказала, что недолго будет, постарается пораньше прийти, но не тут-то было. Мальчишка вначале играл с нами, гулил, потом мы его спать уложили, долго спал, мы играли рядом. Под вечер он проснулся и дал нам жару своим криком. Он ещё грудь сосал. Кормить с ложки мы не сообразили, а он требовал есть. Давай освобождать свои сиськи – сначала Нелька, он возьмёт в рот, потянет, а пусто, и снова в рёв. У меня чуть пуговки были побольше, но тоже ведь пустые. Я уже и халат надевала тёти Веры. Мальчишка думал, что мать, я начинаю с ним говорить, он помолчит, ждёт, а ничего опять ему в рот не дают. Замучились няньки, а сбегать за тётей Верой – мы не знали, где и у кого они собрались. Вот измученные все, каким-то образом все уснули. Пришли родители Нелли. Тётя Вера пьяная настолько, что не могла раздеться, а тут проснулся и заорал её сын от голода. Она его подхватила, освободила грудь и ему пихает, а он ещё больше орёт. Ещё его покачала, а он благим голосом заорался. Потом решила посмотреть, в чём же дело – оказывается, она его держала ногами вверх, а голова была внизу. Повернула его, ухватился за грудь жадно, начал сосать, захлёбываясь, потом следующий день весь проспал – молоко было с алкоголем.
Жили они хорошо – в семье лад, детей любили. Ели они получше и одевались, дядя Лёня в два раза больше получал, чем мой отец. С их приездом наши семьи стали чаще бывать вместе, и отмечать праздники планировали тоже вместе. А мы дружили с Нелькой.
Как-то тётя Вера на обед нафаршировала перец мясом и рисом, а мы играли тут же. Сама спешила куда-то, велела нам поесть. А Нелька была жадновата. Налила чаю себе и мне – и с хлебом так пообедали. Тут пришёл её отец на обед. Посмотрел, а кастрюля полная, спросил Нельку, почему она сама не ест и меня не кормит. Потупилась, ничего отцу не ответила. Он знал о её жадности и стал её воспитывать. Так делать, мол, нельзя. Кто бы в доме ни находился, надо всех угощать, а тем более, когда подружка, – чтобы этого больше не видел. Положил в тарелки по два перца – мне, Нельке и себе, дал по куску хлеба и заставил всё съесть.