Глава, следующая не сразу после первой

Светало. Очень далеко отсюда маньяк Альберт и трио  параноиков  бесновались за крепкими решетками шестого эпизода.  Цицерон, Гомер и тот,  о ком знали,  но забыли,  распивали третью  бутылку портвейна. Электрический флаг полоскался в лучах рассвета подобно куцему хвосту собаки Павлова.  Господин  Хреноплясов  сквозь  сон бормотал  проклятия  в адрес  блох, одолевавших его в норе. Радио Эритреи передавало очередную сводку погоды:  "На всем  протяжении караванного пути ожидаются апельсиновые дожди",  а клубничный будильник по-прежнему оставался малодоступным предметом роскоши для огромного числа героев этой россказни, имеющих отношение ко мне, моей попутчице и прочему антуражу нашего с ней совместного  путешествия.

Вокруг падали редкие капли апельсинового сока. Все население здешних мест повылезало, разевая пасти, клювы, жвалы и рты навстречу животворящим струям. А наиболее ушлые притащили ведра, бидоны, цистерны  и танкера в надежде запастись витаминным продуктом до лучших времен.  Среди них я разглядел и своего будущего знакомого  - жука-шкопса.  Жук  тащил за собой цистерну с надписью "Аммиак.  С горок не спускать!",  насвистывая веселенький мотивчик из  моцартовского "Реквиема".

Ему просто было жить на свете. Они все такие, шкопсы,  незлобивые (если на них не наступать,  а то вони не оберешься).  В будущем ему предстояло познакомиться со мной, принять в подарок оду о застывшем супе в обмен на волоски  из-под  хвоста скунса,  прочесть ее на торжественном собрании по поводу чьего-то стосорокасемилетия, познать голод, пытки и лишения и погибнуть от перевозбуждения  в  сумрачном  каземате на десятиметровой глубине под концлагерем "Медный пятак" на Пегматине, будучи ложно  обвиненным  в краже полутора боевых половников у часовых казимальской армии,  с предсмертным выкриком: "Пегматина будет свободной зоной торговли! Смерть казимальским покупантам!" за секунду до того, как шесть резиновых пуль одна за одной точно войдут ему в сердце. Там апельсиновый сок ему больше не понадобится.

Грубая реальность меж тем вытащила из мешка  найденный  мной ветер и пыталась расстелить его, чтобы тоже собрать немного сока, ибо подземные источники по-прежнему ничем не давали о себе знать. Но ветер никак не хотел стелиться, постоянно загибая то один свой край, то другой. Отчаявшись от такой безнадеги, реальность пнула ветер, на что тот совершенно резонно обиделся, назвал ее непечатным словом и улетел,  унеся с собой апельсиновую тучу.  Я захихикал. Значиться, есть и еще более грубые субъекты, нежели моя спутница! 

Однако население не разделяло мое веселое настроение. Оно недовольно  загалдело.  Появились демагоги и подстрекатели с жестяными  рупорами  в руках.  Назревал международный конфликт. В центре  толпы  уже танцевал паук-затейник с баяном, напевая: "Ах, ель, что за ель, что за шишечки на ней!" Вокруг него дамы в шароварах плясали вприсядку.  Пора было уходить, а не то... Мы с грубой реальностью одновременно подумали,  что будет "не то", взглянули друг  на друга и резко увеличили без того не столь уж медленные шаги. Толпа с пауком, шкопсом и дамами осталась позади.

С севера подуло.  С юга запахло поном. Нет, все-таки надобно двинуть иск компании "ПомПон".  Совсем паршивцы обнаглели.  Вокруг забелели  прерии цветущего хрена.  Жизнь  вдруг показалась  такой хреновой. На ум пришел купец Хреноплясов. Колоритнейшая личность, доложу я вам! Большего любителя корнеплода, на божественной латыни именуемого "Armoracia Rusticana",  на низком же наречии - хрена, вам вряд ли удастся сыскать. И не дай вам Бог быть приглашенным к нему на званый ужин.  Ибо на ужин купец оный  потчует  всех
исключительно хреном.  Впрочем,  на обед, равно как и на завтрак, тоже. Под соусом, в маринаде, с гарниром и даже запеченным в тесте. Хреноплясов владеет огромными плантациями хрена в Кантамалии, где на него гнут спину не менее двухсот  тысяч  батраков-аборигенов.  А  когда  он  употребит не в меру своего любимого напитка - хреновой настойки,  лексикон его сужается, сводясь к двум фразам: "Хрен тебе в нос!" и "Иди ты на хрен!".  Впрочем наутро он прибегает к вам с извинениями и нижайше просит ни  в  коем  случае  не воспринимать вторую фразу как руководство к действию, дабы не потоптать его драгоценные плантации, и в качестве компенсации приносит плюшки в виде хот-догов с хреном вместо сосисок, которые мастерски печёт его супружница.
 
А однажды вышеупомянутый купец восхотел стать знаменитым селекционером. И, представьте себе, вывел замечательный цветок,  названный им хрензантемой.  Видом сие растение напоминало хризантему, а запахом, натурально, милый сердцу богатея корень. Сами подумайте, что было бы, ежели одержимому  Хреноплясову  удалось  развести его в парках и на клумбах.  К счастью для всеобщего здоровья, ранняя и жестокая зима уничтожила все саженцы хрензантем,  так и не дав воплотиться идее хрензантемизации нашей планеты в реальность.  Огорченный своим фиаско, купец  повесил  у  себя в зале лозунг:  "Хрена к обеду в меру бери! Он стоит  ырыызуус,  два или три",  чему и пытался неукоснительно следовать, а также требовал этого от посетителей, прихлебателей и сострадателей.

Однако же вскоре он был разорен совершенно непостижимым  образом, чему споспешествовали грустнейшие обстоятельства,  персонифицировавшиеся в виде грозного  жука-хреноеда.  Но  об  этом,  пожалуй, расскажу я вам попозже,

Здесь ко мне подошел брат по авторитету.  Он тряхнул нечесаной бородой и спросив, тошнотворно дыхнув перегаром:
    
- Как живешь-поживаешь, брат?

- Ничего,  брат, покуда не помер, - ответствовал я.

Общаться с братом по авторитету мне совершенно не хотелось. Грубая реальность  спряталась за мою спину, зажав нос и рот. Ее мутило, и я всерьёз опасался, что эта муть окажется на моей задней части. Но брат по авторитету, качаясь, продолжал:

- А  скажи-кось,  брат,  ихдэ тута у их пристань?
 
Вопрос, признаюсь, поставил меня в тупик. Какая может быть в
пустыне

- Не знаю,  брат,  чего не видел, того не видел. Сколько вот мы тут топаем,  а пристани - нет,  не встречали. Да и то сказать, брат, до моря тут шагать не перешагать, вот в чем загогулина, - попытался я пообщаться с братом по авторитете на понятном ему языке.

- Ишь ты! Эвона, брат, какой они огромаденный пляж отгрохали, едрить их через коромысло!
 
С этими словами брат по авторитету удалился  в поисках неизвестной мне пристани. Дышать стало легче. Грубая реальность, тяжедо отдышавшичсь,швырнула ему вслед голыш, но промахнулась. Голыш облетел вокруг Земли и стукнул незадачливую метательницу точно в темечко.  Я захохотал. Наконец-то и у меня появился повод посмеяться над нею. Ну в самом деле, не все же ей одной смеяться надо мной, не так ли?!

Пока реальность чесала темя, у меня возникла мысль  побывать в Вальхалле на пиру эйнхериев.  Я так и поступил.  Как раз в этот миг толстомордый повар Андхримнир варил в котле Эльдхримнире вепря Сэхримнира. От вепря шел дух по всей Вальхалле. Воняло гадостно, ничуть не лучше, чем от брата по авторитету.  Неудачная идея, понял я, заткнул нос, только-только отошедший от предыдущего братского истязания, и поспешил обратно.   

Однако даже на свежем воздухе караванного пути намного легче не стало. Напротив, страстно захотелось чихнуть. Так страстно, как не хотелось даже продавщицу динамита.  А-а, понял.  Это все от хрена. В пору цветения он становится ужасно чихоточивым и носокрутящим для всех тех, кто еще сохранил возможность чихать.  А среди этих последних особливо выделялись двое - то, что кто-то когда-то назвал моим именем, и грубая реальность. Их сближало то, что, по мнению многих, может только разъединять.  Внутри этой пары шла непрестанная  борьба,  которая диалектически заключалась в единстве  противоположностей,  причем единство  это  не было нисколько омрачено ни грубостью грубой реальности,  ни безобразным отсутствием всякого видимого  смысла  в путешествии  вдоль караванного пути. Что,  разумеется,  не должно
отрицать присутствие в этом смысла невидимого.
    
Увлекшись этими метафизическими размышлениями, я едва не стукнулся о плакат, гласивший: "Ээзяусооээсуыылрыычьз ээсааручь". Тут  же  виднелись  остатки   зиккурата времен Шутовской империи. Среди них я разглядел двоих шутов из того сословия,  что в лучшие времена Империи  именовалось  "еэрвыы". Один  из них вбивал в стену гвоздь, приложив его к стене шляпкой. Другой, смеясь над ним, пытался подтянуть к острию гвоздя другую стену. Я плюнул себе под ноги и
пошел дальше. Плевок походя зашиб двух любопытствующих скорпионов, потушил несколько  сверхновых звезд,  а также  вызвал массовый сход снежных лавин в Экваториальной Гвиневере, взрыв народного возмущения на Пегматине и шестиэтажную нецензурную конструкцию моей спутницы в адрес вашего покорного слуги. Да когда ж она угомонится, о Великий Баечник?!

Грубая реальность внезапно завизжала:  "О-о-отдаление! Стань раз-два!" Я непроизвольно дернулся, щелкнул потными пятками, став раз-два, вытянул руки по швам и застыл каталептической куклой. Грубая реальность придирчиво обошла  меня  кругом,  снисходительно  хмыкнула с интонацией младшего прапорщика-замкомвзвода: "Спинку ровнее держи, сынок!" и гаркнула: "Во-оль-на!"

Я тут же вольно повалился на песок. Привал! Под руку попалась книженция - толстый фолиант в засаленном кожаном переплете.  Со скрипом открыв первую страницу, я прочел: "Сыборник пыряказафф емпираторра Шутафской емпиреи  и Чиво-толька-вазможна Ап-Чхи 25го-26го".  Так-так, еще один осколок великого сатрапства.  Я достал из кармана полосатый  бутерброд, укусил его и принялся изучать книжицу.

Далее: http://proza.ru/2022/07/01/1306