Глава где-то в середине

Я боялся поднять глаза. А вдруг и вправду ничего больше нет? Солнце  есть  лишь  не более чем бред больного рассудка,  а сам я окажусь подвешенным посреди всеобщей черноты без границ и граней?

К моему ликованию, все было на своих местах: и солнце в небе, и кучка навоза в некотором отдалении, и даже грубая  реальность,  поплевывающая  семечками в небо и временами попадавшая на меня. Старик Харон все равно меланхолически гнал свой челн через Ахерон в сторону Аида. Анофелес с неизбывным "И-з-зь!" пролетал с инкрустированным эбонитом сервантом. Рупалока и Арупалока все так же безучастно взирали на подвиги Рамы.  Даже Планетарный Логос ничуть не  изменился и почти наверняка слыхом  не слыхивал  ни об  Ап-Чхи,  ни о
его гениальных открытиях. 

Очень далеко отсюда маньяк  Альберт и трио параноиков, прекратив бесноваться,  уткнули пальцы во лбы, отвергая сто тридцать первый план побега  из-за  крепких  решеток шестого эпизода. Цицерон, Гомер и тот, о ком знали, но забыли, распивали  четвертую  бутылку  портвейна. Слишком  старый для рок-н-ролла Иван Андреев еще был слишком молод, чтобы умирать. Клубничный будильник нахально показывал без сорока пяти семь. Караванный след все так же лежал вдоль нашего пути,  пятки мои нещадно потели, а Всемощное Бздение по-прежнему являлось  не более как  абстрактной возможностью времяпрепровождения.
    
Здесь грубая реальность завопила, голосом младшего прапорщика, получившего очередную звездочку и звание старшего ефрейтора: "Рота! Па-а-адъем! Стройся
в  колонну  по нескольку!"  Я побежал строиться в колонну по нескольку, с удивлением обнаружив, что моим соседом оказался мерзкий анофелес, тащивший сервант с инкрустацией из ебонитовых плит, то и дело, а скорее всего, и без дела, издаваший мерзкий писк "И-з-зь!".

Грубиянка меж тем отбыла на Мадагаскар,  чтобы  к  моему построению  полакомиться там свежепротухшей рыбой.  Я торопливо догрыз полосатый бутерброд и попытался прихлопнуть анофелеса фолиантом пыряказов.  Во многих местах на  нем виднелись выжженные пятна от слюны слабоумного императора.
 
Не получилось. Фолиант заверещал, замельтешил ногами и уполз в сторону ближайшей дюны, а анофелес, пригрозив мне разнобезобразными пакостями, унес сервант в направлении Колодца Чуки-Чуки, где находилось их родовое комариное гнездо.

Реальность,  прибыв как раз в этот момент (видимо, получив на Мадакаскаре звание среднего прапорщика), скомандовала мне: "Шагом-м-арш!  Песню запе-вай!" Я затянул первое что мне  пришло на ум. На ум пришло "По реке плывет утюг" - гимн Байканской Империи, Великой Очень, в сокращении Бивня. Попутчица достала свою гармонику и принялась мне подыгрывать.  Получилось очень даже мимимило.  Нет, все-таки и не такая уж она плохая, реальность. Вот быть бы ей чуть повежливее, и все было бы чудненько.

Впереди собралась толпа. Я протиснулся, чтобы выяснить, в чем дело.  Это был все тот же паук-затейник со своим  баяном.  В  его куплетах  появилась  актуальная струя,  они обогатились строчкой: "Ах, ель, что за ель, производство - наша цель!" Дамы в шароварах группировались по трое, пытаясь танцевать таким странным способом то ли падеспань,  то ли пляску святого Витта.
Паук-затейник помахал и нам двоим, припевая: "Станьте дети, станьте в круг, приглашает вас паук".  Затейник был слегка лысоват,  и я нервно  передернул плечами.  Грубая реальность,  как обычно,  сгрубила, крикнув ему: "Лысый! Волосы растут!", на что паук не обиделся, а сыграл на баяне "Марсельтрапезу".  Хороший он был паук,  добрый. Другой бы разозлился,  жалиться начал,  а этот ни в какую.  Эх, вот бы все пауки такими были! Это ж не жизнь бы пошла, а малина со смородиной!

Паук-затейник был мне определенно симпатичен. Я даже размечтался  в  том смысле,  что неплохо бы приручить его да на поводке вечерами выгуливать. Ну прямо идиллия, таитянская пастораль какая - сзади я с поводком, впереди на поводке паук-затейник наигрывает на баяне неприхотливые мелодии. А можно его и в школу музыкальную отдать, пусть там сольхведжию поучит. Глядишь, и в люди выбьется, а я за ним.  Так и в Ла-Скала важный конферансье,  лоснящийся  от
собственного  самоудовлетворения,  голубым  голоском будет объявлять:  "Мадам и месье!  Спешить видеть и слышать! Выступает гений баянного  искусства,  неподражаемый  виртуоз мехового инструмента господин Паук-затейник под руководством...", ну и далее моя фамилия. А что, и в самом деле неплохо...

К моему великому сожалению, грубая реальность, которой не нашлось места в этом построении фантазии, и тут осталась верна себе.  В самый сладкий момент моих грез она запищала:  "Кто последний добежит до пенька - тот дурак!" и сама  рванулась  вперед. 

Разумеется,  дураком оказался я. Пока мне удалось туда добраться,  грубиянка уже слетала в Битет на похороны  Ладай-дамы  и собрала урожай кокосов на  плантациях Нюсиса-Угау в Эыании. Теперь она восседала на пеньке,  тыкала в меня корявым пальцем и хихикала,  давясь кокосами: "Дурачок, дурачок, дурачинушка!" А мне плевать. Ну и пусть. Зато палец у нее все равно корявый.

Между прочим,  у вас есть резон спросить: а откуда в пустыне вдруг объявился пенек? Отвечу вам на это честно и правдиво. Караванный путь мало-помалу завел нас из пустыни в джунгли грифельных досок. На пеньке от одной из таких досок и сидела моя неразлучная грубиянка.

Непростительная беспечность! Джунгли сии слывут местом зело опасным. Вот ономнясь заехал сюда князь Югайло  со  дружиной верных своих Югеллончиков,  гоняясь за Идолищем Поганым. Сгинули, голубчики,  все как есть сгинули. И князь, и дружина, и Идолище - только их и видели.  Иные,  правда, бают, что никуда княже не ездил,  а бражничал сотоварищи у себя в замке,  только все одно ить сгинули. А еще говорят, что в здешних местах водятся карасные потослонамы и слонасные потоужамы,  и еще много всякой нечисти - от абармотов до ягугуров. Никто их (что правда, то правда) не видел, но рассказывают многие.  Так что бдительность терять здесь  никак нельзя.
    
Еле-еле, сквозь потоки ругани и ненормативных  идиом,  обрушившихся на мою несчастную голову, мне удалось уломать реальность подняться и идти  вперед.  Скорость  нашего  продвижения  в  этих джунглях  значительно  снизилась.  Доски здесь росли столь густо, что иногда трудно было протиснуться между отдельными их экземплярами.  Караванный  путь сузился до размеров горной тропки.  Пятки потеть перестали, зато начали потеть ладони. От волнения, не иначе.

Продираясь сквозь  джунгли,  грубая  реальность  непрестанно цеплялась  за  торчавшие где ни попадя грифели.  Они настолько ее разрисовали, что сейчас реальность напоминала ируканского вождя в боевом раскрасе.  Мне сделалось смешно. От хохота затряслись грифельные доски на множество локтей окрест  и  джунгли  наполнились морем звуков: храпом астматика, шорохом дождя, падающего на стеклянную гальку,  криком тонущего Буратино и паскудным писком "И-з-зь!" серватного анофелеса. Благодарный Мертвец почесал  левую ляжку и перевернулся в гробу на другой бок.  Мировой Волк Фенрир безумно завыл в бешеной злобе на Тора, Локи и остальных богоравных асов.  Воины Радуги стройными рядами замаршировали на месте, приготовившись к переходу через мост Биврест. Новые
всадники багряного шалфея осадили  своих  коней,  пытаясь  понять причину такого переполоха.  Стайка клопов-акробатов дружно захлопала мне и поднесла букетик верблюжьих колючек, а подвижная как ртуть курьерская служба немедля начала сбор подписей в поддержку борющегося народа Трехфазной Киловольты.

Букетик я прицепил на мешок,  где уже удобно устроилась компания муравьев и торговцев зарпрещёнкой.  Последние продавали первым гзапрещённые препараты и помет горных козлов, муравьи же кормили этим своих ручных тлей. Тли были довольны, муравьи и торговцы тоже.

Недоволен был один я. Пришлось сгонять весельчаков прочь. Муравьи нехотя поднялись и свалили, пообещав мне на прощание баечникоосвященную войну. Торговцы долго потрясали хилыми ручонками,  но я был непреклонен. Пришлось  припугнуть их ягугуром.  Это подействовало решительно и бескомпромиссно.  Торговцы кинулись врассыпную, побросав весь товар на сто пятьсот миллионов ырыызуусов.

Я удивленно оглянулся. Из-за ближайшей грифельной доски высунулась морда ягугура.

Вот тебе,  бабушка, и Юрьев день! Дождались, милочки, допрыгались, дотанцевалися! Мозг мой вдруг обрел поразительную ясность и сразу же подбросил кучу вариантов  действий.

Итак:
а) спросить у ягугура, который час;
б) подождать, пока ягугур спросит, который час;
в) сделать вид, что я только что спросил у ягугура, который час;
г) сделать вид, что я только что не спросил у ягугура, который час.

Я выбрал последнее. Ягугур же выбрал второе и весьма учтиво спросил
меня:
- Не  будете ли вы столь непредставимо любезны разрешить мне попросить у Вас позволения спросить у Вас,  который нынче час  по Гринвичу, по среднеевропейскому времени, по клубничному будильнику,  а также которое количество миллисекунд осталось  до  момента прибытия Замка в облаках в данную точку пространственно-временного континуума?

На что я не менее учтиво ответил:
- Не буду.
 
Ягугур еще учтивее поблагодарил меня: 
-  Тронут вашей любезностью. Разрешите, я вас растерзаю.
 
А я со всей учтивостью, на какую был способен, сказал ему:
- Szeretnem kimosatni  es kivasaltatni a fehernemumet?

Меня с детства учили, что ягугуры прекрасно понимают по-венгерски. Однако этот экземпляр попался огорчительно неграмотный.
- Me lupne, ju lutem,  nje fature per ta perdorur ne dogane,
- он  мне  ответил почему-то на албанском, испустил клуб зеленого
дыма и растворился в запахе выгоревших волос,  обратив напоследок
джунгли в каменистую насыпь.

Анофелес, порхавший с сервантов вокруг, противно запищал "И-з-зь!". Ну тебя ещё, насекомое существо, не доставало.

Далее: http://proza.ru/2022/07/01/1424