2. Мой первый отпуск на Родину

Гамаль Абдель Насер, президент Египта (ОАР), в Москве


Юрий Горбунов


2. Мой первый отпуск на Родину: Каир — Москва — Медовый Урал — Каир
———————————————————————————————



Родная Москва


В начале 1963 г. из Дашура меня перевели на новое место службы в Каир – в группу советских летчиков, обучавших египетских летчиков летать на советских военных самолетах.
Жить я стал в гостинице «Докки». В ней несколько квартир на четвёртом этаже были выделены для холостяков. В нашей квартире в комнатах по соседству, проживали несколько переводчиков, тоже переведённых из Дашура в Каир, и тоже, как и я, ожидали очереди на отпуск.
Мы держались вместе, потому что все остальные квартиры были заняты семейными офицерами. На каждую семью выделяли две из четырёх комнат в квартире. Столовая-гостиная, кухня, туалет и просторная ванная оставались общим.
Утром мы сами себе готовили чай, кофе и бутерброды. На обед нас привозили в столовую, открытую на советской вилле при посольстве СССР на Замалике. Затем возвращались в гостиницу и отдыхали в самые жаркие часы в своих комнатах. После пяти мы брали такси и оправлялись в центр Каира в кино.
В ту пору мы смотрели модные кинофильмы: французские с Бриджит Бордо или американские с Элвисом Пристли. Тогда же шла серия фильмов о ночных клубах мира.
Район Докки начинался сразу за мостом через Нил, соединявший Замалик с Каиром, раскинувшийся на территории широкого района между Нилом и пирамидами Хеопса…
Я работал в учебной группе на военном аэродроме. Рядом с нами работала группа советских летчиков, совершавших регулярные полеты в Йемен на транспортных самолетах. В Северном Йемене полным ходом шла война между республиканцами и монархистами. Мы читали и обсуждали сообщения о ходе боевых действиях в этой отсталой арабской стране в египетских газетах почти ежедневно.
Гамаль Абдель Насер направил в Йемен десятки тысяч египетских солдат и офицеров воевать на стороне республиканцев против монархистов, британских войск и войск Саудовской Аравии. Республиканцев поддерживал Советский Союз, не получая взамен ни нефти, ни долларов. Нашла коса на камень.
Отношения между Насером и саудовскими королями испортились надолго. Правящим кругам Англии гадить, мстить Насеру, за национализированный им Суэцкий канал сам иудейский Бог велел. Хотя англо-американские ТНК изо всех сил пытались выдавить английские нефтедобывающие компании из Среднего и Ближнего Востока, они тоже были готовы сделать любую гадость Насеру за его дружбу с Советами, и вместе с сионистами готовили «сюрприз» Египту — «шестидневную войну» 1967 года. Битва между мировым сионизмом и мировым социализмом набирала обороты.


***

Как только мне оформили документы на отпуск, я не стал ждать очереди на билет Аэрофлота и улетел в СССР на военно-транспортном самолете с группой офицеров из Йемена. Ждать не было сил. Я соскучился и по родителям и по своей Людочке. И больше всего по дочке — Ольге исполнилось год и два месяца. Летчики высадили нас в Симферопольским аэропорту. Вечером они перелетели на свой крымский военный аэродром.
Нас отвезли автобусом из аэропорта в Симферополь товарищи из военкомата. Мы переночевали в медпункте воинской части у автовокзала (ныне там рынок). Утром следующего дня, получив денежное довольствие за воинское звание у коменданта города, мы купили билеты на поезд, попили сухого холодненького виноградного винца из бочки в Парке Победы у танка, пообедали в пельменной на улице Пушкинской и отбыли поездом в Москву.
В Симферополь, город цветов и парков, дешевых яблок и вишни, я влюбился с первого взгляда.
Мы ходили по центру города, любовались веселыми, шумными и бесшабашными курортниками. Это настоящий Город Солнца с круглым зданием универмага и полукруглым кинотеатром «Симферополь»! А какие там чебуреки! Как уссурийские пирожки с ливером за пятак!…
Это было мое первое знакомство с Крымом. Событие вроде случайное. Однако через два года, вернувшись из загранкомандировки, я выберу Крым местом моей новой службы военным переводчиком, а после второй в 1971 году — я вернусь в Крым с семьёй и прослужу год переводчиком английского и португальского языка. Затем меня отправят на учебу в военно-политическую академию
в Москву и, вернувшись, стану преподавать историю и обществоведение на английском языке иностранным курсантам из Намибии и ЮАР. В мае 1977 года я демобилизуюсь из армии, поступлю в аспиранту Института востоковедения и после защиты кандидатской диссертации я подам документы на должность доцента в Симферопольский университет им. Фрунзе. Я буду работать доцентом всю жизнь до пенсии. Крым станет нашей второй родиной наших дочерей. Мы проживём в нём почти полвека.

***
Из Симферополя в Москву я прибыл днем. Июльское солнце палило как в Каире. Дотащил чемоданы до стоянки такси. Сразу же возле меня возник таксист. Он глянул на мои заморские гигантские чемоданы из кожи, и спросил с ухмылочкой:
– Куда.
– На Арбат.
– Понятно. Из Арабии прилетел?
– С Украины, – я насторожился, внимательно посмотрел на таксиста и подумал: откуда он знает? как догадался?
– Не свисти! На да ладно. С Украины – так с Украины, только чемоданы у тебя все равно ненашенские. У нас таких не купишь…
Поехали. Помолчали. Потом он предложил:
– У меня есть девочки знакомые. Пышечки. Пальчики оближешь.
Ну вот приехали. Вроде я в жаркой Москве, не в Каире.
– ****юшки, что ли?
– Обижаешь, майор. Зачем так грубо. Они тоже люди. И тоже хлеба с маслом хотят кушать. Почему тебе можно, а им нельзя? Возьмешь направление и в гостиницу?
– Откуда знаешь?
– Мы все знаем. Ты думаешь первый и последний? Да таких как ты мы каждый день развозим по Матушке-Москве. Скажи время, и я подъеду к гостинице. А позднее заеду и отвезу тебя в номер. Без обмана. Не пожалеешь! Девочки – высший класс!
– Сколько берут?
– Возьми двадцатник. Больше не бери.
– Подумаю.
Мы подъехали к двухэтажному зданию.
– Подожди меня.
– Не бойся за чемоданы. Подожду.
Я побежал за направлением, переживая за чемоданы. Уедет, где я его найду? Хотя бы номер запомнил, чудик!
Я вернулся. Таксист ждал меня.
– На ВДНХ.
– Знаю…
Я глядел на москвичей. Почти ничего не изменилось за год. Только я сильно изменился. Если в прошлом году, когда я приехал в Москву первый раз, я смотрел на москвичей как на людей высшего сорта. Ныне они сравнялись со мной. Даже у меня появилось преимущество: я могу работать за границей, а большинство из их не могут даже мечтать об этом.
Стоял июльский жаркий день. Такой же как в Крыму. Москвичи изнывали от жары. Они шли в летних платьях, рубашках. Торговали морсом и мороженом на чистых улицах. Все привычное, родное, советское. Ни нищих, ни грязи.
Мы подъехали к гостинице.
– Ну так приезжать мне? Скажи когда. Не пожалеешь.
– Спасибо не надо. Я иду в гости вечером к друзьям, – соврал я.
– А завтра?
– Утром я улетаю.
Он протянул мне маленький листочек:
– Мой номер телефона. Будешь в Москве, – позвони.
Я забрал свои два тяжелых покрытых кожей чемодана из багажника "Волги" и потащил их в подъезд.
Возле администратора небольшая очередь. Она расступилась, увидев меня с заморскими чемоданами. Я молча подал направление, вложенный в свой «красный, молоткастый» загранпаспорт немолодой администраторше. Она посмотрела в свои бумаги и выдала мне бумагу с номером комнаты.
— Сколько дней вы планируете пробыть в Москве? — спросила она.
— Спасибо. Два или три, — ответил я и отошёл. Место мое немедленно было занято стоявшими.
В номере я принял душ, переоделся, отдохнул и позвонил направленцу в 10 управление Генштаба, сообщил о прибытии и попросил его заказать мне пропуск на завтра.
Затем на лифте спустился в ресторан. Меня обслуживал официант моих лет, если не моложе. Посетителей было немного. Тихо играл оркестр. Белые накрахмаленные скатерти. Попросил черного хлеба и селедочки, заказал сто грамм водочки. Вкусная еда. За столиком неподалеку от меня сидели две барышни. Они поглядывали на меня, переговаривались и улыбались.
«Никуда ездить не надо. Вот сидят чувихи. Бери любую. Как в Каире. Там сутенеры на улице зазывают. "Мадамы" редко подходят сами. Может и в Москве открылись подпольные ночные клубы!?»
Это была другая Москва. Я ее не знал. Мне стало стыдно. Я убеждал арабских офицеров, что у нас в Союзе нет проституции. А они, оказывается, есть. Ну ладно там в капиталистическом мире нищета, бесправие и безработица заставляют девочек зарабатывать телом на жизнь. А у нас что?

***
Утром я поехал в Генштаб, получил удостоверение личности, зарплату в рублях за год и проездные документы. Побеседовал с направленцем.
– Не забудь отметиться в комендатуре Магнитогорска.
Закончив дела я вышел на Арбат, зашел в ресторан "Прага" и пообедал за рубль. Нашел почтамт, отправил жене телеграмму о прилете в Москву и срочным переводом отправил ей деньги на билеты и проезд из Уссурийска в Магнитогорск. Заехал на вокзал и купил в воинской кассе билет до Магнитки. Сообщил о времени прибытия родителям телеграммой. Поезд отправлялся завтра утром.
Родное чистое-пречистое метро. Днем народу в нем немного. Красивые славянские лица. Русская речь. Улыбки, смех. Я на Родине!..

Медовый Урал

В Магнитогорск со своими несоветскими чемоданами, набитыми подарками, я приехал поездом на третий день. Я не писал родителям в письмах ни о зарплате, ни о каирских магазинах. Они приехали меня встречать на вокзал.
— Ты мой золотой! — тихо говорила мне мама, обцеловывая мое лицо.
— Наконец-то прибыл наш молодой товарищ младший лейтенант в отчий дом! — промолвил папа, целуя меня. Он, по-прежнему насквозь бы пропитан насквозь сигаретным дымом.
Дома сели за накрытый стол.
— Ну рассказывай все по порядку.
Сыпались вопросы. Я отвечал.
— А где мои чемоданы?
— В коридоре.
Мы с папой бросились в коридор. Втащили чемоданы.
Мне было приятно открыть чемоданы и наблюдать, как охала мама, перебирая красивые новые вещи, купленные мною им и всем нашим родственника в подарок. Я давно представлял эту сцену распределения подарков.
Они очень удивились, что их вчерашний студентик за год превратился в богатенького Буратино по самым высоким советским меркам.
– А это кому?
— А это?
Я выбрал из груды — подарки, привезенные им. Они с удовольствием стали примерять их и вертелись у зеркала. Так было им приятно одеть красивые вещи! Таких невозможно было в то время найти в советских магазинах. Все им нравилось. Всем они восхищались.
– Ну надо же, как они в Африке живут!
Мы подолгу беседовали с папой. С утра до вечера я рассказывал им о тех людях – русских и арабах, с которыми свела меня судьба. Папа расспрашивал меня об особенности работы переводчика с советскими специалистами.
– Да, ты немало повидал за этот год, сынок. Конечно, проработай ты год в школе, ты бы не повидал столь много разных людей и национальностей. Даже, за три года службы в Корее, я не получил столько информации о стране пребывания, сколько ты получил за год о Египте. Перед нами не ставилась задачи изучения Кореи. Мы делали свое военное дело. Ну а что тебе и другим переводчикам светит дальше?
– Одни переводчики, москвичи, в первую очередь, мечтают демобилизоваться как можно скорее. У них уже есть работа, есть перспектива. Они мечтают купить машину,, вернувшись и, продав ее, купить трехкомнатную квартиру. Провинциалы вроде меня увольняться на гражданку не торопятся. Одни мечтают об учебе в военных академиях, особенно в военно-дипломатической. Другие собирают материалы для диссертации. Третьи – устроится переводчиками в крупном городе и поехать еще раз в загранкомандировку через пару лет.
– Ну а ты что решил? Я тебе не советчик в этих вопросах.
– Пока не знаю. Хочется собрать материалы для диссертации по творчеству Сомерсета Моэма, последнего викторианского классика. Пока читаю его романы и рассказы.
– Увольняться можно тогда, когда диссертация будет готова к защите. Уходить на гражданку, чтобы работать учителем на сто рублей глупо.
Через пару дней все соседи в пятиэтажке знали, что я вернулся из загранкомандировки, что работал в капиталистической стране. Я стал местной достопримечательностью. На меня смотрели с почтительностью и любопытством. Знакомые со мной, здоровались за руку и обязательно спрашивали:
– Ну как там капиталисты? Гниют?
Я отвечал, что гниют.
– И пахнут – шутили некоторые – видишь, как тебя приодели!
– Пахнут. Хорошо пахнут.
В то время не только в нашей округе, но и в самом Магнитогорске загранработники были большой редкостью. Хотя позже я слышал, что на Хелуанском металлургическом комбинате под Каиром работали несколько наших сталеваров. Мама важно и гордо рассказывала соседям, что ее сын работает в Египте и вновь туда поедет через пару месяцев. Соседки с интересом рассматривали ее легкую кофточку, мой подарок ей.

***
Через неделю мы пригласили, и к нам пришли и приехали все самые близкие родственники. Приехали бабушка Дуня и Мамаша из района. Меня обнимали. Радовались, что я живым и здоровым, располневшим от хорошей жизни вернулся на родину.
– А харчи там хорошие! Вот какой ты ладный мужик стал. Настоящий казак!
Сели за стол Я открыл привезенную бутылку виски и разлили всем по капельке. Понравилось оно только Мамаше, бабушке по отцу. Остальные помолчали и дядя Саша, мой крестный сказал:
– Третьячок! Водочка лучше.
Я привез две бутылочки коки-колы. Разлил по капельке. И она понравилась не всем.
– Слишком сладкая! Наш квас и медовуха намного лучше. Не обижайся, Юра!
Но мне стало обидно. Вез через полмира, чтобы приобщить своих родственников к западной культуре, но они не оценили!?
Весь вечер они расспрашивали меня об Африке.
– Ну как там жизнь в капиталистической стране? Правду пишут в наших газетах о них или врут?
Я отвечал, что пишут правду, что контраст разительный: богатые очень богаты. Рассказывал о роскошной жизни богатых феодалов и страшной нищете феллахов. О магазинах с красивыми вещами. Для бабушек Африка казалась полудикой пустыней и темными массами ограбленных колонизаторами людей.
— Поражало нас то, как много нищих, неграмотных людей. Их миллионы. Труд практический ручной. Тяжелый. Спят на тротуарах, где попало. На крышах двухэтажек. Средний класс живет, как мы, – от зарплаты к зарплате.­

Отчий дом

За год Магнитка не изменилась. Дымят высокие трубы металлургического комбината и коксохима. Бегут трудяги трамваи, постукивая колёсами на рельсах. Мама такая же ласковая, добрая. Ждет, когда я похвалю ее за уральские пельмешки, пироги, фаршированные блинчики. Папа также не выпускает сигарету изо рта и мама его "пилит" за это. Не изменили и мои родственники.
Мне показалось, что изменился только я сам. Вернувшись домой, я не чувствовал, что вернулся в отчий дом. Мой дом остался там – в Каире. А здесь я только временный гость. Я успел окунуться в новую жизнь, более активную и интересную. Я привык к тому, что мне каждый день необходимо, что-то узнать новое. Не топтаться на одном месте, а двигаться вперёд. Магнитка меня уже не устраивала: здесь каждый день повторялся и был похож на вчерашний.
Я заливался соловьем, оказавшись неожиданно в центре внимания. Все слушали мои экзотические рассказы о пирамидах, о египтянах, о мумиях в музее, о подводном плавании и каралловых красотах в Красном море.
– Неужели там вода есть и зелень?
– А что они едят?
– А сколько ты получал в месяц? Сколько и каких вещей ты мог купить на свою зарплату?
Когда я сказал, что на нее за год я мог бы купить "Москвич", они переглянулись и улыбнулись, вспоминая гоголевского хвастунишку и заохали.
– Почему там так много добротных вещей, хотя страна была вроде под англичанами?
– Много ли там русских?
– Бывал ли ты в Ассуане?
– А чем ты там занимался?
– Я переводил речи советников на английский.
– А почему арабы говорят по-английски, а не по-арабски?
– Что арабистов нет?
– Готовят в Военном институте иностранных языков. Его ликвидировал лет восемь назад Хрущев. Теперь восстанавливают срочно. А тут еще дело Пеньковского.
– Этого гада, предателя?
– Он много успел передать.
– Продать!.
– А что такой есть?…
Каждому я вручил по привезенному подарку. Всем подарки понравились. Все меня благодарили. Удивлялись нейлоновым носкам с яркими полосками, кофточкам, косынкам, безделушкам.
Мой крестный дядя Саша, районный журналист, вдруг спросил меня:
– А ты не участвовал в подготовке египетских ракетчиков? Об это недавно сообщила иностранная пресса. Да и "Правда" рассказала, что Египет обрел современную систему ПВО?
Я растерялся. Покраснел:
– Нет, не участвовал?
Папа все понял и меня поддержал:
– Офицер, Саша, не имеет права рассказывать о своей работе.
– Ладно, Так я ему и поверил!
– А вы слышали о деле Порфюмо? – перевел быстро я разговор на другую тему и рассказал о нашем разведчике, о позоре уволенного за распущенность военного министра Великобритании. О танцовщице ночного клуба.
– А ты в ночном клубе побывал?
Все притихли.
– Побывал. На новый год нас, офицеров, в ночной клуб пригласила арабская сторона. Мы все приехали без жен.
Я рассказал, как нас всех спасал от агрессивных сексуальных «рабынь» наш генерал. Все хохотали.
– Значит по коням и в автобусы!? Ну и ну!
А потом долго пели наши уральские песни про казаков, про оренбургскую шаль, про Родину...

***
С крестным, журналистом, и дядей Семеном, сталеваром, мы в один из вечеров сидели допоздна. Особенно донимал меня вопросами именно он, мой крестный.
– Почему вдруг Насер решил строить арабский социализма? Что такое арабский социализм? Чем от отличается от некапиталистического и нашего социалистического пути развития? Почему мы продаем ему вооружение? Почему мы строим Египту Ассуанскую плотину? Что! мы уже все построили в СССР для своего народа?
И он рассказывал о трудностях переживаемых в колхозах: сельское хозяйство не развивается, молодежь рвется в город, парни после армии остаются в городе, заработки мизерные, начали покупать зерно за границей, вместо того, чтобы вкладывать те же деньги в советское сельское хозяйство.
Я убеждал его, что в капиталистических странах жизнь трудящихся еще хуже. Они рабы. Безработица, бездомные. Скелеты, не люди. И их в Египте – большинство населения.
– Сравнил СССР и Египет. Мы строим социализм с 1917 г. А жизнь такая же трудная, как и в довоенное время.­

***
Дней через десять я поехал в Челябинск встречать жену с дочкой. Она вышли из вагона с Аленкой на руках. Люда осталась по-прежнему тонкой и звонкой. Мы обнялись. Я выхватил у неё свою щекастую дочку, стал ее целовать. Она расплакалась, отпихивая меня пухленькими ручонками. .
– Она тебя не помнит. Пройдет несколько дней, и она к тебе привыкнет. Ты не обижайся. Это нормально. Не тискай ее! Ты располнел. В тебе столько силы. Раздавишь и меня.
Дочке было больше годика. Она действительно не сразу привыкла ко мне. И это меня немного обижало. Началась наконец семейная жизнь, а она приносит всегда новые приятные хлопоты.
Особенно я расстроился, когда не все подарки, купленные мною, подошли жене и дочке. Все были немного великоваты: не рассчитал размеры. Чемоданы опустели, и я жалел, что привез так мало вещей жене и дочке.
— Не бери голову. Вернёмся в Каир и купишь все сама.

Фершампенуаз

Ещё через неделю мы поехали в гости к родственникам в Фершампенуз. С крёстным и другими мужичками мы неводом наловили карасиков в речке. Люда чистила и мамина сестра Настя жарила рыбку на сковородке на дворе.
Я показал жене дом, в котором раньше жила семья крестного. Он стоял пару улиц выше на горе. Повёл их в библиотеку, в которой я набрал и читал впервые жизни толстые тома Л. Н. Толстого — «Войну и мир», «Воскресенье» и «Анну Каренину».
Поехали к мамаше на 43-е отделение. Наелись до отвала мёда. Пчелка укусила дочку в щеку и она распухла, прикрыв немного один глазик. Бедненькая! Нам так было ее жалко!

***
Наш район в Челябинской области под Магнитогорском, назывался Нагайбакским. И жили в нем русские люди и православные башкиры. Башкиры называли себя нагайбаками: говорили на башкирском наречии и по-русски. Соблюдали многие башкирские обычаи. С русскими они жили дружно.
Каждые три года мы приезжали в отпуск с Дальнего Востока после войны на Урал. На месяц мы поселялись у Мамаши, папиной матери, на 43-ем отделении, поселке, расположенным между Куликовкой и Фершампенуазом. Несколько дней мы проводили в Фершампенуазе у бабы Дуни и дяди Саши Кожемякина, маминого брата, моего крестного отца, сельского журналиста; приезжали в Магнитогорск к дяде Семену Шкловскому и тете Шуре, маминой сестре и моей крестной. Ездили в гости к родственникам в Куликовку, Тимир. Развозил нас по Нагайбакскому району дядя Саша Базаев, муж Насти, маминой младшей сестры. Бесконечные поля, кудрявые островки рощ, пролесков стали для меня символом моей малой родины.
Всюду — во всех села района у нас жили родственники – двоюродные и троюродные бабушки, братья и сестры, папины и мамины друзья детства. Все братья, вернувшиеся живыми с войны либо храмали, или частенько лежали в больницах, долечивая свои контузии или ранения. Все хотели повидаться с моими родителями. Всюду нас встречали радостно и гостеприимно.
Сколько уральских, русских народных песен услышал я, мальчишка, впервые в своей жизни во время застолий во время наших отпусков на Урале! Не все песни мне нравились. Запомнилась на всю жизнь "Уральский пуховый платок".
Модными в те годы были наши народные русские песни в исполнении великой русской певицы Лидии Руслановой. На радио и патефонных пластинках звучали песни военной поры и еврейская эстрада 30-х в исполнении одессита Утесова, песни из кинофильмов, сделанных талантливыми русскими и еврейскими кинорежиссерами.


***

Помню, мы приехали третий раз в отпуск с Дальнего Востока на Урал в 1952 году. Дядя Саша ("Бажя", как все его звали от нагайбакской фамилии Базаев), только что вернулся со службы на Балтийском флоте. Ходил в морской форме. Когда он вел меня по райцентру, подметая придорожную пыль своими клешами, местные мальчишки мне очень завидовали. Я гордился таким родственником.
Не раз я ездил с ним по району на грузовике. Это была бесхитростная душа-человек. Всю жизнь Бажя проработал шофером. Он мог с закрытыми глазами разобрать и собрать любой двигатель и отлично водил машину в трезвом и нетрезвом состоянии. Он любил выпить и закусить, а бабушка варила медовуху к нашему приезду. Сколько раз он выручал Мамашу – я не знаю. Он стал членом нашего казацкого рода. Мы его любили и уважали за скромность, простоту, доброту и безотказность.
Он встречал нас в Гумбейке, когда мы приезжали с отпуск. Возил нас по гостям. Многие куликовские близкие и далекие родственники хотели принять отца в гости. Как никак, он был одним из немногих мужчин в Куликовке, вернувшимся с войны живым. Принимая его в своем доме многие матери вспоминали своих сыновей, не вернувшихся с той страшной войны.
Гостеприимством славились уральские казаки. Верой и правдой служили они царю и Отечеству. Вспомним повесть
«Капитанская дочка» А. С. Пушкина. В этих краях на Урале разворачивалось восстание Пугачева. Уже тогда стояли на Южном Урале казацкие станицы. Позднее их укрепили казачьими полками, вернувшимися из Франции. Переселяли сюда также башкир, нагайбаков, казаков внутренних станиц и калмыков упраздненного Ставропольского калмыкского войска. Нагайбацкийказачий посёлок был назван в честь французского села Фер-Шампенуаз (fr: F;re-Champenoise), близ которого 25 марта1814 года произошло сражение, в котором участвовали русские казачьи войска. Уральское село
Фершампенуаз расположено на реке Гумбейка (левый приток Урала), в степной зоне, в 60 км северо-восточнее города Магнитогорск, в 210 км юго-западнее Челябинска. Близлежащие поселки были названы Парижем, Порт-Артуром, Куликовкой. Если Бажя говорил, что завтра поедет в Порт-Артур, то мы понимали: это от Фершампенуаза не так далеко.
Южный Урал – родина моего казацкого рода. Станица Куликовка, где он жил, насчитывала более тысячи дворов до революции. Если, стоя на пологом холме, окинуть взором всю Куликовку, становится понятным, почему именно этот уголок бескрайней степи казаки выбрали для своей станицы. Узенькая гибкая речушка делила степь пополам и исчезала вдали за чернеющей полоской лесов. Казаки подняли степь, и она стала кормить их. Остались только островки березовых пролесков. Как приятно отдохнуть в тени берез в жаркий день! А сколько ягод и грибов можно собрать было в пролесках и на лугах!
Улицы станицы бежали вдоль пологого холма и ступеньками опускали бревенчатые избы к реке. В ней казаки поили своих лошадей, пастухи – коров и овец, казачки стирали белье. Одна из поперечных улиц встречала приезжих и вела к мостику, а дальше взбегала на другой, третий повыше, но такой же как блин невысокий холм, и терялась за ним.

Вторая коротенькая дорога от моста вела к воротам кладбища, отгороженного от степи забором, чтобы кресты и звезды над могилами не тревожили ни горячие жизненные бури, ни холодные зимние вьюги.

Избы с раскрашенными ставнями от улицы отделял палисадники с чахлыми кустарниками. Высокие деревянные ворота под крышей прятали от постороннего взгляда сараи, коровник и конюшню, телегу, плуг и борону. Садов казаки не разводили: вода ценилась на вес золота особенно в засушливые годы.
Мамаша рассказывала, что почти каждый год казаки собирали урожай, в 2-3 раза больше, чем при советской власти. Нищих у казаков не было. Все трудились с утра и до ночи.
– Работали без отдыха все лето. Никто в рот вина не брал, пока весь урожай не ложился в лари. Летом собирали и сушили ягоду. Солили грузди (ой, какие они вкусные со сметаной!). Варили медовуху. Осенью начинались свадьбы. С первыми морозами резали скот и стряпали пельмени, варили медовуху, справляли свадьбы. Казаки уезжали на сборы. Возвращались – начинался праздник. Он продолжался несколько месяцев. Зиму проводили весело. ходили в гости, отмечали все христианские праздники. Потом опять посевная. Все трудились без выходных все лето и начало осени.
Бабушки советскую власть не признавали и называли ее властью «сопливого Лазаря». Был такой безземельный батрак, «пьяница», считавшийся лодырем в станице. После гражданской войны он раскулачивал казаков, оставшихся в живых после расстрелов Троцким трех миллионов казаков, ссылал их на Север. Эти Лазари и Швондеры (управдом из повести М. Булгакова «Собачье сердце») надолго укрепились в органах большевистской власти. Их дети и внуки вместе с потомками кулаков и богатеньких евреев принимали активное участие в развале СССР до и во время перестройки.
Не раз перечитывал я «Тихий Дон» М. Шолохова, великого русского писателя. Много раз смотрел фильм. Мне и сейчас кажется, что писатель рассказал о жизни моих дедушек и прадедушек.
Дядя Саша, мамин брат, сельский журналист и мой крёстный, мечтал написать роман об оренбургских казаках, но не написал. Правду о судьбе раскулаченного и расстрелянного казачества Швондерами и Лазарями после смерти Сталина Советская власть не позволили бы напечатать никогда. Не хотела она отрекаться от своего троцкистского прошлого при Хрущеве и Брежневе.
Прадед по матери был сотником, имел большой добротный дом. Летом нанимал работников, и Лазаря в том числе, помогать собирать урожай. Семья была трудолюбивой и трезвой, уважаемой на селе. Мама вспоминала, что в детстве ее дед и отец привозили ей подарки из Оренбурга, что ее одевали, «как куклу» в городские платьица и туфельки.
В голодомор, устроенный белогвардейцами и интервентами русскому населению России после революции, дед по материнской линии с братьями поехал на юг за хлебом. Никто из них домой не вернулся. Баба Дуня, бабушка по матери, рассказывала, что не раз в жизни видела один и тот же сон о том, как братьев ночью убивали хозяева дома, в котором они остановились на ночлег.
В 28 лет от роду баба Дуня осталась вдовой с четырьмя малыми детьми на руках. Ютилась с детьми в чулане дома, принадлежавшего прежде ее свекру. Свекра раскулачили и расстреляли красные. Его дом отдали по сельсовет, а невестку с детьми «сопливый Лазарь» "пожалел", взял бабу Дуню уборщицей в сельсовет, и разрешил ей жить в чулане с детьми.



***

Был в нашем роду Семен Шкловский, еврей по национальности, всю жизнь работал в горячем цеху сталеваром на Магнитогорском металлургическом комбинате. Сирота. Вырос в детдоме. Закончил ПТУ. Влюбился в мамину сестру, мою крестную – тетю Шуру. Поженились. Прожил с ней всю жизнь. Вырастили, дали высшее инженерное образование сыну и дочери. Тетя Шура ввела дядю Семена в наш казацкий род, и он связал свою жизнь с нами, русским, с Мамашей, с Базаевыми. И себя считал русским. Думаю, другого такого сталевара еврейской национальности, в России найти было невозможно ни тогда, ни в наши дни.
Он не был коммунистом. Он никогда не ходил в синагогу. Он не интересовался еврейской историей и никогда не пытался стать членом еврейской общественной организацией. Все его друзья были такими же работягами, как он сам. Русские, украинцы, башкиры... Он не был отравлен сионистской пропагандой. Его лучшим другом был сосед, русский, тоже сталевар – Герой социалистического труда. У друга в трехкомнатной квартире в том же доме жил писатель Фадеев, когда приезжал собирать материал для своего романа о сталеварах в Магнитогорск. Не раз они распивали с ним коньячок и рассказывали писателю о том, как им, рабочим Металлургического комбината, неплохо живется: оклады высокие, шестичасовой рабочий день, уважение начальства к сталеварам.
Дядя Семен был добрейшей души человек. Никто из нас никогда не видел в нем еврея, хотя внешность выдавала его национальность. Он был русским и советским по культуре, обычаям человеком. Ничем не отличался от нас, потомков казаков. При советской власти наш казацкий род стал интернациональным. И он не исключение…


Москва — Каир


Два месяца пролетели как один миг. В середине сентября мы собрали вещички в один чемодан и поехали в Москву.
Я рассказал жене, что я не чувствую себя на Урале как дома, что меня тянет в Каир, в новую жизнь. Она нравилась мне больше всего на свете. Позже я нашел этому объяснение.
Летом 1963 года я ещё не понимал, что Каир стал одним из наиболее важных центров мировой политики. На Ближневосточном фронте в эпоху Г. А. Насера Каир стал центром противостояния мирового социализма и международного сионизма, центром притяжения прогрессивных сил планеты. В Каире решались вопросы большой, мировой политике. На этом фронте не затухает война между сионистским государством и национально-освободительным движением народа Палестины все годы, начиная с 1948 и до наших дней…


***

Магнитогорск по сравнению с Каиром оставался глухой провинцией, городом-трудягой. Такие города, как Мариуполь и Магнитогорск, ковали броню социализма, укрепляли власть трудового советского народа.
Я действительно часто думал о солнечном Каире, о своих товарищах, о том, успеют ли кадровики оформить документы жены для выезда за границу. Где мы устроимся в Каире – в гостинице или на квартире в Замалике? С какими специалистами мне придется работать после отпуска?

Затянувшийся было отпуск пролетел мгновенно.

Мы вернулись в Москву и жили несколько недель в гостинице у метро Кировское. Как только оформили документы жены на выезд, направленец сообщил мне, что билеты на Каир нам уже заказаны. Можно приехать в 10-е Управление Генштаба и забрать документы на всех членов семьи.
В конце октября мы вылетели в Каир. ­