Вокзал

Вокзал и манил,и отталкивал его.Он понимал вокзальную тоску,эту сердечную ныть по расстоянию между точками А и Б,разнесёнными по полушариям Земли.Это было его постоянное откровение, когда он всматривался в туманное марево над железнодорожными путями,плавно изгибающимися в никуда.

Эта вокзальная тоска особенно донимала вечером и ночью,пропитанная запахом пирожков с картошкой и капустой и ночным липким потом мчащихся прочь пассажиров.

Днём тоска маскировалась толпой,спешащей успеть на свои поезда,занять своё место в вагоне среди таких же одуревших от спешки и переживаний,загруженных полностью самими собой,своей безопасностью и урчанием в своём желудке.

Отходящий поезд ,набирая скорость,подхватывал мусор между рельсов и крутил его,оставляя пыльно-мусорный хвост из фантиков конфет,целлюлозы сигаретных пачек,порванных и выброшенных использованных билетов.В этом тоже была часть общей тоски,в шевелящемся мусоре,опадающем вслед ускользающей надежде.

Можно было часами стоять и грезить,считая поезда,но тоска ничуть не менялась,не ослабевала,к ней нельзя было привыкнуть,тоска лишь отстаивалась и причиняла душевную боль.

На вокзале всегда присутствовала эта тоска.Она там жила.И мертвенные голоса из репродукторов, обьявлявшие направления поездов,эту тоску лишь подчеркивали своим металлическим холодом и отстранённостью.

Это был гипноз.И загипнотизированные становились послушными и плохо соображающими, как дети.Их уже вели неизвестно куда.Они же думали,что их ведут по направлению ,указанному в пассажирском билете.Как они ошибались!

Мулькину было интересно,а в других странах тоже такая тоска на вокзалах?Тоже так же тоскливо становится,когда поезд показывает тебе свой хвост?Во всех этих Нью-Йорках,Парижах,Прагах?Во всех этих Варшавах?Скорее всего,и там своя тоска,а может даже и сильнее,острее,глубже.

Надо было бы спросить у тех,кого он знал,кто уже помотался по свету,отметился в разных странах,если конечно они поймут, о чём он их спрашивает,если они хотя бы понимают ,как ощущается тоска,как она перехватывает горло и мнёт сердце неотчётливым страхом за кого-то неизвестного.За фантом.

А фантомы бывают разные.И у тоски,значит,должны быть свои оттенки на разных вокзалах,в разных странах.И самое интересное было в том,что тоска во всей полноте ощущалась теми,кто оставался,кто никуда не ехал,кто забрёл на вокзал в поисках пожрать,а тут его и подхватывает тоска и постепенно выворачивает до рвоты,несёт в пустоту.

Те же,кто уезжал сам,никакой тоски могли и не чувствовать,а лишь обычное лёгкое беспокойство от своей заброшенности и поглощённости толщей
людского народного бессловесного.Да и какой народ,когда население?А значит без корней,без родины,неизвестно кто.Пустое место.Не требует,не сопротивляется.Покорность и лояльность.

Мулькин считал,что он не из таких.Он помнил корни.Помнил голоса предков.И что-то знал из истории своего рода.И неясно,но представлял, как там оно всё было до него.И что им пришлось перенести,как настрадаться,прежде,чем Мулькин родился.

Он помнил старые фотографии и тёмные лики на них.А ведь эти фотографии появились благодаря отцу.Он любил снимать родственников,делал снимки.В отце жило чувство исторического времени.Отец знал,для чего он снимает этих людей,большинство из которых были  и оставались для него чужими,родня по жене.Но старался и их не забыть для истории.Отец мыслил крупными обобщёнными категориями.И любил напевать себе под нос.

Мулькин вспоминал отца,оставаясь наедине с самим собой,в минуты покоя,их было не много,этих минут.И это был особенный покой,когда казалось,что связь с умершими родственниками восстанавливалась снова и можно было почти ощутить их живыми совсем близко
или вспоминать как о живых.И будто снова пережить уже когда-то пережитое с ними рядом.

Это было не воспоминание,не просто воспоминание,но что-то большее,кусочек настоящей жизни.И Мулькин ценил эти минуты и ждал их ,как встречи с теми,кто ушёл,оставив его одного.Был ещё и родной брат,и жена,и дети,и родственники.Но они не могли растворить одиночество ,поселившееся в Мулькине с некоторых пор.И это одиночество в нём лишь нарастало.Наверное,это была примета возраста,когда вместе с первой сединой появляется и одиночество.И то, и другое лишь возрастает.И это уже не изменить.Это навсегда ,до последнего вздоха.Можно красить волосы,но одиночество не выкрасишь.Оно отпугивает людей безысходностью участи.И они сторонятся ещё неистовее.Словно боятся заразиться чем-то смертельным.
...

01.07.2022г.