Экс-ры V 1 гл Танцы

Глава 1

Большой сбор

Большой сбор — формирование групп — горячий телефон — новый набор чайников — последняя сходка перед походом — танцы

Танцы

Горбатюк пробрался к магнитофону и поставил плясуна Карла Перкинса. Что потом началось! Все пустились в пляс под ритмичную "Давай, давай, давай". Это был не рок-н-ролл чистой воды, а шабош африканского племени Мумбо-Юмбо!

Карл выпил как зарезанный "Давай, давай, давай", Толя хлопал в ладоши, с тут же энергично разводил руки в стороны. Орлов Саша изображал страуса, упавшего с плинтуса, Виктор и Таня крутили  классический рок-н-ролл 50-х годов, наверное, они всю жизнь этим и занимались, уж ловко у них это получалось. Наташа танцевала что-то типа samba, вращаясь своими миниатюрными бедрами. Я крутился как таракан на сковородке. "Давай, давай, давай" не унимался Карл Перкинс.

— Черная Энни  — Танцуем без перерыва, — заорал в микрофон Литтл Ричард  про свою смазливую подружку, наставшая ему рога с грязным ковбоем Гарри из Северной Дакоты.
— Ууу… тварь подколодная! — возмущался не бритый и не глаженный Литтл.
Желая его перебить, на сцену прошмыгнул Чак Берри и, скромно поклонившись публике, разрядил в потолок всю обойму  сногосшибательного  забубона!
— Вся компания танцует шейк, — рявкнул он в зал.

Тут уж мы взялись за дело обоими руками, подбрасывая девчонок под потолок, они визжали от восторга и задирали  ноги, стараясь друг друга перезадрать, а мы уж  ревели как буйволы!  В самый разгар веселья в клуб завалились ребята из группы Олега Хайруллина и их друзья.  Округлив глаза, они уставились на разбушевавшихся старичков.
— Во дают, — не без восхищения прокричал сквозь грохот музыки  Макс Петрин.
Покрышкин не стал ждать, пока его пригласят, и  кинулся в гущу масс. Юля и Аня бросились было за ним, но их перехватили на входе Саша и я.  Остальные  стеснительно пританцовывали на месте.
— Юрик, Олег, — позвала их Таня  и те  ввалились в общую группу.
— Ещё и ещё разок, — заступился за Литтла Чак Бэрри  и забился в конвульсиях с пеной на губах.

Когда эта запись закончилась, Виктор Горбатюк обрушил на нас Роллингов их убойный  Кэррол! После этого заиграла —  Дорога 66.
После этого Виктор призвал нас отдохнуть и  отплясывать вместе с романтиками рок-н-ролла американской группой Голубые бархаты.  Потом он открестился от этого названия и поправился.
— Сегодня у нас в гостях  Криденс   Клиэуотер  Ривайвел с песней  — Кто остановит дождь!
В ответ ему группа старичков ответила дружным ревом.
— У... давай заряжай!

— А про что песня! — спросил Юрик Самодуров  у Орлова.
— А про  туристов с Урала, которые собирают хлопок вместо негров.
— А что в Африке напряг с неграми? — спрашивает, улыбаясь, Олег.
Вмешался Вахрушев и крикнул ему.
— Все негры на Урале картошку собираю вещи гуманитарной помощи.
— А если серьезно, — не унимался Юрик.
— А там, понимаешь, постоянно идет дождь, все дороги размыло. Хреново, понимаешь, ходить в церковь, молиться. Пастер все время жалуется своей пастве, что у них хреново из-за этого дождя.
— Это что твой вольный перевод.
— Вольней не бывает.
— Ну, я-то думал, ты по-английски можешь, — протянул разочарованно он.
— Могу и по-русски, если хочешь.

Олег крикнул   Юрику.
— Пусть он тебе по-уличному переведет.
Юрик отмахнулся и отправился махать крыльями возле девушек.
— Одно слово журналист, — сказал Макс, глядя на Юрика.
Из динамика неслось неподражаемые Уби Дуби тех же  Криденс.

Эй, беби, давай сюда,
Когда мы с тобой — я твой навсегда!

Уби-дуби, уби-дуби, уби-дуби, уби-дуби,
Уби-дуби, уби-дуби, уби-дуби,
Уби-ду-ва, ду-ва, ду-ва… е!

Чуть позже в зал ворвался наш любимый  Битлз с  песней Облади Облада.
После Битлов на сцене появился любимец публики Рики Нельсон со своими друзьями. И мы стали танцевать с девушками медленные танцы, отдыхая руками на их талиях.
Вечер танцев удался на славу. Хоть он и получился сам с собой. Все были очень довольны и договорились устраивать такое веселье почаще. Студенты гурьбой отправились провожать Аню и Юрика на троллейбусную остановку, а мы каждый в свою сторону.

Вечером мне позвонила Кастрюлькина и попросила почитать стихи про Черную реку, где мы с ней путешествовали. Оно уже была готово, и я чуть-чуть не согласился, потому что оно было длинное и читать его  мне не хотелось.
— Сережа, ну, пожалуйста, ну, давай, прочитай, — нашептывала она мне ласково.
От чего я, конечно же, поплыл.

Река Чёрная

Внимая вечному светилу,
С бесстыдством плоть свою раскрыв.
Белели нежностью кувшинки,
Средь бела дня забыв про стыд.
Река полна своих соблазнов,
В ней весь твой радостный порыв.
И ты предавшись чувствам, млеешь,
И взгляд твой светел и открыт.

Купавки жёлтые как солнца,
Нам ослепительно сияли.
Головками кивая ветру,
Ластились и узор плели.
Пленяя золотом своим,
В охапки взять их предлагали.
Но мы не приняли их жертвы,
И просто так с полян ушли.

В реке громады облаков,
Клубясь, парили удивляясь.
Своим собратьям в небесах,
Плывущих так же на восток.
В реке как в небесах стрижи,
Как пули дерзкие метались.
Их уносил сквозь ветви ив,
Холодный девственный поток.

Ты улыбалась мне в лицо,
Своей улыбкою Джоконды.
Когда луна посеребрила,
Росой прибрежную траву.
Как жаль что Александр Дюма,
Меня не жаловал в виконты.
А Роберт Льюис Стивенсон
Забыл позвать на рандеву.

Но я ничуть ни огорчён,
И не досадно, что нет шпаги.
Не жаль что не гардемарин,
Но жаль что нынче всё не так.
И мне ничуть не занимать,
Порыва, веры и отваги.
Мне нынче рыцарские латы,
Заменит мокрый анорак.

И пусть холодная вода,
Не примет нас в свои объятья.
И глубина её отвергнет,
И не подпустит вниз к себе.
От брызг прилипло облегая,
На бёдрах с васильками платье.
Что кровь взметнулась от волненья,
От ног пунцовых к голове.

Приятно всё же сознавать,
Что ты есть рядом и мне светишь.
И я как бабочка на свет,
Лечу, пока не грянет гром.
Возможно, что во снах своих,
Ты моим именем не бредишь.
Но мне приятно сознавать,
Что ты та девушка с веслом.

Погасла лампочка луны,
Рассвет застенчиво краснеет.
В траве брильянтами роса,
Сияет нежностью босой.
Ещё последняя звезда,
Как уголёк в кострище тлеет,
Ещё не вспыхнул новый день,
В полнеба бирюзой.

— Когда ты их написал зимой что ли, — удивилась Таня.
— Ну да, третьего января. Зимой как-то по лету ностальгия берёт что ли…
— Ой, как мне нравится, — сказала Таня.
— Это меня ударило чем-то вот так и получилось. Немного, конечно, фантазии для общего восприятия.
— Перепиши мне ее по почте, — попросила она.
— А если твой капитан не поймет моего юмора.
— Да все нормально будет. Особенно мне понравилось про девушку с веслом, как бы в 50-х годах.
— Ну, как целоваться, так  с Орловым, а как сочинять, так я!
— А чего ты такой противный.
— Сама такая.
— Ну, — протянула Таня.
— Баранки гну, — парировал я. — Потом как-нибудь  напишу, стихи слишком длинные, пока пишешь, рука  устанет.
— Ну,  но пока  что ли.
— Погоди, у меня еще продолжение есть на отдельном листочке,  сейчас прочитаю.
— А что сразу не прочитал? — спросила Таня.
— Забыл, потом запишу ниже основного текста.
— Ну, давай же Серёжа не томи.

Так спи же это ночь твоя без срока,
Спи сладко до последних петухов.
Спи, заклинаю именем я Бога,
Спи именем не тленности стихов!

— Ну, ты ваще поэт, — восхитилась Таня.
— Ну, ладно, нахваливать, спокойной ночи, да не ворочайся во сне… от возбуждения.
— Серёга, ты сволочь, — ласково прошептала Таня.
— Ну, всё, целую, пока… кастрюлька.

Я положил трубку и посмотрел на вошедшего в комнату Конжака.
— Ну, и чего следим тут.
Конжак ничего не сказав, улегся возле дивана в баранку, и только его уши как радары, чутко улавливали малейшие шорохи.
— Ну, что спать будем козья морда.
— Будем, — сквозь брыла  буркнул  в ответ пёс.

Буквально через полчаса снова зазвонил телефон, хорошо, что я отключил второй у мамы, чтобы ей не мешать спать. Так как желающих названивать мне ночью, было хоть отбавляй.
— Ну, кто там ещё? — спросил я недовольно.
— Это я Таня.
— И чего не спится нашей дуре.
— Ну, чего ты ругаешься, — надулась Таня.
— Мне завтра на работу.
— Да ты же в отпуске чего обманываешь, почитай стихи.
— А что капитан в кладовке наказанный.
— Нет, его я его выгнала снова, дурак он.
— А я значит палочка-выручалочка от скуки.
— Почитаешь.
— Ладно, но если ещё раз позвонишь, мы поссоримся.
— Ладно.

Я поднялся и прошёл к серванту, где находились мои творческие папки.
Найдя лирику, улёгся на диван и стал просматривать, чтобы такое ей почитать, чтобы отвязалась.
— Слушай из нового, это как бы я примерно съездил  в отпуск. Это написано специально для конкурса Стиходром в Москве. Для развлечения что ли.
— Ну, давай, читай.

Дура я, дура я, дурая проклятая
Если снова позвоню, буду дура пятая! 

— Это что ещё такое, дурак!
Я почитал ей немного из старого…
— Ну и накрутил ты, а какое место занял на конкурсе талантов.
— Естественно первое, короче, умыл я всех по полной программе. Там про всё, про зелёных кузнечиков писали и каких-то сверчков, а у меня паучки. Крутизна! Хотели меня там одни болтуны завалить, как новичка, но пришлось проявить всю магию таланта. Критики! Я сам кого хочешь закритикую. Я тут намедни кошку Люсю покритиковал по ушам, чтобы рыбу из кастрюли не тырила, провёл так сказать воспитательную беседу с пристрастием. Понял человек, а как же. А эти однополые критики-биологи-зоологи на Стиходроме высказались, что у пауков восемь глаз! А у них между прочим как раз зрячие два центральных глаза, остальные вообще полуслепые недоразвитые, они в сорока сантиметрах ни черта не видят. Куда им мух ловить!

— Ты чего так разволновался-то, — спросила Таня.
— Да обидно, один ляпнул, мол, у пауков два глаза, остальные поленились проверить, и пошёл дым коромыслом. А ведь, между прочим, есть пауки и с двумя глазами, и с четырьмя, и с шестью…
— И с двадцатью есть? — спросила насмешливо Таня.
— Есть. У своего капитана проверь чуть ниже ватерлинии.
— Ага, сейчас.
— Звёздочку дали типа повышение по службе, синюю.
— А что скажешь и премию дали
— А то и грамоту с гонораром прислали целых 700 рублей, но это для Москвы нормально. Бедные люди, а где сейчас легко.

— Так я тебе и поверила, а знаешь я, тоже пишу стихи и даже преуспела в этом.
— Ну, прочитай.

Когда-нибудь, мы встретимся с тобою
На этом свете иль на том, как знать.
Чтоб снова любоваться ты мог мною
Когда я буду бабочкой летать!

— Неплохо, но знаешь, это я сочинил, ты просто забыла. Ты не забывай записывать имя настоящего автора, когда переписываешь чужие стихи в свой дневник. Всё, привет родителям!
— Вот дура! — сказал я, про себя отключая телефон.