Испытание на храбрость

Всё началось с идеи.
Макс, мой лучший друг, сколько себя помнил, увлекался Японией – от древних самураев и до наших дней – именно он рассказал нам об Кимодаэмсис - игре, придуманной, согласно легендам, японскими самураями, желающими доказать своё мужество.
Возникновение её, как и множества других, теряется в легендах - однако, если очень того захотеть, можно найти такую историю зарождения:

«Однажды ночью, в Час Быка (около трех часов ночи) три брата подговаривали друг друга отправиться в соседний дом, который считался обиталищем призраков. Только лишь старший оказался достаточно смелым, чтобы решиться на это. В качестве доказательства он отколол щепку от перегородки в доме и принес с собой»
               
Суть современного варианта этой игры проста - человек отправляется ночью, в одиночку, на кладбище, в старый заброшенный дом или иное похожее место, окутанное атмосферой мистики, таинственности, страшными историями, которые люди рассказывают друг другу полушепотом при тусклом свете свечи, передают из уст в уста, не смея доверить историю печати - и должен был провести там ночь, дабы доказать своё бесстрашие.
Когда мы узнали об этой идее, не было предела нашему восторгу – с самого знакомства, когда мы были ещё невинными детьми, наша компания увлекалась различной «паранормальщиной»: призраки, демоны, мумии и прочие страшилки – мы призывали кровавую Мэри, рисовали знаки на зеркале, чтобы призвать злобного демона в наш мир, испробовали все виды гадания, о которых смогли узнать – мы представляли себя эдакими охотниками за привидениями, отважными искателями приключений. Ничто не могло остановить нашу тягу к острым ощущениям – мы пересмотрели все существующие фильмы ужасов, переиграли во все хоррор-игры, скучали и отчаянно желали найти новый способ пощекотать себе нервы.
Итак, мы узнали про Кимодаэмсис – осталось лишь выбрать время и место. По счастью, узнали мы об испытании как раз вовремя – через день как раз должен был быть день летнего солнцестояния – магическое время, идеальное для создания нужной атмосферы.
С выбором места так же затруднений не возникло:
Было у нас на окраине города старое, даже скорее древнее, заросшее зеленью от и до кладбище.
Старики говорят, что этому кладбищу уже больше 300 лет – хоронили там раньше, в дикие, смутные времена ведьм, колдунов да казнённых разбойников – родных у таких не оставалось, горевать некому было, а приличные горожане хоронить родных рядом с подобными отказались наотрез – так и возникло официальное городское кладбище, существующее и по сей день. Сравнить их, так даже и не верится, что в одном городе находятся: новое – оно чистое, ухоженное, с часовней, со сторожем – все дорожки аккуратно подметены, каждая могила прямо-таки чрезвычайно опрятна, огорожена, имеет своё надгробие, некоторые даже памятник – всегда точно знаешь, к кому ты пришёл. Не перепутать. Все чинно и благородно, как в рекламном каталоге.
Старое же, напротив – всё заросло травой высотой почти по пояс, из которой то там, то тут можно разглядеть покосившиеся, потемневшие от времени кресты. Многочисленные деревья, среди которых извивались запутанные, не известно кем протоптанные тропинки, росли как попало и закрывали всё пространство своей листвой, отчего кладбище кажется всегда тёмным, мрачным и неприветливым, будто непроходимое, надёжно скрытое от посторонних глаз прибежище нечистых сил. Слухов о нём ходило множество – поговаривали, что раздаются там время от времени странные звуки – треск ломаемых веток, словно кто-то бродил, не разбирая дороги, вой, наполненный злобой и болью, а иногда даже смех, от которого у случайного слышащего это прохожего мороз продирал по коже и кровь стыла в жилах – словом, классическая городская легенда о проклятом кладбище, где по ночам сатанинские силы устраивают свои пляски.
В целом, каждое из них точно отражали суть покоящихся в них – одно выглядело, словно респектабельный горожанин, а второй – дикий, лохматый бродяга.
На каком из них проводить испытание, даже не задумывались.
Разыграли жребий, кому быть первым – и выпала эта честь Марии. Ровно в полночь она должна была зайти на территорию кладбища, провести там ночь и на рассвете выйти обратно к нам – а мы, в свою очередь, будем ждать её у входа, готовые прийти на помощь, если услышим крики – в этом случае Мари будет считаться не просто проигравшей – официально признает себя трусихой и целый месяц будет приносить закуски для своих храбрых друзей.
На том и разошлись.
Ночью от волнения я не мог сомкнуть глаз. Идея подобного испытания казалась мне гениальной – не терпелось самому войти ночью на это таинственное, окружённое аурой загадки и мистики место.
А ещё мне не терпелось оказаться в том лесу наедине с Мари.
Всё было подготовлено, собранно и уложено - просто удивительно, насколько хорошо мы смогли подготовиться в столь сжатый срок – каких трудов только нам стоило настолько реалистичную маску - с виду обычная, старая, местами драная резиновая маска - однако, стоило только надеть её на лицо, подкрасив собственную кожу в местах разрывов чёрным, коричневым и зелёным - и вот уже ты словно выбрался из ночного кошмара - лицо становится совершенно неотличимым от посмертной гримасы восставшего из мёртвых, как в настоящих фильмах - это была просто невероятная удача, что мать Макса работает в театре, и часто хранит дома старый реквизит, среди которого мы и нашли эти чудовищно-чудесные маски.
Дополнила ансамбль старая, порванная одежда, которую я выудил с самого дна своего шкафа - и вот я уже выгляжу как самый настоящий оживший мертвец, выбравшийся из могилы, что бы испугать девушку, в которую был влюблён с первого взгляда - и если она достаточно сильно испугается, то я, как истинный джентльмен, буду готов успокоить её и предложить свою поддержку и помощь в этом нелёгком испытании.
о, Боги!
Стоило мне только представить, что мы с ней проведём целую ночь, гуляя по тёмному, таинственному кладбищу наедине - конечно, с нами будет ещё Макс, но он может быть достаточно тактичен, что бы не влезать в нашу атмосферу - сердце начинало биться, будто вот-вот выскочит из груди!
Кто знает, к чему сможет привести эта ночь - быть может, это станет началом нашей большой любви...
Погруженный в сладкие мечты, я едва услышал звон будильника, выставленного на начало первого ночи.
Время начинать.
у ворот кладбища Макса не оказалось. Это было странно - не мог же он проспать или кинуть меня?
Судя по времени, Мари должна была уже начать - в дали слышались голоса остальных наших друзей, ожидающих победы Мари или её поражения.
Ну где же Макс?
Я начал нервничать - времени оставалось всё меньше, и каждую минуту я собирался провести рядом с девушкой своей мечты, а не стоя под воротами кладбища в своей дурацкой маске, ожидая своего дурацкого друга, который, может, и вовсе не придёт!
Я начал рыться в карманах своего видавшего виды костюма, только что бы обнаружить, что телефон я либо забыл дома, либо он вывалился в одну из многочисленных прорех, пока я летел к кладбищу, окрылённый предвкушением долгожданного свидания.
Разозлённый, нервничающий, я решил дать Максу ещё немного времени, после чего я пойду без него – и чтобы скоротать это самое время, я начал шагами мерить пространство у ограды, попутно прикидывая, где примерно сейчас должна идти Мари.
Спустя 109 шагов внимание моё привлекло какое-то движение на сомом краю поля зрения – я его даже не увидел, скорее просто осознал, что кто-то идёт куда то по другую сторону ограды. Машинально я сфокусировал взгляд на движущемся объекте и застыл на месте, точно громом пораженный.
Он был там!
Ходил у ограды, старательно изображая шаткую походку мертвеца – первые пару секунд я даже испугался – настолько реалистично он изображал скованное окоченением тело, будто и впрямь только что восстал из могилы – ему бы в актёрское поступать, с таким-то талантом.
Но восхищаться другом времени не было, оно не просто заканчивалось - таяло буквально на глазах. Если я хочу провести хоть сколько – то времени с моей Мари, нужно спешить.
Перемахнул через забор, неудачно оцарапав при этом ладонь, схватил Макса за неожиданно твёрдое плечо и молча потащил его за собой в направлении встречи, которой я ждал всю жизнь. Все слова, которые я хотел бросить другу в лицо – всё, что я думал о его выходке с опозданием и глупой попытке меня напугать, застряли внутри – всё раздражение переквалифицировалось в зудящий мандраж предвкушения. Вот-вот я проведу время в компании Мари, моей прекрасной Мари.
Воображение послушно нарисовало картину дрожащей от страха девушки, благодарно падающей в объятия своего бесстрашного друга, явившегося к ней в столь страшный час – подставить плечо, защитить от опасностей проклятого кладбища
Да где же она?
Ориентироваться в ночном лесу оказалось сложнее, чем я думал –деревья были похожи друг на друга, как 2 капли воды, колючие ветки кустов обвивались вокруг ног, будто стремясь опутать коконом, задержать, оставить навеки в этой древней земле. И не сосчитать, сколько раз я споткнулся об корни деревьев, торчащие из-под земли, словно деревья, издеваясь, ставили мне подножки. Штанины были изодраны в лохмотья, кое-где острые колючки даже оцарапали кожу – но даже это не смогло остудить мой пыл – вперёд, только вперёд, к приключениям!
Охваченный поисками, я не заметил, как вышел на странного вида луг.
Почти идеально круглый, он был окружён густыми зарослями жуткого вида деревьев – некоторые из них были деформированы, некоторые явно давно мертвы – на них не было ни единого листа, и все они, изгибаемые холодным ночным ветром, издавали скрип. Леденящий душу, проникающий в самое сердце скрип – казалось, будто не ветер колышет старые ветви деревьев, а стонут и воют закопанные в их корнях мертвецы.
В самом центре этого луга, покрытого неестественно мягкой, будто пластиковой травой, стояло дерево. Это было самое огромное дерево, которое я видел в своей жизни – ствол его был настолько толст, что для его обхвата потребовалось бы по меньшей мере пятеро взрослых мужчин. Лишенные листьев ветви были неестественно изогнуты, будто каждая из них была изломана несколько раз, отчего дерево напоминало великана с сотней жутких ветвящихся рук, вознесшего их в вечной агонии к небу, будто вымаливая у него прощения за неизвестные миру грехи.
На одной из ветвей колыхалась на ветру толстая, словно канат, верёвка, чьими то умелыми руками связанная в эшафотную петлю. Она призвано качалась на ветру, гипнотизируя, маня закончить разом со всеми проблемами этого мира, заботами об учёбе, неразделённой любовью, тревогой о всей своей дальнейшей жизни.
Не для этого ли мы вообще ухватились за эту глупую идею с испытанием храбрости? Только-только закончились выпускные экзамены, к которым мы усиленно готовились весь год – из за чего, соответственно, почти весь год толком и не общались, не считая коротких перерывов на обед, где мы могли собраться всей нашей шумной компанией, но и тогда все разговоры были об этих чёртовых экзаменах, репетиторах и дополнительных баллах.
Теперь и они прошли, а значит, впереди – расставание. Все разъедутся по разным уголкам страны, кто куда. Конечно, все мы клялись друг другу поддерживать связь, обещали остаться друзьями на всю жизнь – и мы верили в это.
Однако, глубоко в душе, каждый из нас понимал, что со временем мы будем общаться всё меньше и меньше – обрастая каждый новыми знакомствами, потом работой, потом семьями и в конце концов наша многолетняя дружба закончится пересылкой друг другу открыток на праздники – а потом забудем и про них.
Поэтому все так ухватились за эту идею – это был наш последний шанс провести время как в старые добрые времена, отгрызть у жизни ещё небольшой кусочек детства.
Последний вдох перед нырком в жизнь.
Я обнаружил себя удобно устроившимся на изогнутой ветке, рассеянно крутившим в руках завязанный в узел канат. Он казался крайне подходящим – грубые волокна, будучи щедро просмоленными, плотно прилегали друг к другу, обещая милосердно быстрое избавление от тягот этого мира.
Я моргнул, пытаясь прийти в себя.
В одно и то же время на этом самом лугу было два меня – один стоял на месте, вцепившись в твердую руку своего подозрительно тихого лучшего друга – а второй, сидевший на твёрдой ветке огромного дерева, только что накинул себе на шею петлю.
Ветреный вой, заполнивший всё вокруг, стал оглушительным – будто запертые в земле мертвецы приветствовали нового собрата.
Сумасшедшая пляска светлячков закружилась вокруг меня, дезориентируя, ослепляя, лишая последней опоры под ногами.
Сквозь сводящую с ума оглушающе яркой какофонии я видел только то, как второй я сделал шаг с дерева, закачавшись, подвешенный на ветке, словно дурацкое украшение на Хэллоуин.
Где-то внизу живота с неприятным звоном оборвалась тонко натянутая нить волнительного ожидания, заполняя внутренности холодным, липким страхом.
Горло сдавило жёсткой петлёй паники, и я непременно упал бы в обморок, если бы не стоял, судорожно вцепившись в каменную руку друга.
«Надо уходить» - голос осип настолько, что я сам едва его услышал. И уж точно меня не услышал Макс, всё ещё стоявший совершенно неподвижно, будто в трансе уставившись в одну точку. Видно, был в шоке - помощи от него ждать не приходилось.
«Давай же, пошли!» стремясь поскорее унести ноги с этого проклятого луга, где на огромном проклятом дереве всё ещё качалось в смолёной петле моё проклятое тело, балансируя на самом краю удушающей паники, я что было силы дёрнул руку своего лучшего друга, желая лишь убраться оттуда, выбраться из этого мрачного леса, глотнуть свежего воздуха, увидеть солнце, чьи первые лучи уже начали пробиваться сквозь казавшуюся всепоглощающей тьму этого проклятого места.
Раздался громкий «Чвак», и кисть Макса, отделившись от его тела, осталась в моей руке в странном гротескном рукопожатии.
Это.. какая то странная шутка? Поддельная рука?
Разве поддельные руки бывают такими тяжелыми?
И холодными?
Всё вокруг резко перестало существовать. Только эта рука. Иссиня-черные ногти были обломаны и забиты грязью, будто кто-то с их помощью рыл себе проход глубоко из-под толщи земли.
Тонкая кожа местами лопнула, обнажая истлевшую плоть, а кое-где даже кость.
И эта рука воняла. Словно мёртвая мышь, которую я однажды вытащил из самого дальнего угла в гараже после того, как туда было уже невозможно зайти из-за запаха.
Точно такого же запаха.
Я поднял глаза на того, кото весь этот вечер принимал за своего лучшего друга.
Теперь, в тусклом предутреннем свете стало отчётливо видно, что никакой это не грим и не искусная маска – под тонкой, словно бумага, иссиня-серого цвета кожей шевелились личинки, местами она свисала с черепа, и можно было увидеть копошащихся в гнилой плоти личинок.
Он стоял и смотрел на меня своими белёсыми, глубоко ввалившимися вглубь черепа глазами, а я смотрел на него, замерев, словно испуганный зверёк перед хищником, не в силах отвести глаз, не в силах пошевелиться, не в силах крикнуть.
Где-то вдалеке прокричал петух.
Стоявший передо мной мертвец засмеялся
Голос его был булькающим, сиплым, будто горло было забито землёй – звук проникал из него с усилием, отчего он трясся, будто в припадке – тонкая кожа на щеке разошлась, обнажая гнилые, полуистлевшие зубы
Ледяной страх растекался по моим внутренностям, сковывая окоченением - ноги словно вросли в землю невидимыми, но прочными корнями – мерзкий, булькающий смех мертвеца заставлял кожу покрыться болезненными мурашками, а сердце сжаться, будто оно хотело спрятаться от этого смеха
Второй раз крик петуха был громче, словно он старался до кого-то докричаться.
Может быть, до меня?
Жуткий утробный смех прекратился так же резко, как и начался, и наступившая тишина пугала ещё сильнее – я чувствовал, дрожь пробежала по онемевшему от страха телу тысячами болезненных мурашек.
Мертвец снова смотрел на меня в упор. Зрачки его глаз были мутными, словно у рыбы, невидяще смотрящей на тебя стеклянными глазами с базарных прилавков.
Мы стояли и смотрели друг на друга. Живые глаза напротив мёртвых – карие против молочно-белых. Кажется, время вовсе остановилось. Внутри окаменевшего от страха тела всё кипело – живот скручивали спазмы, сердце бешено колотилось – оно больше не хотело спрятаться, теперь им двигало лишь дикое, первобытное желание вырваться из онемевшего тела и сбежать в безопасное место – даже волосы шевелились на загривке – каждая частичка меня по отдельности стремилась сбежать и спастись, но ноги предательски отказывались двигаться.
Голова предательски закружилась, и я чувствовал, что из глаз вот-вот потекут слёзы – если бы язык хоть немного мне повиновался, я бы уже молил отпустить меня, проклиная наше дурацкое испытание на храбрость - но из горла вырвался только полузадушенный сип.
Щеки моей коснулся тёплый луч – первый утренний луч, сумевший пробиться сквозь лишённые листьев ветви неприветливых деревьев – утро уверенным шагом вступало в свои права.
Прокричали третьи петухи
Мертвец, словно проснувшись, потерял ко мне интерес – медленно, неуклюже развернувшись он направился восвояси – вероятно, торопился улечься в свою могилу, пока солнце окончательно не взошло.
Он шёл и шёл своей шаткой, топкой походкой – того и гляди, рассыплется дряхлыми конечностями, уходил от меня всё дальше и дальше, пока вовсе не скрылся из виду – а я всё стоял и смотрел ему вслед, пока снова заработавший мозг не дал ногам команду бежать. Бежал я долго, не разбирая дороги, куда глаза глядят – подальше от этого проклятого места. Адреналин сделал мои ноги крылатыми, а сознание пустым, так что всё, что я помню – как бежал куда-то, пока лёгкие не начали гореть, а мышцы на ногах сводить судорогой, а потом-темнота
Проснулся я в своей кровати – не знаю уж, сколько времени прошло, но произошедшее казалось лишь сном – далёким, опустошающим, выворачивающем душу наизнанку кошмаром. Может, это и был всего лишь кошмар – кто поверит, что я видел самого себя, повесившимся на огромном дереве в самом сердце проклятого леса, встретил ожившего, смеющегося прямо мне в лицо мертвеца, унёс оттуда ноги и очнулся уже в своей кровати?
На ватных ногах дошёл до ванной – холодная вода немного привела меня в чувство – конечно, это был всего лишь кошмар – будильник не сработал, и я проспал всю ночь, во сне расхаживая по кладбищу, куда так хотел попасть наяву.
Всё хорошо.
Это был только сон.
Умывшись, я взглянул на себя в зеркало – и оцепенел, будто снова оказался на том чёрном лугу.
У зеркального близнеца, смотрящего на меня с той стороны зеркала хоть и уставшими, но несомненно моими глазами среди моих же каштановых волос нагло серебрилась совершенно седая прядь.