Кофейня 2. Городок N. Глава 4

— Ну, рассказывай, – Костя откинулся на спинку стула, вытянул под столом ноги, и всем видом показывал, что готов к долгой беседе.
Они сидели на небольшой кухне Костиной квартиры за вечерним чаем. Габриэля Марта недавно уложила. Сама, слегка утомлённая дорогой и румяная после ванны, кивнула Косте.
– Ничего, что я в Динином халате?
– Марта, ну что за китайские церемонии! Эх, правильнее надо было сказать, турецкие. Кстати, как тебе они?
– Кто?
– Турки.
–А... Да, нормально. Люди, как люди...
Они замолчали. Марта задумчиво помешивала ложечкой чай. Она  жила сейчас сразу в двух мирах. В мире реальном и мире своих переживаний.
Костя тактично ждал.
– И всё же.., – наконец прервал он затянувшуюся паузу. Что произошло, в конце концов?
– Вот не поверишь, Костя. Я сама себе постоянно задаю этот вопрос. Что с нами произошло? Неужели люди не умеют просто быть счастливыми? Неужели не могут ценить то, что есть? И им обязательно надо разрушить свой мир?
– Ты о Тимуре?
– Нет, я о себе. Виню себя в первую очередь. Всё не так, Костя.
 Всё не так. Я повторила свою роковую ошибку. Ту же, что в ранней юности.
– Ну, прямо старушка передо мной сидит, – Костя поймал себя на мысли, что Марта так и не уходила из его сердца. Он просто три года назад приказал ему: так надо. А теперь сердце  снова билось и трепетало, едва Марта только объявилась заново в его жизни.
Словно заморозка в  его сердце отошла, и оно заново заныло.
– Кость, а у тебя есть что-то покрепче чая?
Костя удивлённо на нее посмотрел. Поднялся,  достал из шкафчика  коньяк, стопки. Разлил. Подвинул Марте. Та благодарно улыбнулась.
–Вот тут прям печет. - она показала на область груди.
Они молча выпили.
,,Сегодня надерёмся,'' - подумал Костя. И тут же снова наполнил стопки.
– Мне надо хорошо подумать, всё взвесить, прежде чем принимать какое то решение, · начала Марта.
– Ты говоришь о разводе, – сорвалось у Кости с языка.
– Мне надо прийти в себя. Я жила последнее время в каком то чаду. Сама себя съедала от ревности и беспомощности. Изводила Тимура.. Словом, всё делала, чтобы наш брак затрещал по швам.
Он снова опрокинул стопку. Пил, не закусывая. Марта тоже пила по мужски, не отставала от Кости.
– Так причина в тебе, Марта? Разве? Ни за что не поверю.
– Я все время думаю, думаю. У меня уже голова опухла от дум. Налей, ещё Костя. И не осуждай меня. Так надо. Сегодня
надерёмся., - повторила она вслух Костину мысль.
Коньяк, казалось, должен был их расслабить. Но тема была так тяжела им обоим, что алкоголь их не брал.
Костя с болью смотрел на свою гостью.
Марта, загорелая, рыжеволосая в белом банном халате, была ослепительна. Как бывает ослепительна женщина в лучшую свою пору.
– Марта, я не понимаю. Как он мог тебя обидеть. Он что, изменил тебе?
– Костя, я ж говорю, во всем виновата я.
– Марта, ну ничего не понял, – развёл руками Костя и заново потянулся за бутылкой. Марта  прикрыла ладонью свою стопку.
·–Достаточно, Костя. Ты спрашиваешь, как можно  было мне изменить?
Вот можно, оказывается. Но сначала изменила я.
Костя крякнул, во всю уставился на Марту. Потом замотал головой. Опять потянулся за бутылкой. Плеснул себе коньяка, залпом опрокинул. Исподлобья взглянул на Марту. Она ответила невозмутимым взглядом, продолжила.
– Никогда нельзя изменять себе, Костя. Это всегда плохо кончается. Я повторила ошибку юности. Полностью растворилась в человеке. В ребёнке, в семье, в хозяйстве.
– Я не понимаю, Марта. Разве так не все женщины? 
У Марты задрожали губы.
– Ты не понимаешь. Я изменила себе. Потеряла своё я. За эти три года не написала ни строчки. Слышишь? Я и не могла бы написать. Нечем было....
Последние слова она уже процедил а сквозь слёзы.
– Ну, Марта, ну ты что! Ты преувеличивашь. Такая судьба замужней женщины. Да любая баба тебе скажет...
Марта закрыла лицо руками. Разрыдалась в голос.
Костя понимал, что ей надо выплакать, выговорить накопившееся  в ней горе.
Он ждал. Просто протянул ей салфетку. Она поблагодарила кивком. Через какое то время   смогла продолжать.
– Потеряв себя, я и Тимуру я перестала быть интересна. Семейная лодка разбилась о быт.  Банально, да?
О, как я кляну себя. Как я виновата. Не надо мне было сидеть до ночи, дожидаться его, потом заглядывая в глазки, ждать внимания. Как преданная комнатная собачка.  Я бы всё смогла. И работать и  всё делать для семьи. Я бы столько написала за это время...
Марта почти успокоилась. И не была против, когда Костя ещё раз наполнил стопки. Они выпили ещё, снова не закусывая.
–Понимаешь ,Костя,  человек рождается один. Умирает один. И за себя ответ даёт один. А я приняла заботу Тимура, доверилась ему и ...потеряла его.
– Ну, Марта, ты всё таки ребёнок. Всё принимаешь так близко к сердцу. Ну, кризис у вас. Ну ошибся Тимур. Сбили его с толку бабы. Но ты же другая. Умная. Ты...
– Ну какая я? Обыкновенная такая же глупая баба. Была бы умная, не сидела бы тут с тобой.
Марта осеклась.
– Прости, Костя, что я несу. Прости!
Костя промолчал
 Но по его глазам Марта поняла, что причинила ему боль.
Разговор получился тяжёлый. Коньяк, как ни удивительно, на них так и не подействовал. Оба были напряжены. Наступило молчание, каждый задумался о своём.
·–Ну а сын, Марта? · через некоторое время спросил Костя, –я так понял, ты сбежала. И никто не знает где ты. И что дальше? Где ты будешь, как ты будешь? И  сын то  что, теперь без отца будет? Ты хорошо  подумала?
– Костя, миленький, я умоляю тебя. Никому про меня не сболтни. Даже Дине.
Нас с Габриэлем ты не встречал, нас  здесь не было. Обещаешь?
– Ну, ладно, не скажу. Ну это детский сад какой то. Тимур , наверное, с ума сходит, ищет тебя. Может мне  позвонит. Спросит.
–Кость, поверь мне. Я это делаю в первую очередь для сына. Ну нельзя во  лжи его воспитывать. Мы поживём пока на Волге. А со временем, как знать...
А Тимур...Я уехала и ради Тимура тоже. Нам всем надо опомниться. Взять паузу.
—  А Габриэлю я Москву покажу завтра. Ты ведь с нами, да?– Марта выговорилась,  словно сняла с себя некий груз и уже строила планы.
Костик кивнул. Он порадовался перемене в её настроении. Как и когда то раньше накрыл её маленькое запястье своими большими ладонями. Слегка пожал ей руку. И в этом рукопожатии было много того, чего не  могли передать слова.