Ягодка

Ягодка, она же Гаврилычева Мария Фёдоровна, уезжала из родного села. Из родного дома. Навсегда.
Неделю назад Марии исполнилось семьдесят пять лет. В тот день, как снег на голову, к ней приехала её дочь, чтобы поздравить маму с днём рождения. Нина жила в далёкой Свердловской области, поэтому её приезд для матери был полной неожиданностью. До села из райцентра Нина приехала на такси. Всю дорогу она слушала, как водитель клянёт дорогу, вернее её отсутствие, пассажиров, которые выдумывают в осеннюю пору таскаться по гостям.
- Я к маме еду. День рождения у неё сегодня. Семьдесят пять исполнилось, - словно оправдываясь, объясняла она водителю. – А вы не соглашались бы на поездку, раз такое дело!
- Мать, значит, одна тут в лесу кукует, вы-то умчались за хорошей жизнью, за длинным рублём. Вот и теперь маму поздравите, накопленные ею денежки прихватите и фью-ю-ють домой, - не унимался таксист.
- Остановите машину, я пешком дойду! – не выдержала,наконец,Нина.
- Сиди уж! Дойдёт она! – проворчал водитель, но умолк и до самой деревни не сказал ни слова.
Когда Нина расплачивалась с водителем, он проговорил, словно извиняясь:
- Не обижайся на меня! Я сам на себя ворчал. Я в своё время тоже уехал в город, мать одну оставил. А вот забрать к себе не успел…
Нина подошла к родному дому и заглянула в окошко: мать лежала на кровати и гладила трёхцветную кошку, примостившуюся рядом с хозяйкой. Женщина поднялась по крылечку, где каждая дощечка знакомо пела на свой лад, и толкнула дверь в сенцы. Там было темно, прохладно, пахло сушёным укропом и каким-то ещё неповторимым, до боли знакомым запахом.
Повернувшись направо, Нина нащупала дверную ручку, открыла дверь.
- С днём рождения, мамочка, я приехала, - Нина уронила на пол сумки и бросилась к матери.
Мария Фёдоровна, не успев ни испугаться, ни удивиться, оказалась в дочкиных объятьях. Она обхватила Нину сухими ручками, гладила её лицо, целовала в щёки, в губы, в нос и успевала приговаривать:
- Приехала! Ты ко мне приехала!
Слёзы радости от встречи с мамой катились горохом по щекам Нины. Она тоже гладила маму по седой голове, целовала её, замечая, что мама сильно сдала за последние пять лет, что они не виделись.
- Проходи, доченька, садись на кровать, я сейчас тебя кормить-поить буду. Вот радость у меня так радость, - засуетилась пожилая женщина.
- Погоди, мама, дай сумки распаковать да подарки тебе отдать, - смеялась Нина, глядя на словно ожившую маму.
- Какие ещё подарки! Вот ты - подарок! – радовалась Мария Фёдоровна.
Вечером к Марии зашли соседи, чтобы поздравить именинницу и порадоваться вместе с ней приезду дочки. Мария сидела за столом, накинув на себя подаренную дочерью тёплую шаль, которую она то и дело поглаживала рукой. На ногах у именинницы красовались невиданные доселе расписные унты.
- Ишь, сидит и вся светится, - заметила Татьяна, соседка Марии.
А когда гости угостились, Нина сказала, обернувшись к матери и обняв её за худенькие плечики:
- Всё, мамочка, откладывать больше не будем: ты уезжаешь вместе со мной. Нина удивилась самой себе: как это она решилась, наконец, высказать то, о чём думала сотни раз.
За столом все притихли, Мария бессильно махнула рукой, словно отгоняя от себя саму эту мысль. А Лизавета, вздохнув, сказала:
- Счастливая ты, Маша, не в одиночестве помирать будешь – дочка рядом будет, внучки. Мои-то вон не зовут нас.
- Ты чего ерунду порешь про нас? – вздыбился Лизаветин муж, невысокий худенький мужчина с реденькой порослью на голове и неделю небритой бородой. – Мы с тобой вдвоём живём, друг друга доглядываем. Силёнка есть маненько. А Машке и впрямь ехать надо: одной хреново! Помнишь, Фёдоровна, о прошлой зиме, когда метель лютовала, как тебе избу-то замело? И окна снегом зализало, и дверь входную. Я тогда хворал, Нинушка, а то бы сразу прибег к ней на помощь, откопал бы. А так она два дня, как в заключении, сидела. И это жисть, я вас спрашиваю? Надо, Фёдоровна, ехать! Не к чужим людям – к дочери. А она у тебя, слава Богу, не пустой человек, умница. Я ещё, когда она девчонкой малой была, приметил это.
- Да чего вы про меня? – Мария смотрела на собравшихся взволнованно, со слезами на глазах. – И у меня ещё силы есть себя обиходить.
- Есть силёнки, говоришь? – спросил строго сосед.- А что же ты дровец-то не запасла? У тебя их до февраля не хватит! Конечно, мы с Лизкой тебя заберём, не дадим пропасть! Но рази это дело? Езжай к Нинке!
Мария опустила голову, глаза её затуманились от навернувшихся слёз. Вскоре гости попрощались с хозяевами и отправились по домам.
- Нина, нешто ты в самом деле меня увезти из дома хочешь? – тихо спросила дочь Мария.
- Мама, наверное, пришла пора, - тихо ответила Нина.- А у нас тебе понравится. Николай мой спокойный, он тебя не обидит, он всегда говорит, чтоб я тебя к нам привезла. Девчонки наши выросли. Сами семьями живут. Одна в Екатеринбурге, другая у нас в селе. Хочешь - сиди на лавочке с соседями говори, хочешь – на огороде ползай, хочешь – с правнуком возись. У тебя своя комната будет. Живи – не тужи. Поедем, мама! Как у меня душа о тебе болит! Прилягу спать, а всё о тебе думаю: как ты там одна? Лес к селу подступает, волки, поди-ка, воют? Воют?
- Воют, Нин, и кабаны в село заходят, - проговорила Мария.
- И чего ждать? Чтоб я к костям твоим приехала? А найду ли кости-то? Поедем, мам! Как хорошо мы заживём! Коля рыбы наловит. Ты ведь любишь речную рыбу-то?
- Люблю…
- Ну, вот! Он наловит, я нажарю, наедимся, и буду я на тебя, мою миленькую, глядеть! Собирайся, мама, - уговаривала Нина.
- Легко сказать: собирайся! А дом? А хозяйство! – упиралась мать.
- Мам, дом как бы ветром не унесло, а кур соседям подари: каждому по три штуки, - не отступала дочь.
- А кошка как?
- С кошкой тоже решим. Завтра. А теперь укладывай меня, я устала очень. Мам, можно я с тобой лягу? Как в детстве…- спросила Нина.
- Конечно, ложись, золотко ты моё ненаглядное!
Нина залезла к матери под одеяло и быстро уснула, а Мария ещё долго не смыкала глаз, боясь пошевелиться и разбудить дочку. Слишком много событий за один день! Думала ли она об этом когда? Умом она понимала, что ей надо собираться в дорогу, а сердце заходилось от самой только этой мысли.
Чуть светало, когда Нина сбегала к соседу и выпросила у него плетёную корзинку для перевозки кошки. Дед Мишка покопался в своих запасах и нашёл корзину с плетёным верхом: как раз то, что надо. Нина радостная вернулась домой и протянула матери посудину.
- Вот! Мурыске нашей карета! – весело объявила она. – Какие ещё проблемы надо решить? Я мигом!
- На кладбище бы сходить…- сдалась Мария.
- А пройдёшь туда без пилы и топора? – спросила Нина, поняв, что мать решилась на переезд.
- Пройдём потихоньку…
И вот все дела сделаны, нужные вещи собраны, куры раздарены. Нина вышла на улицу, оставив мать в доме одну. Она понимала, что для матери уезжать из дома очень тяжело. Ведь не в гости она едет, по сути дела она едет умирать в чужие края.
Нина посмотрела на родную улицу. Сколько пустых домов! Умирает когда-то оживлённое, многолюдное село. Нина вспомнила, что ей приходилось учиться в школе во вторую смену. Сейчас школу в селе закрыли. От дома видно её двухэтажное типовое здание с провалившейся крышей. Опустел учительский городок. Одичал огромный школьный сад. Нет вокруг школы цветника, где одних только пионов насчитывалось до сотни кустов. Ничего нет. Тоска поселилась в сердцах немногочисленных односельчан. Нет, правильно она делает, что увозит мать отсюда. Она, Нина, просто не сможет жить, зная, что мать живёт одна в умирающем селе. Может, увезя мать, она продлит ей годы жизни? Хочется надеяться на это.
А Мария постояла среди избы, задёрнула занавески на окнах, взяла со стола фотокарточку Алексея, мужа своего, оглядела всё по углам и склонилась в глубоком поклоне. Она  отдавала поклон своему дому, где прожила полвека, где были радости и горести, дому, с которым прощалась навеки. Утерев покрасневшие от слёз глаза, она вышла на улицу. Соседки кинулись обнимать подругу, просили не забывать их.
- Не поминайте меня лихом, бабы! Прощай, Михаил! – Мария Фёдоровна села в машину рядом с дочерью и тронулась в далёкий путь.
- Храни тебя Бог, Ягодка! – Лизавета вспомнила давнее прозвище Марии.
Мария Фёдоровна ехала по родной улице и всё махала рукой, пока село не скрылось из глаз.
А потом дела закрутились колесом. Вот мать с дочерью уже в Саранске, вот и билеты в купе уже куплены, вот женщины уже уселись по своим местам в поезде. Всё! Прощай, Мордовия!Колёса поезда шибко отсчитывают километры, а Мария всё смотрит в окно. В голове её всё роятся мысли: куда она едет? Что её ждёт впереди? Сколько ей ещё осталось жить? Утешает одно: рядом с ней дочь: ласковая, любящая, заботливая. Может, всё ещё будут хорошо? Но как тяжело рвать пуповину – прощаться с родными местами в преклонном возрасте! До конца поймёшь это только тогда, когда испытаешь всё на своей шкуре.
Нина застелила для матери полку, сама прилегла напротив.
- Не бойся, мама, я с тобой! Всё будет хорошо! А теперь поспи немного, - понимая материно состояние, проговорила Нина.
Мария прилегла на постель и закрыла глаза. Задремала ли она, только вдруг увидела себя пятилетнюю, зарёванную, протягивающую папаньке своему пухлую ручонку с занозой.
- Это меня цветочек уколол! – девочка указала отцу в сторону татарника, возвышающегося над полянкой своей малиновой шапкой.
- А ты его не трогай! Его и скотинка стороной обходит, - успокаивал отец дочурку.
Мария тяжело вздохнула и повернулась на бок: «И чего только не привидится! Я уж не помню, когда отца-то во сне видела!»
… А вот Мария с ужасом смотрит на клеща, вонзившегося ей в ногу повыше колена. Насекомое шевелит лапками, и от этого Машеньке ещё страшнее. Но она слышит успокаивающий голос мамы, и вот уже чудище ужасное извлечено из ножки, и все страхи ушли прочь. «Мама! Папанька! Как давно вас нет рядом! Рано оставили меня одну - одинёшеньку! Если бы не Алёша мой, пропала бы я в этой жизни»,- шепчет Мария, утирая непрошенную слезу.
… А вот она сидит с любимым Алёшей на лавочке под черёмухой около своего дома. Маша невысокого росточка, фигурка у ней ладная, коса длиннющая, глаза на васильки похожие, а губки алые.
- Ягодка ты моя, - шепчет ей чернобровый Алёша на ушко, а потом насыпает из кулька себе в ладонь душистой земляники и подносит к губам любимой. – Ешь землянику, моя Ягодка.
Всегда Ягодкой звал её Алёша. Только было недолгим это «всегда». Погиб Алёша в лесу, деревом его придавило, сказать ничего товарищам не успел. Ниночке тогда едва годик исполнился. «Ниночка – Ягодиночка»,- так звал дочурку молодой отец.
Мария снова ворочается на полке, снова смыкает глаза, снова видит свою прошлую жизнь.
…Чёрным крылом накрыла беда избу Марии. Заболела она. Диагноз как приговор: туберкулёз… Что с ней будет, а, главное, что будет с Ниной, десятилетней девчушкой, так похожей на свою маму? Спасибо соседям: забрали тогда они девочку к себе.
- Не думай, Мария, ни о чём – лечись! Девчонку не бросим, за столом не обделим, - сказал тогда Михаил.
- Кофту с юбкой ей пошью, как и своим девкам! Не тужи, товарка! – поддержала мужа бодрым голосом Лизавета.
- Поросёнка моего зарежьте. Всё мясо вам будет. А выкарабкаюсь – ничего для вас не пожалею, - ответила тогда Мария.
И выкарабкалась! Одолела недуг! Только худой стала, как щепка, да бледной. Глаза провалились. Косу отрезала – некогда с ней заниматься. Была Ягодка алая, стала чёрная. «Тень костлявая», - так Мария себя тогда окрестила.
А Ниночка её подрастала. В школе круглой отличницей была. Радовалась, глядя на дочь Мария.
- Я фельдшером хочу стать, мамочка! Я тогда не дам тебе болеть, всех-всех лечить буду! – мечтала Нина.
И ведь выучилась!
- Молодец, Мария, у тебя Нинка! – говорили соседи. – Наши дочери с матерями – отцами на овчарне парятся, а твоя людей лечит. Молодец, девка! И ты, Мария, молодец!
…А вот Мария дома одна. Уехала её Ниночка далеко-далеко. За Урал. Вместе с подругами поехала Нина по комсомольской путёвке искать себе счастья. Мать не перечила: только бы дочке было хорошо. И действительно, всё у дочки сложилось удачно.
Мария улыбнулась своим мыслям и перекрестилась. Потом приподнялась на постели и перекрестила спящую дочь: «Храни тебя Бог, доченька! В тебе одной вся моя жизнь».
А колёса стучат и стучат по рельсам. А за окном тянется бесконечная тайга. Высокие костлявые ели протянули свои уродливые лапы во все стороны. «И берёзы какие-то хилые. А у нас красавицы стройные, -думает Мария. – Всё теперь в моей жизни так будет: тут и у нас. Всё сравнивать буду, и всё у нас лучше будет, уверена».
В Екатеринбурге на вокзале Нину с матерью встречал Николай – Нинин муж и зять Марии. Высокий, широкоплечий, с копной буйных кудрей, он был похож на богатыря, сошедшего с картинки. Николай расцеловал тёщу в обе щеки, обнял жену, заботливо усадил всех в машину и, подмигнув Марии, весело сказал:
- Не горюй, мать! Вместе жить веселее! А с мордовской кошкой тем более. Она у нас всех котов с ума сведёт!
«Весёлый, - подумала Мария про зятя. – И, похоже, добрый. Может, и поживём!»
Село, в которое приехала Мария, поразило своей непохожестью на мордовские сёла и деревни. На самом видном и высоком месте в селе – церковь. А вокруг дома все, как на подбор: большие, добротные, украшенные резьбой. На крыше каждой избы – труба. Вернее, не труба, а самое настоящее произведение искусства: то труба с зубцами, то с двухскатной крышей, то и вовсе труба не труба, а замок настоящий. «Мастеровые люди тут, видать, живут! -думала Мария, проезжая по сельской улице, где ей теперь предстояло жить. – Батюшки! А ведь у них тут газа-то нет! Как и в моих родных Долговерясах. Но моё-то село умирает, а это цветёт! Да, говорят, и газ-то где-то здесь добывают. Ай, да Мордовия!»
- Нина, а это что за дверки на окнах у всех домов? – полюбопытствовала женщина.
- Это, мама, ставни! Слышала про такие? – ответила Нина.
- Слыхать-то слыхала, а вижу впервой. Они зачем тут? Мода что ль на них тут?
- По традиции делают: у дедов были, и у нас есть, - вступил в разговор Николай. – Да и от ветра они защищают. Ветры у нас тут сумасшедшие. Из-за Уральских гор.
- А я чтой-то гор не видала! – повертела головой Мария.
- Они старые, горы наши. Ветры и непогодь разрушили их. Но местами всё же можно их посмотреть. Вы просто другим путём ехали. А вот и наша речка Пышма, - Николай указал на речку – ленту, которая заполнила собой русло, похожее на ров. Течение реки было сильным, вода казалась свинцовой, по берегам Пышмы не было никакой растительности.  «И нет никаких спусков, никакого песочка. Страшная Пышма-то ихняя,- подумала Мария, но вслух ничего не сказала. - А вот у нас речка весёлая! Мелкая, звонкая, с юркими стайками мелких рыбёшек, она бежит себе по песочку, а над ней стрекозы носятся. И как уж там изба-то моя стоит без меня?»
Нину с матерью встречала вся родня. Встреча оказалось тёплой, радушной, с объятьями и поцелуями. Марии показалось, что все ей здесь рады, что все её тут очень ждали. После обильного застолья и знакомства с новым жильём Мария оказалась одна в своей комнате. Мурыска сразу облюбовала себе место в широком кресле, свернулась калачиком и замурлыкала. «Вот если бы и у людей всё так легко было!» - подумала женщина. Тут она услышала, что в дверь кто-то скребётся. Через минуту дверь приоткрылась и в неё просунулась русая головка правнука Марии. Пятилетний Егорка настороженно смотрел на «новую» бабушку. А когда та ему улыбнулась и взмахом руки подозвала к себе, мальчонка просиял. Он уселся рядом с бабушкой и, доверчиво глядя ей в глаза, спросил:
- А мы с тобой дружить будем?
- Будем, милый! – ласково ответила Мария, обнимая мальчика.
- А ты мне будешь про свою деревню рассказывать? – Егор заглянул в глаза Марии.
- Буду! – обрадовалась Мария вопросу. – А тебе это интересно?
- Да-а! А про волков расскажешь? Ты их видела? Они злющие? – Егор засыпал бабушку вопросами. – Я ведь скучать тебе не дам: я всё знать хочу!
- Про всё расскажу.
- А ты меня в свою деревню свозишь когда-нибудь? – Марию поразил этот неожиданный вопрос.
- Свожу, конечно! Если ты хочешь!
- Хочу! Я уже сегодня копилку завёл и десять рублей на поездку отложил, - похвастался Егорка.
- Это хорошо! Я тебе помогу копить денежки на поездку! – заверила его Мария.
Она обняла мальчика, поцеловала его в макушку и ясно поняла вдруг, что жизнь её не окончена, здесь она нужна, а её прошлая жизнь не прошла даром и интересна вот этому мальчику, её продолжению.